Образы неба и земли в поэзии Зинаиды Гиппиус
Содержание
1. Творческий путь Зинаиды Гиппиус
2. Образность поэзии З. Гиппиус
3. Тематика стихов З. Гиппиус
Заключение
Список литературы
В январе 1889 года молодой, но уже известный петербургский поэт Дмитрий Мережковский с привез Кавказа, из города Тифлиса, юную жену - ей не было еще и 20-ти лет. "Худенькая, узенькая, с фигурою, какие потом называли декадентскими, с острым и нежным, будто чахоточным лицом, в ореоле пышных золотых волос, ниспадающих сзади толстою косою, со светлыми прищуренными глазами, в которых было что-то зовущее и насмешливое. Вела она себя, как балованная девочка.. ", - таковы были первые впечатления художественной богемы о той, кого через некоторое время называли не иначе, как "петербургская Сафо" - дерзкая, язвительная, попирающая многие законы обывательской морали.. Претенциозная поэтесса, "дама с лорнетом", чье жизненное кредо выражалось эпатирующими строками: "Люблю недостижимое, чего, быть может, нет.. Молчанье бесконечное.. И сумрак.. И любовь".
Превращение провинциальной барышни в хозяйку блестящих литературных салонов, в одну из самых интеллектуальных женщин России произошло стремительно. И объяснение этому надо искать, видимо, в тех свойствах натуры, которыми природа наделила Зинаиду Гиппиус. Прежде всего - это аналитический, "мужской" склад ума. Даже стихи она писала от лица мужчины. Все, что составляло "женский мир", казалось ей неинтересным, скучным, банальным. Недоброжелатели судачили об её "антиженственности". Более тонкие наблюдатели, знакомые с Гиппиус поближе, утверждали, что это результат "упорной работы над собой, она со свойственным ей суровым аскетизмом отреклась от женственности как от ненужной слабости".
Даже в браке с Мережковским, как вспоминала известная мемуаристка русского зарубежья Ирина Одоевцева, "они как будто переменились ролями - Гиппиус являлась мужским началом, а Мережковский - женским. Она представляла собой логику, он - интуицию". Собственно, Зинаида Гиппиус и не скрывала этого. "Случалось мне опережать какую-нибудь идею Дмитрия, - писала она в своих воспоминаниях о Мережковском. - Я ее высказывала раньше. В большинстве случаев он ее тотчас же подхватывал, и у него она уже делалась махровее.. Разница наших натур была, однако, не такого рода, при каком они друг друга уничтожают, а, напротив, находят между собою гармонию".
Взаимоотношения супругов до конца их дней оставались необыкновенно устойчивыми, хотя и специфическими. Впрочем, специфическими были и многочисленные любовные романы Зинаиды Гиппиус - мучительные и зачастую более умозрительные, чем реальные. Представление о том, каково ее отношение к любви дает вот такая поэтическая иллюстрация: "Вам жаль "по-человечески" меня.. Но вас - "по-Божьему" жалею я. Кого люблю - люблю для Бога".
Чета Мережковских стояла у истоков русского символизма, которым открылся "серебряный век" русской культуры. Символизм принес новые идеи, нового героя - индивидуалиста, склонного то к рефлексии, то к эпатажу, то к мистике. У символизма Зинаиды Гиппиус была, однако, своя окраска - религиозная. "Душа по природе религиозна, - писала она. - Невыносимо ощущение покинутости в мире, если нет Бога". Но религия, воспринятая через церковь, не только православную, любую, Гиппиус и ее супруга не устраивала. Подобно своему любимому писателю - Федору Достоевскому, она искала свой путь к Богу. Так родилась идея "нового" христианства, "новой" церкви, когда человек и Бог существуют на равных. Кроме того, "настоящая церковь Христа должна быть единая, вселенская", - утверждали супруги Мережковские. Однако свое неохристианство они выражали в поступках и словах, подчас эпатирующих общество. Например, "тройственный" союз, в котором Мережковские жили долгие годы с Дмитрием Философовым - публицистом, критиком, игравшим заметную роль в знаменитом художественном объединении "Мир искусства". Этот союз, или семья, демонстрировал принципиально новое, духовное единство.. Но обществом воспринимался как дерзость, как продолжение шокирующей поэзии Зинаиды Гиппиус: "Я не могу покоряться Богу, если я Бога люблю.. Мы не рабы, - но мы Божьи дети, дети свободны, как Он".
Музыка в поэзии символистов имела очень важное значение как метафористическое и в равной степени ритмическое начало. У символистов даже была так называемая "музыкальная группа", в которую входили Бальмонт, Вяч. Иванов и Балтрушайтис. В то же время их единомышленники по символизму Брюсов, Белый и Блок организовали другую группу - "маломузыкальную". Ясно, что это - их ирония, изыски. Музыку они все ставили очень высоко в своем творчестве, особенно Бальмонт. Леонид Сабанеев в своих воспоминаниях писал: "Бальмонт хорошо и глубоко чувствовал музыку - что далеко не часто встречается особенно среди поэтов. Скрябинскую музыку он тоже почувствовал. Думаю, что он угадал в ней известное, несомненное родство со своей собственной поэзией".
Поэты-символисты, рассуждая о своем литературном течении и развивая его теорию, высказывались, насколько мне известно, таким образом, что музыка в слиянии с жизнью и религией дает искомый результат - гармоничные стихи, способные выполнять роль некоего мессии.
Цель данной работы - рассмотреть образы неба и земли в поэзии З.Н. Гиппиус.
Задачи:
изучить творческий путь З. Гиппиус:
изучить образность произведений;
выявить основную тематику стихов.
Зинаида Николаевна Гиппиус стояла у истоков русского символизма и стала одним из его лидеров. Вместе с Мережковским и Минским Гиппиус принадлежала к религиозному крылу этого направления: они связывали обновление искусства с богоискательскими задачами. Обладая острым критическим умом, Гиппиус в юности не получила систематического образования из-за частых переездов семьи. "Книги - и бесконечные собственные, почти всегда тайные писания - только это одно меня, главным образом, занимало", - вспоминала она об отрочестве и юности в автобиографии. В 1888 г. в Боржоме познакомилась с Мережковским, вскоре вышла за него замуж и переехала в Петербург. Поэтический дебют состоялся в 1888 г. в журнале "Северный вестник". "Наиболее яркими "внешними" событиями" своей жизни Гиппиус считала, по ее признанию, "устройство первых Религиозно-философских собраний (1901-1902), затем издание журнала "Новый путь" (1902-1904), внутреннее переживание событий 1905 года" и совместное с Мережковским и Д.В. Философовым пребывание в Париже в 1906-1908 гг. В начале века салон Мережковских (третьим его постоянным участником был Философов) в доме Мурузи на Литейном проспекте в Петербурге привлекал к себе приверженцев "неохристианства" и мистически настроенных молодых писателей; именно через Мережковских вошел в круг символистов и начал печататься в их журнале "Новый путь" молодой Блок; там же появились первые статьи Андрея Белого. Гиппиус считала наиболее важной для себя литературно-общественную деятельность, регулярно выступала как критик и публицист (чаще под псевдонимом Антон Крайний), сотрудничая вначале по преимуществу в символистских, а позднее в общелиберальных органах.
Творчество Гиппиус стало особенно многообразным после 1908 г., когда вышли два сборника ее рассказов ("Черное по белому", 1908 и "Лунные муравьи", 1912), книга критических статей "Литературный дневник" (1908), романная дилогия ("Чертова кукла" 1911 и "Роман-царевич" 1912), пьесы. Стихи же Гиппиус публиковала не часто и, по ее признанию, "писала редко и мало - только тогда, когда не могла не писать" (Автобиография). Более чем за тридцать лет ее литературной деятельности в России вышли три небольших по объему сборника: "Собрание стихов.1889-1903" (М., 1904), "Собрание стихов. Книга вторая (1903-1909)" (М., 1910) и, уже после Октября, "Последние стихи. 1914-1918". (Пг., 1918). Периода "ученичества" у Гиппиус не было: ранние стихотворные опыты "под Надсона" в печати не появились, а первые ее опубликованные стихи уже отличались не только новыми для русской поэзии мотивами, но и зрелым мастерством, стилистической и ритмической изысканностью при внешней скромности и отсутствии эффектов.
Тематический комплекс ранних стихов 3. Гиппиус включает в себя все важнейшие для "старших" символистов мотивы: уход от скуки повседневности в мир фантазии и иррациональных предчувствий ("Я - раб моих таинственных, необычайных снов"), культ одиночества, сознание собственной избранности, эстетизация упадка ("Люблю я отчаянье мое безмерное") и т.д. Но при этом звучала своя нота: стремление преодолеть декадентство на путях веры, а порой и разочарование в ней, боязнь "пустой пустыни" небес. Брюсов отметил "исключительное умение" Гиппиус "писать афористически, замыкать свою мысль в краткие, выразительные, легко запоминающиеся формулы". Значительно хуже давалась ей поэтическая публицистика: попытки религиозной проповеди в стихах заканчивались неудачей. Вершиной ее мастерства были небольшие стихотворения 1910-х годов, тематически предвосхищавшие трагические фантасмагории западной прозы XX в. ("Терпеть, что все в машине? В зубчатом колесе?").
Приветствовав Февральскую революцию как залог демократического переустройства русской жизни, Гиппиус заняла резко непримиримую позицию по отношению к большевикам после Октября. В "Последних стихах" она вновь обратилась к жанру стихотворной - и теперь узко-политической - публицистики, декларируя свое понимание Октябрьской революции как гибели демократии в России. Эмигрировав в 1920 г. вместе с Мережковским и Философовым, до самой смерти оставалась в яростной оппозиции к СССР, отвергая попытки других эмигрантов более лояльно отнестись к Советской власти; во время Великой Отечественной войны это привело к постепенной изоляций Гиппиус в эмигрантских кругах. В Париже продолжала публицистическую деятельность, издала мемуары. Там вышла в 1938 г. ее последняя книга стихов - "Сияние"[1]
.
Сама Зинаида Николаевна не скрывала, что свое "святая святых", свои сокровенные хождения по мукам и запутанным лабиринтам она не желает выносить на досужее обозрение:
"А тайну грозную, последнюю и верную -
Я все равно вам не скажу.."
В этой добровольной таинственности, "лунности" ее жизни (при одновременной публичности, жажде быть в центре литературных и общественных событий) есть своя личная драма Гиппиус.
Трудно не согласиться и с Георгием Адамовичем, считавшим, что друзья и знакомые Зинаиды Гиппиус "должны были, каждый по-своему, дать к ее книгам нечто вроде психологического комментария. Ее "дело", ее "досье" в истории литературы останется без этого неполно". Обращает на себя внимание тот факт, что почти во всех работах о Зинаиде Гиппиус обязательно передается тайна ее семейных отношений с Дмитрием Мережковским зачастую как бы через замочную скважину в супружескую спальню. Хотя, без сомнения, бесполость, болезненная оскопленность ее стихов заслуживают особого разговора и исследования. Ибо в этом не только личная декадентская черта Гиппиус, но и не менее характерный знак эпохи, которая испытывает отвращение к плодоносной здоровой жизни. В обстоятельствах этой болезни рождались в начале века все революции, все грядущие трагедии России.
В 1893 году Зинаида Гиппиус пишет стихотворение "Песня", ставшее через какое-то время не только знаменитым, но и во многом определившим поэтессе фактически первое место в новой поэзии. Как замечает Аврил Пайман, автор исследования по истории русского символизма, Гиппиус "выделялась среди собственных сверстников, так как действительно первой нашла "несказанное слово", способное передать новые чувства и проникнуть в усталые сердца". Так о чем же это "несказанное слово" в своего рода манифестной "Песне" Зинаиды Гиппиус?
Увы, в печали безумной я умираю,
Я умираю.
Стремлюсь к тому,
чего я не знаю,
Не знаю..
.. Но плачу без слез
о неверном обете,
О неверном обете..
Мне нужно то, чего нет на свете,
Чего нет на свете.
Первым на стихи поэтессы обратил внимание Иннокентий Анненский, указавший на то, что в ее поэзии отразилась "какая-то безусловная минутность, какая-то настойчивая, почти жгучая потребность ритмически передать "полное ощущение минуты", и в этом - их сила и прелесть".
Если же отвлечься от теории литературы, то остается история русской интеллигенции, которая, как теперь показывает время, во многом оказалась безответственной и недальновидной перед судьбой народа и страны. Как персонаж эпохи, Зинаида Гиппиус наиболее ярко выразила эту сложнейшую историческую коллизию.
Вот читаем дневниковую запись Гиппиус: "В октябре тысяча восемьсот девяносто девятого года, в селе Орлине, когда я была занята писанием разговора о Евангелии, а именно о плоти и крови в этой книге, ко мне пришел неожиданно Дмитрий Сергеевич Мережковский и сказал: "Нет, нужна новая Церковь". А уже 29 марта 1901 года, и не в какой-нибудь обычный, случайный день, но по всем правилам театральной экзальтации, в Великий Четверг, самый ответственный и строгий день Великого поста, Мережковский, Гиппиус и Дмитрий Философов учредили "новую Церковь", так сказать, личный домашний монастырь со своим уставом, а именно - с молитвой втроем по самодельному ритуалу. "Я стала работать над молитвами, беря их из церковного чина и вводя наше", - запишет позднее Гиппиус. С такой вот "святою простотою" и начиналось вытаскивание по кирпичику из фундамента. Отсюда уже два шага до новой игры в "дерзновенье".
На лунном небе чернеют ветки..
Внизу чуть слышно шуршит поток.
А я качаюсь в воздушной сетке,
Земле и небу равно далек.
Внизу - страданье, вверху - забавы.
И боль, и радость - мне тяжелы.
Как дети, тучки тонки, кудрявы..
Как звери, люди жалки и злы.
Людей мне жалко, детей мне стыдно,
Здесь - не поверят, там - не поймут.
Внизу мне горько, вверху - обидно..
И вот я в сетке - ни там, ни тут.
Живите, люди! Играйте, детки!
На все, качаясь, твержу я "нет"..
Одно мне страшно: качаясь в сетке,
Как встречу теплый, земной рассвет?
А пар рассветный, живой и редкий,
Внизу рождаясь, встает, встает..
Ужель до солнца останусь в сетке?
Я знаю, солнце - меня сожжет.
Восторженно приветствуя первую революцию, Мережковский, Философов и Гиппиус пытаются собрать в октябре 1906 года митинг с призывом к духовенству "разрешить войско от присяги царю", объявить Синод "лишенным канонических прав", прекратить в храмах молитвы за царя и царствующий дом. Далее, создатели "нового религиозного сознания" и "новой Церкви" стали пропагандировать странный выход из общественного кризиса - надо, считали они, лишить монархию религиозной санкции, религиозно "размазать" (их дьявольское словцо!) помазанника-самодержца, таким манером устранив последнюю поддержку самодержавия в народе.
Мы - над бездною ступени,
Дети мрака..
Здесь речь не идет о том, что Мережковские повинны в трагедии России. Речь вообще о поколении соблазнителей и прельстителей духовных. Они ведь сами первыми возопили от ужаса, когда на их голову полетели первые же обломки рухнувшего государства, с таким бессовестным артистизмом ими же и подточенного!
В своей лучшей книге "Сияния", написанной в изгнании, Зинаида Гиппиус скажет, словно оглядываясь на прошлые блуждания:
.. Змеится луна в воде, -
Но лжет, золотясь, дорога..
Ущерб, перехлест везде.
А мера - только у Бога.
В поздних, послереволюционных стихах Зинаиды Гиппиус все чаще тема, мысли, чувства поэта не вмещаются в "ощущение данной минуты". Тут мы, конечно же, имеем дело с переживанием Большого времени (воспользуемся термином Бахтина). И если в чем никогда и ни от кого у Зинаиды Гиппиус не было тайн и недоговоренностей, как показывают "Сияния", так это в ее любви к России. Здесь она выражалась прямо и порою очень жестко, дабы не было никаких толкований. Пройдя вместе со своей Родиной Голгофу ее революции, войн, расколов и смут, Гиппиус и у себя дома, на родной земле, и в эмиграции, где провела более двадцати лет, до самой смерти чувствовала судьбу России как свою собственную.
Время, эпоха сделали Гиппиус поэтом трагического мироощущения. В блистательной плеяде представителей Серебряного века Зинаида Гиппиус занимает ту часть звездного небосвода, где в туманной дымке мерцает холодноватый таинственный свет ее очень странной судьбы и лирики, притягательность которых неизменно возрастает в такие замутненные времена, как нынешнее. Кажется, подбери только ключ к их разгадке, и ты приблизишься к пониманию нескончаемой русской трагедии. Но оставила ли поэтесса этот ключ, вот в чем вопрос. Она лишь намекнула: ".. Есть какое-то одно слово, // В котором вся суть"[2]
.
"От литературного быта, кружковой культуры, философско-эстетического сознания эпохи начала века неотъемлем "литературный образ" З. Гиппиус, влияние которого на литературный процесс признавалось едва ли не всеми литераторами символистской ориентации: "декадентская мадонна", дерзкая "сатанесса", "ведьма", вокруг которой роятся слухи, сплетни, легенды и которая их деятельно умножает (бравадой, с которой читает на литературных вечерах свои "кощунственные" стихи; знаменитой лорнеткой, которой близорукая Гиппиус пользуется с вызывающей бесцеремонностью, и т.д.). Она притягивает людей необычной красотой, культурной утонченностью, остротой критического чутья"[3]
.
Очень точным объяснением расхожих мнений о Зинаиде Гиппиус было наблюдение В.Н. Муромцевой, жены И.А. Бунина: "Про Гиппиус говорили - зла, горда, умна, самомнительна. Кроме "умна", все неверно, то есть, может быть, и зла, да не в той мере, не в том стиле, как об этом принято думать. Горда не более тех, кто знает себе цену. Самомнительна - нет, нисколько в дурном смысле. Но, конечно, она знает свой удельный вес.. "[4]
К своим религиозным исканиям Гиппиус и Мережковский старались приобщить других, сформировать круг людей, стремящихся к духовному саморазвитию. Так, в 1901 году они организовали Религиозно-философские собрания, а в 1903 году, в продолжение собраний, стали выпускать журнал "Новый путь". И если до этого Зинаиду Гиппиус знали как поэта и прозаика, автора книг "Новые люди" (1896 год), "Зеркала" (1898 год), то с появлением журнала она приобрела известность как художественный критик, публицист. Ее влияние на умы было огромно: его испытывали не только сверстники, но и более молодые личности, появлявшиеся в русской литературе на рубеже XIX-XX веков - поэты Александр Блок, Андрей Белый, писательница Мариэтта Шагинян.. "Как она властвовала над людьми, и как она любила это, - восклицала писательница русского зарубежья Нина Берберова, вспоминая о Зинаиде Гиппиус уже в преклонном возрасте. - Вероятно, превыше всего любила "власть над душами".
Нельзя сказать, что Зинаида Гиппиус была целиком погружена в мир, оторванный от реальности, от общественных процессов. Она ясно понимала, что происходит вокруг. О наступлении ХХ века она писала впоследствии: "Что-то в России ломалось, что-то оставалось позади, что-то народившись или воскреснув, стремилось вперед.. Куда? Это никому не было известно, но уже тогда, на рубеже веков, в воздухе чувствовалась трагедия". Она и разразилась: первая мировая война, потом социалистическая революция.. К войне отношение Гиппиус было крайне отрицательное. "Нет оправдания войне, и никогда не будет", - будто припечатала она стихотворной строкой. К революции же отношение менялось: буржуазную, в феврале 1917 года, Гиппиус радостно приветствовала, коммунистическую, в октябре 1917 года, - с презрением отвергла. "Готовится "социальный переворот", самый темный, идиотический и грязный, какой только будет в истории. И ждать его нужно с часу на час", - эти слова она записала в дневнике за день до революционного восстания.
Естественно, что уже в 1919 году супруги Мережковские оказались за рубежом. Они и до революции много ездили за границу: в Италию, Францию, Германию. В Париже у них оставалась собственная квартира. Они не бедствовали, как многие российские эмигранты. Но злобствовала Зинаида Гиппиус в адрес новой советской власти безудержно, до конца дней. Она предпочла свободу без России. Но, быть может, в душе задавала себе такие же вопросы, какие вслух высказывал ее муж, Дмитрий Мережковский: "На что мне, собственно, нужна свобода, если нет России? Что мне без России делать с этой свободой?"[5]
.
Не знаю я, где святость, где порок,
И никого я не сужу, не меряю.
Я лишь дрожу пред вечною потерею:
Кем не владеет Бог - владеет Рок.
Ты был на перекрестке трех дорог,-
И ты не стал лицом к Его преддверию..
Он удивился твоему неверию
И чуда над тобой свершить не мог.
Он отошел в соседние селения..
Не поздно, близок Он, бежим, бежим!
И, если хочешь, - первый перед Ним
С бездумной верою склоню колени я..
Не Он Один - все вместе совершим,
По вере, - чудо нашего спасения..
Осенью 1899 г. у Мережковских возникает идея обновления (как им казалось) во многом себя исчерпавшего христианства; для осуществления задуманного необходимо было создание "новой церкви". Стремление услышать живой "голос церкви" и попытка привлечь представителей официального клира к идее их "нового религиозного сознания" подтолкнули Гиппиус к замыслу организации Религиозно-философских собраний (1901-1903). Гиппиус принадлежит и идея создания своего журнала "Новый путь" (1903-1904), в котором наряду с разнообразными материалами о возрождении жизни, литературы и искусства через "религиозное творчество" печатались и отчеты Собраний. Вынужденное (из-за отсутствия средств) закрытие "Нового пути" и события 1905 г. значительно изменили жизнь Мережковских. Они все больше уходят от живого и реального "дела" в узкий домашний круг строительства "новой церкви".
К 1905 г. относится и создание знаменитого "троебратства": Д. и 3. Мережковские - Д.В. Философов; совместное существование которого продолжалось 15 лет. Нередко основные идеи и "внезапные догадки", по словам Гиппиус исходящие из триумвирата, инициировались самой поэтессой. В марте 1906 г. триумвират на два с лишним года покидает Россию, обосновавшись в Париже. С осени 1908 г. Мережковские вновь принимают активное участие в возобновленных в Петербурге (с 1907 г) Религиозно-философских собраниях, преобразованных в Религиозно-философское общество. Однако теперь диалог Собраний проходил не между представителями интеллигенции и церкви, а внутри самой интеллигенции. Вместе с Блоком, Вяч. Ивановым, Розановым и другими они обсуждают там актуальные проблемы своего времени.
1900-1917 гг. были годами наиболее плодотворной литературно-публицистической и практической деятельности Гиппиус во имя воплощения идеи Третьего Завета, грядущей Богочеловеческой теократии, во имя самого "Главного". Соединение христианской и языческой святости для достижения последней вселенской религии являлось заветной мечтой Мережковских. Принцип внешнего разделения с существующей церковью и внутренний союз с нею были положены в основу их "новой церкви".
Свой путь писателя Гиппиус начала как поэт. Два ее первых, еще подражательных, "полудетских" стихотворения были напечатаны в "Северном вестнике" (1888), вокруг которого группировались петербургские символисты "старшего" поколения. Ранние стихи Гиппиус отражали общую ситуацию пессимизма и меланхолии 1880-х гг. Молодое поколение было увлечено поэзией Надсона, и Гиппиус вместе с Минским, Бальмонтом и Мережковским не была здесь исключением. Первый романтическо-подражательный этап творчества Гиппиус 1889-1892 гг. совпал со временем становления раннего русского символизма и стал для Гиппиус периодом поисков собственного литературного лица. В журналах "Северный вестник", "Вестник Европы", "Русская мысль" и других она печатает рассказы, романы ("Без талисмана", "Победители", "Мелкие волны") и реже - стихи. Первой заметной публикацией в прозе стал ее небольшой рассказ "Простая жизнь", появившийся в "Вестнике Европы" в 1890 г. с небольшими купюрами и под измененным редактором названием "Злосчастная". Если стихи Гиппиус писала как бы интимно и "для себя" и творила их, по ее словам, словно молитву, то в прозе она сознательно ориентировалась на общий эстетический вкус. В этом проявилась характерная для Гиппиус яркая двойственность ее личности.
После появления программной работы Мережковского "О причине упадка и о новых течениях современной русской литературы" (1892) творчество Гиппиус приобретает отчетливый "символический" характер. Первые сборники рассказов Гиппиус "Новые люди" (1896; 1907) и "Зеркала" (1898) показывали людей символистского типа. Раскованный максимализм "новых людей", ставящих перед собой задачи поиска "новой красоты" и духовного преображения человека, вызвал раздражение и резкое неприятие со стороны либерально-народнической критики.
Влияние Достоевского прослеживается во многих произведениях Гиппиус, в том числе и в романе "Роман-царевич" (1912), по своему сюжету близкому "Бесам".
"Третья книга рассказов" (1902) Гиппиус вызвала наибольший резонанс в критике. Говорили о ее "болезненной странности", "мистическом тумане", "головном мистицизме". Основная идея книги - раскрытие концепции метафизики любви на фоне духовных сумерек людей ("Сумерки духа", 1899), еще не способных ее осознать.
Следующая книга рассказов Гиппиус "Алый меч" (1906) освещает метафизику автора уже в свете неохристианской тематики.
Пятый сборник рассказов "Черное по белому" (1908) собрал произведения Гиппиус 1903-1906 гг. В касательной, туманно-импрессионистической манере в нем затрагивались темы подлинного и мнимого достоинства личности ("На веревках"), темы любви и пола ("Влюбленные", "Вечная "женскость", "Двое-один"), не без влияния Достоевского был написан рассказ "Иван Иванович и черт".
Последний сборник рассказов "Лунные муравьи" (1912) повествует о фундаментальных философских основах бытия и религии ("Он - белый", "Земля и Бог", "Они похожи"). Этот сборник, по мнению Гиппиус, вобрал в себя лучшие рассказы из тех, которые она написала.
В 1911 г. Гиппиус публикует роман-трилогию: 1-я часть - "Чертова кукла"; 2-я часть - "Очарование истины" - закончена не была; 3-я часть - "Роман-царевич" (отдельное издание в 1913 г). Роман, по замыслу писательницы, должен был "обнажить вечные, глубокие корни реакции в общественной жизни", собрать "черты душевной мертвенности в одном человеке". Роман вызвал острые споры и в целом негативную реакцию критики за "клевету" на революцию и за слабое художественное воплощение.
Гиппиус заявила о себе и как драматург - "Святая кровь" (1900; вошла в 3-ю книгу рассказов); "Маков цвет" (1908; совместно с Мережковским и Философовым) - отклик на события революции 1905 - 1907 гг. Драма "Зеленое кольцо" (1916), поставленная Вс. Мейерхольдом в Александрийском театре (1915), оказалась самой удачной. Гиппиус посвятила ее молодым, "зеленым" людям "завтра".
Наиболее ценная часть художественного наследия Гиппиус представлена ее пятью стихотворными сборниками: "Собрание стихов 1889-1903 гг." (1904); "Собрание стихов. Книга вторая. 1903-1909" (1910); "Последние стихи. 1914-1918" (1918); "Стихи. Дневник. 1911-1921" (Берлин, 1922); "Сияния" (Париж, 1938).
Множество стихотворений, рассказов, статей посвящено Гиппиус теме любви: "Критика любви" (1901), "Влюбленность" (1904), "Любовь и мысль" (1925), "О любви" (1925), "Вторая любовь" (1927), "Арифметика любви" (1931). Замечательное стихотворение Гиппиус о любви - "Любовь одна" (1896) было переведено Райнер-Мария Рильке на немецкий язык. Во многом следуя за концепцией любви В.С. Соловьева и отделяя влюбленность от желания, Гиппиус поясняла, что влюбленность "это - единственный знак "оттуда", обещание чего-то, что, сбывшись, нас бы вполне удовлетворило в нашем душе-телесном существе".
Метафизика любви Гиппиус - это поиск гармонии, попытка соединить "две бездны", небо и землю, дух и плоть, временное и вечное в одно единое целое.
24 декабря 1919 г. Мережковские (Гиппиус, Мережковский, Философов и В. Злобин) ночью навсегда покидают Петербург и Россию. После недолгого пребывания в Польше в 1920 г., разочаровавшись как в политике Пилсудского по отношению к большевикам (12 окт. 1920 г. между Польшей и Россией было подписано перемирие), так и в роли Б.В. Савинкова, приехавшего в Варшаву, чтобы обсудить с Мережковскими новую линию в борьбе с большевиками,20 окт. 1920 г. Мережковские, расставшись с Философовым, навсегда уезжают во Францию. В Париже Гиппиус организует литературно-философское общество "Зеленая Лампа" (1927-1939), собиравшее представителей разных поколений эмигрантов и сыгравшее видную роль в интеллектуальной жизни первой волны эмиграции.
Собрания "Зеленой Лампы" проводились для избранных, на них приглашались только по предварительным спискам. На собраниях часто бывали И.А. Бунин с супругой, Б.К. Зайцев, Л. Шестов, Г. Федотов. В начале парижская квартира Мережковских описывается за неплатеж. В 1940 г. уходит из жизни когда-то близкий друг Философов, в конце 1941 г. - Мережковский, в 1942 г. - сестра Анна. Гиппиус тяжело переживает эти уходы. В последние годы жизни Гиппиус помимо мемуаров изредка пишет стихи и работает над большой поэмой "Последний круг" (опубликована 1972). Умерла в Париже; похоронена на русском кладбище в Сент-Женевьев-де Буа под Парижем[6]
.
Как вспыхнули бы ваши лица
Перед оплеванной Невой!
И вот из рва, из терпкой муки,
Где по дну вьется рабий дым,
Дрожа протягиваем руки
Мы к вашим саванам святым.
К одежде смертной прикоснуться,
Уста сухие приложить,
Чтоб умереть - или проснуться,
Но так не жить! Но так не жить!
Серебряный век русской литературы - это эпоха, которая простирается между временем царствования Александра III и семнадцатым годом, то есть примерно 25 лет. Отрезок времени, равный зрелости поэта.
Сами участники этого российского ренессанса сознавали, что живут в пору духовного возрождения. В статьях того периода часто встречались выражения - "новый трепет", "новая литература", "новое искусство" и даже - "новый человек".
Вообще-то термин "новая поэзия" весьма спорный. Но в целом все же поэты серебряного века своей эстетикой отличались кое в чем от своих предшественников. Прежде всего, формой, духовной и лексической свободой.
Авторитетные литературоведы утверждают, что все кончилось после 1917 года, с началом гражданской войны. Никакого серебряного века после этого уже не было. В двадцатые годы еще продолжалась инерция прежней раскрепощенности поэзии. Действовали некоторые литературные объединения, например Дом искусств, Дом литераторов, "Всемирная литература" в Петрограде, но и эти отголоски серебряного века заглушил выстрел, оборвавший жизнь Гумилева.
Серебряный век эмигрировал - в Берлин, в Константинополь, в Прагу, Софию, Белград, Рим, Харбин, Париж. Но в русской диаспоре, несмотря на полную творческую свободу и обилие талантов, серебряный век не мог возродиться. Видимо, в человеческой культуре есть закон, по которому ренессанс невозможен вне национальной почвы. А художники России лишились такой почвы. К своей чести, эмиграция взяла на себя заботу о сохранении духовных ценностей еще недавно возрождавшейся России. Во многом эту миссию выполнил мемуарный жанр. В литературе зарубежья - это целые тома воспоминаний, подписанные громкими именами русских писателей.
Поэты-символисты несколько раздражали ученых своим "декадансом", но в общем они вписывались в атмосферу тех вечеров. В основном символисты посещали "Общество памяти Соловьева". Интересно, что от всех иных религиозных обществ "соловьевское" отличалось тем, что было как бы внецерковным. Поэты читали стихи, спорили об эстетике символизма, и религиозные образы часто обсуждались как поэтические метафоры. О символистах на этих собраниях в своих мемуарах точно сказал Н. Арсеньев: ".. главное, порой вливалась сюда и пряная струя "символического" организма, буйно-оргиастического, чувственно-возбужденного (иногда даже сексуально-языческого) подхода к религии и религиозному опыту. Христианство втягивалось в море буйно-оргиастических, чувственно-гностических переживаний". Далее он вспоминает: "Характерны для этой атмосферы были выкрики одного из участников о "святой плоти" или стихотворения С. Соловьева (племянника философа) о чаше Диониса, которая литературно и безответственно смешивалась с чашей Евхаристии, как Дионис также литературно и безответственно сближался с Христом".
Мешается, сливается
Действительность и сон,
Все ниже опускается
Зловещий небосклон -
И я иду и падаю,
Покорствуя судьбе,
С неведомой отрадою
И мыслью - о тебе.
Люблю недостижимое,
Чего, быть может, нет..
Дитя мое любимое,
Единственный мой свет!
Твое дыханье нежное
Я чувствую во сне,
И покрывало снежное
Легко и сладко мне.
Я знаю, близко вечное,
Я слышу, стынет кровь..
Молчанье бесконечное..
И сумрак.. И любовь.
Литературное наследие З. Гиппиус огромно и разнообразно: пять сборников стихов, шесть книг рассказов, несколько романов, драмы, литературная критика и публицистика, дневники. И все-таки самое ценное из ее наследия, это все же, пожалуй, поэзия. Как и все ее творчество, ее стихи, прежде всего, отличает их характерная неженственность. В них все крупно, сильно, без частностей и мелочей. Живая, острая мысль, переплетенная со сложными эмоциями, вырывается из стихов в поисках духовной целостности и обретения гармонического идеала. З. Гиппиус принадлежала к тому классу, который на протяжении двух столетий созидал русскую культуру. Она понимала, что империя обречена, и мечтала о возрожденной родине, но с приходом революции увидела крушение культуры, страшное нравственное одичание. Ее творчество - это не только "шум и ярость" (Фолкнер), но и боль за Россию.
1. Боброва О. Героиня Серебряного века. // Навигатор русской культуры. - 2004.
2. Красников Г. Ускользающий образ: К 130-летию поэтессы З. Гиппиус. // Независимая газета. - №8. - 1999.
3. Орлов В. Поэт, показавший себя своенравно и дерзко. // Вестник. - №26 (233). - 2003. - 21 декабря.
4. Русские писатели. Биографический словарь. - М., 1989.
5. Русские писатели 20 века. Библиографический словарь. - М.: Просвещение. 1998
6. Русская поэзия серебряного века.1890-1917. Антология. / Под ред. М. Гаспарова, И. Корецкая и др. Москва: Наука, 1993
Вместе с этим смотрят:
"Грусть и святость" (Поэтическое богословие Николая Рубцова)
"Донские рассказы" Михаила Шолохова
"Живопись слова" в японской поэзии
"Записки из подполья" как исток философии экзистенциализма Ф.М. Достоевского
"Подпольный человек" Ф.И. Достоевского