Трилогия И.А. Гончарова: "Обыкновенная история", "Обломов", "Обрыв"

Иван Александрович Гончаров прожил долгую жизнь. Родился он в году, знаменательном для России, 1812-м, тАФ наполеоновского нашествия, Отечественной войны.

Гончаров был ровесником Герцена, на два года старше Лермонтова, всего лишь на год моложе Белинского. Он был старшим современником Тургенева, Некрасова, Достоевского тАФ и пережил их всех: умер в 1891 году, на восьмидесятом году жизни, когда уже в полную силу звучал голос Чехова, который был моложе его почти на полвека!

Более пятидесяти лет русской жизни прошли перед взором Гончарова тАФ художника-романиста. Многие годы и десятилетия созидал он огромное здание своих романов в надежде найти понимание и сочувствие. Вл..Я ждал, тАФ писал Гончаров на склоне лет, тАФ что кто-нибудь и кроме меня прочтет между строками и, полюбив образы, свяжет их в одно целое и увидит, что именно говорит это целоеВ».

Что же это за целое? Или, если воспользоваться известными словами Белинского: в чем пафос творчества Гончарова?

Когда в старости Гончаров оглядывался назад, в свое писательское прошлое, он всегда говорил о трех своих романах тАФ ВлОбыкновенной историиВ», ВлОбломовеВ», ВлОбрывеВ» тАФ как о едином романном целом: Вл..вижу не три романа, а один. Все они связаны одною общею нитью, одною последовательною идеею тАФ перехода от одной эпохи русской жизни, которую я переживал, к другой тАФ и отражением их явлений в моих изображениях, портретах, сценах, мелких явлениях и т.д.В» (ВлЛучше поздно, чем никогдаВ», 1879).

1. ВлОбыкновенная историяВ»

В первом же опубликованном произведении тАФ романе ВлОбыкновенная историяВ» тАФ Гончаров явился истинным романистом: стал одним из творцов классического русского романа с его эпической широтой, обнимающей все разнообразие, пестроту и движение русской жизни, с драматизмом человеческих судеб, с ясно выраженным авторским идейным и нравственным пафосом.

Гончаров родился и вырос в провинциальном захолустье тАФ в широко, почти по-деревенски раскинувшемся на высоком берегу Волги губернском городе Симбирске, в патриархальной купеческо-дворянской семье.

ВлДом у нас был, тАФ вспоминал писатель через много десятилетий, тАФ что называется, полная чаша, как, впрочем, было почти у всех семейных людей в провинции, не имевших поблизости деревни. Большой двор, даже два двора, со многими постройками: людскими, конюшнями, хлевами, сараями, птичником и баней. Свои лошади, коровы, даже козы и бараны, куры и утки тАФ все это населяло оба двора. Амбары, погреба, ледники переполнены были запасами муки, разного пшена и всяческой провизии для продовольствия нашего и обширной дворни. Словом, целое имение, деревняВ» (ВлНа родинеВ», 1888).

Итак, целое имение, деревня тАФ в городе. Это и есть русская провинция, источник, которым прежде всего и питалось романное творчество Гончарова, провинциальное захолустье, чей образ так полно и наглядно им запечатлен.

Сначала было полудеревенское, полугородское детство, когда мальчик еще не может отделить себя от мира, в котором существует, хотя инстинктивно, по зову своей человеческой природы, и рвется за его пределы. Были беспредельные дали за Волгой, открывавшиеся с откоса, ВлобрываВ» волжского берега, дали, в которых возбужденному воображению мальчика почудилось однажды море.

Детские впечатления Гончарова вряд ли тождественны, при всем их очевидном подобии, впечатлениям Илюши Обломова, скорее, они сходны с впечатлениями его друга Андрея Штольца: подобно тому как деловой и практический мир Штольца-отца смягчался влиянием матери и поэзией старой дворянской культуры, в ВлкупеческуюВ» атмосферу дома Гончаровых особую настроенность внес Влкрестный отецВ» Гончарова Н. Н. Трегубов тАФ старый моряк и путешественник, своими рассказами прививший мальчику любовь к чтению ВлпутешествийВ», к никогда не виданному им морю.

Путь Гончарова-юноши, сына купца, был заранее определен: после обучения в детстве в частных пансионах тАФ в традиционное для русских ВлнегоциантовВ» тАФ купцов и торговцев тАФ Московское коммерческое училище, куда он был отдан десятилетним мальчиком, но которого так и не закончил. О бесцветных и бесплодных годах, проведенных в училище, сказать нечего, кроме того, что сказал о них сам Гончаров: ВлМы кисли там восемь лет, восемь лучших лет, без дела!В»

А в августе 1830 года, по просьбе вдовы купца Авдотьи Матвеевны Гончаровой, Влкупецкий сынВ» Иван Гончаров был ВлуволенВ» из купеческого звания, что давало ему право поступления Влв университет, а потом статскую или по ученой части службуВ». Через год, успешно выдержав экзамены, Гончаров становится студентом словесного отделения (филологического факультета) Московского университета.

Свое ВлстуденчествоВ» Гончаров описал позднее в мемуарном очерке ВлВ университетеВ» (1887). Начало тридцатых годов XIX столетия тАФ особая, неповторимая пора в истории Московского университета. Восторженное чувство юношеского братства царствовало в его аудиториях, где читали лекции выдающиеся для своего времени ученые, где слушали эти лекции Белинский, Герцен, Огарев, Станкевич, Лермонтов, Гончаров.. Романтика бескорыстной дружбы, чистых чувств, высоких духовных исканий определила облик этих замечательных молодых людей тридцатых годов. В такой романтике, как и Влв первой, нежной любвиВ», было много наивного, но она создала, окрасила в особый цвет тех, кто возрос в ее восторженной и творческой среде. ВлЗнания, приобретаемые в университетской аудитории, тАФ вспоминал Гончаров в ВлЗаметках о личности БелинскогоВ» (1881), тАФ дополнялись в кругу товарищей, при совместном чтении и взаимном объяснении оригиналов или переводов с иностранных языков, наконец, среди прений, разборов в юных кружках, в добывании с трудом и в взаимной передаче книг. Разве это не школа, не академия, где гранились друг о друга юные умы, жадно передавая друг другу знания, наблюдения, взгляды тАФ вся эта жажда и любовь к знанию? <..> Не так ли мы все приобретали то, что есть в нас лучшего и живого? Не там ли, в юношеских университетских кружках, и мы сортировали и осмысливали то, что уносили от кафедры?В»

Гончаров в студенческие годы дышал этой творческой атмосферой, хотя и остался чужд юношескому бунтарству, духу протеста, столь характерному для студентов Белинского, Герцена, Лермонтова, не разделял он и революционных, социалистических идей, горячо обсуждавшихся в передовых студенческих кружках, например, кружке Герцена и Огарева. Гончаров весь проникнут идеально-романтическим преклонением перед искусством, художеством, он осторожно слушает лекции ВлэстетиковВ» Давыдова, Надеждина-Шевырева, благоговеет перед Пушкиным, гению которого, как напишет он потом, Вля и все тогдашние юноши, увлекавшиеся поэзиею, обязаны непосредственным влиянием на наше эстетическое образованиеВ» (ВлВ университетеВ»). Он вглядывается в удивительное лицо гениального поэта, когда тот в сентябре 1832 года посетил аудиторию словесного отделения, вглядывается, чтобы запомнить его на всю жизнь.

Духовная атмосфера Москвы в годы гончаровского студенчества, атмосфера университета, оживившейся журналистики, философских и литературных кружков, воспитавшая идейного вождя Влзамечательного десятилетияВ» (1838тАФ1848) В. Г. Белинского, эта благотворная духовная атмосфера сформировала нравственно-философский облик, особый тип Влчеловека сороковых годовВ». К этому типу принадлежал и Гончаров.

Потом, после университета, тАФ возвращение в родное гнездо юноши, полного впечатлений студенческой жизни: ВлИ по приезде домой, по окончании университетского курса меня обдало той же ВлобломовщинойВ», которую я наблюдал в детствеВ» (ВлНа родинеВ», 1888). Его отношение к провинциальному бытию теперь, конечно, уже более сознательно, он не заснет этим Влсном, подобным смертиВ». Он уже ВлпробудилсяВ». И потому, естественно, его не может удовлетворить служба в Симбирске, его (как впоследствии его героя тАФ Александра Адуева) влечет в Петербург, манящий из захолустного далека, Петербург тАФ средоточие и начало всех возможных славных путей и поприщ.

Не прошло и года его жизни в родном городе, службы при симбирском губернаторе, как он уже в Петербурге. Мысли и впечатления провинциала Александра Адуева, героя первого романа писателя ВлОбыкновенная историяВ», тАФ это наверняка мысли и впечатления самого Гончарова по приезде в Петербург в мае 1835 года. Они тревожны, но и полны надежд. ВлТяжелы первые впечатления провинциала в Петербурге, тАФ пишет Гончаров в романе, тАФ ему дико, грустно; его никто не замечает; он потерялся здесь.. И провинциал вздыхает и по забору, который напротив его окон, и по пыльной и грязной улице, и по тряскому мосту, и по вывеске на питейной контореВ». Но вот тАФ ВлАлександр добрался до Адмиралтейской площади и остолбенел. Он с час простоял перед Медным всадником, но не с горьким упреком в душе, как бедный Евгений, а с восторженной думой. Взглянул на Неву, окружающие ее здания тАФ и глаза его засверкали. <..> Замелькали опять надежды, подавленные на время грустным впечатлением; новая жизнь отверзала ему объятия и манила к чему-то неизвестномуВ».Так юный провинциал оказался перед лицом огромного блестящего города, воистину столицы империи, где пройдет теперь вся его жизнь. Он определяется на службу в департамент внешней торговли министерства финансов в качестве переводчика в маленьком чине губернского секретаря. Начиналась долгая служебная деятельность Гончарова, завершившаяся лишь в конце 1867 года.

С конца тридцатых годов центр русской духовной жизни перемещался в Петербург. Здесь Белинский, Влвождь поколенияВ» (Ап. Григорьев), обосновывает идею действительности уже не в идеально-философском духе кружка московских гегельянцев, а в смысле решительного поворота к настоящей, живой действительности, к ее исторически назревшим нуждам тАФ в смысле натуральной школы, реализма в искусстве.

Характерно, что, может быть, впервые один из лучших русских романов ВлОбыкновенная историяВ» был написан петербургским чиновником, титулярным советником Гончаровым, тАФ Влстрашный удар романтизму, мечтательности, сентиментальности, провинциализмуВ», роман, где в духе Влтребований векаВ» развенчивается Влтрижды романтик тАФ по натуре, по воспитанию и по обстоятельствам жизниВ», развенчивается и то романтическое ВлвеяниеВ» (Ап. Григорьев), которое захватило в тридцатые годы не только героя романа юного провинциала Александра Адуева.

Гончаров Влмаленький чиновникВ» как раз того времени, когда в русских ВлнатуральныхВ» повестях появляется его собрат: вспомним гоголевских титулярных советников Поприщина и Акакия Акакиевича Башмачкина, Макара Алексеевича Девушкина Достоевского.

Было ли у Гончарова что-нибудь общее с этими вымышленными, но столь реальными характерами, с этими в конечном счете трагическими судьбами?

И да, и нет.

Да, потому что и его в первые годы жизни в незнакомом и суетном Петербурге одолевали Влмучительные ежедневные помыслы о том, будут ли в свое время дрова, сапоги, окупится ли теплая, заказанная у портного шинель в долг? В» (из письма к С. А, Никитенко от 3 июля 1866 года)3. Можно предположить, что в эти же годы, еще до публикации романа ВлОбыкновенная историяВ», когда ему было уже 35 лет, в условиях жестокой необходимости трудиться за канцелярским столом ради денег, и его, наверное, мучила вполне объяснимая ВламбицияВ» талантливого, но зависимого человека.

Вспоминая в автобиографическом повествовании-исповеди ВлОбыкновенная историяВ» годы начала своей литературной деятельности, Гончаров писал: ВлТвердой литературной почвы у нас не было, шли на этот путь робко, под страхами, почти случайно. И хорошо еще у кого были средства, тот мог выжидать и заниматься только своим делом, а кто не мог, тот дробил себя на части! Чего и мне не приходилось делать! Весь век на службе из-за куска хлеба, даже и путешествовал Влпо казенной надобностиВ» вокруг света..В». В этих обстоятельствах могла все более и более развиваться болезненная мнительность и ипохондрия, вызванная вполне реальными ВлстрахамиВ» утратить самого себя, свою личность, свое ВллицоВ», сходными со страхами чиновника Голядкина из повести Достоевского ВлДвойникВ». Не здесь ли, в психологии российского чиновника, винтика машины бюрократического государства, корни его будущего тяжелого конфликта с Тургеневым после появления романов ВлДворянское гнездоВ» и ВлНаканунеВ», сюжеты и герои которых чуть ли не ВлукраденыВ» у него, Гончарова? Не в этих ли особенностях чиновничьего бытия и мнительного сознания причина его болезненной реакции на публикацию писем Пушкина и предсмертного запрета на публикацию своих собственных писем? Нет, потому что воспитание Гончарова, университетское образование, близость к артистическому семейству Майковых, упорный литературный труд далеко выводили его из пределов чисто чиновничьего существования. В некрологе Валериана Майкова, не дожившего до двадцати четырех лет, Гончаров писал: ВлБыстрым и ранним развитием своих прекрасных способностей он обязан был, во-первых, природе, которая так же щедро наградила его дарами своими, как и прочих, известных уже публике членов его семейства, тАФ во-вторых, разумному, свободному, чуждому застарелых, педантических форм первоначальному воспитанию, которое получил он в своем домашнем кругуВ». И Гончаров был щедро наделен природой, и для Гончарова этот майковский домашний круг стал его домашним крутом. Здесь он тАФ с 1836 года молодой учитель сначала Аполлона, а потом Валериана Майковых - прошел и свою нравственно-эстетическую школу воспитания.

Поэтому роман Гончарова, хотя и в нем мотив службы, чина, ВлфортуныВ» (успеха) и ВлкарьерыВ» звучит постоянно, очень отличается от чиновничьих повестей Гоголя и Достоевского. И конфликт его совсем другой тАФ застойная, не освещенная сознанием провинциальная жизнь в ее отношении к центру тАФ символу и средоточию сознания, движения, дела. Так и объяснил свой первый законченный роман сам Гончаров:

Вл..В встрече мягкого, избалованного ленью и барством мечтателя племянника с практическим дядей тАФ выразился намек на мотив, который едва только начал разыгрываться в самом бойком центретАФв Петербурге. Мотив этот тАФ слабое мерцание сознания, необходимости труда, настоящего, не рутинного, а живого дела в борьбе с всероссийским застоемВ» (ВлЛучше поздно, чем никогдаВ»).

Образ провинциального ВлзастояВ» был, по-видимому, центральным в незаконченном и не дошедшем до нас романе ВлСтарикиВ», который писался Гончаровым в 1843тАФ1844 годах. Это начатое произведение, в чем-то сходное по сюжету с ВлСтаросветскими помещикамиВ» Гоголя, не удовлетворило Гончарова именно как роман. На этот счет сохранилось интересное свидетельство В. А, Солоницына, приятеля и начальника Гончарова, в письме к Гончарову от 25 апреля 1844 года: ВлМнение Ваше вообще об искусстве писать романы мне кажется слишком строгим: я думаю, что Вы смотрите на дело чересчур свысока. По-моему, если роман порой извлекает слезу, порою смешит, порой научает, этого и довольно. Все правила для написанья хороших романов, мне кажется, заключаются в том, что так как роман есть картина человеческой жизни, то в нем должна быть представлена жизнь, как она есть, характеры должны быть не эксцентрические, приключения не чудесные, а главное, автор должен со всею возможною верностью представить развитие и фазы простых и всем знакомых страстей, так, чтобы роман его был понятен всякому и казался читателю как бы воспоминанием, поверкою или истолкованием его собственной жизни, его собственных чувств и мыслей. Для написания такого романа излагаемая Вами теория едва ли нужна..В» К сожалению, письмо Гончарова с изложением его Влтеории романаВ» не сохранилось. Ясно, однако, что он смотрел на роман гораздо более ВлстрогоВ», более ВлсвысокаВ», чем Солоницын, и, по-видимому, отсутствие подлинно романического конфликта явилось причиной того, что ВлСтарикиВ» так и не были написаны. содержал в себе такого конфликта, он замкнут в самом себе, лишен как мотива Влмерцания сознанияВ», так и мотива страсти в гончаровском понимании этого слова, то есть тех мотивов, которые, вторгаясь в образ провинциального застойного бытия, превращают его в истинно романический образ.

ВлЗастойВ», ВлсонВ», ВлнепробужденностьВ» сознания, отсутствие Влживого делаВ» и труда тАФ вот главный, определяющий признак провинции. И в этом смысле провинция тАФ понятие не только пространственное, обозначающее некий мир, лежащий за пределами ВлцентраВ» (Петербург) или тАФ ВлцентровВ» (Петербург и Москва) русской жизни. Провинция очень удобно располагалась и в этих столичных городах. Коренной москвич Аполлон Григорьев вспоминал, что именно здесь, в Москве, в Замоскворечье, он Влпережил весь тот мир, который с действительным мастерством передал Гончаров в ВлСне ОбломоваВ».

Провинция тАФ это некий образ жизни, тип бытия, и в этом смысле тАФ почва и причина, но до поры до времени лишь возможность романического конфликта.

И в первом же романе Гончарова сталкиваются, ведут напряженный диалог два миросозерцания, две жизненных позиции (ВлпровинциализмВ», бессодержательная сентиментальная мечтательность и тАФ реальное ВлделоВ»), в конечном счете два типа бытия и образа жизни, два мира. В этом диалоге интерес Гончарова сосредоточен на художественном исследовании провинциального образа жизни, типа мышления, морали, олицетворяемых Александром Адуевым. Адуев-старший выполняет, в сущности, роль резонера, призванного своей безупречной логикой разбивать провинциально-сентиментальные иллюзии Адуева-младшего. Это не значит, конечно, что ВлрезонерВ» Петр Иваныч не раскрывается в сюжете романа как достаточно сложный характер, в особенности в ВлЭпилогеВ».

В бытии адуевских Грачей уже предчувствуется Влсон ОбломовкиВ», в ВлнатуреВ», ВлвоспитанииВ», Влобстоятельствах жизниВ», Вллюбовных похожденияхВ» (Белинский) Александра Адуева тАФ натура, воспитание, обстоятельства жизни, любовные ВлсныВ» Ильи Ильича Обломова. ВлОбыкновенная историяВ» тАФ Влпервая галерея, служащая преддверием к следующим двум галереям или периодам русской жизни, уже тесно связанным между собою, то есть к ВлОбломовуВ» и ВлОбрывуВ», или к ВлСнуВ» и ВлПробуждениюВ» (ВлЛучше поздно, чем никогдаВ»). В конфликте Адуевых намечен конфликт Обломова и Штольца.

В ВлОбыкновенной историиВ» еще нет, конечно, исчерпывающей картины провинциального бытия, полного образа того, что получило потом наименование ВлобломовщиныВ». Однако характер ВлпровинциалаВ», будущего ВлобломовцаВ» достаточно полно представлен здесь в одной и, может быть, наиболее характерной сфере тАФ сфере любовных чувств, сфере ВлстрастиВ». ВлПолное изображение характера молодого Адуева, тАФ писал Белинский, тАФ надо искать <..> в его любовных похожденияхВ». Обобщая в 1875 году, уже после того, как был написан ВлОбрывВ», свои суждения об обломовских натурах, Гончаров увидел в их Влпраздной фантазииВ» источник Влвсех видов и родов любвейВ», экзальтации, идолопоклонства, жалкой и смешной любовной горячки. ВлЭти упражнения в чувствах, и особенно в любви, занимали, между прочим, также и значительный излюбленный уголок старой обломовщины!В»

Гончаров очень точно называет эмоциональные переживания своих обломовских героев Влупражнениями в чувствахВ». Их любовь можно назвать чистой любовью, любовью для любви в том смысле, в каком мы говорим о чистом искусстве, искусстве для искусства. Она остается в замкнутой, фантастической сфере их сознания, их воображения, в сфере иллюзий, разбиваемых реальностью. ВлРодов любви так же много, как много на земле людей, потому что каждый любит сообразно с своим темпераментом, характером, понятиями и т. д. И всякая любовь истинна и прекрасна по-своему, лишь бы только она была в сердце, а не в голове. Но романтики особенно падки к головной любви, тАФ писал Белинский о любовных фантазиях Адуевых-романтиков. тАФ Сперва они сочиняют программу любви, потом ищут достойной себя женщины, а за неимением таковой любят пока какую-нибудь: им ничего не стоит велеть себе любить, ведь у них все делает голова, а не сердце. Им любовь нужна не для счастия, не для наслаждения, а для оправдания на деле своей высокой теории любвиВ».

Деловой Адуев-старший тАФ воплощение ВладуевщиныВ», прямой противоположности будущей ВлобломовщинеВ» тАФ напротив, устраняет ВлстрастьВ» из своей жизненной ВлпрактикиВ» (и не может не устранять по существу своей деятельности и своей философии), ограничивает любовь рационально организованной, если можно так сказать, ВлзапрограммированнойВ» областью семейной жизни, оборачивающейся для его жены золотой ВлклеткойВ». Богатство рациональной сферы и бедность сферы эмоциональной тАФ определяющая особенность его характера, что и объясняет трагический финал его судьбы. В коллизиях романа ВлОбыкновенная историяВ» тАФ романа как жанра тАФ определяющую роль играют женщины, как это всегда будет и впоследствии в романном искусстве писателя тАФ в ВлОбломовеВ» и в ВлОбрывеВ». Три женских характера образуют некий круг, в котором вращается Александр, всякий раз проверяя или испытывая свои ВлголовныеВ» теории любви. При этом открывались разные стороны его характера. Особое значение придавал Гончаров первому любовному ВлэпизодуВ» романа, специально остановившись на нем в статье ВлЛучше поздно, чем никогдаВ».

Первая любовь Александра Адуева, Наденька Любецкая, как и сам Александр, писал Гончаров в этой статье, вышла Влотражением своего времениВ», времени слабого Влмерцания сознанияВ», времени ВлневеденияВ». У нее, как у женщины, эти мерцания, эти проблески выражаются в уверенности, что у нее есть Влправо распоряжаться своим внутренним миром и самим АдуевымВ», у нее есть, пусть сомнительное, право выбирать, и она выбрала, но не Адуева: Вл..в этом пока и состоял сознательный шаг русской девушки - безмолвная эмансипацияВ», которая, однако, на этом и закончилась, и Наденька осталась в неведении, ибо и Влсамый момент эпохи был моментом неведенияВ». ВлТут я и оставил Наденьку, тАФ заключает Гончаров. тАФ Мне она была больше не нужна как тип, а до нее, как до личности, мне не было делаВ». Две другие героини лишь уточняют, обогащают этот тип, и лишь в такой мере Гончарову и ВлнужныВ». С другой стороны, эти любовные эпизоды тАФ ступени той лестницы, по которой спускается Александр с высот своего романтизма, утрачивая иллюзию за иллюзией.

Но не только любовные истории движут сюжет романа и его смысл. Диалоги об отношениях мужчины и женщины, мужа и жены, беседы тАФ споры о любви, чувствах и разуме тАФ все это занимает в концепции и композиции романа ключевое место. В этих диалогах все больше проявляется еще одна романная ВлинтригаВ», подспудно развивается еще одна сюжетная линия: отношений Петра Ивановича Адуева и его жены тАФ Лизаветы Александровны.

Петр Иваныч Адуев, ВлновыйВ» человек, комфортно чувствовавший себя в современном, ВлевропейскомВ», мире, мире Петербурга, бюрократ, поднимавшийся к вершинам власти, и при этом преуспевающий делец-заводчик, знамение наступавшей в России ВлделовойВ», буржуазной эпохи с идеалом счастья тАФ деньгами, вдруг понимает бессмысленность того, что было главным в его жизни тАФ ВлфортуныВ» и ВлкарьерыВ». Он понимает, что по его вине угасает любимая жена. Рухнула вся жизненная философия Петра Адуева, бессмысленным стало ВлделоВ», которому отдана жизнь. Но прозрение приходит слишком поздно. Петр Иваныч Адуев уже не в силах что-либо исправить, ибо здесь Влнужно больше сердца, чем головы. А где ему взять его?В».

Александр ВлАдуев кончил, тАФ писал Гончаров в статье ВлЛучше поздно, чем никогдаВ», тАФ как большая часть тогда: послушался практической мудрости дяди, принялся работать в службе, писал и в журналах (но уже не стихами) и, пережив эпоху юношеских волнений, достиг положительных благ, как большинство, занял в службе прочное положение и выгодно женился, словом, обделал свои дела. В этом и заключается тАЮОбыкновенная история"В». В этом позднейшем, 1879 года, ВлконспектеВ» романа Гончаров как бы восполняет тот пропуск четырех лет ВлбиографииВ» Александра Адуева, который лежит между четвертой главой и ВлЭпилогомВ». Однако практической ли мудрости Адуева-старшего учит нас трагический ВлэпилогВ» его судьбы? О другой мудрости говорит этот эпилог тАФ мудрости сердца.

2. ВлОбломовВ»

ВлОбломовВ» начат был в 1846 году, когда я сдал в редакцию ВлСовременникаВ» первый роман ВлОбыкновенную историюВ», тАФ вспоминал Гончаров (письмо к В. В. Стасову от 27 апреля 1888 года). Это были годы знакомства и дружеских отношений с Белинским. Личность и идеи великого критика, критика-ВлтрибунаВ» произвели на Гончарова огромное впечатление прежде всего своим безусловным контрастом с миром Влвсероссийского застояВ». Белинскому Влвыпала на долю не роль ученого, объективного критика, а роль трибуна, гонителя и карателя, строго, упорно державшегося вреда, всяких зол, предрассудков, темных нравов и обычаев, рутины и т. д. тАФ во всем, и в жизни и в искусствеВ». И раннюю смерть Белинского Гончаров объяснял этим контрастом тАФ этим трагическим противоречием. ВлОн был обычной жертвой в борьбе крайнего своего развития с целым океаном всякой сплошной господствовавшей неразвитостиВ» (мемуарный очерк ВлЗаметки о личности БелинскогоВ», 1881). И конечно, в этом свете тАФ свете, бросаемом мощной мыслью и всем нравственным обликом Белинского, гонителя и карателя ВлзастояВ» и ВлснаВ», тАФ прояснялся Гончарову смысл того, что великий критик назвал ВлпровинциализмомВ», все более отчетливо рисовался полный образ ВлобломовщиныВ».

Напечатанный вскоре после ВлОбыкновенной историиВ» ВлСон ОбломоваВ» (вернее было бы тАФ и по форме и по существу тАФ назвать его ВлСном ОбломовкиВ») тАФ связующее звено между двумя гончаровскими романами: завершение и комментарий к первому, пролог второго.

Живописный тАФ ВлфламандскийВ» (Дружинин), ВлрубенсовскийВ» (Кони) тАФ талант Гончарова проявляет себя здесь во всей своей мощи. Может быть, именно к этому фрагменту романа справедливее всего отнести суждение Добролюбова: ВлВ этом уменье охватить полный образ предмета, отчеканить, изваять его тАФ заключается сильнейшая сторона таланта ГончароваВ».

Сила Гончарова, однако, не только в уменье ВлизваятьВ» пластический, рельефный, скульптурный образ, но и в уменье наполнить этот образ жизнью, опоэтизировать, так сказать, идеализировать его. ВлАвтор становится истинным поэтом..В» тАФ писал по поводу ВлСна ОбломоваВ» Ап. Григорьев. ВлВсе это полный, художнически созданный мир, влекущий вас неодолимо в свой очарованный крут..В»

В самом деле, как красочно, полнокровно, поэтически спит Обломовка. Гончаров ВлотчеканилВ» поистине Влполный образВ» сонного обломовского бытия, тАФ замкнутого в самом себе, отделенного магическим кругом от всего остального мира: весь мир может погибнуть, а Обломовка будет стоять вечно, незыблемо, в стороне от мировых потрясений и катаклизмов, вне истории. Не являет ли этот Влполный образВ» патриархальной утопии тАФ всеобщего, абсолютного идеала бытия? Не заключает ли сама эта утопия некоей вечной, непреходящей поэзии?

Неожиданно трудолюбивый чиновник министерства финансов, коллежский асессор и столоначальник, Иван Александрович Гончаров получает приглашение отправиться в кругосветное плавание на заслуженном паруснике русского военного флота тАФ фрегате ВлПалладаВ» в должности секретаря при адмирале Путятине, начальнике экспедиции к берегам Японии. Поколебавшись некоторое время, он это приглашение принимает.

При всей кажущейся странности такого ВлрешительногоВ» со стороны Гончарова шага тАФ отправиться вокруг света! тАФ в нем была своя закономерность. Путь из провинции, где в волжских далях чудилось ему, мальчику, море, тАФ в Москву, в Петербург, тАФ вел его дальше, в настоящее море, образ которого давно сложился в его воображении, напитанном многочисленными, прочитанными еще в детстве путешествиями. ВлВсе было загадочно и фантастически прекрасно в волшебной дали: счастливцы ходили и возвращались с заманчивою, но глухою повестью о чудесах, с детским толкованием тайн мира. Но вот явился человек, мудрец и поэт, и озарил таинственные утлы. Он пошел туда с компасом, с заступом, циркулем и кистью, с сердцем, полным веры к Творцу и любви к Его мирозданию. Он внес жизнь, разум и опыт в каменные пустыни, в глушь лесов и силою светлого разумения указал путь тысячам за собою. Космос!" Еще мучительнее прежнего хотелось взглянуть живыми глазами на живой космос. <..> Но и эта мечта улеглась в воображении, вслед многим другим. Дни мелькали, жизнь грозила пустотой, сумерками, вечными буднями: дни, хотя порознь разнообразные, сливались в одну утомительно-однообразную массу годов. Зевота за делом, за книгой, зевота в спектакле и та же зевота в шумном собрании и в приятельской беседе! И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю ногою на те острова, где гуляет в первобытной простоте дикарь, посмотрю на эти чудеса тАФ и жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился; все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!В» (ВлФрегат ВлПалладаВ», гл. 1).

Но ведь Гончаров не только чиновник, которому и на корабле предстояло служить (эта служба и во время плавания напоминала ему иной раз департамент). Он уже известный писатель, автор одного из лучших русских романов тАФ ВлОбыкновенной историиВ». В его творческом воображении все больше оформляется и зреет второй роман тАФ ВлОбломовВ», начатый в 1846 году.

ВлНаписав первую часть, я отложил ее в сторону и не касался продолжения до 1857 года. В промежуток этот я плавал вокруг света, возил и первую часть ВлОбломоваВ» с собой, но не писал, а обрабатывал в голове..В» тАФ вспоминал Гончаров в уже цитировавшемся письме к В. В. Стасову.

Первая часть романа, включавшая ВлСон ОбломоваВ», посвящена описанию всех подробностей, ВлмелочейВ» бытия героя романа в его петербургском гнезде тАФ петербургской Обломовке тАФ с Захаром, знаменитым диваном и т. д. Поместившись на этом диване, Илья Ильич вернулся в родную Обломовку. Но где же тут роман, где романическое действие, романический сюжет?

Через полтора месяца после отплытия из Кронштадта, уже из Англии, Гончаров писал друзьям Е. П. и Н. А. Майковым:

Вл..Я совершенно погибал медленно и скучно: надо было изменить на что-нибудь, худшее или лучшее тАФ это все равно, лишь бы изменить. Но при всем том я бы не поехал ни за какие сокровища мира.. Вы уж тут, я думаю, даже рассердитесь: что же это за бестолочь, скажете, не поехал бы, а сам уехал! Да! сознайтесь, что не понимаете, так сейчас скажу, отчего я уехал. Я просто тАФ пошутил. Ехать в самом деле: да ни за какие миллионы, у меня этого и в голове никогда не было, <..> Вот письмо к концу, скажете Вы, а ничего о Лондоне, о том, что Вы видели, заметили. Ничего и не будет теперь. Да разве это письмо? Опять не поняли? Это вступление (даже не предисловие, то еще впереди) к Путешествию вокруг света, в 12 томах, с планами, чертежами, картой японских берегов, с изображением порта Джаксона, костюмов и портретов жителей Океании И, ОбломоваВ». Тогда же, тоже в письме из Англии к М. А. Языковым, Гончаров так определил связь между уже писавшимся ВлОбломовымВ» и еще не написанными Влочерками путешествияВ»: ВлЯ не отчаиваюсь написать когда-нибудь главу под названием ВлПутешествие ОбломоваВ»: там постараюсь изобразить, что значит для русского человека самому лазить в чемодан, знать, где что лежит, заботиться о багаже и по десять раз в час приходить в отчаяние, вздыхая по матушке России, о Филиппе и т.п. Все это происходит со мной и со всеми, кто хоть немножко не в черном теле выросВ».

Но может ли такой путешествующий герой быть героем романа? Гончаров просто ВлпошутилВ» тАФ отправился вокруг света, потому что собрался было путешествовать его герой, Обломов остался в Петербурге, остался потому, что обильный материал кругосветного плавания, богатейшие впечатления путешествия в конечном счете разрывали пределы собственно обломовской темы, сама же эта тема могла быть достаточно полно исчерпана романическим, любовным сюжетом, который ВлобрабатывалсяВ» в голове во время плавания. Глава ВлПутешествие ОбломоваВ» не была написана. Гончаров преобразует свой ВлшутливыйВ» замысел ВлпутешествияВ» героя романа в произведение особой жанровой формы тАФ Влочерки путешествияВ», искомый результат которого тАФ параллель между своим и чужим. Надо думать, что на каком-то этапе ВлобрабатыванияВ» в воображении писателя возник пусть пока туманный, но столь необходимый в произведении романного жанра образ героини тАФ женщины.

Гончаров, как и мечтал, действительно переплыл многие океаны, побывал и в Африке, и в Японии, и в Китае, пересек всю Сибирь тока на запад. И повсюду он стал свидетелем того же процесса, который захватывал теперь и Россию. Вот например, Гончаров на островах Зеленого Мыса. ВлВсе спит, е немеет. Нужды нет, что вы в первый раз здесь, но вы видите, что это не временный отдых, награда деятельности, но покой мертвый, непробуждающийся, что картина эта никогда не меняетсяВ». ВлЧеловек бежит из этого царства дремоты, которая сковывает энергию, чувство и обращает все живое в подобие камня. Я припоминал сказки об окаменелом царстве. Вот оно: придет богатырь, принесет труд, искусство, цивилизацию, разбудит и эту спящую от века красавицу, природу, и даст ей жизнь. Время, кажется, недалеко. А теперь, глядя на эту безжизненность и безмолвие, ощущаешь что-то похожее на ужас или на тоскуВ».

Мотив тоски проходит через все Влочерки путешествияВ» Гончарова, появляясь каждый раз, когда автор видит перед собой остановившуюся жизнь, застой в природе или человеческом существовании.

ВлЦарство дремотыВ», Влокаменелое царствоВ» существует не только в сказках. Это или форма природного бытия, Влмертвый, непробуждающийся покойВ» камня, или этап в человеческой истории, который по видимости изжит, исчерпан, но держится прочной силой традиции тАФ стройного и законченного миросозерцания, наконец тАФ поэзией непосредственного, целостного, как бы завершенного, природного бытия.

ВлОкаменелое царствоВ» тАФ это и есть, в сущности, обломовское царство, Гончаровские обитатели такого царства всем нутром своим бессознательно и непреложно, убеждены в непреходящем и безусловном его совершенстве, совершенстве своего образа жизни. Беспокойные, тревожащие, нарушающие покои вопросы чужды их натуре, их воспитанию, обстоятельствам их жизни, всему их вековому укладу. Усомниться в красоте и незыблемости обломовского существования могут разве лишь деятельные и неугомонные немцы (или ВлангличанеВ» тАФ некий символический образ целеустремленной и неустанной деятельности во ВлФрегате ВлПалладаВ»).

Летом 1857 года, отдыхая в Мариенбаде (курортное местечко), Гончаров переживает необыкновенный творческий подъем: за какой-нибудь месяц с небольшим у него Влзакончена первая часть ВлОбломоваВ» писалась эта часть еще до отплытия на ВлПалладеВ», вся вторая часть и довольно много третьей, так что лес растет, я вижу вдали.. конец. Главное, что требовало спокойствия, уединения и некоторого раздражения, именно главная задача - душа тАФ женщина тАФ уже написана, поэма любви закончена.В» (письмо к Ю. Д. Ефремовой от 29 июля/9 августа). Первая часть завершается появлением в петербургской квартире Обломова его друга детства тАФ немца Андрея Штольца (правда, немца лишь по отцу). Именно он, Штольц, произносит это магическое слово тАФ ВлобломовщинаВ», тАФ которое становится лейтмотивом романа Гончарова. Деятельный Штольц побуждает русского ленивца Обломова ВлбеспокоитьсяВ», хочет пробудить его от душевного сна хотя бы путем ВлпутешествияВ» в Париж. Штольцу это не удается, но удается той, что стала душой романа тАФ Ольге Ильинской. Неясный женский образ, возможно уже давно маячивший в фантазии писателя, обретает яркую художественную плоть. И на следующих страницах романа замечательный Влхудожник-поэтВ» (определение Белинского) развертывает поистине поэму любви Обломова. И Обломов вырастает в настоящего героя романа под влиянием охватившей его любовной страсти.

ВлОтчего немца, а не русского поставил я в противоположность Обломову? тАФ пояснял позднее Гончаров. тАФ Я мог бы ответить на это, что, изображая лень и апатию во всей ее широте и закоренелости, как стихийную русскую черту, и только одно это, я, выставив рядом русского же, как образец энергии, знания, труда, вообще всякой силы, впал бы в

Вместе с этим смотрят:

"Грусть и святость" (Поэтическое богословие Николая Рубцова)

"Донские рассказы" Михаила Шолохова

"Живопись слова" в японской поэзии

"Записки из подполья" как исток философии экзистенциализма Ф.М. Достоевского

"Подпольный человек" Ф.И. Достоевского