Художественное время в поэзии В.А. Жуковского

О творчестве В. А. Жуковского на сегодняшний день написано немало научных работ, рассматривающих его с разных точек зрения и изучающих достаточно различные аспекты. Все исследователи безоговорочно подтверждают огромное значение творчества и всей просветительской деятельности этого поэта для развития русского романтизма и всей русской литературы в целом.

Вот что писал о нем В. Г. Белинский: ВлНеизмерим подвиг Жуковского и велико его значение в русской литературе!. Подвиг, которому награда тАУ не простое упоминание в истории отечественной литературы, но вечное славное имя из рода в родВ».[1]

В. Г. Белинский был одним из первых известных русских критиков и исследователей, проанализировавших творчество В. А. Жуковского, утверждавшим, что именно Жуковский Влпривел в русскую поэзию романтизм <тАж> путем подражания и заимствования тАУ единственно возможного пути для литературы, не имевшей <тАж> корня в общественной почве и истории своей страныВ».[2]

Позднее изучением творчества В. А. Жуковского занимались: А. Н. Веселовский, Г. А. Гуковский, В. В. Афанасьев, М. Бессараб, И. М. Семенко, В. И. Коровин, Р. В. Иезутитова, М. Янушевич и др.

Книга А. Н. Веселовского о В. А. Жуковском тАУ это полное описание жизни и творчества поэта, анализ его лирики, определение круга образов, наиболее характерных для В. А. Жуковского. Ю. Манн утверждает, что А. Н. ВеселовскийВа ВлтАж открыл своей работой ВлПоэзия чувства и сердечного воображенияВ» собственно поэтическое изучение русского романтизма в целомВ».[3]
Выводы, сделанные А. Н. Веселовским в ходе изучения творчества В. А. Жуковского: ВлПоэзия Жуковского тАУ это поэзия сентиментальной карамзинской эпохи, прожившая на островах блаженных в ожидании будущеготАжВ».[4]
Биографизм признается А. Н. Веселовским одним из формообразующих моментов поэтики. ВлТак сложилась из форм сентиментализма и ранних опытов сердца уныло мечтательная, личная поэтика В. А. ЖуковскогоВ»,[5]
- пишет он.

Г. А. Гуковский однозначно считает В. А. Жуковского романтиком, в чьем творчестве романтизм Влуглубился в характерВ». Исследователь изучает стиль В. А. Жуковского, понимая под стилем широкий аспект элементов поэтики: и выбор предмета изображения, отношение к моментам действия, характер интроспекции. Гуковский считает: ВлПсихологический романтизм Жуковского воспринимает весь мир через проблематику интроспекцииВ».[6]

И Веселовский и Гуковский отмечают существование в лирике В. А. Жуковского слов-символов, знаков состояния души, ВлclichéВ» тАУ как называет их А. Н. Веселовский.

И. ИМ. Семенко анализирует творчество В. А. Жуковского с точки зрения развития романтизма в целом в Европе. Она подчеркивает, что основной принцип романтической поэтики тАУ это дуализм тАУ безысходный конфликт либо внешнего мира и личности, это одна ветвь романтизма, либо внешнего и внутреннего мира, это вторая ветвь романтизма, т. е. философское двоемирие. В. А. Жуковского она причисляла, конечно, к представителям второй ветви.

Вот что пишет И. М. Семенко: ВлИдеей двоемирия проникнуты и элегии и баллады и песни Жуковского. Жуковский видит в образах природы присутствие тайной, мистической жизни, видит ВлдушуВ», с которой может общаться его душатАж От романтического образа, сокрытого под корой души, прямая линия ведет к ТютчевуВ».[7]

Работы В. В. Афанасьева, Б. Зайцева, М. Бессараб, Р. В. Иезуитовой включают в себя много биографического материала, раскрывающего не только душевные метания поэта, но и историческую обстановку того времени.

Е. А. Маймин изучает развитие романтизма в русской литературе и высоко оценивает значение творчества В. А. Жуковского и его влияние на творчество многих русских поэтов.

Ю. Манн в своей работе ВлДинамика русского романтизмаВ» так говорит о дуализме В. А. Жуковского: ВлУ Жуковского часть сталкивается с целым, а неподвижное тАУ с движущимся. С одной стороны нечто дышащее, волнующее, т. е. живущее, с другой стороны длинная цепь актов, обступившая живую стихию, стремление ее пойматьтАж и заковать в слово или определениеВ».[8]

В. М. Жирмунский анализирует стихи В. А. Жуковского с точки зрения интонации, музылккальности, исследуя фонетику и лексику.

А. М. Гуревич восхищается поэтом как величайшим певцом русской природы.

Помогают определить характерные черты поэтики В. А. Жуковсокго, обозначить круг тем его лирики такие работы как ВлРомантизм ЖуковскогоВ» С. Е. Шаталова; ВлО лирикеВ» Л. Я. Гинзбург; ВлУчитель поэтовВ» Вл. Лазарева; ВлПортреты русских писателейВ» Ю. Айхенвальда.

Исходя из вышеперечисленного, следует сказать, что поэзия В. А. Жуковского как некая цельная система достаточно ярко представлена в литературоведении. Вместе с тем, отдельные ее элементы могут стать предметом специального анализа. В данной работе это категория времени.

Категория времени все чаще выдвигается на один из первых планов в литературоведческих исследованиях, что обусловлено настоятельно ощущаемой в последнее время потребностьюВа Влболее глубокого изучения тех постоянных отношений и функций, которые обеспечивают специфику художественной (в частности, литературной) действительностиВ».[9]

Теоретические исследования В. И. Чередниченко[10]
и Н. И. Джохадзе,[11]
рассматривает общие вопросы отражения категории времени в литературе на самых различных примерах, В. А. Жуковский в этой работе лишь упоминается в ряду других авторов. Некоторым образом проблема времени в поэзии поэтов эпохи романтизма поднимается такими исследователями, как В. Ванслов[12]
Ю. В. Манн,[13]
В. Э. Вацуро[14]
в контексте общего направления поэтов-романтиков, в том числе и В. А. Жуковского. Вместе с тем, специального анализа творчества В. А. Жуковского в аспекте проблемы художественного времени этими исследователями также не проводится.

И. А. Поплавская[15]
и Т. Розанова[16]
применительно к творчеству В. А. Жуковского рассматривают отдельные категории, тесно соприкасающиеся с категорией времени тАУ покоя и смерти, однако для выявления своеобразия художественного времени в поэзии В. А. Жуковского это все же лишь частные вопросы, на основе которых невозможно представить полную картину отражения времени в творчестве поэта.

Таким образом, актуальность и новизна нашей работы объясняются, во-первых, спецификой категории времени в литературе, как одной из самых плодотворных литературоведческих категорий и, во-вторых, отсутствием специальных работ по этой проблеме применительно к творчеству В. А. Жуковского.

Этими соображениями определяет цель дипломной работы, которая заключается в комплексном изучении особенностейВа художественного и исторического времени в поэтических произведениях В. А. Жуковского.

Для достижения поставленной цели перед автором дипломного сочинения были поставлены следующие задачи:

1) изучить особенности реализации художественного времени в поэзии В. А. Жуковского, выделив существующие временные оппозиции;

2) проанализировать личное время (Влвремя душиВ») в лирике В. А. Жуковского;

3) рассмотреть, как представлено в поэзии В. А. Жуковского историческое время.

Поставленными задачами определяется и структура работы. Она состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы и научно-справочного аппарата проведенного исследования.

Предметом исследования является поэзия В. А. Жуковского.

Объект исследования тАУ литературная категория художественного времени.

В работе использовались историко-функциональный и структурно-семантический методы анализа.

Глава 1. Время души в лирике Жуковского

Время тАФ важнейшая дляВа Жуковского категория, относительно которой только и может быть виден человек.

Категория времени в поэзии имеет свою специфику. Время в лирике особенно субъективно. Как правило, время в поэтических произведениях передано, как личное. Чаще всего время в лирике не развернуто в подробную картину, кроме случаев, когда время выступает как тема (например, в поэтических размышлениях о скоротечности времени, смысле жизни, тщете бытия и т. д.)

Важнейшими составляющими этой категории в лирике Жуковского являются понятия вечности, покоя, смерти и памяти, имеющие корни, с одной стороны, в восприятии поэтом античного наследия, а с другой тАУ его христианским мировоззрением.

Античное восприятие смерти глубоко повлияло на мировосприятие Жуковского. В статье ВлО меланхолии в жизни и в поэзииВ» поэт писал: ВлМеланхолия тАУ грустное чувство, объемлющее душу при виде изменяемости и неверности благ житейскихтАж Таким чувством была проникнута светлая жизнь языческой древности, светлая, как украшенная жертва, ведомая на заклание. Эта незаменяемость здешней жизни, раз утраченной, есть характер древности и ее поэзии, эта незаменяемость есть источник глубокой меланхолии, никогда не выражающейся в жизни, но всегда соприсутственной тайно, зато весьма часто выражающейся в поэзииВ». Пример такой поэзии для Жуковского тАУ творчество Горация. ВлАнтологическаяВ» лирика самого Жуковского в какой-то мере подражание поэтам эллинистической Греции, отразившим в своих стихах ощущение уходящей жизни, неизбежности смерти.

Эти настроения и восприятие времени как рока, приближения смерти как неизбежности и радостного ее восприятия, отразились в одной из ярчайших баллад античного цикла тАУ ВлАхиллеВ». Тема баллады тАУ судьба Ахилла, одного из героев троянского цикла, выделяющегося и своей резко очерченной индивидуальностью, позволявшей романтической критике видеть в нем ярчайшего выразителя античного романтизма, и своей трагической судьбой. Ахиллес как орудие судьбы, его обреченность и гибель были уже изображены Жуковским в "Кассандре". В "Ахилле" продолжается тема трагической обреченности романтического героя, но уже не в эпическом, а в лирико-психологическом плане, в форме его раздумья о своей судьбе и грядущей гибели, о недавней смерти Патрокла и гибели Гектора от его, Ахилловой, руки.

Этот сюжет привлек Жуковского самой темой тАУ выбора жизненного пути. Согласно мифу, Ахиллу было дано на выбор: короткая и бурная жизнь героя или долгое, но незаметное существование. Ахилл знал, что конец его последует вскоре за смертью Гектора, тАУ и умертвил Гектора, мстя за друга, Патрокла.

Этот миф стал для Жуковского точкой приложения романтических представлений. Герой, добровольно избравший смерть, полон не только предчувствия, но и сознания своей обреченности, и это придает его размышлениям о родине, отце, сыне особенно возвышенный и трогательный характер.

Собственная обреченность, заведомо известная герою, позволила поэту интерпретировать античный миф в христианском духе. Таким образом, балладное по теме и конструкции стихотворение об Ахилле представляет собой одно из характернейших и глубоко субъективных лирических произведений, в центре которого не эпический герой "Илиады" (от которого образ, созданный поэтом, отличен по своей психологической сложности), но страдающий и мыслящий человек, принадлежащий одновременно и античности, и раннему, развивающемуся романтизму с его христианской направленностью.

Вообще следует сказать, что античные и языческие мифы (от ВлКассандрыВ» до ВлСпящей красавицыВ») Жуковский преломлял сквозь призму христианского мировоззрения, придавая тем самым идее многомерную объемность и многоплановость.

Несомненно, творчество В. А. Жуковского должно быть рассмотрено в традиционном, бытовом и евангельском контекстах, особенно категория покоя, во многом объясняющая своеобразие жанрово-стилевых поисков поэта и этапы его творческой эволюции. Категория покоя в контексте его временного понимания получает в русской культуре как религиозно-онтологическое, так и художественное осмысление.[17]

Религиозно-онтологическая семантика покоя раскрывается в книгах Ветхого и Нового Завета. Покой воспринимается здесь и как завершение миротворения, и как ВлсубботнийВ» покой, и как Влакт творчества в духеВ». Покой трактуется и как наличие высшего Божественного замысла о мире и человеке и его воплощение в совместной деятельности Бога и человека, как Влпримирение Бога и человека в акте творческой синэргииВ».[18]
Кроме того, в православной керигматике сама ситуация Влвхождения в покойВ» осмысляется и как восстановление внутренней цельности человека, приближение его к абсолютной свободе.

Категории времени и вечности в средневековой культуре являются одними из основополагающих, в них отражена религиозная историософия. ВлПесок морей и капли дождя и дни вечности кто исчислит?В»Ва (Иисус, сын Сирахов 1.2). Или: ВлВ тебе, душа моя, измеряю я времяВ». Августин Блаженный ВлИсповедьВ».

Яркой иллюстрацией восприятия вечности и времени, а также роли эсхатологической тематики может служить русская иконописная живопись. Икона тАУ это образ, трактуемый как образ вечности для сиюминутного.

Святые всегда изображаются в покое, ибо в вечном мире движения не существует. Имея крылья, ангелы не передвигаются в обыденном понимании этого слова, то есть, оставаясь недвижимы, они могут появляться в разных местах. Абсолютный покой показан в иконе Андрея Рублёва ВлТроицаВ» в изображении не падающих краёв одежды.

Такое сознание охватывает мир одновременно в его синхронной и диахронной целостности, и поэтому оно ВлвневременноВ».

Категория вечности имеет огромное значение в христианской культуре: ВлВремя за нами, время перед нами, а при нас его нетВ». Эта культурная традиция нашла отражение в творчестве В. Жуковского. Вечность в его творчестве связана с категорией смерти.

В этой связи важно отметить, что для Жуковского конец жизни, кончина тАУ неисчерпаемый источник лирических медитаций, философских раздумий, духовных озарений. Тема смерти проходит через все творчество В. А. Жуковского. На протяжении многих лет поэт вновь и вновь настойчиво обращается к ней, размышляя о предназначении человека и смысле жизни, о благодатном общении живых и усопших и тайне загробного бытия. Эпитафия стала одним из любимых жанров Жуковского. Он пишет ряд стихотворений под названием ВлНа смерть ..В», ВлНа кончину..В», а также стихотворение ВлВоспоминаниеВ» (1821), которое представляет собой лаконичную эпитафию на всех дорогих сердцу умерших. Тема смерти варьируется в ранней ВлкладбищенскойВ» лирике Жуковского, переплетается с любовными мотивами (ВлГолос с того светаВ» (1815)), явно или тайно питает возвышенный мистический элегизм поэта.

При этом необходимо отметить устойчивость некоторых аспектов в лирическом развитии этой темы в поэтическом творчестве Жуковского. Важнейший из них связан с религиозным пониманием смерти как перехода от бытия в пределах падшего мира в пакибытие, возвращения из странствия в чуждых странах в небесное отечество, в котором ожидают истомленного путника любящие его.

Смерть отверзает во временном вечное, в исходе земного бытия - бессмертие, в смерти тАУ рождение. Разлука предвещает грядущую встречу и соединение навеки (Влждущая семья на небесахВ»). Мысль о свидании с близкими после смерти звучит уже в стихотворении ВлНа смерть Андрея ТургеневаВ» (1823), которое было написано после тяжелой и невосполнимой для юного поэта утраты тАУ безвременной кончины 20-летнего друга и вдохновителя, главы ВлДружеского литературного обществаВ» Андрея Тургенева. Скорбный плач о нем неожиданно завершается радостным финалом, светлой надеждой на встречу:

Прости! Не вечно жить! Увидимся опять;

Во гробе нам судьбой назначено свиданье!

Надежда сладкая! Приятно ожидание!

С каким веселием я буду умирать!

Эта поэтическая тема Жуковского, глубоко обусловленная христианским учением, состоит в том, что смерть не обрывает общение с человеком, а являет иной высший тип общения с усопшими.

Следующий характерный мотив связан с образом завесы, пелены, покрывала, за которым сокрыты тайны загробного мира. Он интересно раскрывается в стихотворении ВлНа кончину ее величества королевы ВиртембергскойВ» (1819), в котором, образ таинственного покрывала связан с идеей соприкосновения с миром иным в таинстве смерти и в таинстве Евхаристии.

Через все стихотворение проходит тема скоротечности, изменчивости жизни, непрочности земных благ и наслаждений, поэт размышляет о Влгрозной СилеВ», судьбы, Влсвирепого истребителяВ»; о неминуемости страдания, которое есть удел жителей земли. Традиционный романтический мотив наполняется глубоким христианским содержанием. Эфемерность, призрачность, хрупкость временной жизни не земле, где Влна всех путях Беда нас сторожитВ».

.. где верны лишь утраты,

Где милому мгновенье лишь дано,

Где скорбь без крыл, а радости крылаты

И где навек минувшее одно..

Эта тема приобретает высший смысл в свете евангельского учения о бессмертии и вечности в лоне Божества после прохождения души чрез смертные врата. Пессимистический мотив безвременной гибели Влпрекрасного на светеВ» по велению насмешливой и жестокой Судьбы получает совершенно иное звучание, когда Жуковский переходит от оплакивания почившей королевы Виртембергской к духовно-нравственному поучению, к проповеди, облеченной в изящную поэтическую форму. Он обращается к излюбленной теме гомилетики: страдания тАУ путь к небесному блаженству, к постижению путей провидения, к Богопознанию:

Земная жизнь небесного наследник;

Несчастье нам учитель, а не враг;

Спасительно-суровый собеседник,

Безжалостный разитель бренных благ,

Великого понятный проповедник,

Нам об руку на тайной жизни праг

Оно идет все руша перед нами

И скорбию дружа нас с небесами.

Вот назначение скорби тАУ возвысить человеческих дух от бесплодной суеты к созерцанию вечных благ. Потеря близких сокрушает прочные узы, соединяющие душу с житейскими пристрастиями и привязанностями. У Жуковского мысль всегда восходит к первоисточнику всего сущего тАУ к Богу. Смерть дочери открывает скорбящей матери истину о небесной родине:

И в горнее унынием влекома,

Не верою ль душа твоя полна?

Не мнится ль ей, что отческого дома

Лишь только вход земная сторона?

Что милая небесная знакома

И ждущею семьей населена?

Смерть отверзает во временном вечное, в исходе земного бытия тАУ бессмертие, в смерти тАУ рождение. Разлука предвещает грядущую встречу и соединение навеки (Влждущая семья на небесахВ»). Мысль о свидании с близкими после смерти звучит в уже упоминавшемся стихотворении ВлНа смерть Андрея ТургеневаВ» (1823):

Надежда сладкая! Приятно ожидание!

С каким веселием я буду умирать!

Но общение с усопшими возможно не только после собственной кончины, но и в земной жизни, хотя живые и усопшие обитают в разным мирах. И общение это осуществляется в таинстве Евхаристии, причащении Святых Тайн, Влкогда союзом тесным соединен житейский мир с небеснымВ». Тело Христово объемлет живых и мертвых, в соответствии с евангельским учением для Бога нет мертвых, но все живы, ВлБог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у него все живыВ». Именно в эту великую и святую минуту и проницаема та завеса, которая скрывает от очей живущих на земле Царствие Божие. Таинство Евхаристии открывает духовное зрение, дает возможность узреть невидимое:

В божественном святилище она,

Незрима нам, но видя нас оттоле,

Безмолвствует при жертвенном престолетАж

Опущена завеса провиденья;

Но проникать ее дерзает взгляд;

За нею скрыт предел соединенья;

Из-за нее мы слышим, говорят:

ВлМужайтеся; душою не скорбите!

С надеждою и с верой приступите!В»

Жуковский переживая горькие потери, тяжкие утраты близких, постепенно углубляясь в евангельское учение, вырабатывает целую философию смерти, подготовки к ней и приятия ее. Его воззрения на смерть зиждутся на горячей вере в Спасителя и Его обетования о бессмертии человеческой души, ее вечном пребывании в Царствии Небесном, на живом ощущении инобытия. По воспоминаниям А. Д. Блудовой, Вл.. по временам его [Жуковского] рассказы касались чудесных случаев, и он умел уносить вас в область загробную или в поднебесную высь с таким полным убеждением, что иногда казался таким же странным и почти сверхъестественным, как лица в его рассказахВ».[19]
Смерть в смысле христианской кончины понимается Жуковским как дверь в блаженство, как начало истинной жизни и нескончаемой радости. Известна альбомная запись Жуковского 1820 года, в которой он развивает эту мысль: ВлВечность, можно сравнить с мучениями родин! Минута смерти есть минута разрешения! .. Говорят, что нет минуты блаженнее первой минуты материнского счастья тАУ может быть, и минута разлуки души с телом имеет сие блаженствоВ».[20]

Смерть есть не иное что, как слова на кресте: ВлСовершилосьВ» Это означает следующее: как Христос, свершив подвиг земных страданий, вступил в славе в небесные чертоги, так и путь христианина подобен пути Спасителя.

В конце 1830-х гг. Жуковский пишет стихотворение ВлStabat MaterВ» (1837?) (опубликовано в ВлСовременникеВ» в 1838 г.), где обращается к одной из Влвечных темВ» христианской культуры и литературы-крестной смерти Спасителя. После описания неизмеримых страданий Божией Матери, лирический герой обращается к Ней с мольбой о даре святой любви, Влсладкой верыВ», о том, чтобы в сердце запечатлелась смерть Христова,

Чтобы кончину мирно встретил,

Чтобы душе моей Спаситель

Славу рая отворил!

Смерть каждого человека и свою собственную смерть поэт измеряет искупительной жертвой Спасителя, которая уничтожила вечную духовную смерть рода человеческого.

В 1838 г. в стихотворении, написанном на кончину С. Ф. Толстой, дочери гр. Ф. И. Толстого (ВлАмериканцаВ»), Жуковский вновь и вновь оценивает смерть как начало совершенного познания, истинной жизни:

Ее на родину из чужи проводили.

Не для земли она назначена была.

Прямая жизнь ее теперь лишь началася..

Высокая душа так много вдруг узнала..

Смерть поэт называет здесь Влмигом святымВ». Вспомним письма Жуковского к умирающей Воейковой, где приближающаяся кончина молодой женщины тоже оценивается как божественная минута, в которой есть Влчто-то чистоеВ». Смерть христианская предельно очищается у Жуковского от всего земного и в свете крестной смерти Искупителя приобретает значение священной мистерии. Такое понимание смерти указывает на глубокую подспудную укорененность мировоззрения Жуковского в традициях православной аскетики. Так, современник Жуковского, светило русской православной церкви ХIX века, знаменитый богослов Филарет, митрополит Московский объясняет особое новозаветное отношение к смерти: ВлСмерть была нечиста от Адама, как нечистый плод греха его. Но Христос очистил и освятил смерть Своею пречистою и пресвятою смертию. От Его Богопричастного Тела, за нас пострадавшего, от Его Божественныя Крови, за нас излиянныя, простерлась очистительная сила на все человечество, преимущественно на тех, которые приобщены к таинственному Телу Его чрез таинство святаго крещения и святой ЕвхаристииВ».[21]

Итак, для Жуковского смерть тАУ освобождение от земных страданий и горестей. Заметим, что уподобление смерти рождению младенца нередко встречается в святоотеческих трудах. Свт. Игнатий Брянчанинов пишет в своем знаменитом ВлСлове о смертиВ»: ВлСмерть тАУ великое таинство. Она рождение человека из земной временной жизни в вечность.. Сокровенное таинство тАУ смерть!В». Это устойчивый мотив многовековой христианской учительной литературы. Так, например, в наставлениях св. Макария Великого, в той части, где он размышляет о будущей жизни, читаем: ВлЗачавшая в чреве жена внутри себя носит младенца своего во тьме, так сказать, и в нечистом месте. И если случится, наконец, младенцу выйти из чрева в надлежащее время, видит она для неба, земли и солнца новую тварь, какой ни видала никогда, и тотчас друзья и родные с веселым лицом берут младенца в объятия. .. Тоже применим и к духовному: приявшие в себя семя Божества, имеют оное в себе невидимо, и по причине живущего в них греха, таят в местах темных и страшных. Посему если оградят себя и соблюдут семя, то в надлежащее время породят оное явно, и наконец, по разрешении их с телом, Ангелы и все горние лики с веселыми лицами примут ихВ».[22]

Не случайно невозможность умереть осознается как неизбывный ужас. Агасфер исповедуется Наполеону:

.. Участи моей

Страшнее не было, и нет, и быть

Не может на земле. Богообидчик,

Проклятию преданный, лишенный смерти

И в смерти жизни..

Агасфер жаждет, ищет разрешения от земных уз:

О, как я плакал, как вопил, как дико

Роптал, как злобствовал, как проклинал,

Как ненавидел жизнь, как страстно

Невнемлющую смерть любил!

Небесная радость Богообщения исцеляет все земные скорби. Жуковский начертал путь христианина: от страданий, горечи утрат и земных скорбей к утешению в Боге, избавлению от печали и совершенной радости, вечному соединению в царстве вечного мира.

Островок же настоящего исполнен страданий и страстей, это Влполная трепета буряВ» (ВлМогилаВ»). Как же добраться из бурного житейского моря до обители вечного мира? Жуковский переплавляет опыт жизни через испытания и утраты в опыт духовный. Неотъемлемое от человеческого жребия страдание он осмысливает как ступени небесной лестницы, ведущей к Отцу:

тАж во мраке гробовом

Угрюмая судьба на вас не ополчится!

Нам всем один предел, н<ам> в землю всем сокрыться!

В какой-то степени на подобное мировосприятие повлияло на Жуковского творчество Карамзина, каковая соотнесенность доказывается на цитатном уровне: ВлМы живем в печальном мире и должны тАФ всякий в свою очередь тАФ искать горести, назначенные нам судьбоютАжВ» в речи Жуковского соотносится с карамзинским: ВлМы живем в печальном мире, но кто имеет друга, тот пади на колени и благодари всевышнего. Мы живем в печальном мире, где страдает невинность, где часто гибнет добродетельВ»,[23]
а также со стихотворением ВлВеселый часВ»: ВлМы живем в печальном мире, / Всякий горе испыталВ».[24]

Такое мировосприятие было характерно уже для молодого Жуковского, в частности, подобным мироощущением было проникнуто уже первое, напечатанное в журнале ВлПриятное и полезное препровождение времениВ» за 1797 г., стихотворение Жуковского ВлМайское утроВ», в котором поэт приходит к мысли о том, что жизнь тАУ Влбездна слез и страданийВ» и что счастье ждет человека в могиле. В том же духе написаны и ранние прозаические размышления Жуковского: ВлМысли при гробницеВ» (1797), ВлМысли на кладбищеВ» (1800).

Важно также отметить такой аспект концепта время, как эфемерность, поскольку это важно для понимания творчества В. А. Жуковского. Через все стихотворение проходит тема скоротечности, изменчивости жизни, непрочности земных благ и наслаждений, поэт размышляет о Влгрозной СилеВ», судьбы, Влсвирепого истребителяВ»; о неминуемости страдания, которое есть удел жителей земли. Традиционный романтический мотив наполняется глубоким христианским содержанием. Поэту близка эфемерность, призрачность, хрупкость временной жизни на земле, где Влна всех путях Беда нас сторожитВ».

И мой ударит час последний, роковой,

И я, как юный цвет, увядший в летний зной,

Как нежный гибкий мирт, грозою низложенный,

Поблекну! тАФ наша жизнь лишь быстрый сон мгновенный!

Мгновенность, эфемерность жизни тАУ важная составляющая мировоззрения и мировосприятия Жуковсокого.

Интересно, что в творчестве Жуковского последовательность прошлое тАУ настоящее тАУ будущее порой проявляется в прямой динамической последовательности при глубоком обобщении сути человеческой жизни:

Прохожий! Наша жизнь как молния летит!

Родись! тАФ Страдай! тАФ Умри! тАФ вот все, что рок велит!

Нетрудно заметить, что тут проявились представления о тщете человеческой жизни.

В то же время Жуковский, рассматривая жизнь (длящегося настоящего) как тщету и неизбежное страдание, не отрицает возможности счастья, однако счастье это познается не в покое, но в страдании.

Так, ты поэзия: тебя я узнаю;

У гроба я постиг твое знаменованье.

Благославляю жизнь тревожную мою!

Благословенно будь души моей страданье!

Восприятие смерти Жуковским глубоко христианское, неизбежность смерти осмысляется поэтом с позиций христианской этики и философии тАУ все равны перед Господом, что придает его лирике в видении будущего загробного особую глубину и философичность:

Пускай сын роскоши, богатством возгордясь,

Над скромной нищетой кичливо возносясь,

Труды полезные и сан их презирает, тАУ

С улыбкой хладныя надменности внимает

Таящимся во тьме, незвучным их делам:

Часа ужасного нельзя избегнуть нам!

Говоря о смерти, Жуковский всегда видит перед собой будущее. Смерть тАУ это конец настоящей жизни, но начало жизни будущей. Однако помимо исконно христианской категории вечности через воскресение поэт представляет нам также категорию вечности через память.

Пожалуй, стоит привести в пример известнейшее, хотя и чрезвычайно кратное стихотворение ВлВоспоминаниеВ» (1821), самое светлое из трагичных стихотворений поэта:

О милых спутниках, которые наш свет

Своим сопутствием для нас животворили,

Не говори с тоской: их нет;

Но с благодарностию: были.

Глубина мысли, заложенная в этих четырех строках, поражает. Вечность через память дается воспоминанием о Влмилых спутникахВ», но также очень важно понимание замены Жуковским настоящего отрицательного на прошедшее положительное: Влих нетВ» на ВлбылиВ». ВлИх нетВ» подразумевает конец бытия, а потому тАУ тоску от безысходности потери. ВлБылиВ», несмотря на прошедшее время, подразумевает некую будущность: уникальное понимание прошедшего, которое воспринимается как залог будущего. Через память, воспоминание о тех, кто ВлбылВ», им дается вечная жизнь, и тем самым они тАУ через память тАУ вечно ВлестьВ» для тех, кто их помнит.

В то же время память тАУ это животворящее начало не только для ушедших, получающих через память вечную жизнь, но и для хранящего память: она позволяет сохранить образы любви и счастья в любых перипетиях настоящего. ВлтАж Не унывай; минувшее с тобойВ» тАУ говорит лирический герой в стихотворении ВлГолос с того светаВ». Память тАУ это эстетическая и нравственная ценность, чрезвычайно важная для ушедших, но, быть может, еще более тАУ для остающихся.

Сочетание обеих идей тАУ вечности через воскресение в райском покое и вечности через память реализовалось в стихотворении на память Марии Протасовой.

Известно, какое влияние на судьбу поэта имела его любовь к племяннице тАУ Машеньке Протасовой, любовь хотя и взаимная, но безнадёжная. Маша вынуждена была выйти замуж за профессора медицины И. Ф. Мойера и переехать в Дерпт. И хотя муж её боготворил, а Жуковский остался самым преданным другом семьи Мойеров, молодая женщина не чувствовала себя счастливой. Во время вторых родов Мария Протасова скончалась вслед за младенцем. Сражённый страшным известием, поэт прискачет в Дерпт на следующий день после похорон. 19 марта появилось стихотворение:

Ты предо мною

Стояла тихо.

Твой взор унылый

Был полон чувства.

Он мне напомнил

О милом прошлом..

Он был последний

На здешнем свете.

Ты удалилась,

Как тихий ангел;

Твоя могила,

Как рай, спокойна!

Там все земные

Воспоминанья,

Там все святые

О небе мысли.

Звёзды небес,

Тихая ночь!.

В этом стихотворении реализуются обе стороны категории вечного в понимании Жуковского: вечность через покой, райское блаженство и вечность через память любящего человека, который помнит Вло прошломВ».

В литературоведении не раз отмечалась обращение Жуковского в прошлое, культ былого, минувшего. Смерть тАУ также импульс к внутреннему созерцанию прошлого. Со смертью М.А. Мойер, как пишет Жуковский, Влпрошедшее как будто ожило и пристало к сердцу с новой силой..В». Однако ретроспекция часто соседствует в поэзии Жуковского с устремленностью в будущее и не только в пределах земной жизни, но и за гранью ее. У Жуковского настоящее так мимолетно, что между прошедшим и будущим не остается никакого зазора, будущее озаряет прошедшее, прошедшее перетекает в будущее. Вспомним: Влбылое сбудется опятьВ» в стихотворении ВлЯ музу юную, бывало..В» или стихотворение ВлПриношениеВ» (1827), посвященное тому, кто

Минувшее животворит

И будущее предрешает.

Вообще прошлое для Жуковского предпочтительнее настоящего, предпочтительнее по весьма личным причинам. Трагическая история любви В. А. Жуковского к Маше Протасовой-Моейр стала как бы основой, открытым содержанием его творчества. Невозможность женитьбы на племяннице, трагедия разделенной, взаимной тАУ но, увы, непризнанной обществом любви тАУ стала основой и мрачного репертуара, и своеобразной философии Жуковского, определила его понимание любви и счастья.[25]
После вынужденной свадьбы Маши поэт писал: ВлРоман моей жизни кончен; начну ее историюВ».[26]

Как будто с вышины

Спускается приятный

Минувшего привет,

И то, что невозвратно,

Чего на веки неттАж

На земле тАУ в настоящем тАУ нет счастья, есть только тень его, счастье утраченное, отсюда и Влнизость настоящегоВ».

Истинное же счастье тАУ в воспоминанияхВа о блаженных минутах, пережитых чувством, а вечное счастье тАУ за гробом:

Где жизнь без разлуки,

Где все не на час.

Уже здесь мы видим, как прошлое и будущее выступают в творчестве Жуковского не столько в оппозиции друг другу, сколько в диалектическом единении:

О милые воспоминанья,

О том, чего уж в мире нет!

О дума сердца тАУ упованье

На лучший, неизменный свет!

Ретроспекция часто соседствует в поэзии Жуковского с устремленностью в будущее и не только в пределах земной жизни, но и за гранью ее. У Жуковского настоящее так мимолетно, что между прошедшим и будущим не остается никакого зазора, будущее озаряет прошедшее, прошедшее перетекает в будущее. Вспомним: Влбылое сбудется опятьВ» (ВлЯ музу юную бывало.В», 1824 г.) или стихотворение ВлПриношениеВ» (1827), посвященное тому, кто

Минувшее животворит

И будущее предрешает.

Это единение будущего и прошлого чрезвычайно характерно для В. А. Жуковского и раскрывается им в рамках жизненного цикла рождение тАУ жизнь тАУ смерть. Рождение предваряетВа небытие, смерть уходит в пакибытие; круг замыкается, в обеих концах тАУ вечность. Такое понимание прошлого и будущего демонстрирует поэма ВлКамоэнсВ».

В феврале 1839 года Жуковский сделал перевод небольшой пьесы Фридриха Гальма ВлКамоэнсВ». Камоэнс и Васко Квеведо тАУ две стороны души самого Жуковского, его т. н. ВлпрошлоеВ» и ВлнастоящееВ». ВлС удивлением прислушивался Жуковский к голосу неумирающей и возрождающейся Красоты. Среди молодых голосов начинал звучать и голос молодого Жуковского, который приходил к Жуковскому старомутАжВ», - пишет В. Афанасьев.[27]

Нигде так, пожалуй, не слились прошлое, настоящее и будущее, как в этом произведении. С высоты будущего знания старшее alter ego поэта вопрошает:

Слепец! Тебя зовет надежда славы,

Но что она? и в чем ее награды?

Кто раздает их? и кому они

Даются? и не все ль ее дары

Обруганы завидующей злобой?

За них ли жизнь на жертву отдавать?

И вот что отвечает Влмолодой ЖуковскийВ», пока еще видящий в будущем лучи надежды:

Нет, нет! не счастия, не славы здесь

Ищу я: быть хочу крылом могучим,

Подъемлющим родные мне сердцатАж

Молодой Жуковский тАУ уже прошлое поэта, но он смотрит в будущее, тогда как обремененный знанием о будущем старый Жуковский подводит итог прошлому. Взаимопереплетение времен выходит на уровень над временного осмысления жизни как единства прошлого, настоящего и будущего.

Такое единство времен не раз осмысляется Жуковским. К примеру, в стихотворении Вл

Вместе с этим смотрят:

"Грусть и святость" (Поэтическое богословие Николая Рубцова)

"Донские рассказы" Михаила Шолохова

"Живопись слова" в японской поэзии

"Записки из подполья" как исток философии экзистенциализма Ф.М. Достоевского

"Подпольный человек" Ф.И. Достоевского