М. Цветаева
1. Мотив ВлотдачиВ» в раннем творчестве М.Цветаевой
2. Мотивы творчества в послереволюционный период
2.1. Тема поэта и поэзии: ВлЯ и в предсмертной икоте останусь поэтомВ»
2.2. Революция и белая гвардия: ВлЛебединый станВ»
2.3. ВлПоэма ГорыВ» и ВлПоэма КонцаВ»
3. ВлЗдесь я не нужна. Там я невозможнаВ»
Заключение
Список литературы
Марина Цветаева родилась 8 октября 1892 года в Москве, в семье профессора. Детство провела в Москве, в Тарусе (между Серпуховом и Калугой), в швейцарских и немецких пансионах; в Ялте: мать болела туберкулезом, и все переезды были связаны с ее лечением. Училась музыке: мать хотела видеть ее пианисткой. По-видимому, лет в девять-десять уже сочиняла стихи тАФ к неудовольствию матери. Детей было четверо: от первого брака И. В. Цветаева тАФ дочь и сын, и от второго тАФ Марина и ее младшая сестра тАФ Анастасия. Когда сестрам было четырнадцать и двенадцать лет, мать умерла от чахотки.
Марина Ивановна Цветаева (26.IX/8.X.1892, Москва - 31.VIII.1941, Елабуга) заявила о себе в литературе в 1910 г., когда, еще будучи гимназисткой, издала на собственные средства небольшим тиражом книжку стихов ВлВечерний альбомВ». А. Блок считал 1910 г., год смерти В. Комиссаржевской и Л. Толстого, знаменательным для русской литературы. Действительно, в последующий период в ее среде стали заметны новые явления: кризис и попытки его преодоления в движении символистов, антисимволистские эскапады жаждавших самоопределения акмеистов, впервые дали о себе знать забияки-футуристы; часто вздорные, но, тем не менее, претенциозные попытки занять место под литературным солнцем имажинистов, футуристов, биокосмистов и просто ничевоков. Борьбой этих групп и группочек отмечено литературное десятилетие России после 1910 г.
Тем примечательнее, что строгая девушка в очках, начинающий поэт М. Цветаева, с самых первых шагов на поэтическом поприще отстранилась от всяких литературных баталий и не связала себя никакими групповыми обязательствами и принципами; ее интересовала только поэзия. Не смущаясь, она отправила свою книгу на рецензию М.Волошину, В.Брюсову и Н.Гумилеву, и отзыв мэтров был в целом благожелательным. Ее талант был замечен и признан, что подтвердилось год спустя, когда ее стихи были включены в ВлАнтологиюВ» ВлМусагетаВ» (1911) в очень почетной компании - Вл. Соловьев, А.Блок, Андрей Белый, М. Волошин, С. Городецкий, Н. Гумилев, В. Иванов, М.Кузмин, В. Пяст, Б. Садовской, В. Ходасевич, Эллис. Видимо, это воодушевило молодого автора, и вскоре М. Цветаева выпускает второй сборник стихов ВлВолшебный фонарьВ» (1912). Но ко второму сборнику требования критики более строги, чем к юношескому дебюту: Н. Гумилев в журнале ВлАполлонВ» назвал ВлФонарьВ» подделкой, тогда как ВлВечерний альбомВ», по мысли критика, воплощал Влнеподдельную детскостьВ»; В. Брюсов в ВлРусской мыслиВ» (1912. № 7) заявил, что пять-шесть хороших стихотворений тонут Влв волнах чисто ВлальбомныхВ» стишковВ». И тут проявилось важное качество Цветаевой-поэта - ее умение постоять за себя; бесстрашно она вступает в полемику с Брюсовым, защищая свои создания. Но, судя по всему, суровая критика старших собратьев по перу не прошла для Цветаевой бесследно - в последующие годы она пишет много, а публикует мало, главным образом небольшие подборки в три-четыре стихотворения в журнале ВлСеверные запискиВ». Часто цитируют ВлпровидческиеВ» стихи молодой Цветаевой:
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Сама Цветаева эту строфу позже, уже в 30-е годы, назвала формулой наперед своей писательской и человеческой судьбы. Справедливости ради, однако, нужно отметить, что тем Влстихам, написанным так раноВ», черед не наступил, большая часть их в позднейших собраниях стихотворений Цветаевой не воспроизводилась. Зато уже с середины 1910-х годов появляются стихи, в которых слышится поэтический голос автора - его невозможно спутать ни с чьим другим: ВлЯ с вызовом ношу его кольцо..В», ВлМне нравится, что вы больны не мной..В», ВлУж сколько их упало в эту бездну..В», ВлНикто ничего не отнял..В» и др. Наиболее крупным явлением поэзии Цветаевой этих лет стали стихотворные циклы - ВлСтихи о МосквеВ», ВлСтихи к БлокуВ» и ВлАхматовойВ».
Цель данной работы тАУ рассмотреть Влотдать и отнятьВ» в поэтическом мире М. Цветаевой.
Задачи:
- рассмотреть мотив ВлотдачиВ» в раннем творчестве;
- выявить основные мотивы в творчестве М.И.Цветаевой;
- рассмотреть последний период жизни и творчества.
ВлСтихи о МосквеВ» - широко и мощно вводит в цветаевское творчество одну из важнейших тем - русскую.
Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.
Царю Петру и вам, о царь, хвала!
Но выше вас, цари: колокола.
Пока они гремят из синевы -
Неоспоримо первенство Москвы[1]
.
Героиня Влмосковских стиховВ» Цветаевой как бы примеряет разные личины обитательниц города, и древнего и современного: то она - богомолка, то - посадская жительница, то даже - ВлболярыняВ», прозревающая свою смерть, и всегда - хозяйка города, радостно и щедро одаривающая им каждого, для кого открыто ее сердце, как в обращенном к Мандельштаму полном пронзительного лиризма стихотворении ВлИз рук моих - нерукотворный град / Прими, мой странный, мой прекрасный брат..В» Обращает на себя внимание в последнем примере удивительный образ - Влнерукотворный градВ». Потому для Цветаевой и Влнеоспоримо первенство МосквыВ», что это не только некое исконно Русское географическое место, это, прежде всего город, не человеком, но Богом созданный, и ее Влсорок сороковВ» - это средоточие духовности и нравственности всей земли русской[2]
.
ВлСтихи к БлокуВ», если не считать юношеских обращений к ВлЛитературным пророкамВ» и упомянутого выше ВлМоим стихамВ», открывают едва ли не главную тему Цветаевой - поэт, творчество и их роль в жизни. Когда Цветаева в известном письме к В. Розанову (1914) утверждала, что для нее каждый поэт - умерший или живой - действующее лицо в ее жизни, она нисколько не преувеличивала. Ее отношение к поэтам и поэзии, пронесенное через всю жизнь, не просто уважительно-признательное, но несет в себе и трепет, и восхищение, и признание избраннической доли художника слова. Сознание своей приобщенности к Влсвятому ремеслуВ» наполняло ее гордостью, но никогда - высокомерием. Братство поэтов, живших и ушедших, - в ее представлении своеобразный орден, объединяющий равных перед Богом духовных пастырей человеческих. Поэтому ко всем, и великим и скромным поэтам, у нее обращение на ВлтыВ», в этом нет ни грана зазнайства или амикошонства, а только понимание общности их судеб. (Этим объясняется и то, что Цветаева, как и Ахматова, не любила слова ВлпоэтессаВ»; обе справедливо полагали, что имеют право на звание ВлпоэтаВ».) Таким будет ее отношение к Пастернаку, Маяковскому, Ахматовой, Рильке, Гронскому, Мандельштаму и др. Но два имени в этом ряду выделяются - Блока и Пушкина.
Блок для Цветаевой не только великий современник, но своего рода идеал поэта, освобожденный от мелкого, суетного, житейского; он - весь воплощенное божественное искусство. ВлБлоковский циклВ» - явление уникальное в поэзии, он создавался не на едином дыхании, а на протяжении ряда лет. Первые восемь стихотворений написаны в мае 1916 г., в их числе ВлИмя твое - птица в руке..В», ВлТы проходишь на запад солнца..В», ВлУ меня в Москве купола горят..В». Это - объяснение в любви, не славословие, а выплеск глубочайшего интимного чувства, как бы изумление самим фактом существования такого поэта и преклонение перед ним в прямом смысле этого слова:
И, под медленным снегом стоя,
Опущусь на колени в снег
И во имя твое святое
Поцелую вечерний снег -
Там, где поступью величавой
Ты прошел в снеговой тиши,
Свете тихий - святые славы -
Вседержатель моей души.
Ровно через четыре года, в мае 1920 г., когда Блок в один из последних приездов в Москву публично выступил с чтением своих произведений, Цветаева к написанным ранее добавила еще одно стихотворение, где запечатлела свершившееся в восторженных словах: ВлПредстало нам - всей площади широкой! - / Святое сердце Александра БлокаВ». А потом была вторая половина цикла - семь стихотворений, создававшихся уже после смерти Блока. В скорбные августовские дни 1921 г. под свежим впечатлением утраты Цветаева написала о своем ощущении нечеловеческой надмирности умолкшего поэта:
Други его - не тревожьте его!
Слуги его - не тревожьте его!
Было так ясно на лике его:
Царство мое не от мира сего.
Своеобразным автокомментарием к этим стихам служит дневниковая запись от 30 августа 1921 г.: ВлУдивительно не то, что он умер, а то, что он жил. Мало земных примет, мало платья. Он как-то сразу стал ликом, заживо-посмертным (в нашей любви). Ничего не оборвалось, - отделилось. Весь он - такое явное торжество духа, такой воочию - дух, что удивительно, как жизнь - вообще - допустила..
Смерть Блока я чувствую как вознесение.
Человеческую боль свою глотаю..
Не хочу его в гробу, хочу его в зоряхВ»[3]
.
Завершился этот своеобразный реквием в декабре того же года стихотворением ВлТак, господи! И мой обол..В», где горькое утешение порождено сознанием общности потери и скорбь ее сердца разделена болью тысяч других сердец[4]
.
Мало в лирике обращений к своему собрату по поэзии, где бы с такой силой прозвучали возвышенно-трепетная любовь и преклонение перед гением художника, как те, что запечатлены в ВлСтихах к БлокуВ».
Песнопения Влзлатоустой АннеВ» (ВлАхматовойВ») - отражение еще одной грани этой темы. Верящая в свою поэтическую силу (ВлЗнаю, что плохих стихов не дамВ»), она, для которой Ахматова была единственной достойной соперницей среди современниц, представлявших женскую лирику, ни одним словом, ни одной интонацией не показала зависти или недружелюбия; напротив, только восхищение и готовность признать превосходство своей современницы, даже с долей преувеличения ее роли в литературе (в 1916 г., когда написан цикл, Ахматова - автор всего двух первых своих сборников - ВлВечерВ» и ВлЧеткиВ»), Это обожание заметно в первых литургических строках ряда стихотворений: ВлО муза плача, прекраснейшая из муз!В», ВлЗлатоустой Анне - всея Руси / Искупительному глаголуВ», ВлТы солнце в выси мне застишьВ». Цветаева слишком любила поэзию и всех ее служителей, чтобы быть зависимой от мелочности поэтической ревности и тщеславия.
Можно считать, что к 1917 г., когда на Россию обрушилась череда революционных потрясений, становление Цветаевой-поэта состоялось. Показательно, что как истинно большой поэт уже в самом начале литературного поприща она обрела важнейшие свои темы и своеобразие поэтического стиля, которые в последующие годы развивались, углублялись, совершенствовались, но в принципе были пронесены ею до конца. Воспитанная в уважении к западноевропейской культуре, прежде всего на лучших образцах немецкой и французской литератур, с детства зная европейские языки, она сразу обозначила свою зависимость от классической традиции, и реминисценции, аллюзии в ее произведениях - дело обычное. Отсюда и романтическая декоративность некоторых образов; с годами она будет блекнуть под воздействием суровых условий жизни, выпавшей на долю поэта, но в начале 20-х романтический пафос ее лирики и особенно драматургии перебивает приземленности быта. Вместе с тем в ней проснулся интерес к фольклорной традиции русской поэзии, и то, что ВлСтихи о МосквеВ» были не случайной запевкой в ее дебюте, скоро станет ясно, когда одна за другой будут создаваться так ценившиеся ею самой Влфольклорные поэмыВ» - развитие двух огромных тем цветаевского творчества - России и любви[5]
. И, конечно, исключительно значима в характеристике ее творческого облика тема поэта, поэзии и своего осознанно обособленного места в ней.
2.1. Тема поэта и поэзии: ВлЯ и в предсмертной икоте останусь поэтомВ»
Стихотворения, написанные в московский пореволюционный период жизни Цветаевой, - важный пласт ее литературного наследства, они преимущественно вошли в две книги: ВлВерсты. Стихи. Вып. IВ» (1922) и ВлВерстыВ» (1921), причем вторая часть в издательстве ВлКострыВ» вышла раньше, чем первая в Госиздате, что иногда вызывает некоторую путаницу. Кроме того, в рукописи осталась еще одна книга стихов - ВлЛебединый станВ», отклик Цветаевой на события гражданской войны, в которой на стороне белой армии принимал участие ее муж. Прежде всего ВлЛебединый станВ», отразивший главную трагедию переломной эпохи, определил преобладание трагических интонаций в поэзии Цветаевой тех лет, различаемых и в ВлВерстахВ» обоих выпусков. Хотя дело, разумеется, не только в переживаниях поэта, связанных с беспокойством за судьбу близкого человека, - общая катастрофичность бытия России в ВлСмутное времяВ» наложила неизгладимый отпечаток на произведения Цветаевой. Но именно бытия, а не просто проживания. В произведениях этих лет отчетливо просматривается мысль, известная первым русским романтикам (В. Жуковскому, Е. Баратынскому, М. Лермонтову), о том, что гонения и страдания возвышают и облагораживают личность, что подлинная духовность невозможна без страдания. Лишения военного коммунизма и неустроенность цветаевского быта дали поэту нежеланное право говорить о своих близких как о людях, Влвозвышенных бедойВ». Но в полном соответствии с этим странным законом жизни тяжелые условия стимулировали удивительный расцвет ее творчества: щедрым и эмоционально полным потоком льется ее лирика (более 300 стихотворений), создаются поэмы, в том числе такие значительные, как ВлЦарь-девицаВ» (1920) и ВлМолодецВ» (1922), наконец, Цветаева заявляет о себе как драматург.
Вот только некоторые произведения цветаевской любовной лирики, ставшие сегодня хрестоматийными: цикл ВлПсихеяВ» (ВлНе самозванка - я пришла домой..В»), ВлУмирая, не скажу: была..В», ВлЯ - страница твоему перу..В», ВлПисала я на аспидной доске..В», цикл ВлПригвождена..В» (ВлПригвождена к позорному столбу..В»), ВлВчера еще в глаза глядел..В»
Слово любовь для Марины Цветаевой ассоциировалось со словами Александра Блока: тайный жар. Тайный жар тАФ это состояние сердца, души, тАФ всего существа человека. Это тАФ горение, служение, непрекращающееся волнение, смятение чувств. Но самое всеобъемлющее слово все-таки тАФ любовь. ВлКогда жарко в груди, в самой грудной клетке.. и никому не говоришь тАФ любовь. Мне всегда было жарко в груди, но я не знала, что это тАФ любовьВ», тАФ писала Цветаева, вспоминая свои детские переживания.
Она утверждала, что начала любить, Влкогда глаза открылаВ». Это чувство, состояние тайного жара, любви тАФ мог вызвать исторический или литературный герой (Влушедшие тениВ»), какое-нибудь место на земле, тАФ например, городок Таруса на Оке, где прошли лучшие месяцы в детстве; и, конечно, конкретные люди, встреченные в жизни. ВлПол и возраст ни при чемВ», тАФ любила повторять Цветаева. И на этих живых, реальных людей она, не зная меры, обрушивала весь шквал своих чувств. И ВлобъектВ» подчас спасался бегством. Он не выдерживал раскаленной атмосферы страстей, требований, которые Цветаева предъявляла к нему. Потому-то она и говорила, что умершего, Влушедшую теньВ» легче любить, что ВлживойВ» никогда не даст себя любить так, как нужно ей; живой хочет сам любить, существовать, быть. И даже договаривалась до того, что ответное чувство в любви для нее, для любящей тАФ помеха. ВлНе мешай мне любить тебя!В» тАФ записывает она в дневнике. Ее открытость, распахнутость отпугивала мужчин, и она это понимала и признавала: ВлМеня любили так мало, так вялоВ».
Цветаеву и Ахматову, к 1920-м годам достигших своего расцвета (стихотворные сборники Ахматовой ВлБелая стаяВ», 1917, ВлПодорожникВ», 1921, ВлAnno DominiВ», 1922), невозможно не сравнивать именно в любовной лирике. Примечательно, что героиню Ахматовой никто никогда не упрекал в эгоцентризме, хотя она может начать диалог с возлюбленным с такой реплики: ВлТебе покорной? Ты сошел с ума!В». И напротив, эгоцентризм - стержень всего цветаевского творчества, но у нее в теме любви как отражение исконной женской доли абсолютизируется мотив жертвенности и покорности: ВлМне.. жерновов навешали на шеюВ», ВлЯ не выйду из повиновеньяВ», ВлПригвождена к позорному столбу.. Я руку, бьющую меня, целуюВ»; или от имени женщин всех времен, страдающих в любви, горький вопрошающий крик - ВлМой милый, что тебе я сделала?В» В обращении к возлюбленному, который придет хотя бы через сто лет, рассказ о том, как Вл..я у всех выпрашивала письма, / Чтоб ночью целоватьВ».
Тема поэта и поэзии дополнена в эти годы многими стихами, но в противоположность ранним ВлпосвящениямВ», если не считать упоминавшегося окончания ВлблоковскогоВ» цикла, мысль поэта сосредоточена на постижении своей роли, своего места в литературе. В этих стихотворениях образ лирической героини как бы растворяется, уходит из поэзии, и стихи обретают по-пушкински личностную, авторскую интонацию. Вообще Цветаева не чурается поэтически обыграть даже свое собственное имя (ВлКто создан из камня, кто создан из глины..В»), и в исповедальном, вполне автобиографическом ВлУ первой бабки - четыре сына..В» она в заключение именно о себе, причудливо совмещающей противоположности, воскликнет: ВлОбеим бабкам я вышла внучка: / Чернорабочий и белоручка!В». Здесь не просто осознание противоречивости своего характера, Цветаева как никто другой ощущала амбивалентность творчества - горения и черновой работы:
В поте - пишущий, в поте - пашущий!
Нам знакомо иное рвение:
Легкий огнь, над кудрями пляшущий, -
Дуновение - вдохновения!
Она может почти элегически заметить: ВлСтихи растут, как звезды и как розыВ» (Ахматова о том же написала совсем иное - ВлКогда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда, / Как желтый одуванчик у забора, / Как лопухи и лебедаВ»). Но элегичность у Цветаевой - редкий гость, да и обманчива она. Стихотворение ВлЗнаю, умру на заре! На которой из двух..В» завершается немыслимой у других поэтов строкой: ВлЯ и в предсмертной икоте останусь поэтомВ». В этом ее сущность. Она всю себя, до самых потаенных глубин отдала поэзии.
Главное из того, что было создано Цветаевой в лирике за пятилетие с февральских дней 1917 г. до ее отъезда из Советской России весной 1922 г., - сборник ВлЛебединый станВ». Как сборник, как отдельная самостоятельная книга ВлЛебединый станВ» не состоялся, т.е. по разным причинам не был издан, лишь отдельные стихотворения, в него входившие, без какой-либо оговорки включались в подборки стихов автора, хронологически соотносимые с ВлЛебединым станомВ». Совершенно ясно, что нельзя говорить о творчестве поэта без учета этой книги, хотя так и получилось. В литературоведении почти общим местом стали рассуждения об аполитичности Цветаевой в пореволюционное лихолетье. С изъятием ВлЛебединого станаВ» оставшаяся часть произведений как будто подтверждает справедливость такого вывода, с учетом же его - все выглядит совсем иначе. Не следует, разумеется, делать из Цветаевой убежденного врага Красной Революции, диссидента первых лет советской власти, но и выхолащивать общественно-политическое содержание ее творчества нельзя.
Еще со времен 1905 г. русская интеллигенция имела возможность убедиться, что революция как социально-исторический феномен огромной разрушительной силы никого не оставляет в стороне равнодушным, властно втягивая человеческие судьбы в орбиту своего могучего влияния. Такой большой и чуткий художник, как Цветаева, ни при каких условиях не мог остаться безучастным к тому, что совершалось в России. Важнейшим событием жизни Цветаевой, определившим ВлсюжетВ» ВлЛебединого станаВ», стал отъезд в январе 1918 г. ее мужа С. Эфрона, прапорщика пехотного полка, в белогвардейскую Добровольческую армию Л. Корнилова. Но идейный замысел Цветаевой много глубже, сложнее и масштабней: это не просто лирическая реакция на внешние раздражители, это попытка видения и осмысления революции, свидетелем которой она оказалась, в контексте истории, с выявлением ее истоков в прошлом и тревожным заглядыванием в будущее. Примечательно, что большинство стихотворений, раскрывающих важную в ВлСтанеВ» тему кризиса и конца русского самодержавия, были написаны до возникновения темы белой гвардии, еще в 1917 г. ВлПал без славы Орел двуглавый. / - Царь! - Вы были неправы!В» - это ее отклик на Февральскую революцию. Но, укоряя самодержца за неумение справиться со своими обязанностями властителя страны, она больше всего страшится русской привычки взимать кровавую плату за все прегрешения; вот почему тут же возникает тревога жуткого предчувствия общности судеб царевича Алексея и Влголубя углицкогоВ» - Дмитрия. А первопричину всех бед поэт видит в деятельности Петра I. Цветаева, таким образом, оказалась сторонницей пронесенной через два века русской истории идеи осуждения петровских нововведений, и сторонницей решительной, тем более, что главную опасность этих начинаний она видит не в попрании славянофильской русской ВлсамостиВ», а в тех катастрофических последствиях, которые совершаются в современности:
Ты под котел кипящий этот -
Сам подложил углей!
Родоначальник - ты - Советов,
Ревнитель Ассамблей!
Родоначальник - ты - развалин..
Сведены воедино эпохи, отстоящие друг от друга на два с лишним века: ВлНа Интернацьонал - за терем! / За Софью - на Петра!В»
Революционная современность воссоздана Цветаевой в цикле ВлМосквеВ», который сопоставим с ВлмосковскимиВ» стихами предреволюционных лет. На смену могучему и радостному перекатывающемуся колокольному звону, славившему Москву, пришел Влжидкий звон, постный звонВ». А сама столица, не покорившаяся ни Самозванцу, ни Бонапарту, боярыней Морозовой на дровнях гордо возражавшая Петру, повергнута ныне в печаль и позор: ВлГде кресты твои святые? - Сбиты. - / Где сыны твои, Москва? - УбитыВ».
В мае 1917 г. Цветаевой была написана миниатюра:
Из строгого, стройного храма
Ты вышла на визг площадей..
- Свобода! - Прекрасная Дама
Маркизов и русских князей.
Свершается страшная спевка, -
Обедня еще впереди!
- Свобода! - Гулящая девка
На шалой солдатской груди!
Перекличка с Блоком очевидна, с его стихами начала века и особенно - с ВлДвенадцатьюВ», с тем, однако, существенным уточнением, что поэма Блока к тому времени еще не была создана, как, впрочем, и Октябрьская революция еще не состоялась (ВлОбедня еще впереди!В»). Общность мирочувствования поэтов поразительна, но единство интонаций соотнесено с разными историческими реалиями. Октябрьский рубеж разведет их, и через год лирическая героиня Цветаевой ощутит не упоение шалых дней обретения свободы, а горечь и стыд за время, когда даже солнце как смертный грех и когда нельзя считать себя человеком (цикл ВлАндрей ШенеВ»)[6]
.
Центральный цикл сборника ВлДонВ» открывается на высокой и трагической ноте: ВлБелая гвардия, путь твой высок! / Черному дулу - грудь и високВ». Символика названия ВлЛебединый станВ» прозрачна и понятна. Чистота и святость дела спасения отечества утверждается Цветаевой в возвышенных образах: Добровольческая армия, Вандея XX века, несет в себе начала чести, верности, благородства; в любом своем стихотворении цикла Цветаева, обыгрывая близость слов, поставила рядом ВлдолгВ» и ВлДонВ». Однако если первоначально она еще могла выразить надежду, что войдет в столицу Белый полк, то вскоре все переменилось. Судьба Добровольческой армии известна: она была разбита в боях. И главной темой ВлЛебединого станаВ» становится трагедия белого движения: страдания, муки и смерть-сон, и над всем - высокая скорбь героини. Ее герой принадлежит к тем, о ком она патетически восклицает: ВлБелогвардейцы! Гордиев узел / Доблести русской!В» - и ВлКак будто сама я была офицером / В октябрьские смертные дниВ». Ощущение речитатив-но-распевного плача Ярославны возникает задолго до того, как появляется стихотворение ВлПлач ЯрославныВ». Слияние любви, верности и скорби цветаевской героини перекликается со строками ВлСлова о полку ИгоревеВ»:
Буду выспрашивать воды широкого Дона,
Буду выспрашивать воды турецкого моря,
Смуглое солнце, где ворон, насытившись, дремлет.
Скажет мне Дон: - Не видал я таких загорелых!
Скажет мне море: - Всех слез моих плакать - не хватит!
Солнце в ладони уйдет, и прокаркает ворон:
Трижды сто лет живу - кости не видел белее!
Я журавлем полечу по казачьим станицам:
Плачут! -дорожную пыль попрошу: провожает!
Машет ковыль - трава вслед распушила султаны,
Красен, ох. красен кизил на горбу Перекопа!
Лучшие стихотворения сборника, воплощающие тему белого похода, - ВлБелая гвардия, путь твой высок!.В», ВлКто уцелел - умрет, кто мертв - воспрянет..В», ВлСемь мечей пронзили сердце..В», ВлГде лебеди? - А лебеди ушли..В», ВлЕсли душа родилась крылатой..В», ВлБури-вьюги, вихри-ветры вас взлелеяли..В» и др. Все исследователи сходятся во мнении, что именно в начале 1920-х поэтический голос Цветаевой обрел мощь и раскрепощенность.
Все же неверно рассматривать ВлЛебединый станВ» Цветаевой лишь как реквием Добровольческой армии. Это верно в той мере, в какой стихи переплавили ее личное чувство любви и тревоги за близкого ей человека; более расширительно - ВлЛебединый станВ» Цветаевой обнаруживает своеобразие цветаевского гуманистического кредо: правда, а значит, и сочувствие на стороне слабых и гонимых. Но подлинно философского обобщения мысль поэта достигает к концу сборника. Всякий большой художник, осмысливая события такого масштаба, как гражданская война, с неизбежностью приходит к выводу: мир политической вражды, тем более кровавая междоусобица, по сути, губительна для страны, победа в войне своих со своими всегда иллюзорна, в ней победители теряют не меньше побежденных. Потому не только по белой гвардии скорбь героини Цветаевой. В декабре 1920г., когда гражданская война в европейской части России закончилась и настало время подводить горестные итоги, написано одно из заключительных стихотворений сборника ВлОх, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!.,В». Выразительна картина, нарисованная поэтом:
Все рядком лежат -
Не развесть межой.
Поглядеть: солдат.
Где свой, где чужой?
Белый был - красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был - белый стал:
Смерть побелила.
.. И справа и слева,
И сзади и прямо
И красный и белый:
- Мама!
Подход Цветаевой к раскрытию темы белой гвардии предвосхищает гуманистический пафос, которым будут наполнены создававшиеся в середине 20-х годов ВлБелая гвардияВ» и ВлДни ТурбиныхВ» Михаила Булгакова.
Отношение Цветаевой с веком строится по законам дискуссии, а не притяжения или отторжения. Можно сказать, что Марина Цветаева приветствовала события Февраля и Октября семнадцатого года, и это будет правда. Можно сказать, что она прокляла в "Моих службах" главную действующую силу революции - большевиков, и это тоже будет правда. Можно сказать, что политические перипетии этого времени оставили Цветаеву равнодушной, и здесь немалая доля правды. Вот такая сложная картина.
Как чуткий художник, Марина Цветаева не могла не чувствовать исчерпанности культурного и интеллектуального потенциала предреволюционной России. Ощущение неизбежности перемен переполняет ее лирику того периода. Однако наступившие перемены больно ударили по Цветаевой прежде всего в плане личном: разлука с мужем, смерть младшей дочери Ирины от голода, бытовая неустроенность. Вместе с тем восприятие революции не ограничивалось проекцией на биографию. Чутким слухом поэта она гораздо раньше, чем Блок или Мандельштам, не говоря уже о более молодом Маяковском, уловила в музыке революции будущие черты рабского единомыслия. Революция сколько угодно могла бунтовать против прошлого; бунт против будущего был отменен явочным порядком. В новом названии России - РiСР - Цветаевой услышалось нечто страшное и жестокое, и в конце концов она заявила, что не может жить в стране, состоящей из одних согласных.
Впрочем, для отъезда за границу были и семейные причины. В 1921 году через И.Г. Эренбурга она восстанавливает связь с мужем-эмигрантом, а затем усиленно хлопочет о выезде. В мае 1922 года Цветаева покинула РiСР со сложным и противоречивым чувством, природу которого она, вероятно, так до конца и не осознала[7]
.
Чешский период эмиграции Цветаевой продолжался более трех лет. За это время она выпустила в Берлине две авторские книги - ВлРемесло. Книга стиховВ» (1923) и ВлПсихея. РомантикаВ» (1923), включавшие в себя произведения последних лет из числа написанных еще на родине. Ее поэтическое творчество этих лет претерпело существенное изменение: в нем отчетливо обозначился поворот в сторону крупноформатных полотен. Лирика, в которой преимущественно сохранились ее ведущие темы - любви, творчества и России, только последняя приняла вполне определенный ностальгический характер, - пополнилась такими произведениями, как ВлПоэтВ» (ВлПоэт - издалека заводит речь. / Поэта - далеко заводит речь..В»), ВлПопытка ревностиВ», ВлМолвьВ», ВлРусской ржи от меня поклон..В», ВлРасстояние: версты, мили..В» И все же центральное место в чешских работах поэта занимают поэмы - ВлПоэма ГорыВ» (1924, 1939) и ВлПоэма КонцаВ» (1924).
Тематически поэмы продолжают любовную лирику, но это как бы уже другое измерение темы, не только, конечно, в количественном отношении, в объеме произведения, прежде всего это иной уровень постижения феномена любви. Это не зафиксированная эмоция, но философско-драматическое решение темы с элементами (особенно в ВлПоэме КонцаВ») трагического звучания. Здесь возникает аналогия с поэмами Маяковского (ВлОблако в штанахВ», ВлФлейта-позвоночникВ», ВлПро этоВ»).
Символично странноватое на первый взгляд название ВлПоэма ГорыВ», оно вычерчивает резкое членение цветаевского поэтического мира по вертикали - от земли к небу, от быта к бытию. Гора эта реальна, она возвышается над городом (Влна исходе пригородаВ»), это место прогулок влюбленных или обрекающих себя на разрыв, но еще гора - это выброс вверх, это огромность чувства любви и боли или, как образно и точно сформулирует для себя героиня, Влвысота бреда над уровнем / ЖизниВ». Чистый, честный и пресноватый быт, приземленность жизни пресекают мятежность порыва. Как это всегда бывает в поэзии Цветаевой, Он явно не дотягивает до уровня героини, личностное начало в Нем присутствует слабо. Он вообще, скорее, лишь объект приложения Ее страсти. Например, в ВлПослесловииВ», обращаясь к Нему, она говорит о Нем, но светится только ее Я:
Я не помню тебя отдельно
От любви. Равенства знак..
Но зато, в нищей и тесной
Жизни тАУ Влжизнь, как она естьВ» -
Я не вижу тебя совместно
Ни с одной:
- Памяти месть.
В ВлПоэме КонцаВ» Цветаева еще раз проигрывает ту же ситуацию последней встречи, последнего совместного прохода героев по сцене. Как и в ВлПоэме ГорыВ» (оба произведения обращены к одному лирическому адресату), запечатлен самый момент разрыва двух сердец: и страх, и боль, и гаснущая надежда на возврат любви, и предощущение опустошенности.
Сверхбессмысленнейшее слово:
Расстаемся. - Одна из ста?
Просто слово в четыре слога,
За которыми пустота.
Восхищенный Б. Пастернак, прочитав ВлПоэму КонцаВ», писал Цветаевой: ВлС каким волнением ее читаешь! Точно в трагедии играешь. Каждый вздох, каждый нюанс подсказан..
Какой ты большой, дьявольски большой артист, Марина!В»[8]
. Пастернаку принадлежит более развернутое суждение о поэме, относящееся к лету того же 1926 г.
ВлВосхищенность Поэмой Конца была чистейшая. Центростремительный заряд поэмы даже возможную ревность читателя втягивал в текст, приобщая своей энергии. Поэма Конца - свой, лирически замкнутый, до последней степени утвержденный мир. Может быть это и оттого, что вещь лирическая и что тема проведена в первом лице. Во всяком случае, тут где-то - последнее единство вещи. Потому что даже и силовое, творческое основанье ее единства (драматический реализм) - подчинено лирическому факту первого лица: герой - автор. И художественные достоинства вещи, и даже больше, род лирики, к которому можно отнести произведенье, в Поэме Конца воспринимаются в виде психологической характеристики героиниВ».
Пастернак зорко увидел и высоко оценил именно стихию лиризма поэмы, суггестивное, обладающее силой внушения и заставляющее сопереживать чувство героини. Своеобразие поэмы, ее исключительная непохожесть на другие подобные произведения в том, что в ней запечатлен лирический конфликт. Он не сводится к противопоставлению любимая - отвергнутая, была любовь - прошла любовь. Если воспользоваться характеристиками самого автора, то это драма несовпадений его горизонтальной любви (вся в плоском земном пространстве житейского мира) с ее вертикальной любовью (вся - сбрасывающая оковы приземленности духовная устремленность из быта в бытие), они и встретиться и пересечься могли только в одной точке на краткий миг. В том и боль и обида ее, что любовь божественная - побеждена: ВлБезбожно! Бесчеловечно! / Бросать, как вещь, / Меня, ни единой вещи / Не чтившей в сем / Вещественном мире дутом!В»
На родину Цветаева вернулась в июне 1939 г. Но радостного возвращения не получилось, хотя на чужбине она безмерно тосковала по России. Чего стоит одно только заключительное четверостишие ее стихотворения ВлТоска по родине! Давно / Разоблаченная морока!.В»:
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И все - равно, и все - едино.
Но если по дороге - куст
Встает, особенно - рябина..
Пронзительный самоповтор: еще в 1918 г. она закончила пожелание своему ребенку (цикл ВлАлеВ») словами ВлВедь русская доля - ему.. / И век ей: Россия, рябина..В».
Однако возвращение закончилось катастрофически: вскоре были арестованы муж и дочь Цветаевой, с большим трудом подготовленный к изданию сборник стихотворений и прозы в конце концов был отвергнут, жизненные силы поэта были подорваны; начавшаяся Отечественная война, связанные с ней мытарства и страшная неустроенность быта ускорили развязку - 31 августа 1941 г. в затерянной в Прикамье Елабуге Марина Ивановна Цветаева покончила с собой.
Не стоит, правда, только социальными ужасами русской жизни рубежа 30-40-х годов объясняется трагизм судьбы поэта. К сожалению, она оказалась права в своем пророчестве, когда незадолго до отъезда на родину из Франции писала своему корреспонденту: ВлЗдесь я не нужна. Там я невозможнаВ». Стихи ее были отвергнуты в Советской России не только по причине политической подозрительности к вчерашним эмигрантам; весь цветаевский поэтический мир, его эгоцентрическое, личностное начало, его изощренная эстетика не ВлстыковалисьВ» с гегемоном новой литературной эпохи - социалистическим реализмом: ни социализм, ни реализм не были для Цветаевой обязательными или желанными в искусстве. Точно так же ее роковой конец, безвременная гибель - не просто сломленная воля, угасший огонь жизни. Смерть в творчестве Цветаевой - огромная тема, она всегда привлекала - страшила, удивляла, пробуждала любопытство и притягивала к себе; ей всегда было тесно в узких рамках земного бытия, она всегда стремилась за их предел.
В 1922-1923 годах Цветаева обращается к мотиву железной дороги как символу смерти. Эта традиция восходит к поэзии Некрасова и прозе Льва Толстого, получает драматическое завершение у Блока. Но у предшественников Цветаевой речь идет о некоем третьем лице, принесенном в жертву техническому прогрессу. В данном случае неважно, кто является жертвой - строители первой железной дороги в стихотворении Некрасова или пассажирка вагона первого класса Анна Аркадьевна Каренина.
На железной дороге Цветаевой - лирическое Я поэта. Изменение лица приводит к перерастанию передаваемой ситуации в подлинное свидетельское показание о трагедии. 28 октября 1922 г. Цветаева пишет:
Точно жизнь мою угнали
По стальной версте -
В сиром мороке - две дали..
(Поклонись Москве!)
а 10 июля 1923 г. еще трагичнее:
Растекись напрасною зарею,
Красное, напрасное пятно!
Вместе с этим смотрят:
"Грусть и святость" (Поэтическое богословие Николая Рубцова)
"Донские рассказы" Михаила Шолохова
"Живопись слова" в японской поэзии
"Записки из подполья" как исток философии экзистенциализма Ф.М. Достоевского
"Подпольный человек" Ф.И. Достоевского