Литература Англии

Вступление

В Англии трудно установить различимые границы между тремя стилевыми направлениями, бытовавшими в XVII столетии в странах Западной Европы. В творчестве отдельных писателей иногда причудливо сочетались черты классицизма и барокко, классицизма и ренессансного реализма. Классицизм в его, так сказать, классической форме, какую он принял во Франции, не мог найти себе твердой почвы в Англии. Тому были две причины: политическое состояние страны и авторитет театра Шекспира. Классицизм во Франции нашел себе санкцию и поддержку со стороны еще сильного и далекого от кризиса абсолютистского государства. В Англии в это время абсолютизм агонизировал. Страна прошла этап становления и стабилизации абсолютизма при Тюдорах в XVI в. В XVII в., при Стюартах, она переживала этап его кризиса, затем последовали революции и формирование государственности уже буржуазного толка.

Что касается Шекспира, то он настолько затмил достижения античной драматургии, что после него всецело полагаться на пример древнегреческих авторов было просто немыслимо. Английские писатели не могли так безоговорочно следовать за Эсхилом, Софоклом и Еврипидом, как это делали их французские коллеги. Перед ними был пример Шекспира, творившего совсем по другой системе и достигшего невиданных результатов.

В этой связи чрезвычайно интересен для историка английской литературы, документ, который нам оставил Джон Драйден (1631 - 1700), очень симпатизировавший французскому классицизму и от души желавший перенести его достижения на английскую почву. Речь идет об "Опыте о драматургической поэзии" Драйдена. Это теоретический трактат, написанный в форме беседы нескольких лиц о трех театральных системах: античной, французской классицистической и национальной английской. Один из собеседников обсуждает античный театр и довольно резко критикует его недостатки. Другой, сравнивая французский и английский театры, отдает предпочтение первому, т.е. классицистическому. Третий дает внушительный список недостатков французского классицизма и хоть не отвергает его в целом, однако склоняется больше к национальному театру.

В этом интересном и умном споре, который развернулся на страницах сочинения Драйдена, проявился весь тот сложный комплекс эстетических проблем, сомнений и колебаний, перед которыми стояла тогда вся английская литература. С одной стороны, авторитет античных классиков, признанный всем тогдашним культурным миром, с другой - авторитет французской литературы, поддержанный двором Стюартов, вернувшихся из эмиграции и принесших в Англию вкусы двора Людовика XIV, наконец, неоспоримый и коренившийся в народе авторитет великих достижений собственной национальной литературы. Англия стояла как бы на распутье.

Реализм эпохи Шекспира, ренессансный реализм, еще живет в XVII столетии, сохранив, хотя и в ослабленном виде, свои черты в творчестве Бена Джонсона, привнесшего в сбой театр элементы и классицизма, за что его хвалил классицист Драйден, а также в творчестве двух друзей - Бомонта и Флетчера.

Бен Джонсон

Бен Джонсон (1573-1637) связывает век Шекспира с веком Мильтона. Первые свои 43 года он прожил в одно время с Шекспиром, последние 28 - с Мильтоном. Он был знаком, дружен с первым и вряд ли знал о существовании второго. Поэт, актер, собутыльник разгульных аристократов, дуэлянт и забияка и в то же время усидчивый книгочей, влюбленный в античную культуру, - он весь еще, по уму, по склонности, по размашистой несобранности натуры, в Ренессансе. Как истый сын Ренессанса, он боготворит Шекспира: "О гений нашего века! Предмет всеобщих удивлений и восторгов и чудо нашей сцены! Восстань, Шекспир мой!" Он наполняет свою сцену шумом улицы, выводит на нее крикливую, разноликую толпу, с дерзкой откровенностью называет вещи своими именами. Но что-то от Ренессанса уже потускнело в нем. Какие-то новые ноты, чуждые Ренессансу, зазвучали в его творениях. И к Шекспиру, несмотря на все свои восторги, он предъявляет требования уже новой эпохи. Он не сумел оценить очарование шекспировской "Бури". Не называя его имени, он критикует его за "всякие "сказки", "бури" и прочую чепуху". Он ворчит по поводу того, что английские писатели "воровали.. у Монтеня". (Как известно, Шекспир много заимствовал у французского автора)

Подобно Шекспиру, он намерен придерживаться жестокого реализма, хочет показать "зеркало размером в сцену.. в нем увидят уродство века нашего, и будет показан мускул каждый, каждый нерв".

Подобно Шекспиру или Лопе де Веге, он отвергает нормативность классицизма ("Я не считаю возможным стеснять свободу поэта узкими рамками законов, диктуемых философами или грамматиками", "Не следует отрешаться от самого себя и пребывать в рабстве", "Художник и поэт родятся, а не становятся таковыми" и т.д.). Но уже делает уступки "правилам" и "законам", полагая, что поэту нужна школа, что не следует преувеличивать авторитет античных авторов, но учиться у них все-таки нужно ("Они проложили нам путь, но как вожди, а не как повелители").

Лучшие комедии Бена Джонсона были поставлены еще при жизни Шекспира, но тот разоблачительно-тенденциозный дух, который живет в них, роднит их больше с классицистическим театром, чем со школой Шекспира. Комедии Шекспира непритязательны, мир их прекрасен. Автор ничему не хочет учить, никого и ничего разоблачать. Он смеется, любуясь милыми ошибками и заблуждениями своих юных героев, заранее зная вместе со своими зрителями, что все кончится хорошо, что если и покажутся на ясном небе небольшие тучки, то первый же ветерок их разгонит, и снова будет сиять солнце. В его комедиях много радости и солнца, злодеи, если они и появляются на сцене, то неопасны, их хитрости быстро раскрываются.

Совсем не то в комедиях Бена Джонсона. Они нравоучительны и язвительно суровы. Это развернутые, драматически оформленные басни с их неизменным элементом - моралью. Бен Джонсон создал в Англии классицистическую комедию характера, чуждую театру Шекспира. Особенность ее заключается в том, что под "характером" в такой комедии понимается не объемная, всесторонне изображенная психология человека, а какая-то одна черта характера, обычно выделенная, показанная крупным планом, чаще всего утрированная, гипертрофированная черта. Бен Джонсон назвал такую черту характера "юмором" ("Нитог"). Русское слово "юмор", пришедшее к нам из Англии, никак не передает того значения, какое вкладывал в него английский автор. Бен Джонсон создал и специальную теорию "юмора", излагая ее так:

Когда одна-единственная страсть так сильно овладеет человеком, Что все его желанья, чувства, мысли В один поток сливает неразлучно..

Словечко "Нитог" следует, видимо, переводить русским словом "нрав" в смысле свойства характера (по русской пословице: "Нравом хорош, да норовом негож"). Бен Джонсон так и назвал одну из своих пьес "Всяк в своем нраве".

Теория Бена Джонсона близка к идеям греческого автора Теофраста, написавшего книгу "Характеры", которой воспользовались во Франции классицисты. Им важно было подчеркнуть основную мысль своего произведения. Для этого они наделяли своих героев одной какой-то чертой характера (у Мольера - скупость в "Скупом", тщеславие в "Ученых женщинах", "Смешных жеманницах").

Шекспир, как известно, тоже любил наделять своих героев какой-то одной господствующей страстью (ревность Отелло, честолюбие Ричарда III), но эта страсть не определяет характер его персонажей. Ревность не является свойством характера Отелло, недаром и Вольтер, и Пушкин подчеркивали, что Отелло не ревнив, а доверчив. Тогда как скупость старика Гарпагона в комедии Мольера - не страсть, а свойство характера. По концепции классицизма, скупые скупы, и только скупы. Они скупы от природы, изначально и вечно. Поэтому в классицистических характерах мы никогда не наблюдаем движения, они всегда статичны.

В комедии Бена Джонсона "Вольпоне, или Лиса" (1605) показан богатый и хитрый старик, притворившийся больным и умирающим. В надежде на наследство к нему слетается вся нечисть человеческая. Фигуры мрачные с мрачными именами: Вультуре (коршун), Корбаччо (ворон), Моска (муха) - слова с итальянского языка.

Комедия Бена Джонсона, комедия характеров, является одновременно и комедией нравов в смысле образа жизни и поведения народа. Драматург населил свою комедийную сцену самыми различными и колоритными фигурами. Перед нами оживает средневековый город, шумный, крикливый. Здесь посетители таверн и рынка, плуты и простаки, торговки и состоятельные дамы, мошенники и скопидомы, щеголи с тройными брыжами и бантом на туфлях и бездомные бродяги в лохмотьях. Мир этот безрадостен, все друг друга обманывают, хитрят, и алчность наполняет как души мошенников, так и их жертв.

Пьесы Бена Джонсона (особенно трагедии, менее удавшиеся ему) полны учености. Античные имена, античные мифы, имена средневековых богословов, алхимиков пестрят в речах его сценических персонажей. Здесь рассуждают о Макиавелли, Жане Бодене, Монтене и других. Бытовые реалии много говорят в наши дни историку. Европа, пережившая уже Ренессанс, но сохранившая еще приметы средневековья, нисходит к нам со страниц сочинений английского автора.

"Надо вам учиться держать в руках серебряную вилку", - слышим мы в одной сцене. Вилку еще не знала Англия, она была привезена из Италии в начале XVII века, и не все еще научились ею пользоваться. "Безделушка с жабьим камнем", - слышим мы в другой сцене. Суеверия тех дней. Камень, якобы добываемый из головы жабы, избавлял от желудочных болей. "Влажность рук", - говорится в третьей. Влажные руки свидетельствовали о чувствительности и сексуальной потенции. И т.д. и т.п. Мы даже узнаем о национальных характерах женщин, как их понимали англичане, современники драматурга ("Француженки веселой, холодной русской, пылкой негритянки").

Бен Джонсон был самым крупным драматургом в Англии XVII века¹. Англичане очень любили его. На кладбище Вестминстерского аббатства, пантеоне великих людей Англии, на надгробной плите могилы драматурга начертано восторженное восклицание": "О, гаге Веп Лопзоп!" ("О, восхитительный Бен Джонсон!").

Бомонт и Флетчер

Пьесы Бомонта (1584-1616) и Флетчера (1579-1625) характеризуют уже иную эпоху в истории английского театра. В то время как Бен Джонсон еще продолжал традиции XVI века, сохраняя простонародную вольность своих комедий, Бомонт и Флетчер стремились аристократизировать театр, внести известную утонченность и благопристойность в сценические представления. Получив воспитание в обеспеченных и культурных семьях (Бомонт был сыном судьи, Флетчер - епископа), образование в университетах (Флетчер - в Кембридже, Бомонт - в Оксфорде), они отличались от круга тех авторов, которые писали тогда для театра. Двор Якова I оказал на них и их творческую манеру определенное влияние. Дворянские, монархические идеи становятся в театре Бомонта и Флетчера предметом особого внимания. Со сцены постоянно слышатся призывы к самоотверженному служению королю. Иногда вся пьеса посвящается такому призыву ("Верноподданный", "Трагедия девушки"), причем даже показывается несправедливость короля, чтобы подчеркнуть идею верноподданничества (несмотря ни на что, жертва остается верна своему долгу служения королю и пр.), т.е. ставится на обсуждение вопрос о подсудности и неподсудности монарха, и всегда авторы на стороне второго решения. В пьесе "Трагедия девушки" король свою любовницу выдает замуж за некоего дворянина. Та признается во всем своему мужу. Муж готов убить своего соперника, но, узнав, что соперник - король, смиряется. Брат девушки понуждает ее убить короля. Девушка совершает убийство, но от нее в ужасе бежит муж, и она в отчаянии казнит себя кинжалом. Словом, король священен и неприкосновенен. Такова идея.

Знаменательна сама постановка вопроса. В обществе явно назревала противоположная мысль, а именно, что король подсуден и его несправедливости не могут, не должны быть терпимы. Пьесы Бомонта и Флетчера легки, изящны, правда, страдают иногда мелодраматизмом.

Джон Донн

Джон Донн (1572-1631), как и Бен Джонсон, творил на рубеже двух веков. Первые свои произведения он написал еще в XVI столетии. В его поэзии, особенно в начальный период творчества, еще звучат голоса могучей поры Возрождения. В ранних стихах (сонетах, эпиталамах, элегиях) славится жизнь и любовь, радостная, чувственная, полная светлой поэзии. Но вскоре поэт сбросил гедонистический плащ Возрождения и облекся в черную сутану монашества. Мысли его устремились к роковым рубежам бытия. В поэме "Анатомия мира" он скорбно возвещает "бренность мира сего". Он пишет поэму "Путь души", "Благочестивые сонеты", проникнутые духом мрачного, трагического мироощущения. По форме поэзия Джона Донна представляет собой своеобразный вариант маринизма или гонгоризма. Изощренная музыкальная инструментовка стиха, затемненность метафор, сравнений, синтаксиса - вся эта орнаментальность его стихов напоминает манеру названных поэтов Италии и Испании. Донн, как и его последователи Джон Герберт и Ричард Крэшо с их устремленностью к религиозности и мистицизму, выражает в Англии мотивы барочного искусства, пышно расцветшего тогда в Западной Европе.

В последнее время за рубежом чрезвычайно повысился интерес к имени Джона Донна. О нем пишут обстоятельные исследования, печатаются его сочинения, почти уже забытые. Джон Донн, бесспорно, крупнейший поэт. Всякое внимание к эстетическим ценностям прошлого заслуживает уважения. Однако этот интерес к английскому поэту, к мрачной музе его позднего творчества, и, пожалуй, только к ней, объясняется, к сожалению, общим устремлением западной элитарной литературы наших дней к упадочным мотивам ушедших культур.

Театр и драматургия

Не поэзия, не проза, а театр, драматургия возглавляли в Англии XVI и первой половины XVIIстолетия общенациональную культуру, поэтому нельзя не сказать здесь о чрезвычайно важном тогда событии в стране - закрытии театров и запрещении театральных представлений. Театральные нравы в Лондоне в те дни были довольно свободны. Царила полная непринужденность и на сцене, и в зрительном зале. И актеры, и зрители не стеснялись в выражениях.

На сцене можно было увидеть фокусника с собачкой, которая изображала "и короля английского, принца уэльского, а как сядет на задик - то и папу римского и короля испанского", свидетельствует о том "театральный сторож" в комедии Бена Джонсона "Варфоломеевская ярмарка". Какая-нибудь миссис в комедии могла сообщить со сцены, что можно гадать по моче, или джентльмен - записывать, где он помочился. "На нашей сцене бывает иногда такая же грязь и вонь, как в Смитфилде" (пригород Лондона, где проходили ярмарки, а иногда и сжигали еретиков. - С. А), - говорится в той же комедии Бена Джонсона. "Там все называется своими именами", - писал уже в XVIII веке Вольтер об английской сцене.

О театральных нравах можно сделать заключение из анонимного "Протеста или жалобы актеров против подавления их профессии и изгнания их из нескольких театров" (1643). "Мы даем обещание на будущее время никогда не допускать в наши шестипенсовые ложи распутных женщин, являющихся туда лишь для того, чтобы оттуда их уводили с собой подмастерья и клерки юристов, и никаких других подобного сорта женщин, кроме тех, которые приходят со своими мужьями или близкими родственниками. Отношение к табаку тоже будет изменено: он продаваться не будет.. что касается сквернословия и тому подобных низостей, которые могут скандализировать порядочных людей, а дурных людей натолкнуть на распутство, то мы их совершенно изгоним заодно с безнравственными и грубыми авторами-поэтами".

Церковь длительно и настоятельно боролась против театральных зрелищ. "Театры полны, а церкви пустуют", "Места благочестивых упражнений остаются покинутыми", - жалуется в своем "Увещании" пуританский священник Джон Рильд (1583). В театре "царят вольные жесты, распущенные речи, хохот и насмешки, поцелуи, объятия и нескромные взоры", - негодует некий Филипп Стеббс ("Анатомия обвинений", 1583), "Там нарушается слово божие и профанируется божественная религия, установленная в нашем государстве", - заявляет лорд-мэр Лондона в 1594 г. (письмо к лорду-казначею). И т.д.

Были и защитники. Драматург Томас Нэш писал в 1592 г., что сюжеты пьес заимствуются из английских хроник, из "могилы забвения" извлекаются великие деяния предков и тем выносится порицание "упадочной и изнеженной современности", что в пьесах "анатомируется ложь, позлащенная внешней святостью".

2 сентября 1642 г. английский парламент закрыл театры и запретил всякие представления, мотивируя это тем, что зрелища "зачастую выражают разнузданную веселость и ветреность", в то время как надо направлять свои мысли на "покаяние, примирение и обращение к богу". Через пять лет парламент подтвердил это постановление, выдержанное теперь уже в более резких выражениях и предписывающее ослушавшихся лиц (актеров) направлять в тюрьму как преступников.

В 1644 г. был снесен шекспировский театр "Глобус", восстановленный после пожара в 1613 г., в 1649 г. - театры "Фортуна" и "Феникс", в 1655 г. - "Блекфрайарс". Актеры разбрелись по стране, ушли в солдаты, пропали без вести, как сообщает анонимный автор XVII в.

В 1643 г. актеры составили трогательный анонимный документ: жалобу по поводу подавления их профессии. "Мы обращаемся к тебе, великий Феб, и к вам, девяти сестрам-музам, покровительницам ума и защитницам нас, бедных униженных актеров, - писали они. - Если бы с помощью вашего всемогущего вмешательства мы могли бы вновь быть водворены в наши прежние театры и снова вернуться к своей профессии.." Актеры писали, что комедии и трагедии, которые они исполняли, были "живым воспроизведением поступков людей", что порок в них наказывался, а добродетель вознаграждалась, что "английская речь бывала выражена наиболее правильно и естественно". Феб и девять сестер-муз, покровительниц искусств, не откликнулись. Театру был нанесен непоправимый урон.

Английская буржуазная революция

XVII век в Англии - век революции. Революция наложила свою печать на всю духовную жизнь страны. Культурное наследие, оставшееся от той эпохи, так или иначе окрашено в цвета революции. Лейтмотив грозной музыки революции звучит долго и в следующем, XVIII столетии, то замирая, то возникая вновь и обретая новую силу.

Значение английской буржуазной революции для народов Европы и в конце концов для всего человечества огромно. Она открывала двери в иной, еще мало изведанный мир общественных отношений, создавала новый уклад жизни и новый тип культуры. Именно поэтому появление на свет этих новых общественных отношений проходило так длительно, трудно и болезненно.

Поэт Джон Мильтон воспел английскую революцию. Он облек ее в эстетически прекрасные формы искусства. В его поэмах она предстает перед нами в ветхозаветных одеждах и в лучах космического героизма. Действительность была беднее красками, реальность суровее, и черные крылья мильтоновского Сатаны, сверкающие в космических лучах вселенной, в реальной действительности были всего лишь грубошерстным костюмом пуританина с белыми и не всегда чистыми манжетами и воротником, а прекрасные черты мятежного богоборца - мрачноватым, насупленным, черствым лицом скопидома из Сити.

В Англии в XVII столетии назрел конфликт между материальными производительными силами общества и существовавшими производственными отношениями. Этот конфликт проявился в форме всеобщего недовольства положением вещей и разрешился в конце концов революцией.

Больше всех страдали, конечно, бедняки. Об их жизни красноречиво рассказывает народная песня:

.. Вы видите всю нашу нищету,

Все беды, скорби, слезы и нужду,

Побои, страх, изгнанье, наготу.

Вы слышите: воздайте же хвалу Заботам королевского совета, Великого совета короля.

Однако революция произошла вовсе не потому, что очень трудно жилось основной массе населения Англии, ее труженикам, крестьянам и городским рабочим. Им никогда не жилось хорошо, и революция тоже не облегчила их участь. Она произошла потому, что трудно стало всем. Всем слоям общества стало невмоготу. Все были недовольны. Недоволен был король. Его стеснял парламент, мешал собирать налоги, а казна была пуста. Король мечтал об абсолютной власти, которой пользовались короли на континенте и которой не пользовался он, король островной страны. Недовольны были лендлорды, аристократическая часть населения страны, самая близкая к трону. "Революция цен", происшедшая в странах Западной Европы в XVI столетии под наплывом золота и серебра из новооткрытой Америки, подорвала их хозяйство (размер арендной платы оставался тем же, а деньги подешевели). Они ждали подачек от короля, а король стоял с протянутой рукой за подаянием от парламента. Недовольны были джентри, новое дворянство, переводившее свое хозяйство на коммерческий лад, недовольны были толстосумы из Сити - вся система старых правовых устоев сковывала их предпринимательскую энергию. Недовольны были йомены - все крестьянство Англии, и фригольдеры, и копигольдеры: системой огораживаний их просто уничтожали как класс. Процесс этой ликвидации крестьянства как класса начался в Англии еще очень давно, в XIII столетии, особенно бурных темпов он достиг в XVI столетии и завершился в середине XVIII, в период так называемой аграрной революции. Стоны самой многочисленной части английского общества, "деревенского населения, насильственно лишенного земли, изгнанного и превращенного в бродяг.." (К. Маркс¹), мы слышим в речах и памфлетах левеллеров XVII столетия, в сочинениях писателей-сентименталистов XVIII в.

Историческим процессом в XVII столетии руководила уже сильная, крепко утвердившаяся буржуазия. Возбудив титанические силы революционной энергии, таящиеся в недрах всегда страдающего бедного люда, одурманив его туманными речами о свободе, она смело направила ее на короля и аристократию, сломила их сопротивление и потом рукою Кромвеля снова заковала эту революционную энергию народа в кандалы уже новой, буржуазной государственности. Такова реальность, если сбросить с нее все романтические покровы человеколюбия, свободолюбия, в которые облекало ее пуританское лицемерие.

Джон Лильберн, один их честнейших людей Англии той поры (его сгноил в тюрьме Кромвель), писал тогда, обращаясь к беднякам: "До этого нами правил король, лорды, общины, теперь - генерал (Кромвель), полевой суд и палата общин. Мы спрашиваем вас, что изменилось? Произошла лишь смена названий".

Революционная ситуация начала складываться в Англии с приходом к власти династии Стюартов. После смерти королевы Елизаветы I в 1603 г. на престол вступил король шотландский Яков VI, став Яковом I в Англии. Вопреки национальным интересам Англии, он сблизился с Испанией, старым врагом Англии, нанеся огромный моральный ущерб короне. Престиж двора, довольно высокий при Елизавете, стал катастрофически падать при Стюартах.

В трактате "Истинный закон свободных монархий" Яков I провозглашал принципы абсолютной непогрешимости короля, его полной суверенности и независимости от парламента, а также божественного происхождения королевской власти. Между тем он проявил целый ряд бестактностей и неразборчивости в финансовой политике и крайнюю нетерпимость в религиозных вопросах (преследование пуритан). Английский парламент, который обычно поддерживал все мероприятия Елизаветы, теперь при ее преемнике начал глухо роптать.

В 1625 г. на престол вступил Карл I. Политика осталась прежней. Правительство цеплялось за отжившие феодальные правопорядки, опиралось на паразитирующую земельную аристократию, тормозило экономическое развитие страны политикой налогов, пошлин, феодальной системой монополий. Назревал кризис.

В 1628 г. парламент обратился к королю с "Петицией о праве". Ссылаясь на древние акты - статуты Эдуарда I, Эдуарда III, королей XIII-XIV вв., "Великую хартию вольности", данную еще Иоанном Безземельным в 1215 г., в выражениях почтительных, но уже достаточно категоричных и бескомпромиссных он требовал от короля уважения к правам личности в государстве и существующим законам, дабы подданные его величества, "вопреки законам и обычаям", не подвергались арестам и притеснениям, "не предавались смерти противно законам и вольностям страны".

Произвол королевской власти не был в диковинку английскому народу. Правление Генриха VIII, капризного и беспощадного, его дочери Марии Кровавой, к тому же еще католички, множество других венценосных деспотов изобилует ужасающими преступлениями и злодеяниями. Карл I был, пожалуй, даже менее их деспотичен и кровожаден. Красивый (в Лувре хранится его портрет, написанный изящной кистью Ван Дейка), всегда изысканно вежливый, он менее всего походил на свирепого тирана. Но времена переменились. Буржуазия и новое дворянство окрепли, почувствовали свою силу. Абсолютизм ограничивал их предпринимательскую активность, и они пришли к выводу, что медлить уже нельзя, что теперь уже стало возможным объявить войну и королю, и земельной аристократии и что можно рассчитывать на успех.

Карл I, расценив действия парламента за величайшую дерзость, распустил его в 1629 г., в течение 11 лет правил страной самолично, пытаясь политикой жесточайших репрессий подавить оппозицию. Вдохновителями этой политики были два его ближайших советника - граф Страффорд и архиепископ" Под.

Может быть, революция не назрела бы так быстро, если бы король и его советники обладали бы большей зрелостью политического мышления.

Глава английской церкви архиепископ Лод в 1637 г. ввел в Шотландии англиканский церковный Служебник, т.е. попытался унифицировать англиканскую и пресвитерианскую церкви. Это вызвало в Шотландии восстание. Карл I послал туда войска. Началась война, непопулярная в народе и разорительная для королевской казны. Пришлось созвать парламент и просить его финансировать войну. Это было равносильно капитуляции королевской власти. (То же произошло в XVIII столетии с Людовиком XVI, созвавшим Генеральные штаты) Созванный Карлом I в 1640 г. парламент (его назвали "Долгим", он заседал в течение 13 лет) почувствовал свою силу и сразу же решительно начал урезывать независимость короля. Прежде всего он провел закон о том, что подданные "не могут быть принуждаемы платить какой-либо налог, подать, сбор или другую повинность, не установленную общим согласием в парламенте". У короля, таким образом, отнималась независимость в финансовой политике.

Далее последовал акт о "незаконности и недействительности" каких-либо королевских указов о роспуске палат (11 мая 1641 г). Это означало уже фактический захват парламентом верховной власти в стране. Потом королю была предъявлена "Великая ремонстрация", в которой в 204 пунктах указывалось на крупнейшие и разорительные для страны ошибки королевского правительства как во внешней, так и внутренней политике¹.

Это был потрясающий документ, указывающий на глупость, беспомощность правительства, на его хищничество и паразитизм. Грозовые тучи революции собирались. Парламент предал суду и казнил ненавистного народу лорда Страффорда, а позднее и архиепископа Лода. Король вынужден был согласиться на эту жертву. В конце концов Англия разделилась на два враждующих лагеря. С одной стороны, были роялисты, приверженцы короля - аристократы, "кавалеры", как их называли тогда, и, с другой, - плебейская часть населения, возглавляемая буржуазией и новым дворянством, - "круглоголовые".

Силы, действующие на стороне революции, были неоднородны. Не сразу решились на смертный приговор королю. Сан короля обладал магической силой стародавних обычаев. Нужна была огромная смелость и сила духа, чтобы сломать психологический барьер веками установившихся традиций. Ею обладал Кромвель. Суд над королем был своеобразным поединком между холодно вежливым Карлом и грубовато гневным Кромвелем. "Совершите короткое, но справедливое дело, - говорил Кромвель, обращаясь к комиссарам. - Господь повелевает вам наказать угнетателя Англии. Об этом во все будущие времена будут вспоминать все христиане с уважением и все тираны мира со страхом". Кромвель грозил (в его руках была армия). "Я вам скажу: мы отрубим ему голову вместе с короной". И решение суда состоялось, как и "повелевал господь".27 января 1649 г. Высшая судебная палата вынесла приговор, гласивший, что "за все измены и преступления.. упомянутый Карл Стюарт, как тиран, изменник, убийца и как враг добрых людей наций, должен быть предан смерти через отсечение головы от тела"¹.

А 30 января при огромном стечении народа на площади палач в красной одежде топором отрубил голову короля и, высоко подняв ее за волосы, показал потрясенным зрителям. Актом парламента от 17 марта 1649 г. королевская власть была отменена как "ненужная, обременительная и опасная",19 мая провозглашена республика, которая "отныне будет управляться высшей властью нации, представителями народа в парламенте. При этом не должно быть ни короля, ни палаты лордов".

Это была кульминация революции. Победа ее в значительной степени определялась войсками Кромвеля. Волевой и талантливый военачальник, он совершил ряд блестящих побед на полях битв с войсками роялистов. Став генералом, он реформировал революционную армию, изгнал "старых, разложившихся наемников, пьяниц и тому подобных", и набрал "людей духа", "людей богобоязненных и которые сознавали, что они делают", как говорил он в речи от 18 апреля 1657 г.

В годы революции в дискуссиях о новом правовом устройстве Англии наметились противоборствующие классовые тенденции. Генерал Айртон, зять Кромвеля и его. единомышленник, вождь партии индепендентов (состоятельных людей), требовал предоставления избирательных прав только тем, у кого есть собственность, иначе мы "упраздним всю собственность", - заявлял он. Его оппоненты решительно возражали. "Оказывается, что, кроме людей, имеющих собственность в королевстве, никто не имеет прав. Меня удивляет, что мы так обманулись.." (из прений на Путнейской конференции об избирательных правах в октябре - ноябре 1647 г).

Представители партии "истинных левеллеров" или диггеров (англ. - "копатели") беднейшего крестьянства доходили до самых радикальных идей - отмены частной собственности и эксплуатации человека человеком. "Ведь несомненно, что разделение на частную собственность, на мое и твое, довело людей до бедствия". "Прекратите власть и господство одного над другим, ибо все человечество есть лишь одна движущая сила"². [1]
Всюду говорили о свободе, о правах человека, задумывались над тем, чтобы снова не оказаться под тиранией одного лица или немногих лиц.

Однако идея свободы и равноправия, во имя которой сражались английские бедняки в армии Кромвеля, разбилась о скалу собственности. Надо помнить, что буржуа решились на бой с королем и аристократией прежде всего потому, что опасались его посягательств на их собственность. В июне 1628 г. парламент принял специальную декларацию, выразившую святая святых буржуазного права: ".. закон охраняет как священное - деление на "мое" и "твое", являющееся кормилицей трудолюбия и матерью доблести.. Без этого деления на "мое" и "твое" в государстве не может быть ни закона, ни правосудия, ибо охрана собственности и есть истинная цель того и другого". Эта декларация была направлена королю, требовавшему у парламента денег.

Теперь, в разгар революции, буржуа увидели угрозу своим богатствам со стороны уравнителей (левеллеры - по-английски "уравнители"), т.е. со стороны неимущих слоев общества. Реакция была еще более бурной и нетерпимой. И Кромвель, и представляемая им буржуазия Англии решительно выступили против всеобщего избирательного права, за которое ратовали левеллеры. Они предвидели упразднение бедняками частной собственности. Логика размышлений была такова: бедняки изберут в парламент бедняков, а те отберут у богатых их богатства. "Что же помешает большинству такого парламента законодательным путем уничтожить собственность и ввести равенство состояний?" - говорил в Пэтни на общеармейском совете полковник Айртон. Это было мнение одной стороны, а именно собственников, мнение, в сущности, и лендлордов, и толстосумов Сити, и джентри.

Другое мнение, исходящее от беднейших слоев населения, выразил полковник Рейнсборо¹. "Сэр, - говорил он, обращаясь к полковнику Айртону, - я вижу, что невозможно получить свободу, если не будет упразднена собственность. Но я хотел бы знать: для чего сражались солдаты? Очевидно, они сражались для того, чтобы поработить себя, чтобы отдать власть богатым людям, земельным собственникам и сделать себя вечными рабами".

Кончились эти дебаты о народоправстве и свободе тем, что парламент в декабре 1653 г. объявил, что высшая законодательная и административная власть "пребывает в одном лице" и это лицо - лорд-протектор, и что "Оливер Кромвель, главнокомандующий вооруженными силами Англии, Шотландии и Ирландии, провозглашается лордом-протектором республик Англии, Шотландии и Ирландии и владений, принадлежащих ей".

Боясь дальнейшего развития революции и захвата власти "уравнителями" (партией левеллеров), английские буржуа в союзе с новым, обуржуазившимся дворянством пошли на диктат Кромвеля. Человек большого ума и колоссальной воли, вобравший "в одном лице Робеспьера и Наполеона", по образному выражению Энгельса², Кромвель энергично и решительно пресек все попытки реализовать далеко идущие чаяния народных низов и утвердил господство крупных предпринимателей.

Фигура Кромвеля колоритна и примечательна. Сын небогатого землевладельца, сам управлявший своим хозяйством, он, видимо, так бы и умер невысокого ранга помещиком и коммерсантом, богобоязненным и бережливым отцом семейства (у него было 8 детей), если бы не события революции. Высокого роста, крепкий и сильный, в молодости прекрасный спортсмен и наездник, с лицом выразительным, обрамленным густыми волосами, которые волной ниспадали на плечи по моде тех времен, со стальным блеском серо-голубых глаз, он производил впечатление человека сильной воли и властной натуры, невольно внушающей уважение. Его первая речь в парламенте, резкая, лаконичная, речь неизвестного еще провинциала, сельского сквайра, произвела сильное впечатление. В годы гражданской войны, одетый в кожаную куртку, в стальном панцире и стальном шлеме, он возглавил кавалерию, которую сам же сформировал, сделав ее боевым ядром всей революционной армии.16 февраля 1654 г. он снял ботфорты со шпорами и надел туфли и чулки, сбросил военный мундир генерала и надел черный бархатный костюм, походный военный плащ заменил черной мантией и таким явился в Вестминстер на церемонию вручения ему полномочий лорда-протектора.

Талантливый генерал, он оказался не менее талантливым политиком. После Ришелье он был самым крупным по уму и энергии правителем в Европе. Его иногда изображали современники-карикатуристы канатоходцем, ловко лавирующим политиканом. Он не всегда действовал последовательно, выжидал, шел на компромиссы, но в решительную минуту без колебаний и сомнений достигал цели, не останавливаясь ни перед какими нравственными принципами, уничтожая свои жертвы с самой непреклонной жестокостью. Во время похода в Ирландию он доносил парламенту: "Я воспретил щадить кого бы то ни было из находившихся в городе вооруженных людей. Я думаю, что в эту ночь было предано мечу не менее 2 тыс. человек". Во время взятия Дрогеды из 3 тысяч гарнизона спаслось не более 30 человек, англичане потеряли только 30. Это была подлинная, преднамеренно задуманная резня. "Я уверен, что это был суд божий над этими варварами", - писал Кромвель.

Кромвеля отличало презрение поистине мещанина-выскочки к человеку без средств к существованию. Бедняк для него и не человек совсем. Раздосадованный теориями левеллеров и диггеров о равноправии, он пугал англичан гибелью государства: "Если уж государство обречено на гибель, то пусть роковой удар - будет нанесен ему людьми, а не существами, более похожими на животных. Уж если оно обречено на страдания, лучше для него страдать от руки богатых, нежели от бедных". На такую речь не решился бы самый высокомерный и

Вместе с этим смотрят:

"Грусть и святость" (Поэтическое богословие Николая Рубцова)

"Донские рассказы" Михаила Шолохова

"Живопись слова" в японской поэзии

"Записки из подполья" как исток философии экзистенциализма Ф.М. Достоевского

"Подпольный человек" Ф.И. Достоевского