Поиски духовной красоты в творчестве поэтов Серебряного века

САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ РАБОТА

НА ТЕМУ:

ВлПОИСКИ ДУХОВНОЙ КРАСОТЫВ»

Выполнил учащийся группы 505- BR тАУ 08

Дергунов Виталий

Поиски духовной красоты

Могучую, преобразующую силу художественного творчества последовательно защищали модернисты. Такое название нескольких групп имело четкое обоснование. Освоению новых (модерн - новый) принципов и форм искусства тАУ общая черта всех течений этого направления тАУ придавалось назначение жизнестроения. Понималось оно, конечно, неоднородно. Не только в связи с разными программами символистов, акмеистов, футуристов, но и в пределах каждой группы.

Идеологом ВлстаршихВ» символистов, выступивших в 1890-е годы. Был признан Д. Мережковский, метром (Учителем) тАУ В. Брюсов. Между тем они придерживались разных взглядов. Свою теорию Мережковский (с опорой на открытие русской классики, а так же философа тАУ идеалиста и поэта конца XIX века В. Соловьева) вывел из Влнеразрешимого диссонансаВ» времени тАУ между крайним материализмом и Влстрастными идеальными порывами духаВ», Влнеобходимостью веритьВ» и Влневозможностью веритьВ». Для изживания этих противоречий намечался подъем к Влидеальной человеческой культуреВ». Она должна была объединить материальные и духовные начала в высшей божественной сущности. Источником нового искусства стало выражение тайного. Мистического смысла реальной действительности с помощью символов, выливающихся, Влиз глубины духаВ» поэта и требующих Влрасширения художественной впечатлительностиВ».

Для Брюсова литература оставалась постижением собственно объективных явлений, хотя и средствами Влсверхчувственной интуицииВ». Откровения художника (в отличие от рассудочных форм познания) расценивались шагом к Вечности (нетленной Красоте) в противовес отражению поверхностного, сиюминутного, повседневного.

Оригинальных убеждений придерживались и другие ВлстаршиеВ» символисты: Н. Минский, К. Бальмонт, Ф. Сологуб.. А спустя почти десятилетие после первого программного выступления Мережковского стали раздаваться энергичные голоса ВлмладосимволистовВ»: Андрея Белого (Б. Бугаева), А Блока, С. Соловьева, Эллиса (Л. Кобылинского), Вяч. Иванова и др.

Они избрали более " действенную, в сравнении со ВлстаршимиВ», хотя тоже мистическую, миссию тАФ Влнайти человечество как ипостась лика божьяВ», Влприблизиться к мировой душеВ». Такая позиция снова сложилась под прямым влиянием русской классики и В. Соловьева, самых светлых его предсказаний. Юные мечтатели, как вспоминал их главный вдохновитель А. Белый, жили думой Вло кризисе современной культуры и о заре восходящейВ», Влсознанием: переменяется смысл человеческих отношенийВ». После болезненных впечатлений от событий 1905 года А. Белый выражает в образах гоголевской ВлСтрашной местиВ» свое и общее для ВлмладосимволистовВ» представление о судьбе России тАФ заколдованной злым колдуном Влспящей красавицыВ», которую некогда разбудят от снаВ». А еще через несколько лет отстаивает взгляд на искусствоВ» созидающее Влрелигиозные символы преображения землиВ». Идеи Влсоциальной борьбыВ» отвергались во имя Влреволюции духаВ».

Разночтения вряд ли возможны. Символистскую программу трудно расценить иначе как иллюзорную. Тем не менее, очевидно: она тАФ родное детище своей эпохи. Следует сказать и определеннее. Символизм вызван неприятием кризисного времени. Отсюда тАФ болезненная реакция на нравственные недуги общества у Мережковского; всеподчиняющая мечта о силе, могущей собрать рассеянные Вллучи народной душиВ»,тАФ у А. Белого.

Сейчас, когда обращаешься к этому наследию, привлекают даже не связи писателей с их современностью.

Поражаешься самосжигательной страсти авторского поиска. Жизнь, вера, творчество неразделимо слиты не по одному требованию символистской программы. Скорее, наоборот: она, программа, зародилась в священном порыве к духовному подвижничеству. Для выражения такого внутреннего состояния и нужны были новые, порой ультрановые, ритмы, краски, структуры. С другой стороны, в своеобразных, символистских ВлодеждахВ» предстали давно взлелеянные русской литературой образы мира, рождающего в трагически-противоречивой стихии свет гармонии.

Художником-жрецом у алтаря Влзари восходящейВ», ею вдохновленного искусства был великий А. Блок. Но его прозрения так удивительны, безграничны, открыты всему нашему и последующим векам, что их просто невозможно воспринимать в общем ряду символистского творчества. О Блоке должен быть и будет позже особый разговор. Однако Влжреческая исступленностьВ» тАФ родная черта таланта и других поэтов. По ней, может быть, наиболее явственно чувствуется эпоха нового искусства.

Пожалуй, более сдержанным среди символистов был Брюсов. Не случайно в его зрелых стихах просматриваются неоклассицистские тенденции, печать высокоорганизованного разума. Но в 90-е годы страсть таилась в каждой строке брюсовской лирики. В малом он поистине стремился узреть лик вечности, жить не имеющими границ, ВлпересоздающимиВ» обыденность чувствами.

Для раннего творчества Брюсова очень важен образ Мечты. Он реализуется в разных лицах и существах. Их природные склонности и сообщают Мечте небывалые возможности.

Чаще Мечта посещает поэта в облике прекрасной женщины: возлюбленной властительницы, музы-чаровницы. Слияние столь разных начал и передает волшебно-земной феномен Мечты:

Томился взор тревогой сладострастной,

Дрожала грудь под черным домино,

И вновь у ног божественно-прекрасной,

Отвергнутой, осмеянной, родной,

Я отвечал: ВлЗачем же ты со мной!В»

ВлВоплощение мечтанийВ» то придает зримому сказочные формы и краски: Влэтот мир очарованный, Этот мир из серебра!В» То изощренный в грезе взор являет странные метаморфозы: ВлДремлет Москва, словно самка спящего страусаВ». А вдруг звучит больная нота: ВлМечты навсегда, навсегда невозможны..В» Все дышит необузданными порывами, влечет к неожиданным ассоциациям. В этой стихии самые, казалось бы, привычные определения: ВлбожественныйВ», ВлпрекрасныйВ», ВлдрожащийВ», ВлтревожныйВ» приобретали некий новый смысл или небывалую степень качества,

Был у Брюсова и более активный, чем Мечта, побудитель переживаний. Как заклинание звучали строки: ВлУмрите, умрите, слова и мечты,тАФ Что может вся мудрость пред сном красоты?В» Автор ответил на вопрос десятками стихотворений о любви, ее таинствах, очарованиях, болях. Тут не редок совсем уж экзотичный мир. Настолько подвижно, остро внутреннее состояние, что оно требует особых, нездешних соответствии: ВлМоя любовь тАФ палящий полдень Явы, Как сон разлит смертельный аромат..В»

Это необычное мироощущение было смело развито младшим современником Брюсова тАФ Н. Гумилевым. Да и для других (Блока тАФ тоже) поэтические открытия метра не прошли незамеченными. Удивительно раскованными и новыми оказались брюсовские любовные признания: о Влсчастливом безумииВ», Влугрюмом и тусклом огне сладострастияВ», Влсладострастных тенях на темной постелиВ», но и об Влозаренном, смущенном, ребенке влюбленном..В».

Все реалии переосмыслены, пересозданы. Экстатичная душа, ищущая новых идеалов, обращена и к великому, грозному либо прекрасному, прошлому. В его образах (ВлАссаргадонВ», ВлПсихеяВ», ВлАлександр ВеликийВ», ВлСкифыВ», ВлДон-ЖуанВ» и т. д.) обреталось представление о сильной личности, ее свободном творчестве, разрушающем скучную действительность, прозревающем величие вечных ценностей. Судьбы мировой культуры стали центром брюсовской поэзии последующих лет, определив его отношение к истории и современному ему революционному движению.

К. Бальмонт по-своему понимал Вселенную тАФ как тайну Хаоса, дающего человеку лишь отдельные непосредственные впечатления. Именно поэтому появилась неудержимая потребность: Влк Стихиям людям бледным показал я светлый путьВ». В равнодушной к человеку, но прекрасной природе самозабвенно ищет поэт идеал красоты, неустанно повторяя: ВлБудем, как Солнце!В» И сам несет в себе незатухающее горение:

Я спросил у высокого Солнца,

Как мне вспыхнуть светлее зари.

Ничего не ответило Солнце,

Но душа услыхала: Гори!

Для лирического героя Бальмонта пример подлинных чувств таится в небесах. ВлЗолотая звездаВ» Влгорела, сгорала, в восторге любви пламенеяВ». Однако и от печальных земных картин воспринято возвышенное и снова предельно острое ощущение:

Есть в русской природе усталая нежность,

Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,

Холодная высь, уходящие дали.

Скопление отрицательных приставок ВлбезВ» создает предельно грустное настроение, чутко уловленное от сокровенного лика русской природы. Но только ли это волнует? Природа дарит переживание редких масштабов тАФ безбрежности, выси, далей. О них, несовместимых с узкими человеческими возможностями, тоскует лирический герой. В другом стихотворении образ Влбогом обделенных на празднике мечтыВ» позволяет в противоположность им открыть подлинные ценности: Влнебо дальнееВ», счастье, Влдевичью красуВ». За первым планом горьких эмоций у Бальмонта всегда есть второй, главный тАФ идеальных представлений.

Поэт склонен к усилению всех обычных состояний: Влтерзанья совести, просроченные срокиВ», Вллюбви несознанной огонь и трепетаньяВ», Влнеподражаемо-стыдливые свиданья..В» Но даже в таком качестве людские обманчивые страсти (Вллюбите, но страсти не верьтеВ») не совместимы с истинным духовным величием. Поэтому:

Одна есть в мире красота тАФ

Любви, печали, отреченья

И добровольного мученья

За нас распятого Христа.

Далекий от мистических упований Бальмонт открывает в текучих, зыбких, двойственных переживаниях непознанный высший смысл жизни, Влслучайный свет во мгле земнойВ», будит Влчувства тайно-спящиеВ». Жажда небывалого, небесного, божественного совершенства владеет поэтом. ВлНеисчерпанность мечтыВ» Влзовет тАФ вперед!В». Но этот сладостный путь не имеет ни пределов, ни определенной сферы назначения.

Совсем иным колоритом были отмечены искания Ф. Сологуба (Тетерникова). Его поэзия исполнена горьких эмоций, болезненных самоощущений: Вл..если я раб, Если я беден и слабВ»; Вл..Сам я беден и мал, Сам я смертельно устал..В» Мотивы надломленности, близкой смерти настойчиво звучат в стихах Сологуба. Выразительны здесь образы тАФ атрибуты такого состояния: ВлПредрассветный сумрак долог, И холод утренний жестокВ»; Влпыльный посохВ», сжимаемый Влстарческой рукойВ»; Влмертвый лик пылающего змияВ»; уподобление лирического субъекта угасающему поутру Влхолодному и печальному свету зари..В» Взгляд находит страшные реалии, и поэт не боится вскрыть их смысл. Оживает тень Влнюрнбергского палачаВ» с его Влтомной усталостьюВ» и вспыхнувшей вдруг Влжаждой кровиВ» при виде родного сына, который Влпокорно ляжет на узкую скамьюВ». Жестокими подозрениями тайных людских пороков мучается Сологуб. И многое объясняет в своей современности, революционной действительности тАФ в том числе,тАФ Влжаждой кровиВ», насилия. Предсказателем темных, подсознательных стихий человека стал художник.

Вряд ли, однако, можно было бы отнести его к символизму (отстаивающему, вспомним, жизнестроительную функцию искусства), если бы поэт свое творчество свел к столь мрачной теме. В противовес ей он славил Влбезумный мир чудесВ». А силу для духовного подъема черпал в художественной фантазии. Так возникало страстное желание тАФ Вл..в совершенном созданьи одном Чистым навеки зажечься огнемВ». Вдохновение не обманывало; приходило твердое убеждение:

Я тАФ Бог таинственного мира,

ВаВесь мир в одних моих мечтах.

Сологуб поистине обрел свободу и красоту, ВлразрушивВ» преграду между своими порывами и вечно прекрасным царством земли и неба. Слияние с ними изживало печаль и горечь: ВлЯ бреду, бесприютен и сир, Но зато вся природа тАФ моя, Для меня наряжается мирВ». Это было лишь малой частицей поэтических свершений. Художник проникал в неведомое: встречал лесных Влсветлых девВ», которых Влне видывал глазВ», ловил Влв лепетанье Прозрачных тихих струй Безгрешное мечтанье, невинный поцелуйВ». И сам владел властью над могучими просторами:

И я заклятием молчанья

Воззвал к природе,тАФ и она

Очарованью заклинанья

ВаБыла на миг покорена.

Таинства вольной красоты открыла поэзия Сологуба. Но отнюдь не ради чистого эстетизма. О возвращении естественности, гибкости, богатства человеческим чувствованиям и отношениям мечтал поэт.

Люби меня ясно, как любит заря,

Жемчуг рассыпая и смехом горя.

Люби меня тихо, как любит луна,

Сияя бесстрастно, ясна, холодна.

Люби меня просто, как любит ручей,

Звеня и целуя, и мой, и ничей.

Личность, освобожденная от любых унижений, социальных пут, развивающая свои природные потенции,тАФ вот идеал Сологуба. В смелых ассоциациях человеческой души с душой земного мира воплощен этот идеал в поэзии. В прозе, прежде всего в романах ВлМелкий бесВ», ВлНавьи чарыВ», Сологуб более пристально, с острой иронией взглянул на вымороченную действительность, опустошенных людей, а во втором романе тАФ и на разрушительную стихию первой русской революции. Но мечта о торжестве доброй воли, очищении от скверны уродливых устоев выражена в ВлНавьих чарахВ» особенно раскованно, средствами оригинальной фантазии. За гранью порочной реальности писатель хотел найти светлое царство духовной гармонии, раскрепощения личности. Поэтому не пожалел красок на создание таинственной, подвластной лишь любящим сердцам Влобетованной землиВ».

Неисчерпаемой мечте старших символистов А. Белый противопоставил мысль о Влпоследнем боеВ» тАФ Влреволюции духаВ». Поэтому и называл свой кружок ВларгонавтамиВ», как бы предпринявшими, подобно древним грекам, путешествие за золотым руном тАФ солнцем нового дня. Уже в ранних прозаических ВлСимфонияхВ» А. Белый отразил наступление на земное зло божественной гармонии, восход Влсолнца любвиВ», победу свободного духа. В поэзии царствовали предчувствия Влрадости духовнойВ», Влблизкой, священной войныВ», вера в ВлАрго крылатогоВ». Мир щедро был расцвечен ВлзлатосветнымиВ», ВллучезарнымиВ», Влпурпурно-огневымиВ», Влпьяняще багрянымиВ» красками. Тем не менее в лирических откровениях А. Белого звучали и другие напевы тАФ грустные, страдальческие. Проступали знаки драматически несовершенного земного опыта: Влв сердце бедном много зла сожжено и перемолотоВ», Влжизнь в безвременье мчится пересохшим ключомВ». Лирический герой остро ощущал тяжесть принятого на себя испытания:

Среди ландышей я тАФ

Зазиявший, кровавый цветок.

Не колышется больше от мук

Вдруг застывшая грудь.

Чувство усиливающегося одиночества, наплыв Влмистических ужасовВ», которые А. Белый угадывает в душной атмосфере времени, рождали новый мотив тАФ ВлбегстваВ»: ВлИду. За плечами на палке дорожный висит узелокВ». Среди Влвольных просторовВ», за чертой Влгрохочущего городаВ» начался поиск новых ценностей, обостренный впечатлениями от революционных бурь 1905 года. Тогда-то и появился в сознании А. Белого поэтический образ околдованной злой волей Влспящей красавицыВ» тАФ родины.

По собственному признанию, поэт был захвачен Влтягой к народному духуВ». В его глубинах почерпнул надежду на пробуждение России. Вместе с тем сопереживание разоренной стране нарастало до болезненного потрясения. Тема русской земли, ее калек, арестантов, жандармов была развернута в обилии ВлговорящихВ» деталей (Влгорбатые поляВ», Влскорбные склоныВ») и емких символов: цепкого, колкого бурьяна; откосов, над которыми Влкосами косят.. людейВ». Стихи открывали трагический мир человека, отчаявшегося, способного прорыдать свою муку Влв сырое, пустое раздольеВ» родины.

Мироощущение лирического героя имело разные истоки. Один тАФ гибнущая деревни с Влжестокими, желтыми очами кабаковВ», Влнемым народомВ», Влзлыми поверьямиВ», Влубогими стаями людейВ». Герой как бы вбирает в себя общие страдания:

Мать Россия! Тебе мои песни,тАФ

О, немая, суровая мать! тАФ

Здесь и глуше мне дай и безвестней

Непутевую жизнь отрыдать.

Не менее страшно царство масок, маскарад призрачного веселья, вакханалия мертвецов-двойников в городе. Слышатся стоны: Влисцели наши темные душиВ». А по пустым залам бежит Влкрасное доминоВ» Влс окровавленным кинжаломВ», предвещая катастрофу.

Сам герой ощущает себя под тяжелыми могильными плитами либо падающим Влна сухие стебли, узловатые, как на копьяВ». И все же надежда не гаснет:

Я, быть может, не умер. Быть может, проснусь..

Среди Влслепых силВ», мыслей о Влнебытии безгрезномВ» вдруг снова Влвещие смущают сныВ».

Наиболее полно эти сны расшифрованы в романе ВлСеребряный голубьВ», главной его теме тАФ любовного слияния поэта Дарьяльского и крестьянки Матрены, т. е. единения интеллигенции и народа. Земляная, нутряная могучая Русь завораживает Дарьяльского своим дивным, магнетическим взором. А сердце Матрены зацветает Влнебывалым цветомВ». Но союз их недолог. Темную дикарскую стихию не может преодолеть герой и гибнет, не реализовав свой светлый идеал.

Отрицая социальный путь развития А. Белый уповал на силу мистической любви. Она должна была возродить ВлспящуюВ» духовную энергию народа, объединить ее с достижениями культуры. На сложные запросы эпохи А. Белый ответил вольным их преломлением сквозь Влмагический кристаллВ» мечты о полной гармонии. Что ж, такой вариант будил и будит волнующее влечение к художнику. Во-первых, потому, что он сконцентрировано, эмоционально выразил вечный, нередко в наши дни унижаемый смысл отношений народа и интеллигенции. Во-вторых, А. Белый по-новому раскрыл неразрывную нравственную связь между любовью, красотой, справедливостью.

Через несколько лет А. Белый создает новый роман ВлПетербургВ». Этому произведению предстояла большая жизнь в читательском сознании, вплоть до наших дней (в последние годы оно несколько раз переиздавалось и раскупалось мгновенно). Немудрено. Богатство впечатлений о времени, оригинальная концепция истории, яркий образный строй, блестящие стилевые находки тАФ все привлекает внимание. И будит мысль, чувство.

О чем же ВлПетербургВ»? ВлЛетящая в пустоту культураВ» тАФ вот главная его тема. Каждую историческую эпоху А. Белый воспринимал как определенный тип духовной атмосферы (уровень культуры), обусловленной и воплощенной искусством. Поэтому творчество русских классиков для автора романа есть высший показатель состояния прошлого. ВлПетербургВ» и строится на реминисценциях, образах Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого.

Можно представить, каким красочно-анекдотичным и остро ироничным был воссозданный мир. Евгений из ВлМедного всадникаВ» превратился в душевнобольного Дудкина; любовная сцена из оперы ВлПиковая дамаВ» тАФ в дурной анекдотец. Тема гоголевского ВлНевского проспектаВ» обернулась мотивом Влползущей, голосящей многоножкиВ». Сложный, во многом драматичный образ Каренина из романа Толстого снизился до фигуры заводной куклы Аблеухова-старшего, а трагедия Анны Карениной тАФ до плотских развлечений Анны Петровны. Остропсихологические конфликты ВлБесовВ» Достоевского подменились Влмозговой игройВ». Сопоставления можно продолжить бесконечно. Их средствами А. Белый передал кризис своей современности, когда все противоречия прошлого достигли последней черты.

В ВлПетербургеВ» тАФ цепная реакция ущербных побуждений, стихийных процессов тАФ Влвихрей сознанияВ». В их лоне созрели уродливые плоды индивидуализма, нигилизма, анархизма, агностицизма, механицизма. Государственная ВлполитикаВ» и революционная практика как равно болезненные явления отвергнуты автором. Но тем сильнее волнует его мечта о духовном возрождении России, о новой Калке ее спасения. Для А. Белого будущее, как он сказал по окончании романа, связано с пробуждением национального самосознания тАФ Влподлинного выражения культурыВ». Функцией такого жизнестроения и должно было обладать новое искусство.

Русский символизм в лучшей своей части был отмечен не только пафосом созидания, но питался несомненным интересом к общественности, хотя и религиозно окрашенной.

С МЕЧТОЙ О ВлШЕСТОМ ЧУВСТВЕВ»

Акмеисты провозгласили себя выразителями нового времени, преодолевшими эстетику символизма. По периоду возникновения (начало 1910-х годов) по самохарактеристике образовавшаяся группа могла претендовать на такое звание. По существу избранной программы она уступала символистским заветам в утонченности поиска. В одном организаторы акмеизма были правы. В общественной атмосфере 1910-х годов уже невозможно было отстаивать сверхчувственное прозрение души мира. ВлОткрытиеВ» пора было проверить. Но с отказом от провидческого назначения творчества было сказано ВлнетВ» многим достижениям предшественников. Речь, разумеется, идет отнюдь не о поэзии больших художников, а только об акмеистических декларациях.

Программных выступлений было несколько, и разность позиций в них тоже существовала. Веское слово о новом объединении сказал Н. Гумилев. Он наметил две тенденции, обозначив их терминами ВлакмеизмВ» (акме тАФ высшая степень чего-либо, цветущая пора) и ВладамизмВ» (мужественный взгляд на жизнь). Приняв ВлотцаВ» тАФ символизм, Гумилев провозгласил главный отличительный признак новой группы. Предлагалось всегда помнить о непознаваемом, но не оскорблять его догадками, опираться на Влдетски мудроеВ», Влдо боли сладкое ощущение собственного незнанияВ». Самоценность реальной жизни утверждал Гумилев.

С. Городецкий тоже высказался за планету ВлземляВ», Влборьбу за этот мир, звучащий, красочныйВ». Но пошел, к сожалению, далее, приветствуя отказ от наслоений тысячелетней культуры. На этой почве был пропет дифирамб тем, кто Влвнял себяВ» как зверя, воспел малый миг сущего. В результате эстетизировались сомнительные ценности М. Зенкевича, В. Нарбута: микрокосм человеческого тела, образ керамических горшков. Смысл поэзии, безусловно, был снижен.

В акмеистической группе состояли: Н. Гумилев, А. Ахматова, С. Городецкий, О. Мандельштам, Г. Иванов, М. Зенкевич, В. Нарбут. Наметился круг сочувствующих: М. Волошин, М. Кузмин, Б. Садовский, др. Творчески все они были совершенно неоднородными. Для талантливых художников декларации акмеизма вряд ли сыграли существенную роль. Подлинные мастера шли своим оригинальным путем.

И все же.. Некий общий ориентир был. Отнюдь не случайно говорила А. Ахматова, что ей, Н. Гумилеву многое ВлподсказалВ» И. Анненский, русский поэт рубежа веков, далекий от любых объединений, одинокий в своих исканиях смысла жизни и искусства.

Творчество Анненского проистекало, как всегда и у всех, от его внутреннего настроя. В данном случае тАФ от ощущения своей неслиянности с реальностью, предчувствия мучительной краткости радужных чувств, готовых каждую минуту обернуться противоположными. Вот почему вдумчивый взгляд был прикован к мигу, к подробностям окружения. Они стали выразителями текучих, изменчивых переживаний или образом-символом какого-то внутреннего состояния. Осваивался язык одухотворенной предметности.

Хочу ль понять, тоскою пожираем,

Тот мир, тот миг с его миражным раем..

Уж мига нет тАФ лишь мертвый брезжит свет..

А сад заглох.. и дверь туда забита..

И снег идет.. и черный силуэт

Захолодел на зеркале гранита.

В ВлмгновенномВ» и зримом бытии таится у Анненского скрытый трагизм сущего. Неожиданной больной нотой прорывается это предчувствие. Поэтому оно острее ранит наше сознание. После созерцания плавных облаков тАФ

А к утру кто-то нам, развеяв молча сны,

Напомнил шепотом, что мы обречены.

Анненский тАФ кудесник, открывающий самые непредсказуемые зрительные ассоциации: буран тАФ Влмеж небом и землей протянутые струныВ», слезы тАФ Влсами звезды, но уставшие горетьВ». Не менее необычны внутренние состояния человека, несущего в себе Влощущение провалаВ», Влследы несбыточно-дальней грезыВ». Такая поэтическая способность и позволяет открыть глубины видимого, обычного.

Не ради, однако, поклонения этому внешнему миру. Так воплощаются утонченные духовные процессы, переданные не менее утонченными средствами:

У раздумий беззвучны слова,

ВаКак искать их люблю в тишине я!

ВлБеззвучные раздумьяВ» начинают звучать, неуловимые сокровенные переживания обретают свою, особую жизнь, когда идет поиск Вллучей иной звездыВ», перебираются Влвсе ладыВ». Или лирический герой созерцает, как в Влпустыне мираВ» тАФ

Где мир тАФ мираж, влюбилась ты

В неразрешимость разнозвучий

И в беспокойные цветы.

В трагическом одиночестве поэт взлелеял свой дар предугадания небывалых переливов, напевов, линий. Пересоздал реальный мир по своим собственным законам, чтобы найти родную среду для обитания души. Неудивительно, что творчество слилось с таинствами самой природы. Наверное, никто не смог бы сказать о своем стихе так, как сказал Анненский:

И не знаю, кто он, чей он,

Знаю только, что не мой,тАФ

Ночью был он мне навеян,

Солнцем будет взят домой.

Эстетическими, нравственными ценностями щедро напитал поэт свое и наше существование.

Таинство, по слову Анненского, Влполусвета-полутьмыВ», Влнедосказанность песни и мукиВ», как близкое себе откровение, приняла Ахматова. Неожиданность предметных ассоциаций, раскованность ВлвещныхВ» красок Анненского получили яркий расцвет в поэзии Гумилева.

Влекущий и неповторимый мир Гумилева и Ахматовой будет представлен в самостоятельных разделах.

Другие поэты акмеистического кружка начинали с иных, суровых интонаций. Да это и понятно. Шел поиск своего пути, своего ВляВ» в сложной, зыбкой атмосфере. Скорее всего, именно потому так сильно было притяжение к конкретным реалиям окружающего. В соотнесенности с ними протекало самопознание личности. Искренне, не без мучительных эмоций писал об этом О. Мандельштам.

Его лирический герой остро переживает внутреннюю, душевную неуютность. В таком настроении причудливые подозрения вдруг обретают вещный облик, часто пугающий, поскольку болезненные изломы сообщаются даже природе:

Что если над медной лавкою,

ВаМерцающая всегда,

Мне в сердце длинной булавкою,

ВаОпустится вдруг звезда?

Иногда мрачная мысль выразительно воплощена в деталях безрадостного пейзажа:

Я вижу месяц бездыханный

И небо мертвенней холста;

Твой мир, болезненный и странный,

Я принимаю, пустота.

Мертвенности, странности, опустошенности тАФ всем этим болезненным состояниям души тАФ Мандельштам находил точное соответствие, зорко найденное в объективной реальности. Противоположного поиска нет. Конечно, не потому, что поэт не видел ликующих картин. Просто они не вызывали сопереживания: самоощущение лирического субъекта оказалось болезненным. А если и появлялись малые признаки иного самоопределения, то ассоциировалось оно с ненатуральными, искусственными (не обладающими подлинной силой) красками и венчалось снова спадом:

Я блуждал в игрушечной чаще

ВаИ открыл лазоревый грот..

ВаНеужели я настоящий

ВаИ действительно смерть придет?

Мандельштам тяготел к литературным, музыкальным, театральным реминисценциям. Тоже неслучайно. В искусстве изыскивалась возможность приобщения к ценностям. И здесь многое останавливало на себе авторский взгляд. Но и только. Чужое не впечатляло. Об этом сказано сразу: ВлНи о чем не нужно говорить, ничему не следует учитьВ» тАФ Влтемная звериная душа и печальна так и хорошаВ». Речь не об отрицании культуры, а о разрыве с ней неудовлетворенного, ищущего ВляВ». Лишь обычное течение жизни успокаивает:

В спокойных пригородах снег

Сгребают дворники лопатами

Я с мужиками бородатыми

Иду, прохожий человек.

Мандельштам владел тонким мастерством создания тревожной, даже катастрофической атмосферы. Из внешне будто обыденных реалий складывается страшный, ВлперевернутыйВ» мир, когда Влна веки чуткие спустился потолокВ», Влмерцают в зеркале подушки, чуть белея. И в круглом омуте кровать отраженаВ». Мучительна, видимо, для поэта способность смотреть на текущую жизнь глазами боли и тоски. Но он мужествен. Может быть, потому, что всегда находит действенное средство для ВлзаклинанияВ» диссонансов. Мандельштам имел право воскликнуть: ВлЯ научился вам, блаженные слова!В» Его образ действует магически: Влморской воды тяжелый изумрудВ», Влночью долгой Мы смесь бессолнечную пьемВ».. Слово спасает, охраняет:

Мне не надо пропуска ночного,

Часовых я не боюсь

За блаженное, бессмысленнее слово

Я в ночи январской помолюсь.

А как же жизнестроение? Где открытие акмеистами зримой красоты, предсказанное С. Городецким? Открытия были: преображение мук ВлнелюбвиВ», ВлневетречиВ» в полет птицы-песни у Ахматовой. Поэзия Влдальних странствийВ», мечты сделать Влскудную землюВ» тАФ Влзвездою, огнем пронизанной насквозьВ» тАФ у Гумилева. Ощущение Влглаза, лишенного векВ» тАФ для бесконечных поисков земных мощи и красоты тАФ у Волошина. Мандельштам донес свое, печальное тАФ изжитость прежних упований, обманчивость светлых лучей; строительству предпослал разрушение. И сделал это впечатляюще.

Акмеисты впервые заикнулись об освобождении от культуры. Футуристы сделали это положение основным лозунгом в своем эпатаже читателя. Их декларации были ограничены отрицанием искусства прошлого. Достаточно вспомнить названия сборников и манифестов: ВлПощечина общественному вкусуВ», ВлДохлая лунаВ», ВлДоители изнуренных жабВ».. Или тАФ откровения Д. Бурлюка: ВлПускай судьба лишь жалкая издевка, душа тАФ кабак, а небо рвань..В» А себя не побоялись назвать футуристами (футур тАФ будущее), т. е. создателями нового искусства. Много было здесь наносного, несерьезного. Но основное ядро составляли все-таки поэты, действительно мечтающие о слове, могущем выразить быстротечную мятежную современность со светлой перспективой развития. Рядом с В. Маяковским (его творческие открытия осмыслены в самостоятельной главе) эту позицию твердо отстаивали В. Хлебников, В. Каменский, Н. Асеев.

Дарование В. Хлебникова, по его же выражению, ВлбудетлянинаВ», было ярким, хотя особого, ВллабораторногоВ» свойства. Хлебникова увлекла идея соотношения временных пластов: от далекого прошлого, минуя XIX век, к грядущему. Так появилась тяга к ВларханеологизмамВ» с учетом правил русского словообразования, к подбору и разгадке слов по звуковому их родству тАФ для создания нового языка, содействующего в будущем сближению народов.

Творчески Хлебников определяется в годы первой мировой войны. Ее разрушительный характер он осмысливает сложным путем: от общечеловеческого к историко-национальному и только затем к социальному. Этот подход позволяет слить воедино широкие понятия с микрочастицами конкретных картин. Возникают яркие образы: Влглаза войны с родиной на устах и уставом военно-полевых судовВ», Влвойна-соломорезкаВ», Влвойско песенВ» в поединке с прибоем мирового Влторга, рынкаВ». Звукосочетанием, подбором неожиданных синонимов поэт достигает большой выразительности. Постепенно прорастает в его творчестве первых послеоктябрьских лет тема революции как деятельности ВлтворянВ», лепящих Влглину поступковВ» Влв свободной землеВ», строящих новую культуру отношений.

В. Каменский, напротив, был свободен от любых логических построений. Футуризм интересовал его возможностью Влколоколить в бесшабашностьВ», проявить Влволю расстегнутуВ». Творчество понималось как размах вольной силы и соотносилось со Влстихийной странойВ». Отсюда устойчивый интерес к Степану Разину. Этот образ у Каменского необычен, ибо объединял в себе черты одаренного певца и удалого бойца. В союзе поэзии и борьбы угадывал Каменский особое духовное состояние и своего времени. Неудивительно поэтому стремление спеть новую песню, найти новые ритмы и краски для образного выражения бурлящего жизненного потока, проторяющего для себя широкое, свободное русло.

Велика власть художественного слова в русском искусстве начала нашего столетия. Необычной мелодикой, оригинальным образным строем захватывают поэзия, проза, драматургия. Есть даже нечто сходное в тяге к новым формам совершенно различных художников. Означает ли это и общность, пусть частичную, их мироощущения? Думается, да.

В творчестве А. Блока долго и противоположно толковали повторяющиеся странные строки.

В драме ВлРоза и крестВ»:

Сердцу закон непреложный тАФ

Радость тАФ Страданье одно!

В лирическом цикле ВлКарменВ»:

..Все тАФ музыка и свет: нет счастья, нет измен..

Мелодией одной звучат печаль и радость..

Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.

Радость и страданье, печаль и радость тАФ одно. Что это: пессимизм или, того обиднее, равнодушие к чувствам? Нет, конечно.

Блок пришел к необходимости вечного душевного движения, своей энергией переплавляющего боль, горечь, утраты в свершение, счастье открытия. Глубина переживания давала возможность понять эту метаморфозу, т. е. соотнести между собой ее слагаемые. Таким выглядит блоковский человек. Он современник и соотечественник своего создателя. И тАФ носитель вечной, всеэпохальной мудрости, вне которой сущность бытия останется полностью непостигнутой.

Этот образ так или иначе соприкоснулся с героями Куприна и Андреева, Бунина и Горького, Ремизова и Зайцева.. У каждого освоение мира шло своим путем и приводило к неповторимым итогам. А внимание к духовным тайникам личности, открывающей в страданиях росток новой жизни, было одинаково всеподчиняющим.

К тем же прозрениям тяготела Ахматова. Измученное одиночеством сердце ее героини оказалось способным на полет Влбелой стаиВ» песен. Даже тАФ на признание никому доселе не известной духовной связи:

Есть в близости людей заветная черта,

Ее не перейти влюбленности и страсти..

Мечта о новых возможностях человека вдохновляла поэтов. Позже Гумилев назовет ее Влшестым чувствомВ», во имя которого Влкричит наш дух, изнемогает плотьВ».

Предощущение Влшестого чувстваВ» дало настрой всей литературе эпохи. Не о нем ли и сейчас Влкричит наш духВ»?

Вместе с этим смотрят:

"Грусть и святость" (Поэтическое богословие Николая Рубцова)

"Донские рассказы" Михаила Шолохова

"Живопись слова" в японской поэзии

"Записки из подполья" как исток философии экзистенциализма Ф.М. Достоевского

"Симплициссимус" Г. Гриммельсгаузена как роман воспитания