Общинность, соборность и персонификация

С рассуждениями об исторических судьбах России, ее предназначении тесно связаны столь модные в современном политическом словаре понятия как «общинность» и «соборность», употребляемые к месту и не к месту. Это требует точного определения используемых терминов, так как в зависимости от вкладываемого в них содержания, они могут иметь разнонаправленный характер, подтверждать или, напротив, опровергать выдвигаемые положения.

Было бы бессмысленно и антиисторично отрицать роль и значение вышеупомянутых факторов (впрочем, как и многих других, неупомянутых по причине ограниченной печатной площади). Однако рассматривать их необходимо в реальном контексте, как российском, так и общеевропейском, не преувеличивая их влияния на развитие общества и государства.

Общинная теория, сложившаяся в середине — второй половине ХIХ века, прежде всего в Германии, была воспринята в России как обоснование антибуржуазных концепций общественного развития. При этом славянофилы идеализировали общину как олицетворение истинно русских устоев, связанную с феодальным прошлым, а революционные демократы видели в ней основу для построения общинного социализма. Эта феодально - социалистическая интеллектуальная мешанина господствовала в отечественной общественной мысли вплоть до революции 1917 г. Затем начались продразверстки, комбеды, разрушение широко разветвленной кооперации — закупочной, сбытовой, производственной, и, наконец, коллективизация, добившая не только аграрное производство, но и основную производительную силу — крестьянство, с его традициями и мироощущением.

В странах Южной Европы, переживших период развитого рабовладения, община в исторически короткие сроки была поглощена феодальным поместьем. Там, где рабовладение не получило распространения — Германия, Англия, Скандинавия, славянские государства, община сохранялась, оказывая сопротивление внешнему давлению и, в то же время, приспосабливаясь к изменяющейся окружающей среде. Как в свое время писали классики, община являлась «единственным очагом народной свободы и жизни». Поэтому для ее разрушения понадобилось государственное вмешательство — огораживания в Англии, триаж Франции, столыпинская реформа в России.

Понятие «община» является неотъемлемой частью христианской традиции, вошедшей в культурный код народов, принадлежащих к евроатлантической цивилизации. В наибольшей степени общинные идеалы укоренены в социальных слоях и группах, сохранивших связи с аграрным укладом, что не умаляет их значения для нормального функционирования всех общественных институтов современного общества. Об этом свидетельствует то, непропорциональное численности и доле в ВВП, внимание, которое все развитые страны уделяют собственному крестьянству.

Своеобразие отечественной истории — насильственная консервация устраивавшей самодержавие, но изжившей себя формы общинности, затем такое же насильственное, но запоздавшее на десятилетия разрушение общины в начале ХХ века, несамостоятельная, вплоть до конца 80-х годов ХХ века роль православной церкви, как публичного выразителя общинной идеологии, уже упоминавшиеся социалистические эксперименты в сфере сельского хозяйства и жизни крестьянства в целом — все это дискредитировало саму идею общинности и способствовало распространению индивидуалистических ценностей, ориентированных прежде всего на личностный успех.

Из вышеизложенного очевидно, что Россия не обладает монополией или исключительными правами на понятие «общинности» и, теоретически, обусловленную этим, высокую духовность, дающую какое-либо моральное преимущество перед другими европейскими цивилизациями, что подтверждается их прошлой и настоящей историей.

Призывы вернуться к «соборности» и «общинности», воспринимать православие как единственную скрепу русской государственности столь же непродуктивны, как попытки царизма после 1825 г. опереться на уваровскую формулу «самодержавие - православие - народность». Не решавшая ни одну из реально стоявших перед страной проблем, эта идеологема позволяла объявить все, что не вписывалось в достаточно ограниченные правительственные схемы, подрывающим устои. Результат, в виде итогов Крымской войны, не заставил себя ждать. Непоследовательность провозглашенных преобразований, нежелание «поступаться принципами» — к итогам войны русско-японской и революции 1905 г. Молчаливое неприятие, а затем активное противодействие столыпинским реформам — к Первой мировой войне и революциям 1917 г.

Распространенное убеждение в том, что общинность и соборность являются русским «секретным оружием», которое ляжет в основу некоей альтернативы утратившим историческую перспективу ценностям Запада, и поможет России вновь проложить путь всему человечеству, представляется, мягко говоря, «высосанным из пальца». В отношении к детям, старикам, инвалидам, неимущим, такому нематериальному сюжету как собственная история, и такому материальному как собственный труд, размаху благотворительности, добровольческого движения России пока нечего предложить Западу. Соборность, если понимать под этим коллективную выработку «судьбоносных» решений, рассматриваемая ретроспективно, также не представляется вдохновляющим примером, особенно в период ХVIII-ХХ вв., когда Запад, отнюдь не прямолинейно, но шаг за шагом продвигался по пути развития народовластия, в том числе такого важнейшего элемента как разделение и независимость различных ветвей власти.

Восприятие соборности как якобы органически присущего русской цивилизации примата государства над интересами общества и личности не отвечает реалиям отечественной истории. Подобный подход навязывался обществу и личности российским государством на протяжении всей его истории, вопреки пассивному, а, временами, активному сопротивлению — антифеодальные выступления ХVII- ХVIII вв., бунты ХIХ в., русские революции начала ХХ в., крестьянские и казачьи восстания 20-30-х гг. ХХ в. - на Дону, Тамбовщине, в Сибири, на Украине, в Средней Азии, на Кавказе. Представляется, что этот больной вопрос политического развития получил свое окончательное решение, по крайней мере, в теоретической форме с принятием Конституции 1993 г., практически его можно будет считать закрытым с построением гражданского общества.

Поэтому проблема не в демонстрации духовного превосходства и попытках кого-то чему-то учить. Вообще, «замеры» в сфере духовности вещь непонятная и более чем относительная. Необходимо последовательно и терпеливо восстанавливать утерянное за века самодержавия и крепостного права и десятилетия тоталитаризма историческое наследие свободных крестьянских общин и вечевых традиций, в том числе за счет развития сотрудничества светских и духовных институтов российского общества.

Важнейшим условием успешного решения этой задачи является возрождение российской деревни. При этом главное отнюдь не внешняя, «фольклорная» сторона вопроса, а становление жизнеспособного уклада сельской жизни с учетом всех реалий ХХI века.

К числу понятий, вырываемых из общеевропейского и общемирового контекста, объявляемых главными особенностями русской политической культуры, относится и так называемая персонификация, тяга к сильным личностям. Однако обращение к исторической практике показывает, что это явление имеет повсеместное распространение и характерно не только для традиционных, но и вполне модернизированных обществ. При этом устойчивые традиции парламентаризма отнюдь не являются панацеей. достаточно вспомнить 18 брюмера Луи Бонапарта или референдум 1958 г. о введении Конституции V Республики, или недоброй памяти события 1933 г. в Германии.

Вместе с тем, персонификация вещь достаточно эфемерная. Сравним, например, бешеную популярность Керенского весной 1917 г. с катастрофическим ее обвалом осенью того же года, или относительно недавний пример Ельцина от осени 1991 г. до осени 1993 г.

Известный политолог для подтверждения тезиса о персонификации вспоминает верноподданические чувства, переполнявшие Николая Ростова при виде императора Александра I. Однако значительная часть тогдашнего офицерства как на действительной службе, так и в отставке, придерживалась противоположных взглядов.

Не отрицая важной роли явления персонификации как в мировой, так и в отечественной истории, не стоит придавать ему гипертрофированного значения и приписывать какие-то магические свойства. Трудно найти историческую фигуру, более персонифицированную, чем Сталин. Однако разоблачение культа личности прошло практически безболезненно (за исключением студенческих волнений в Тбилиси), и вызвало больше проблем в т.н. «братских партиях», чем в КПСС.

< Назад   Вперед >
Содержание