11.2 Что такое виртуальная экономика?

Эта специфическая модель переходной экономики с легкой руки американских экономистов Клиффорда Гадди и Барри Икеса* получила название виртуальной экономики. Отечественные аналоги – экономика неплатежей, долговая экономика – казались недостаточно полными и образными. Основные особенности виртуальной экономики:
• взаимные неплатежи, т.е. просроченная кредиторская задолженность в больших масштабах, включая неуплату налогов и неисполнение обязательств бюджетами всех уровней, задержки с выплатой заработной платы;
• бартер, т.е. натуральный товарообмен. Существенно, что в оформлении бартерных сделок применяются иные, завышенные цены, отличные от сделок с денежными расчетами. Рубль при бартере идет как бы по более низкому курсу;
• взаимозачеты, особенно во взаимоотношениях с бюджетами: неуплата налогов прощается (зачитывается) в сумме недофинансирования из бюджетов. Цены во взаимозачетах также завышены, а курс рубля – занижен;
• применение денежных суррогатов – кроме КО, КНО, гарантий и поручительств Минфина, шедших на рынке с дисконтом, появлялись и различного рода местные и даже "заводские" деньги. Векселя, в том числе выдаваемые предприятиями без какого-либо ликвидного обеспечения, можно было считать одной из наиболее цивилизованных форм денежных суррогатов;
• расчеты наличными (в российском смысле, т.е. банкнотами), минуя банки или посредством нелегальных операций через легальные и нелегальные банки;
• долларизация, т.е. широкое применение иностранной валюты (более всего долларов) во внутренних расчетах и для тезаврации.
* Gaddy C.G., Ickes B.W. Beyond a Bailot. Time to face about Russian Virtual Economy // http // www.brook.cdu/fp/artcles/gaddy.l.htm. Сокращенная версия: Рынок ценных бумаг. 1998. Декабрь.

Все это формы замещения в обороте национальной валюты. При этом операции отражаются в отчетности в денежной форме в разных, несопоставимых ценах (либо не отражаются вовсе при расчетах наличными). Финансовая отчетность не позволяет составить представление о положении предприятий. Предприятие может иметь большую прибыль, но быть неплатежеспособным. Может быть убыточным, но реально располагать крупными средствами. Полная непрозрачность, мутная вода. Обстановка – благоприятная для злоупотреблений, но не для инвестиций и развития.
В анализе виртуальной экономики интерес представляют два вопроса:
• причины возникновения и длительного существования;
• механизмы функционирования.
Что касается причин, то в интенсивных дискуссиях по проблемам неплатежей и бартера указывались следующие главные:
1) недостаток ликвидности вследствие ошибочной монетаристской политики;
2) нерационально высокие номинальные контролируемые цены, особенно на энергию, побуждающие к бартеру, чтобы уменьшить эффективные цены;
3) уклонение от налогов;
4) неэффективная денежная и кредитная система;
5) присвоение ренты в денежных операциях коммерческими и финансовыми организациями посредством повышения трансакционных издержек сверх тех, которые достигаются при бартере и использовании денежных суррогатов;
6) недостаток серьезной промышленной реструктуризации с сохранением сектора неэффективных предприятий, неспособных воспроизводить добавленную стоимость и капитал, а также выполнять финансовые и социальные обязательства.
Этот список причин со ссылками на авторов приведен в статье Р. Эриксона и Б. Икеса*, где все эти причины объединены в две группы: а) плохая политика; б) плохая структура. По сути к группе б относится только причина 6 и отчасти 4. Остальное – плохая политика. На самом деле и группа б может быть отнесена к плохой политике, если учесть ту точку зрения, которая видит корень зла в нерешительности и непоследовательности в проведении реформ, в нежелании осуществлять жесткие меры по реструктуризации предприятий.
* Ericsson R.E., Ickes B.W. A Model of Russian's "Virtual Economy". Columbian University, 1999.

К этому списку из российских источников добавим:
7) спад производства и давление избыточных расходов, связанных с поддержанием занятости и мощностей. Экономия на масштабе, одно из немногих преимуществ планового хозяйства, оказалась утраченной*;
8) мягкие бюджетные ограничения, порождаемые бесплатным коммерческим кредитованием (х-синдром, по П.А. Карпову);
9) заинтересованность в теневых операциях вследствие неопределенности прав собственности и неэффективной их защиты.
* Белоусов А.Р. Кризис современной модели воспроизводства экономики России // Проблемы прогнозирования. 1997. № 4.

Рассмотрим причины, относимые к группе плохой политики.
Причина 1 – недостаток ликвидности, ошибочность монетаристской политики – не выдерживает критики. Можно сказать, что этот фактор непосредственно вызвал рост неплатежей. Но причиной продолжительного кризиса неплатежей и существования виртуальной экономики он быть не мог. Это видно из всего предыдущего изложения: больше эмиссия, выше инфляция, сильней демонетизация – и удавка неплатежей и бартера затягивается туже.
Причина 2 – завышенные цены на энергию и другие продукты естественных монополий. Дискуссии на эту тему, вызываемые представителями обрабатывающей промышленности (К.А. Бендуквдзе), были особенно популярны при правительстве С. В. Кириенко, составив одну из главных идей его антикризисной программы. Активным пропагандистом этой идеи был П.А Карпов, тогда первый заместитель председателя Федеральной службы по финансовому оздоровлению и банкротству, глава межведомственной балансовой комиссии. И эта причина представляется надуманной.
Достаточно сказать, что цены и тарифы естественных монополий были ниже мирового уровня: по газу – в 7 раз, по электроэнергии – в 6–8, по железнодорожным перевозкам – в среднем в 3-4 раза. С 1995 по 1998 г. они были заморожены, а железнодорожные тарифы даже снижались. Такая политика была оправдана борьбой с инфляцией, но отнюдь не тем, что цены и тарифы были завышены монополистами. Это видно из того, что именно в эти годы инвестиции в электроэнергетике и на железнодорожном транспорте пошли вниз в реальном выражении.
Если цены естественных монополий и были завышены, то только относительно возможностей потребителей – обрабатывающей промышленности и сельского хозяйства, которые большей частью оказались неконкурентоспособны в рыночных условиях. Именно они, а также ЖКХ образовали основу нерыночного сектора в российской экономике, тормозя развитие всех. Они нуждались в реструктуризации, которая задерживалась по социальным и иным причинам. Давление расходов, связанных с поддержанием занятости и мощностей (причина 7), – той же природы. Таким образом, в этом случае мы также имеем дело не с плохой политикой, а со следствиями плохой структуры.
То же можно сказать о причинах 3, 4,5 и 8. Это либо следствия плохой структуры, либо сама плохая структура, как в случае с неэффективной денежной и кредитной системой, которая только-только возникла. В других случаях плохая структура, не соответствующая рыночным условиям, создавала нетерпимое напряжение в своих слабых звеньях, заставляя правительство идти на компромиссы (мягкие бюджетные ограничения, эмиссия, неумеренные заимствования), а остальных агентов экономики – изыскивать схемы адаптации, позволявшие выживать. Длительность существования виртуальной экономики в России объясняется прежде всего глубиной структурных деформаций, самых больших из всех стран с переходной экономикой (не считая СНГ).
Неопределенность прав собственности и их плохую защищенность (причина 9) можно отнести на счет "плохой политики" приватизации. Возможно, если бы приватизация проводилась как-то более эффективно (честно сказать, не знаю как) или вообще не проводилась, заинтересованность в теневых операциях, а также возможности присвоения финансовой ренты (причина 5) были бы меньше. Но мне представляется, что изменения в поведении экономических агентов при любом переходе от полного огосударствления собственности к собственности частной не могли быть существенно иными, чем они оказались на практике. И это тоже в известном смысле проблема структурная. По сути Гадди, Икес, Эриксон приходят к тем же выводам, но с оригинальной их трактовкой в отношении политики Запада по поддержке российских реформ. К этому мы еще вернемся, но здесь важно отметить, что они предложили и модель механизма функционирования виртуальной экономики.
Модель состоит из четырех секторов. Два производственных сектора – энергетический (условно "Газпром"– G), производящий положительную добавленную стоимость, и обрабатывающая промышленность (М), которая производит отрицательную или низкую положительную стоимость. Эти два сектора предельно упрощенно воспроизводят главную структурную особенность переходной российской экономики – наличие в ней эффективного (рыночного) и неэффективного (нерыночного) секторов.
Другие два сектора – правительство и домашние хозяйства (население).
На рис. 11.1 изображена схема функционирования виртуальной экономики. Нерыночный сектор, представленный множеством нежизнеспособных предприятий, существует потому, что получает от рыночного сектора, представленного преимущественно естественными монополиями, топливо и энергию по заниженным ценам. Он также увеличивает неплатежи (долги) за поставляемую продукцию, не платит налоги и взносы во внебюджетные фонды, своим работникам платит заниженную зарплату, и притом с задержками.



Соответственно правительство, недополучая налоги, недофинансирует госзаказы и плановые расходы на содержание бюджетной сферы (в части материалов, энергии, инвестиций), а также расходы на зарплату в этой сфере.
G недополучает денег за поставляемую им продукцию, притом что продает ее на внутреннем рынке по заниженным ценам. Значительная часть его оборота с М идет в виде бартера. Поэтому он тоже недоплачивает налоги. Хотя труд его работников оплачивается выше и аккуратней.
Население имеет выгоды от заниженных цен на продукцию и от неуплаты налогов (значительная часть доходов уходит в тень), но зато в большинстве своем получает низкую зарплату и не вовремя, низкие пенсии, не обеспечивающие прожиточного минимума.
В работе Эриксона и Икеса показано, что для такой экономики в принципе существует два состояния равновесия. Одно – обычное, свойственное денежной экономике, другое – характерное для виртуальной экономики. Первое открывает возможности здорового развития и выгодней для общества в целом. Однако и во втором состоянии складывается баланс интересов всех участников игры, которые соглашаются жить в этом состоянии и не стремятся выйти из него.
Интерес M понятен, он выживает. Интерес G, который представлен как монополия, состоит в том, чтобы, соглашаясь на издержки виртуальной экономики, извлекать выгоду из своего монопольного положения, причем преимущественно не в денежной форме, но также через ценовую дискриминацию.
Кроме того, правительство может принудить G к сотрудничеству с М, как отмечают Гадди и Икес, путем закрытия доступа к выгодным экспортным рынкам, прекращения терпимого отношения к утечке капитала, ужесточения контроля через государственные пакеты акций или возврата к сомнительным случаям приватизации.
Выход на нормальное состояние равновесия возможен при реструктуризации. Но в каждый данный момент это оказывается невыгодно ни фирмам из М, ни из G. Фирмы, которые живут полностью в денежной экономике, несут потери в сравнении с теми, кто применяет бартер и неплатежи.
Правительство стратегически желает избавиться от виртуальной экономики, но в каждый данный момент это требует от него решений, которые будут вызывать трудности и сопротивление со стороны и М, и G, и населения.
И это при том, что население от этой ситуации несет наибольшие потери и долгосрочно, и даже краткосрочно. Однако оно неизбежно будет сталкиваться с переменами в образе жизни, которые всегда ожидаются с опаской, когда они достаточно заметны, порождают неопределенность или требуют каких-то усилий.
Это вербальная характеристика модели Эриксона – Икеса с некоторыми моими собственными комментариями, позволяющая избежать введения в текст математических выкладок.
Выводы авторов таковы:
1) виртуальная экономика – временное явление процесса перехода;
2) главная причина – структурные деформации советского периода;
3) виртуальная экономика может просуществовать несколько лет;
4) и все это время виртуальная экономика будет препятствовать реструктуризации, притоку инвестиций и экономическому росту.
Это осторожные выводы. В более ранней статье Гадди и Икеса они гораздо более жесткие. Там говорится, что русские не хотят расстаться с виртуальной экономикой, у них не хватает воли и решимости. Запад же, поддерживая виртуальные реформы кредитами, в то время как капиталы в больших размерах утекают из России, оказывает ей дурную услугу. Надо сказать русским: хотите жить так – живите, но без нас.
Напомню, все это происходило сразу после кризиса 1998 г., когда настроения на Западе круто изменились не в пользу России, как будто она была повинна в своем кризисе больше, чем, скажем, Корея или Таиланд.
На самом деле модель виртуальной экономики обладает отличными объясняющими свойствами: то, что она изображает, очень похоже на российскую экономику в 1993–1998 гг. Но выводы относительно устойчивости этой модели и ее причин оказались неверны, по крайней мере отчасти

< Назад   Вперед >
Содержание