Поиск новых форматов сотрудничества ЕС и России: переоценка «старых» принципов?

В истории взаимоотношений России и Европейского союза период 1990х - это этап, прошедший под лозунгом концепции ограниченной «европеизации». Подобное утверждение можно считать уже «классическим» как для отечественной науки о международных отношениях, так и для западных европейских исследований. Четкое распределение ролей на «субъекта» и «объекта» европейской политики было фактически предопределено состоянием российской экономики и тем содержанием внешнеполитического курса, которое выбрало российское руководство по окончании «холодной войны»: «демократическая солидарность» с Западными партнерами. Однако постоянное изменение международной среды, появление новых угроз международной безопасности, внутренняя эволюция, как России, так и Европейского союза неизбежно потребовали пересмотра уже сложившегося подхода.

Концепция ограниченной «европеизации» стала проявлять свою полную несостоятельность уже в конце 1990х годов, прежде всего потому, что Россия стала более активно претендовать на роль самостоятельного игрока, отстающего собственное видение принципов построения нового международного порядка. В рамках нового подхода к системе международных отношений, Россия пыталась снять главное противоречие, заложенное более ранней моделью сотрудничества: фактическое отсутствие права на самостоятельное определение направлений внутреннего и внешнего развития. Эти попытки нашли отражение в главном внешнеполитическом документе в отношении Европейского союза: «Стратегию развития отношений Российской Федерации с Европейским союзом на среднесрочную перспективу (2000 -2010 гг.)». Данный документ должен был окончательно подвести черту под иллюзией о том, что Российская Федерация вследствие своей экономической слабости, неспособности четко сформулировать свои национальные интересы может выступать лишь в качестве легко интегрируемым объектом политики Европейского союза.

«Стратегия развития отношений Российской Федерации с Европейским союзом на среднесрочную перспективу (2000 -2010 гг.)» была принята в октябре 1999. Появление данного документа стало важнейшим этапом в истории взаимоотношений России и Европейского союза. Частично этот документ был реакцией политической элиты на «Коллективную стратегию Европейского союза по отношению к России». Данная стратегия была принята в июне 1999 года на саммите в Кельне и подчеркивала последовательность и преемственность с ранее установленным подходом ЕС к взаимоотношениям с Россией. Для ЕС она имела скорее технический и прикладной характер, так как Европейский союз конца 90х годов сам находился в процессе наполнения конкретным содержанием своей внешней политики и политики в области безопасности. Амстердамский Договор 1997 года ввел в действие новый инструмент внешней политики Европейского союза: «коллективные стратегии». Однако для российского руководства «коллективная стратегия» с заявленными стратегическими целями: «построения открытой, плюралистической демократии в России, обеспечения стабильности в Европе и укрепления безопасности в мире» послужила хорошим стимулом для обозначения собственного вектора развития взаимоотношений с ЕС.

До 1999 у России отсутствовала детальная официальная позиция на цели и задачи сотрудничества с ЕС. Стратегия России в отношении Европейского союза раскрывала принципы, на основе которых новая политическая элита планировала развивать кооперацию с данным международным институтом. Документ можно назвать своеобразной попыткой предложить свое понимание формулы: «экономический интерес» – «выгода» – «ценности» во взаимоотношениях с ЕС. Российское политическое руководство стремилось четко обозначить собственные ценностные ориентиры как основу настоящего и будущего сотрудничества. В рамках «стратегического партнерства» Россия, прежде всего, «должна [была] сохранять свободу определения и проведения своей внутренней и внешней политики, свой статус и преимущества евроазиатского государства и крупнейшей страны СНГ, независимость позиций и деятельности в международных организациях». Вопрос о том, насколько подобный подход мог быть адекватно воспринят и учтен Европейским союзом в дальнейших отношениях с Россией, оставался открытым.

Документ явно отражал те изменения, которые произошли как внутри страны, так и в самой системе международных отношений в конце 1990х годов. Среднесрочная стратегия впервые символизировала отказ от традиционной схемы построения взаимоотношений, основанной на принятии политико-правовых и экономических стандартов Европейского союза как главного условия эффективной реализации сотрудничества. Документ содержал в себе положения относительно сближения экономического законодательства и технических стандартов, однако российская сторона подчеркивала, что подобный процесс не должен быть односторонним.

Налицо явное столкновение между стратегическими подходами Европейского союза и Российской Федерации по отношению друг к другу. Формула Европейского союза подчеркивает преемственность с «ограниченной концепцией европеизации», предложенной России в рамках СПС.

«Разделяемые ценности»: демократия, верховенство закона, права человека остаются главным условиям существования сотрудничества. Целью кооперации является достижение объективно совпадающих интересов двух сторон: торговля, экономическое сотрудничество и международная безопасность и стабильность. Главная проблема подобного подхода заключалась не в том, что определенные либерально-демократические ценности выступали в качестве основы сотрудничества, а в том, что за Европейским союзом могла закрепиться роль неформального арбитра в оценке степени приверженности России выбранным ценностям. Соответственно только Европейский союз мог определять шкалу оценки и варьировать ее в зависимости от изменений, как во внешнеполитической, так и во внутриполитической ситуации в России.

Российская сторона, напротив, с принятием среднесрочной стратегии открыто заявляла о своих амбициях мировой державы и наличии ресурсов, с помощью которых РФ могла влиять на складывающуюся систему безопасности на европейском континенте. Впоследствии данный подход был закреплен в обновленной концепции национальной безопасности от 2000 года. При таком восприятии «себя» в системе международных отношений невозможно было говорить о каком-либо принятии внешних принципов реализации собственной внутренней политики.

В среднесрочной стратегии российское руководство полностью отвергало попытки Европейского союза влиять на Российскую Федерацию через «политику постановки условий». Идея приверженности «разделяемым ценностям»: демократии, верховенству закона, правам человека как залога эффективного стратегического партнерства отсутствовала в данном документе. Стратегическое партнерство определялось через четко обозначенные «разделяемые» интересы, в число которых содействие внутренней политической трансформации РФ, тем более на основе диктуемых извне принципов и ценностей, явно не входило. Круг интересов РФ по отношению к ЕС включал в себя вопросы, представлявшие для России наибольшую значимость: прежде всего экономические аспекты взаимоотношений с ЕС и создание эффективной системы коллективной безопасности на континенте.

Взаимоотношения России и Европейского союза конца 1990х годов, казалось бы, декларативно совпадали относительно понимания объективно-существующих «интересов», реализация которых могла принести дивиденды обоим субъектам. Различия заключались в той роли, которая отводилась категории «общих ценностей» в формате сотрудничества ЕС-России. Европейская сторона упорно цеплялась за идею «обусловленности» стратегического партнерства «разделяемыми ценностями». Более того, в конце 1990х со стороны Европейского союза в формуле: «интересы» - «выгоды» - «ценности» чашу весов фактически перевесило стремление подчеркнуть значимость последнего компонента. Это было связано с началом второй Чеченской кампании на Северном Кавказе.

В декабре 1999 на саммите ЕС в Хельсинки «стратегическое партнерство» с Россией было заморожено (впервые в истории взаимоотношений). Европейский союз наложил вето на фонды программы «ТАСИС» и «Северное измерение», а также другие форматы кооперации с РФ. Однако, качественное изменение состояния всей международной среды, произошедшее после «11 сентября» 2001, неизбежно требовало подхода, который позволил бы управлять разногласиями на основе прагматизма и баланса интересов, пусть даже и при объективно существующих или декларируемых ценностных расхождениях.

Провозглашение глобальной войны с терроризмом в сентябре 2001 году и интенсивное сотрудничество России и США по данной проблеме привели к постепенному смягчению позиций европейских партнеров в вопросе «общих ценностей», и особенно соблюдения прав человека в Чечне и определения понятий «террорист» и «борец за свободу».

На изменение позиций институтов Европейского союза по вопросу «общих ценностей» должен был повлиять еще один фактор. Российская Федерация при двух сроках президентства В.В.Путина стала представлять сильную структуру государственной власти и президентского аппарата с интенсивно развивающейся экономикой, поддерживаемой высокими ценами на энергоносители. Реализация «политики постановки условий» с явным доминированием требования приверженности «разделяемым ценностям» по отношению к такому государству могла оказаться весьма трудоемкой и неэффективной. Более того, «жесткая линия» по вопросу «общих ценностей» была контрпродуктивной для решения проблем в тех областях, которые требовали от обеих сторон быстрого, а главное совместного реагирования.

Оценка периода конца 1990х начала 2000х годов во взаимоотношениях ЕС и России дает в целом основания утверждать следующее. На этом этапе оба игрока разделяли необходимость установления нового качества взаимоотношений, в формате «стратегического партнерства». Однако принципы построения этого партнерства являлись малосогласующимися между собой. Российское политическое руководство постоянно подчеркивало, что любое взаимодействие с Европейским союзом должно строиться на трех основных «китах»: свобода определения и проведения своей внутренней и внешней политики, независимость деятельности в международных организациях и равноправие.

Для Европейского союза подобный подход оставался неприемлемым. Он требовал не только отказа от традиционной философии «постановки» условий и демократической трансформации третьих стран, но и соответственно ставил вопрос о разработке нового современного механизма взаимодействия, основанного на изменившемся понимании Россией своего места в системе международных отношений. Трата времени и ресурсов на пересмотр уже сложившегося подхода не представлялась для Европейского союза целесообразной.

Процесс преодоления «концепции ограниченной европеизации» нашел свое отражение скорее в плоскости практической политики, чем на уровне международно-правовых документов со стороны ЕС. Де-юре европейская сторона четко придерживалась идеи «обусловленности» стратегического партнерства «разделяемыми ценностями», даже пытаясь подкрепить эту стратегию определенными практическими шагами, такими как замораживание фондов ТАСИС и «Северное измерение» в ответ на начало второй Чеченской кампании. Однако появление новых глобальных угроз безопасности, таких как транснациональный терроризм, требовало совместных решений и взаимодействия, а значит и большей гибкости в плане критики соответствия РФ «ценностному измерению» ЕС.

< Назад   Вперед >
Содержание