Три стереотипа

После длительного периода стагнации в 1990-е гг. возросло число либеральных демократий. Политическая конъюнктура стимулировала появление концепции Ф. Фукуямы, согласно которой современное социально-экономическое развитие скрывает универсальную логику капиталистической формы государства. Но как раз главная проблема современной теории государства — роль государства в либерально-демократических обществах. Анализ додемократических государств и вмешательства современных авторитарных режимов в социальную жизнь не вызывает особых трудностей. Здесь обычно имеет место концентрация власти в руках особых социальных групп (богачи, властители-собственники) и институтов (партия, армия, тайная полиция) и открытый (скрытый) контроль политического процесса в целом. В итоге воспроизводятся традиционные проблемы охраны правопорядка, государственных расходов, рациональности государственных решений и т. п.

Намного труднее описать вмешательство государства в социальную жизнь либеральных демократий. В них принятие политических решений формально (по конституции) принадлежит гражданам. Одновременно существуют властные центры и институты, обладающие самостоятельностью, инерцией, институционально-диспозиционными предрассудками и т. д. Поэтому современные либеральные демократии тоже стремятся к неограниченной власти над социальными структурами в рамках государственной территории, хотя формально связаны конституцией: «На практике либерально-демократическое государство с пресловутым контролем общества над государством и мнимым суверенитетом вынуждено сосуществовать с капиталистической экономикой и функционировать в культуре, в которой главным благом являются деньги. Они преобразуется в политическую власть и социальное влияние не только на национальном, но и на глобальном уровнях»110. В итоге отличие либеральных демократий от авторитарных и коммунистических режимов становится все более дискуссионным.

Сторонники конкурирующих теорий государства и общества по-разному решают указанное противоречие. Классические плюралисты признают самостоятельность государства даже при либеральной демократии: «Государства — это организации, которые монопольно навязывают другим организациям собственный способ решения споров в данном социальном пространстве. Последнее слово по спорным вопросам принадлежит тому, кто контролирует государство. Тот, кто контролирует государство, навязывает решения другим организациям на данном пространстве. В реальном мире государства фактически делают почти все, что делает организация. Любое государство — центр верховной власти данного общества. Оно принуждает подчиняться своим решениям все другие группы, тогда как последним запрещается применять насилие в отношении государства. Поэтому государство есть особый и исключительный социальный субъект»111.

Плюралисты выступают за самостоятельность политической сферы. Они предлагают осуществлять конституционную блокаду любых экономических сделок и финансовых операций, чтобы не допустить преобразования экономической и социальной власти в политическое и административное влияние и контроль. Плюралисты признают истинность положений теории элит и неомарксизма: рядовые граждане мало участвуют в политике; при либеральной демократии бизнес занимает структурно обусловленное привилегированное положение. Но плюралисты сформулировали новый аргумент в пользу автономии государства — высокая специализация труда в современном обществе.

Например, в концепции аутопойесиса Н. Лумана обосновывается идея радикальной автономии политико-административной, правовой, экономической и культурной систем, которые не подлежат никакому внешнему контролю. Политико-административная система должна постоянно взаимодействовать с другими автономными социальными подсистемами112. Этот аргумент не нов, поскольку повторяет на языке теории эволюции систем классическое плюралистское положение о разделении элит.

Неоплюралисты рассматривают автономию государства в контексте взаимодействующих политических систем, профессиональной социализации, интернализованных ценностей, специализированных механизмов политического контроля, планирования, политических технологий и локальных сложных систем. В этом случае госаппарат считается эквивалентом децентрализованных «систем открытия», характерных для отдельных рынков.

Новые правые считают плюралистическую политику причиной патологии капиталистического порядка. Вмешательство государства в социальную жизнь — главный симптом такой патологии. Однако после десятилетнего опыта правления политиков, пытающихся реализовать такой подход (тетчеризм и рейганизм), новые правые разделились на фаталистов и героев.

Фаталисты считают: «Никакие политические действия не уменьшат существующий рост расходов на правительство и государственный аппарат. Несмотря на это, правительства должны согласиться с общими выводами теоретического анализа»113. Фаталисты признают политическое значение групп интересов в деятельности неоконсервативных правительств, влияние политико-экономических циклов и рост требований избирателей в соответствии с кривой Лойфера.

Герои полагают, что «политический анализ новых правых позволит сильным политическим лидерам осуществить качественные изменения в отношениях общества и государства, поскольку рост государства не является отличительной чертой либеральных демократий. На этой основе следует отвергнуть императив Ф. Хайека о запрете принуждения. Взамен надо сделать общество независимым от детерминации социальным государством, поскольку государственные ограничения принуждают людей к свободе»"4.

Опыт частичной реализации идей новых правых в период правления М. Тэтчер и Р. Рейгана разрушил конгломерат дедуктивной теории и практического анализа политики. Произошла также стагнация марксистских объяснений теории элит. Либеральные и социал-демократические партии в практической политике перешли в оборону. Современная левая политическая мысль переживает период интеллектуального застоя, хотя постепенно возникают попытки его преодолеть. Сторонники государствоцентричных теорий элит по-прежнему полемизируют с социоцентризмом и подчеркивают автономию государственных чиновников. Тем самым радикализируется старый аргумент о разделении элит. Некоторые европейские марксисты описывают социально-экономические основания экономического застоя и политического консерватизма как следствие упадка послевоенной системы массового производства и потребления. Согласно такому подходу, государство — лишь одна из множества форм регуляции среднего уровня. Посредством государства императивы глобальной капиталистической экономики переводятся в социальное действие. Различия отдельных стран облегчают одновременный социальный контроль и децентрализованную политику.

Феминистская политическая мысль занята преимущественно критикой существующих подходов, но пока не создала особую теорию государства. Феминистские аналитики не проанализировали функционирование государства и его институтов на основе половых различий. Они ограничились изучением судебных решений в поисках половых предрассудков, характерных для систем судопроизводства, законодательства и социального обеспечения. Эти исследования вдохновлялись надеждой обнаружить постоянные следствия исторического и идеологического полового договора. Но мнимая нейтральность современного государства объясняется в терминах, напоминающих марксистское объяснение доминации внеклассового подхода в либерально-демократической политике: «Женщины — это объект социального угнетения в доправовой сфере. Прежде всего — в интимных отношениях, которые не связаны с государственными актами. Негативное либеральное государство может заинтересоваться их положением только в обществе равных — таком, в котором оно не нуждается. Веберовская монополия легитимного применения силы описывает государство как организованную единицу. На самом деле она характеризует власть мужчин над женщинами дома, в спальне, на работе, на улице и социальной жизни в целом. По существу, невозможно указать место, которое было бы свободно от такого описания. Мужчины суверенны в том смысле, в котором Остин приписывал суверенитет праву. Речь идет об индивидах и группах, указания которых традиционно выполняются и которые не обладают привычкой послушания в отношении любых других индивидов и групп. Мужчины — это группа, обладающая властью устанавливать право и подпадающая под "принцип признания". Именно этот принцип обеспечивает авторитет права»"5. Такое рассуждение просто ликвидирует государство как предмет исследования и объясняет причины отсутствия феминистской теории государства. Правда, феминистская мысль разработала дифференцированный понятийный аппарат (патриархализм, эксплуатация, ложное сознание, фаллоцентризм, разделение публичной/приватной сфер) и описала социальные, психологические и социобиологические основания войны как главного аспекта функционирования государства. Но все эти явления нельзя считать следствием только половых различий.

Аналогичное замечание высказано по адресу политической теории зеленых, в которой целиком снимаются различия государства и общества116.

Основанием мнимых различий между плюрализмом (неоплюрализмом) и взглядами новых правых, теориями элит и марксистской концепцией государства (а также аналогичных теорий государства) являются три стереотипных представления — государство-шифр, государство-страж, государство — ангажированный субъект. Они обладают неизменной структурой и постоянно используются в теориях и других формах политической рефлексии117.

Государство-шифр (или черный ящик) — это механизм накопления и передачи множества внешних влияний. Содержанием коммуникации могут быть требования избирателей, давление групп интересов (как считают плюралисты) или капитала (как полагают марксисты). В международных отношениях государство-шифр выступает средством выражения доминирующих внутренних интересов общества.

Государство-страж— активный автономный институциональный фактор, вмешательство которого всегда направлено на перспективные цели взамен непосредственного социального влияния. Плюралисты полагают, что без государственного вмешательства в выборы для поддержки определенных групп последние не имели бы никакого политического влияния, и требуют исключить такую поддержку. Неоплюралисты считают государство-страж особой профессионализированной машиной, которая позволяет постоянно получать желательные социальные результаты без непосредственного контроля со стороны граждан. Неомарксисты полагают внешнеполитическую самостоятельность государства необходимым условием перспективной функциональности капиталистического способа производства внутри страны.

На международной арене государство-страж реализует самостоятельную, но предельно идеологизированную концепцию национальных интересов. Основные социальные группы и общественное мнение внутри страны обычно поддерживают государство. Но эта поддержка отражает просто умение политических элит манипулировать электоратом. В международной политике национальные интересы тоже отражают точку зрения элит, а не общества. Граждане пока не в состоянии так формулировать свои социальные интересы, чтобы они (а не дипломатические, военные, разведывательные и другие государственные ведомства) определяли внешнюю политику. Но появление особых лиц и структур' по защите интересов общества (независимо от традиционных форм выражения и представительства) в некоторых странах фиксирует появление новой политической проблемы.

Государство-ангажированный субъект не доминирует над гражданским обществом, а связано с ним отношениями обмена материальными и финансовыми ресурсами. Плюралисты считают государство брокером, который при необходимости может принуждать других социальных субъектов, но не в состоянии принудить всех одновременно. Государство обслуживается персоналом с особыми частными интересами. Марксистская версия той же концепции сводится к утверждению: государство — это бесстрастный арбитр в борьбе классов; оно использует кризисные стратегии управления для достижения различных государственных (национальных) интересов. Однако во внешней политике государство реализует партикулярные интересы главных элементов госаппарата (военных, разведывательных и дипломатических ведомств), а также политиков, которые стремятся приобрести символический имидж «сильного лидера». С этими интересами связаны социальные интересы сотрудников ВПК, корпораций (заинтересованных в различной внешней политике), сегментов общественного мнения (ангажированных в решение вопросов внешней политики), СМИ. В итоге внешняя политика отражает изменения и доминирование внутригосударственных коалиций интересов.

< Назад   Вперед >
Содержание