МЕЖКОНФЕССИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ И ВОСПРИЯТИЕ ИСЛАМА в Японии

На протяжении всей истории человечества религия являлась непосредственным участником различных политических, экономических, социальных и культурных процессов. В настоящее время нельзя не отметить стабильную тенденцию к усилению влияния религиозных факторов на все стороны жизнедеятельности обществ в различных регионах мира. В частности, наблюдается тенденция возвращения религии в мир политики, происходит своего рода «религизация» политики. «Синтез религии и политики связывается, прежде всего, с исламом, который не просто утвердился в политической сфере, будучи одним из главных инструментов светских сил, а также ландшафтом, в котором вершится политика»!. Примером проявления подобной тенденции в немалой степени является и Россия, которая переживает, в первую очередь, возрождение православия.

В постсоветском российском обществе после крушения коммунистической идеологии образовался вакуум в духовной жизни народа, заполнить который устремились различные общественно-политические силы. Этот вакуум заполняется тем, что предлагают православие, ислам, буддизм, иудаизм. Однако самое активное участие в этом процессе принимает Русская Православная Церковь (РПЦ), тем более что одни увидели в ней союзницу в поисках путей формирования русской национальной идеи, а другие - в достижении конкретных политических целей.

Помня, очевидно, о том, что в условиях унитарного монархизма православная церковь была правящей, она уже в совершенно других социально-экономических и политических условиях пытается отстаивать свое преимущество перед другими конфессиями. «Православие стало приобретать особое значение культурного стержня и символа национальной идентичности. Политическим фактором является именно эта идентичность, а не религиозная практика. Идеологическая роль РПЦ как хранителя национальной традиции в реставрационной атмосфере 90-х годов была без возражения принята основными политическими силами... Само руководство РПЦ, по сути, все последние 20 лет способствует по существу нерелигиозному восприятию религии» . Обратим внимание на то, что для традиционного мусульманского населения России ислам играет такую же роль символа национальной самоидентификации, как и православие для русских.

В то же время, нельзя не отметить, что религиозный подъем порождает причины для возникновения многих проблем, решение которых не очевидно как для политиков, так и для представителей различных конфессий. Сама проблема межконфессионалъных отношений остро стоит во многих странах и регионах мира. Более того, религиозную окраску зачастую принимают социальные и политические проблемы. Отдельной темой в этой связи является использование религиозных мотивов различными экстремистскими силами.

На сегодняшний день совершенно очевидна взаимосвязь многочисленных политических и межэтнических конфликтов с религиозным фактором. Достаточно напомнить о конфликтах на территории бывшей Югославии; об арабо-израильском конфликте; о войне в Ираке (противостояние шииты-сунниты); о недавнем конфликте в Чечне и сохраняющейся напряженности на Северном Кавказе на территории Российской Федерации. Зачастую бывает непросто определить, лежат ли религиозные мотивы в основе таких конфликтов, или же сопутствуют им, а, возможно, служат своеобразным прикрытием и оправданием со стороны определенных сил. Однако было бы, по меньшей мере, легкомысленно отрицать значение религиозной составляющей современных глобальных процессов.

Следует, кроме того, отметить, что до сих пор многочисленные призывы к межконфессиональному миру, согласию и терпимости далеко не всегда и не везде находят благожелательный отклик, как на словах, так и на деле. Зачастую иноверцев в лучшем случае терпят, в худшем - подозрительность и неприязнь обретают активные формы. При этом вряд ли можно считать адекватными звучащие иногда утверждения об «агрессивности» или «экстремизме» той или иной религии. Дело, скорее, в том, кто именно и с какой целью пропагандирует и проводит жизнь те или иные доктрины той или иной конфессии в конкретном месте и в конкретной ситуации.

Удивительно широкая панорама религиозной жизни в современной Японии, где в полном согласии действуют все конфессии, свидетельствует о ее плюрализме и толерантности населения. Согласно официальной статистике на 2004 г., в стране насчитывается 108,6 млн. последователей (верующие и духовенство) национальной религии синто, 93,8 млн. - буддизма и 2,1 млн. христиан. Численность приверженцев так называемых новых религий, в том числе не зарегистрированных официально, не поддается точному определению. В общей сложности число адептов разных религий составляет около 214 млн. человек при населении численностью около 130 млн. человек. Это, на первый взгляд, парадоксальное явление объясняется тем, что японцы в большинстве своем считают себя одновременно и синтоистами и буддистами.

Своеобразен и метод составления официальной статистики в «Религиозном ежегоднике», который издается Управлением культуры министерства просвещения и науки. Само Управление культуры не занимается никакими подсчетами, а пользуется лишь данными, которые поступают с мест в Комиссию по религиозным организациям, входящую в его состав. Поэтому выпускаемый им ежегодник лишь отражает информацию, предоставленную различными религиозными организациями. Согласно территориальному принципу построения синтоистской общины, все проживающие в пределах деревни, поселка, городского квартала считаются прихожанами расположенного на данной территории синтоистского святилища. Это связано с древней традицией почитания божества-покровителя, обитающего в таком святилище. Одновременно каждый буддийский храм считает своими прихожанами все семьи, которые занесены в храмовые реестры или чьи предки захоронены на прихрамовом кладбище. Каждая семья выбирает буддийский храм, к которому она приписывается, по своему усмотрению. При подсчете прихожан буддийские священнослужители умножают полученную цифру семей на 2,5, чтобы получить примерное число индивидуальных верующих. Святилища и храмы общенационального значения действуют произвольно, причисляя к своим прихожанам чуть не все население страны, или определяя их по числу проданных амулетов. При таком методе подсчета в официальной статистике один и тот же человек учитывается нередко два, а то и три раза. Лишь христианские организации дают точное число верующих, поскольку учитываются лишь лица, принявшие крещение. К 31 декабря 2005 г. их насчитывалось 2 595 397 .

В настоящее время в стране существует 224 540 религиозных организаций (сюкё дантай) различных типов, национальных и региональных. Основную их часть (182 237) составляют культовые учреждения (храмы, церкви и т. д.), имеющие статус «религиозного юридического лица» (сюкё ходзин). Вне этого статуса существуют главным образом религиозные организации и общины, не связанные с тремя основными конфессиями, общим числом 24 803. В рамках трех основных конфессий статус «религиозного юридического лица» не имеют преимущественно общины «новых религий», общим числом немногим более 17 5005.

Официальная статистика не дает возможности в полной мере судить о действительной численности верующих, но она отражает специфику религиозной ситуации в стране, которая характеризуется синкретизмом, многообразием религиозных верований, сочетанием религии семьи и отдельного человека. Такое положение связано с особенностями исторического формирования религиозного сознания японцев. В широком смысле оно имманентно присуще как индивиду, так и народу в целом. Религия как догмат может исчезнуть, но религиозное чувство необычайно устойчиво, превалирует над формами и течениями и при этом лишь подпитывается богатством интеллектуального бытия общества. Отношение японцев к религии как к моральной ценности неоднозначно. В настоящее время, согласно опросам общественного мнения, удельный вес активных верующих, «воцерковленных» людей разных конфессий достигает чуть более трети численности населения. Однако большое число неверующих, точнее, пассивно верующих, нельзя воспринимать как отсутствие религиозности. Такое впечатление создается, если подходить с европоцентристскими нормами веры в единого Бога. Признание равноправия двух религий - синто и буддизма, а также морально-этического учения конфуцианства и даосизма, по мнению европейцев, свидетельствует о равнодушии японцев к религии, более того, об их неверии вообще.

Подобное непонимание характера религиозного сознания японцев во многом связано с тем, что христианство признает неукоснительную правоту только одной идеи, одной церкви и считает все остальное враждебным и чужим. Причем речь в данном случае идет не только о мусульманстве или иудаизме, но и о течениях внутри самого христианства. Особой нетерпимостью всегда выделялось православие. Его неизменно отличала «решительная борьба со всеми враждебными идеями и принципами... Враждебность к чужому соседствовала с сильным традиционализмом: все новое, даже в минимальных дозах, воспринималось в штыки, как идущее от лукавого. Иными словами, в народном сознании воспитывалось явное отчуждение от новаторства и творчества» .

В Японии же никогда не существовало единой, религиозной организации, подчиняющей и контролирующей всю жизнь человека. И религиозная жизнь японцев никогда не была сконцентрирована лишь на чем-то одном. Каждая семья, как уже упоминалось, была связана с синтоистским святилищем по месту жительства и причислялась к тому или иному буддийскому храму, согласно семейной традиции. Поэтому можно, пожалуй, определить синто как общинную религию, а буддизм - как семейную. Многие религиозные обряды совершались дома, в семье, без участия священнослужителей. Семья и дом были центром религиозной жизни. Религиозная деятельность большинства японцев в большинстве случаев осуществляется через обрядность, без осознания ее религиозного характера.

Сосуществование религий в стране уходит в глубокую древность. Эту идею постулировал еще в VI в. принц Сётоку: «Нет никакого противоречия в трех религиях. Синто... обращено к прошлому, а не к настоящему или будущему. О настоящем заботится учение Конфуция, которое имеет, однако, тот недостаток, что не глядит дальше вперед. Только буддизм раскрывает нам будущее человека. И так как будущим занят человек, он не мог в нашей стране пройти мимо буддизма» . Эта формула дает ключ для понимания того, как формировалось религиозное сознание японцев и их толерантность.

В основе религиозного сознания японцев лежит синто, хотя первоначально он не являлся религией в строгом значении этого слова, а представлял собой мозаику из разнообразных верований, культов, ритуалов и этических норм. Его можно рассматривать как форму мировосприятия и мироощущения. Магические обряды синто, связанные с культом природы, преследовали посюсторонние цели: регулирование погоды, обеспечение плодородия и других материальных благ, исцеление от болезней, изгнание злых духов и т. п. Таким образом, формировалось вполне прагматичное отношение японцев к религии, у которой они просили помощи в этом материальном мире.

Но одновременно в синто была сильна иррациональная, но имеющая огромную социальную силу сторона - культ предков, в котором отражалась иерархическая структура реального общества. Этот культ лег в основу концепции преемственности, идущей от богов-демиургов к земным богам, а от них - к легендарным императорам и далее к предкам ныне здравствующего монарха. Этой идеей пронизан историко- литературный памятник «Записи о деяниях древности» («Кодзики») , являющийся, что называется, Священным писанием синто. Этот памятник был составлен по указанию императора Тэмму, который понял необходимость укрепления императорской власти не только военным или экономическим, но и идеологическим путем. Таким образом, с древних времен в синто присутствовала идея государственности.

Японцы сжились с легендой о божественном происхождении своих островов, непрерывности императорской династии, что и сформировало одну из сторон их религиозного сознания. Император как первосвященник синто, обладающий магической силой общения с божествами, сохранял свое место в иерархии общества, даже будучи отстраненным от реальной политической власти. Во многом это способствовало сохранению роли национальной религии как общей для всех японцев идеологии даже в период укоренения и широкого распространения буддизма. В синто нет строго разработанных канонов и догм, у него нет конкретных основателей и пророков, что является неотъемлемым свойством любой мировой религии. Это делало его открытым для восприятия не только буддизма, но и конфуцианства и даосизма, а позднее и христианства. Именно буддизм и вся континентальная культура в целом оказали влияние на формирование догматики синто.

Буддизм не был воспринят населением как абсолютно чуждый элемент, поскольку, вовлекая людей в свою орбиту, не требовал отказа от прежних верований. В японском варианте он был близок существующему социальному порядку и традиционной системе ценностей. Более того, он дополнил местные культы рядом этических понятий, которые в них отсутствовали.

Буддизм первоначально был принят правящими кругами, которые увидели в нем идеологическую опору создания централизованного государства. Отсюда тесная связь японского буддизма с государственной властью. «Буддийская церковная иерархия - монахи и прелаты разных ступеней, - писал академик Н. И. Конрад, - представляла для Японии готовую модель феодального общества. Буддийские храмы и монастыри могли стать опорными пунктами для установления централизованной системы управления. Недаром в дальнейшем в Японии церковное и административное районирование страны полностью совпадало» . Распространению буддизма способствовало и то обстоятельство, что одновременно с ним в страну не было «ввезено» другой конкурентоспособной идеологии на государственном уровне, справедливо замечает буддолог А. Н. Игнатович!0.

Буддизм легитимировал власть, но и предъявлял ей довольно жесткие этические требования, что нередко вносило напряженность в их отношения. «Идеал “праведности” был для правителя удобен и опасен одновременно. Ведь любое несоответствие идеалу означало кризис легитимности, любая политическая неудача или даже неблагоприятные погодные условия могли привести к сомнению в благоприятной карме, и в любой момент духовенство могло перенести благословение на других претендентов на престол» . Но в японском варианте буддизма это было невозможно, поскольку, согласно синто, императорская династия существует в неизменном виде во веки веков.

Буддизм в Японии принял свой окончательный вид, когда проповедь его доктрин полностью перешла в руки местных священнослужителей. Безусловно, синтоистское духовенство активно сопротивлялось, но достаточно быстро согласилось отойти на вторые роли в верхах, сохраняя прочные позиции при императорском дворе, и оставаясь среди населения в форме так называемого народного синто, которое исповедовалось в повседневной жизни. Две религии поделили между собой жизненный цикл человека: рождение и жизнь идут по синтоистским канонам, а похороны - по буддийским. Буддизм укоренился в стране без классических, религиозных войн и привел к формированию синто-буддийского синкретизма. Обе религии нуждались друг в друге: буддизму нужна была широкая народная поддержка, а синто - «благосклонность» религии, поддерживаемой правящими кругами.

Как уже отмечалось, идея государственности в японском варианте буддизма соединилась с сакральностью императорской власти, постулируемой синто, что не могло не наложить отпечаток на характер религиозного сознания японцев. Большой знаток Японии Лафкадио Хёрн, проживший там долгие годы и принявший не только буддизм, но и японское имя, усмотрел в сосуществовании двух главных религий основу моральной стойкости ее населения. Он писал: «Япония обязана величайшей благодарностью обеим своим религиям, создателям и хранителям ее моральной силы. Синтоизм учит, что человек должен больше думать об императоре и государстве, чем о себе и своих близких, а буддизм воспитал в нем способность к самоотречению, к самозабвению, к терпеливому перенесению страданий и к примирению, в качестве неизменяемого закона, с потерей всего любимого и зависимостью от всего ненавистного»!2.

Заметное влияние на религиозное сознание японцев оказало и конфуцианство, которое принесло с собой более сложные образцы поведения, нормы и ритуалы. Прежде всего, конечно, речь шла об управлении государством, об отношениях государя и подданных. Усвоение и мирное сосуществование синто, буддизма и конфуцианства явились результатом присущей японцам адаптивности их мировосприятия.

По образному выражению историка Т. Фудзисава, «синто - корни и ствол, конфуцианство - листья и ветки, а буддизм - цветы и плоды». Синто и буддизм существуют как организованные религии. Первый донес и сохранил мифологизированное происхождение страны и ее населения, литургическую практику, каноны устройства святилищ и проведения разного рода религиозно-праздничных действий. Второй принес с собой традицию постройки пышных храмов, наполненных произведениями искусства, а также мемориальные службы по ушедшим. С конфуцианством пришло морально-этическое учение, оказавшее огромное влияние на японскую культурную традицию. Как подчеркивал итальянский японовед Ф. Мараини, «тень Конфуция» до сих пор витает над японским обществом. Даосизм повлиял на народные верования, привнеся в них, в частности, понятие счастливых и несчастливых дней. Позже в эту панораму вписалось христианство, которое сказалось в определенной степени на содержании образования и социальных отношениях. Возникшие в основном в XX в. так называемые новые религии инкорпорировали многие прежние религиозные воззрения и верования и добавили к ним вновь созданные доктрины.

Приверженность к какой-то одной религии в Японии - явление чрезвычайно редкое. Поэтому японцам традиционно не были свойственны религиозные распри на доктринальном уровне, что столь часто наблюдалось на Западе. Японцы не рассматривают какую-либо религию как абсолют. Они часто придают большее значение форме (обряду, ритуалу), чем содержанию. По мнению настоятеля буддийского храма в Киото Т. Фукита, в настоящее время христианство в моде именно благодаря своей обрядовой стороне. Она близка к обрядности национальных религий Востока. Один и тот же японец, по словам Т. Фукита, не мудрствуя лукаво, посещает синтоистское святилище, буддийский храм и христианскую церковь.

1 ^Хёрн Л. Душа Японии. М., 1997, с. 48.

Во многих случаях вера японцев базируется просто на обычаях и традициях. Они не могут назвать имена многих синтоистских и буддийских богов, но знают, что эти боги «существуют», ибо мифология известна всем. Если подходить с такой точки зрения, то практически все японцы религиозны. Даже те, кто считают себя неверующими, привычно исполняют религиозные обряды во время свадеб, похорон, национальных праздников. Многие народные верования продолжают существовать независимо от организованных религий и составляют существенную часть жизни людей. Они передаются в устной традиции, проявляются в ежегодных праздниках, зависят от местной специфики и направления хозяйственной деятельности. В Японии такие праздники часто проводят семьи или общины без официальных религиозных служителей. До сих пор их значение в религиозной практике столь велико, что для обозначения существует специальный термин «ежегодные праздничные действия» (нэндзю гёдзи). Они выделяются в календарях, им посвящается множество разнообразной литературы, постоянно издается специальная энциклопедия, во всех храмах вывешиваются уведомления о времени их проведения, дается информация в газетах и на телевидении. По удачному выражению немецкого историка Ю. Берндта, японцам свойственна «нерелигиозная религиозность».

В Японии никогда не проводилось искусственное искоренение религиозного сознания. Но здесь в процессе исторического развития складывались свои особые отношения между религией и государством, властью, идеологией и политикой. Такие отношения, безусловно, следует рассматривать в контексте культуры каждого народа и выносимые оценки нельзя абсолютизировать. В Японии при изначально тесной связи религии и государства явной зависимости одной религии от власти до середины XIX в. не было.

Для характеристики ситуации в Японии в первой половине XIX в. вполне можно использовать слова специалиста по отечественной культуре Б. Ф. Егорова, сказанные им о России второй половины того же века. Он писал: «В условиях почти непрерывных социальных и материальных зигзагов жизни, конфликтности, разломов, смутной неясности будущего важно было иметь прочный нравственно-духовный фундамент, стержень, опираясь на который можно легче ориентироваться в калейдоскопе современности, не разрушаться, не мельчиться в сиюминутной суете» .

Япония искала пути выхода из структурного кризиса, способы сохранения национальной независимости при столкновении со странами Запада и для этого ей была нужна новая официальная идеология. Эта идеология опиралась на древний принцип единства религиозного ритуала и управления государством (сайсэй итти), восстановленный сразу после реставрации Мэйдзи (1868 г.). В этой идеологии преобладал религиозный аспект, выразившийся в утверждении государственного синто, ставшего духовным орудием возрождения власти императора, а затем источником милитаристской, агрессивной политики.

В государственном синто, в отличие от народного синто, главной была именно идеологическая сторона. Возрождение национальной религии, многие годы пребывавшей как бы на «заднем плане» в виду того, что буддизм долгие столетия служил опорой централизованного государства, преследовало не только собственно религиозные цели. Оно подчинялось задаче сплочения нации и укрепления государственности на основе религиозного сознания.

Признание служб в определенных святилищах государственными актами выхолащивало религиозную сущность синто. Государственный синто стал не более чем культом поклонения божественным предкам императора, что способствовало подъему национализма. Признавая свободу вероисповедания, государство в то же время поставило синто над всеми религиями. Он получил права на заглавную роль в национальных ритуалах. Изъятие из синто культа поклонения божественным предкам и придание ему особого статуса обрекало государственный синто на роль квазирелигии.

Превращение синто в инструмент государственной политики шло вразрез с адаптивным, религиозным сознанием японцев. Выделение одной религии нарушило баланс между синто и буддизмом, поставило японцев, которые воспринимали обе религии, так сказать, на паритетной основе, перед выбором. Впрочем, разрушить древнюю традицию сосуществования религий так и не удалось. Таким образом, после реставрации Мэйдзи правительство использовало религию в политических целях, превратив ее в инструмент государственной власти. Это продолжалось до поражения Японии во второй мировой войне в 1945 г. и дало негативный опыт, который может быть небезынтересен для многих стран в настоящее время.

Кардинально изменились отношения религии с государством сразу же после окончания второй мировой войны. Из-за государственного синто национальная религия напрямую ассоциировалась с существовавшим в предвоенные и военные годы тоталитарным режимом и проводимой им политикой. Во многом именно эта ассоциативная связь вкупе с другими факторами весьма негативно сказалась на положении синто в контексте религиозной жизни в послевоенной Японии. Проблемы синто были обусловлены гораздо более тесной, если не сказать теснейшей, по сравнению с другими религиями, связью с жизнью народа, его менталитетом, культурой, политикой. На место и роль синто в послевоенном японском обществе оказало влияние использование правительством этой религии в предшествующие периоды.

Государственный синто был ликвидирован раз и навсегда. При этом было проведено разграничение между государственным синто, который рассматривался как официальная политика правительства и определялся как «нерелигиозный национальный культ», и собственно синто или «храмовым синто» (дзиндзя синто). После отделения от государства и очищения от милитаристской и ультранационалистической риторики синто получил ту же поддержку, что и другие религии, его организации и святилища получили статус «религиозного юридического лица» в соответствии с принятым в 1951 г. Законом о религиозных юридических лицах. Закон определял понятие «религиозная организация», процедуру регистрации, предусматривал случаи их роспуска. Дзиндзя синто стал рассматриваться как традиционная религиозная практика, которая осуществлялась на протяжении всей истории страны и имела непосредственное отношение к жизни людей. Синто в широком понимании представляет собой базу формирования мировосприятия и мироощущения японцев и в значительной степени является ядром национальной культуры.

Отношения религии и государства были оформлены в соответствующих статьях конституции 1947 г. Так, в 20-й статье говорится: «Свобода религии гарантируется для всех. Ни одна из религиозных организаций не должна получать от государства никаких привилегий и не может пользоваться политической властью. Никто не может принуждаться к участию в каких-либо религиозных актах, празднествах, церемониях или обрядах. Государство и его органы должны воздерживаться от проведения религиозного обучения и какой-либо иной религиозной деятельности»!4.

Частично затрагивала проблему религии и 89-я статья: «Никакие государственные денежные средства или иное имущество не могут ассигновываться или предназначаться для использования, выгоды или содержания какого-либо религиозного учреждения или ассоциации или для каких-либо благотворительных, просветительских или филантропических учреждений, не находящихся под контролем публичных властей». Таким образом, конституция 1947 г. установила барьер между общественной (политической) и частной (религиозной) жизнью, что не могло не сказаться на отношении японцев к вере. Большинство их признает ее делом сугубо личным, интимным, а потому зачастую считает вопросы об их принадлежности к той ли иной конфессии неэтичными, бестактными. Однако вполне допустимым считается, например, вопрос о том, к какой из школ буддизма принадлежит ваша семья.

Японцы практически не интересуются, какую веру исповедует, например, тот или иной политический деятель. Когда первая в истории страны женщина - Т. Дои стала лидером Социал-демократической партии Японии, а затем спикером палаты представителей парламента, все японские средства массовой информации воздавали ей должное как политику столь высокого ранга, но нигде не упоминалось, что она христианка. В то время как западная пресса уделила особое внимание именно ее конфессиональной принадлежности. Кстати, среди политической элиты Японии не так уж мало христиан, прежде всего протестантов, но это никак не афишируется и не влияет на их политическую карьеру.

Закон о религиозных юридических лицах предоставлял всем религиозным организациям право владеть храмами, святилищами, церквями со всем их имуществом, заниматься хозяйственной деятельностью, а также запрещал всем органам государственной власти вмешиваться в отправление служб и другую религиозную деятельность. Закон определял понятие религиозной организации, процедуру регистрации, предусматривал случаи их роспуска.

Религиозная жизнь сегодняшней Японии детерминирована теми изменениями, которые произошли в социально-экономической структуре общества после второй мировой войны. Наибольшее значение имело, безусловно, отделение церкви от государства. Весьма чувствительным явился ущерб, нанесенный материальной базе святилищ и храмов. Жителям локальных обществ было запрещено поддерживать синтоистские святилища, которые, как уже говорилось, были организующими центрами жизни квартала, поселка, деревни. Положение буддийских храмовых комплексов было серьезно подорвано аграрной реформой, которая лишила их значительной части земельной собственности. Больше других пострадали мелкие и средние сельские храмы, поскольку они владели пахотной землей. Крупные храмы были затронуты реформой в меньшей степени, ибо принадлежавшие им участки были заняты в основном культовыми постройками или лесными угодьями. В ходе реформы правительство продало им и часть государственных земель, которые они стали использовать в коммерческих целях. Это привело к расслоению храмов традиционных школ буддизма.

Но самым главным, что ослабило прежние позиции святилищ и храмов, была урбанизация. Именно она вызвала к жизни огромные миграционные потоки, которые нарушали прежние социальные связи. Согласно довоенному Гражданскому кодексу, семья рассматривалась как корпоративное юридическое лицо, на которое и опирались буддийские храмы. Изменение этого кодекса, подорвавшего традиционную семейную систему, значительно снизило их значимость. Приезжавшие в города люди по большей части не включались в деятельность ни синтоистских, ни буддийских общин. У настоятелей не было никаких действенных рычагов для их привлечения. В условиях почти полного краха «истинно японских» духовных ценностей оживилась деятельность практически всех возникших в основном в начале XX в. так называемых новых религий, в основном буддийского толка, и появилось несколько сот совершенно новых групп.

Нередко говорят «об исконном демократизме» буддийского учения, подчеркивая ценности «равенства». «Действительно, эгалитарный идеал монашеской общины, элементы выборности внутри нее и даже элементы судебных и консенсуальных процедур иногда рассматривались как прообраз “демократии”. Но нельзя забывать сильнейшую иерархию в институциональном устройстве общины, в санса- рической картине мира, где царствует легитимирующий иерархию закон кармы. В этом смысле эгалитарный дух в исламе все же гораздо сильнее, чем в буддизме» .

В Японии буддийский характер новых религий, в основном нити- рэновского толка (по имени религиозного деятеля средневековья Ни- тирэна (1222-1282)) связан с тем, что этот проповедник, объявив «Сутру Лотоса» «единственным истинным учением», делал особый акцент на содержащейся в ней идее «всеобщности спасения». Это окрашивало его учение в несколько демократические тона. В настоящее время почти половина действующих в стране религиозных организаций представлена новыми религиями. Примерно четверть всех верующих являются адептами новых религий, которые по активности своей деятельности, по участию в общественной жизни значительно превосходят приверженцев традиционных буддийских сект.

Характерной особенностью всех новых религий, во-первых, является эклектичность и синкретичность, поскольку они во многом заимствовали догматику и культовую практику японской религиозной традиции. Во-вторых, им свойственно упрощение процедуры обращения и толкования догматов, что делает их легко доступными для широких слоев населения. В-третьих, в большинстве случаев, эти религии апеллируют к обычным житейским нуждам человека, что обеспечивает им популярность, используют тягу людей к объединению, коллективизму, которые имманентно присущи японцам (группизм). В- четвертых, нередко, такие религии создаются харизматическими лидерами, которые нередко используют приемы магии. И самое главное, новые религии в своей деятельности опираются не на профессиональное духовенство, а на массы верующих!6. Новые религии можно подразделить на неосинтоистские (12 основных синтоистских сект), не- обуддийские, смешанные или синкретические и движения межрели- гиозного согласия.

И вот в такую религиозную ситуацию в Японии во второй половине XX в. постепенно начинает «вписываться» ислам. На сегодняшний день наиболее активную позицию на глобальной арене занимает эта самая молодая из мировых религий. Конфессия характеризуется мощью и пассионарностью. Она стала реальной силой, которая участвует в значительном числе ключевых политических событий во многих регионах мира и с которой нельзя не считаться. Сегодня можно сказать, что исламский мир становится - и, вероятно, уже стал - одним из полюсов силы на мировой арене.

Говоря о значении ислама, следует отметить, что, помимо политической, он играет и экономическую роль, поскольку многие исламские страны во многих отношениях выходят на передовые рубежи развития, а некоторые обладают ключевыми запасами энергоресурсов. Однако, говоря об исламе и его перспективах, следует обратить внимание не только на собственно исламские страны и регионы, но и на продвижение ислама в традиционно немусульманские страны, будь то Соединенные Штаты, Европа или иные регионы. Перспективы этого продвижения, где-то стремительного, где-то относительно неспешного, пока полностью не осознаны. Однако они могут иметь далеко идущие последствия.

Толерантность религиозной жизни японцев, о которой говорилось выше, позволяет и в настоящее очень напряженное время с пониманием относиться к появляющимся в стране новым конфессиям. В данном случае речь идет об отношениях страны и населения к исламу и мусульманам. На первый взгляд, создается впечатление, что понятия «Япония» и «ислам» «две вещи несовместные». Однако на самом деле существует достаточно важных звеньев, которые связывают Японию и исламский мир. Токио пристально следит за действиями панисламистов на Ближнем и Среднем Востоке, за процессами в мусульманском секторе Азиатского-тихоокеанского региона. Одной из весомых причин устойчивого интереса японской дипломатии является проблема обеспечения энергетическими ресурсами, в первую очередь нефтью и нефтепродуктами, собственной экономики, а также проблема борьбы с международным терроризмом, который во многом связывают с исламским миром. По мнению японских специалистов по исламу, отношение японцев к нему в целом нейтральное, скорее положительное. Часть населения, особенно молодежь, симпатизирует борьбе мусульман за свободу и выступает против политики США на Ближнем и Среднем Востоке, однако напрямую не связывает ислам или исламский мир с терроризмом.

История появления ислама в Японии сравнительно коротка. Имеется незначительное число разрозненных записей о контактах мусульман с японцами до открытия страны в 1853 г. Первоначальные сведения об исламском мире японское общество получило «не из первых рук», а от иностранцев, преимущественно англичан, затем американцев, что, безусловно, отражало их точку зрения. У японцев долгое время не было возможности выработать свое отношение к этой проблеме. Лишь начиная с 70-х годов XIX в., небольшое число последователей Мухаммеда стало появляться в портах страны, и в это же время Коран впервые был переведен на японский язык. Японцы, как было показано выше, не слишком интересуются религиозными догматами, а воспринимают особенности внешнего вида, костюма, образа жизни не как религиозные признаки, а как проявление национальной культуры. Ислам занял место в сознании японцев скорее как часть культурной традиции мусульманских народов.

Небольшое число, буквально единицы японцев в конце XIX - начале XX вв. принимали ислам. Примечателен факт обращения в ислам двух японцев. Они сделали это в знак сочувствия к морякам затонувшего во время шторма у побережья преф. Вакаяма 16 сентября 1890 г. турецкого фрегата «Эртюгруль», который прибыл с почетной миссией в Японию в ответ на визит принца Комацу Акихито в Стамбул .

Можно сказать, что по-настоящему ислам проник в Японию в начале 20-х годов прошлого века вместе с беженцами-тюрками (узбеками, таджиками, киргизами и пр.) с территорий бывшей Российской империи. Именно они начали создавать в некоторых крупных городах религиозные организации и налаживать жизнь мусульманской общины. Под их влиянием некоторое число японцев приняли ислам. Общины построили мечети. Первая постоянно действующая мечеть была сооружена в Кобэ в 1935 г. В Токио в 1938 г. татарская община построила мечеть, которую посещали многие японские высокопоставленные политические деятели. В 90-х годах она была полностью реставрирована.

Этнические японцы-мусульмане, как правило, не принимали участия в строительстве мечетей и не становились имамами в них.

Экспансионистская внешняя политика Японии вызвала в последние предвоенные и военные годы определенный интерес к исламу в стране. В политических кругах исламский мир рассматривали, как потенциального, никем не ангажированного союзника в борьбе с белым империализмом. В это время создавались исследовательские центры по проблемам ислама и мусульманства, издавались десятки книг и журналов по этой теме для оказания интеллектуальной помощи правящей элите. Наиболее заметным исследователем ислама и японо-исламс- кого взаимодействия в это время был Окава Сюмэй (1886-1957) - один из лидеров японского национального и государственного социализма, популярный идеолог и публицист. В середине 10-х годов прошлого века он формирует концепцию паназиатизма, суть которой состояла в том, что Япония в конкретной исторической ситуации явится единственным возможным лидером и руководителем будущего азиатского возрождения. Именно в это время у него пробудился интерес к исламу. Сначала он изучал его теоретически, а затем стал присматриваться как к возможному союзнику, чья идея панисламизма в турецком и арабском регионах импонировала ему. После окончания второй мировой войны Окава был объявлен «военным преступником» и заключен в тюрьму, а затем в психиатрическую больницу, где выполнил перевод Корана, изданный в 1950 г.

Исламские организации в Японии в свою очередь налаживали связи с богословами, политическими лидерами и радикальными деятелями в мусульманских странах, приглашали их в страну. Некоторые организации даже обращались в правительственные круги, которые жестко контролировали религиозную жизнь в стране, с предложением официально признать в качестве одной из религий ислам наряду с синто, буддизмом, христианством.

С началом военных действий Японии на территории Китая и затем развернувшейся войны на Тихом океане возникают и расширяются контакты японцев с местным мусульманским населением, которые подчас приводили к их обращению в ислам. Исламские организации в Японии поддерживали и финансировали мусульманские движения сопротивления в ЮВА. Например, через них Япония финансировала повстанческие группировки в Индонезии. После войны все исламские организации были запрещены. Но после подписания Сан-Францис- ского мирного договора, возвратившего Японии полный суверенитет, уже в 1952 г. вернувшимися с войны неофитами была создана первая в стране Японская мусульманская организация (Нихон мусуриму кёкай). Она была весьма скромной по численности - менее ста человек, однако за первые пять лет существования число ее членов увеличилось вдвое. Позже, в 1968 г. она была официально признана религиозной организацией.

Мусульманская община по-настоящему складывается только после второй мировой войны. Но надежных данных относительно мусульманского населения в Японии не существует, поскольку правительство не ведет никакой статистики. При проведении переписи населения вопрос о конфессиональной принадлежности не задается, поскольку, как уже говорилось, это не в японских традициях и правительство не вправе выяснять религиозные пристрастия. Иммиграционная служба механически считает мусульманами всех приезжих из мусульманских стран (Индонезия, Малайзия, Пакистан, Турция, Иран), но не учитывает мусульман из Индии. По данным полиции, в Японии проживает около 100 тыс. приезжих мусульман, по данным других правительственных источников, - до 150 тыс. Вторая цифра представляется более точной. Среди японских мусульман 90% иностранцев и 10% японцев. По данным Японской мусульманской организации, число мусульман, которые являются этническими японцами, - от 7 тыс. до 10 тыс. человек. В основном - это японки, вышедшие замуж за мусульманских иммигрантов (как правило, пакистанцев и индонезийцев), которые часто женятся на них, чтобы остаться в Японии. Имеется небольшая группа японцев-интеллектуалов, включая университетских профессоров, которые приняли ислам и вовлекают в эту веру студентов. Но об этом открыто не говорится. По данным Японского исламского центра, который существует за счет поддержки Саудовской Аравии, мусуль- ман-японцев насчитывается от 50 тыс. до 100 тыс., но это, - безусловно, очень завышенная цифра. По данным этого же источника, общее число мусульман в Японии около 200 тыс. человек.

Увеличение численности мусульманского населения с середины 80-х годов и, особенно, в 90-е годы связано с притоком в страну иностранной рабочей силы, нехватка которой вызвала внесение ряда поправок в законодательство об иммиграции и рабочее законодательство . Принятые поправки облегчают въезд иммигрантов. В связи с этим число иммигрантов-мусульман, безусловно, будет возрастать.

В настоящее время исламское сообщество существует в Японии в относительно благоприятных условиях, несмотря на то, что еще 30 лет тому назад в стране сохранялся негативный образ ислама. Специалист по этой проблеме Абу Бакр Моримото писал: «Современная культура, которая в основном является западной, почти целиком пришла в Японию из христианского мира. Поэтому те отрывочные знания об исламе, которые поступили по этому каналу, по очевидным причинам оказались сильно искаженными. Например, образ пророка Мухаммеда, изображенный в «Божественной комедии» Данте, или изображение ислама в трудах японцев-христиан вроде Утимура Кандзо (1861-1930), некритически воспринимались японскими интеллектуалами и простыми людьми как истинный облик ислама. В последнее время у большинства японцев ислам и сами мусульмане также ассоциируются с действиями боевиков или угонщиками самолетов»2!. В 90-е годы прошлого века предвзятое мнение японцев в отношении ислама стало заметно меняться. Как полагает специалист по исламу из университета Васэда Сакураи Кэйко, большинство мусульман- иностранцев не испытывают в Японии серьезных проблем по сравнению с их единоверцами во Франции или Великобритании. Причину этого она видит в специфике расселения мусульман в Японии и этих странах. Например, в Лондоне они образуют достаточно закрытую и сплоченную общину, а в Японии рассеяны по всей стране.

По мнению самих мусульман-иммигрантов, которое отражается в японских СМИ, им в Японии живется неплохо, и они могут занять определенное место в обществе. Например, индонезиец - школьный учитель Холид Солех, который ранее проживал в г. Джедде в Саудовской Аравии, сравнивая жизнь там и в Японии, высказывается в пользу последней. «Хотя Джедда является мусульманским городом и одним из центров ислама, люди там не всегда правильно следуют мусульманскому пути. В Японии живут не мусульмане, однако их ценности и образ жизни достаточно хорошо согласуется с мусульманским путем» .

Однако действия международного терроризма, особенно события 11 сентября 2001 г. и их политические последствия могут негативно сказаться на ситуации. Несмотря на отдельные антимусульманские действия (звонки в мечети с оскорблениями, публичное уничтожение Корана и пр.), по мнению исламских лидеров, отношение к их конфессии нормальное. Это во многом объясняется тем, что японские

СМИ и научно-экспертное сообщество занимает достаточно благожелательную позицию в отношении мусульман.

«Особенно важно, чтобы при любых обстоятельствах помнить, прежде всего, о добропорядочности людей арабского происхождения в арабских странах, а также о мусульманах всего мира, как о партнерах в деле искоренения угроз терроризма и угрозы мира во всем мире. Необходимо способствовать их активному участию в борьбе за изоляцию террористов, которые паразитируют во всем исламском мире» . Японцы, как правило, воспринимают эту религию лишь на самом низшем уровне. Существует также языковая проблема, поскольку весьма сложно переводить религиозную литературу на японский язык , а также преподавать ислам тем, кто хотел бы заняться его изучением.

В последнее время сократилось спонсирование исламских центров из-за боязни быть обвиненными в финансировании террористов. Это сказалось и на положении Исламского центра Японии, который как религиозная организация существует за счет пожертвований. Уже более 30 лет он занимается информационно-пропагандистской деятельностью, проводит симпозиумы, межконфессиональные встречи, помогает неофитам.

Японцы никак не выделяют мусульман (разве что женщин по платкам, но их носят далеко не все мусульманки) среди общей массы иностранцев. Мусульмане, как и все иностранцы, сталкиваются с одними и теми же проблемами, которые связаны с особенностями японского общества, как такового. В какой-то степени от иностранцев в Японии ожидают, что они окажутся странными и необычными, и о них судят по их внешности и умению общаться. Мусульмане вполне укладываются в этот стереотип, особенно, если они не носят бороды и открыто не демонстрируют свою религиозную принадлежность. Но они ни в коей мере не подвергаются дискриминации. Однако есть специфические проблемы, с которыми сталкиваются, прежде всего, те, кто активно и открыто исповедует свою веру. Правоверному технически трудно соблюдать все положенные обряды (молитвы, посты и пр.). Сетования турка-иммигранта Энсари Ентюрка на то, что одна из самых больших проблем в Японии для некоторых правоверных найти время для молитвы на рабочем месте, выглядят несерьезными на фоне наблюдающегося в последнее время роста противоречий между коренным населением и мусульманами в других странах.

В массе иммигранты не навязывают свой образ жизни, ведут себя скромно и часто не афишируют, что они мусульмане. В настоящее время они могут соблюдать свои обряды в нескольких мечетях в больших городах. Например, в г. Иокогама мусульмане выкупили, отремонтировали и приспособили для мечети большое здание. До этого богослужения проходили на частных квартирах. Также поступили и мусульмане в г. Нагоя. Они выкупили в пригороде большое здание бывшего магазина. Мечеть - это больше чем место для молитвы. Она - сердцевина жизни мусульманской общины. Сегодня в Японии существует от 30 до 40 одноэтажных мечетей . По всей стране, примерно в 60 пунктах, есть специально оборудованные места для молитв. Некоторые из них являются достаточно большими помещениями (например, подвальный этаж большого здания в Киото). Но часто такие молитвенные места устраиваются прямо в жилых домах .

Однако мусульмане - этнические японцы действительно испытывают некоторое давление. Сакураи Кэйко справедливо замечает, что «отношение японцев к японцам-мусульманам, несколько отличается от их отношения к мусульманам вообще»27. Возможно это объясняется тем, что строгие мусульманские запреты, например, в отношении еды и питья, вступают в противоречие с национальными традициями и могут вызвать осуждение и подозрительность со стороны коллег, например, во время традиционной, новогодней вечеринки (бонэнкай). По словам турка-имама, японки сохраняют дистанцию в отношениях с его женой-японкой, словно она с другой планеты . Набожный му- сульманин-иммигрант в Японии испытывает определенное давление на работе, если он просит разрешения молиться в рабочее время или соблюдать рамадан, а этнические японцы-мусульмане нередко испытывают давление в семье.

Если мусульмане в повседневной жизни могут испытывать какой- то дискомфорт, то отношение к исламу на дипломатическом уровне показывает, что японское правительство стремится создать благоприятную картину. Всплеск интереса к исламскому миру в 70-е годы прошлого века был вновь обусловлен внешнеполитическими проблемами. Произошел своего рода исламский бум на фоне арабского бума после нефтяного кризиса 1973 г., особенно сильно захватившего Японию. Во время четвертого арабо-израильского конфликта осенью 1973 г. политическая элита страны впервые ясно осознала уязвимость и зависимость своей экономики от событий, происходящих за многие тысячи километров от Японских островов. В определенной степени эти события повлияли и на психологию народа. Осознав значение Ближнего Востока, располагающего огромными запасами углеводородного топлива, потребность в котором Япония удовлетворяла на 3/4 поставками из этого региона, средства массовой информации страны стали уделять больше внимания исламскому миру в целом, и арабскому - в частности.

Особенно заметным интерес к этому региону стал в начале текущего столетия. В начале 2001 г. бывший тогда министром иностранных дел Японии Коно Ёхэй выступил с инициативой осуществления «Диалога цивилизаций с исламским миром». Необходимость такого диалога назревала давно, поскольку, по словам Коно, «в реальной жизни представления японцев о мусульманских странах недалеко ушли от экзотических картинок «Тысяча и одной ночи». Это был вполне своевременный шаг, поскольку 2001 год был объявлен ООН как «год диалога между цивилизациями». Для подготовки проекта была создана специальная группа по изучению ислама под руководством признанного исламоведа профессора Итагаки Юдзо. Этот проект называли еще «инициативой Коно», который в том же году совершил большую поездку по странам Персидского залива. «Инициатива Коно» включала три важных пункта.

1. Создание в ходе диалога с исламским миром «многоуровневых» отношений и связей с государствами региона через «откровенный и активный диалог ученых и экспертов из Японии и исламских стран» .

2. Укрепление научной и технической кооперации со странами залива в деле обеспечения и развития водных ресурсов региона.

3. Широкий диалог с исламским миром по вопросам политики в широком смысле этого слова.

Другими словами, это была демонстрация публичной дипломатии японо-мусульманской дружбы. Но главная причина все же лежала в области укрепления экономических связей с мусульманскими странами на фоне обеспечения дипломатической и иной поддержки стратегии США в регионе.

В развитие заявленной инициативы в 2003 г. было проведено первое мероприятие «Японо-арабского диалога». Затем в 2004 г. МИД

Японии организовал «Серию семинаров по изучению Ближнего Востока и ислама». Лекции проводились при участии ведущих профессоров и специалистов по заявленной проблеме в разных городах страны (Саппоро, Окаяма, Ямагата, Осака)30 с явной целью улучшить понимание исламских стран именно обществом, простыми гражданами. Однако, по мнению арабского журналиста М. Ибрагима, и мусульманским странам стоит задуматься и понять в чем причина успехов Японии, и как она сочетала модернизацию с сохранением традиций. Он отмечает катастрофическую нехватку подлинных знаний о Японии в исламском мире, поскольку 90% информации и различной аналитики приходит с Запада и из США. Естественно, что в этих материалах преобладают их интерпретация и оценка действий и политики современной Японии 1.

Ощущается и отсутствие заметных усилий японского правительства по содействию знакомству с исламом в школах, или хотя бы в университетах. Несмотря на упомянутые выше инициативы по налаживанию конструктивных отношений с мусульманскими народами, японской стороной не были проявлены какие-либо инициативы в отношении просвещения общественности в области ислама. Единственным источником информации остаются СМИ. В целом же японцы относятся к исламу скептически, как к полуцивилизованной вере, свойственной бедным и слаборазвитым странам. Большинство из них ничего не знают об исламе, и знать не хотят, поскольку им это не интересно. Но вполне возможно, что по мере расширения знаний об исламе все больше японцев заинтересуется этим учением и обычаями. Репутация самой же Японии в исламском мире во многом будет зависеть от проводимого ею в будущем дипломатического курса, который в настоящее время тесно связан со стратегией США в регионе большого Ближнего Востока.

< Назад   Вперед >
Содержание