<< Пред. стр. 42 (из 78) След. >>
Верю, что так, и все же буду молиться усердно и неустанно, не краснея ине отчаиваясь, -- может быть, Всемогущий сжалится над моими муками, склонит
слух к моим ежедневным мольбам и сам оправдает их, как он не отказал бы им в
своей милости, будь они праведны.
Августин
Однако старайся сам совершенствоваться и, подобно тому кто повержен
наземь, озирай, приподнявшись на локте, грозящие тебе кругом беды, дабы
какая-нибудь тяжесть, внезапно упав, не раздробила твоих распростертых
членов; и тем временем неослабно моли Того, в чьей власти послать тебе
помощь: может быть, Он подоспеет как раз тогда, когда ты будешь думать, что
Он далеко, Одно помни всегда -- то глубоко верное изречение Платона, о
котором у нас была речь: что познанию Божества ничто не противодействует
больше, нежели плотские влечения и воспаленная похоть. Итак, постоянно
тверди себе эту истину; в ней сущность нашего решения.
Франциск
Дабы ты видел, как сильно я возлюбил эту истину, скажу тебе, что я
ласкал ее не только в ее доме, где она всегда пребывает, но жадно ловил ее
также в чужих лесах, когда она скрывалась там; я запомнил и место, где она
предстала моим очам.
Августин
Я жду -- что ты хочешь сказать?
Франциск
Ты знаешь, чрез какие опасности провел Вергилий своего неустрашимого
героя в ту последнюю страшную ночь, когда пала Троя.
Августин
Знаю, конечно; это известно каждому школьнику. Он заставляет самого
героя рассказывать его приключения.
Кто той ночи расскажет побоище? Кто перечислит
Падших? Кто плачем достойным труды страстные оплачет?
Древний рушится град, искони великодержавный.
Устланы стогна телами мужей бездыханных; и трупов
Полны дома; и пороги святилищ завалены мертвых
Грудами. Но не одни истекают кровию Тевкры:
Вдруг побежденных сердца обуяет прежняя доблесть, --
Гибнут данаи от них, победители. Пагуба всюду,
Ужас, жестокая скорбь и в бесчисленных ликах --
Одна Смерть
Франциск
И вот, пока он бродил в сопровождении Венеры среди врагов и пожара, он,
хотя и с открытыми глазами, не мог видеть гнева оскорбленных богов и, слушая
ее, понимал лишь земное; но еда она удалилась, -- ты знаешь, что случилось,
-- как он тотчас увидал разгневанные лица богов и понял все грозившие ему
опасности:
Грозные лики очам предстоят и враждебные Трое
Призраки гневных божеств.
Отсюда я заключил, что общение с Венерой лишает нас возможности
созерцать Божество.
Августин
Ты прекрасно разглядел солнце за облаками. Так, есть истина в вымыслах
поэтов, и можно по самому мелкому ручейку добраться от нее. Но так как нам
надо будет вернуться к этому предмету, то отложим остальное на конец.
Франциск
Для того чтобы я знал, какими тропами ты поведешь меня, скажи, куда ты
обещаешь вернуться со мною?
Августин
Я еще не коснулся главных ран твоей души, и я с умыслом откладывал это,
дабы сказанное под конец прочнее укоренилось в памяти. О другом из тех
плотских влечений, которые мы здесь затронули, нам придется в дальнейшем
говорить подробнее.
Франциск
Итак, веди меня куда хочешь.
Августин
Если ты не будешь бесстыдно упрям, нам больше не о чем спорить.
Франциск
Ничто не радовало бы меня больше, как если бы с земли исчез всякий
повод к спору. И сам я всегда лишь неохотно спорил даже о вещах, которые
были мне как нельзя лучше известны, ибо спор даже между друзьями имеет в
себе что-то грубое, неприязненное и противное дружеским отношениям. Но
перейдем к тому, насчет чего, по твоему мнению, я тотчас соглашусь с тобою.
Августин
Ты одержим какою-то убийственной душевной чумою, которую в новое время
зовут acidia1, а в древности называли aegritudo --смятенностью духа.
Фран диск
Самое имя этой болезни повергает меня в трепет.
Августин
Без сомнения, потому, что она давно и тяжко терзает тебя.
Франциск
Каюсь, что так. К тому же почти во всем, что меня мучает, есть примесь
какой-то сладости, хотя и обманчивой; но в этой скорби все так сурово, и
горестно, и страшно, и путь к отчаянию открыт ежеминутно, и каждая мелочь
толкает к гибели несчастную душу. Притом все прочие мои страсти сказываются
хотя частыми, но краткими и скоропреходящими вспышками, эта же чума по
временам схватывает меня так упорно, что без отдыха истязает меня целые дни
и ночи; тогда для меня нет света, нет жизни: то время подобно кромешной ночи
и жесточайшей смерти. И, что можно назвать верхом злополучия, -- я так
упиваюсь своей душевной борьбою и мукою, с каким-то стесненным
сладострастием, что лишь неохотно отрываюсь от них.
Августин
Ты прекрасно знаешь свою болезнь; если бы только ты знал и ее причину!
Итак, скажи мне, что огорчает тебя до такой степени? Сумятица ли
повседневной жизни? Или телесная боль? Или какой-нибудь удар жестокой
судьбы?
Франциск
Ничто в отдельности из названного тобою. Будь я испытуем в
единоборстве, я, несомненно, устоял бы; теперь же я гибну под натиском
целого войска.
Августин
Объясни точнее, что тебя угнетает.
Франциск
Каждый раз, когда судьба наносит мне одну какую-нибудь рану, я остаюсь
тверд и неустрашим, памятуя, что уже не раз, тяжко пораженный ею, я выходил
победителем; если вскоре затем она наносит мне вторую рану, я начинаю
несколько колебаться; когда же за теми двумя следуют третья и четвертая
рана, тогда я поневоле, не бегом стремительным, а шаг за шагом, отступаю в
крепость разума. Но если судьба обрушивается на меня всей своей ратью и,
чтобы сокрушить меня, скликает и образы человеческих бедствий, и
воспоминание о пережитых муках, и страх грядущих, тогда-то, теснимый со всех
сторон, до ужаса напуганный таким скоплением бед, я стенаю, и тогда
возникает эта тяжкая скорбь, как если кто окружен бесчисленными врагами, и
нет ему выхода, нет ни надежды на пощаду, ни утешения, но все грозит ему
гибелью -- уже поставлены осадные машины, вырыты подземные ходы, уже
шатаются башни, лестницы уже приставлены к укреплениям, к стенам подведены
укрытия на колесах и огонь бежит по крышам, видя со всех сторон сверкающие
мечи и грозные лица врагов и сознавая близость своей гибели, может ли он не
страшиться и не скорбеть, когда и без этих ужасов одна потеря свободы есть
для мужественного человека величайшее страдание?
* Гнетущая печаль (лат.).
Августин
Хотя твой рассказ и беспорядочен, однако я понимаю, что причина всех
твоих бед -- неверная мысль, которая и в прошлом погубила бесчисленное
множество людей, и многих еще погубит: ты считаешь себя несчастным.
Франциск
Как нельзя более.
Августин
По какой причине?
Франциск
Не по одной, а по многим.
Августин
С тобою происходит то же, что с человеком, который из-за любого
ничтожного оскорбления воскрешает в своей памяти весь ряд минувших обид.
Франциск
Ни одна рана во мне не настолько стара, чтобы она была излечена
забвением, но все болящие свежи, и если что от времени могло бы зажить,
судьба так часто ударяла по тому же месту, что рубец никогда не стянул
зияющей раны. Прибавь сюда еще мою ненависть и отвращение к человеческому
состоянию; угнетаемый всем этим, я не могу не быть глубоко печальным.
Назовешь ли ты это чувство acidia, или aegritudo, или как-нибудь иначе --
для меня не важно; насчет самой вещи мы согласны.
Августин
Так как, сколько я вижу, болезнь пустила глубокие корни, то залечить ее
поверхностно было бы бесцельно, ибо она вскоре проявилась бы снова;
необходимо удалить ее с корнем. Но я недоумеваю, с чего начать;
многочисленность твоих бед пугает меня. Но чтобы облегчить себе задачу, я
буду обсуждать каждую вещь в отдельности. Итак, скажи, что тебе кажется
наиболее тягостным?
Фра н циск
Все, что я первым увижу, все, что слышу, все, что чувствую.
Августин
Из всех вещей почти ни одна тебе не нравится?
Франциск
Или ни одна, или очень немногие.
Августин
Когда бы по крайней мере тебе нравились вещи, служащие ко спасению! Но
я прошу тебя, ответь, что тебе в особенности не нравится?
Фран циск
Я ответил уже.
Августин
Всему этому виною та acidia, о которой я говорил. Тебе не нравится все
твое?
Франциск
Чужое не менее.
Августин
И это происходит от той же причины. Но, чтобы внести некоторый порядок
в нашу беседу, скажи, претит ли тебе все твое так сильно, как ты
утверждаешь?
Фран циск
Перестань мучить меня пустыми вопросами. Претит больше, чем можно
выразить.
Августин
Следовательно, тебе противно то самое, что многим другим внушает
зависть к тебе?
Фран циск
Кто завидует несчастному, тот, очевидно, сам крайне несчастен.
Августин
Но что тебе наиболее претит из всего?
Франциск
Не знаю.
Августин
А если я буду перечислять, ты признаешься ли?
Франциск
Признаюсь искренно.
Августин
Ты гневаешься на свою судьбу.
Франциск
Могу ли не ненавидеть ее, надменную, жестокую, слепую, без разбора
вершащую земные дела?
Августин
В общей форме эта жалоба касается всех. Будем исследовать теперь твои
личные неудовольствия. Если окажется, что твои жалобы несправедливы,
примиришься ли ты?
Франциск
Убедить меня очень трудно, но если ты докажешь мне это, я успокоюсь.
Августин
Ты находишь, что судьба поступает с тобою слишком скаредно?
Франциск
Нет, слишком несносно, слишком несправедливо, слишком высокомерно,
слишком жестоко.
Августин
У комических поэтов выведен не один жалующийся, но тысячи, и ты пока --
только один из многих; лучше бы ты принадлежал к числу немногих. Но так как
эта тема до такой степени избита, что едва ли можно прибавить к ней
что-нибудь новое, желаешь ли ты к старой болезни применить старое лекарство?
Франциск
Как угодно.
Августин
Итак, скажи: заставила ли тебя бедность терпеть голод, или жажду, или
холод?
Франциск
Моя судьба пока еще не доходила до такой свирепости.
Августин
А сколь многие терпят эти лишения изо дня в день!
Франциск
Употреби другое лекарство, если можешь, ибо это мне не помогает. Я не
из тех, кому среди собственных бед радость видеть вокруг себя полчище
несчастных и плачущих, и подчас я скорблю о чужих страданиях не меньше,
нежели о моих собственных.
Августин
И я не говорю о радости, но я хочу, чтобы это зрелище утешало человека
и чтобы, видя чужие судьбы, он научился быть довольным своею. Ибо не могут
все занимать первое место; иначе как же явится первый, если за ним не будет
следовать второй? Вы, смертные, уже должны быть довольны, раз вы не доведены
до крайности, раз из столь многих козней судьбы вы терпите только умеренные.
Впрочем, и тем, кто несет тягчайшее бремя, можно помочь более острыми
лекарствами; ты же в них совсем не нуждаешься, так как судьба обошлась с
тобою не слишком сурово. Но вас ввергает в эти горести то, что каждый,
забывая о своем жребии, мечтает занять первое место, так как -- о чем я уже
говорил -- все не могут занимать это место, то за безуспешными попытками
следует негодование. Если бы люди понимали, сколь тяготно высшее положение,
они не домогались, а боялись бы его; это доказывается свидетельством тех,
которые ценою великих усилий вознеслись на вершину почестей и которые вскоре
начинали проклинать слишком легкое исполнение своих желаний. Эту истину
должны были бы знать все, особенно ты, которому долгий опыт доказал, что
высшее положение есть всегда трудная, тревожная и во всех отношениях жалкая
доля. Отсюда следует, что нет такого положения, которое не давало бы повода
к жалобам, потому что и достигшие желаемого, и потерпевшие неудачу одинаково
предъявляют законные причины жаловаться: одни считают себя обманутыми,
другие -- несправедливо обойденными. Поэтому следуй совету Сенеки: "Видя,
сколько человек тебя опередило, думай о том, сколько их остается позади
тебя; если хочешь выказать себя благодарным по отношению к Богу и своей
жизни, думай о том, сколь многих ты опередил", -- и, как он говорит в том же
месте, -- "назначь себе границу, которой ты не мог бы переступить, даже если
бы пожелал".
Фран циск
Я давно уже указал моим желаниям определенную границу, если не ошибаюсь
-- весьма скромную, но наглость и бесстыдство моего века таковы, что
скромность провозглашается тупостью и ленью.
Августин
Но могут ли нарушать твое душевное равновесие суждения толпы, которая
никогда не судит верно, никогда не называет вещей правильными именами? Если
память не обманывает меня, ты обыкновенно презирал их.
Фран циск
Верь мне, я никогда не презирал их более, чем теперь. Мнению толпы обо
мне я придаю не более важности, чем тому, что думает обо мне стадо животных/
Августин
Ну, то же?
Франциск
Мне обидно, что, хотя ни один из моих современников, каких я знаю, не
питал более скромных желаний, никто не достигал своих целей с большим
трудом. Что я точно никогда не домогался высокого положения, этому
свидетельница та, что здесь присутствует, ибо она все видит и всегда читала
в моей душе. Она знает, что каждый раз, когда я, по свойству человеческого
ума, мысленно перебирал все общественные состояния, я на высших ступенях
никогда не находил того покоя и той душевной ясности, которые, на мой
взгляд, следует предпочесть всему другому, и что поэтому, гнушаясь жизни,
исполненной забот и тревог, я всегда трезвой мыслью предпочитал скромное
положение, не устами только, но душою одобряя слова Горация:
Кто умеренность золотую любит,
Верный выбрал дар: не в лачуге ветхой,
Не в грязи живет; не живет и в царских,
Скромный, палатах.
И объяснение, которое он дает, нравилось мне не менее, чем самая мысль:
Треплет буйный вихрь на горах свирепей
Гордую сосну; тяжелее рухнет
Башня с высоты; окрест глав зубчатых
Вьются перуны.
О том я и скорблю, что мне никогда не удавалось достигнуть этого
скромного положения.
Августин
Но, может быть, то, что ты считаешь скромным, выше тебя? Может быть,
истинная середина уже давно досталась тебе, и с избытком? Может быть, ты
далеко превзошел ее и для многих служишь скорее предметом зависти, чем
презрения?
Франциск
Пусть так, но я убежден в противном.
Августин
Неверное мнение, -- бесспорно, причина всех твоих бед, особенно же
этой, и потому, как говорит Туллий, тебе надо бежать от этой Харибды при
помощи всех весел и парусов.
Франциск
Откуда я должен бежать и куда направить мою ладью? Наконец, чему ты
велишь мне верить, как не тому, что я вижу?