<< Пред.           стр. 4 (из 14)           След. >>

Список литературы по разделу

  В нашей стране традиционных взглядов придерживается большинство населения. Мы готовы снять с себя ответственность за свое здоровье и с легким сердцем отказываемся от своего права знать диагноз, особенно если он звучит как приговор. Но что делать тем, кто хочет знать правду?
  Ирина Силуянова, вице-президент ассоциации православных врачей:
  - Обязанность "лжесвидетельства" во имя обеспечения права смертельно больного человека на "неведение" всегда составляла особенность профессиональной врачебной этики. Основанием этой обязанности являются достаточно серьезные аргументы. Один из них - роль веры в возможность выздоровления, поддержание борьбы за жизнь, недопущение отчаяния.
  Советская медицина допускала единственный принцип: борьба за жизнь больного не прекращается до последней минуты. Поскольку считалось, что страх смерти приближает смерть, ослабляя организм, то сообщение истинного диагноза считалось равнозначным смертному приговору.
  Однако реакция пациента на болезнь зависит от его психологического склада и мировоззрения. Например, немецкие психологи, исследуя состояние пациентов, узнавших о своем смертельном недуге, пришли к выводу, что умирающий обычно проходит через пять стадий. Первая - стадия отрицания ("нет, не я", "это не рак"); вторая - протеста ("почему я?"); третья - просьба об отсрочке ("еще не сейчас", "еще немного"), четвертая - стадия депрессии ("да, я умираю"), и последняя стадия - принятие ("пусть будет"). Психологическое состояние больного на этой стадии принципиально меняется. Больные иногда говорят: "За последние три месяца я жил больше и лучше, чем за всю жизнь". Только перед лицом смерти человеку раскрывается новое знание - подлинный смысл жизни и смерти.
  Православие не приемлет принцип "лжесвидетельства" по отношению к умирающим верующим, религиозным людям. Эта ложь лишает человека возможности пережить решающий, итоговый момент своей жизни. Смертельная болезнь - это чрезвычайно важное событие в жизни, это подготовка к смерти и смирение с ней, это покаяние, это интенсивная духовная работа. Право пациента на "качественную смерть" с точки зрения верующего гораздо важнее, чем борьба за жизнь "до последнего вздоха". Долг и ответственность врача - это долг перед свободой и достоинством человека, ответственность не только за сохранение жизни, но и за сохранение ее высших ценностей.
  Александр Киселев, заведующий отделением химиотерапии онкологического центра РАМН:
  - Вопрос, говорить или не говорить больному о смертельно опасном диагнозе, обсуждается уже лет двадцать. На Западе всегда говорят, а у нас до недавнего времени никто никому не говорил диагноз. Меня потрясло, когда я впервые увидел подобную сцену в Нью-Йорке. Мой знакомый, врач, встречает в коридоре молодую женщину, подходит к ней и рассказывает, обращаясь ко мне: "Пациентка 25 лет, меланома с метастазами в головной мозг, принимает то-то и то-то, получает такое-то лечение..." Я тогда сказал ему: "Как ты можешь такое при ней говорить? Ты сам-то представляешь себя на месте человека с таким диагнозом?" Знаете, каждый человек, даже если он прочел свой диагноз в карте, даже если он лежит в раковом отделении, все равно надеется. Он готов верить, его легко обмануть, сказать ему, что это не рак, а язва, похожая на рак. Даже врача можно обмануть. Я считаю, что сообщать больным диагноз вредно. Это можно делать только в исключительных случаях, например, когда человек не соглашается на операцию, без которой умрет.
  Я работаю уже 35 лет, и понял за это время: все так называемые "сильные личности" на поверку оказываются слабыми. И даже если человек умоляет сказать ему правду, если он говорит тебе: "Я знаю, что у меня рак. Перестаньте мне врать. Скажите правду", - нельзя идти на такую провокацию. Я знаю случай, когда врач подтвердил, что у пациента рак, и больной после этого выбросился из окна. Диагноз "рак" вызывает у больного подавленность. Даже если он не выбросится из окна, он может просто зачахнуть, умереть не столько от рака, сколько от отчаяния.
  Я руковожу детским отделением, у меня на дверях отделения написано: "Отделение химиотерапии лейкозов". Дети знают, что они тяжело больны, но мы никогда не говорим им слова "рак". В принципе, мы всегда говорим больным правду. Истории болезней открыты, дети их могут прочитать. Для родителей есть памятки, что такое лейкоз, что требуется от них, что должны делать дети... Главное - это не падать духом. Если родители верят и хотят бороться, у детей больше шансов. Если отец упал духом, ребенок погибает.
 
 НАШИ И ЗАПАДНЫЕ УЧЕБНИКИ О РАЗНИЦЕ КУЛЬТУР
 
  Введение в биоэтику. Учебное пособие под редакцией Б. Г. Юдина и П. Д. Тищенко. М., 1998.
 
  "Существует устойчивая традиция отечественных врачей не распространять запрет разглашения конфиденциальной информации на членов семьи больного. Более того, в случае диагноза злокачественного онкологического заболевания или неблагоприятного для жизни прогноза именно члены семьи обычно получают достоверную информацию, которая при этом скрывается от пациента. С точки зрения канонов биоэтики, подобная позиция недопустима...Однако российское общество является чрезвычайно неоднородным в социокультурном отношении. Оно включает множество этнонациональных и социальных групп с различными укладами жизни. Как показывают данные многочисленных социологических опросов, для большей части жителей городов-мегаполисов типа Москвы и Петербурга наиболее приемлемыми оказываются принципы индивидуалистической этики. В то же время, к примеру, для населения кавказского региона или некоторых регионов Поволжья первичным моральным субъектом оказывается не столько отдельный гражданин, сколько семья или род. Врач должен уважать специфику морального сознания представителей этих групп населения и применять правило конфиденциальности уже не в отношении отдельного пациента, а в отношении семьи или рода". Т. Бичамп, Дж. Чилдрес. Принципы биомедицинской этики. Нью-Йорк, 1994.
 
  "Рассмотрим реальный случай, видеозапись которого предоставлена госпиталем Св. Луки города Канзас-Сити. Молодой врач сообщает 68-летнему пациенту китайского происхождения, что у него рак. С точки зрения врача он все делает правильно - реализует право пациента на правдивую и точную информацию о его состоянии. Но сын больного возмущен: он считает, что врач должен был сначала переговорить с членами семьи пациента, а уж они потом сами бы решили, сообщать ли своему родственнику правду и в какой форме.
  В китайской культуре этической основой принятия решений являются конфуцианство и буддизм, подчеркивающие ценности гармонии, согласия и подчинения авторитету. Эта традиция прямо противоположна западной модели самостоятельности личности, в которой сокрытие информации рассматривается как нарушение фундаментальных прав личности. Восточная культура предполагает, что семья должна решать, нужно ли сообщать пациенту диагноз (особенно в случае неизлечимого рака). Поэтому восточные врачи не рассматривают сокрытие диагноза от пациента как нарушение. Наоборот, они считают преступлением нарушение воли семьи. К тому же, с точки зрения китайского врача, смертельная болезнь кого-то из членов семьи требует гораздо большей ответственности от родственников больного, чем от него самого".
  АМЕРИКАНСКИЕ ВРАЧИ убеждены, что скрывать правду от человека - значит нарушать его священное право принимать самостоятельные решения.
 
  "Мне осталось жить не больше года"
  Маргарита П. Преподаватель музыки:
  - В 36 у меня обнаружили рак груди. До этого я развелась с мужем и пережила очень болезненный и неудачный роман. И вот я лежу в этой мерзкой больнице, кажется, на девятом этаже, за окном - какой-то тоскливый пустырь с железками, слегка присыпанными снегом. Меня уговаривают прооперироваться, а у меня только одна мысль: где бы найти окно, которое открывается? Я запретила маме говорить кому-либо из моих знакомых, где я и что со мной. Но один мой старый приятель - мы с ним учились в одном классе и сто лет дружили - все-таки пришел меня навестить. Мама, видимо, просто решила, что запрет на него не распространяется. Он пришел, посмотрел на меня - зеленую, нечесаную, в каком-то жутком халате, - потом поговорил с врачом и заявил: "Выходи за меня замуж". Я говорю: "Ты с ума сошел? Мне жить осталось не больше года, я выйду отсюда изуродованная". А он говорит: "Мне все равно". Врач ему тоже говорит: "Подумайте, что вы делаете. Это не шутки, это рак". А он опять: "Я не шучу". Короче, он приходил каждый день, надоел безумно, и, в конце концов, я согласилась на операцию. Просто чтобы это прекратить. Первые месяцы было очень тяжело, потом я немного начала приходить в себя. Сейчас все в порядке, уже несколько лет регулярно проверяюсь - никаких рецидивов. А замуж я за него так и не вышла. Нет, он прекрасный человек, просто я его никогда не любила.
 
  "Я не знаю, что мне делать с этой правдой"
  Николай А. 48 лет, инженер:
  - Однажды у меня уже подозревали рак. У меня хроническое заболевание поджелудочной железы, я с ним благополучно жил, лечился потихоньку... А потом - то ли начальник новый появился, то ли анализы какие-то новые научились делать. В общем, мой врач говорит: "Надо обследоваться". И дает направление в онкоцентр, на Каширку. Взял я это направление, а руки трясутся. Он увидел это и говорит: "Да подожди ты трястись, надо сперва проверить. Есть один шанс из ста, что у тебя опухоль, и один из тысячи - что она злокачественная". Я взял себя в руки и поехал домой. Еду я, смотрю на людей, и все мне кажется каким-то нелепым. Напротив меня сидит женщина, а на ней колготки такие толстые, дешевые. И я думаю: "Надо же, как странно". Остановки объявляют, и они мне тоже кажутся какими-то странными. "Станция "Павелецкая". Что за "Павелецкая"? Бред какой-то. Дома я сел и стал составлять список того, что нужно сделать: квартиру кооперативную перевести на жену и т.п. Видимо я впал в окончательное безумие, потому что почему-то решил перевести сына в более старший класс. Эта мысль у меня как-то особенно засела в башке, и я стал ее разрабатывать. Вероятно, она меня просто отвлекала. Потом привыкаешь, но первые три секунды - самые страшные. Жизнь мгновенно рушится. Ты строил какие-то планы, у тебя был какой-то мир, и вдруг все это - в один миг - куда-то исчезает, и ты остаешься в пустоте. Нет, я бы не хотел больше это пережить. Пусть лучше мне врут, потому что я не знаю, что мне делать с этой правдой.
  - Налицо конфликт интересов, конфликт права на информацию и права на медицинскую тайну. Проведите в классе парламентские слушания, подготовьте соответствующий законопроект.
  - Как вы думаете, что более гуманно - сообщить человеку страшный диагноз или обманывать его, скрывая правду?
 
 
 Ольга Капитанчук, Елена Кудрявцева
 
 Как найти инквизицию? Просто: на девятом этаже?
 
  Кариес. Вам ставят необычную пломбу. Она какое-то время сидит в дупле, потом начинает работу. Через некоторое время - зуб как новенький. Правда, стоит эта живая чудо-пломба % тысяч долларов. А работают у вас во рту - неродившиеся люди. Это один из примеров использования так называемых фетальных тканей - взятых от человеческих эмбрионов и плодов. Перед абортом в Центре акушерства и гинекологии женщины дают расписку: "...настоящим удостоверяю добровольное согласие на использование тканей моего плода для научно-исследовательских целей с возможностью в дальнейшем их терапевтического применения".
  Фетальные клетки способны порождать другие клетки. Их клонируют и хранят в "фетальных банках". Внешне они выглядят как ампулы с розовым раствором. Из них можно приготовить взвеси для инъекций против диабета, цирроза печени, трофической язвы, различных поражений кожи, неврологических заболеваний, болезни Паркинсона. Вполне возможно, что когда-нибудь с помощью фетальных тканей добудут средство против СПИДА.
 
  "Для человека должен быть один приход и один исход", - учил подведомственные народы царь Соломон. А тут наука со своим клонированием.
  ...Некоторые служители культа считают, что у клонированного, подобно овце Долли, человека не будет души. Представляете? Родился орущий красный младенчик, начал играть в погремушки, улыбаться, говорить, в паровозик играть, пошел в школу, радуется маме и папе - и все это без души. Чего с ним делать прикажете? Убить, что ли, бездушную тварь? Наверное, к этому и приведет церковная логика.
  А еще, считает церковь, клонирование склоняет к преступлению, ведь клон - идеальный донор. Годам к пятидесяти каждый уважающий себя Рокфеллер будет иметь в сырых подвалах по несколько копий самого себя на запчасти. А это бесчеловечно - людей на запчасти разбирать... Но тут наши толкователи противоречат сами себе. Если клон - бездушный кусок мяса, то какие проблемы? А если полноценный человек, то и относится к нему нужно как к любому родившемуся младенцу - крестить в храме и радоваться, что родился очередной раб божий.
 
  ...Мы вам две цитаты приведем, а вы отгадайте, какая из них принадлежит Давиденко Владимиру Ивановичу, верному соратнику Жириновского, а какая - Гитлеру Адольфу Алоизовичу. Вот они:
  1) "Органы, взятые у русских, не могут принести пользу богачам смешанных рас (которые чаще всего и болеют), живущим в Израиле и США. Такие органы будут неминуемо отторгнуты организмом";
  2) "Совершенно понятно, что русские и, скажем, европейцы или англичане - биологически разные существа. И глупо пытаться, как это делают ученые, пересаживать ткани или целые органы человека одной расы человеку другой расы".
 
  Ноэлла ЛЕНУАР, президент комитета по биоэтике Совета Европы:
  - Свобода научных исследований должна быть гарантирована, она имеет прямое отношение к свободе мыслей. Логика запретов в этой области неприменима. Единственное исключение - клонирование человека. Клонирование должно быть запрещено, поскольку противоречит понятию человеческого достоинства, превращает человека в продукт.
 
  - Как вы относитесь к использованию "фетальных" клеток в медицинских целях?
  - Какие моральные и правовые проблемы возникают в связи с клонированием человека?
 
 
 Право на личную неприкосновенность.
 Свобода от жестокого обращения и пыток
 
 Константин Станюкович
 
 Вокруг света на "Коршуне"?
 
  ... Однажды утром Ашанин был позван к капитану вместе с другими офицерами и гардемаринами, кроме стоявших на вахте.
  Когда все собравшиеся уселись, капитан среди глубокой тишины проговорил несколько взволнованным голосом:
  - Господа! Я попросил вас прийти, чтобы откровенно высказать перед вами мои взгляды на отношение к матросам. Я считаю всякие телесные наказания позорящими человеческое достоинство и унижающими людей, которые к ним прибегают, и полагаю... даже более... уверен, что ни дисциплина, ни морской дух нисколько не пострадают, если мы не будем пользоваться правом наказывать людей подобным образом... Я знаю по опыту... Я три года был старшим офицером и ни разу никого не наказал и - честью заверяю вас, господа, - трудно было найти лучшую команду... Русский матрос - золото... Он смел, самоотвержен, вынослив и за малейшую любовь отплачивает сторицей... Докажем же, господа, своим примером, что с нашими матросами не нужны ни линьки, ни розги, ни побои... Вопрос об отмене телесных наказаний уже рассматривается в нашем ведомстве... Благодаря настояниям нашего генерал-адмирала в скором времени выйдет и закон, но пока офицеры еще пользуются правом телесного наказания... Так откажемся, господа, теперь же от этого права, и пусть на "Коршуне" не будет ни одного позорно наказанного... Согласны ли, господа офицеры?
  У Володи и у большинства молодых людей восторженно сияли лица и горячей бились сердца... Эта речь капитана, призывающая к гуманности в те времена, когда еще во флоте телесные наказания были во всеобщем употреблении, отвечала лучшим и благороднейшим стремлениям молодых моряков, и они глядели на этого доброго и благородного человека восторженными глазами, душевно приподнятые и умиленные.
  Быть может, и даже наверное, не все господа офицеры разделяли мнение капитана, но все ответили, что согласны на предложение командира.
  На серьезном лице командира отразилось радостное чувство, и он весело сказал:
  - Итак, господа, на "Коршуне" телесных наказаний не будет?
  - Не будет! - торжественно отвечали все.
  - И вы увидите, господа, какая лихая у нас будет команда! - воскликнул капитан. - Не правда ли, Андрей Николаевич? - обратился он к старшему офицеру.
  - Надеюсь, что не ударит лицом в грязь.
  - И я прошу вас, Андрей Николаевич, приказать боцманам и унтер-офицерам не иметь у себя линьков. Чтобы я их не видал!
  - Есть! - отвечал старший офицер.
  - И чтобы они не дрались, а то срам...
  - От этого отучить их будет трудно, Василий Федорович... Вы сами знаете... привычка...
  И многие офицеры находили, что трудно, имея в виду и собственные привычки.
  - Не спорю, что трудно, но все-таки надо внушить им, что это нельзя... Пусть и матросы знают об этом...
  - Слушаю-с...
  - Надеюсь, господа, что вы своим примером отучите и боцманов от кулачной расправы... К сожалению, на многих судах офицеры дерутся... Закон этого не разрешает, и я убедительно прошу вас соблюдать закон.
  Многие офицеры, недовольные этой просьбой, равносильной приказанию, молчали, видимо, далеко не сочувственно и чувствовали, как будет им трудно избавиться от прежних привычек. Но делать было нечего. Приходилось подчиняться и утешаться возможностью утолять свой служебный гнев хотя бы тайком, если не открыто, чтобы не навлечь на себя неудовольствие капитана. Не особенно был, кажется, доволен и старший офицер, довольно фамильярно в минуты вспышек обращавшийся с матросскими физиономиями.
  - Мне остается еще, господа, обратиться к вам с последней просьбой: это... не употреблять в обращении к матросам окончаний, не идущих к службе...
  Все улыбнулись, улыбнулся и капитан.
  - Я только боюсь, что моя просьба будет невыполнима... Моряки так привыкли к энергичным выражениям...
  - Не знаю, как другие, Василий Федорович, а я... я... каюсь... не могу обещать, чтоб иной раз и не того... не употребил крепкого словечка! - проговорил старший офицер.
  - И я не обещаю.
  - И я...
  - И я...
  - Но, по крайней мере, хоть не очень! - проговорил, смеясь, капитан, знавший, что его просьба действительно слишком требовательна для моряков,
  И, обращаясь к гардемаринам, он продолжал:
  - Но вы, господа гардемарины, еще не имеющие наших морских привычек, не приучайтесь к ним... прошу вас... Помните, что матрос такой же человек, как и мы с вами. Вас, господа, я попрошу в свободное время заниматься с командой... учить матросов грамоте, знакомить их с географией, читать им подходящие вещи. Каждому из вас будет поручено известное количество людей, и вы посвятите им час или два времени в день. Надеюсь, вы от этого не откажетесь, и на "Коршуне" у нас не будет ни одного неграмотного6.
  Нечего и говорить, что все молодые люди с восторгом приняли предложение капитана.
  Отпуская офицеров, капитан попросил гардемаринов остаться.
  - Мы побеседуем еще о разных делах, - проговорил он со своей хорошей улыбкой.
  И, любезный и приветливый, он усадил поднявшихся было молодых людей и, предлагая папиросы, снова заговорил о важности умственного развития матросов, особенно теперь, после величайшей реформы, освободившей несколько миллионов людей от крепостной зависимости.
  - Теперь и матрос уже не может быть тем, чем был... Темным и невежественным... И мы обязаны помочь ему в этом, насколько умеем.
  Видимо, это дело было близко сердцу капитана. Он объяснил молодым людям подробный план занятий, начиная с обучения грамоте, арифметике и кончая разными объяснительными чтениями, приноровленными к понятиям слушателей, вполне уверенный, что господа гардемарины охотно поделятся своими знаниями и будут усердными учителями.
  - И вы увидите, какие будут у вас внимательные ученики!... На днях я вам выдам запас азбук и кое-какой запас народных книг... Каждый день час или полтора занятий, но, разумеется, никаких принуждений. Кто не захочет, - не приневоливайте, а то это сделается принуждением и... тогда все пропало... Кроме этих занятий, мы устроим еще чтение с глобусом... Нам надо смастерить большой глобус и начертить на нем части света... Найдутся между вами мастера?
  Мастеров нашлось несколько человек.
  - И отлично. Работайте, господа, и как окончите глобус, повесим его в жилой палубе. Каждый день один из вас будет отмечать на нем пройденное "Коршуном" расстояние и точки широты и долготы и читать географические лекции. Таким образом, матросы будут знать, куда мы идем, и будут иметь кое-какие сведения о портах, которые посетим... От ваших талантов, господа, будет зависеть, насколько они усвоят ваши объяснения... Впрочем, наши матросики - народ толковый... вы увидите, - и через три года они вернутся домой благодаря вам кое-что знающими и помянут вас добром...
  Капитан помолчал и затем начал:
  - Надеюсь, господа, что и вы сами воспользуетесь плаванием, чтобы быть дельными моряками. Кроме обычной службы, вахт и занятий по расписанию, я буду просить вас каждого, кто стоит на вахте с 4 до 8 утра, делать астрономические наблюдения и к полудню вычислить широту и долготу помимо штурмана... Это необходимо уметь моряку, хотя, к сожалению, далеко не все моряки это умеют... Кроме того, я попрошу вас ознакомиться и с машиной корвета и знать ее, чтоб потом, когда вам придется быть капитанами, не быть в руках механиков. Все это я буду от вас требовать, а теперь позвольте вам дать дружеский совет, господа... Надеюсь, вы не будете в претензии, что я вам хочу дать совет, так как он от чистого сердца.
  Все молодые люди заявили, что они рады выслушать совет Василия Федоровича.
  - Не забудьте, что быть специалистом-моряком еще недостаточно и что надо, кроме того, быть и образованным человеком...Тогда и самая служба сделается интереснее и осмысленнее, и плавания полезными и поучительными... А ведь все мы, господа, питомцы одного и того же морского корпуса, не можем похвалиться общим образованием. Все мы "учились чему-нибудь и как-нибудь"... Не правда ли?
  - Правда... правда! - ответили молодые люди.
  - От вас зависит в плавании пополнить этот пробел... Времени довольно, чтобы позаняться и почитать... Если кают-компанейская библиотека окажется недостаточна, моя к вашим услугам всегда... У меня есть кое-какие книги по истории, литературе, есть путешествия... Советую ознакомиться по книгам со странами, которые нам придется посетить... Тогда и ваше личное знакомство с ними будет плодотворно, а не ограничится только посещениями театров, кафе-ресторанов... Тогда, вернувшись из плавания, вы можете действительно сказать, что кое-что видели и кое-чему научились... И сколько духовного наслаждения вы получите, если будете смотреть на мир Божий, на вечно окружающую нас природу - и на море, и на небо - так сказать, вооруженным глазом, понимающим ее явления, и воспринимать впечатления новых стран, совсем иных культур и народов, приготовленные предварительным знакомством с историей, с бытом ее обитателей, с ее памятниками... Ну да что распространяться... Вы это знаете и сами отлично. Повторяю: книги мои в вашем распоряжении...
  Взоры молодых людей невольно обратились на два огромных шкафа, наполненных книгами.
  - Половина книг, господа, на английском и французском языках, - продолжал капитан. - Вы владеете ими?
  Увы! Хотя все и учились в морском корпусе и у "англичанина", и у "француза", но знания их оказались самыми печальными: ни один не мог прочитать английской книги, и двое с грехом пополам знали французский язык.
  - И теперь, значит, как и в мое время, языкам не везет в морском корпусе? - усмехнулся капитан. - Надо, значит, самим учиться, господа, как выучился и я. Моряку английский язык необходим, особенно в дальних плаваниях... И при желании выучиться нетрудно... И знаете ли что?.. Можно вам облегчить изучение его...
  Гардемарины вопросительно взглянули на капитана.
  - Мы можем в Англии взять с собой в плавание учителя-англичанина, конечно, на наш общий счет, пропорционально получаемому содержанию, - деликатно заметил капитан, которому, как знающему, учиться, однако, не предстояло. - Вероятно, все офицеры согласятся на это... Хотите?
  Все, конечно, изъявили согласие и скоро вышли из капитанской каюты как-то духовно приподнятые, полные жажды знания и добра, горевшие искренним желанием быть не только отличными моряками, но и образованными, гуманными людьми.
  Ничего подобного не слыхали они никогда ни от корпусных педагогов, ни от капитанов, с которыми плавали, бывши кадетами...
  Эта проповедь человечности, этот призыв к знанию были чем-то неслыханным во флоте в те времена. Чем-то хорошим и бодрящим веяло от этих речей капитана, и служба принимала в глазах молодых людей более широкий, осмысленный характер, чуждый всякого угнетения и произвола.
  Для многих из этих юнцов, бывших на "Коршуне", этот день был, так сказать, днем просветления и таким лучезарным остался на всю их жизнь.
  Володя вышел от капитана взволнованный и умиленный. Он в тот же день принялся за историю Шлоссера и дал себе слово основательно заняться английским языком и прочитать всю капитанскую библиотеку.
 
  Когда в тот же день старший офицер призвал к себе в каюту обоих боцманов, Федотова и Никифорова, двух старых служак, отзвонивших во флоте по пятнадцати лет и прошедших старую суровую школу, и сказал им, чтобы они бросили линьки и передали об этом остальным унтер-офицерам, то оба боцмана в первое мгновение вытаращили удивленно глаза, видимо, не веря своим ушам: до того это казалось невероятным по тем временам.
  Однако твердо знавшие правила дисциплины, они оба почти одновременно отвечали:
  - Слушаю, ваше благородие!
  Тем не менее и красно-сизое, суровое на вид лицо Федотова с заседевшими черными бакенбардами и перешибленным носом, и менее подозрительного оттенка физиономия боцмана второй вахты Никифорова, рыжеусого, с лукавыми маленькими глазами, коренастого человека, выражали собой полнейшее недоумение.
  - Поняли? - спросил строго старший офицер.
  - Никак нет, ваше благородие! - отвечали разом оба, причем Федотов еще более нахмурился, сдвинув свои густые, нависшие брови, словно бы кем-то обиженный и чем-то недовольный, а Никифоров, как более тонкий дипломат и не знающий за собой, как его товарищ, слабости напиваться на берегу до бесчувствия, еще почтительнее заморгал глазами.
  - Кажется, я ясно говорю: бросить линьки. Понял, Федотов?
  - Никак нет, ваше благородие.
  - А ты, Никифоров?
  - Невдомек, ваше благородие, по какой такой причине и как, осмелюсь вам доложить, ваше благородие, боцман... и вдруг без линька...
  - Боцман, ваше благородие, и не имеет при себе линька! - повторил и Федотов.
  - Не ваше дело рассуждать! Чтобы я их не видал! Слышите?
  - Слушаем, ваше благородие.
  - И чтобы вы не смели ударить матроса... Ни боже ни!
  - Как вам угодно, ваше благородие, но только осмелюсь вам доложить, что это никак невозможно! - пробурчал Федотов.
  - Никакого, значит, почтения к боцману не будет, - доложил почтительно Никифоров.
  - Ежели, примерно, ваше благородие, не вдарь я матроса в зубы, какой же я буду боцман! - угрюмо заметил Федотов.
  - И ежели за дело и драться с рассудком, ваше благородие, то позвольте доложить, что матрос вовсе и не обижается... Напротив, даже... чувствует, что проучен по справедливости! - объяснял Никифоров.
  Старший офицер, человек далеко не злой, но очень вспыльчивый, - который и сам, случалось, в минуты служебного гнева давал волю рукам, слушал эти объяснения двух старых, отлично знающих свое дело боцманов, подавляя невольную сочувственную улыбку и отлично понимая затруднительность их положения.
  В самом деле, приказание это шло вразрез с установившимися и освященными обычаем понятиями о "боцманском праве" и о педагогических приемах матросского обучения. Без этого права, казалось, - и не одним только боцманам в те времена казалось, - немыслим был хороший боцман, наводящий страх на матросов.
  Но какого бы мнения ни был Андрей Николаевич о капитанском приказании, оно было для него свято, и необходимо было его исполнить.
  И, напуская на себя самый строгий начальнический вид, словно бы желая этим видом прекратить всякие дальнейшие рассуждения, он строго прикрикнул:
  - Не драться, и никаких разговоров!
  - Есть, ваше благородие! - ответили оба боцмана значительно упавшими, точно сдавленными голосами.
  - И если я услышу жалобы, что вы деретесь, с вас будет строго взыскано... Зарубите себе на память...
  Оба боцмана слушали эти диковинные речи безмолвные, изумленные и подавленные.
  - Особенно ты, Федотов, смотри... не зверствуй... У тебя есть эта привычка непременно искровянить матроса... Я тебя не первый день знаю... Ишь ведь, у тебя, дьявола, ручища! - прибавил старший офицер, бросая взгляд на действительно огромную, жилистую, всю в смоле руку боцмана, теребившую штанину.
  Федотов невольно опустил глаза и, вероятно, сам несколько смущенный видом своей руки, стыдливо спрятал ее назад.
  - И кроме того, - уже менее строгим тоном продолжал старший офицер, - не очень-то распускайте свои языки. Вы оба так ругаетесь, что только ахнешь... Откуда только у вас эта гадость берется?.. Смотрите... остерегайтесь. Капитан этого не любит... Ну, ступайте и передайте всем унтер-офицерам то, что я сказал! - заключил Андрей Николаевич, хорошо сознавая тщету последнего своего приказания.
  Окончательно ошалевшие, оба боцмана юркнули из каюты с красными лицами и удивленно выкаченными глазами. Они торопливо прошли кают-компанию, осторожно и на цыпочках ступая по клеенке, и вновь получили дар слова только тогда, когда прибежали на бак.
  Но дар слова явился не сразу.
  Сперва они подошли к кадке с водой7 и, вынув из штанов свои трубчонки и набив их махоркой, молча и неистово сделали несколько затяжек, и уж после того Никифоров, подмигнув глазом, произнес:
  - Какова, Пров Захарыч, загвоздка, а?
  - Д-д-да, братец ты мой, чудеса, - вымолвил Пров Захарович.
  - Ты вот и пойми, в каких это смыслах!
  - То-то... невдомек... И где это на военном судне видно, чтобы боцман и... тьфу!..
  Федотов только сплюнул и выругался довольно затейливо, однако в дальнейшие объяснения не пустился ввиду присутствия матросов.
  - И опять же, не моги сказать слова... Какая такая это новая мода, Захарыч?...
  - Как он сам-то удержится... Небось и он любит загнуть...
  - Не хуже нашего...
  - То-то и есть.
  Дальнейшие совещания по поводу отданных старшим офицером приказаний происходили в тесном кружке, собравшемся в сторонке. Здесь были все представители так называемой баковой аристократии: оба боцмана, унтер-офицеры, баталер8, подшкипер9, артиллерийский вахтер10, фельдшер и писарь. Линьки, само собой разумеется, надо было бросить. Что же касается до того, чтобы не тронуть матроса, то, несмотря на одобрение этого распоряжения в принципе многими, особенно фельдшером и писарем, большинство нашло, что безусловно исполнить такое приказание решительно невозможно и что - как-никак, а учить иной раз матроса надо, но, конечно, с опаской, не на глазах у начальства, а в тайности, причем, по выражению боцмана Никифорова, бить следовало не зря, а с "рассудком", чтобы не "оказывало" знаков и не вышло каких-нибудь кляуз.
  Вопрос о том, чтобы не ругаться, даже и не обсуждался. Он просто встречен был дружным общим смехом.
  Все решения постановлено было держать в секрете от матросов; но в тот же день по всему корвету уже распространилось известие о том, что боцманам и унтер-офицерам не велено драться, и эта новость была встречена общим сочувствием. Особенно радовались молодые матросы, которым больше других могло попадать от унтер-офицеров. Старые, послужившие, и сами могли постоять за себя.
 
  - Почему запрет капитана применять физические наказания показался странным большинству офицеров, а запрет на употребление бранных слов вызвал полное недоумение?
  - В современной российской армии распространена "дедовщина". Как вы думаете, виновны ли в этом офицеры?
  - Каким образом можно покончить с неуставными отношениями в армии?
 
 
 Садисты при исполнении?
 
  Международная правозащитная организация опубликовала доклад "Признание любой ценой". Это собранные за несколько лет истории о зверствах, творимых сотрудниками российской милиции "при исполнении служебных обязанностей". Картина получилась достаточно жуткая.
 
 БЕСПРЕДЕЛ
 
  Говорить о том, что эти истории о пытках и издевательствах, применяемых, чтобы выбить нужные показания, стали откровением, не приходится. О подобных методах правоохранительной деятельности известно уже давно. Они уже стали чем-то само собой разумеющимся. Для человека, по тем или иным причинам попавшего в отделение милиции, пара ударов дубинкой по спине считается хорошим исходом.
  Вот слова одного прокурорского работника: "Нам приходится отрицать факты насилия над обвиняемым под любыми правдоподобными предлогами, чтобы дело по основному обвинению успешно дошло до суда. Если установлен факт применения насилия, результаты следствия ставятся под сомнение и человека могут даже оправдать". Понятно, что в таких условиях милиционеры чувствуют себя в полной безопасности и не беспокоятся о наказании за издевательства над людьми. А чувство безнаказанности вызывает у людей со слабой психикой и сильными комплексами (а таких в милиции немало) желание изобретать все новые чудовищные способы надругательств. Сколько их, вряд ли удастся точно сосчитать. Фантазия у садистов богатая. Остановимся на основных и проиллюстрируем их реальными примерами, собранными Human Rights Watch.
 
 "СЛОНИК"
 
  Достаточно распространенная пытка. Жертву приковывают к стулу наручниками, на голову надевают противогаз или пластиковый пакет. Человек начинает задыхаться. Иногда его бьют, чтобы вызвать учащенное дыхание. Многие не выдерживают и теряют сознание. В 1998 году Верховный суд Мордовии вынес обвинительный приговор семи сотрудникам милиции за пытки нескольких подозреваемых, один из которых скончался. В судебных материалах значится: "Не сдав в дежурную часть задержанного Игонина, не составив протокола о задержании, в два часа ночи Даев, Сазонов, Гуляйкин, Куфлин (милиционеры - "Ъ") после того, как сковали Игонину руки наручниками, ноги связали, стали принуждать его признаться в вооруженном разбое. Когда Игонин задыхался, приводили в чувство, и сеанс пыток повторяли. Около четырех утра Игонин, не выдержав "оперативной беседы", как именовали подсудимые свои действия, скончался".
  Кстати, это дело остается, пожалуй, самым крупным по числу осужденных милиционеров. При этом нужно отметить, что если бы не смерть подозреваемого, садисты до сих пор наверняка работали бы в органах. Впрочем, у них и без того много последователей. Так, москвич Борис Ботвинник после "слоника" и избиений практически полностью ослеп (до общения с милиционерами у него было стопроцентное зрение).
 
 ЭЛЕКТРОШОК
 
  Этот способ практически не оставляет следов. Вот как описывает пытку электрошоком Игорь Ахрименко: "Завели в комнату. И сразу же Вебер (оперативник - "Ъ") ударил меня кулаком в висок. Я минуты на две потерял сознание, потом меня приковали наручниками к батарее. У них есть "крутилка" такая электрическая - аппаратик маленький с ручкой. От него шли два провода с зажимами. Их крепили к мочке уха. Я был прикован к батарее, а меня еще один держал за ноги, а второй за голову. Задавали мне вопросы и крутили ручку. Сперва потихоньку, потом быстрее. Когда быстро крутили, я просто терял сознание. Пять раз терял".
  Задержанный по подозрению в причастности к ограблению компьютерной фирмы Дмитрий Иванов после пытки электрошоком и избиений, будучи не в силах больше выносить боль, выпрыгнул из окна третьего этажа здания ОВД. Врачи констатировали перелом позвоночника в четырех местах. Иванов стал инвалидом на всю жизнь. В больницу к нему лишь раз приходил милиционер, который принимал участие в издевательствах. Но не с целью извиниться, а для того, чтобы тот подписал явку с повинной. "Подпиши, - советовал милиционер, - тебе все равно не пережить операцию". Когда Иванов отказался, милиционеры потеряли к инвалиду всякий интерес.
 
 ДЫБА И "КОНВЕРТИК"
 
  Дыба - весьма популярная и действенная пытка. Применялась еще тысячи лет назад. Жертве сковывают руки за спиной и подвешивают на цепь или металлический прут так, чтобы под ногами не было опоры. Близок к этому способу и "конвертик". Человека сажают так, чтобы он упирался головой в согнутые колени, и привязывают руки к ногам. В Нижнем Новгороде, например, один из задержанных скончался после того, как милиционеры таким образом издевались над ним долгое время, при этом избивая резиновыми палками. Позже судмедэкспертиза насчитала на теле убитого следы от 40 ударов.
 
 "ПРЕСС-ХАТА"
 
  Этот способ для тех, кто сам не хочет мараться. Чтобы выбить из задержанного признание, его помещают в одну камеру с уголовником-информатором, который за послабления в условиях содержания "колет" жертву. Как правило, применяется по отношению к новичкам, впервые попавших в следственный изолятор. У подсадных уголовников большие полномочия. Администрация изолятора закрывает глаза на их "работу".
  Житель Архангельска Михаил Юрочко не только сознался в убийстве двух человек, но и оговорил своих знакомых. Это произошло после того, как сокамерник, до того настойчиво советовавший признаться в убийстве, изнасиловал его. "Я уже полностью потерял жизненный потенциал, - говорит Юрочко, - и в конце концов сокамерник меня "опустил". После этого я дал показания". На основании этих показаний суд приговорил Юрочко к смертной казни, но затем, правда, Верховный суд России отменил приговор и направил материалы дела в прокуратуру на доследование. В конце концов дело было закрыто "за недостаточностью доказательств".
 
 ЗАКОН ПОКАЗАТЕЛЯ
 
  Нет большего секрета в том, что вся милиция работает на показатели. Раскрыто преступление - получи премию, повышение по службе, благодарность начальства. Нет - попадешь в черный список. Работа милиционера оценивается тогда, когда уголовное дело уходит в суд. Даже если в суде оно разваливается, претензий к оперативному сотруднику предъявлять уже никто не будет. "Адвокаты умные попались", "судьям дали на лапу" - объяснений достаточно. Поэтому зачастую вместо поиска свидетелей и настоящих исполнителей преступления милиционеры делают ставку на признание задержанного. Его, как видно из вышеприведенных примеров, получить гораздо легче.
 
 Екатерина Заподинская
 
 Пытали и будут пытать?
 
  В подмосковном Солнечногорске подозреваемому в убийстве каратисту Олегу Босову (ранее судимому за грабеж) оперативники затолкали в анальное отверстие три бутылки из-под газированной воды. Он так и не успел признаться в убийстве гомосексуалиста Волкова, которое действительно совершил, - умер от разрывов в прямой кишке. Видавший виды патологоанатом был потрясен, когда, вскрывая труп, увидел окровавленные бутылки.
  Присяжные Мособлсуда признали оперуполномоченного Солнечногорского ОВД Александра Гуральника и офицера ГУВД Московской области Владислава Ломакина виновными в принуждении Босова к даче показаний с применением насилия (хотя прокуратура настаивала на том, что это было именно убийство подозреваемого). Они уже отсидели по приговору суда по два года каждый и вышли на свободу. Коллеги ими втайне гордятся: "Теперь нас боятся даже самые отъявленные бандиты".
  Этот случай едва ли не самых страшных милицейских пыток почему-то не вошел в доклад международной правозащитной организации Human Rights Watch о зверствах российского МВД. Но он весьма показателен. Прокурор района поставил перед оперативно-следственной бригадой, в которую входил Гуральник, задачу найти труп убитого: иначе преступление не может считаться раскрытым. Надежный свидетель дал показания, что труп прятал Босов и только он знает о его местонахождении. Вот Гуральник со своим младшим коллегой Ломакиным и решили "расколоть" Босова. Важная деталь: им нужно было от убийцы не просто признание, сколько сведения о местонахождении трупа и вещдоках, имеющих отношение к убийству.
  Ни милиционеры, ни прокуроры не осуждают их ни за избиение Босова, ни за попытку задушить его электропроводом (все это предшествовало "анальному" эпизоду). Но сожалеют, что пьяный Гуральник "перегнул палку".
  Власти строго спрашивают с милиции, ФСБ и прокуратуры за раскрываемость громких насильственных преступлений. Пресловутая раскрываемость давно уже стала политическим фактором: очередного попавшего в немилость к Кремлю милицейского начальника или генпрокурора "добивают" упреками о ненайденных убийцах Листьева и Меня. Вроде нашли убийц Холодова, однако в суде с этим делом у Генпрокуратуры будут большие проблемы (прямых доказательств маловато).
  Между тем рядовым оперативникам, несущим службу за 1,5 тысячи рублей месячного оклада, для того, чтобы идти под пули преступников, мало невнятной карьерной перспективы. Нужна понятная идеология. Она на сегодняшний день такова: на войне как на войне, если не мы их, то они нас, и не стоит стесняться в методах и способах борьбы с врагом.
  Большинство оперативников убеждены, что случайные люди под их могучий кулак не попадут. К тому же им, случайным людям, скрывать от органов нечего, и они все сами расскажут без физического и психологического воздействия.
  А вот с "неслучайными" приходится усиленно работать. Если они уже отведали хоть раз тюремной похлебки, а таких среди них немало, внешний вид и внутреннее содержание Уголовного кодекса на них впечатления не произведет. И тогда приходится применять что-нибудь из "Каталога казней и пыток" (любимая книга одного из персонажей "Ментов"). Или же колоть "галочку" - психотропный препарат галоперидол, парализующий волю. Есть и другие полезные медикаменты из наркотического ряда, появляющиеся в ведомственной аптечке после плановых проверок наркопритонов. Заговорит и глухонемой.
  Правозащитники хотят, чтобы оперативный состав работал в белых перчатках и исключительно головой. С мозгами в целом не так уж плохо. А вот насчет белых перчаток - увольте. Этот атрибут милицейской формы, возможно, и появится, когда правозащитники обеспечат законодательную и материальную базу для защиты свидетелей по уголовным делам. Пока же некоторых свидетелей милиционеры вынуждены охранять от преступников, помещая в изоляторы временного содержания, так как средств для их переселения хотя бы в соседний регион в бюджете райотделов милиции, увы, не предусмотрено.
  На Западе следователи обещают свободу мошеннику за то, что он сдаст киллера, потому что последний опаснее для общества. У нас милиция сначала, не стесняясь в средствах, понуждает мошенника к даче показаний против киллера, а потом крепко сажает первого за совершенные аферы, чтобы уберечь от мести разоблаченного им наемного убийцы хотя бы до суда.
  Впрочем, мои знакомые милиционеры считают, что не стоит сгущать краски. Вот поймали в Подмосковье маньяка Сергея Ряховского, испытывающего половое влечение к трупам и на этой почве совершившего 19 убийств (это только доказанных). Так чтобы он побыстрее ознакомился с материалами своего уголовного дела и оно было направлено в суд, руководитель следственной группы ему каждый день в СИЗО носил конфеты "батончики". Любил подонок сладкое, ну как было не порадеть?
  Большинство преступлений никогда не раскрыть "в белых перчатках" - с соблюдением всех норм закона. Пока Россия не изменит всю правоохранительную систему, милиционеры по-прежнему будут бить, пытать и пичкать психотропными веществами подозреваемых.
  Пытать будут до тех пор, пока милиция не получит программу защиты свидетелей, а преступники право заключать "сделки с правосудием".
 
  - Что, на ваш взгляд, способствует применению правоохранительными органами физических и психических пыток?
  - Пытать человека нехорошо. А террориста, который спрятал взведенное взрывное устройство?
  - Нравственно ли заключение сделки преступника с правосудием с тем, чтобы преступнику стало выгодно признаться самому, помочь следствию?
 
 Талон выше закона?
 Письмо в редакцию журнала "Власть"
 
  Уважаемая редакция! Недавно я, депутат Государственной думы, столкнулся с возмутительным произволом со стороны органов правопорядка. Хочу предать этот случай широкой огласке: если с депутатами милиция позволяет себе такое, что же терпят от нее остальные граждане!
  В тот вечер, 17 января в 22.40, нашу машину остановил наряд патрульно-постовой службы.
  Старший сержант проверил документы у водителя, потом открыл дверь с моей стороны и потребовал без каких-либо оснований и объяснений в жесткой форме предъявить мои документы. Я показал депутатское удостоверение. После того, как милиционер ознакомился с ним, я попрощался и закрыл дверь, чтобы продолжить путь. Однако милиционер немедленно открыл дверь вновь и спросил, указывая на моего помощника: "А этот тоже из Госдумы?" Тут я вынужден был объяснить, что являюсь депутатом Государственной думы и в соответствии с законом обладаю неприкосновенностью: меня не могут задерживать, досматривать мою машину, равно как и совершать другие незаконные действия. На что получил ответ: "Мы все можем!" Потом сержант обошел машину и, открыв ее, потребовал предъявить документы моего помощника. Я в это время вышел из машины, а когда снова хотел в нее сесть, "служитель правопорядка" догнал меня, оттолкнул от нее и вновь потребовал документы!
  Конечно, такое наглое поведение чрезвычайно меня возмутило. Мне неоднократно приходилось проходить процедуру проверки документов. Как правило, все это проходит с грубейшими нарушениями законодательства и правил, но довольно корректно. Я привык к этому, и за семь лет моего депутатства инцидентов практически не было.
  Здесь же я испытал унижение и возмущение. Я попросил сержанта предъявить свое удостоверение, но он опять стал требовать мои документы! Я решил все-таки добиться исполнения закона, и после долгих препирательств мне был показан документ на имя старшего сержанта Игоря Владимировича Рыбакова. Мы с помощником опять предъявили свои документы.
  Но сержант снова открыл дверь, не давая машине ехать. Пришлось выйти и объяснить дополнительно: "Я депутат Государственной думы. Вы не имеете права меня задерживать или досматривать мою машину". - "Нет, имею". - "На каком основании?" - "На основании закона".
  Никаких иных разъяснений я получить не смог, но чтобы я понял, с кем имею дело, было сказано: "Мы не ДПС, мы - ППС, понятно?" Я снова сел в машину и предложил водителю отправляться, но сержант вновь преградил нам путь и запретил водителю ехать.
  Тогда я предъявил документы другому патрульному, и по моей просьбе он, оказавшись более сговорчивым, вызвал начальника патруля. Приехавший минут через 20 начальник после краткого разговора с господином Рыбаковым подошел, представился скороговоркой и вновь потребовал предъявить документы. На мою просьбу предъявить свои документы последовал взрыв возмущения, но после долгих препирательств документы все же были предоставлены. Прибывший, заместитель начальника ОВД "Филевский парк" Игорь Анатольевич Коняев, проверив мое удостоверение, потребовал документы у моего помощника. На вопрос "На каком основании?" ответа также не было получено. Ссылка на закон имела ответ, что я, депутат, лично за рулем не сидел, поэтому мою машину можно досматривать.
  Также мне сказали, что я обязан подчиняться требованиям милиции, поскольку не могу предъявить "талона неприкосновенности".
  Я был вынужден вновь обратиться к законам, после чего спросил: "Теперь водитель свободен? Он может ехать?" "Да", - ответил Коняев. Я пошел к машине, но давешний сержант вновь преградил мне путь и сказал, что машину не отпустит, пока я ему опять не предъявлю документы. Это было форменное издевательство. Поскольку время было позднее и у меня сложилось мнение, что эти люди готовы на еще более жесткие действия, я предъявил документ в пятый раз. После этого наконец мы получили возможность уехать.
  В этой истории я опустил только хамский тон, агрессивное поведение стражей порядка и переполнявшие меня эмоции. Если в моем случае милиционеры знали, что я депутат, и все равно обращались со мной таким образом, и если у сотрудников Госдумы и журналистов подобные встречи заканчиваются еще более плачевно, то что же органы правопорядка позволяют себе в отношении остальных граждан? С этим вопросом я обращаюсь к журналу "Власть" и его читателям, а особенно к министру внутренних дел господину Рушайло и начальнику московской милиции, которому написал отдельно.
  Вячеслав Игрунов, заместитель председателя комитета Госдумы по делам Содружества Независимых Государств и связям с соотечественниками.
 
  - Попробуйте описать эту ситуацию с точки зрения милиционера Рыбакова?
  - Согласны ли вы с тем, что некоторые люди в соответствии с особым должностным статусом должны обладать неприкосновенностью?
  - Подумайте, не провоцирует ли наличие должностных привилегий состояние правового беспредела и незащищенности граждан?
 
 
 Николай Носов
 
 Незнайка на Луне?
 
  ...Ничего не подозревая, Незнайка продолжал уплетать малину, как вдруг снизу раздался щелчок, и он почувствовал, как его что-то крепко схватило за ногу. Незнайка вскрикнул от боли и, нагнувшись, увидел, что нога его попала в капкан. В этот же момент следивший за каждым его шагом Фикс выскочил из своей засады и, подбежав к Незнайке, изо всех сил стукнул его метлой по голове.
  - Ах ты, гадина! Так ты, значит, малину жрать! - закричал Фикс, размахивая метлой.
  - Послушайте, - возмутился Незнайка, - что это такое? Зачем метлой? И еще капкан тут!
  Но Фикс не слушал его.
  - Я тебе покажу, как малину жрать! - твердил он, выкручивая Незнайке за спину руки и связывая их веревкой. Незнайка только пожал плечами.
  - Не понимаю, что происходит! - пробормотал он.
  - Вот отведу тебя сейчас к господину Клопсу, тогда все поймешь, - пригрозил Фикс.
  - К какому такому господину Клопсу? - спросил Незнайка.
  - Там увидишь, какой такой господин Клопс. А сейчас - марш! - сказал Фикс и потянул за веревку с такой силой, что Незнайка чуть не полетел с ног.
  - Как же я могу идти, неразумное вы существо? Разве вы не видите, что моя нога в капкане? - ответил Незнайка.
  - Подумаешь, нежность - нога в капкане! - проворчал Фикс.
  Он, однако, нагнулся и освободил из капкана Незнайкину ногу.
  - Ну, марш, марш, без разговоров! - скомандовал он и, не выпуская из рук конца веревки, которой были связаны Незнайкины руки, толкнул его метлой в спину. - Да не вздумай бежать, все равно от меня не уйдешь!
  ...Один из работавших коротышек увидел Фикса с Незнайкой и закричал:
  - Эй, Фикс, опять грабителя изловил?
  - Опять, а то как же, - самодовольно ухмыляясь, ответил Фикс.
  - К господину Клопсу ведешь?
  - К господину Клопсу, а то к кому же!
  - Опять собаками травить будете? - спросил другой коротышка, отрываясь от работы.
  - Ну, это уже господин Клопс сами знают, чем травить. Чем прикажут, тем и будем травить.
  - Зверье! - проворчал кто-то из работавших коротышек.
  - Что?
  - Зверье, говорю, вы с вашим господином Клопсом!
  - Я вот те дам зверье! - окрысился Фикс. - Вот пойду доложу господину Клопсу, что вы тут языки распускаете, вместо того чтоб работать, - живо на улице очутитесь!
  Коротышки молча принялись за работу. Фикс ткнул Незнайку в спину метлой, и они отправились дальше.
 
  - Возможна ли подобная ситуация в правовом государстве?
  - Что делать Незнайке в данной ситуации?
  - Если бы вы оказались в подобной ситуации, что бы вы сделали?
 
 
 Право на неприкосновенность частной жизни
 
 Джордж Оруэлл
 
 1984?
 
  Из состояния задумчивости его вывел сильный толчок. Девушка за соседним столиком повернулась вполоборота. Это была та самая, темноволосая. Она смотрела на него странно и пристально. Когда взгляды их встретились, девушка отвернулась.
  Уинстон почувствовал, как вспотела его спина. Острый, внезапный страх пронзил тело. Он почти сразу же прошел, но раздражение и тревога остались. Почему она наблюдает за ним? Почему она все время ходит следом? К несчастью, он не мог припомнить, сидела она за столиком, когда они пришли с Саймом, или же появилась позднее. Вчера на Двухминутке Ненависти она села за его спиной, хотя в этом не было никакой необходимости. Не исключено, что она хотела послушать и убедиться, что он кричит достаточно громко.
  Ему снова подумалось: вряд ли она работает в Полиции Мысли, скорее всего, она шпионка-любительница, и это самое опасное. Уинстон не знал, как долго она смотрела на него. Наверное, минут пять, но он не уверен, что все это время надежно контролировал выражение лица. Очень опасно забыть, что лицо может выдать мысли, когда ты среди людей или в зоне видимости монитора. Может выдать даже мелочь - нервный тик, беспокойный взгляд, привычка бормотать про себя - что угодно, если можно сделать вывод: он не такой, как все, ему есть что скрывать. Во всяком случае, непривычное выражение лица каралось как преступление - нельзя, положим, глядеть недоверчиво, когда по монитору сообщают о победе. На новоязе было даже специальное слово - преступник.
  Мир снаружи, даже сквозь закрытое окно, казался холодным. Внизу, на улице, ветер крутил пыль и обрывки бумаги, и хотя на синем небе ярко светило солнце, все выглядело бесцветным, за исключением всюду расклеенных плакатов. Лицо с черными усами было везде. Одно было на фасаде дома напротив. "БОЛЬШОЙ БРАТ ВИДИТ ТЕБЯ", - говорила надпись, а темные глаза пристально заглядывали внутрь Уинстона. Ниже бился на ветру другой плакат, с оторванным углом, то открывая, то закрывая единственное слово: "АНГСОЦ". Вдали над крышами парил вертолет. Время от времени он нырял и зависал на мгновение, как огромная синяя муха, а потом по кривой снова взмывал вверх. Это заглядывал в окна полицейский патруль. Впрочем, патрули не играли роли. Роль играла лишь Полиция Мысли.
  За спиной Уинстона голос из монитора все еще что-то бубнил про чугун и перевыполнение Девятого Трехлетнего Плана. Монитор был одновременно приемником и передатчиком, который улавливал любой звук, кроме очень тихого шепота. Более того, пока Уинстон оставался в поле зрения монитора, его можно было не только слышать, но и видеть. Конечно, никогда нельзя знать наверняка, наблюдают за тобой сейчас или нет. Можно только гадать, как часто и в каком порядке Полиция Мысли подключается к той или иной квартире. Вполне возможно, что они наблюдают за всеми и всегда. Во всяком случае, они могли подключиться к вашей линии в любой момент. И приходилось жить, зная, что каждый звук кто-то слышит и за каждым движением кто-то следит, если только этому не мешает полная темнота. И люди жили так - в силу привычки, которая стала уже инстинктом.
 
  - Как вы думаете, существуют ли ситуации, когда вмешательство в частную жизнь необходимо и оправданно?
  - Почему именно тоталитарные государства стремятся максимально ограничивать сферу частной жизни?
 
 
 Сергей Смирнов
 
 Privacy в Интернете?
 
  Privacy, право на неприкосновенность частной жизни - одно из наиболее ценных и хрупких достояний современного общества. Если следовать одному из наиболее известных определений, право на неприкосновенность частной жизни - это право быть предоставленным самому себе; право, по которому каждый человек имеет свое пространство, защищенное законом от произвольных посягательств извне, в том числе и со стороны правительства.
  "Всякое необоснованное нарушение права на неприкосновенность частной жизни государством, какие бы средства ни были использованы, должно рассматриваться как нарушение Четвертой поправки (к Конституции - С.С.)", - так высказался член Верховного суда США Луис Брэндейс в своей знаменитой речи по одному из дел, касающихся прослушивания телефонных переговоров. Право на неприкосновенность частной жизни относится к фундаментальным правам человека и подвергается тщательному изучению и анализу. Авторы одной из классификаций условно разделяют права на неприкосновенность частной жизни на четыре группы. Это право на неприкосновенность персональных данных, неприкосновенность личности, неприкосновенность жилища и тайна переписки.
  После краткого обзора первых трех типов мы подробнее поговорим о четвертом...

<< Пред.           стр. 4 (из 14)           След. >>

Список литературы по разделу