<< Пред. стр. 5 (из 11) След. >>
Список литературы по разделу
СТРУКТУРАЛИЗМ
(философские аспекты)
Два последних десятилетия были отмечены активным распространением на Западе структуралистского движения, захватившего в свою орбиту такие области гуманитарного знания, как этнология, психология, социология, литературоведение, наука о культуре и т. п. Центр этого движения находился во Франции.
Несмотря на то, что структурализм потеснил самое влиятельное течение буржуазной философии, каким являлся в послевоенной Франции экзистенциализм, вряд ли можно говорить о новом философском течении, носящем такое название. В работах структуралистов отсутствуют как раз те проблемы, которые занимали буржуазную мысль в пору становления классической буржуазной философии и продолжают занимать сейчас. Нет в 'этих работах теории бытия, включающей в себя систематическое воззрение на мироустройство, нет в них и систематически изложенной теории познания, учения об истине и т. д. Структурализмом называют метод, исследовательское направление, возникшее в гуманитарных науках в начале XX в. (сначала в лингвистике, затем в психологии, в фольклористике, этнологии, эстетике, литературоведении и т. п.).
Поскольку идеологический бум, созданный вокруг структурализма на Западе, в большей мере проявил себя во Франции, мы и сосредоточим свой анализ главным образом на французском структурализме, который связан прежде всего с именем антрополога Клода Леви-Стросса. Кроме него структурализм во Франции представлен такими именами, как М. Фуко, Ж. Лакан, М. Сафуан, Ж. Деррида, Р. Барт, А. Греймас и др.
136
То, что структурализмом можно назвать прежде всего метод, который не существует отдельно от специального предмета, где он применяется, затрудняет философскую характеристику структуралистского движения. Положение осложняется еще и тем, что такие ведущие представители структурализма, как Леви-Стросс и Лакан, не раз заявляли о своем нежелании вдаваться в обсуждение философских последствий экспансии структурализма в гуманитарные науки1.
Тем не менее философский анализ структурализма вполне оправдан, особенно если принять во внимание конкретную историческую ситуацию, в которой оказалось буржуазное сознание в XX в. Структурализму сразу же пришлось столкнуться с такими философскими проблемами, как «сознание», «субъект», смысложизненные вопросы, т. е. с проблематикой, базирующихся на феноменологии экзистенциализма и персонализма, а также неотомиз-ма, ставящих во главу угла тему человеческого существования, человеческого бытия и т. п. В ходе полемики вокруг этих проблем со своими оппонентами, а также в процессе формулирования основополагающих моментов своего метода структурализм и выявлял свое философское содержание. Прояснению философских аспектов структуралистского движения способствует в известной мере осмысление некоторыми его представителями (прежде всего М. Фуко) как бы «изнутри» позиции структурализма в контексте современной духовной ситуации буржуазного Запада.
Предваряя дальнейшее изложение, можно сказать, что структурализм представляет одну из сторон антиномии буржуазного сознания, которая в XX в. приняла форму противостояния гуманитарно-антропологических течений, представленных различными вариантами экзистенциализма, персонализма и религиозной философии, с одной стороны, и сциентистски ориентированных на науку философских направлений — неопозитивизма и т. п. — с другой. Опровергая такие, скажем, излюбленные для философии, развивающейся в рамках буржуазного антропологизма, понятия, как «самосозидающая деятельность субъекта», и выводя за рамки своего анализа само понятие
' О. Dacrot, Т. Todorou, D. Sporber, М. Safonan, F. Whal. Qu'est-ce quo Ie structuralisme? Paris, 1968, p. 301.
137
«субъект», структурализм, естественно, примыкает ко второму из названных направлений — к спиентизму.
Для выявления мировоззренческих, философских характеристик структурализма необходимо обратиться к специальным работам его ведущих представителей. Мы избрали в данном случае работы Леви-Стросса, Лакана и Фуко. Структурализм в них характеризуется прежде всего активным использованием лингвистических моделей для описания предмета тех наук, в рамках которых они размышляют: этнологии (Леви-Стросс) и психологии, базирующейся на психоанализе (Лакан, Фуко).
Рассматривая философские аспекты структурализма, мы не ставим своей задачей всесторонне анализировать разночтения основного для структурализма понятия — понятия структуры. Даже среди представителей языкознания, где структурализм пережил пору своего зарождения, всеобщего распространения и заката, отсутствует строгое и однозначное определение структурного метода. Лингвист А. Мартине писал в связи с этим, что «слово структурализм стало своего рода ярлыком почти для всякого движения, порвавшего с традицией» '. Мы лишь вкратце остановимся на сущности структурализма, как она была сформулирована в лингвистике на заре его становления, поскольку это необходимо для характеристики структурного метода Леви-Стросса и Лакана.
Пионером структурализма в лингвистике по праву считается швейцарский языковед Фердинанд де Соссюр. В посмертно опубликованном «Курсе общей лингвистики» Соссюр сформулировал основные положения своего метода. Смысл соссюровского подхода к языку состоял в утверждении, что «единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя» 2. Язык «в самом себе и для себя» выступал у Соссюра как система, или структура, которая регулирует эмпирическое протекание языковых обнаружений индивидов, составляющих в своей совокупности речь. Соссюром, таким образом, была построена дихотомия «язык — речь». Язык рассматривался им как система знаков. Включенное в эту систему слово выявляет, по Соссюру, всю свою смы-
' Цит. по кн.: «Основные направления структурализма». М., 1964, стр. 5.
2 Ф. Соссюр. Курс общей лингвистики. М., 1933, стр. 207.
138
еловую полноту не путем выяснения его истории, а путем выявления его соотношений с другими элементами системы — словами. Взятый в единовременном срезе, в определенный момент своего существования, язык как система образует совокупность взаимозависимостей элементов, его составляющих, и представляет синхроническое измерение системы. Напротив, все предшествующие состояния языка, соотнесенные с его нынешним состоянием, представляют собой историю, или диахроническое измерение системы. Соссюр, в отличие от своих предшественников, сосредоточил главное внимание на исследовании синхронического измерения языка, чем создал угрозу упразднения истории предмета при перенесении на него структурного метода 1.
Из знаковой природы языка Соссюр сделал вывод, что язык является важнейшей из знаковых систем2 по сравнению с другими семиотическими системами, такими, как искусство, религия и т. п. Или, как наиболее четко сформулировал эту мысль современный лингвист Э. Бенвенист, «язык есть интерпретант всех других семиотических систем — как лингвистических, так и нелингвистических» 3. Формула Бенвениста утверждает мысль о том, что всякая неязыковая система знаков (например, живопись, музыка и т. п. или обмен знаками, наблюдаемый в животном мире) делается доступной человеческому пониманию только при условии переложения ее на язык человеческого слова.
Язык как система или как совокупность регулярностей, подчиненная строгим правилам, созданная без участия отдельного индивида и полученная им как уже готовая и сложившаяся, выступает формализующим началом, активным носителем формы, налагаемой на хаотический и неупорядоченный поток языковых обнаружений субъектов речевого общения.
Отдав первенство системе языка, формообразующей речь, Соссюр тем самым противопоставил свою концепцию тем языковедам, которые в своих исследованиях де-
' В языкознании такой отрыв осуществили копенгагенские глоссематики (Л. Ельмелев, К. Ульдалль и Др.).
2 См. Ф. Соссюр. Курс общей лингвистики, стр. 40. 3 Э. Венвенист. Общая лингвистика. М., 1974, стр. 64.
139
дали упор на индивидуальное языковое творчество '. Так внутри самого языкознания реализовалась антиномия, которая характеризует нынешнее противостояние структурализма и делающего упор на субъекте деятельности экзистенциализма.
Вторая особенность соссюровского структурализма вытекает из процедуры выявления значения знака. Соссюр обратил внимание на то, что порождение значения лингвистического знака, т. е. слова или термина, определяется его окружением2. Это привело Соссюра к выводу, что «в языке нет ничего, кроме различий» 3, что знак «означивается», лишь соотносясь с чем-то иным, отличным от него, или, говоря языком лингвистов, образуя оппозицию другому знаку.
Идеи Соссюра легли в основу работ Пражского лингвистического кружка. Один из его представителей, Н. С. Трубецкой, превратил фонетику как описание звуко-различий языка в фонологию — науку о строго организованной системе звуковых регуляций, понимаемую им как «структурализм и систематический универсализм». Значение звуковых единиц (фонем) определяется в фонологии посредством их взаимного противопоставления. «...Под фонологической оппозицией... — разъяснял Н. С. Трубецкой, — мы понимаем такое противоположение звуков, которое в данном языке может дифференцировать интеллектуальные значения» 4.
Структуралистские идеи, идущие от Соссюра, в частности метод построения двойных оппозиций, использовал Леви-Стросс в своих исследованиях примитивных обществ. Опираясь на центральную оппозицию в своей этнологии — противоположность «природа — культура», Леви-Стросс дал образец систематического описания регулярностей ритуального поведения, мифологического мышления. Применение Леви-Строссом структуралистского метода несомненно способствовало превращению этнологии в строгую
' Младограмматики, а позднее — немецкий лингвист К. Фосслер, боровшийся за «ликвидацию позитивистской системы» и утверждавший: «сначала стилистика, а потом синтаксис». Цит. по кн.: В. А. Зеегинцев. История языкознания XIX — XX веков в очерках и извлечениях, ч. I. M., 1964, стр. 329.
2 См. Ф. Соссюр. Курс общей лингвистики, стр. 115.
3 Там же, стр. 119.
4 И. С. Трубецкой. Основы фонологии. M., 1960, стр. 41.
140
науку, свободную от расплывчатых описаний. Его работы получили положительную оценку со стороны французских марксистов 1.
Структурализм как лингвистическая концепция завоевал признание как за рубежом, так и в СССР 2. Это вполне закономерно, если учесть ярко выраженную тенденцию современных наук к системно-структурной методологии, тенденцию, которую Н. С. Трубецкой назвал стремлением «заменить атомизм структурализмом и индивидуализм универсализмом» 3. Что же касается общефилософских аспектов лингвистического структурализма, опирающегося на идеи Соссюра и его последователей, то они непосредственно вытекают из того научного пафоса, который был порожден превращением лингвистики в точную науку. Именно формализующие и универсалистские тенденции лингвистического структурализма противопоставляют французские структуралисты своим оппонентам — феноменологам и экзистенциалистам. В одной из своих теоретических статей, собранных в сборнике «Структурная антропология», Леви-Стросс прямо заключал, что «фонология (имеется в виду фонология Н. С. Трубецкого. — Л. Ф.) не может не играть по отношению к социальным паукам ту же новаторскую роль, какую ядерная физика, например, сыграла по отношению к точным наукам» 4.
Под влиянием структурализма, идеи которого плодотворно использовались в этнологии, в ряде работ (Фуко, Лакана и др.) наметилась четко выраженная тенденция лингвистического редукционизма, т. е. сведения всей культуры к системе знаков и их интерпретации с помощью лингвистических моделей, а также сведения человеческого бытия к серии языковых обнаружений и проводимого во имя научности ниспровержения человеческого субъекта.
Эта тенденция вплотную подводит нас к вопросу о философских истоках французского структурализма, приверженцы которого выступили под флагом интеллектуализации и рационализации тех фрагментов человеческой реаль-
1 См., например, «Pensee», 1967, № 135, р. 93.
2 См., например, коллективный труд «Общее языкознание» (M, 1972), открывающийся теоретической главой «О понятиях языковой системы и структуры языка».
3 Цит. по кн.: «Общее языкознание». M., 1972, стр. 9.
4 С. Levi-Straass. Anthropologie structurale. Paris, 1931, p. 39.
141
вости — общественной и индивидуальной, которые в буржуазной философии очень долго служили объектом метафизических спекуляций и иррационалистических допущений.
Осознание места структурализма в контексте буржуазной европейской культуры принадлежит, как мы уже говорили, М. Фуко. В его работе «Слова и вещи» предпринята попытка поставить в определенное соотношение феноменологию и экзистенциализм, соприкасающийся с «философией жизни», с одной стороны, и структурализм — с другой.
Говоря о соотношении тех направлений буржуазной философии, которые основываются на критическом методе (к нему Фуко относит и свой собственный вариант структурализма), с «философией жизни» и интуитивистскими философскими концепциями, Фуко прямо указывает на их общий источник — философию Канта'. В рамках единого мыслительного пространства оказываются соответственно н оба присущих этим антиномичным формам буржуазного сознания метода: формализующий, включающий в себя неопозитивистские направления (Рассел), и интерпретирующий (феноменология, фрейдизм и т. п.). «Структурализм и феноменология обретают здесь, — отмечает Фуко, — каждый со своими особенностями, всеобщее пространство, которое определяет их общее место» 2.
Но дифференциацию методов формализации и интерпретации Фуко выявляет с помощью структуралистской же методологии: она выводится из нового положения языка в системе науки XX в. и из семиотической (знаковой) интерпретации европейской культуры.
Мы же отвлечемся от семиотического аспекта кантианства и укажем на те его теоретические возможности, которые используют противоборствующие направления буржуазной философии. Эти возможности вытекают из многозначности кантовского термина «трансцендентальный».
Из множества значений, которые имеет этот термин в философии Канта, для нас в данном случае представляют интерес два. Первое состоит в полаганпи деятельности субъекта (познавательной и эстетической) как основания возникновения предмета науки и искусства. Второе заклю-
' М. Foucaalt. Les mots et les clioses. Paris, 1966, p. 175. 2 Ibid., p. 312.
142
чается в акценте, который делает Кант не на предмете познавательной активности, а на видах, т. е. форме человеческого познания1. Именно первую из очерченных возможностей, несмотря на равную близость к обеим из них основоположника феноменологии Гуссерля, использовали экзистенциалисты. Но в той мере, в какой экзистенциалисты порывали с научным пафосом Гуссерля и сближались г «философией жизни» и интуитивизмом Бергсона, они все больше и больше тяготели к иррационализму. Исходя из гуссерлевского положения об интенциальной природе сознания, экзистенциалисты видели в субъекте суверенного и независимого творца не только смыслов бытия, но и всякой реальности. Типичным примером такого рода субъ-ективистско-индивидуалистических крайностей является философия Ж.-П. Сартра2. При этом в вопросе об отношении субъекта и языка феноменологи с неизменным постоянством делают ударение на обосновывающей речь функции «я мыслю», на субъективно-творческом характере языковой практики. Субъективизм и иррационализм экзистенциалистского подхода достаточно хорошо известны. Поэтому нет нужды останавливаться на этом более подробно.
Именно против таких воззрений направлена структуралистская методология. Развивая вторую возможность кан-гианства, сводящуюся, упрощенно говоря, к исследованию форм, в которых протекает деятельность рассудка, структуралисты при этом оспаривают какие бы то ни было попытки использовать само понятие «субъект» при описании человеческой деятельности. Последовательная смена форм, какие принимают, например, в концепции М. Фуко наука и искусство, отторгается от осуществляющего формообразование субъекта и оказывается бессубъектной. Вот почему М. Фуко на заключительных страницах своей книги «Археология знания», посвященной разработке приемов построения истории наук и искусства, настаивает на том, что «историю мысли... надо очистить от всякого трансцен-денталистского нарциссизма» 3.
Под трансцендентализмом понимается субъективность, толкуемая, во-первых, как внебытийственная и универсальная (в этом случае заявление Фуко направлено против возрождения телеологизма гегелевского типа, представив-
' См. И. Кант. Соч. в шести томах, т. 3. М., 1964, стр. 87, 121.
2 См. раздел «Экзистенциализм».
3 М. Foacaalt. Archeologie du savoir. 1969, p. 265.
143
шего саморазвитие абсолютной идеи как субстанции и субъекта одновременно), во-вторых, как индивидуальная (и тогда речь идет о преодолении феноменологизма). В первом случае из понимания истории науки и искусства изымается социальное измерение, во втором — индивидуальный субъект творчества; они рассматриваются как посторонние моменты для описания имманентного развития научного или художественного процесса.
Не случайно Леви-Стросс полностью согласился с определением структурализма, которое дал один из лидеров феноменологии во Франции, Т. Рикёр, назвав его «кантианством без трансцендентального субъекта» 1.
Таким образом, общефилософские истоки структурализма отнюдь не являются тайной для ведущих представителей этого течения во Франции. Являясь вторым «Я» феноменологического и экзистенциалистского субъективизма, структурализм вместе с этим своим оппонентом представляет собой типичное выражение антиномпчности (противоречивости) буржуазного сознания.
Прояснение философского источника структурализма отодвигает на второй план его специфический знаковый или семиотический аспект, ибо семиотическому выражению поддаются, вообще говоря, сами противостоящие друг другу субъективно-индивидуалистическая и абстрактно-объективистская тенденции буржуазной философской мысли, тенденции, пронизывающие, по существу, всю буржуазную культуру 2.
Говоря о философских аспектах структуралистской методологии, важно еще отметить, что структуралисты, так же как и их оппоненты, стремятся в своих исследованиях в рамках иной предметной реальности решить проблему, поставленную еще Кантом, проблему преодоления проти-
' «Esprit», 1P63, № 11, р. 630, 633
2 Ж.-П. Сартр, например, дал такое семиотическое выражение этой противоположности, связанной в идеалистической философии соответственно с именами Кьеркегора и Гегеля: «Для Гегеля означающее (в какой-либо момент истории) — это движение духа. который будет конституироваться в качестве означающего-означенного и означенного-означающего, т. е. абсолюта-субъекта, означенное — это живой человек и его объективация. Для Кьеркегора человек есть означающее: он самолично производит значения и никакое значение не налагается на него извне... человек никогда не является объектом обозначения даже со стороны бога» (Л-Р. Sartre. Critique de la raison dialectique. Paris, 1960, p. 18).
144
воположности рационализма и эмпиризма. Эта проблема решалась в феноменологии посредством «вылущивания» сущностных (смысловых) характеристик предмета, погруженного в хаос эмпирической реальности. В экзистенциализме гуссерлианский прием интуитивного усмотрения сущностей выродился в безграничный субъективизм и иррационализм, в котором потонули научные притязания феноменологии.
Для структурализма характерна противоположная тенденция. В описанной выше дихотомии Соссюра «язык — речь» противоположность рационализма и эмпиризма зафиксирована в лингвистических терминах. В структурализме, представленном Леви-Строссом, Лаканом, Фуко, как раз и содержится попытка преодоления изначального дуализма Соссюра. Леви-Стросс пользуется для этого определением структуры, регулирующей человеческую деятельность, как того, что является «одновременно эмпирическим и умопостигаемым»; Лакан отрицает необходимость метаязыка для анализа речевых обнаружений индивида; Фуко, озабоченный отысканием набора априорных мыслительных приемов (в его терминологии «высказываний»), делающих возможной ту или иную науку, пытается связать их с историей.
И тем не менее решение проблемы «рационализм — эмпиризм» выливается в структурализме в конечном счете в сплошную рационализацию и интеллектуализацию реальности, доводимую до крайней степени формализацию общественной жизни, человеческого бытия. Для обнаружения этой тенденции структурализма необходимо очертить его предметные характеристики, выявить общий для Леви-Стросса, Лакана и Фуко предмет.
Несмотря на то, что проблема субъекта не занимает структуралистов, что явствует уже из характеризующей его формулы: «кантианство без трансцендентального субъекта», человек и человеческая деятельность оказываются в центре внимания структуралистов хотя бы потому, что Леви-Стросс является одним из лидеров современной структурной антропологии. Однако эта тема приобретает в структурализме принципиально иное по сравнению с экзистенциализмом решение.
По мнению структуралистов (в частности, Фуко), вторая половина XIX в. характеризуется своеобразным положением человека в гуманитарных науках. Положение это,
145
называемое «децентрацией» индивида, вытекает якобы из развития материалистической теории общества, созданной Марксом, а также из развития материалистических тенденций в психологии XIX — XX вв. Преодолевая «робинзонаду» предшествующей политической экономии, Марко показал зависимость жизнедеятельности индивидуального сознания от экономических законов, действующих за пределами его досягаемости. Многие психологи в этот же период обнаружили зависимость сознания от бессознательных механизмов психического;. Эти открытия показали, что субъект деятельности является эксцентричным по отношению -к сознанию; открылась его управляемость внешними силами. Роль бессознательных и неосознаваемых механизмов регуляции жизнедеятельности субъекта, по мысли Фуко, стала столь великой, что привела, в частности, при рассмотрении душевной жизни к замещению ценностной дихотомии «норма — патология» дихотомией «сознательное — бессознательное». Отсюда и проистекает, по Фуко, первенствующее положение психологии, исследующей бессознательные механизмы человеческой деятельности, и этнологии как источников позитивного знания о человеке.
Позитивным результатом обращения структуралистского анализа к области бессознательных механизмов человеческой деятельности можно считать то, что бессознательное в трудах структуралистов (главным образом у Леви-Стросса и Лакана) действительно перестало быть средоточием спекулятивных и метафизических допущений (вспомним трактовку бессознательного как судьбы в философии тождества Шеллинга, как воли к жизни — у Шопенгауэра, как воли к власти — у Ницше, как сущности мирового процесса — у Э. Гартмана и т. д. и т. п.).
Бессознательное у структуралистов подвергается членению и рациональной упорядоченности посредством выявления механизмов функционирования именно языка; оно, иными словами, и есть объект структуралистской фор-
1 Материалистическая трактовка принципа бессознательного дана Л. С. Выготским: «Внедрение понятия бессознательного в современную психологию было преодолением того вида идеализма, который заключался в интеллектуализме» (Л. С. Выготский. Развитие высших психических функций. М., 1960, стр. 354). Обзор ряда концепций бессознательного в психологии см в кн.: Ф. В. Вассин. Проблема бессознательного. М., 1968, а также в других его работах.
146
мализации. Бессознательное, через посредство которого обнаруживается полномочный представитель человеческой культуры — язык, скрывает в себе структуру, т. е. совокупность регулярных зависимостей, общественных отношений, внедренных в индивида и переведенных на язык сообщений. Бессознательные отношения регулируют либо социальную жизнь (и тогда они составляют предмет этнологии), либо межличностные отношения (и тогда они представляют собой преломление общественных отношений в плоскости индивидуальной психологии). Первое направление представлено в этнологии Леви-Стросса, второе — в психоанализе Лакана. Фуко же, стремясь использовать идеи Леви-Стросса и Лакана, скорее, объективно демонстрирует неправомерность универсалистских притязаний структурализма.
Чтобы наряду с признанием позитивных достижений структурализма вскрыть формалистические его погрешности, показать неправомерность проецирования структуралистской методологии на целостную концепцию общества, как это делает, например, Фуко при объяснении истории наук и искусств, целесообразно подробнее рассмотреть положения теоретической этнологии Леви-Стросса. Это позволит понять неправомерность структуралистского ниспровержения субъекта, что наиболее отчетливо проявилось в структурном психоанализе Лакана.
Этнология, исследующая механизмы социальных регуляций примитивных обществ, по Леви-Строссу, отличается от истории тем, что «история организует свои данные по отношению к сознательным выражениям, а этнология — по отношению к бессознательным условиям общественной жизни» 1. Бессознательные механизмы общественной жизни Леви-Стросс рассматривал, опираясь на идеи этнолога и лингвиста Ф. Боаса, который видел отличие между лингвистическими и другими социальными феноменами в том, что «первые никогда не доходят до ясного сознания, в то время как вторые, хотя и имеют такое же бессознательное происхождение, часто возвышаются до уровня сознательного мышления, порождая тем самым вторичные рассуждения и интерпретации» 2. Бессознательный характер языковой деятельности, по мысли Боаса, позволяет исследова-
' С. Levi-Sfraass. Anthropologie structurale, p. 28. 2 Ibid., p. 31.
147
телю занять в данной области такую же объективную позицию, в какой находится естествоиспытатель перед лицом природы. При этом Боас пришел к выводу, что «переход от сознательного к бессознательному сопровождается прогрессирующим переходом от специального к всеобщему» '.
Трактовка бессознательного как арены, где действуют универсальные законы, была использована Левц-Строссом при рассмотрении центральной оппозиции его этнологии — оппозиции «природа — культура». Во введении к работе «Элементарные структуры родства» (1945) Леви-Стросс писал: «Все, что есть в человеке универсального, зависит от порядка природы и характеризуется спонтанностью, а все, что подчинено норме, принадлежит культуре и представляет признаки рельефного и особенного» 2. Тем самым создавалась предпосылка для денатурализации бессознательного, рассмотрения его как чистой формы, а собственно личностного или культурного — как нормализованного, подчиненного лингвистическим моделям слоя человеческой психики. И Леви-Стросс приходит к выводу, что «бессознательное перестает быть невыразимым прибежищем индивидуальных особенностей, хранителем уникальной истории, которая делает каждого из нас незаменимым существом. Оно сводится к одному термину, которым мы обозначаем одну функцию — символическую, специфически человеческую, но которая у всех людей подчинена одинаковым законам» 3.
Бессознательное предстает, таким образом, как пустая рамка, сотканная из универсальных законов, не являясь больше источником творческой индивидуальности. Выполняя символическую функцию, оно оказывается лишь формальным условием языковой деятельности, организующим словарный запас в речевой поток. Хранилищем словаря оказывается подсознательное, а сам словарь «имеет меньшее значение, чем структура» 4.
В книге «Мышление дикарей» Леви-Стросс опровергал положение Леви-Брюля о наличии пралогического мышления у первобытных народов и доказывал, что им присуща строгая логика умственной и эмоциональной жизни.
' С. Levi-Straass. Anthropologie stiucturale, p. 28.
2 С. Levi-Strauss. Los structures elementairea de la parenfce. Paris, 1968, p.10.
3 С. Levi-Strauss. Anthropologie structurale, p. 224.
4 Ibid., p. 225.
148
Отсюда становится понятным, почему именно у Леви-Стросса берет свое начало тенденция к сплошной интеллектуализации человеческой деятельности.
В основе человеческой деятельности лежит, по Леви-Строссу, подлежащая выявлению в ходе исследования концептуальная схема, коренящаяся в бессознательном и выступающая активным формообразующим моментом деятельности. «Не подвергая сомнению бесспорный примат инфраструктур (т. е. базиса общества. — Л. Ф.), мы считаем, — пишет Леви-Стросс, — что между практикой (в широком философском смысле слова. — Л. Ф.) и отдельными видами деятельности всегда вклинивается посредник в виде концептуальной схемы, с помощью которой материя и форма, не имеющие каждая в отдельности независимого существования, осуществляются как структура, т. е. как нечто одновременно эмпирическое и умопостигаемое» !.
Таким образом, сфера исследования структурализма обнимает ту же самую область, что и феноменологические анализы сознания, выполненные в свое время экзистенциалистами, — это сфера донаучного, стихийно протекающего обыденного опыта. Но преимущество в данном случае на стороне структуралистов. Оно проявилось в конкретных этнологических исследованиях: выявлена упорядоченность и закономерность, подчиненность определенным правилам самых интимных проявлений человеческой активности, на которых спекулировали все разновидности иррационализма. Структура как концептуальная схема деятельности есть не что иное, как научная абстракция, которая строится в результате анализа самой деятельности и выявляет рациональную упорядоченность последней. Понятие структуры как объективной, не зависящей от произвола отдельного сознания закономерности деятельности позволяет преодолеть субъективно-идеалистическую тенденцию кантианства.
С другой стороны, структурализм в известной мере восполняет и тот недостаток, который был присущ общественным концепциям буржуазных философов и социологов, выводивших из поля своего рассмотрения примитивные общества, как не поддающиеся рационализации. Имея в виду подобного рода концепции, Леви-Стросс и определяет этнологию как «науку остаточную по преимуществу,
' С. Levi-Straass. Pensee sauvage. Paris, 1963, p. 173.
149
потому что она имеет своим достоянием тот самый «остаток» обществ, которым традиционные гуманитарные науки не изволили заниматься» 1.
Прогрессивный характер этнологии Леви-Стросса заключается в ее объективно антирасистской направленности. Показав «логическую» природу мышления отсталых народов, которые в силу ряда исторических причин оказались на время выключенными из процесса развития цивилизации, Леви-Стросс противопоставил тем самым свое учение теориям, «обосновывающим» превосходство развитых капиталистических обществ перед колонизованными окраинами.
Однако именно характер тех обществ, на изучении которых сосредоточился Леви-Стросс, очерчивает границы применимости его этнологических приемов для анализа общественных явлений. Легко поддаться соблазну механического перенесения на развитое капиталистическое общество процедур, выработанных в ходе изучения примитивных обществ. А между тем изучение различных родов деятельности, структурно упорядоченных по типу языковых механизмов, не охватывает всего многообразия отношений, которые складываются между базисом (инфраструктура) и надстройкой (суперструктура), уже потому хотя бы, что этнология, по определению самого же Леви-Стросса, — «это раньше всего психология» 2.
Не спасает в этом смысле положение и предложенная Леви-Строссом интерпретация общества в его совокупности в зависимости от теории коммуникации. При этом сам Леви-Стросс (в отличие от некоторых его последователей) осознает, что «коммуникация сообщений», которой он придает большое значение, покрывает собой лишь один фрагмент социальной реальности. Уже одно это свидетельствует о неправомерности трактовки всех видов человеческой практики как регулируемых бессознательными механизмами: в развитом капиталистическом обществе, имеющем по сравнению с примитивным обществом несравненно большее количество социальных групп, промежуточных между основными общественными классами, существует множество организованных форм практики, значительно
' С. Levi-Strauss. Anthropologie structurale, p. 357.
2 С. Levi-Strauss. Pensee sauvage, p. 174.
150
сокращающих долю бессознательного в человеческой деятельности.
Справедливости ради следует сказать, что Леви-Стросс отнюдь не пытается переносить на развитое капиталистическое общество свои схемы, которые оставляют в стороне главную, определяющую сферу в жизни общества — сферу производства. Как мы уже отмечали, он признает примат базиса перед надстройкой. Но областью его исследовательского интереса является функционирование последней. И тот акцент, который он делает на надстроечных явлениях, чреват формализацией анализа общества. Кроме того, выработанная в ходе изучения застывших, или, говоря языком Леви-Стросса, «холодных», обществ схема не включает в себя историческое измерение социального целого.
Последователи Леви-Стросса повинны в том, что абсолютизировали свойственную его исследованиям сосредоточенность на надстроечных явлениях, взятых лишь в единовременном срезе их протекания, статично. Это привело структурализм к упразднению самой истории, а частично и объективной реальности.
Как и многие другие понятия, выработанные в ходе развития науки, понятие структуры, примененное в структурной лингвистике и этнологии Леви-Стросса, может способствовать проникновению в закономерности развития объективной реальности, но может и подвергнуться фетишизации, гипостазированию и привести к «выведению за скобки» скрытой за ней действительности. Язык, понятый как система, выступает в соссюровской дихотомии «язык — речь» как инструмент, или метаязык, для описания эмпирической реальности. Достаточно оторвать язык от речи, чтобы вывести из пределов анализа тот внелин-гвистический контекст, который решающим образом определяет языковую (и всякую другую) практику. Такой отрыв и проделывает М. Фуко в своей культурологической концепции, изложенной в книге «Слова и вещи». Рассматривая историю становления трех наук: языкознания, биологии и политической экономии — на протяжении трех периодов истории — Ренессанса, классики (XVII — XVIII вв.) и современности (XIX — XX вв.), Фуко берет за точку отсчета состояние языка, точнее, метаязыка и в зависимости от эволюции языковедческой науки прослеживает развитие биологии и политической экономии. Состояние языка в каждом из исследуемых Фуко периодов и является
151
эпистемой, или комплексом формальных условий, создающих возможности для развития каждой из названных наук. Эпистема представляет собой фактически набор научных приемов, используемых в рамках каждой науки, и реализуется бессознательно на уровне научной речи как универсальная характеристика многих наук. Подвизающийся в той или иной области знания ученый, сам того не подозревая, воспроизводит в своей мыслительной деятельности приемы, применяемые исследователями и в других науках. Само понимание эпистемы, таким образом, дает основание для параллели с гегелевской концепцией «хитрого разума». Она напоминает и каптовскую таблицу категорий чистого рассудка, опрокинутую в бессознательное, с той, однако, разницей, что научные приемы, образующие эпистему, не есть чисто априорные, а стало быть, и врожденные индивиду категории. Они представляют собой исторические a priori и меняются от одной эпохи к другой.
Но, утверждая это, Фуко не показывает как раз самого важного в становлении наук — механизма их движения. Синхронный, или статический, анализ корпуса наук позволяет ему выявить строение их формального аппарата, но оставляет вне области рассмотрения их историю. Науки в разные исторические эпохи отделяются друг от друга «мертвым временем»: скачки от Ренессанса к классике и от классики к современности никак не объясняются. Произошло то самое, против чего предостерегал Леви-Стросс:
культура была сведена к языку. Упразднение же исторического измерения довершило дело: науки были лишены связи с объективной реальностью, на потребу которой они и существуют, ибо сама реальность улетучилась из анализа. Такова эволюция структурализма, приведшая его к отрыву структуры от объективной реальности, к «структурализму без структур» ', по меткому выражению психолога Ж. Пиаже.
Наряду с раскрытием этой эволюции для более полной философской, мировоззренческой характеристики структурализма нам представляется важным рассмотреть концепцию личности в психоанализе Лакана, в которой отчетливо проявились негативные гуманитарные последствия структуралистского движения. Если в воззрениях Фуко нашел свое крайнее выражение первый член леви-строссовской
1 J. Piaget. Le structuralisme. Paris, 1968, p. 108.
152
формулы структурализма — его кантовский формализм, то в операции по ниспровержению субъекта, которой занимается Лакан, наиболее полно выразилась тенденция структурализма к исключению субъективного момента из человеческой деятельности. Эта тенденция прослеживается у Лакана в тем большей мере, что поле его деятельности — рационализация бессознательного, этого главного пласта психологической реальности в психоаналитической концепции 3. Фрейда '. Если Леви-Стросс занимается исследованием бессознательного субстрата феноменов общественного сознания примитивных обществ, то Лакан концентрирует свое внимание на роли по-структуралистски прочитываемого бессознательного в жизни отдельного индивида.
Для разъяснения лакановской процедуры «убиения» субъекта имеет смысл предварительно вкратце очертить учение Лакана о личности. Ядро его концепции составляет подвергшееся формализации с помощью лингвистических моделей бессознательное. Оно и позволяет, по Лака-ну, осуществить сплошную рационализацию, или интеллектуализацию, душевной жизни. Лакан идет гораздо дальше в этом направлении, чем Леви-Стросс, видевший в структурализме «суперрационализм»2, соединяющий чувственное и рациональное. Испытывая характерную для структуралистов неприязнь к иррационализму и субъективизму, Лакан объявляет интуитивизм Бергсона «метафизическим чревовещанием», а всякую теорию субъекта «блевотиной интуитивистской психологии» 3. Но борьба с иррационализмом в своем предельном проявлении приводит Лакана к исключению чувственного опыта из процесса формирования личности, открывая тем самым путь к философскому идеализму.
Несмотря на то, что Лакан значительно отошел от биологизма фрейдовского учения, его психоаналитика сохраняет все слабости фрейдистского подхода к проблеме личности и в определенном смысле усугубляет их. Наибольшую связь с учением Лакана имеют две особенности психоанализа, подмеченные его критиками. Один из критиков психоанализа обратил внимание на то, что «эмпирические события имеют для психоаналитика реальность в «речи» и
' См. раздел «Классический психоанализ и неофрейдизм».
2 С. Levi-Strauss. Tristes tropiques. Paris, 1973, p. 62.
3 /. Lacan. Ecrits. Paris, 1966, p. 163, 472.
153
в силу «речи» пациента» 1. Главное отличие психоанализа от прочих наук в силу этого состоит в том, что «начиная с констатации душевного расстройства до выздоровления все происходит как бы вне сферы материального» 2.
Сущность структурного психоанализа как раз и заключается в том, что в нем происходит дальнейшая дематериализация психоаналитической ситуации.
Личность, по Лакану, состоит из трех слоев: реального, воображаемого и символического. Но реальность фактически не принимается Лаканом в расчет по той причине, что она превращается в серию языковых обнаружений. На том основании, что не больной управляет речью, а речь управляет субъектом в случае болезни, Лакан конструирует слой реального в личности как причину поведения, выраженную в форме языковых эффектов, отторгнутых от внешней, предметной опоры.
Функция воображаемого и символического сдоев личности сводится к тому, что через них общество внедряется в индивида.
Слой воображаемого, по Лакану, формируется на основе эффекта, подмеченного ранее психологами. Ребенок начиная с шестимесячного возраста узнает свой образ, отраженный в зеркале. Узнавание, сопровождающееся радостным ликованием, закрепляет в сознании собственный образ ребенка и играет в дальнейшей жизни роль психологического ядра, вокруг которого складывается восприятие человеком всякого «другого». Воображаемое, таким образом, регулирует межличностные отношения, которые Лакан описывает в терминах борьбы господского и рабского сознаний (по аналогичной схеме, описанной Гегелем в «Феноменологии духа») либо, как ни странно, в терминах оппозиционной структурализму экзистенциалистской антропологии Ж.-П. Сартра и М. Хайдеггера.
Однако горизонт чувственного опыта, который покрывается слоем воображаемого, не находит в концепции Лакана всестороннего развития и не выводит индивида в область общественных отношений, принимающих в его концепции вид языковых обнаружений. Поскольку индивид застает языковые правила, регулирующие речевое поведение, готовыми, то слой символического, образуемый язы-
1 Э. Бенвенист. Общая лингвистика, стр. 117. 2 Там же, стр. 115.
154
ком, составляет главное измерение лакановского человека. Посредством языка «другой», символизирующий общество, вторгается в бессознательное.
Значение языка для формирования личности Лакан определяет, опираясь на работы Леви-Стросса. Сетка символов, по Лакану, пронизывает насквозь бытие индивида и составляет его транссубъективную реальность. Приобщение к символическому начинается еще до рождения человека (брак родителей и соглашение о рождении ребенка) и продолжается после смерти (обряд погребения). Овладение языковыми кодами приводит к тому, что языковые правила оформляют, структурируют бессознательное, это хранилище хаотических влечений, желаний и т. п. Бессознательное в учении Лакана предстает не в биологическом, природном обличье, оно «окультуривается», а бытие личности сводится к языковым обнаружениям бессознательного. Языковые символы, в которых объективируется бессознательное, окутывают собеседников; происходит замыкание речевых цепей, вовлекающих в свою орбиту говорящего и слушающего.
Наглядное представление о том, в какой форме объективируется в речи бессознательное, дает эффект, известный в математике под названием «лента Мебиуса». Если склеить концы ленты, предварительно повернув один из них на 180°, двусторонняя поверхность, какой была лента до склеивания, превращается в одностороннюю, или иначе — в плоскость. Точка, двигаясь по продольной оси склеенной таким образом ленты от места соединения, к концу пути перевернется на 180°. Точно так же и цепи высказываний, по Лакану, подвергаются «скручиванию», воспроизводя «ленту Мебиуса», а скольжение по речевой цепи позволяет исследователю выявить и ее «изнанку».
Сведя человеческое бытие к цепям высказываний, Лакан идет дальше Фрейда в направлении дематериализации психоаналитической ситуации. Происходит это следующим образом. Язык в структуралистской интерпретации представлен в виде системы лингвистических знаков. Одно из самых ранних структуралистских определений знака, принадлежащее Соссюру, называет знаком «комбинацию понятия и акустического образа» '. Причем уже в опреде-
' Ф. Соссюр. Курс общей лингвистики, стр. 78.
155
лении особого класса знаков — символов Соссюр констатировал наличие естественной связи между означающим и его предметной опорой — означаемым. Соотношение знака с чем-то таким, что знаком не является, т. е. соотношение его с материальным референтом знака, упоминавшийся уже лингвист Э. Бенвенист считает непременным условием возможности семиотики '. Бенвенист настаивает на том, что в уже приведенное выше соссюровское определение знака вторгается третий термин и «этот третий термин — сам предмет, реальность»2. Таким образом, сама интерпретация знака как комбинации означающего и означаемого может служить основанием как философского идеализма, так и философского материализма.
На основе того, что в ходе психоаналитического курса происходит временное выведение пациента из неосознанной ситуации, т. е. отторжение означающих, составляющих его речь, от скрытой за ней реальности, Лакан делает выводы, которые приводят его к философскому идеализму. «Аналитическая интерпретация, — заявляет он, — делает почти очевидным то, что отношение реальности и мышления не есть отношение означающего к означаемому и первенство, которое реальность имеет по отношению к мысли, переходит на сторону означающего перед означаемым. Это и происходит в действительности в языке, где эффекты означаемого создаются перемещением означающего» 3.
Абсолютизация особенностей речевой практики не ограничивается у Лакана дематериализацией языка. Наблюдения над поведением больного в ходе психоаналитического курса дают Лакану повод для негативной в мировоззренческом отношении операции ниспровержения субъекта, представления его в виде мнимой величины, которой можно пренебречь. Врач наталкивается на сопротивление больного, скрывающего истину. Это приводит к нехватке означаемых, которая автоматически влечет за собой нехватку означающих. Речевая цепь практически дана в форме обрывков, которые нужно собрать воедино. А коль скоро личность уже сведена к цепи высказываний, или цепи означающих, то разрыв этой цепи как бы исключает субъективность из речевого поведения индивида.
' См. Э. Бенвенист. Общая лингвистика, стр. 71.
2 Там же, стр. 91.
3 /. Lacan. Ecrits, p. 705.
156
Декартовская формула «Я мыслю, следовательно, я существую» превращается в «Я мыслю там, где я существую» 1. Благодаря этому личность может стать предметом математических дисциплин, теории множеств и т. п. В трактовке субъекта Лаканом, в сущности, воспроизведен тот же мыслительный ход, что и в переносе особенностей психоаналитического курса на общую концепцию человека, свойственном учению Фрейда.
Выступив против интуитивизма и иррационализма, питавших экзистенциалистские разновидности учений о человеке, Лакан, по существу, приходит к такому же негативному результату, что и один из лидеров экзистенциализма Сартр, который довел антипсихологический пафос Гуссерля до логического завершения и пришел к выводу о том, что человек, равный «ничто», — это «дыра в бытии»2. Конечное тождество результатов в вопросе о субъекте красноречиво свидетельствует о том, что хотя структурализм и экзистенциализм и представляют собой антиномию, но такую, которая не выходит за пределы буржуазного сознания.
В личностной концепции Лакана с наибольшей полнотой выразилась тенденция структурализма к «вычитанию» субъекта из процесса практики, понятой в самом широком смысле этого слова xi включающей в себя и историческое действие, и процесс научного и художественного творчества. Растворение человеческого бытия в формальных определениях деятельности как раз и знаменует собой освобождение от «трансценденталистского нарциссизма», предписанное М. Фуко. Именно Фуко сделал крайние выводы из тех моментов, которые как тенденция существовали в работах Левн-Стросса. Фуко же довел до логического завершения и многое из того, что только спорадически содержится в лакановской концепции человека.
В работе «Археология знания», в которой осуществлена сходная с неопозитивистским анализом языка науки программа построения истории науки и искусств, Фуко доходит до прямой фетишизации языка. Представив совокупность наук как различного рода речевые формации, образованные суммой высказываний, специфических для каждой отдельной науки, Фуко прямо заявляет о необходимо-
' /. Lacan. Ecrits, p. 516. 2 J.-P. Sartre. L'Etre et Ie Neant. Paris, 1960, p. 121.
157
сти вычитания субъекта научной деятельности из структуралистского «анализа высказываний» 1. Смыкаясь с философией лингвистического анализа, а в известной мере с логическим позитивизмом2, структурализм в лице Фуко в своем антиэкзистенциалистском пафосе вообще выбрасывает человека из философии. «Вычитание» субъекта из таких, например, областей науки, как литературоведение и искусствоведение, не позволяет даже ставить проблему анализа мировоззрения художника. Анализ науки, как он мыслится Фуко, нацелен на принципиальное отвлечение от субъекта научной деятельности. Платой за такого рода объективность, утверждаемую структурализмом в противовес экзистенциалистскому субъективизму, оказывается не больше не меньше как упразднение самой проблемы творчества и попытка постигнуть механизм образования «новой» теоретической или художественной реальности. «Археология (т. е. теория истории науки Фуко. — Л. Ф.) не занимается поисками изобретений (инвенций): она остается бесчувственной к тому моменту (волнующему, я охотно признаю это), когда некто впервые обрел уверенность в некоторой истине; она не пытается восстановить свет этих праздничных утр» 3. Таким образом, субъект научной деятельности в концепции Фуко разделяет судьбу лакановского индивида: он попросту упраздняется из процесса становления науки.
* * *
В теоретических работах Леви-Стросса, в концепции личности Лакана, в культурологии и теории истории науки Фуко осуществилась основная тенденция французского структурализма, которая характеризуется прежде всего стремлением сообщить гуманитарным наукам статус точных наук.
Сравнение роли, которую, по мысли Леви-Стросса, фонология должна сыграть в гуманитарных науках, с ролью ядерной физики в естествознании звучит особенно современно на фоне научной революции XX в. В условиях, когда, по мнению некоторых представителей науки, в европейской культуре произошел разрыв между традицион-
' М. Foucault. Archeologie du savoir, p. 148.
2 См. раздел «От позитивизма к неопозитивизму».
3 М. Foucault. Archeologie du savoir, p. 189.
158
ными гуманитарными формами знания и естествознанием 1, структуралисты пытаются преодолеть этот разрыв путем внедрения в описание явлений культуры точных методов. Они стремятся преодолеть также тот методологический дуализм, который начиная с неокантианцев противопоставляет науки о «духе» естественным наукам. Комментируя известную фразу Канта из заключения «Критики практического разума»: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне»2, Лакан не без горечи замечает, что «бесконечные пространства побледнели перед маленькими буковками, более надежными для того, чтобы вынести уравнение универсума» 3.
Тот факт, что лингвистика в первой половине XX в. ближе всего подошла к современному научному идеалу с точки зрения возможности получения точного знания, сообщил ей положение образца, пригодного и для других областей гуманитарных исследований. Так, введение лингвистических моделей в этнографию привело к превращению этой описательной науки в этнологию. Пафос научности принял форму сплошной интеллектуализации явлений культуры и механизмов их производства.
Однако выдвижение лингвистики в качестве образца научного исследования и универсалистские притязания лингвистического структурализма часто приводят на Западе к стремлению свести всю реальность и человеческое бытие к языку. При этом ученые оказываются в лагере либо философского материализма, либо философского идеализма — в зависимости от их позиции, занятой, в частности, по отношению к проблеме природы лингвистического знака. Буржуазные же идеологи, строящие свои концепции на базе структурализма, а точнее, на отрыве «означающих» от «означаемых», при проекции своих воззрений в область общественной практики не идут дальше вульгарно-социологических воззрений. Показательна в этом смысле позиция участников структуралистского движения группы «Тель Кель». Опираясь на идеи лидера литерату-
' См., например, Ч. П. Сноу. Две культуры. М., 1973.
2 И. Кант. Соч. в шести томах, т. 4 (1). М., 1965, стр. 499.
3 J. Lacan. Ecrits, p. 683.
159
роведческого структурализма Р. Барта, сводящего всю объективную реальность к «тексту», «телькелисты» видят пути преобразования существующей действительности в борьбе с писательскими приемами, бытующими в литературе. Проблема субъекта творчества объявлена сторонниками этой группы псевдопроблемой, а ответственность мировоззренческого выбора отвергается ими, как буржуазная установка, включающая в себя сентиментальные и моральные, а следовательно, ненаучные моменты. Они ставят тем самым знак равенства между борьбой с буржуазным сознанием, которое питается, как известно, буржуазным общественным укладом, и художественными приемами построения литературного произведения. «Телькелисты» считают, что, «оспаривая риторическую систему или повествовательные формы», они тем самым «ставят под вопрос буржуазную идеологию, буржуазную концепцию мира» '.
Вульгарнып социологизм, безнадежная путаница в том, что касается различения социологического и собственно литературного уровней, — такова плата за ниспровергнутого «во имя научности» субъекта. Последнее слово буржуазного радикализма — абсурдная подмена борьбы за переделку мира борьбой со способами существования литературного языка.
Отсутствие в структурализме онтологического измерения отношения языка и бытия, вытекающее из формализующих тенденций его методологии, вызывает беспокойство у наиболее проницательных из его представителей, ибо ставит их перед необходимостью осмысления основной философской проблемы — соотношения бытия и сознания. Выступая на конференции по антропологии и лингвистике в 1952 г., Леви-Стросс заявил: «Мы недостаточно отдаем себе отчет в том, что язык и культура суть два параллельных свойства более фундаментальной деятельности: я думаю теперь о госте, присутствующем среди нас, хотя никто и не думал приглашать его на нашу дискуссию: о человеческом духе» 2. Обращение к «человеческому духу» в устах одного из лидеров позитивного знания симптоматично. «Человеческий дух», или сознание, выступая в своей мировоззренческой функции, соотносится с целостностью бытия, а не с каким-либо из его фрагментов, как это имеет
1 «La nouvelle critique», 1967, № 189 — 190, p. 51. 2 C. Levi-Strauss, Anthropologie structurale, p. 81.
160
место в рассмотренных выше структуралистских работах. Приведенное высказывание Леви-Стросса лишний раз свидетельствует о неистребимой человеческой потребности, установленной еще Кантом, — стремлении выйти за пределы поддающегося рациональной упорядоченности и формализации человеческого опыта в область целостного бытия. Кант-ученый не советовал пускаться в эту область, дабы разум не запутался в противоречиях с самим собой. Разделяя кантовскпй пафос формализации науки, структуралисты в своей борьбе с иррационализмом феномено-логов и экзистенциалистов, в сущности, закрывают себе путь к отмеченному противоречием бытию. Упразднив субъект деятельности, структурализм в своих крайних проявлениях ликвидировал то «место», где ютится мировоззрение, в рамках которого вырабатываются ценностные и смысловые характеристики бытия. Между тем преодоление противоположности формально-логического анализа предмета (или бытия) и «понимания», осуществляемого субъектом познания, в идеалистической форме происходило уже в диалектической концепции «понимающего» мышления Гегеля. К. Маркс, поставивший учение Гегеля с «головы на ноги», разработал метод диалектического материализма, в рамках которого делается возможным преодоление антиномии буржуазного сознания, одной из форм существования которой как раз и является противоположность структурализма и экзистенциализма.
ФИЛОСОФСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
В XX в. одной из ведущих тем буржуазной философии становится проблема человека, рассматриваемого как исходный пункт и центральный предмет всякого философствования. Такой антропологический поворот в буржуазной философии был вызван радикальными переменами в социальной и политической жизни мира, а также необходимостью теоретического осмысления возросших научных знаний о человеке.
Антропологические учения современной буржуазной философии родились в период всеобщего кризиса капиталистического мира. Катастрофы первой мировой воины и драматические события истории последующих десятилетий послужили импульсом для их развития. Вторая мировая война, социальные и политические преобразования послевоенного времени, наконец, научно-техническая революция и ее последствия еще более обострили и усилили философский интерес к коренным проблемам человеческого существования.
Откликаясь на запросы времени, буржуазная философия уже в начале века выдвигает ряд новых по сравнению с традиционным идеализмом принципов объяснения человека и мира, которые получают свое дальнейшее развитие в наши дни. В полемике с абстрактно-рационалистическим априоризмом и натуралистическим механицизмом философии прошлого в современной буржуазной философии возникают и складываются такие течения антропологического толка, как феноменология, персонализм, экзистенциализм и собственно философская антропология. Эти направления противопоставляют себя и материалистической философии, марксизму; они претендуют на положение новых учений, якобы преодолевших ограниченность и недостатки идеализма и материализма.
162
Общей, объединяющей все эти направления чертой является стремление найти и определить специфический предмет философии, избежать характерного для позитивизма отождествления предмета философского и научного исследования. Предметом философии утверждается не бытие само по себе, не законы его фактического существования, а разъяснение и раскрытие смысла бытия. Новые философские учения обращаются не к сфере объективно-научного, а к так называемой чистой субъективности как действующей первооснове всякой объективности. Именно в этой субъективности они стремятся найти основы и принципы свободной и творческой деятельности человека, его подлинного бытия, а через них — смысл и значение всякого другого бытия. На такой субъективистской основе современная буржуазная философия и приобретает свою антропологическую направленность как учение о человеческих основаниях всего существующего.
Преобладание субъективистских концепций в разработке проблемы человека в рамках буржуазной философии объясняется своеобразной идеологической реакцией на отчуждение человеческой личности, которое в условиях капиталистической действительности приобретает всеобщий характер.
Представители субъективистской антропологической философии в поисках путей духовного раскрепощения человека, преодоления отчуждения исходят из убеждения, что современное человечество страдает не столько от отсутствия знаний и научных истин, от недостаточного проникновения в тайны объективного мира, сколько от неумения использовать достижения науки и техники на благо человека, от незнания природы самого человека, недостаточного проникновения в тайны его внутренней жизни. Задачу философии они видят не в определении законов существования и развития объективного мира, а в раскрытии и определении субъективных человеческих форм и норм конституирования мира, которым, с их точки зрения, в конечном счете должна быть подчинена научно-техническая и нравственно-практическая деятельность человека.
Несмотря на специфические особенности, отличающие современную буржуазную антропологию от прошлой философии, она так или иначе оказывается перед необходимостью определить свое отношение и к традиционной проблематике, дать свое понимание объективного бытия,
163
тех взаимоотношений, в которых находится с ним человек, предложить свой ответ на основной вопрос философии — вопрос об отношении мышления к бытию, построить свою метафизику и онтологию, свою философию истории.
Такова в общих чертах суть антропологического поворота, происшедшего в современной западноевропейской буржуазной философии. Его реальное содержание и характеризует философскую антропологию в ее широком смысле, т. е. как учение о сущности человека, его месте в мире и жизненном призвании.
Однако при всем единодушии сторонников «антрополо-гизации» и «гуманизации» современной философии в рамках названных нами направлении обнаруживаются весьма существенные расхождения в понимании характера и предмета «философской антропологии». Во многих случаях предмет исследования оказывается неопределенным:
остается невыясненным, что же именно подразумевается под «философией человека» и каковы те черты и признаки, которые отличают и характеризуют данную философию.
В современной немарксистской философской литературе термин «философская антропология» употребляется как в узком, специальном, так и в самом широком смысле. Он используется для обозначения различных, нередко противоположных по своим основоположениям философских концепций человека. Этими терминами называются, во-первых, философские учения, ориентированные на проблему человека, — персонализм, прагматизм, протестантская религиозная философия; во-вторых, концепции человека различных онтологических и объективно-идеалистических систем — англо-американский абсолютный идеализм, нео-томизм, новая онтология Николая Гартмана, феноменология Э. Гуссерля, трансцендентальный идеализм и, наконец, специальные философские учения о человеке, какими признаны экзистенциализм и так называемая философская антропология, сложившаяся в русле современной немецкой буржуазной философии и берущая свое начало у Макса Шелера'.
В свое время М. Шелер начертал заманчивую программу философского познания человека во всей полноте его
1 Основные идеи философской антропологии выдвинуты М. Ше-лером в его работе «Место человека в Космосе» («Die Stellung des Menschen im Kosmos». Darmstadt, 1928).
164
бытия. Он предполагал соединить онтологическое, предметное изучение различных сфер человеческого бытия с пелостным философским его постижением. Но программа эта, представляющая собой попытку построения специального философского учения о человеке на основе конкретных антропологических исследований, оказалась невыполненной. Философская антропология не смогла стать цело-сгным учением о человеке. Более того, она в значительной мере помешала объективному конкретно-антропологическому исследованию, поскольку его данные она использовала для обоснования априорных философских принципов. В работах последователей М. Шелера — Г. Плесснера, А. Гелена, Э. Ротаккера, М. Лэндмана и др. — философская антропология вылилась в отдельные философски осмысленные региональные антропологии — биологическую, психологическую, культурную, религиозную.
За пределами Германии, в других западноевропейских странах, отдельные ученые и философы также предпринимали попытки построить своеобразные концепции человека, исходя из конкретных сфер научного исследования (3. Фрейд — психиатрия, Тейяр де Шарден — палеонтология и др.). Однако при всем этом немецкая философская антропология сохраняет в известной мере исключительное положение как единственная попытка систематизировать в философском учении о человеке данные разносторонних конкретных исследований — биологических, психологических, этнографических, культурно-исторических, социологических и др.
В американской антропологии различные попытки теоретических обобщений на почве конкретных исследований не привели к возникновению какой-либо специальной антропологической философской дисциплины. Рожденная потребностями практического порядка, антропология в США (начало ее связывают с решением, по которому она была выделена фондом Форда в качестве одной из бихевиористских наук) получила значительное развитие в области истории культуры, археологии и в изучении биологической эволюции человека 1.
Характер американской антропологии мало изменил и процесс ее психологизации, связанный с распространением
1 См. Г. Веккер п А. Басков. Современная социологическая теория. М., 1961, стр. 596 — 598.
165
психоанализа и социальной психологии. В отличие от философичной немецкой культурной антропологии (Э. Рс-таккер, М. Ландман), американская «культур-антрополо-гия» ' опирается исключительно на естественнонаучный метод: простое описание какого-либо природного явления или человеческого поведения, рассматриваемого как природное явление, считается главной и определяющей ее проблемой. Прикладной характер американской антропологии сохранился и в настоящее время. Изменились лишь объекты исследований. Если в довоенный период «культур-антропология» занималась изучением «примитивных народов» — эскимосов, австралийцев, навахо, готтентотов, то современным американским антропологам приходится считаться с нынешним исключительным интересом США к «слаборазвитым районам». Различные частные и государственные, в том числе и военные, организации и центры субсидируют антропологические экспедиционные работы главным образом в странах Азии, Африки и Латинской Америки. Служебно-прикладной характер таких исследований неизбежно приводит к односторонности и предвзятости в оценке и толковании собранного фактического материала.
Таким образом, бичом антропологии в ФРГ является всевластие философских спекуляций; американская антропология, напротив, страдает от сугубо прагматической и утилитарной направленности. В обоих случаях наносится серьезный ущерб и конкретно-содержательной, и теоретической стороне антропологической науки.
Философия человека на «чисто теоретической основе» разрабатывается в США в таких направлениях, как персонализм, религиозный экзистенциализм, прагматизм и «гуманистический» материализм. При этом ни одно из названных учений не претендует на роль специальной философской антропологии, будь то шелеровского или экзистенциалистского толка, хотя некоторые варианты протестантской теологии и прагматизма испытали на себе сильное влияние немецкого и французского экзистенциализма. Все они лишь ориентированные на человека философские
1 Наиболее важные труды в этой области: A. L. КгоеЬег. Anthropology. N. Y., 1923; Д. Linton. The Tree of Culture. N. У., 1955; С. S. Coon. The Story of Man. N. Y., 1954; IV. W. Howetts. Back of History. N. Y., 1954.
166
построения. Философия человека в США носит преимущественно религиозный характер 1.
Другой признанной специальной философией человека, развивающейся в рамках субъективного идеализма, является западноевропейский экзистенциализм 2. Его в литературе часто называют философской антропологией, но такое название неточно, поскольку оно как бы отождествляет экзистенциализм с шелеровской антропологией. Между тем эти направления при всех родственных моментах существенно отличаются друг от друга.
Экзистенциализм сделал отдельного человека исходным моментом своего философствования. Именно в индивиде он ищет имманентные и абсолютно независимые основы подлинно человеческого бытия. Из человека и через него экзистенциализм пытается понять и определить смысл окружающей действительности, всякого бытия. Отсюда специальная проблематика экзистенциалистской философии человека — проблема однократности, неповторимости, невозместимости и самоценности отдельного человеческого существования, экзистенциальности человека, т. е. свободной и творческой его природы, его способности к транс-ценденции, а также проблема сущности и существования, времени и коммуникации, бытия и обладания, проблема смысла жизни.
Индивидуальность человеческого существования, его самоценность, свобода и творчество — важные принципы в понимании человека и для Макса Шелера и его последователей. В этой связи сторонники немецкой философской антропологии разделяют экзистенциалистскую критику современного философского сциентизма. Как и экзистенциалисты, они считают, что философия не должна дать загипнотизировать себя верой в науку и ее всесилие, и ищут исключительно философский подход к бытию, выходящий за рамки науки. Вместе с тем, в отличие от экзистенциалистов, они предполагают, что эти философские принципы вполне совместимы с предметным познанием человека, в том числе и с познанием его свободной и творческой прп-
1 Экзистенциалистские учения в США разрабатываются в тесной связи с протестантской теологией (Р. Нибур, П. Типлих, Д. Роберте). См. об этом в разделе «Неопротестантизм». Для распространения экзистенциализма большое значение имели труды теолога У. Лоури о Кьеркегоре, Хайдеггере и Ясперсе.
2 См. раздел «Экзистенциализм».
<< Пред. стр. 5 (из 11) След. >>
Список литературы по разделу