<< Пред.           стр. 3 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу

  К несчастью для посмертной репутации Ницше, одним из его величайших почитателей был Гитлер. Нацисты утверждали, что их программы войны и геноцида воплощают ницшеанские идеалы. Но поклонники Ницше доказывают, что Ницше посчитал бы Гитлера одним из тех варваров, которые, как он говорил, вымостят путь к высшей морали и грядущему сверхчеловеку.
  Можно ли отделить идеи Ницше от идей нацизма? Ответ на этот вопрос зависит отчасти от того, каким мы видим высшего человека. Каков тот высший человек, который действительно напоминает будущего сверхчеловека?
  Будет ли сверхчеловек напоминать великих философов прошлого? Отношение Ницше к другим философам было не особенно уважительным. Он мало задумывался о Сократе, а его почтение к Шопенгауэру заметно поубавилось, когда он узнал, что сей великий пессимист обожал играть на флейте. Хотя мы можем согласиться с тем, что философы прошлого были безусловно гениями, обладали высокоразвитой индивидуальностью, были людьми весьма необычными и иногда чрезвычайно мудрыми и умными, необходимо признать, что в лучшем случае немногие из них проповедовали эгоизм, а некоторые и вовсе прямо высказывались в защиту альтруизма. Так что Ницше скорее всего сказал бы, что сверхчеловек не будет похож на великих философов.
  Тогда что же такое высшие типы Ницше? Где же мужчины, создающие собственную суровую и безжалостную мораль? Их не следует искать среди философов и даже среди живописцев и поэтов (хотя некоторые из них, особенно живописцы, испытали известное влияние романов о жизни богемы, написанных в ницшеанском духе). Нет! Проводников суровой безжалостной морали надо искать скорее среди диктаторов и их генералов, тюремных охранников и шефов полиции.
  Поэтому ницшеанцам не так-то легко защитить своего героя. Пожалуй, оправданием ему может послужить лишь то, что, несмотря на его общий поход против демократии и посредственности, несмотря на его (ограниченное) личное знание войны, в конечном счете он был чужд политике, не имел ни малейшего понятия о политических тюрьмах, прусских генералах, диктаторах и прочих полновластных правителях и нимало не задумывался о том, каким образом его идеи могут быть истолкованы политиками.
 
 
  Глава 9
  ПОЛЕЗНОСТЬ И ПРИНЦИПЫ
 
  Согласно теории этического консеквенциализма, о поступках следует судить только по их результатам. Наиболее известной разновидностью этой теории является утилитаризм. А среди философов-утилитаристов наиболее известны Иеремия Бентам, Джеймс Милль и Джон Стюарт Милль.
  Философы-утилитаристы не признают необходимости специальных моральных принципов, таких как "не лги", люби справедливость или выполняй свои обещания. Утилитаристы придерживаются мнения, что всегда правильно такое действие, последствием которого является наибольшее возможное счастье наибольшего числа людей (так называемый принцип наибольшего счастья). Единственные абсолютно и внутренне ценные вещи во вселенной - счастье и наслаждение. А все другие ценные вещи ценны лишь постольку, поскольку приносят счастье.
  Прямо противоположны утилитаризму теории, подчеркивающие важность мотива, долга, прав и принципов. Теории такого рода обычно называют деонтологическими (теориями долга).
  Пожалуй, самым знаменитым философом антиутилитаристской направленности является Кант. По мнению Канта, бесполезно искать счастья и наслаждения (неважно, для себя или для других людей), поскольку поиски счастья обречены на неудачу. Он говорил далее, что счастье как таковое не является ценным. Если бы оно было ценным как таковое, то мы не сокрушались бы, выслушивая истории о преуспевающих и счастливых негодяях. А ведь мысль о порочном человеке, который счастлив и благоденствует, огорчает большинство людей. С точки зрения Канта, единственной абсолютной ценностью во вселенной является добрая воля. Добрая воля есть желание и решимость поступать правильно. Люди доброй воли, которые превыше всего ставят должное поведение, следуют определенным принципам. По Канту, эти принципы разумны и все разумные существа могут и должны следовать им, хотя, разумеется, не всегда следуют им на деле. Кантоны максимы таковы:
  Быть правдивым.
  Быть честным.
  Не давать ложных обещаний.
  Быть благородным и благожелательным.
  Не растрачивать впустую свои таланты.
  Быть готовым наказать убийц и других заслуживающих наказания.
  Быть добрым по отношению к животным.
  Не совершать самоубийства.
  По мнению Канта, разумному существу должно быть ясно, что моральные правила не имеют исключений. Это означает следующее. Во-первых, все без исключения, а не только возлюбившие добродетель должны быть правдивыми, честными и т.д. Такова обязанность каждого человека, даже если он этого не сознает. Во-вторых, человек должен быть неизменно правдивым и честным. Обстоятельства не играют никакой роли. Даже если ложь сулит вам огромную выгоду, вы не должны лгать.
  Как определить, которая из двух этих позиций представляет наибольшую ценность с точки зрения реальной жизни? Пожалуй, для начала следует посмотреть, как работают эти теории в затруднительных ситуациях, ставящих человека перед выбором. Порой утилитаристские и деонтологические теории рекомендуют один и тот же поступок (хотя и по разным основаниям), но бывает также, что они дают противоположные советы. Рассмотрим эти различия и постараемся понять, что они означают для существа самих теорий.
 
  Пример 1. Обещание умирающему
  Допустим, дядюшка Келлер умирает на необитаемом острове и не имеет возможности документально засвидетельствовать свою последнюю волю. На его счастье, там же живет его племянница Гризельда, и потому он просит ее по возвращении в цивилизованный мир распорядиться его состоянием. Гризельда обещает исполнить его последнюю волю и отдать все его состояние, оцениваемое в 500 000 фунтов стерлингов, в провинциальную художественную галерею.
  Однако, вернувшись на родину, Гризельда понимает, что является единственной родственницей дядюшки Келлера и потому должна унаследовать его состояние. Должна ли она сдержать обещание, данное умирающему? Или потратить деньги на что-либо еще? Дабы избежать возможного обвинения в эгоизме и пристрастии, допустим, что Гризельда не хочет тратить деньги на себя, но предпочла бы отдать их бедствующей детской больнице, а не галерее, способной отстоять свое место под солнцем.
  Итак, должна ли Гризельда сдержать свое обещание?
  Сторонник деонтологичесвкой этики скажет: "Да. Нарушение обещаний - негодный, а выполнение обещании - должный принцип поведения. Если Гризельде не нравится идея отдать деньги художественной галерее, то она не должна била давать соответствующее обещание. А если обещание дано, то его необходимо выполнить.
  Далее, нарушить обещание, данное умирающему, еще хуже, чем нарушить обещание живому. Ведь положение умирающего человека чрезвычайно уязвимо, он вынужден доверять вам и не может проконтролировать ваши действия. Обманув умирающего - значит совершить низменный, ужасный поступок".
  Утилитарист же скажет: "Все зависит от того, сколько счастья принесет художественная галерея по сравнению с больницей. Если галерея даст больше счастья,. чем больница, то Гризельда должна сдержать обещание. Если больница принесет больше счастья, чем галерея, то Гризельда должна нарушить обещание".
  Относительно того, что она не долям была давать обещание, утилитарист придерживается совсем другого мнения. Возможно, давая обещание, Гризельда доставила дядюшке Келлеру несколько последних счастливых минут; если бы она отказалась дать обещание, он пережил бы несколько последних несчастливых минут. Поскольку, согласно утилитаристской теории, счастье является единственной абсолютной ценностью на свете, Гризельда поступила правильно, дав обещание, даже если бы потому она решила его нарушить, даже если бы она намеревалась нарушив его с самого начала.
  Что же касается мысли, что особо низменно нарушать обещание, данное умирающему, то она неверна. Умирающий никогда не узнает, что вы нарушили свое обещание. Поэтому это знание не сделает его несчастным.
 
  Пример 2. Деятельность матери Терезы
  Деятельность матери Терезы и её помощников в Калькутте сводится главным образом к присмотру за бедными и одинокими умирающими людьми.
  Утилитаристу может показаться, что это пустая трата времени. С точки зрения утилитариста жизнь бедного и одинокого умирающего едва ли можно считать полезной. В лучшем случае интересы таких людей будут находиться в самом низу шкалы полезности.
  Конечно, оказание им помощи приносит некоторое счастье. Возможно, ухаживающие за ними люди испытывают счастье; возможно, сами умирающие чувствуют себя чуть более счастливыми (по крайней мере, краткое время), чем в случае если бы они остались без ухода.
  Утилитаристская оценка помощи бедным и умирающим людям определяется кратковременностью счастья, приносимого такой деятельностью. Потому, с точки зрения утилитаристов, было бы лучше, если мать Тереза направила свои усилия на заботу о живущих. Возможно, ей следовало бы работать в обычной больнице. Ведь усилия, направленные на помощь живущим, принесли бы не только кратковременные, но и относительно долговременные плоды.
  Исходя из рассмотренной ситуации, многие люди, и даже сами утилитаристы, в глубине души могли бы почувствовать симпатию к деонтологическим теориям. Ведь они понимают, разумеется, что мать Тереза и ее помощники - очень хорошие люди. Конечно, их труд очень благороден. Кто мы такие, чтобы считать, что их усилия могли бы принести больше пользы? Разве мать Тереза и ее соратники не делают наш мир более совершенным?
  Ну, а если их труд благороден и ценен, то в чем заключается его ценность? Ведь она не может сводиться к полезности. Польза, приносимая их деятельностью, по сравнению с другими видами медицинской помощи весьма мала.
  Пожалуй, ценность их труда - в их мотивах, или в моральных или религиозных принципах. Возможно, все дело в самопожертвовании. Возможно, благородство их труда определяется именно уважением к человеку, даже бедному и опустившемуся, верой в достоинство, даже святость человеческих существ. Мы сами являемся человеческими существами, и как таковым нам приятно верить в человеческое достоинство. Кто назовет эту веру неразумной? Утилитаристы утверждают, что единственной абсолютной ценностью на свете является счастье. Но кто скажет, что есть только одна абсолютная ценность? Кто скажет, что человеческое достоинство не есть абсолютная ценность?
 
  Пример 3. Осведомитель
  Допустим, полиция в течение ряда лет охотилась за известной бандой наркодельцов, но не сумела раздобыть свидетельства их виновности. И вот одна участница банды приходит в полицию и предлагает информацию, которая необходима для поимки всех бандитов. Мотивом осведомительницы является не раскаяние в содеянном, а скорее озлобленность против прежних товарищей, с которыми она поссорилась. В обмен на помощь она требует неподсудности. Как должна поступить полиция?
  Утилитаристы ответят, что необходимо предоставить ей неприкосновенность. Иногда так и делают в реальных жизненных ситуациях. При этом исходят из того, что совокупная полезность такого решения для всего сообщества перевешивает все остальные соображения.
  Деонтологи же, особенно кантианцы, скажут, что осведомительницу необходимо наказать за прошлые преступления. Справедливость требует, чтобы преступления карались по всей строгости закона, тем более если преступник не раскаялся. Лозунгом деонтологов будет: "Да восторжествует справедливость, даже если рухнет мир".
  Однако приверженность кантовским принципам в данном случае может означать, что наркодельцы не будут пойманы и последствия их пребывания на свободе могут быть весьма серьезными. Разве в таких случаях не лучше освободить от ответственности одного виновного человека?
 
  Пример 4. Права невиновного
  Предположим, террористы захватили самолет с пассажирами на борту и требуют выкуп. Обещают отпустить всех пассажиров, если им выдадут и позволят убить одного конкретного гражданина. Возможно, он принадлежит к враждебной группировке или считается (справедливо или несправедливо) причастным к антитеррористической деятельности. Как бы то ни было, они хотят убить этого человека и в случае отказа в содействии со стороны местных властей угрожают взорвать самолет.
  Местные власти знают, что этот человек не виновен ни в одном преступлении и, кроме того, не имеет никакого отношения к антитеррористической деятельности. Но у них нет времени доказывать это террористам. И они не сомневаются, что террористы выполнят свою угрозу, если не заполучат этого невиновного человека. Должны ли власти пожертвовать жизнью невиновного ради спасения пассажиров?
  Если бы местные власти были утилитаристами, то посчитали бы уступку террористам возможной. Их решение определялось бы тем, что они посчитали бы более важным - полезность спасения пассажиров или бесполезность потакания террористам.
  Для деонтолога же выдача невиновного человека на верную смерть была бы морально невозможна. Они указали бы на необходимость соблюдения прав человека, в данном случае права невиновного на не нанесение вреда, и отказались бы нарушить это право. Террористы же, нарушающие права столь же невиновных пассажиров, совершают преступление, за которое местные власти не несут никакой ответственности. Короче говоря, деонтологи полагают, что нарушение прав невиновного - моральное преступление.
 
  Возражение против деонтологических теорий
  Часто говорят, что полный отказ учитывать последствия действий может привести к ужасным результатам. Но это возражение предполагает, что результаты, т.е. последствия, имеют большое значение. Деонтологи же, несомненно, ответили бы, что результаты не имеют никакого значения.
  Наиболее веское возражение против деонтологических теорий таково. Легко сказать, что человек не должен лгать и причинять вред невиновным. Но что, если эти два моральных правила (или вообще два любых моральных правила) противоречат друг другу? Что, если вы укрываете у себя на чердаке евреев, а к вам приходят нацисты и спрашивают, где они прячутся? Должны ли вы сказать правду и спокойно смотреть, как невиновных людей уведут в лагерь смерти? Или же вы должны солгать и тем самым спасти несколько невинных жизней? В любом случае вы нарушите одно правило ради соблюдения другого. Иными словами, не всегда можно следовать всем правилам сразу.
  Может показаться, будто в этом отношении деонтологические теории серьезно уступают утилитаризму. Утилитаристы считают, что в принципе всегда можно заранее знать, какая будущая ситуация сулит наибольшее счастье для всех, и всегда можно знать, какие действия сделают эту ситуацию реальной. Вероятно, они ошибаются, поскольку, как учит нас теория хаоса, предсказать будущее невозможно.
  Вернемся "к противоречиям между моральными правилами. Обычно люди склонны ранжировать моральные правила в соответствии с их относительной значимостью. Большинство граждан западных обществ считают, что если возникает ситуация выбора, то спасение невиновного человека от смерти следует предпочесть моральному перфекционизму.
  Допустим, мы согласны, что моральные правила необходимо классифицировать в соответствии с их значимостью. Тогда на каком основании одно правило можно считать более важным, чем другое? Можно ли считать таким основанием то, что следование одному правилу приводит к большему счастью, чем следование другому? Если ранжирование правил основывается на принципе полезности и наибольшего счастья, то теория утилитаризма в конечном счете истинна.
 
  Некоторые возражения против утилитаризма
  И все же позиция утилитаристов не лишена многочисленных изъянов. Классическое возражение против утилитаризма состоит в том, что он превращает человека в свинью.
  Допустим, счастье и удовольствие суть единственные безусловные ценности. В таком случае очевидно, что мы все должны стараться произвести, а также получить как можно большую сумму этих безусловных ценностей. Но некоторые виды счастья и удовольствия достигаются с большим трудом, чем другие. Например, счастье стать великим шахматистом или звездой балета дано лишь немногим. Самые надежные и обычные виды удовольствия и счастья суть простейшие и наиболее животные: еда и питье, секс, тепло и уют, безделье, борьба, азартные игры, простые и всем понятные игры и т.д. Даже если мы думаем, что все эти вещи по-своему хороши, вряд ли можно сказать, что какие-то из них особо благодатны или достойны. Согласно распространенному мнению, утилитаризм учит нас, что лучше быть счастливой свиньей, чем несчастным философом. Но у некоторых людей эта мысль вызывает глубокий внутренний протест.
  Роберт Нозик выдвигает другой аргумент против утилитаризма. По его мнению, утилитаризм предполагает, что мы должны предпочесть иллюзию реальности. Но на самом деле, говорит он, человеческие существа предпочитают приятной иллюзии реальность, пусть и далекую от идеала.
  Допустим, некто изобрел машину, которая имитирует реальную жизнь. Эта машина определенным образом стимулирует ваш мозг, и у вас возникает иллюзия, будто вы переживаете разного рода счастливые и приятные события. Однако вы просто воображаете это.
  Нозик полагает, что мы инстинктивно восстаем против идеи иллюзорных наслаждений и отказались бы воспользоваться такой машиной. Мы предпочли бы смесь реальных удовольствий и страданий, а не существование, основанное исключительно на иллюзии, какой бы приятной она ни была. Мы также предпочли бы искать счастье самостоятельно, на свой страх и риск, а не принять его от механизма, который лишает нас выбора.
  Еще один недостаток утилитаризма состоит в том, что он учит нас сосредоточивать наши моральные усилия на людях, которые умеют извлекать счастье, и игнорировать тех, кому трудно помочь.
  Рассмотрим простой пример. Допустим, Морган умеет доставить людям счастье своими шутками. Он рассказывает смешную историю семействам Блобов и Гробов. Блобы и Гробы весело смеются, однако Блобы говорят, что шутка сделала их чуть более счастливыми, тогда как Гробы говорят, что она сделала их счастливее во сто крат. Ведь Гробы способны извлечь пользу и счастье практически из ничего. Кажется, что, будучи утилитаристом, Морган должен сосредоточить все свои усилия на Гробах.
  Подобный выбор может возникнуть в реальной жизни. Конечно, в реальной жизни таких мастеров извлекать пользу не встретишь. И все же легче осчастливить людей, которые умеют радоваться жизни, нежели людей, чья жизнь полна невзгод.
  Обратимся к решениям, которые приходится принимать тем, кто распоряжается средствами налогоплательщиков (например, департаментам жилья). Департамент жилья вполне может столкнуться с необходимостью выбора между тратой денег на строительство немногих домов высокого качества (которые доставят большое счастье их немногочисленным обитателям) или на строительство домов менее качественных (которые доставят небольшое счастье большему числу людей). Если в первом случае будущие обитатели этих домов - такие же мастера извлекать счастье, как Гробы, или даже просто более жизнерадостны по своему характеру, чем средние граждане, тогда, видимо, руководствуясь принципами утилитаризма, департамент жилья должен истратить деньги именно на них. Но справедливость требует прямо противоположного, особенно если уровень жизни средних людей много хуже, чем считается приемлемым в данном обществе.
  Дж.Э. Мур предлагает свое решение этой проблемы. Он говорит, что важнее предотвращать страдания, чем создавать позитивное счастье. Строго говоря, эта точка зрения лишена разумного основания и единственное основание убеждения в ее правильности - интуиция здравого смысла.
  В конечном счете ни деонтологические теории, ни теории, учитывающие последствия, не вполне отвечают интуиции здравого смысла. Возможно, это объясняется монистическим характером упомянутых теорий. Может быть, требуется плюралистическая теория. В конце концов, почему надо считать правильной некую простую идею, например идею счастья как единственной абсолютной ценности? Разве у нас есть основания полагать, что простые идеи всегда лучше сложных? Действительно ли монизм ближе к истине, чем плюрализм? В реальной жизни люди действительно следуют определенным принципам поведения, но они принимают в расчет и последствия. Наверное, это наилучший или же единственно возможный способ поведения. Можно предположить также, что плюрализм способен помочь в решении трудных проблем, таких, например, как проблема выполнения обещаний, данных умирающему.
  Однако в конечном счете мы, наверное, всегда будем сталкиваться с трудным выбором, как бы сильно ни было наше желание поступать правильно. Правда, обычно достаточно очевидно, что надлежит делать. Если же человек поступает вопреки должному, то причины тому тоже весьма очевидны: эгоизм, слабость и т.д. Но, возможно, некоторые вопросы не имеют правильных ответов. Возможно, некоторые трудные решения трудны именно потому, что аргументы "за" и "против" равносильны. Такова жизнь. К счастью, она такова не всегда.
 
 
  Глава 10
  ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ
  Некоторые старейшие философские проблемы связаны с вопросами жизни и смерти. В метафизике возможность бессмертия - души или (после воскресения) тела - и гипотеза земного перевоплощения оставались темами философских рассуждений на протяжении по меньшей мере двух тысячелетий. В философии морали обсуждаются вопросы о правомерности или неправомерности убийства, самоубийства, эйтаназии, абортов и смерти людей в ситуациях, когда их еще можно спасти.
  В данной главе мы обсудим лишь две из названных тем - именно убийство и самоубийство. Мы рассмотрим разные точки зрения и аргументы - традиционные, философские, доводы из области истории и права.
 
  Что такое убийство?
  Убийство есть убиение, но не всякое убиение, а преднамеренное убиение человека человеком. Таким образом, уничтожение животных, отличных от людей, - будь то другими животными или человеческими существами - в строгом смысле слова не является убийством. Далее, совершающий убийство или знает, что его непосредственное действие приведет к смерти другого человека, или не знает об этом, что само по себе заслуживает наказания. Если человек стреляет в другого человека, искусно замаскированного под дерево, и при этом не узнает его, то он не совершает убийства. Человека же, который по неосторожности открывает огонь близ скопления людей, нимало не заботясь об их жизни, при прочих равных условиях вполне можно считать убийцей. Здесь полезно вспомнить, что убийство есть правовое понятие и что в разных странах состав убийства определяется законом до некоторой степени по-разному.
  Очень маленькие дети не могут совершить убийства, поскольку не знают о смерти и о причинно-следственной связи. Однако дети постарше, знающие о смерти и убиении, способны совершить убийство. Слова психически здорового взрослого человека, который утверждает, что не знает об опасности оружия и о недопустимости убийства, не следует принимать на веру.
  Это краткое разъяснение оставляет много вопросов. Можно ли говорить о разных типах убийства? Есть ли война вид убийства? Может ли быть убийством самозащита? Является ли убийство дурным по определению?
  Представляется, что существует несколько видов убийства. В американском законодательстве различаются убийства первой, второй и третьей степени. Эта классификация отражает различия, обусловленные отчасти степенью преднамеренности убийства. В Великобритании судебно наказуемое убийство включает в себя предумышленное и непредумышленное убийство. Предумышленное убийство предполагает либо намерение, либо непростительную неосторожность. Непреднамеренное убийство является результатом неосмотрительности. Убийство любого типа может иметь смягчающие обстоятельства. Некоторые случаи британского непредумышленного убийства с точки зрения американского законодательства были бы расценены как убийства второй или третьей степени.
  Можно также говорить об убийствах особо тяжких и средних. К первым относятся тщательно продуманные убийства человеческих существ, совершенные в мирное время и не в целях самозащиты людьми в здравом уме, не испытывающими внешнего давления. Средними считаются некоторые убийства, совершенные по неосмотрительности, некоторые убийства по суду (совершенные в результате судебной ошибки) и, по крайней мере некоторые, убийства, совершенные в условиях войны. В отдельные категории выделяют непредумышленные убийства и не подлежащие наказанию убиения человеческих существ и животных. Убийства первой степени (по законодательству США) относятся к тяжким убийствам, второй и третьей - к средним. В Англии некоторые убийства не имеют однозначной классификации и оказываются как бы на границе между непреднамеренным убийством и убийством средней тяжести.
  Иудео-христианская традиция учит, что преднамеренное убиение невиновных людей - всегда убийство. Отсюда, конечно, не следует, что только убиение невиновных людей есть убийство. Следовательно, оказывается, что различие между невиновными и виновными неизменно позволяет нам отличить убийства от других убиений. Можно, например, убить человека, который является вором-взломщиком, не в то время, когда он занят своим ремеслом, и не за его преступное прошлое, но просто по каким-то личным мотивам. При прочих равных условиях такой поступок следует расценивать как убийство - по крайней мере согласно западным правовым системам, - даже если жертва отнюдь не является невиновным человеком. Традиционное понимание убийства можно выразить следующим образом: "Убийство есть предумышленное уничтожение людей, невиновных в преступлении или другом деянии, которое приводится в качестве причины (если какая-либо причина вообще приводится) для их убиения". Согласно этому определению, профессиональный преступник, повешенный по сфабрикованным полицией ложным обвинениям, должен рассматриваться как жертва убийства. Жертвами убийства следует считать также нестроевых солдат и граждан нейтральных государств, подвергаемых обстрелу на современной войне. Впрочем, юристы могут не согласиться с двумя последними выводами.
 
  Убийство и война
  С понятием невиновности связаны и другие проблемы. Доказывали, что в случае несправедливой войны добровольцы и мобилизованные солдаты равно виновны; если война несправедлива, то все они убийцы. Эта доктрина позволяет нам утверждать, что отговорки (например, тех, кто замешан в геноциде) вроде "Я только выполнял приказы сверху" не являются оправданием. Однако, с другой стороны, может показаться, что в некоторых случаях теория общей вины придает чрезмерное значение важному различию между добровольными и принудительными действиями.
  Охарактеризованная теория невиновности и вины призвана, в частности, обосновать изъятие большинства видов военных действий из категории убийства. Согласно средневековой теории справедливой войны, которая кажется весьма основательной, оборонительная война допустима, если в ней не используются порочные средства. Оговорка о порочных средствах, приводимая Виторио, Гроцием и др., состоит в следующем: предумышленный военный обстрел нейтралов, нестроевых солдат не имеет оправдания и является либо убийством, либо чем-то столь же дурным, как убийство.
  Эта теория констатирует также допустимость наступательной войны во имя правого дела, хотя с теми же оговорками, что и относительно оборонительной войны. Согласно ее позднейшим версиям, наступательное военное действие не является преступным, если вы защищаете справедливость или не понимаете, что боретесь против справедливости. Эта интерпретация значения невиновности выхолащивает традиционное учение о справедливой войне, поскольку, излишне оправдывая неведение и самообман нападающих, потворствует разного рода международному, межрасовому насилию. Вероятно, читатели согласятся, что сегодня мы остро нуждаемся в обновленной концепции справедливой и несправедливой войны. Пока такая концепция не выработана, трудно установить грань между войной и убийством.
 
  Убийство и самозащита
  Существует ли право на убийство в целях самозащиты? Если да, то как далеко оно простирается? Распространяется ли оно на защиту' частной собственности? Существует ли право или даже долг спасать ;
  других людей от нападения убийцы и в случае необходимости убивать нападающих?
  Многие философы, и особенно Томас Гоббс, признают право на защиту собственной жизни абсолютным. Гоббс пишет: "Человек не может отказаться от права сопротивляться тем, кто применяет к нему силу с целью лишить его жизни", а также: "Соглашение не защищаться от силы силой неизменно безрезультатно". Он говорит, что осужденного не следует наказывать за побег из тюрьмы или за нападение на палача. Буквально все правительства, с другой стороны, жестко ограничивают права граждан на действия в целях самозащиты, доказывая, что право на самозащиту уступило место механизмам полицейской охраны и правового возмещения ущерба. И все же даже судьи и политики допускают, что гражданин вправе защитить свою, жизнь (если потребуется, даже убить покушающегося), когда может доказать, что на защиту со стороны представителей власти рассчитывать не приходится. Однако в Великобритании и Европе (впрочем, в отличие от США) суды лишь в исключительных случаях признают, что столь крайняя ситуация действительно имела место.
  Традиционная западная концепция самозащиты основывается на посылке, что каждое человеческое существо имеет естественное право на жизнь, однако это право подвергается определенным ограничениям, диктуемым потребностью сообщества накладывать наказание (вплоть до смертной казни) за серьезное преступление. Право на жизнь неотъемлемо от права на защиту собственной жизни при прямом нападении. Однако обороняющийся должен использовать адекватные средства защиты. Его мотивом должна быть защита, а не причинение вреда нападающему. Убийство нападающего недопустимо, если его можно избежать. Право убить, спасая другого человека от прямого нападения, сопровождается теми же оговорками и ограничениями.
  Умерщвление нападающего, когда оно действительно является единственным способом сохранить собственную жизнь, в западных правовых системах не квалифицируется как убийство.
  Газетные сообщения о преступлениях в США и Франции свидетельствует о том, что эти государства допускают убийство вора в целях защиты частной собственности.
 
  Почему убивать дурно?
  Является ли убийство дурным по определению'? Если нет, тогда требуется серьезное обоснование его неправомерности.
  Рассмотрим следующее определение: "Кровнородственные дяди по отцу являются братьями отца". Эта истина зиждется на правилах языка, регулирующих употребление слов "дядя", "отец", "брат" и т.д. И поскольку эти правила чисто вербальные, глупо было бы спрашивать о конкретных основаниях, по которым все кровнородственные дяди по отцу являются братьями отца. Ответ тривиален. Таково значение этих слов. Сходным образом, если убийство дурно по определению, то бессмысленно спрашивать о том, почему же именно оно дурно.
  Сегодня, когда предпринимаются попытки оправдать отдельные виды, умерщвления, налицо тенденция дать этому деянию новое название - умерщвление из сострадания, политическое убийство или убийство в борьбе за свободу. Тенденция к подбору нового названия для убийств, которые стремятся оправдать, склонность жонглировать словами, видимо, подкрепляют точку зрения о порочности убийства по определению. Впрочем, этот вывод не вполне удовлетворителен. Уверенность в порочности убийства основывается, безусловно, не только на соображениях о языке.
  Почему убийство осуждают во всем цивилизованном мире? Это объясняется тремя взаимосвязанными причинами, отсылающими соответственно к внутренним ценностям, субъективным ценностям и естественным правам.
  Сократ говорит, что некоторые вещи и ситуации хороши как средства для достижения целей, другие хороши в качестве целей как таковых (внутренне хороши), иные же - одновременно и как средства, и как цели. Все человеческие существа, понимают они это или нет, рассматривают некоторые вещи и ситуации как цели. Примеры найти нетрудно. Здоровье и счастье повсеместно считаются непреложным благом. Вероятно, так же воспринимают красоту и силу. Многие люди считают самостоятельными ценностями образование, знание и опыт.
  Человеческая жизнь ценна как таковая. Невозможно считать человеческую жизнь как таковую ценной только в качестве полезного средства для достижения другой цели. Конечно же, никто не воспринимает таким образом собственную жизнь или жизнь своих близких. Внутренняя ценность человеческой жизни ясна разуму и здравому смыслу. Если бы человеческая жизнь не была ценна как таковая, то что вообще можно было бы назвать ценностью как таковой? Что значили бы здоровье и счастье человеческих существ, если бы сами человеческие существа ничего не значили?
  Внутренняя ценность человеческой жизни традиционно имеет религиозное обоснование, и по этой причине жизнь иногда называют священной. Это религиозное объяснение идет, конечно, от библейской истории творения. В Книге Бытия говорится, что Бог создал человека по своему собственному образу. Человеческая жизнь священна, поскольку человечество подобно Богу. Тем не менее можно понять внутреннюю ценность, в частности внутреннюю ценность человеческой жизни, не обращаясь к религиозным доводам.
  Термин "субъективная ценность" выражает тот факт, что каждый человеческий индивид, как правило, высоко ценит собственную жизнь. Конечно, есть исключения из этого правила: некоторых людей, видимо, не волнует, живы они или мертвы. Однако очень часто такие люди близки к смертному рубежу или психически больны. Впрочем, надо признать, что большое горе может заставить людей желать смерти, даже если они молоды и здоровы. Эти феномены мы обсудим далее, когда будем говорить о самоубийстве.
  Третья причина осуждения убийства объясняется исторической и философской значимостью теории естественных прав. Как мы уже видели, Томас Гоббс утверждает, что нельзя отказаться от права на жизнь, поскольку оно не отчуждаемо. Джон Локк, чьи политические идеи, как принято считать, послужили интеллектуальным фундаментом американской и французской революции, считает, что каждый человек имеет естественное право на жизнь, свободу и собственность. Ясно, что право на жизнь должно быть основополагающим, поскольку обо всех других естественных правах можно говорить лишь в том случае, если человек жив. Убийца нарушает самое фундаментальное человеческое право.
 
  Что такое самоубийство?
  Иногда говорят, что самоубийство может быть благородным или даже праведным. В подкрепление этой точки зрения порой ссылаются на смерть Сократа. В качестве другого примера приводят историю капитана Отса, одного из товарищей Скотта по злополучной британской антарктической экспедиции. В 1912 г., возвращаясь с Южного полюса, Отс пустился в путь во время сильного бурана. Видимо, он считал, что его уход из общей палатки поможет спасти жизнь других членов экспедиции. Он ошибся, поскольку все его товарищи вскоре погибли. Но его намерение принято считать образцом благородства.
  Эти примеры свидетельствуют не о благородстве некоторых самоубийств, но скорее о том, что не все саморазрушительные поступки являются самоубийством. Любовь к риску и опасным приключениям - например, альпинизм - как таковая не говорит о склонности к самоубийству. Вождение быстроходных машин может привести к смерти, но это не означает, что любители быстрой езды действительно жаждут умереть. Служба в армии представляет опасность для жизни, но не является самоубийством. Даже солдат, посмертно награжденный медалью за отвагу за спасение своих товарищей ценой собственной жизни, не совершил самоубийства, хотя здесь мы могли бы говорить о самоубийственной храбрости. (Однако на самом деле самоубийственная храбрость - это сравнение. Оно означает нечто вроде храбрость, имеющая видимость самоубийства.)
  Ясно, что смерть Сократа не была самоубийством. Прием ядовитого зелья был у греков формой казни. Несомненно, если бы заключенный отказался принять яд, его умертвили бы каким-то другим, более мучительным способом. Безропотное согласие Сократа испить яд аналогично безропотному согласию человека нового времени принять смерть на плахе.
  Если человеческий поступок имел своим результатом смерть, то это еще не дает основания считать его самоубийством - даже в том случав, если он был совершен исходя из сознательного решения умереть. Сократ не выпил бы яд, если бы афинские власти даровали ему свободу; Отс не вышел бы в буран, если бы спасательный отряд прибыл вовремя; храбрый солдат хотел только защитить своих товарищей. Эти люди не хотели умереть с мыслью "А там будь что будет".
 
  Можно ли оправдать самоубийство?
  Мнения о самоубийстве тяготеют к крайностям. Согласно традиционной иудео-христианской точке зрения, Моисеев Закон против убийства абсолютен; обычно считают, что он распространяется и на самоубийство. Противоположная крайность - точка зрения, согласно которой самоубийство или вовсе неправомерно, или неправомерно только в тех случаях, когда имеет плохие последствия. Так, утилитаристы считают, что самоубийство достойно осуждения, только если оно приводит к горю или обнищанию живых. Другие же доказывают, что, раз моя жизнь принадлежит мне, я могу делать с ней все что угодно, невзирая на возможные тяжелые последствия моей кончины для живых.
  Наша точка зрения более умеренна. Чаще всего самоубийство неразумно, иногда дурно, но все же в некоторых случаях оно может быть оправдано. В защиту этой позиции мы обсудим некоторые важные контрпримеры, а затем рассмотрим смысл суждения "Моя жизнь принадлежит мне".
 
  Самоубийство in ехtrетis [в крайних ситуациях]
  Хотя желание умереть с мыслью "А там будь что будет" и положительное, последовательное, самостоятельное действие по выполнению этого желания являются достаточным условием самоубийства, они все же не являются его необходимым условием. Известны случаи самоуничтожения, которые должны рассматриваться как самоубийство и расцениваются как таковые большинством людей, хотя индивид решил умереть не с мыслью "А там будь что будет", а с целью избежать ужасной альтернативы. Во время войны против нацистской Германии британские тайные агенты иногда проглатывали капсулы с ядом, которые были заготовлены на случай попадания в плен. Эти люди не хотели умереть с мыслью "А там будь что будет", скорее они хотели умереть быстро и избежать медленной смерти и пыток, которые могли бы принудить их к предательству. Видимо, есть основания считать такие смерти оправданными самоубийствами. Таковы же, безусловно, смерти онкологических больных, принимавших смертельную дозу морфия во времена, когда способы подавления боли еще не достигли нынешнего совершенства.
  Стало быть, люди, совершившие самоубийство в крайних ситуациях, могут быть оправданы.
 
  Моя жизнь принадлежит мне
  Можно ли доказать, что самоубийство всегда допустимо? Иногда говорят, что как человек вправе уничтожить личную собственность (например, газеты, чайники или изношенную одежду), точно так же он вправе уничтожить собственную жизнь. Ведь жизнь есть собственность, и жизнь каждого человека принадлежит только ему самому.
  Положим, моя жизнь действительно принадлежит только мне. Следует ли отсюда, что я имею право на самоуничтожение? Мое право уничтожить какой-нибудь ненужный предмет, например газету или чайник, не вызывает сомнения, но означает ли это, что я вправе уничтожить все, что оказалось моей собственностью? Например, может статься, что я владею прекрасной коллекцией произведений искусства, однако же уничтожение этой собственности, этой коллекции, было бы отвратительным поступком.
  Человеческая жизнь ценна, каждый человеческий индивид уникален. Вызывает сомнение, что право собственности предполагает абсолютное право уничтожать ценные и уникальные вещи.
  Как бы то ни было, понятие права собственности на собственную жизнь имеет совершенно особый смысл. Собственность в этом смысле выглядит подозрительно и воспринимается как метафора власти или права. Другие примеры права собственности на жизнь и того хуже. В Древнем Риме отцы имели законное право убивать новорожденных младенцев; несомненно, это право основывалось на убежденности в принадлежности младенцев своим отцам. Право мужа убить неверную жену тоже основывалось на мнении, что ее жизнь является собственностью мужа. В современных западных обществах, сформировавшихся под влиянием христианства, а позднее испытавших влияние феминизма, утвердилось мнение о варварском характере древних представлений о собственности, дающих отцам и мужьям абсолютные права на жизнь и смерть членов своей семьи.
  Существует также мнение, что моя жизнь не принадлежит мне полностью даже в метафорическом смысле, что моя жизнь отчасти принадлежит обществу, в котором я родился и которое меня вырастило. Эта точка зрения была принята во многих государствах, как древних, так и более современных.
  Впрочем, в некоторых странах, особенно в Японии, самоубийство не расценивается столь отрицательно. Японский бизнесмен, который совершил бесчестные поступки и которому грозит публичное разоблачение, выиграет в общественном мнении, если избежит позора путем совершения самоубийства. С точки зрения граждан западных государств, такого рода самоубийство выглядит немногим лучше побега от полицейского. На Западе самоубийство нечестного бизнесмена рассматривается не как достойный способ загладить вину перед жертвами его деяний, но как недостойный способ уклониться от возмездия. Какая точка зрения более разумна? Смерть бизнесмена даже в Японии - лишь символическая компенсация убытков, готовность же расплатиться за свои поступки может привести к действительному возмещению убытков. Стало быть, можно предварительно заключить, что избежание стыда и наказания не является этически разумным основанием для самоуничтожения.
 
  Самоубийство и польза
  Утилитаристская позиция относительно самоубийства такова: мучительные страдания являются достаточным основанием для самоуничтожения, если самоубийство данного индивида не причинит страданий другим людям. Кроме того, только сам человек может судить о мере собственных страданий. Посторонний может помешать человеку совершить самоубийство, т.е. отсрочить его на время, которое необходимо, чтобы установить, есть ли у него обязанности перед иждивенцами и моральные обязательства перед друзьями, а также убедиться, что он находится в здравом уме и осознает последствия своего поступка. Если у него нет друзей и иждивенцев, если он психически здоров и решил, что его несчастье серьезно и неискоренимо, то ему следует позволить совершить самоубийство.
  Утилитаристская позиция глубоко ошибочна, поскольку основывается на посылке, что только сам несчастливый человек знает всю меру своего несчастья. Житейский опыт показывает, что даже большое несчастье может быть преходящим. Особенно это касается молодых мужчин или женщин, решающих покончить с жизнью. Вполне возможно, что люди постарше, лучше знающие жизнь, сумеют объяснить таким молодым людям, что их беды преходящи и менее серьезны, чем кажутся.
  Поступки очень старых людей - другое дело. Решение старых и немощных отказаться от медицинской помощи не следует рассматривать как намерение совершить самоубийство. Такое решение вызвано скорее пониманием неуклонного приближения естественной смерти и стремлением не потерять самообладание.
 
  Вывод
  В разных правовых системах умерщвления, заслуживающие серьезного наказания, и умерщвления менее тяжкие определяются по-разному, однако, по крайней мере в странах Запада, эти различия не очень существенны. В целом границы между убийством и другими видами умерщвления весьма зыбкие. Самая большая неясность связана с войной и наказанием в форме смертного приговора. Отнюдь не ясно, когда, и в какой мере война и наказание смертной казнью близки к убийству. (Разумеется, пацифисты ответили бы: "Всегда и в полной мере".)
  Ни самоубийство, ни убийство не являются дурными по определению. Основания, по которым эти действия дурны, связаны, во-первых, с внутренней ценностью человеческой жизни, во-вторых, с субъективной ценностью человеческой жизни, в-третьих, по меньшей мере в случае убийства, с понятием естественных прав человека.
  Вполне можно представить себе (хотя в действительности это маловероятно), что убийство может быть меньшим злом, чем какой-то другой выбор. Гораздо вероятнее, что самоубийство не всегда неразумно и не всегда дурно.
  Утилитаристы справедливо полагают, что мысль о горе остающихся в живых близких - веский довод против решения совершить самоубийство.
  Утверждение, что моя жизнь принадлежит мне, имеет особый смысл. В буквальном смысле никто не имеет права на чью-то жизнь. В этом контексте собственность, в лучшем случае, метафора власти, закона или права, а власть, закон и право нуждаются в обосновании, в оправдании.
  Здравый смысл и житейский опыт свидетельствуют о том, что несчастливые люди могут ошибаться в отношении меры своего несчастья. Счастье и несчастье - состояния, сменяющие друг друга в жизни каждого человека, и это означает, что самоубийство, даже если оно совершается не из малодушия, часто неразумно.
 
  Часть III
 
  ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ ГОСУДАРСТВА И ГРАЖДАНИНА
 
  Глава 11
  ВЛАСТЬ И АНАРХИЯ
 
  Многие читатели связывают со словом "анархия" социальный хаос и бесконтрольное насилие. Однако теоретики анархизма не утверждают, что социальный хаос - достойный предмет устремлений. Теория анархизма предполагает, что мы, человеческий род, жили бы лучше, если бы не было государств. Анархисты доказывают, что существуют более простые и совершенные методы организации человеческого общества. Согласно П.Ж. Прудону, например, причинами насилия и социального хаоса являются не индивиды и не маленькие группы индивидов, но само государство. Прудон характеризовал государственное управление так:
  "Подчиняться государству - значит подвергаться наблюдению, инспекции, шпионажу, руководству, правовому принуждению, подсчету, регуляции, регистрации, индоктринации, проповеди, контролю, проверке, оценке, экономической оценке, цензуре, командованию, причем со стороны созданий, не имеющих на то права, не отличающихся ни умом, ни добродетелью... [это] значит... подлежать регистрации, переписи, налогообложению, "штампованию", измерению, исчислению, оценке, лицензированию, разрешению, наставлению, предостережению, запрещению, реформации, коррекции, наказанию. Это значит под предлогом государственных интересов... быть предметом поборов, муштры, эксплуатации, монополизации, вымогательства, давления, обмана, грабежа; а при малейшем сопротивлении, при первом же слове недовольства вас репрессируют, оштрафуют, обольют грязью, доведут до изнурения, затравят, оскорбят, изобьют, укротят, свяжут, задушат, бросят в тюрьму, осудят, приговорят, расстреляют, вышлют, сделают жертвой, продадут, предадут, а в довершение - выставят на посмешище, подвергнут издевательствам, насмешкам, оскорблению и унижению. Вот правление государства; вот его справедливость; вот его нравственность".
  За свои убеждения Прудон был посажен в тюрьму.
 
  Левый и правый анархизм
  Разница между левым и правым анархизмом состоит в следующем. Левые анархисты (например, живший в XIX в. князь Кропоткин) верят, что идеальное (безгосударственное) человеческое общество будет основываться на добровольной демократической кооперации. В нем почти или совсем не будет частной собственности (кроме личных вещей, например одежды), поскольку земля и основные средства производства перейдут в общее владение.
  Правый анархизм - ответвление современной политической теории, которую называют иногда капиталистическим либертариз-мом. Сторонники этой теории хотят свести функции государства к минимуму, некоторые же из них - анархисты - выступают за полное упразднение государства. Правые анархисты верят, что идеальное человеческое общество будет основываться на абсолютном праве частной собственности и удерживаться добровольной кооперацией на основе экономического обмена между индивидами и между малыми и большими объединениями индивидов. Правые анархисты и их ближайшие единомышленники - сторонники минимального государства надеются, что капитализм будет предоставлен собственному и более или менее беспрепятственному развитию. По их мнению, капитализм всегда приносит огромные выгоды всем, хотя правовые ограничения и налоги снижают эффективность этой системы, а значит и даваемые ею выгоды. Если упразднить налоги, антимонопольное законодательство и другие подобные ограничения, то естественное функционирование капиталистической системы автоматически изживет низкосортные товары, загрязнение окружающей среды и докажет свою эффективность.
 
  Можно ли упразднить государство?
  Допустим, мы пришли к выводу, что государственные формы правления дурны. Можем ли мы избавиться от них? Мы не можем просто бежать из государства, поскольку на земле не осталось мест, где можно было бы от него скрыться. Буквально каждый клочок земной поверхности находится на территории какого-либо национального государства.
  В прошлом левые (социалистически настроенные) анархисты доказывали, что единственный способ избавиться от государства - убить правителей или произвести радикальную революцию. Впрочем, здесь мы должны вспомнить об одном важном исключении - Ганди. Ганди был своеобразным левым анархистом: он верил, что наисовершеннейшее общество должно основываться на добровольной кооперации малых групп (деревень или общин), но выступал против всякого насилия, включая восстание, и предлагал использовать тактику пассивного сопротивления.
  Современные правые (прокапиталистически настроенные) анархо-либертаристы чаще рекомендуют нереволюционные действия. Некоторые из них полагают, что государство можно упразднить демократическими политическими средствами. Другие считают, что, по мере того как государства захватывают все больший контроль над нашими жизнями, они становятся все менее эффективными и в итоге умрут естественной смертью. Некоторые "антигосударственники" советуют использовать тактику обращения элиты. Анархисты считают, что надо стараться убедить умных и образованных людей, а также высокопоставленных и власть имущих (генералов, крупных бизнесменов) в необходимости прекратить сотрудничество с правительством. Когда элита убедится в разумности анархизма, государство отомрет.
  Марксисты старого образца говорят, что только насильственная революция избавит от капитализма и капиталистической формы правления. Маркс утверждает, что после успешной антикапиталистической революции будет сформировано новое, но переходное государство - диктатура пролетариата. Это пролетарское государство скоро сменится коммунизмом, и государства в нашем понимании тогда не будет. История же показывает, что диктатура (так называемого) пролетариата не желает уходить в прошлое. Напротив, она запускает свои щупальцы в каждый уголок человеческой жизни. Стало быть, марксистская революция не приносит ни анархии, ни свободы. Всякая насильственная революция, какова бы ни была ее цель, всегда сопряжена с большим риском.
  Можно ли упразднить государство и государственное правление демократическими способами? Несколько странно выходить на выборы под лозунгом упразднения государственного правления. Станут ли избиратели голосовать за кандидатов, желающих упразднить институты, в которые сами же хотят быть избранными? Разве кто-нибудь поверит, что их политика на самом деле не лжива и не лицемерна?
  Реальна ли возможность естественной смерти государства? Неэффективность государства не может быть достаточной причиной его исчезновения. Огромная, неуправляемая Оттоманская империя, согласно историкам - поразительно неэффективная и коррумпированная, просуществовала несколько столетий. За ее крахом последовало не исчезновение государства, но немедленное образование группы более мелких и чуть более эффективных государств.
  Могут ли анархисты, чурающиеся насильственных методов, как-то споспешествовать отмиранию государства? Некоторые идеи - вроде той, что анархисты должны прибрать к рукам элиту, - близки к фантазиям. Вообще говоря, совсем не удивительно, что политические идеологи - и "государственники" (например, Б.Ф. Скиннер), и "антигосударственники" (Эйн Рэнд) - предпочитают излагать свои теории в форме утопических романов и научной фантастики. Ведь никто не знает, какое политическое будущее нас ждет.
 
  Государство и естественное состояние
  Почему образовались государства? И почему мы должны подчиняться государству? Обязаны ли мы подчиняться? Или же подчиняемся только из страха? Есть ли государство нечто особое или же не более чем банда разбойников, бесспорно сильных и способных распоряжаться нами, но не имеющих на это права?
  Один древний ответ на первый вопрос таков. Человечество живет при государственной форме правления по той же причине, по какой пчелы живут в ульях, поскольку оно вынуждено так жить и не может жить иначе: сама природа велит пчеле жить в улье, а человеку - в государстве.
  Но это не так. Прежде всего, естественное - еще не неизбежное и не всегда самое лучшее. Для коров, овец и коз естественна дикая вольная жизнь, но тем не менее (если забыть о мясной промышленности) очевидно, что одомашненные коровы (свободно пасущиеся молочные коровы) и другие животные (скажем, ангорские козы) живут дольше и легче. Таким же образом можно доказывать, что, даже если для человеческих существ и естественно жить в государствах, такая жизнь не является абсолютно неизбежной. И возможно, они были бы счастливее, вольно бродя по полям и лесам.
  Далее, род человеческий столь разнолик, что вообще трудно сказать, что для него естественно, а что неестественно. Изменчивость - вот настоящая природа этого животного.
  Некоторые люди говорят, что для человечества естественно все, что возможно. На наш взгляд, они несколько преувеличивают. Люди и крысы могли бы жить вместе симбиотическими колониями на просторах Антарктики, кормясь исключительно молоком крыс. Но едва ли это было бы естественно. Впрочем, действительно трудно сказать, что естественно и что неестественно для человеческого рода.
  Наконец, пчелы всегда живут ульями, история же и антропология свидетельствуют, что человеческие существа не всегда живут в государствах. Некоторые человеческие существа живут патриархальными группами, возглавляемыми полигамными старейшинами, иные - более многочисленными племенами при королях, жрецах и судьях или без таковых, а кое-кто - даже отшельниками. Большинство людей в наши дни живет в национальных государствах, поскольку такие государства велики и могущественны и имеют тенденцию уничтожать все маленькие независимые племена или роды, которые встречаются на их пути.
 
  Гоббс и Локк
  Томас Гоббс, живший в Англии во времена гражданской войны, говорит, что государство не имеет ничего общего с естественным состоянием человечества. По его словам, естественная ситуация человечества (естественное состояние) - жизнь дикая и полная опасностей, главная из которых исходит от других людей. "В естественном состоянии ситуация человека... есть ситуация войны всех против всех, а жизнь - обособленная, ничтожная, отвратительная, грубая и короткая. Люди создают государство, чтобы избежать ужасов естественного образа жизни. Гоббс говорит, что первое государство было создано в результате договора: индивиды согласно решили учредить сан короля, который имел бы монопольную власть над ними и чьей главной целью было бы сохранение мира. Он доказывает, что поддержание мира - неизменная и главная функция государства и она может выполняться только в том случае, если король или другой правитель обладает абсолютной властью. Гоббс полагал, что всякое сокращение власти правителя привело бы к гражданской войне.
  Взглядам Гоббса на государство и естественную природу бросили вызов другие философы, и наиболее известный из них - Джон Локк. Локк говорит, что люди предпочитают жить в мире и могут жить мирно даже в естественном состоянии; что человеческие существа имеют определенные естественные права: права на жизнь, свободу и собственность. Государство существует не только ради сохранения мира, оно имеет также положительные обязанности - поддерживать естественные права и гарантировать их соблюдение. Монополия на власть противоречит этим обязанностям. Поэтому власть в государстве должна быть ограничена и каким-то образом разделена между разными органами или институтами.
  Идеи Локка оказали глубокое воздействие на Американскую революцию. В Декларации независимости имеется прямое указание на естественные права, существование которых названо в ней самоочевидным.
  Локк и Гоббс придерживаются разных взглядов на то, как вели бы себя люди, если бы не существовало государства. Гоббс полагает, что они бесконечно воевали бы, Локк думает о возможном мире. В сущности это вопрос фактический, поэтому мы должны решать его на основании свидетельств. К сожалению, свидетельства неоднозначны. Переменчивость человеческого рода выражается в его чрезвычайно разнообразных социальных установлениях. Некоторые роды и племена живут мирно, другие непрерывно воюют, иные же кормятся исключительно набегами на соседей. Мы просто не знаем, как жили бы человеческие существа в естественном состоянии. Однако мы достоверно знаем, что они устраивали свою жизнь по-разному: одни предпочитали войну, другие мир.
  Гоббс говорит о гражданской войне как о величайшей катастрофе, какая только может постичь государство. Сегодня перспектива гражданской войны пугает нас куда меньше, чем перспектива ядерной войны между странами. Характер войны изменился, изменились и государства. Гоббсово оправдание государственной формы правления, очевидно, не принимает во внимание опасность, порождаемую развитием военной технологии. Изменился и характер гражданской войны. В наше время гражданские войны, особенно сопровождающиеся партизанскими действиями, могут с легкостью перекинуться в. другие страны. И даже после окончания холодной войны так называемые гражданские конфликты на самом деле нередко представляют собой скрытую борьбу более крупных государств, воюющих на территориях государств менее крупных. В таких конфликтах местное население оказывается в роли наемников или марионеток в необъявленной войне внешних сил. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить Ливан или Центральную Америку. По этим причинам анархизм - по крайней мере теоретически - представляется нам более привлекательным, чем в XVII в. Гоббсу.
 
  Государство и его власть
  В заключение этой главы обсудим одну современную теорию, представляющую собой новейший вариант теории Гоббса и развитую Дж.Э.М. Энскомб в статье "Источник власти государства".
  Энскомб говорит, что, безусловно, должно существовать некоторое различие между государством и добровольной ассоциацией. И, безусловно, должно существовать некоторое различие между государством и шайкой бандитов. Но каким может быть это различие?
  Главное различие между добровольной ассоциацией и государством состоит в том, что из добровольной ассоциации можно выйти, тогда как выйти из государства невозможно.
  Энскомб преувеличивает, поскольку некоторые организации, допуская добровольное вступление, не предусматривают простого выхода, например Французский иностранный легион или любая добровольческая армия. А с другой стороны, иногда можно получить разрешение государства покинуть его пределы и стать гражданином другого государства.
  И все же, вообще говоря, разница между государствами и добровольными организациями существует и состоит в том, что каждый человек должен принадлежать к тому или иному государству, но обычно может избежать участия в добровольной организации.
  Труднее точно определить различие между государством и эффективно действующей шайкой бандитов, такой как мафия. Энскомб даже предполагает, что особой разницы между ними не существует. И государство, и бандиты используют силу, чтобы заставить вас подчиняться; государства, подобно бандитам, могут быть своевольными и деспотичными (в качестве примера деспотичного правления она приводит правление великого турецкого султана в XV в.). Бандиты, как и государства, иногда могут быть доброжелательными; государства, как и бандиты, часто бывают крайне злонамеренными.
  Однако Энскомб все же приходит к выводу, что разница между государствами и бандитскими шайками имеется. Она состоит в том, что государство обладает властью.
  Она определяет власть как право принимать решения и право требовать подчинения, когда это необходимо.
  Но каков источник этого права?
  Энскомб доказывает, что имеются три вида права: 1) обычные права, 2) договорные права, 3) права, уполномочивающие на решение задач человеческого общежития.
 
  Пример обычных прав
  В собственном доме вы имеете право обращаться с вежливыми требованиями к своим гостям, например: "Пожалуйста, не пользуйтесь верхней ванной, она предназначена для бабушки". Эти вежливые требования, говорит Энскомб, на самом деле суть запреты, которые вы, как хозяин, имеете право (обычное право) внушить своим гостям. Право государства на подчинение подданных не таково. Прежде всего, власть государства в случае необходимости всегда опирается на силу, обычные же права подтверждаются обыкновенно молчаливым, почти бессознательным принятием и согласием.
 
  Примеры договорных прав
  В числе договорных прав - права, созданные формальными и неформальными деловыми договорами, обещаниями вообще, браком и разводом и т.д. Договоры обычно заключаются добровольно.
  Власть государства не есть договорное право, поскольку мы, граждане, никогда не обещали подчиняться государству и не договаривались об этом; мы рождаемся на территории того или иного национального государства и вскоре сталкиваемся с необходимостью подчинения, не зависящей от нашего желания.
 
  Права, уполномочивающие на решение задач человеческого общежития
  Такого рода права порождаются первоначальным существованием задачи, выполнение которой желательно или необходимо. Например, для выживания человеческого рода необходимо воспитывать детей. Право родителя или опекуна на воспитание ребенка порождается необходимостью решения этой задачи. Данное право предполагает следующее: во-первых, отсутствие препятствий для воспитания ребенка; во-вторых, возможность принимать решения от имени ребенка, когда он слишком мал для принятия самостоятельных решений; в-третьих, возможность заставить ребенка подчиняться себе, когда он уже достаточно взрослый для подчинения, но еще недостаточно взрослый, чтобы не навредить себе.
  Права, уполномочивающие на решение задач человеческого общежития предполагают наличие задач, которые необходимо или желательно решить. Энскомб доказывает, что власть государства - его право на законотворчество, предотвращение преступлений, наказание преступников и т.д. - порождается необходимыми задачами, которые возникают, как только люди начинают жить вместе группами. Эти необходимые задачи таковы: во-первых, защита людей друг от друга (здесь прав Гоббс); во-вторых, обеспечение договоров, заключаемых людьми друг с другом; в-третьих, подтверждение и защита всех обычных прав, которые представляются желательными и полезными; в-четвертых, организация широкомасштабных дел на благо общины - таковы, например, строительство дорог и железных дорог, создание армии для защиты общины от внешнего нападения.
  Энскомб утверждает, что государство необходимо и имеет власть, т.е. право подчинять граждан, поскольку эти задачи важны и настоятельны. Однако она признает, что в маленькой общине их можно решить без посредства государства, путем добровольной кооперации. Она также признает (чисто умозрительно), что одна из главных задач не существовала бы, если бы человеческие существа были в высшей степени добродетельными и никогда не пытались навредить друг другу.
  Допустим, что задачи, выполняемые государством, суть необходимые задачи и что только широкомасштабная организация вроде государства может их решить. Означает ли это, что всякое достаточно эффективное государство имеет право требовать подчинения? Отменяет ли это всякое право на восстание, даже против жестоких тиранов? Безусловно, нет.
  Энскомб решает проблему не полностью. Власть, или легитимность, государства связана не просто с эффективным выполнением какой-то задачи. Выполнение задачи есть необходимое, но не достаточное условие государственной власти.
  В следующих разделах мы обсудим некоторые предполагаемые дополнительные условия правомочной власти. Эти условия - свобода и равенство - суть два традиционных идеала западной демократии.
 
  Глава 12
  СВОБОДА
 
  Свобода - один из основополагающих идеалов современных демократических государств. Но что такое свобода?
  6 января 1941 г. в своем послании Американскому Конгрессу президент Рузвельт сказал о четырех свободах: "Мы хотим жить в мире, основанном на четырех сущностных человеческих свободах. Первая - свобода речи и выражения, - повсюду в мире. Вторая - свобода каждого человека поклоняться Богу, как он считает нужным, - повсюду в мире. Третья - свобода от нужды... во всем мире. Четвертая - свобода от страха... во всем мире".
 
  Позитивная и негативная свобода
  Некоторые философы пытались провести различение между позитивной свободой, или свободой делать (поступать)... , и негативной свободой, свободой от... В послании Рузвельта упоминаются две позитивных свободы (свобода говорить и поклоняться) и две негативных свободы (свобода от страха и нужды).
  Однако нам кажется, что различие между свободой делать... и свободой от... не имеет большого философского значения. Ведь свобода делать... и свобода от... зачастую лишь две стороны одной медали. Так, в социальном или политическом контексте свобода от цензуры означает то же, что свобода говорить и писать то, что считаешь нужным, свобода от преследования за вероисповедание означает то же, что свобода поклоняться, кому считаешь нужным, или не поклоняться вовсе.
  Короче говоря, основное различие между свободой делать... и свободой от... имеет обычно чисто словесный характер. Поэтому мы не будем учитывать предполагаемое различие между позитивной и негативной свободой.
 
  Политическая свобода
  Понятие "свобода" не всегда имеет политический смысл. Возьмем рузвельтовскую свободу от страха. Сам Рузвельт, несомненно, говорил о страхе, внушаемом тираническими политическими режимами, но людям знакомы и другие страхи. Они стремятся освободиться от страха перед болезнями, от страха одиночества, страха перед неудачей, страха перед прыщами, психологической зависимостью и срывами. Поэтому некоторые политические философы увязали в трясине психологических проблем, не имеющих отношения к предмету их интереса. Например, они задавались вопросом о том, свободен ли человек предпринять действие X, если чувствует психологический запрет на это действие. Возможно, эта проблема и интересна, но она весьма отдаленно связана с политической свободой.
  Мы будем обсуждать свободу в политическом смысле слова, т.е. в плане взаимоотношений между индивидом и государством.
  Политическая свобода - обширная тема, поэтому мы ограничимся только тремя основными вопросами, а именно:
  Сколько видов политической свободы существует?
  Существует ли связь между разными видами политической свободы? Другими словами, если общество предоставляет свободу одного вида, то гарантирует ли это наличие в нем свободы других видов?
  Какой вид свободы является наиболее важным?
  Имеются четыре вида политической свободы: национальная свобода (в противоположность колониализму), политическая свобода как представительное правление (в противоположность автократии), экономическая свобода и индивидуальная свобода. Свобода первых трех видов коллективна по природе и принадлежит группам.
 
  Национальная свобода
  Горы смотрят на Марафон, А Марафон отражается в море, Размышляя здесь в час одиночества, Я мечтаю о свободной Греции.
  Байрон мечтал, что Греция сбросит с себя многовековое турецкое иго. Для многих людей на протяжении столетий свобода означала не гражданские права, не демократию и даже не представительное правление. Она означала для них национальную свободу - свободу от угнетения чужеземными владыками.
  Почему народы ненавидят чужеземное правление? Отчасти потому, что колониальная тирания нередко даже хуже, чем доморощенная. Поэтому, хотя многие формы правления и большинство тираний, несомненно, предполагают некоторую экономическую эксплуатацию граждан, достаточно очевидно, что колониальная эксплуатация еще тяжелее, поскольку экономическая эксплуатация обычно как раз и является главной причиной колонизации страны.
  Колониализм создает иерархические общества, где коренное население образует низшие классы и может даже не допускаться до пользования природными богатствами и красотами - пляжами, реками и самой землей.
  Колониальное правление обычно хуже местной тирании еще и из-за чужого языка, религии и культуры колонизаторов. Колониализм часто влечет за собой оттеснение местных культур и религий и может даже привести к уничтожению местных языков.
  Однако эти обобщения не универсальны. Худшие преступления колониальной тирании - геноцид и пытки, но в разное время и в разных частях земного шара бывали местные угнетатели, ничуть не уступающие в указанных отношениях иностранным тиранам. Например, Калигула и Пол Пот вели себя по отношению к собственным народам куда хуже, чем большинство колониальных правителей - по отношению к колонизированным народам. Неразумное поведение Георга III по отношению к обитателям Америки меркнет перед деяниями людей вроде Пол Пота.
 
  Политическая свобода как представительное правление
  Поиски свободы часто принимали форму словесной войны, а иногда настоящей вооруженной борьбы против абсолютной власти монарха или диктатора. Власть монарха или диктатора становится ограниченной, когда их подданные добиваются некоторого представительства во власти, поэтому, при прочих равных условиях, увеличение представительства народа означает уменьшение власти суверена. Такова одна из причин, по которым политическое представительство ассоциируется со свободой.
  Всякое правительство накладывает ограничения - жесткие или мягкие - на своих подданных. Но свобода, при прочих равных условиях, предпочтительнее ограничений. Какая форма правления обеспечивает наибольшую свободу? Естественно предположить, что люди, правящие собой сами, обеспечат себе максимум свободы или, во всяком случае, то количество свободы, которое совместимо с прочими хорошими вещами вроде гражданского мира.
  Но что же такое самоуправление? Можно ли считать его удовлетворительной формой парламентское правление? Нет, здесь многое зависит от тех, кто заседает в парламенте. В полной ли мере является таковым представительное правление? Нет, в зависимости главным образом от того, представлен ли в органах власти весь народ или лишь некоторая его часть. Это зависит также от того, разрешены ли политические партии, достаточно ли справедлива или совершенно не справедлива избирательная система, от того, насколько просто фальсифицировать результаты голосования или совершить другие нечестные манипуляции с избирательной системой. Это зависит также от того, действительно ли честна избирательная система или же она служит только прикрытием интересов определенных групп, скажем вооруженных сил, иностранных коммунистов или инвесторов-капиталистов.
  А что же демократия? В большом обществе прямая демократия, когда каждый гражданин голосует по каждой политической проблеме, скорее всего невозможна. Видимо, идеал свободы через самоуправление в большом современном национальном государстве не может иметь форму прямой демократии. Наиболее близко подходит к этому идеалу представительное правление, предусматривающее регулярные выборы, в которых вправе участвовать каждый взрослый (причем каждый голосует только один раз), в которых вправе участвовать все политические партии и независимые политики и исключена возможность фальсификации результатов голосования.
  Говорят, город-государство Афины был демократией в собственном смысле слова и управлялся непосредственно гражданами. Однако широко известно, что гражданами Афин считались только свободные взрослые мужчины; известно также, что экономика там зиждилась на рабстве. На Самом деле в Афинах не было демократии, скорее, в этом городе осуществлялось невыборное представительное правление, т.е. представителями народа выступали свободные взрослые мужчины, которые устанавливали законы не только для себя, но и для остальных граждан.
 
  Экономическая свобода
  Под экономической свободой понимают обычно свободу владеть частной собственностью, покупать и продавать товары и продавать собственный труд. Но без государственного правления невозможны ни (в первую очередь) частная собственность, ни договоры о продаже, ни договоры о найме. И экономическая свобода, и противоположное ей состояние, в сущности, явления политические, поскольку предполагают существование государственного правления.
  Американские философы Эйн Рэнд и Роберт Нозик, чьи теории еще будут обсуждаться в следующем разделе, рассматривают экономическую свободу, в основных чертах отождествляемую ими с капитализмом, как свободу по преимуществу. Они уверены, что экономическая свобода - важнейший вид свободы, причем и как таковая, и как предполагаемое основание всех других видов свободы. Они решительно убеждены, что в коммунистическом обществе отсутствуют свобода слова, свобода вероисповедания и т.д., поскольку коммунизм ограничивает экономическую свободу.
  Может ли какой-либо вид коллективной свободы гарантировать другие виды свободы?
  К сожалению, на этот вопрос, видимо, надо ответить отрицательно. Битва за свободу не завершается с достижением свободы одного вида.
  Возьмем борьбу за национальное освобождение. История свидетельствует, что после успешного завершения борьбы за национальное освобождение может установиться любая форма правления. Хорошо, если борьба увенчается демократическим избранием правительства, но столь же вероятно, что она завершится военной диктатурой или установлением однопартийной системы. Несомненно, национальное освобождение является необходимым, но не достаточным условием политической свободы.
  Теперь рассмотрим свободу как представительное правление. Некоторые наиболее известные защитники свободы этого вида - отцы-основатели Соединенных Штатов например, - тщательно отмеряли ее только для принадлежащих к их собственной расе и полу. Поэтому преимущества полного гражданства, даже в так называемых демократиях, не всегда были доступны всем людям, родившимся на территории данного государства. Объективного бескорыстного основания такого рода ограничения свободы не существует. Проявления такой политики очевидны и вопиющи. Самая известная демократия на земле отменила рабство лишь через 90 лет и предоставила женщинам право голоса только через 100 лет после ее основания. Многочисленные убийства черных избирателей в южных штатах США и избиение, заключение в тюрьму и насильственное кормление суфражисток в Великобритании ясно показывают, сколь крепко убеждение политиков этих великих демократий в том, что самоуправление показано не всем.
  Даже подлинное правление большинства не может гарантировать индивидуальных свобод, например свободы слова. Правление большинства слишком часто сопровождается нетерпимостью к мнениям меньшинства, и бывали времена, когда в условиях демократической формы правления опасно было открыто выступать против мнений большинства. Одна только давно сложившаяся и устойчивая традиция терпимости по отношению к меньшинствам обеспечивает определенную защиту от нетерпимости большинства.
  Гарантирует ли представительное правление полную экономическую свободу, которую считают желательной Эйн Рэнд и Роберт Нозик? Нет, не гарантирует: ведь экономика некоторых государств, имеющих представительное правление и полную парламентскую демократию (скандинавские страны, например), соединяет в себе начала капитализма и социализма.
  А что же экономическая свобода? Гарантирует ли экономическая свобода, капитализм, политическую свободу? Страны, достигшие значительной экономической свободы, часто обеспечивают и другие свободы. Разумеется, это делает им честь. Однако экономическая свобода как таковая не гарантирует политической свободы (представительного правления), а тем более свободы слова или вероисповедания. Рэнд и Нозик полагают, что экономическая свобода порождает и питает другие свободы, но они обобщают положение дел в Соединенных Штатах, не обременяя себя мыслями об остальном мире. Они не понимают, что не все капиталистические государства являются демократическими. Экономика Южной Кореи развивается в капиталистическом направлении, как и экономики большинства государств Южной Америки. Капитализм возможен в исламских странах, хотя большинство независимых исламских государств не допускает полной свободы вероисповедания и лишь немногие из них имеют вполне развитые системы представительного правления.
  Стало быть, разные виды коллективной свободы не могут гарантировать друг друга, как не могут гарантировать и свободы индивида. Национальное освобождение не может гарантировать политической свободы. Политическая свобода часто сопровождается самоограничением и имеет тенденцию к поощрению нетерпимости большинства. Экономическая свобода совместима с политической диктатурой и серьезными ограничениями свободы слова и свободы вероисповедания.
  Национальная свобода, представительное правление и экономическая свобода суть коллективные свободы. Они существуют для народов, обществ и групп и предполагают наличие этих общностей. Обратимся к другому идеалу - идеалу индивидуальной свободы. Исторически он появляется после уже рассмотренных видов свободы и тесно связан с понятием прав.
 
  Индивидуальная свобода и естественные права
  Во втором из "Двух трактатов о правлении" Джон Локк излагает в общих чертах теорию естественных прав. Он утверждает, что имеются три естественных права - право на жизнь, право на свободу и право на собственность. Томас Джефферсон заменил третье естественное право Локка, право на собственность, правом на счастье.
  Трактаты Локка и Декларация независимости оказали большое влияние на американских философов, многие из которых утверждают, что понятие права является основополагающим для этики.
  Хотя теория естественных прав имела серьезнейшие кратковременные и долгосрочные последствия для этической и политической мысли, необходимо признать, что она не лишена недостатков.
  Один из ее дефектов - очевидная неясность. Что значит естественное право? Конечно, не то же, что естественные инстинкты. Обычно значение слова "естественное" остается более или менее неразъясненным.
  Можно также возразить, что утверждение о естественном праве людей на свободу не разъясняет, в чем состоит это право и как его защищать. Например, следует ли из этой теории, что убежденные преступники имеют естественное право на свободу? Если имеют, то разве полное прощение всех преступников не было бы достойным способом защиты их естественного права на свободу?
  Далее, история XVIII и XIX столетий показывает, что вся риторика вокруг естественных прав вполне может сосуществовать с рабством и с жестким ограничением политических и социальных прав, например права голоса и права на образование.
  При всех ее практических заслугах и достоинствах, теория естественных прав не вполне определенна и не может заменить другие идеи о свободе. Рассмотрим их.
 
  Индивидуальная свобода и гражданские права
  Индивидуальная свобода есть свобода индивида от вмешательства других людей, особенно от недолжного вмешательства государства. В качестве идеала это предполагает, что некоторые сферы человеческой жизни должны быть гарантированы от всякого вмешательства правительства. Какие это сферы - мы можем дедуцировать из самих свобод. Существенно важными индивидуальными свободами обычно считаются следующие: свобода слова и выражения, свобода информации, свобода вероисповедания, право вступать или не вступать в брак (по желанию индивида). Значит, упомянутые свободные сферы - это, как принято говорить, частная жизнь индивида и его интеллектуальная жизнь.
  Защитники этих свобод утверждают, что они должны охраняться законом и распространяться на меньшинства.
  Многие западные философы и другие мыслители так или иначе отстаивали идеал индивидуальной свободы. Например, Бенжамен Констан полагал, что свобода религии, свобода собственности и свобода мнения существенно важны для нормального общества. Другие мыслители особо настаивали на свободе слова и свободе прессы, иные - на важности образования, без которого нелегко воспользоваться свободой мысли и мнения.
  Индивидуальную свободу отстаивали очень многие писатели и политики, но некоторые из них заслуживают особого упоминания. Это Джон Мильтон, Том Пейн, Мэри Уоллстоункрафт, Томас Джефферсон, Дж.С. Милль, Ф.Д. Рузвельт.
  Защищая индивидуальную свободу, Мильтон исходил из идеи верховной ценности истины и знания. По его мнению, религиозная свобода является необходимым условием религиозного знания, да и вообще знание едва ли возможно, если нет свободы выражения:
  "Там, где много желающих знать, всегда бывает много спорящих, много пишущих, много мнений; ведь мнение у достойных людей есть не что иное, как знание в действии". Он также говорил, что в честной борьбе истина всегда побеждает ложь:
  "Хотя всем мнениям - и Истине в том числе - есть место под солнцем, мы напрасно разрешаем или запрещаем сомневаться в ее силе. Дайте ей схватиться с Ложью; вестимо ли, чтобы Истина не победила в свободном и открытом поединке?"
  С точки зрения Мильтона, для индивида свобода мысли дороже любой другой свободы: Дайте мне прежде всех свобод свободу познавать, высказывать и спорить - свободно, в согласии с совестью.
  Два столетия спустя, в 1859 г., Дж.С. Милль во многом повторил эти мысли в широко известном эссе "О свободе". Так, он утверждает, что истина не будет открыта, если люди, которые подвержены ошибкам, ограничивают область подлежащего обсуждению. Ведь только открытое обсуждение идей может увенчаться истиной и новым знанием.
  Милль защищает также свободу мысли и выражения, поскольку она представляет большую ценность для индивида; он доказывает, что ограничить свободу мысли - значит ограничить природу человека, лучшее в нем. Лишенные свободы мысли, люди становятся ограниченными, деградируют. Цивилизация не может развиваться без свободы, и в обществах, где индивид не свободен, берет верх посредственность и наступает общее угасание человеческих способностей.
  Иерархия свобод
  Можно ли сказать, какая свобода в целом наиболее важна? Вероятно, нет. Характер общества определяется существующими в нем свободами, а также множеством других факторов, поэтому где-то эмпирическое наблюдение и изучение истории подведут к одному ответу, где-то - к другому.
  Все же следует отметить, что если свобода мысли и выражения отсутствует, то мы не можем даже задать этот вопрос, а тем более ответить на него.
 
 
  Г л а в а 13
  РАВЕНСТВО
 
  Следует ли отстаивать равенство как идеал? Прежде всего надо прояснить, о каком равенстве мы говорим.
 
  Неясности, связанные с равенством
  Надо признать, что причиной неясности чаще всего оказывается риторика, связанная с равенством. Например, эгалитаристская риторика иногда начинается с посылки, что все люди равны, а затем переходит к заключению, что все люди должны, быть равны. Ясно, что в таком рассуждении слово "равны" употребляется в разных смыслах; но каковы эти смыслы?
  Главными жертвами путаной эгалитаристской риторики являются антиэгалитаристы. Упоминая об этой риторике, они отмечают, что люди очевидно не равны, и спрашивают: "Тогда есть ли смысл утверждать, что они должны быть равны?" Они не без оснований заключают, что идеал равенства одновременно губителен и недосягаем. Тот факт, что сама эгалитаристская риторика не предусматривает различия между разными видами равенства, должен служить антиэгалитаристам предостережением против той же ошибки.
 
  Разные виды равенства
  Очевидно, что никакое сколь угодно сильное правительство не может сделать всех своих подданных равными по росту, равными по доверию к правительству, равными по красоте или альпинистским навыкам. Что же касается ума, то, будь политики в состоянии здесь что-то изменить, они, несомненно, в первую очередь увеличили бы собственные умственные способности.

<< Пред.           стр. 3 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу