<< Пред. стр. 11 (из 16) След. >>
Список литературы по разделу
Великое дело - прежде всего само создание человека, т. е. полное
завоевание своих способностей и будущего; в особенности же это -
совершенная эмансипация воли, утверждающей за ним мировое царство Азота и
область Магнезии, т. е. полную власть над универсальным магическим
агентом.
Этот магический агент, который древние философы-герметисты скрывали под
именем nepвой материн, определяет формы могущей изменяться субстанции, и,
посредством его действительно, можно достигнуть превращения металлов и
всеобъемлющей врачебной науки. Это - не гипотеза, а уже испытанный и
строго доказуемый научный факт.
Николай Фламель и Раймонд Лулл, оба бедняки, явно раздавали несметные
богатства. Агриппа же достиг только первой части великого дела и умер в
нужде, единственно стараясь овладеть самим собой и укрепить свою
независимость.
Следовательно, существуют дне зависящих одна от другой герметических
операции: одна духовная, другая материальная.
Впрочем, вся герметическая наука содержится в учении Гермеса, как
говорят, первоначально вырезанном на изумрудной таблице; я объяснил уже
первые ее параграфы, теперь же привожу остальные, относящиеся к процессу
великого дела:
- "Ты отделишь землю от огня, тонкое от плотного, - осторожно, с большим
искусством.
Он восходит от земли к небу и снова опускается па землю, и получает силу,
как от вещей высших, так и от низших.
Посредством его ты получишь славу всего мира, и всякая неясность уйдет от
тебя.
Это - сильное могущество всякой силы, ибо она победит все тонкое и
проникнет все плотное.
Так создан был мир".
Отделить тонкое от плотного в первой, чисто внутренней, операции -
значит, освободить свою душу ото всех предрассудков и пороков, а это
достигается употреблением философской соли, т. е. мудрости, ртути, т. е.
личной ловкости и работы, и, наконец, серы, изображающей жизненную
энергию и пыл воли. Этим способом превращаются в духовное золото наименее
драгоценные предметы и даже нечистоты земли. В этом смысле нужно понимать
притчи "собрания философов", Бернарда де Тревизан, Василия Валентина,
Марии Египетской и других пророков алхимии. Но в их сочинениях, также как
и в великом деле, нужно искусно отделять тонкое от плотного, мистическое
от положительного, аллегорию от теории.
Если вы хотите прочесть с удовольствием и понять их, - нужно сначала
понять их аллегорически, затем перейти от аллегорий к реальностям
посредством соответствий, или аналогий, указанных в единственном догмате:
Все, находящееся вверху, подобно находящемуся внизу, и наоборот. Слово
"ART", обороченное, или прочтенное по методу священных первобытных
писаний, т. е. справа налево, выражает своими тремя начальными буквами
различные степени великого дела. Т обозначает тройное, теорию и работу, R
реализацию и А - применение. В двенадцатой главе Ритуала я дам нужные для
приспособления рецепты великих учителей и, главным образом, тот, который
находится в герметической крепости Генриха Кунрата.
Теперь же я предлагаю моим читателям заняться изучением дивного трактата,
приписываемого Гермесу Тримегисту и называющегося "Минерва мира" (Minerva
mundi). Трактат этот находится только в некоторых изданиях произведений
Гермеса и содержит в себе под аллегориями, полными поэзии и глубины,
учение о самосоздании существ или о законе творения, являющегося
результатом согласия двух сил, называвшихся алхимиками "постоянным"
(fixe) и "летучим" (volatil); в абсолюте эти силы называются
необходимостью и свободой. В этом сочинении разнообразие форм,
распространенных в природе, объясняется различием духов, и уродливости -
расхождением усилий. Чтение и размышление над этим сочинением необходимы
для каждого адепта, желающего исследовать тайны природы и серьезно
взяться за исследование великого дела.
Когда учителя алхимии говорят, что для выполнения дел науки нужно мало
времени и денег, в особенности, когда они утверждают, что необходим
только один сосуд, когда они говорят о великом и единственном атаноре,
которым все могут пользоваться, который у всех под руками... что люди,
сами того не зная, обладают им - они намекают на философскую и моральную
алхимию. Действительно, твердая и решительная воля в короткое время может
достигнуть абсолютной независимости, и все мы обладаем химическим
инструментом, великим и единственным атанором, который служит для
отделения тонкого от толстого и постоянного от летучего. Этот инструмент,
совершенный, как мир, и точный, как сама математика, изображается
мудрецами символом пентаграммы, или пятиконечной звезды, абсолютного
знака человеческого разума. Я последую примеру мудрецов, и не назову его:
слишком легко угадать это.
Соответствующая этой главе фигура Таро была плохо понята Куртом де
Гебелин и Эттейлла, видевшими в ней только ошибку, сделанную немецким
карточником. Эта фигура изображает человека со связанными за спиной
руками, с двумя мешками денег, привязанными к подмышкам, и повешенного за
ногу на виселице, составленной из двух древесных стволов, - каждый с
шестью обрубленными ветвями - и перекладины, дополняющие изображение
еврейского Taу; ноги его скрещены, и локти с головой образуют -
треугольник. В алхимии треугольник с крестом наверху обозначает окончание
и совершенство великого дела, т.е. тождественен по значению с Тау,
последней буквой священной азбуки.
Следовательно, этот повешенный - адепт, связанный своими обязательствами,
одухотворенный - с ногами, обращенными к небу; это - также античный
Прометей, в бессмертных муках подвергающийся наказанию за свою славную
кражу. Вульгарно это -- Иуда, предатель, и казнь его - угроза всякому,
кто откроет великую тайну. Наконец, для еврейских каббалистов, этот
повешенный, соответствующий их двенадцатому догмату, учению ii об
обещанном Мессии - протест против признаваемого христианами Спасителя; и
они как бы продолжают говорить ему.
- Как можешь спасти других, ты, не сумевший спасти самого себя?
В Сефер-Тольдос-Иешу (Sepher-Toldos-leschu), антихристианской
раввинической компиляции, находится странная притча: "Иешу, -
рассказывает раввин, автор легенды, - путешествовал с Симоном Баржоной и
Иудой Искариотом. Поздно и утомленные пришли они в уединенный дом. Им
очень хотелось есть: нашли же они только молодую, очень маленькую и худую
гуску. Для трех это было слишком мало; разделить ее значило раздразнить
только голод. Решили бросить жребий, но так как им страшно хотелось
спать, "заснем, пока нам приготовят ужин, - сказал Иешу, - проснувшись мы
расскажем свои сны, и тот, кому приснится наилучший сон, съест маленькую
гуску". Так и сделали. Наконец они встали. Мне снилось, - сказал святой
Петр, - что я был наместником Бога. Мне, - что я был самим Богом, сказал
Иешу. А мне, - лицемерно возразил Иуда, - снилось, что я став лунатиком,
встал, тихо спустился вниз, снял гуску с вертела и съел. Сошли вниз; но
гуска действительно исчезла: Иуда видел сон наяву.*
* Этот анекдот находится не в самом тексте Сефер-Тольдос-Иешу, но в
раввинических комментариях к этому сочинению,
Эта легенда - протест еврейского позитивизма против христианского
мистицизма. Действительно, в то время, как верующие предавались
прекрасным мечтам, осужденный израильтянин, Иуда христианской
цивилизации, работал, продавал, занимался ажиотажем, становился богатым,
завладевал реальностями настоящей жизни и был в состоянии одолжать
средства существования тем самым культам, которые так долго его осуждали.
Древние обожатели ковчега, оставшись верными культу туго набитого
сундука, имеют теперь храмом биржу и оттуда управляют христианским миром.
Действительно, Иуда может смеяться и радоваться, что он не спал, подобно
святому Петру.
В древних, предшествовавших плену, писаниях еврейское Тау имеет вид
креста, а это подтверждает мое толкование двенадцатой пластинки
каббалистического Таро. Крест, производящий четыре треугольника, - также
священный знак двенадцатерного, поэтому египтяне называли его ключом
неба. Эттейлла, запутавшись в своих долгих исследованиях, желая примирить
аналогические необходимости изображения со своим личным мнением (в этом
он подчинился влиянию ученого Куртаде де Гибелин), вложил в руку своего
выпрямленного повешенного, из которого он сделал "Благоразумие",
герметический кадуцей, состоящий из двух змей и греческого Тау. По поняв
необходимость Тау, или креста, на двенадцатый странице книги Тота, он
должен был бы также понять и многосложный и великолепный символ
герметического повешенного, Прометея науки, живого человека, касающегося
земли только мыслью, имеющего своим основанием небо, свободного и
принесенного в жертву адепта, открывателя, которому угрожает смерть,
заговор Иудейства против Христа, который кажется невольным признанием
сокровенного божества Распятого,--наконец, знак выполненного дела,
законченного цикла, промежуточное Тау, в первый раз резюмирующее, перед
последним десятерным, знаки священного алфавита.
13. Мем. М.
НЕКРОМАНТИЯ
Eх ipsis
Mors
Я говорил уже, что в астральном свете сохраняются изображения лиц и
вещей. В этом же свете можно вызвать образы тех, кого уже нот больше в
нашем мире и посредством его же совершаются столь же оспариваемые, как и
реальные таинства некромантии.
Каббалисты, говорившие о мире духов, попросту рассказывали о том, что
видели в своих вызываниях.
Элифас Леви Загед,* пишущий эту книгу, вызывал и видел.
* Перевод на французский язык этих еврейских имен обозначает - Альфонс
Луи Констан (Alphonce Louis Constant).
Расскажу сначала то, что писали учителя о своих видениях или интуициях в
том, что они называли "светом славы".
Из еврейской книги о "Круговороте душ" мы узнаем, что души бывают трех
родов: дочери Адама, дочери ангелов и дочери греха. По учению той же
книги - три рода духов: духи пленные, духи блуждающие и духи свободные.
Души посылаются парами. Существуют, однако, души мужчин, родящихся
вдовцами, так как жены их удерживаются в плену Лилит и Нагемой, царицами
стрижей; эти души должны искупить безумие обета безбрачия. Поэтому, когда
человек с детства отказывается от любви женщин, он делает рабой демонов
разврата предназначенную ему супругу. Души растут и размножаются на небе
также, как тела на земле. Безгрешные души-дочери поцелуев ангелов.
Взойти на небо может только то, что сошло с него. Поэтому, после смерти
один только божественный дух, оживлявший человека, возвращается на небо и
оставляет на земле и в атмосфере два трупа: один земной и элементарный,
другой- воздушный и звездный; один уже инертный, другой - еще оживленный
мировым движением души мира; судьба его - медленно умереть и быть
поглощенным произведшими его астральными силами. Земной труп видим;
другой - невидим телесными и живыми глазами и может быть замечен только
посредством применения астрального света к "прозрачному", которой
сообщает свои впечатления нервной системе и таким образом влияет на орган
зрения, позволяя ему видеть формы и читать слова, сохранившиеся и
записанные в книге жизненного света.
Если человек жил хорошо, астральный труп испаряется как чистый фимиам,
восходя к высшим областям; но если человек был преступник, - его
астральный труп, удерживающий его в плену, продолжает стремиться к
объектам своих страстей и хочет вернуться к жизни. Он беспокоит сны
молодых девушек, купается в парах пролитой крови, кружится вокруг мест,
где протекали удовольствия его жизни, стережет зарытые им сокровища,
изнуряет себя болезненными усилиями, стараясь создать себе материальные
органы и ожить. Но звезды вдыхают и пьют его; он чувствует, как слабеет
его разум, как медленно гаснет его память, как уничтожается все его
существо... Под видом чудовищ являются его пороки и преследуют его; они
нападают па него, пожирают... Таким образом, несчастный последовательно
теряет все члены, служившие его беззакониям; затем он умирает во второй
раз и навсегда, ибо тогда он теряет свои личность и память. Души, которые
должны жить, но еще не совершенно очистились, остаются более или менее
долго пленницами астрального трупа или сжигаются одическим светом,
стремящимся ассимилировать и уничтожить их. Чтобы освободиться от этого
трупа, страждущие души входят иногда в живых и живут там в состоянии,
называемом каббалистами "эмбрионатом".
Эти-то воздушные трупы и вызываются посредством некромантии. При
вызывании вы приходите в сношение с ларвами, мертвыми или умирающими
субстанциями; обыкновенно они могут говорить только посредством шума в
наших ушах, производимого нервным потрясением, и рассуждая обыкновенно
отражают наши мысли или мечты.
Но, чтобы видеть эти странные формы, нужно привести себя в особенное
состояние, граничащее со сном и смертью, т. е. нужно намагнетизировать
самого себя и прийти в особенное состояние ясновидящего - сомнамбулизма в
бодрственном состоянии. Следователно, некромантия достигает реальных
результатов, и вызывания магии могут произвести истинные видения. Я
говорил уже, что в великом магическом агенте, астральном свете,
сохраняются все отпечатки вещей, все изображения, образованные, как
лучами, так и отражениями; в этом же свете являются нам сновидения; этот
же счет опьяняет помешанных и заставляет их уснувший рассудок
преследовать самые странные химеры. Чтобы видеть без иллюзий в этом
свете, нужно силой воли отстранить отражения и притягивать к себе только
лучи. Грезить наяву, - значит, видеть в астральном свете: и оргии шабаша,
о которых рассказывало столько колдунов, во время судебных процессов,
представлялись им именно таким образом. Часто подготовка и вещества,
употреблявшиеся для достижения этого результата, были ужасны, как мы
увидим это в Ритуале: но в результате нельзя сомневаться. Они видели,
слышали, прикасались к самым омерзительным, фантастическим, невозможным
вещам. Я вернусь еще к этому предмету в пятнадцатой главе; теперь же мы
занимаемся только вызыванием мертвецов.
Весной 1854-го года я отправился в Лондон, чтобы избавиться от
неприятностей и без помехи отдаться науке. У меня были рекомендательные
письма к знаменитым людям, интересовавшимся откровениями
сверхъестественного мира. Я виделся со многими из них и нашел в них много
любезности и столько же безразличия и легкомысленности. Прежде всего от
меня, как от шарлатана, требовали чудес. Я был слегка обескуражен, так
как, по правде говоря, не имея ничего против того, чтобы посвятить других
в тайны церемониальной магии, для себя самого я всегда боялся иллюзий и
утомления; к тому же эти церемонии требуют очень дорогого материала и его
трудно найти. Итак, я занялся изучением высшей каббалы, и совершенно не
думал об английских адептах, когда однажды, вернувшись в свою гостиницу,
нашел адресованное на мое имя письмо. В конверте были - половина поперек
перерезанной карточки, на которой находился знак печати Соломона, и
маленький клочок бумаги, на котором карандашом было написано:
"Завтра, в три часа, около Вестминстерского аббатства вам предъявят
другую половину этой карточки". Я отправился на это странное свидание. На
назначенном месте стояла карета. Я непринужденно держал в руке свой
обрывок карточки; ко мне приблизился слуга и подмигнул, открывая мне
дверцу кареты. В карете сидела дама в черном; шляпа ее была покрыта
густой вуалью; она жестом пригласила меня сесть возле себя, показывая в
то же время другую половину полученной мной карточки. Дверца закрылась,
карета покатилась, и, когда дама подняла свой вуаль, я увидел, что имею
дело с пожилой особой, с чрезвычайно живыми и странно пристальными
глазами под серыми бровями. "Сэр, сказала мне она, с ясно выраженным
английским акцентом, - я знаю, что закон секрета строго соблюдается
адептами; приятельница г. Б*** Л***, видевшая вас, знает, что у вас
просили опытов, и вы отказались удовлетворить это любопытство. Быть
может, у вас нет необходимых предметов; я покажу вам полный магический
кабинет; но прежде всего я требую от вас ненарушения секрета. Если вы не
дадите мне этого обещания, - я прикажу проводить вас домой". Я дал
требуемое от меня обещание, и верен ему, не называя ни имени, ни звания,
ни местожительства этой дамы, которая, как я узнал позже, была
посвященной, хотя и не первой, но все же очень высокой степени. Мы часто
и долго разговаривали, и постоянно она настаивала на необходимости
практики, чтобы дополнить посвящение. Она показала мне магическую
коллекцию одеяний и инструментов; даже одолжила мне несколько редких, не
доставшихся мне книг; короче говоря, она побудила меня попробовать
произвести у нее опыт полного вызывания, к которому я приготовлялся в
течение двадцати одного дня, добросовестно выполняя все обряды, указанные
в 13-й главе Ритуала.
Все было закончено 24-го июля. Нужно было вызвать призрак божественного
Аполлония и спросить его о двух секретах: одном, касавшемся лично меня, и
другом, интересовавшем эту даму. Сначала она рассчитывала присутствовать
при вызывании с благонадежным человеком; но в последний момент эта особа
испугалась, и, так как тройное или единство безусловно необходимо при
выполнении магических обрядов, - я остался один. Кабинет, приготовленный
для вызывания, находился в небольшой башне; в нем были расположены четыре
вогнутых зеркала, род алтаря, верхняя часть которого из белого мрамора
была окружена цепью из намагниченного железа. На белом мраморе был
выгравирован и вызолочен знак пентаграммы в том виде, как она изображена
в начале 5-й главы этого сочинения; тот же знак был нарисован различными
красками на белой и новой коже ягненка, распростертой перед алтарем. В
центре мраморного стола стояла маленькая медная жаровня с углями из ольхи
и лаврового дерева; другая жаровня была помещена передо мной на
треножнике. Я был одет в белое платье, похожее на одеяние наших
католических священников, по более просторное и длинное; на голове у меня
был венок из листьев вербены, вплетенных в золотую цепь. В одной руке я
держал новую шпагу, в другой - Ритуал, я зажег огни и начал, - сначала
тихо, затем постепенно повышая голос, - произносить призывания Ритуала.
Дым подымался, пламя сначала заставляло колебаться псе освещаемые им
предметы, затем потухло. Белый дым медленно подымался над мраморным
алтарем; мне казалось, что земля дрожит; шумело в ушах; сердце сильно
билось. Я подкинул в жаровни несколько веток и ароматов, и, когда огонь
разгорелся, я ясно увидел перед алтарем разлагавшуюся и исчезавшую фигуру
человека. Я снова начал произносить вызывания и стал в круг, заранее
начерченный мною между алтарем и треножником; мало помалу осветилось
стоявшее передо мной, позади алтаря, зеркало, и в нем обрисовалась
беловатая форма, постепенно увеличивавшаяся и, казалось, понемногу
приближавшаяся.
Закрыв глаза, я трижды призвал Аполлония, - и, когда открыл их, - передо
мной стоял человек, совершенно закутанный в нечто вроде савана, который
показался мне скорее серым, чем белым; лицо его было худощаво, печально и
безбородо, а это совершенно не соответствовало моему представлению об
Аполлонии. Я испытал ощущение чрезвычайного холода и, когда открыл рот,
чтобы обратиться с вопросом к призраку, - не был в состоянии произнести
ни единого звука.
Тогда я положил руку на знак пентаграммы и направил на него острие шпаги,
мысленно приказывая ему не пугать меня и повиноваться.
Тогда образ стал менее ясным и внезапно исчез. Я приказал ему вернуться;
тогда я почувствовал около себя нечто вроде дуновения, и что-то коснулось
моей руки, державшей шпагу; тотчас же онемела вся рука. Мне казалось, что
шпага оскорбляет духа, и я воткнул ее в круг около меня. Тотчас же вновь
появилась человеческая фигура; но я чувствовал такую слабость во всех
членах, так быстро слабел, что вынужден был сделать два шага и сесть.
Тотчас же я впал в глубокую дремоту, сопровождавшуюся видениями, о
которых, когда я пришел в себя, у меня осталось только смутное
<< Пред. стр. 11 (из 16) След. >>
Список литературы по разделу