<< Пред.           стр. 8 (из 13)           След. >>

Список литературы по разделу

 I. Понятие "структуры" в истории мысли
 I.1.
 Речь идет о термине, который определяет одновременно целое, части этого целого и отношения частей между собой 2, об "автономной целостности внутренних зависимостей" 3, о некоем целом, образован­ном слитыми воедино частями, причем все они зависят друг от друга и каждая из них может быть тем, что она есть, только во взаимосвязи со всеми остальными 4.
 Заметим, однако, что если структуру понимать как некую систему внутренних органичных связей ou tout se tient (где все "держит" друг друга), то в таком случае придется признать, что структуралистский подход характерен для всей истории философии, начиная, по крайней мере, с аристотелевского понятия субстанции (а в "Поэтике" со срав­нения драмы с "большим зверем"), он характерен также для различ­ных биоорганизмических теорий формы и для разных средневековых теорий, вплоть до организмических философий девятнадцатого века (достаточно вспомнить Колриджа, чьи взгляды предопределили мно­гие положения современной англосаксонской эстетики, а также гётев­скую морфологию )
 Известно, что современную философию населяют всевозможные "формы", от "жизненных форм" (Lebensformen) Шпрангера до "пра-форм" (Urformen) Крика, от "основных форм"(Grundformen) Дильтея
 1 Здесь я считаю себя обязанным сослаться на Кребера, поскольку умолчание выглядело бы некорректным "Понятие «структуры», возможно, не что иное, как уступка моде Термин со строго конкретным смыслом вдруг и на целые десять лет оказывается в центре всеобщего внимания, как например, эпитет «аэродинамический» он благозвучен и его начинают применять, где нужно и где не нужно Любая вещь, если она не совершенно аморфна, наделена структурой И сам по себе термин структура, видимо, решительно ничего не добавляет к тому, что нам уже известно, служа пикантной приправой" (Anthropology, pag. 35) Ср. AAVV, Ust e significafi del termine struttura, Milano, 1965
 2 Usi e significafi, cit., pag. 6
 3 Luis Hjelmslev, Essais linguistiques Copenhagen, 1959
 4 Andre Lalande, Vocabulaire de philosophie, III, "structure
 260
 до "сущностных форм" (Wesenformen) Гуссерля и "форм чувствова­ния" (Gefuhlsformen) Шелера, каждая из которых предстает как некое структурное упорядочение исторической, онтологической или психо­логической реальности 5. И далее в этом направлении укажем на то, что современная эстетика насыщена структуралистскими мотивами от символических форм в духе Кассирера и Лангер до стратегий новой критики, от форм Фосийона до теории формосозидания Парейсона, таковы же структуралистские установки реляционизма Пачи, находя­щегося под влиянием Уайтхеда, и то же можно сказать о формальном характере "систем систем" (любопытна аналогия с линией русские формалисты — Пражский лингвистический кружок — Уэллек) Шарля Лало, который в своих социально-эстетических исследованиях исхо­дил из положений "структурной" эстетики 6 ...
 И наконец, с самого начала о структуре говорила психология форм, оказывая очевидное влияние на многие направления современ­ного структурализма, и в духе той же психологии форм вырабатывал свои достаточно глубокие структурные дефиниции Мерло-Понти7.
 Но ведь такое выуживание структуралистов, которые "не ведают, что они структуралисты", или "структуралистов, предшественников структурализма", или "единственных доподлинных структуралис­тов" может продолжаться ко всеобщему удовольствию до бесконеч­ности Как же можно отказать в структурном подходе Марксу и мно­гим марксистам 8? И разве не тот же структурализм определяет общее направление современных исследований в области психопатологии, работ Минковского, Штрауса и Гебзаттеля, трудов Гольдштейна, анализа наличного бытия у Бинсвангера 9, и самого фрейдизма, поня­того Лаканом как раз в структуралистском ключе 10?
 1.2.
 В заключение можно было бы сказать, что идея структуры пронизала многовековую философскую мысль не только как идея всеобщности, связанная с представлениями о цельности мира, космо-
 5 Ср. Luigi Stefanini, Metafisica della forma Padova 1949
 6 Charles Lalo, Methodes et objets de l esthetique sociologique, in "Revue internationale de philosophie", 7, 1949
 7 La struttura del comportamento, Milano, 1963
 8 Cp. Henri Lefebvre, Il concetto di struttura in Marx, in Usi e significati, cir , Lucien Sebag, Marxisme et structuralisme, Paris, 1965, и, конечно, структуралистскую интерпретацию Маркса у Луи Альтюссера и др., Lire le Capital, Paris, 1964
 9 Cp. J. Н. Van Den Berg, Fenomenologia e psichiatria, Milano, 1961, Danilo Cargnello, Alterita e allenita, Milano, 1967, Il caso Ellen West e altri saggi, см также Minkowsky, Gebsattel, Straus, Antropologia e psicopatologia, Milano, 1967
 10 O Лакане и лаканизме отсылаем к 5 гл этого раздела
 261
 ca, движимого формой форм, но и в приложении к частным "целым", к ней прибегают, дабы располагать критериями упорядочения в си­туации, когда кризис метафизики не позволяет высказываться о все­общем целом как о Порядке. В современном мышлении этот подход одержал верх, при этом внимание сместилось на упорядочение обо­собленных явлений, рассматриваемых в синхронном плане, отодвигая на второй план вопросы причинности, исторического развития, гене­зиса; все это свидетельствует о весьма неопределенной озабоченности проблемами формы, структуры, органичной целостности, а не о "структурализме" как монолитном направлении мысли
 Итак, для того чтобы быть структуралистом, явно мало рассуж­дать о структурах, признавать их и использовать структуралистскую методологию Поэтому, быть может, стоило бы оставить наименова­ние "структурализм" за гипотетическим ортодоксальным структура­лизмом, который в какой-то мере совпадает с линией Де Соссюр — Москва—Прага—Копенгаген—Леви-Строс — Лакан — советские и французские семиотики, посмотреть, что отличает точное использо­вание термина структура, и после этого считать вопрос исчерпан­ным. Но как только мы произведем такую терминологическую редук­цию, обособляя магистральное направление и рассматривая все бо­ковые ответвления только в непосредственной связи с ним, как толь­ко мы установим, в каких случаях надлежит пользоваться термином структура, мы сразу столкнемся с таким разнообразием философских позиций, обуславливающих это употребление, что придется конста­тировать, что внутри магистрального направления ортодоксального структурализма (того, что мы приняли за таковой, чтобы упростить проблему) действуют разнонаправленные силы, превращающие ма­гистраль в перекресток, а структурализм — в отправной пункт, отку­да можно проследовать куда угодно 11. И стало быть, надо согласить­ся с тем, что существуют, а) "общий" структурализм (результат оши­бочного именования или самоименования); б) "методический" струк­турализм, чьи особенности нам еще надлежит уточнить; в) "онтоло­гический" структурализм, спорную проблематику которого мы обсу­дим.
 11 "Структура это не столько результат мышления, сколько его отправной пункт" Enzo Paci, "Strutture", in "Aut Aut", 73, 1963
 262
 II. Уроки Аристотеля: теория структуры как конкретной формы и как формальной модели
 II.1.
 Примем в качестве основы — и это устроит всех, — что струк­тура это некое целое, его части и их взаимоотношения между собой; что это система, в которой все взаимосвязано, взаимоувязанное целое вкупе с системой увязок, но вот тут-то, собственно говоря, и встает вопрос, а что такое структура, это структурированный объект или система отношений, структурирующих объект, но могущая рассмат­риваться обособленно 12?
 Выше мы уже говорили об Аристотеле как об отце структуралист­ского мышления. Ведь именно у Аристотеля мы находим три понятия, при помощи которых характеризуется форма, некая органическая упорядоченность: морфе (morfe), эйдос (eidos) и усия (ousia). Морфе (?????) определяется в "Физике", это схема, внешняя физическая форма объекта, та самая, которую схоласты называли terminatio, это ?? ????? ??? ?????.
 Эйдос (?????) это идея. Она не "вне" вещей, как у Платона, для которого она большая реальность, чем конкретная вещь; это ????? ???? ????, и следовательно, она вместе с материей образует синолон, субстанцию, и, стало быть, усию (?????). То ?? ?? ????? соединяется в ???????, с ???, а это и есть ?????, ???? ??, индивидуум.
 Но эйдос не существует отдельно от усии, это — акт сущности. Эйдос слиян с вещью, но не причастен ни становлению, ни порожде­нию. Он существует только вместе с субстанцией и в ней: это интел­лигибельная структура субстанции. Это понятие можно пояснить с помощью современной эпистемологии, сказав, например, что модель атома Н. Бора (которая не могла возникнуть раньше, чем во Вселен­ной появился первый атом, — если не брать в расчет ее существование в божественном уме в качестве ratio seminalis — и является результа­том процессов абстрагирования, описание которых не входит сейчас в наши задачи) это эйдос любого возможного атома. Правда, с той оговоркой — которую мы сразу же и сделаем — что 1) атомной эйдос-модели Бора не было до Бора, что не означает, что и самих атомов не было, и 2) мы не хотим сказать, что атомы непременно должны струк­турироваться согласно гипотезе Бора; меж тем у Аристотеля эйдос животворит усию, и выявляя, абстрагируя его, мы выводим на свет некую интеллигибильность, существовавшую до нашего познания.
 12 Ср. Usi e significati, cif., особенно заключительную дискуссию между Леви-Стросом, Мерло-Понти и др.
 263
 Эти отличия необходимо было подчеркнуть, потому что именно их и придется иметь в виду, обсуждая в дальнейшем термин "структура". Тем не менее, отложив на время — но только на время — это различение "данного" и "постулированного" эйдосов, продолжим рассмотрение статуса структуры в аристотелевской философии.
 II.2.
 Если эйдос это рациональная и рационально постижимая структура конкретной субстанции, он должен представлять собой систему отношений, которая управляет вещью, но не саму вещь. Од­нако, по Аристотелю, эйдос не поддается определению вне материй, которую он актуализует, и, следовательно, вне "усии", в которой он воплощается. Так что, когда Аристотель ведет речь об идее некой сотворяемой вещи (например, архитектор продумывает устройство дома), то такую оперативную идею он называет не эйдосом, но "????? ?????" ("первая сущность"); форма изначально не может быть отде­лена от вещи, формой которой она является 13. Итак, Аристотель очевидным образом колеблется между структурной моделью (умст­венная схема) и структурированным объектом; эта дилемма возникает всякий раз, когда речь заходит о структуре, и от ее решения зависит корректное понимание того, что есть "структуралистская" методоло­гия. Впрочем, как можно убедиться, сомнения вызваны двумя момен­тами: одно касается онтологического и эпистемологического аспектов эйдоса (эйдос "данность" или "установка", я нахожу его в вещи или я прилагаю его к вещи для того, чтобы она сделалась умопостигаемой); другое касается конкретного и абстрактного аспектов (эйдос — это объект или модель объекта, индивид или универсалия?). Если мы обратимся ко второй оппозиции (между структурой, понимаемой как субстанция — вещью, построенной по закону связей — и структурой как сетью, отношений, совокупностью связей, порядком, который ос­тается неизменным даже при замене упорядочиваемых элементов), мы увидим, что это сомнение будет воспроизводиться во всех случаях восприятия объекта и суждения о нем.
 Ведь модели как раз и разрабатываются для того, чтобы опреде­лять объекты, и когда говорят об объектах, их определяют посредст­вом моделей. И потому уместен вопрос, нет ли среди стольких точек зрения на структуру, такой, которая, отдавая себе отчет в наличии
 13 См Аристотель, Физика, Метафизика Об аристотелизме и дальнейшей судьбе этих понятий см. Eco, II problema estetico in San Тоттаsо, Torino, 1956, гл. IV, 2 Более глубоко вопрос об искусственных формах у Аристотеля, а также о содержании понятия prote ousia рассматривается Gianni Vattimo, Il cancetto di 'fare' in Aristotele, Torino, 1961 гл. V
 264
 этой дихотомии, представляла бы собой сознательный выбор одной из двух позиций. Из последующей главы станет ясно, что "не-общий" структурализм как раз и делает этот выбор, разрешая сомнение, но одновременно он остается открытым для другой альтернативы, ука­занной выше, для выбора между онтологическим и эпистемологичес­ким пониманием структуры (речь об этом пойдет в 3 и последующих главах), оказываясь на развилке между методологическим и онтоло­гическим структурализмом.
 2. Сомнение первое: объект или модель?
 I. Структурная модель как система различий, приложимая к разным феноменам
 I.1.
 Рассмотрим ряд высказываний, связанных общими установка­ми и ни у кого не вызывающим сомнения взаимным влиянием друг на друга, из которых следует, что
 а) структура — это модель, представляющая собой систему разли­чий,
 б) свойством этой модели является возможность ее приложения к разным явлениям и совокупностям явлений,
 в) "структурная" методология имеет смысл только в том случае, если принимаются оба вышеупомянутых положения, только при этом условии она может осуществлять междисциплинарный анализ, от­крывая дорогу унификации знания и способствуя развитию отноше­ний между разными науками
 I.2.
 Соссюр (у которого почти не встречается термина "структура" и который говорит о языке как о системе, понимая термин система точно так, как рассматриваемые далее авторы понимают термин структура) решительно настаивает на системной природе языка "Язык — это система, все части которой могут и должны рассматри­ваться в их синхронной взаимосвязи" 14. И значит, большая ошибка считать слово соединением какого-то звука с каким-то смыслом, по­тому что это означало бы вырвать его из контекста, в котором оно существует и частью которого является, а равно думать, что можно прийти к системе, отталкиваясь от отдельных частичек и прибавляя их друг к другу, вместо того чтобы исходить из целого и в процессе анализа выявить составляющие его элементы Но исходить из целого для того, чтобы выявить отношения между его элементами, например, определяя какое-то значение через противопоставление другому зна­чению, это и есть не что иное, как обнаруживать систему различий
 "В языке нет ничего, кроме различий Вообще говоря, различие предполагает наличие положительных членов отношения, между ко-
 14 Соссюр ? Курс общей лингвистики / Соссюр ? Труды по языкознанию М , 1977 С 152—153
 266
 торыми оно устанавливается Однако в языке имеются только разли­чия без положительных членов системы Какую бы сторону знака мы ни взяли, означающее или означаемое, всюду наблюдается одна и та же картина в языке нет ни понятий, ни звуков, которые существовали бы независимо от языковой системы, а есть только смысловые и звуковые различия, проистекающие из этой системы" 15.
 I.3.
 Известно, какую роль сыграла эта идея в постсоссюрианском структурализме вся семантика Ельмслева основывается на принципе значимости, устанавливающем возможность коммутации означаю­щих (при подстановке означающих соответственно меняется или не меняется означаемое), значение знака носит чисто дифференциаль­ный характер линия раздела между французскими bois и foret стано­вится еще более отчетливой в итальянском, проходя между legno и bosco, с одной стороны, и foresta, с другой. Внелингвистическое представление о небольших деревьях, растущих на ограниченном пространстве, в соотнесении с представлением о бревнах, в свою очередь соотнесенным с представлением о больших деревьях, расту­щих на значительном пространстве, не предшествует системе, но рож­дается из языковой структуры, сообщающей позициональную значи­мость своим элементам и наделяющей их значением в зависимости от системных различий, которые выявляются при сравнении с системой другого языка "Не только все относительное, но и все соотноситель­ное и дифференциальное имеет отношение к форме и не имеет отно­шения к материалу"16
 I.4.
 Прячущееся за соссюровской "системой" понятие структуры появляется, как уже отмечалось, в "Тезисах Пражского лингвистичес­кого кружка" 1929 года, в которых концепция языка как системы предполагает "структурное сопоставление", обязательное также и для диахронического исследования и заставляющее признать, в частности на фонологическом уровне, приоритет внутрисистемных взаимоотно­шений перед собственно материалом 17.
 Следовательно, также и здесь утверждается представление о струк­турной модели как о системе различий, которая не имеет ничего общего с физическими качествами изучаемого объекта, или, как гово-
 15 Соссюр ? Cours, pag. 166
 16 L. Hjelmslev, Essais linguistiques, cit., pag. 104
 17 Пражский лингвистический кружок Le tesi del 29 Milano 1966 pagg. 43-46 Критику взглядов пражских лингвистов в свете не индуктивно-функционального, но теоретико-дедуктивного понимания системы (Ельмслев) см Giorgio Sandri, Note sui concetti di struttura e funzione in linguistica, in "Rendiconti", 15-16, 1967
 267
 рит Ельмслев, форма выражения никак не связана с субстанцией вы­ражения, точно так же, как форма содержания — позициональное значение — никак не связана с субстанцией содержания, или собствен­но значением.
 Система различий — это система абстрагируемых отношений, и таковы фонологические законы, которые Трубецкой пытается выде­лить в разных языках; применяя принципы своей фонологии к самым несхожим языкам и изучая структуру этих фонологических систем, он делает вывод о том, что некоторые комбинации отношений встреча­ются в самых разных языках, в то время как другие нигде не встреча­ются. И это и есть структурные законы фонологических систем 18.
 I.5.
 Но здесь становится совершенно ясно, что сведение структуры к схеме или модели, представляющей собой исключительно отноше­ния различения, свидетельствует об ее оперативном характере в том смысле, что она может быть применена в качестве дескриптивной и интерпретационной решетки к самым различным феноменам Струк­тура имеет значение, если она функционирует как код, способный порождать различные сообщения. И тогда становятся понятными вы­воды, сделанные Леви-Стросом в его вводной лекции к курсу, прочи­танному в 1960 году в Коллеж де Франс "Ни одна наука сегодня не может рассматривать изучаемые ею структуры как любое расположе­ние каких-угодно частей. Структурированным может считаться толь­ко расположение, отвечающее двум условиям: оно должно быть сис­темой, наделенной внутренней связью, и эта связность, незаметная при наблюдении одной-единственной системы, обнаруживается при изучении ее трансформаций, благодаря которым в несхожих с виду системах выявляются общие черты" 19.
 Это утверждение Леви-Строса возвращает нас к представлению о системе различий, которая ценна тем, что может быть приложена к разным явлениям, и тем самым подтверждается сказанное в начале параграфа.
 18 Ср. Трубецкой Н. С. Principes de phonologie Paris, 1949 Иными словами "Все системы могут быть сведены к небольшому числу видов и всегда могут быть представлены симметричными схемами Многие законы формирования систем довольно легко обнаруживаются Они должны быть приложимы ко всем языкам, как теоретически реконструированным материнским языкам (Ursprachen), так и к различным стадиям развития исторически засвидельствованных языков" (этот отрывок от 19 09 1928 из автобиографических заметок Трубецкого приводит P.Якобсон во введении к французскому изданию книги, XXVII)
 19 См. С Levi-Strauss, Razza e storia, Torino, 1967 (см. Введение Паоло Карузо)
 268
 Понимание структуры как системы различий оказывается плодо­творным, только если структура понимается также как возможность транспозиции, на основе которой и становится возможным постро­ение системы трансформаций 20.
 I.6.
 Здесь же становится очевидным, что эта "структура" не имеет ничего общего с "организмами" или "формами", постулируемыми философиями и критическими методологиями; они по своим характе­ристикам тяготеют к каким-то конкретным образованиям, чей кон­структивный рисунок и составляющие неразрывно связаны воедино, между тем как "не-общий" структурализм тяготеет к тому, чтобы в различных содержаниях искать инвариантные формы. Это не озна­чает, что ни в каких других случаях нельзя говорить о структуре, однако, надо полностью отдавать себе отчет в том, что тогда речь идет о структурированных объектах и, следовательно, о формах, а не о транспонируемых структурных моделях. А это значит, выражаясь на языке "не-общего" структурализма, что на законных основаниях о структуре можно вести речь только тогда, когда какие-то феномены подводятся под константную модель Строго говоря, анализ отдель­ных форм, столь характерный, скажем, для большинства работ по эстетике, может воспользоваться структуралистским инструментари­ем, но поистине структуралистским он будет только тогда, когда он соотнесет различные формы, чтобы вывести на этом основании сис­тему правил, которым они все подчиняются (или которым они все противятся, как в случае сообщений с малой степенью вероятности).
 20 "Объектом сравнительного структурного анализа являются не французский или английский языки, но некоторое количество структур, выявляемых лингвистом в таких эмпирических объектах, как, например, фонологическая структура французского языка, его грамматическая структура или лексическая Французское общество я с ним не сопоставляю, но я с ними сравниваю некоторое количество текстов, которые ищу там, где их только и можно найти в системе родства, в политической идеологии, в мифологии, в ритуале, в искусстве, в "кодах" вежливости и — почему бы и нет? — на кухне Только у этих структур, представляющих собой частное, хотя и предпочтительное для научного изучения выражение той целостности, которая именуется французским, английским и
 любым другим обществом, только среди этих структур мне позволено искать и находить общие свойства Но и здесь проблема состоит не в том, чтобы подменить одно первоначальное содержание другим или сводить одно к другому, н,о в том, чтобы выяснить, согласуются между собой эти формальные свойства и какие расхождения или же диалектические отношения могут быть выражены в форме преобразований" (Antropologia strutturale, Milano, 1966, pagg.102—103)
 269
 II. Структурализм и генетический структурализм
 II.1.
 Например, следует отличать некоторые исследования, счи­тающие себя структуралистскими, от той модели структурного иссле­дования, которую мы здесь выстраиваем.
 Типичный случай — работы Люсьена Гольдмана На самом деле Гольдман никогда не говорил, ч го он структуралист в строгом смысле слова Он всегда подчеркивал, что его метод называется "генетичес­ким структурализмом" 21, и для всех совершенно очевидно, что опре­деление "генетический" все расставляет по своим местам «Метод генетического структурализма заключается в том, что выделяются группы эмпирических данных, которые представляют собой структу­рированные установившиеся целостности, и затем в качестве элемен­тов они встраиваются в более обширные структуры той же природы и т.д. Этот метод ко всему имеет еще и то двойное преимущество, что позволяет с самого начала представить факты культуры единым целым — таким, которое, охватывая эти факты, вместе с тем экспли­цирует их, т. к выявить значащую структуру это и есть охватить какую-то совокупность фактов, тогда как помещение ее в структуру более обширную есть процесс разворачивания-экспликации. Напри­мер, выявить трагическую структуру "Мыслей" Паскаля и театра Расина — это значит схватить их, но введение их в контекст радикаль­ного янсенизма, выявляющее структуру последнего, будет актом схватывания по отношению к янсенизму, но по отношению к творче­ству Паскаля и Расина это будет экспликация, поместить радикальный янсенизм в общую историю янсенизма означает эксплицировать пер­вый и "схватить" второй. Ввести янсенизм как идеологическое движе­ние в историю жизни высших слоев духовенства XII века означает эксплицировать янсенизм и схватить и выявить историю этих слоев духовенства Вписать историю высших слоев духовенства в общую историю французского общества означает эксплицировать первую и "ухватить" вторую и т. д.» 22.
 II.2.
 В этом методе структура не представляет собой инвариантной системы значащих оппозиций это некое целое смысла, описываемое при помощи меняющегося набора характеристик, структура — не мо­дель на все времена, но она представляет собой характерную форму,
 21 I. Goldmann, Recherches dialectiques, Paris, 1959
 22 I. Goldmann Per une sociologie del romanzo, Milano, 1967, pagg. 220, 221
 270
 которую обретает система культурных детерминаций в конкретный исторический период времени, система отношений не отделима от суб­станции, которая в ней обретает форму, например, структура романов Роб-Грийе сравнима с формой производственных отношений в эпоху неокапиталистического производства, но не с формой производствен­ных отношений раннекапиталистического общества, которой, напро­тив, соответствуют романы XIX века. В этом смысле тот, кто запишет Гольдмана в структуралисты, окажет дурную услугу структурализ­му 23, но еще худшую услугу он окажет Гольдману, чей метод, заслу­живающий критики или нет, отличен от структуралистского. Самое большее, что можно спросить у Гольдмана, так это вот что, как это он приводит к единой форме, используя один и тот же семантический инструментарий (а в ином случае его просто не поймут), различные исторические образования?
 II.3.
 Проблема кода (что, как мы увидим, не означает кода универ­сального, но "предположительно взятого в качестве всеобъемлюще­го") вновь возникает на другом уровне Вполне очевидно, что Паскаля можно соотносить с радикальным янсенизмом, но можно ли соотно­сить, как это делает Гольдман, Паскаля и радикальный янсенизм, с одной стороны, и Роб-Грийе и современный капитализм, с другой? Тема увлекательная, но напомним еще раз о том, что здесь мы всего лишь выясняем смысл, которым наделяются некоторые термины И на этом ставим точку
 III. Структурализм и структуралисты
 III.1.
 Еще более, нежели неразличение генетического и "синхрон­ного структурализма", за которым мы пока еще сохраним название "общего", уводят в сторону от сути дела разговоры о пресловутом структуралистском движении, которое якобы проникло во все уголки современной культурной жизни. Особого внимания заслуживает тот факт, что ответственность за подобное обобщение лежит на таком критике, как Ролан Барт, сделавшем столько для выработки коррект­ной структуралистской методологии 24. Разумеется, это было написа­но во время дискуссий 1963 года, когда структуралистский пыл еще не
 23 Во всяком случае, если различать историцизм и структурализм так, как это делает Луиджи Розиелло на с XLIX своей статьи в Strutturalismo e critica, под ред. Чезаре Сегре в Catalogo Generale de Il Saggiatore, 1965 (далее в ссылках сокращение SеС)
 24 L'attivila strutturalista, in "Lettres Nouvelles", 1963, ныне в Saggi critici, Torino, 1966 (pagg. 245—250)
 271
 был охлажден последующим опытом и повсеместной суровой крити­кой: но отголоски этого энтузиазма чувствуются и по сей день и заслуживают взвешенной оценки.
 Любой из нас был бы потрясен, встретив художника, который прослушав лекцию Пиаже о восприятии объектов, принялся бы изо­бражать их а ля Пиаже. Мы бы ему сказали, что если теория Пиаже верна, то она верна для всякого восприятия, и, стало быть, Рафаэль тоже писал а ля Пиаже. Иначе говоря, никогда не следует превращать какую-либо теоретическую концепцию в модель практического пове­дения, не должно делать из эстетики поэтику, а из метафизики бытия руководство по автомобилевождению (хотя бы и автомобили и наше их вождение были бы не чем иным, как самообнаружением бытия)
 Тем не менее не так уж редки художники, объявляющие структура­лизм источником собственного вдохновения. Ведь сказал же Барт, что есть художники, для которых "упражнения в структурах", выявление структур (а не использование собственных идей) составляет основную пружину их творчества. Цель теоретического структурализма — кон­струирование объекта, который в конечном счете есть не что иное, как теоретическое подобие (симулякр) одного или многих реальных объ­ектов Структуралист фабрикует мир подобий, для того чтобы сде­лать внятным мир реальный. Деятельность структуралиста предпола­гает две характерные операции: выделение и соотнесение. Следова­тельно, утверждает Барт, то, что проделывают Леви-Строс, Пропп, Трубецкой или Дюмезиль, ничем не отличается от того, что делают Мондриан, Булез или Бютор. Тот факт, что для первых сконструиро­ванный объект воспроизводит некий наличный опыт, который следу­ет постичь, а для вторых это, по сути дела, творение, так сказать, из ничего, не имеет никакого значения. Уравнивает эти оба способа созидания лежащая в их основе одна и та же техническая операция.
 III.2.
 Было бы непростительной слепотой не замечать того, что разные художественные техники часто заряжаются и питаются совре­менной теоретической мыслью; и, подобно тому как были установле­ны аналогии между структурой средневековых "Сумм" и конструк­цией готического собора, между кеплеровской вселенной и барокко, между физикой и метафизикой относительности и современным от­крытым произведением, точно так же на законных основаниях можно сказать, что многое в современном искусстве обусловлено тяготением к изначальному, элементарному, к игре противопоставлениями, урав­новешиванию различий, ко всему тому, что так свойственно структу­ралистскому дискурсу. Но установление таких параллелей входит в задачи истории культуры и феноменологии форм, а не эпистемологи-
 272
 ческого анализа структурной методологии. Иными словами, выявле­ние родства между кеплеровскими эллиптическими орбитами и ба­рокко не меняет смысла и значения кеплеровских расчетов, и кеплеровское открытие с определенной точки зрения характеризует эпоху барокко, но именно так, только с других точек зрения, ее характери­зуют образ всепобеждающей церкви и возрождение риторики. Соот­нести метод Соссюра с методом Ельмслева значит очертить общее поле — поле структурализма, — вне границ которого оба метода поменяли бы свой смысл, по крайней мере, он был бы более ограни­ченным, тогда как очертить общее поле деятельности Соссюра и Бютора значит охарактеризовать не столько сделанное тем и другим, сколько это самое общее поле, очерчиваемое феноменологией культу­ры для того, чтобы составить единое представление о лице эпохи. Иначе говоря, сказать, что у Соссюра и Бютора одинаковый образ действия, значит применить структуралистскую методологию, но это не равнозначно утверждению, что Бютор применяет структуралист­скую методологию.
 Соссюр + Леви-Строс + Ельмслев + Пропп вырабатывают метод, который пытается предстать как единый, и это и есть структурализм; напротив, Соссюр + Булез + Бютор это перекличка влияний, исходящих из разных областей и с трудом сводимых в единую систему. Если можно сказать, "когда Пуле утверждает это, он не структуралист", то никак нельзя сказать: "когда Булез так пишет музыку, он не структуралист"; а если что-нибудь такое и скажут, то у этого высказывания будет другой смысл. В первом случае мы утверждаем: тот, кто желает считаться струк­туралистом, не должен отклоняться от соответствующего modus oper­andi; во втором случае, только после того как соответствующий modus operandi свободно сложился тем или иным образом, мы вправе устанав­ливать параллели, находить родство и говорить о причинных связях. В первом случае налицо эпистемологический выбор, во втором, выра­ботка форм, фиксируемых историей идей (которую Мишель Фуко по праву отличает от своей "археологии", потому что в его исследовании "эпистем" разных исторических периодов аналоги устанавливаются на уровне спекулятивных процедур, а не между спекулятивными процеду­рами и творческой деятельностью).
 III.3.
 Если структуралистский метод помогает разобраться в том, как функционируют некоторые коммуникативные механизмы (по крайней мере, так это в семиологии), тогда, как в примере с Пиаже, Рафаэль также структуралист, потому что его творчество можно изу­чать, выявляя в произведениях одни и те же структурные модели.
 273
 Упомянем еще одно обстоятельство, которое позже 25 нам предсто­ит рассмотреть более развернуто, негибкое понимание структура­листского метода, превращающегося в некую философскую доктрину и, в конце концов, в метафизику, ведет к неразличению структурализма и современного искусства. Итак, в заключение укажем, что вполне допустимо говорить о "структуралистском движении" при условии ясного понимания того, что это движение не имеет никакого отноше­ния к проблемам структуралистской методологии, но конституирует­ся в процессе сравнивания собственно методологии исследования объектов с технологиями их производства, имеющими свои особен­ности (хотя, конечно, эти объекты в качестве явлений культуры могут изучаться структуралистскими методами, ведь можно изучать с точки зрения теории эволюции, онтогенеза и филогенеза самого ярого про­тивника эволюционистских воззрений).
 IV. Структурализм и феноменология
 IV.1.
 А теперь посмотрим, в каких отношениях состоят структура­лизм и феноменология. Это дело не столь срочное, потому что наибо­лее грубые ошибки в этой области как правило допускаются только людьми мало подготовленными и поверхностными. Но даже и подго­товленным теоретикам случается в своих умственных лабораториях допускать ошибки, связанные с тем, что, воодушевившись кажущимся сходством методологий структурализма и феноменологии, они впада­ют в отчаяние, вслед за тем обнаруживая их серьезные различия
 Поверхностный наблюдатель может прийти к выводу, что там, где структуралист ищет в объекте систему отношений, структуру, форму, там феноменолог ищет эйдос (в самом начале этого раздела нам уже доводилось говорить об аристотелевском различении эйдоса и усии в связи с проблемами структуры).
 Но структуралистский эйдос, продукт последовательного абстра­гирования, представляет собой намеренное обеднение индивидуаль­ного и конкретного ради разработки универсальной модели Напро­тив, феноменологический эйдос нацелен на схватывание переживае­мого, докатегориального, которое выявляется тогда, когда абстракт­ные категории, обедняющие наш опыт конкретного, отходят в сторо­ну. Различие между структурализмом и феноменологией это различие между универсумом абстракций и опытом конкретного.
 IV.2.
 Обратимся к проблемам, затронутым Энцо Пачи в его работе "Структурная антропология и феноменология"26 . "Переживаемый
 25 См. Г. 4.
 26 В "Aut Aut", 88, 1965 Весь номер посвящен Леви-Стросу
 274
 опыт для него (Леви-Строса) не исходная точка, но точка, полярная объективности. Феноменология, как известно, исходит из пережива­емого опыта и очевидности .. В этом смысле она исходит из конкрет­ного и как раз на конкретном она основывает абстрактное". Напро­тив, структурализм Леви-Строса старается этого избежать, потому что "если диалектика исторична, она не научна, а если научна, то не исторична" Конечно, и для Леви-Строса актуальна проблема кон­кретного, и в этом плане Пачи считает главным вопрос о субъектив­ном и интерсубъективном обосновании опыта, исходя из настоящего: "Леви-Строс не переходит на феноменологические позиции, потому что это предполагало бы, что между переживаемым опытом и объек­тивной реальностью нет разрыва. Он не замечает, что сам исходит из собственной субъективности, которая уже всегда заранее есть в мире, из субъективности, которая открывает возможность интерсубъектив­ного обоснования наук и которая уже всегда заранее присутствует во всяком генетико-историческом сцеплении событий". Эти вопросы нам вскоре предстоит обсудить в главе 3 нашего исследования, хотя наше несогласие со структурализмом Леви-Строса и сделанные в связи с этим возражения покоятся на предпосылках, отличных от феноменологических Как бы то ни было, вопросов субъективного и интерсубъективного обоснования объективности наук не обойти, хотя бы в виде признания неизбежной относительности их границ. Напротив, Пачи продолжает отыскивать другие точки соприкоснове­ния и расхождения со структуралистской мыслью. Он утверждает, что у докатегориального мира есть своя собственная структура, в кото­рую и помещается всякий субъект. Но мы знаем, что эта структура обосновывает возможность познания объектов, которые необязатель­но ей однородны, в то время как для структуралиста, как мы убедимся позже, гипотеза психофизического параллелизма существеннее любой попытки мыслить трансцендентально. Когда Пачи говорит о докатегориальных структурах, он рассматривает деятельность субъ­екта как задачу наделения событий смыслом, в то время как Леви-Строс сказал бы на это, что субъект открывает значащие структуры, которые ему предшествуют и по крайней мере обеспечивают струк­турную однородность субъекта открываемым им структурам. Леви-Строс, напоминает Пачи, решает проблему, прибегая к понятию бес­сознательного, и, таким образом, обходит вопрос о конституирова­нии объекта" 27. Разумеется Леви-Строс также занят поисками зако­нов конкретного мышления, но он их ищет в формальной логике. Замечание Пачи справедливо именно потому, что Леви-Строс зани-
 27 В том же номере "Aut Aut" см. работу Эмилио Ренци "О бессознательном у Леви-Строса"
 275
 мается конкретным мышлением и, стало быть, "естественным". И напротив, в той мере, в какой структуралистские гипотезы предназна­чены описывать феномены культуры (и такова задача нашего собст­венного исследования), вопрос теряет свою остроту; но в той мере, в какой Леви-Строс стремится к созиданию онтологии культуры (ретрансформация культуры в природу составит тему последующих глав), критика Пачи попадает в самую точку. Ссылка Пачи на трансценден­тальный схематизм Канта вплоть до его переложения на язык неопо­зитивизма и операционизма наряду с обращением к транцендентальному обоснованию любой познавательной модели наводит на целый ряд вопросов, без решения которых никакая структурная эпистемоло­гия невозможна и игнорирование которых, как мы увидим, превраща­ет структурализм в онтологию, или мистику Бытия.
 V. Структурализм и критика
 V.l.
 Все, кто более или менее разбираются в проблемах современ­ной эстетики, разделяют точку зрения, которая суммарно выражена во фразе Жана Старобиньски: "Система не есть сумма составляющих ее частей, ощущение целого присутствует в каждом ее конститутив­ном элементе, — такова первая и главная установка структурализ­ма"28. Утверждение верное, если взять его в том смысле, в котором мы говорили о структуре во введении к нашему исследованию. Но в таком случае, эта "первая и главная установка структурализма" достаточно стара и существовала задолго до лингвистического структурализма. То, что выявил лингвистический структурализм, как мы в этом убеди­лись со всей очевидностью, это вовсе не то, что структура представля­ет собой систему спаянных и взаимозависимых частей, но что указан­ная структура может быть представлена в терминах оппозиций и различий независимо от того, какие именно элементы заполняют валентности, образовавшиеся в системе оппозиций и различий. В итоге, структуралистская методология оказывается более пригод­ной к тому, чтобы связывать разные объекты, приводя их к констант­ным моделям, чем анализировать структурированные целостности. Таким образом, когда Чезаре Сегре утверждает, что "главное требо­вание, которому, кажется, удовлетворяет структурализм (и в этом он конкурирует со стилистикой), это быть такой критикой текста, кото­рая не связана сиюминутными оценками и отвечает на ряд весьма нехитрых вопросов, например: как произведение функционирует и, особенно, где же в нем скрыта поэзия"(Авалле)29 ; мы снова оказыва-
 28 SeC, pag. XIX.
 29 SeC, pag. LXXIV.
 276
 емся лицом к лицу с требованием органичного прочтения индивиду­альных структур художественного произведения, но мы, по-видимо­му, еще далеки от метода, который (отвлекаясь в данном случае от проблемы поэтичности) выделял бы в данном произведении то, что оно имеет общего с другими произведениями. Но ведь тогда многое в исследованиях Проппа, скажем, не устроило бы структуралистскую методологию, поскольку Пропп ничего не говорит о ценности кон­кретной, отдельно взятой сказки, зато говорит, и очень много, о дви­жении сюжета, который эту ценность созидает, и о функциональных оппозициях, с которыми это развитие связано 30.
 Когда Джулио Карло Арган 31, описывая предположительный "структуралистский" разбор критиком картины Паоло Учелло, го­ворит: "Я замечаю, что знаки расположены согласно общей схеме, которая сообщает каждому из них, а также их совокупности, опре­деленное пространственное значение. Передо мной, стало быть, некая структура перспективистского изображения", он выявляет в разбираемом произведении "его особенную форму", акцентируя ее отличия от по видимости сходных решений в картинах других художников и пытаясь определить "угол расхождения". Это оче­видное различие между методологией Проппа и тем, что делает, например, Арган; поможет ли оно нам оценить вклад структурализ­ма в художественную критику?
 V.2.
 Вместе с тем, известные работы Якобсона, исследования рус­ских формалистов и советских последователей формальной школы, а также всех школ, заявляющих о своей приверженности структурным методам 32, являют собой достаточно убедительные примеры одновре­менного решения двух противоположных задач: выявления оператив­ных моделей, с одной стороны, а с другой — всего неповторимого,
 30 Мария Корти (в SeC, pag. XXXI) замечает, что Пропп "далек от лингвистического представления о структуре, в его структурной типологии оппозиции не играют той фундаментальной роли, которой они наделены в лингвистической структуре"; если бы мы взялись рассматривать пропповские функции как вид оппозиций, то, несомненно, оказалось бы, что Пропп находится за пределами собственно структурализма, но метод Проппа был переосмыслен в подлинно структуралистском ключе в комментариях Леви-Строса, переведшего простую последовательность функций в более масштабную комбинаторную матрицу. (См. С. Levi-Strauss, Структура и форма in V. J. Propp, Morfologia della fiaba, Torino, 1966, под ред. Дж. Л. Браво), См. также работу Клода Бремона в Le message narratif, in "Communications", n 4, и также A. J. Greimas, Sematique structurale, Paris, 1966.
 31 SeC, pag. LVII.
 32 Cp. раздела Д. (Границы семиологии).
 277
 особенного, описания той самой операции замещения валентностей, которая превращает отдельное художественное произведение в глав­ный и последний предмет анализа.
 Тогда можно было бы сказать, что поиски инвариантных форм в разных контекстах и разных форм в одних и тех же контекстах это два взаимосвязанных момента, но это утверждение еще нисколько не про­ясняет вопроса о том, можно ли говорить о структуре в том и в другом случае и в каком смысле. Если это терминологическая двусмыслен­ность, ее надо выявить, если это полисемия в пределах разумного, то ее надо иметь в виду, если же это тип структуры, который следует рассматривать как диалектическое отрицание какой-то другой струк­туры с целью их последующего опосредования, то такой случай тоже должен быть подробно оговорен 32.
 V.3.
 Все указанные противоречия структуралистской критики, по­казавшиеся нам наиболее характерными, хорошо проанализированы Марией Корти 33, подчеркнувшей то, что стало центральной темой нашего исследования: есть два понимания структуры, как структури­рованного объекта и как обобщающей модели. Во втором смысле идея структуры предполагает описание языка как системы, а приме­нительно к отдельному произведению заставляет критика сосредото­чиваться на отклонениях, которые вырисовываются при сравнении с нормой; при этом остается открытым вопрос о том, чем мы, собст­венно, занимаемся, лингвистикой или критикой. В первом случае структуралистский инструментарий помогает определить то, что Джанфранко Контини назвал "целостностью" произведения, объеди­ненного авторским замыслом, единым видением со своей особенной игрой светотени, видением целостного и завершенного. И тогда, про­должает Корти, получается, что, "занимаясь сугубо формальными значимостями применительно к индивидуальному художественному
 32 Иначе прав Леви-Строс, утверждающий (SeC), что "фундаментальный недостаток литературной критики структуралистского толка связан с тем, что она часто сводится к игре отражений, при этом невозможно отличить сам предмет от его символического отблеска в сознании субъекта Исследуемое произведение и мысль исследователя так переплетаются, что не поймешь, что отчего и откуда" С этим можно было бы согласиться, если бы не следующие соображения 1) как мы убедимся в ходе изложения, опасность, которую усматривает Леви-Строс в действиях критики, та же самая, которая возникает всякий раз, когда речь заходит о какой-то структуре с той оговоркой, что это никакая не опасность, но фундаментальная характеристика любой речи о структурах, утверждающей их наличие, 2) неясно, чем, собственно говоря, занимался сам Леви-Строс, когда вместе с Якобсоном выявлял структуры "Кошек" Бодлера
 33 SeC, pagg. XXVII—XXXI
 278
 языку или литературному языку определенного периода или сопо­ставляя различные феномены литературного языка, исследование, хотя и не становится собственно лингвистическим, тем не менее опи­рается на сходное представление о структуре как о некоем присущем объекту систематическом единстве".
 Итак, в этом отрывке еще нет ответа на поставленный нами вопрос, но есть все необходимое для того, чтобы на него ответить.
 V.4.
 Есть примеры использования структурных методов, вовсе не с целью выявления уникальных особенностей отдельного произведе­ния искусства, но с целью выявления константных моделей. Таковы исследования Проппа, работы по изобразительному искусству Э. Панофского, исследования продукции массовой культуры. Эти исследо­вания носят семиологический или социологический характер и не имеют ничего общего с литературной критикой, хотя и могут предо­ставлять в ее распоряжение кое-какой ценный материал.
 V.5.
 Но также существует и лингвистическая критика произведе­ний искусства. Именно ее имеет в виду Луиджи Розиелло 35, предлагая свое оперативное и функциональное определение поэтического сооб­щения Оперативное в той мере, в какой оно опирается на принципы современной эпистемологии (разделяемые также и нами), и функцио­нальное в той мере, в какой "поэтическое сообщение идентифициру­ется с определенными функциями, выявляемыми с помощью оппози­ций внутри языковой системы". Оппозиция, о которой говорит Рози­елло, это оппозиция коммуникативной (референтивной) и поэтической (эстетической) функции сообщения. Изучение языка это изучение сис­темы норм, закрепленных узусом и обеспечивающих автоматический Характер речевой коммуникации. Изучение поэтической речи это изу­чение "альтернативных вариантов поэтической речи, в которых осу­ществляются возможности, скрытые в языковой структуре", в конеч­ном счете, оно призвано не столько очерчивать неповторимый облик произведения, сколько выявлять скрытые в языке возможности ком­муникации Лингвистика поглощает стилистику, что не мешает струк­турному методу оставаться самим собой. Но, прибегая к наиболее распространенным структуралистским приемам, Розиелло пользует­ся ими не для того, чтобы открывать уникальность и неповторимость произведений. Изучение поэтической речи становится ответвлением лин­гвистики и соответственно социологии и культурной антропологии.
 35 SeC pagg. XLVII. См. также Struttura uso e funzioni della lingua, Firenze, 1965 (гл. образом первые три главы)
 279
 V.6.
 Существует, однако, и третья возможность В этом случае также изучаются отношения нормы и авторских нарушений, но норма предполагает системность: это может быть литературный язык како­го-то времени (Корти), язык какого-то автора (см понятие "кон­текст", которое Д'Арко Сильвио Авалле относит не только к отдель­ному произведению, но и к целому ряду произведений какого-либо автора) 36, в любом случае, это всегда система, с которой соотносят отдельное произведение, выявляя совпадения и отличия.
 V.7.
 И вот, наконец, еще один, последний вариант. Критик погру­жается в глубины произведения, упорядочивая его изнутри, задавая произведению искусства вопросы, адресуя их не случайному набору чувственных раздражителей, но органическому целому, порождаю­щему цепочку ответов. Вправе ли мы все еще говорить о структуре как модели? Жорж Пуле, критик, которого многие охотно сочли бы струк­туралистом, замечает, что "целью критики является интимное пости­жение критикуемой реальности. Подобное постижение возможно лишь в той мере, в какой критическая мысль становится критикуе­мой, про-чувствовав, п??-думав, во-образив последнюю изнутри. Нет ничего менее объективного, чем это движение духа. В противополож­ность тому, что обычно думают, критика должна избегать каких бы то ни было объектов (автор, рассматриваемый как другой, или его произведение, рассматриваемое как вещь); то, что должно быть улов­лено, это субъективность, деятельность духа, которой не понять со стороны, не испытав в себе самом действия этой субъективности" 37. Комментируя этот отрывок, Жерар Женетт38 спешит напомнить, что все это нечто прямо противоположное тому, что называют структура­листской критикой, и, напротив, очень похоже на то, что Поль Рикер распространяет во Франции под именем герменевтики. Вполне оче­видно, что с точки зрения структурализма структуры не "пережива­ются", как раз наоборот, как мы подчеркивали, сопоставляя структу­ралистский и феноменологический методы, структура тем лучше функционирует, чем успешнее замораживает объект, превращая его в некую окаменелость. С другой стороны, как не согласиться с тем, что произведение искусства располагает к герменевтической интерпрета­ции гораздо более, нежели к структурному анализу? Женетт, увлечен­ный обеими открывающимися возможностями, выдвигает предполо-
 36 См. выступление в SеС как пример этого метода, "Gli orecchini 'di Montale, Milano, 1965
 37 In "Les lettres Nouvelles", 24 giugno 1959
 38 Figures, Paris, 1966, pag 158 (и вся глава "Структурализм и литературная критика")
 280
 жение, впрочем, уже сделанное Рикёром 39, об их дополнительности, герменевтическому прочтению подлежат великие произведения, близ­кие нашему мироощущению, многоплановые и неоднозначные; структурный же метод оказывается более эффективным при анализе типовых произведений (массовая культура) или когда мы сталкиваем­ся с далекими и чуждыми нам культурными контекстами, непостижи­мыми изнутри и потому редуцируемыми к неким константным, характеризующим их структурам.
 V.8.
 Но на самом деле, можно выделить еще и пятый способ про­чтения, различимый и у Женетта, и у других упоминаемых в этом параграфе авторов Корректна ли структуралистская процедура вы­деления общей модели, которая в качестве кода способна порождать различные сообщения? Предположим, корректна. Но выше, в главе об эстетическом сообщении 40, уже было определено понятие эстети­ческого идиолекта. В основе всех уровней сообщения лежит единая структурная кривая, однотипная модель. Если у произведения есть собственный код, то он должен проявляться как на фонематическом, так и на идеологическом уровнях, как на уровне персонажей, так и на уровне синтаксических структур и т д. "Если в течение долгого вре­мени литература считалась сообщением без кода, то почему вдруг не возникнуть потребности взглянуть на нее как на код без сообщения", и это, по Женетту, недостаток лингвистической критики, о которой мы говорили в п. 2 А теперь надо снова в коде найти сообщение, — говорит Женетт. Или же, скажем мы, надо попытаться разобраться с процедурой выявления в сообщении, рассматриваемом в свете всех используемых в нем кодов, его собственного индивидуального кода. Если даже произведение представляло бы собой простую последова­тельность звуков или означающих без означаемого (как в "конкрет­ной" поэзии), то выявление характерного кода этого произведения, значимого только в данном случае, не было бы с точки зрения струк­турализма бессмыслицей, мы имели бы дело с кодом "стихотворение X" (структурной моделью "стихотворения X"), позволяющим строить гомологичные высказывания относительно всех объектов, охватываемых классом "стихотворение X", а то, что этот класс состоит из одного члена, логически иррелевантно. Однако эта аномалия очень Даже интересует ту критику и эстетику, которые занимаются как раз одночленными классами, каковы суть произведения искусства.
 39 Structure et hermeneutique, in "Esprit", novembre 1963
 40 A 3 II
 281
 V.9.
 Но в действительности произведение искусства предствляет собой систему систем 41, и выстроенная модель как раз и сводит вместе разные планы произведения, соотнося системы форм с системами значений. При этом сам материал, сама субстанция означающих на­чинает формировать систему различий, приводимую к той же модели Так складывается единый код, который управляет как формой и суб­станцией плана выражения, так и формой и субстанцией плана содер­жания. Назовем ли мы эту модель "навязчивой идеей" (но не в смысле критики, которая занимается структурным моделированием исклю­чительно на уровне тем)42 или мы ее назовем на манер Шпитцера "этимон", всякий раз мы все равно имеем дело со структурным мето­дом, потому что (при этом то, что все это направлено на понимание отдельного конкретного произведения, никак не влияет на чистоту метода) речь идет о константах, об их воспроизведении на всех уров­нях, взаимодействии и взаимовлиянии в процессе нескончаемого de-calages. И становится ясно, что чем больше произведение стандарти­зовано и стилизовано, тем более модель неизменна и узнаваема на всех уровнях 43; и чем более произведение подчинено авторской субъек­тивности или требованиям рынка, тем более оно отвечает набору готовых клише 44; и напротив, чем больше новизны в произведении, тем более модель, которая только в итоге обретает свои очертания, растворена во множестве вариаций, воспроизводясь всякий раз с еле заметными отклонениями, за которыми все еще различимо правило, лежащий в основании код
 V.10.
 В этом смысле критика вполне может быть структуралист­ской и при этом не ограничиваться изучением произведения исключи-
 41 Ср. тезисы формалистов, а также Уэллека, цит., см. также Cesare Segre in SeC, pagg. LXXVII—LXXVIII
 42 О различии между тематической и структуралистской критикой см пятый ответ P.Барта "Letteratura e significazione", cit. O том, как пересекаются эти два направления в "новой критике", см дискуссию в Les chemins actuels de la critique, Paris, 1967 В качестве примера тематической критики укажем на Charles Mauron, Dalle metafore ossessive al mito personale, Milano 1966, Jean-Pierre Richard, L univers imaginaire de Mallarme, Paris, 1961, не говоря уже о Georges Poulet, Etudes sur le temps humain, Paris, 1950, или Les metamorphoses du cercle, Paris, 1961 и Jean Starobmski, J -J Rousseau — La transparence et l obstacle. Paris, 1957, однако нам не кажется, что Старобиньски можно безоговорочно зачислить в сторонники тематической критики (см след прим ) С другой стороны, границы между тематической, стилистической, психоаналитической или формальной критикой часто трудноопределимы
 43 См образцовое исследование Старобиньски La doppietta di Voltaire, in "Strumenti critici", 1, 1966
 44 Отсюда польза подобных исследований массовой литературы (см нашу работу "La struttura del cattivo gusto", in Apocalittici e integrati, cit.)
 282
 тельно в синхронном плане, потому что выявление идиолекта (напри­мер, того особенного способа трактовать перспективу, о котором говорил Арган) перерастает в исследование изменений этого идиолек­та (здесь-то и рождается история форм и стилей) или в исследование того, как этот идиолект складывается (так структурный подход спо­собствует возвращению к изучению генезиса произведения), в пере­чень способов реализации идиолекта, который может складываться в общем контексте произведений какого-то одного автора (Авалле), в контексте литературного языка какого-то периода (Корти), в кон­тексте школы, которой данное произведение положило начало, — и тогда это изучение "стиля", в контексте феноменологии "жанров"45.
 V.11.
 Необходимо, однако, сделать ту же оговорку, что и Женетт в своих рассуждениях о взаимодополнительности структурализма и герменевтики этот метод не годится для произведений повышенной сложности 46. Конечно, есть множество примеров, которые доказыва­ют если не обратное, то по крайней мере возможность его применения. Во всяком случае, мы говорили не о фактической, но о принципиаль­ной возможности структуралистской критики. Речь шла о том, чтобы разобраться, чем является, чем может быть и чем, по-видимому, долж­на быть структуралистская критика
 VI. Художественное произведение как структура и как возможность
 VI.1.
 Но сказать, что собой представляет структуралистская кри­тика, еще не значит исключить возможность всякой другой критики. Жак Деррида в своем кратком выступлении против критического структурализма Жана Руссе47 указывает на то, что эксцессы структу-
 45 См Luciano Anceschi "Dei generi letterari" in Progetto di una sistematica dell arte, Milano, 1962, "Dei generi, delle categorie, della storiografia" in Fenomenologia della critica, Bologna, 1966
 46 Cp. Cesare Segre in SeC, pag. LXXXIV. O возможных "измерениях" структуралистского анализа см , например, Paolo Valesio, Strutturalismo e critica letteraria, in "Il Verri", giugno 1960, Ezio Raimondi, Tecniche della critica letteraria, Torino, 1967, Guido Guglielmi, La letteratura come sistema e come funzione, Torino, 1967, Marcello Pagnini Struttura letteraria e metodo critico, Messina, 1967, D'Arco Silvio Avalle, L ultimo viaggio di Ulisse, in "Studi Danteschi", XLIII, La critica delle strutture formali in Italia, in "Strumenti Critici", 4, 1967 (где в свете нынешних проблем переоценивается вклад в литературоведение Де Робертиса и Контини) Наконец, как пример полемики, G Della Volpe, Critica dell ideologia, Milano, 1967
 47 Jacques Derrida, "Force et signification" in L'ecriture et la difference, Paris, 1967 Работа Ж Руссе, о которой идет речь, это Forte et signification, Paris, 1962
 283
 ралистского анализа являются свидетельством кризиса, сумерек куль­туры. Произведение искусства в качестве формы статично, это некая окончательность, но также оно представляет собой механизм, порож­дающий некую силу, которую акт критики призван постоянно высво­бождать. Когда критик неспособен почувствовать эту силу, он уходит в изучение форм, превращая произведение искусства в схему или схему схем, причем все это (и в этом Деррида достаточно проницателен, хотя можно подумать, что он не опровергает, а оправдывает метод) про­странственные схемы: пирамиды, круги, спирали, треугольники и сетки отношений становятся способом описания структуры произве­дения, редуцируя его к собственной пространственной метафоре: "Когда пространственная модель открыта и когда она работает, кри­тика уже ни о чем другом не думает, предпочитая опираться на нее" 48. Поступая так, критик обрекает себя на то, чтобы всегда видеть только сухую графику линий вместо подспудной мощи движений.
 На эти замечания следовало бы возразить, что структурная крити­ка сводит то, что было движением (генезис) и что станет движением, (бесконечной возможностью прочтений), в пространственную мо­дель, потому что только так можно удержать то неизреченное, чем было художественное произведение (как сообщение) в его становле­нии (источник информации) и в его пересотворении (истолкование получателем). Структуралист призван к тому, чтобы справляться с тяготами неизреченности, которая всегда создавала трудности для критического суждения и описания поэтических механизмов.
 Критику-структуралисту прекрасно известно, что художественное произведение не сводимо ни к схеме, ни к ряду схем, из него извлечен­ных, но он загоняет его в схему для того, чтобы разобраться в меха­низмах, которые обеспечивают богатство прочтений и, стало быть, непрестанное наделение смыслом произведения-сообщения.
 VI.2.
 По сути дела, когда Деррида противопоставляет представле­ние о произведении искусства как неисчерпаемой энергии (и стало быть, всегда "открытого" сообщения) представлению о нем как о предельно чистом воплощении пространственных отношений, он ока­зывается неожиданно близок Чезаре Бранди 49, который, занимая по­зицию, по всей видимости, несходную с позицией Деррида, не прием­лет изучения произведения искусства как сообщения и, следователь­но, как системы означаемых, предпочитая говорить о "присутствии" или "пребывании" (astanza), которого семиотическое исследование не
 48 Derrida, cit., pag. 30
 49 Le due vie, Bari, 1967
 284
 может постичь в принципе. Но если Деррида требует от критика признать художественное произведение скорее дискурсом, чем фор­мой, то Бранди, кажется, требует от него противоположного — при­знания произведения формой, а не дискурсом, но в действительности это одно и то же: призыв не сводить художественное произведение к совокупности структурированных знаков во имя того, чтобы позво­лить ему самоопределяться по собственному усмотрению.
 Если для всей истории эстетики характерно стойкое противостоя­ние двух начал (мимесиса и катарсиса, формы и содержания, автор­ской и зрительской точек зрения), то Бранди толкует эту антитезу, фундаментальную изначальную оппозицию, лежащую в основе всяко­го произведения искусства, следующим образом: художественное произведение рассматривается или само по себе (в себе и для себя), или же в тот миг, когда его воспринимает чье-то сознание. Бранди слиш­ком проникся кантианским критицизмом, во-первых, и феноменоло­гической культурой, во-вторых, чтобы не понимать, что эта антитеза не так уж безупречна, что мы не можем познать сущности какой-либо вещи иначе, чем воспринимая ее в сознании, и что, следовательно, любая речь о существующем независимо от нас объекте всегда есть речь об объекте, видимом в определенной перспективе, личной, исто­рической, укорененной в какой-то культуре. И все же на этих страни­цах Бранди ясно ощущается какая-то заданность, стремление узако­нить некий метафизический "остаток", нечто (quid), не улавливаемое восприятием, находящееся за пределами личной перспективы, некую "сущность", которая и делает художественное произведение чистым присутствием, "чистой реальностью", не схватываемой сознанием. Ту самую сущность, благодаря которой произведение искусства "на­личествует", просто "есть" без того, чтобы что-нибудь кому-нибудь "говорить".
 Но что это за присутствие, которое отказывается что-либо сооб­щать и только само по себе есть? Если сегодня теория и практика коммуникации стремится превращать все на свете в знаковые систе­мы, то это потому, что невозможно мыслить какое-либо "присутст­вие", тем самым не превращая его в знак. Культура (которая начина­ется с самых элементарных процессов восприятия) в том и состоит, чтобы наделять значениями природный мир, состоящий из "присут­ствий", т. e. превращать присутствия в значения. Так что, когда жела­ют спасти этот самый не укладывающийся в смыслы, несомые произ­ведением, не поддающийся коммуникации "остаток", неизбежно "присутствие" оборачивается "отсутствием", неким засасывающим водоворотом, у которого мы непрестанно испрашиваем новых смы­слов и "присутствие" которого было бы не более чем импульсом к
 285
 непрекращающемуся, бесконечному процессу семиозиса. Такова по­зиция "новой критики", к которой мы еще вернемся.
 Но в действительности, и эстетика присутствия, и эстетика отсут­ствия сводятся к попытке спасти в конкретных исторических обстоя­тельствах человеческого общения "чистую реальность" искусства, с помощью которой можно было бы обосновать пресловутую невыра­зимость, богатство истолкований, которые художественное произве­дение сохраняет вопреки всем структурным препарированиям и пози­тивистскому насилию. Однако попытки интерпретировать произведе­ние искусства как сообщение, как факт коммуникации как раз тому и служат, чтобы изречь "неизреченный остаток". Оттого что произве­дение искусства является сообщением, в нем не убывает "присутст­вия", его можно рассматривать как систему знаков, которая прежде всего сообщает собственную структуру. Но одновременное рассмот­рение произведения искусства как сообщения, как системы означаю­щих, коннотирующих возможные значения, позволяет понять всякий "остаток" именно как вклад конкретных людей, живущих в опреде­ленное время и в определенном обществе, которые вынуждают при­сутствие, само по себе немое, говорить, населяя его значениями, с тем чтобы потом свести их в систему, изменчивую и стабильную в одно и то же время, чьи структуры не только служат передатчиком сообще­ний, но и оказываются главным их содержанием.
 VI.3.
 Якобсон разбирает речь Антония над трупом Цезаря, он устанавливает правила, регулирующие отношения на всех уровнях коммуникации, от синтаксического до фонематического, игру мета­фор и метонимий, при этом не отрицается, что результатом этой работы может быть та кристаллизация структур, которая заключается в приведении в соответствие означающих и означаемых, рождающая единый эстетический идиолект. Не следует забывать о том, что по отношению к этой эстетической машине читатели вольны пускаться (в той мере, в какой они дадут вовлечь себя в игру с этим устройством, призванным порождать смыслы, причем смыслы нестандартные) в самые рискованные герменевтические авантюры. Структуралист­ская критика предполагает определенный подход к произведению. И тот факт, что мы полагаем, что этот подход наиболее адекватен, вовсе не лишает прав гражданства все прочие подходы к произведе­нию искусства. По-прежнему открыта дорога для историко-эволюционных исследований. И если критик сумеет удачно рассказать о своей интерпретации художественного произведения, пусть она будет сколько угодно смелой, разве мы не простим ему, что он не структуралист?
 286
 VI.4.
 В одном, однако, Деррида попадает в точку, касаясь уязвимо­го места структурной критики или, по крайней мере, критики, таковой себя считающей: происходит это, когда он упрекает Руссе за то, что тот, выявив некоторые основополагающие пространственные по­строения у Пруста и Клоделя, упраздняет те эпизоды и тех персона­жей, которые не вписываются в его замысел, в "общую организацию произведения" (по крайней мере в то, что критик такой организацией считает). Возражая против такого обращения с произведением, Дер­рида указывает на то, что если структурализм чему-то и научил и о чем-то напомнил, так это о том, что "быть структуралистом это, в первую очередь, противостоять всякой заорганизованности смысла, суверенности и равновесию всякой ставшей формы; это значит отка­зываться считать неуместным и случайным все то, что не вмещается в рамки выстраивающейся конструкции. Ведь и отклонения это не про­стое отсутствие структуры. Они как-то организованы" 49. Это верно. Причем настолько, что, обсуждая проблему эстетического идиолекта, мы говорили не только об общем правиле, выявляющемся на разных уровнях произведения, но также о совокупности более частных пра­вил, состоящих с ним в определенном родстве и обуславливающих те отступления от нормы, те сознательные нарушения, которые он закла­дывает в самые основы законов, творимых им исключительно для данного произведения (и которые, в свою очередь, нарушают ранее сложившиеся системы норм, выявляемые в исследованиях истории стилей, языка литературы и изобразительного искусства определен­ных групп в определенные эпохи). Подвергнуть художественное про­изведение структурному анализу вовсе не значит обнаружить в нем какой-то один главный код и отбросить все то, что к нему не относится (этого, как мы видели, достаточно только для анализа стандартизо­ванной продукции Яна Флеминга50 ), но значит заняться исследовани­ем идиолектов в поисках той системы систем, нахождение которой составляет последнюю и, следовательно, недостижимую цель струк­турной критики вообще.
 VI.5.
 Но замечания Деррида в адрес структурной критики связаны с опасением, что загнанное в структуры и окостеневшее произведение искусства уже не откроется навстречу разнообразным прочтениям. Это проблема "открытости" структур, которую он описывает на языке феноменологии в работе "Genese et structures" et la pheno-
 49 Derrida, cit., pag 40
 50 Cp. нашу работу Le strutture narrative in Flemming, in Il caso Bond, Milano, 1965 (a также в "Comminications", 8)
 287
 menologie («"Генезис и структуры" и феноменология») Это вопрос о структуре самой открытости, как он выражается, которая есть беско­нечная открытость навстречу истине любого опыта (а значит, и фило­софского), "структурная невозможность подвести черту под структур­ной феноменологией" , та бесконечная открытость миру как гори­зонту возможностей, о котором нам известно из феноменологии вос­приятия Мерло-Понти, та многоликость, в которой вещь является нашему восприятию и нашему суждению в качестве вечно новой, о чем знали и Гуссерль, и Сартр в "Бытии и ничто" 53
 Итак, об этой открытости структурного исследования (которая предполагает внесение принципа историзма в саму предикацию структур) знали многие из тех, кто пользуется структурными метода­ми в критике Выслушаем, например, Старобиньски "Структуры это не инертные вещи и не устойчивые объекты. Они возникают на основе отношений, связавших наблюдателя и объект, они рождаются как ответ на некий запрос, и именно это вопрошание произведения пред­определяет порядок следования их элементов Именно в связи с моими вопросами оживают и обретают плоть структуры, — уже давным-давно закрепленные страницами книжного текста. Всякий тип прочте­ния выбирает свои структуры ... При этом нетрудно заметить, что само художественное произведение допускает в зависимости от запроса выбор нескольких равно приемлемых структур или что это произве­дение выступает частью более обширной системы, которая, превос­ходя ее, ее объемлет И здесь решающее слово не за структурализмом, напротив, структурный анализ может быть только следствием пред­варительно принятого решения, которое устанавливает пределы и
 52 Derrida, cit., pag. 241
 53 «Этот смысл, il cogitatum qua cogitatimi, никогда не предстает как окончательная данность, он впервые проясняется только как последовательность открывающихся друг за другом новых горизонтов Это "оставление открытым" является — еще до всяких последующих определений, которые, возможно, никогда не будут иметь места, — моментом релятивной природы самого сознания, как раз тем, что создает горизонт. Объект есть, так сказать, полюс идентичности, он всегда предстает перед нами в определенной смысловой перспективе, как требующий каких-то действий или объяснения » (E. Husserl, Meditazioni cartesiane, Milano, 1950, Размышление 2, 19—20 ) У Сартра читаем «Но если трансцендентность объекта есть неизменная нужда самопревосхождения, то из этого следует, что объект, в принципе, составляет бесконечный ряд явлений самого себя Таким образом, конечное явление указывает на свою собственную конечность, но одновременно оно нуждается в том, чтобы его рассматривали как явление-того-что-является, в непрестанном преодолении Некая "сила" вселяется в феномен, наделяя его способностью самопревосхождения, способностью разворачиваться в бесконечный ряд реальных или возможных явлений» (J.?. Sartre, L essere e il nulla, Milano, 1958, pagg. 11-12)
 288
 задачи исследования. Несомненно, стремление к глобальности будет подталкивать к координации результатов отдельных прочтений и к попыткам представить их в виде элементов некой большой структуры, в которой окончательным и исчерпывающим образом воплотился бы смысл произведения. Все, однако, наводит на мысль о том, что эта большая структура есть предел, к которому можно приближаться вечно"54.
 Поскольку мы также исходим из того, что вопрошание структур о смысле должно раз за разом возобновляться, то эти выводы на данный момент нас вполне удовлетворяют, и, как убедится читатель, к тем же самым выводам, хотя и сформулированным по-другому, мы придем в конце нашей книги. Но не будем торопить события и забегать вперед. Но если бы мы это сделали, мы бы увидели, что выявление структур представляет собой выбор, связанный с разного рода детерминация­ми точки зрения во имя обнаружения критериев смыслоразличения. Для семиологии проблема была бы решена. И тогда феноменологу осталось бы только разбираться с тем, как конституируются те объ­екты, каковыми являются найденные структуры 55.
 VI.6.
 Но как раз утверждения, подобные тем, что сделал Старобиньски. при более глубоком прочтении текстов многих "ортодок­сальных" структуралистов (самые крупные Леви-Строс и Лакан) на­чинают вызывать определенные сомнения. До сих пор мы занимались той первой дилеммой, о которой говорили в начале: структура — модель или конкретный объект? Мы выяснили, что структурное ис­следование имеет место всегда, когда удается свести конкретный объект к модели. Но мы оставили открытым другой вопрос: структу­ра — орудие метода или онтологическая реальность? Если структура это орудие, которое я изготавливаю для того, чтобы обосновать тот или иной подход к объекту, то отрывок из Старобиньски завершает наше исследование. Но что если структура представляет собой онто­логическую реальность, которую я открываю как окончательную и неизменную? Вот вопрос, который теперь встает перед нами.
 54 SeC, pag XX
 55 Речь о схватывании, изначальном акте, "изначально конституирующем объект" (E. Husserl, Idee per una fenomenologia pura, Torino, 1965, 2a ed , pag 422 )
 289
 
 3. Второе сомнение: онтологическая реальность или оперативная модель?
 I. Структура как оперативная модель
 I.1.
 От первых структурных изысканий в лингвистике до исследо­ваний систем родства Леви-Стросом структурная модель использует­ся для того, чтобы свести к однородному дискурсу несходный опыт. В этом смысле модель выступает как оперативная, как единственно возможный способ сведения к однородному дискурсу живого опыта несходных объектов, и следовательно, как некая логическая истина, истина разума, а не факта, некая металингвистическая конструкция, позволяющая говорить о различных феноменах как о знаковых систе­мах.
 В этом случае понятие структурной модели рассматривается в свете операционистской методологии, не предполагая утверждений онтологического порядка; и если вернуться к аристотелевской суб­станции и колебаниям между онтологическим и эпистемологическим полюсами, го выбор будет сделан в пользу последнего. Ученый, ис­пользующий модели в своих исследованиях, неизбежно вынужден согласиться с позицией Бриджмена: "Я считаю модель полезным и необходимым инструментом мышления, поскольку она позволяет мыслить вещи, не объединенные родством, в терминах родства" 56.
 Таким образом, с точки зрения "методологического" структура­лизма нижеприведенное высказывание Ельмслева, кажется, не подле­жит обсуждению: "Под структурной лингвистикой понимается сово­купность исследований, основывающихся на некой гипотезе, соглас­но которой с научной точки зрения вполне правомерно описывать язык так, словно он — некая структура в принятом выше смысле... Мы также настаиваем... на гипотетическом характере структуральной лингвистики... Всякое научное описание предполагает, что объект описания мыслится как некая структура (и следовательно, анализиру­ется с помощью структуральных методов, позволяющих выявить от­ношения между составляющими ее частями) или как часть некой структуры (и стало быть, как присоединяющийся (синтез) к другим объектам, с которыми он находится в каких-то отношениях, позволя­ющих выявить более масштабный объект, включающий в качестве
 56 Percy Bridgman, La logica della fisica moderna, Torino, 1965, pag 75
 290
 составных частей как первый, так и вторые)... Нам могут заметить, что если это так, то принятие структурального метода не навязывается объектом исследования, но представляет собой свободный выбор ис­следователя. И если это так, то перед нами старая проблема, обсуж­давшаяся в средние века, вытекают ли выявляющиеся в процессе ана­лиза понятия (концепты, классы) из самой природы объекта (реализм) или же из метода (номинализм). Вопрос этот явно эпистемологическо­го свойства и выходит по крайней мере за рамки нашего сообщения, если не за рамки компетенции лингвиста в принципе"57.
 Ельмслев говорит, что эпистемология помогает глубже поставить эту проблему, при этом лингвистика наравне с физикой поставляет для этого материал, но само решение проблемы лежит вне компетен­ции лингвиста. Другими словами, для корректного использования структурных моделей не обязательно быть убежденным в том, что их выбор предопределен объектом, достаточно знать, что это вопрос метода 58. Научно обоснованный метод — это, в конечном счете, эмпи­рически адекватный метод Если ученому хочется думать, что он от­крывает неизменные структуры, присущие всем языкам (или, добавим мы, всем феноменам), и если эта уверенность помогает ему в работе, тем лучше для него, и даже, как говорит Бриджмен, "удача поворачи­вается к тем, кто, выявляя связи между явлениями, заранее уверен, что они есть" 59.
 1.2.
 С другой стороны, попытка выявления однородных структур в различных явлениях (и тем более, если речь идет о переходе от языков к системам коммуникации, а от них — ко всем возможным системам, рассматриваемым как системы коммуникации) и признания их устойчивыми, "объективными" — это нечто большее, чем просто попытка, это непременное соскальзывание от "как если бы" к "если" и от "если" к "следовательно". Да и как требовать от ученого, чтобы он пускался на поиски структур и при этом не позволять ему хотя бы на минуту допустить, что он занимается реальными вещами? В луч­шем случае, если он и начинает как законченный эмпирик, то по завершении трудов он непременно убежден, что вывел некую констан­ту человеческого ума.
 57 L. Hjelmslev, Essais linguistiques, cit., pagg.100—101
 58 «Начальная гипотеза, отметим себе это, ничего не говорит о "природе" изучаемого объекта Она весьма далека от философских или метафизических глубин вещи-в-себе» (ор. сit., pag. 22)
 59 Bridgman, oр cit., pag. 197
 291
 I.3.
 Опасность такого рода, впрочем вполне контролируемую, можно ощутить в работах Хомского. Как признает сам Хомский, исходным пунктом его воззрений является картезианский рациона­лизм 60, он тяготеет к гумбольдтовскому идеалу языка как "underlying competence as a system of generatives processes"*, порождающей грам­матики как "system of rules that can iterate to generate an indefinitely large number of structures"* 61 . Однако — в то время как искомые константы носят сугубо общий и формальный характер и не участвуют в опреде­лении типов структурных моделей, соотносимых с конкретными язы­ками 62, — он настаивает на том, что предпочтение одной модели порождающей грамматики другой ее модели носит условный и опера­тивный характер и верифицируется функционированием самой моде­ли 63. Так, даже выставляя себя сторонником рационализма (в класси­ческом смысле слова, т e признавая существование языковых универ­салий, а также врожденных предрасположений человеческого ума) Хомский напоминает, что "Общая лингвистическая теория наподо­бие той, что вкратце была описана выше, должна поэтому рассматри­ваться в качестве специфической гипотезы (курсив наш), по существу
 рационалистического толка в том, что касается природы мыслительных структур и процессов"64
 60 Noam Chomsky, De quelques constantes de la theorie linguistique, in Problemes du langage, Paris, 1966 О проблеме языковых универсалий ср. (J.Н. Greenberg, ed) Universals of Language, MIT, 1963
 61 Cp. Aspects of Theory of Syntax, М ? ? 1965, cap 1 Методологическое введение Хомский Н Аспекты теории синтаксиса М , 1972
 62 "В настоящее время мы не можем подойти вплотную к построению такой гипотезы о врожденных схемах, которая была бы достаточно обширной, подробной и определенной, чтобы объяснить факт усвоения языка Следовательно, главной задачей лингвистической теории должно стать развитие представлений о языковых универсалиях, которые, с одной стороны, не будут опровергнуты действительными различиями, существующими между языками, и, с другой стороны, будут достаточно содержательными и эксплицитными, чтобы объяснить быстроту и единообразие процесса овладения языком" (ор cit., pagg. 27—28, ук соч., с 30) "Существование формальных универсалий глубинного уровня в смысле приведенных примеров предполагает, что все языки строятся по одному образцу, но не предполагает, что имеется какое-то взаимнооднозначное соответствие между конкретными языками" (ор cit., pag.30, ук соч., с 32)
 63 Хомский неоднократно подчеркивает сугубо предположительный характер "генеративного метода, при том что речь идет о гипотезе разума" (ср. ор сit. pag. 53) См также введение к Syntactic Structures (Aja, 1964) и на с 51 акцент на методологическом характере генеративистского подхода В Aspects, cit, pag.163 он настаивает на том, что синтаксическая и семантическая структура естественного языка по сю пору остается "глубокой тайной" и всякая попытка определения их неизбежно должна рассматриваться как временная и ограниченная
 64 Aspects, cit., pag. 53
 292
 В известном смысле, Хомский, воспитанный на эмпиризме совре­менной науки, относится к философии как к импульсу, как к некоему психологическому обеспечению, и результаты его исследований (как и исследований Ельмслева) могут быть использованы также и теми, кто вовсе не разделяет его философских воззрений. Ведь можно же не разделять вполне философской гипотезы Якобсона о том, что весь универсум коммуникации подпадает под принцип дихотомии, прояв­ляющийся как в бинаризме смыслоразличителей в лингвистике, так и в бинаризме теории информации, и все же признавать, что бинарные оппозиции чрезвычайно эффективны при описании коммуникатив­ных систем и сведении их к однородным структурам.
 Уместен вопрос, а возможно ли, занимаясь научной деятельнос­тью, не отдавать себе отчета в рискованности таких эпистемологичес­ких обобщений и, выдвигая осторожные гипотезы, не испытывать недоверия к глобальным философским ответам, тем более тяжеловес­ным и сковывающим, что они заданы с самого начала. И, однако, чтение некоторых текстов Леви-Строса после всего того, что нами говорилось выше, вовсе не настраивает на мирный лад.
 II. Методология Леви-Строса: от оперативной модели к объективной структуре
 II.1.
 Такой показательный текст, как вступительная лекция к курсу в Коллеж де Франс, позволяет проследить, как принципы методоло­гического структурализма постепенно преобразуются в структура­лизм онтологический. В примитивных обществах различные техники, взятые сами по себе, предстают сырыми фактами, между тем, поме­щенные в общей контекст жизни общества, они оказываются эквива­лентами серии значащих выборов; так, каменный топор превращается в знак, потому что занимает то место в общем целом, которое в каком-нибудь другом обществе принадлежало бы другому орудию, используемому в тех же целях (как видим, и здесь значение является позициональным и дифференциальным). Установив символическую природу своего предмета, антропология вменяет себе в обязанность описывать системы знаков и описывать их согласно структурным моделям Антропология получает свой материал уже упорядоченным, уже данным, но по этой самой причине неуправляемым, потому и приходится ей работать с моделями, "c'est adire des systemes de symboles qui sauvegardent les proprietes caracteristiques de l'experience, mais qu'a difference de l'esperience, nous avons le pouvoir de manipuler" ("т. e. с системами символов, которые воспроизводят отличительные черты опыта, но которыми в отличие от него можно манипулировать").
 293
 В уме ученого, моделирующего опыт, разыгрывается умственное действо созидания моделей, обеспечивающих продолжение исследова­тельской деятельности.
 Следовательно, структура не схватывается простым эмпирическим наблюдением: "elle se situe au dela" ("она расположена по ту сторону"). И, как уже говорилось, она представляет собой систему, держащуюся внутренней связанностью, связанностью, недоступной при наблюде­нии изолированной системы и выявляемой в процессе ее преобразо­ваний, благодаря которым в по видимости несходных системах обна­руживаются сходные свойства
 Но чтобы допустить возможность этих преобразований, возмож­ность транспозиции моделей, необходимо некое обеспечение в виде разработки системы систем. Другими словами, если существует сис­тема правил, делающая возможной артикуляцию языка (лингвисти­ческий код), а также система правил, делающая возможным артику­ляцию брачных обменов как формы коммуникации (код родства), то должна существовать система правил, устанавливающая отношения эквивалентности между лингвистическим знаком и знаком родства, эквивалентность формальную, точное позициональное соответствие одного термина другому, эта система и будет представлять собой то, что, употребляя термин, не используемый нашим автором, мы назо­вем метакодом, позволяющим определить и назвать подведомствен­ные ему коды 65 .
 II.2.
 Проблема, которая незамедлительно встает перед Леви-Стро­сом, состоит в следующем, универсальны ли эти правила (правила кодов и метакодов)? И если это так, то что это за универсальность? Понимать ли ее в том смысле, что речь идет о неких правилах, кото­рые, будучи однажды сформулированы, пригодны для объяснения самых различных феноменов, или в том смысле, что это реальность, глубоко упрятанная в каждом из изучаемых явлений? В рассматрива­емом тексте ответа Леви-Строса сквозит явное предпочтение опера-
 65 В "Сыро» и вареном" Леви-Строс пишет "Коль скоро сами мифы базируются на кодах второй степени (коды первой степени составляют язык), эта книга представляет собой код третьей степени, призванный обеспечить взаимную переводимость разных мифов" Другими словами, "по мере продвижения вперед структурного анализа изучаемое мышление все более обнаруживает свое внутреннее единство, связность и исчерпывающий характер Структуры все более удаляются от начальной конкретности, становятся все более общими и простыми, покрывая все более широкую сферу явлений и тем самым обеспечивая их интеллегибильность" (ит. перевод Andrea Bonomi, Implicazioni filosofiche nell antropologia di Claude Levi-Strauss, in "Aut Aut", 96—97, 1967)
 294
 тивного подхода, эти структуры являются универсальными, посколь­ку в задачи антрополога как раз входит разработка трансформацион­ных моделей, все более усложняющихся по мере того, как они охваты­вают все более разнородные явления (сводя, например, к одной моде­ли примитивное и современное общество); но это процедура, осущест­вляемая в лабораторных условиях, — построение исследующего ума: не имея истины факта мы довольствуемся истиной разума 66.
 Вывод безупречен и вполне соответствует требованиям, которые можно предъявить ученому. Но вот тут-то в ученом и возвышает голос философ: если мы убедились операционально в применимости инва­риантных кодов к различным феноменам, разве это не доказывает сразу и со всей очевидностью существование универсальных механиз­мов мышления и, следовательно, универсальность человеческой при­роды?
 Конечно, может вкрасться вполне методологически оправданное сомнение: а не поворачиваемся ли мы спиной к человеческой природе, когда выявляем наши инвариантные схемы, подменяя данные опыта моделями, и вверяемся абстракциям, как какой-нибудь математик своим уравнениям? Но ссылаясь на Дюркгейма и Мосса, Леви-Строс сразу же напоминает, что только обращение к абстрактному делает возможным выявление логики самого разнородного опыта, открытие "потаенных глубин психологии", глубинного слоя социальной реаль­ности, чего-то "присущего без исключения всем людям"67.
 Трудно не заметить совершающегося здесь быстрого перехода от оперативистского к субстанционалистскому пониманию моделей разработанные в качестве универсальных, они применимы универ­сально и, стало быть, свидетельствуют об универсальной субстанции, гарантирующей возможность их применения. Можно было бы возра­зить, что модели универсально применимы, потому что построены так, чтобы применяться везде и повсюду, и это наибольшая "истина", к которой может привести методологическая корректность. Нет со­мнения, что определенные скрытые константы обеспечивают возмож­ность их применения (и это подозрение будит исследовательскую
 66 "В сущности, мы занимаемся не чем иным, как разработкой языка, достоинства которого, как и всякого языка, заключаются исключительно в его связности и в том, что с помощью очень небольшого количества правил отдается отчет в очень большом количестве самых разнообразных явлений в отсутствие недоступной истины факта мы постигаем истину разума" (Похвала антропологии, in Razza e storia, cit., pag. 69 )
 67 Ibidem, pag. 73—74 Процитируем также Мосса "Люди общаются с помощью символов но они могут располагать этими символами и вступать с их помощью в общение только потому, что у них одни и те же инстинкты"
 295
 мысль), но разве есть какие-нибудь основания утверждать, что то, что обеспечивает функционирование модели, имеет форму модели?
 II.3.
 Смысл нашего последнего вопроса ясен: тот факт, что нечто обосновывает функционирование данной модели, нисколько не ис­ключает того, что это самое нечто обеспечивает функционирование и других (и самых разнообразных) моделей; с другой стороны, если нечто имеет ту же самую форму, что и модель, тогда получается, что предложенная модель исчерпывающе описывает реальность и нет никакой необходимости продолжать строить уточняющие модели.
 Было бы несправедливо сказать, что Леви-Строс так уж легко соскальзывает от одного утверждения к другому, но нельзя не сказать, что в конце концов он это делает.
 Предполагался ли такой переход заранее? Позволительно спро­сить: утверждение универсальных механизмов мышления это западня, фатально уготованная Леви-Стросу, или это установка, которой он придерживался с самого начала? Конечно, сходные идеи возникают всякий раз, когда ученый оказывается перед необходимостью ввести в какие-то рамки процесс прогрессирующего разрастания артикули­руемых структур.
 Семья — это конкретная реализация, сообщение, построенное на основе того кода, каковым является система родства какого-то племе­ни; но этот код в свою очередь становится сообщением, построенным на основе того более общего кода, каковым является система родства, общая для всех племен, и этот новый код есть не что иное, как частная реализация более фундаментального кода, позволяющего свести к общему знаменателю (на основе одних и тех же структурных законов) код родства, языковой код, кулинарный, мифологический и т. д.
 Спрашивается, как следует понимать этот код, разработанный с тем, чтобы обосновать все прочие? Поскольку уже никакого более общего кода не выделить (как мы увидим позже, обратный ход неиз­бежен, однако мы ограничимся предположением, что ученый удовле­творен полученными результатами, позволяющими ему описать все рассмотренные до сих пор явления), то что это — предел, кладущийся конструированию оперативных моделей, или же основополагающий комбинаторный принцип, которому подчиняются все коды, изначаль­ное устройство человеческого ума, в котором законы природы пред­стают как конституирующие законы культуры 68?
 68 Андреа Бономи в упомянутой статье, представительствуя от имени феноменологии, старается подчеркнуть у Леви-Строса моменты, несомненно имеющие место, он видит в структурном бессознательном — о чем речь позже — не столько хранилище содержаний, сколько "активное артикулирующее начало", хорошо понимая, что оно-то и гипостазируется под именем бессознательного. На самом деле, у Леви-Строса оба эти момента то противопоставляются, то смешиваются, в то время как второй очевидно присутствует в текстах, которые мы обсудим в Г.4, имеются и другие пассажи, в которых подчеркивается, что целое, исследуемое структурным анализом (например, мифы), никогда не предстанет завершенным. Сырое и вареное. Cit. pag.19—21. В Г 5.VIII.1 мы увидим, что Деррида вскрывает это противоречие (см., также ниже ?.3.??? 2).
 296
 II.4.
 Неоднократно Леви-Строс достаточно двусмысленно опреде­ляет код. В "Неприрученной мысли" очевидны колебания между идеей множественности кодов и постулатом единого кода, обосновы­вающего правила универсальной перекодировки: говорится, напри­мер, что тотемические понятия составляют коды для выработавшего и принявшего их общества 69; говорится, что коды являются средством фиксации определенных значений и их транспозиции в другие системы (и следовательно, имеются в виду средства, которые воздействуя на системы Значений, тем самым воздействуют на коды, переводя их в термины других кодов с помощью чего-то такого, именуемого "кодом", являющегося метаязыком по отношению к предыдущим)70 ; говорится
 также, что системы значения представляют собой более или менее
 удачно разработанные коды 71, или даже выдвигается гипотеза, как,
 например, на заключительных страницах, посвященных историогра­фии, согласно которой различные исторические эпохи следует изучать, прилагая к ним не только общий хронологический код, но и в свете частных хронологических кодов (события, значимые для кода, опериру­ющего тысячелетиями, не являются таковыми для кода, измеряющего время месяцами, и наоборот)72 ... Итак, разработка правил трансфор­мации одного кода в другой представляется возможной, но вместе с тем не полагается никаких пределов индивидуации различных социаль­ных и исторических кодов всякий раз, когда построение определенной модели проясняет механизм той или иной знаковой системы.
 II.5.
 Если бы дело ограничилось этим, никаких вопросов бы не возникло. Структура-код могла бы выводиться исследователем на основе среднестатистического узуса (так, код "язык X" был бы только совокупностью условий использования данного языка определенным сообществом) и рассматриваться как зависящая от него структура, которая по мере выявления обретает характер нормы (с той оговор-
 69 La pensee sauvage, Paris, 1962, pag. 120. Леви-Строс К. Неприрученная мысль В кн. Леви-Строс К Первобытное мышление, М., 1994. С. 111—336
 70 Ibidem, pag. 183, ср также pag.197 и особенно 228.
 71 Ibidem, pag. 302.
 72 Ibidem, pag.344
 297
 кой, что впоследствии она претерпевает изменения под влиянием узуса, когда отклонения от нормы перестают рассматриваться как отклонения).
 С другой стороны, если структуры разворачиваются в целях понима­ния различных сообщений, то и сообщения, в свою очередь, ориентиру­ют на выявление определенной структуры. Необходимость понимания сообщения побуждает соотносить его с определенным кодом: всякая декодификация начинается с дешифровки: чтобы понять знаковую форму, я соотношу ее с системой знаков и, стало быть, с кодом, значимым именно в этом его качестве. Это нетрудно сделать по отношению к сообщениям с легко узнаваемыми кодами, социальная и конвенциональная природа которых достаточно очевидна, как, например, в случае словесного сооб­щения. Но как быть в случае системы родства? Но как быть если я еще не располагаю кодом, но должен распознать его в сообщении, дешифро­вать его? В этом случае я полагаю код (умственную конструкцию, опера­тивную модель) и тем самым придаю смысл структуре сообщения. Код полагается как модель для разных сообщений (точно так атомная модель Бора представляет собой модель структуры атомов отдельных элемен­тов, как, например, модель атома водорода, которая, в свою очередь, моделирует феномен, в противном случае остающийся вне сферы нашего опыта). Но каковы критерии оценки значимости кода, вложенного мною в сообщение? Он оценивается на основе своей способности упорядочи­вать это и другие сообщения, предоставляя возможность говорить о них в однородных терминах (т. e. используя один и тот же инструментарий определения). Выявить унитарные структуры (т. e. коды) в различных сообщениях (чтобы затем, в свою очередь, соотнести унитарный код-структуру с частным сообщением, построенным на основе более общего кода, позволяющего соотнести его с другими, более частными кодами) значит понять разнородные феномены с помощью одного и того же концептуального инструментария. То, что разные языки (различные коды, понятые как сообщения-реализации некоего кода лингвистичес­ких кодов) сводимы к ограниченному числу оппозиций, свидетельствует только о том, что, прибегая к этой умозрительной конструкции, мы получаем возможность определить их в совокупности, причем наиболее экономно. Опыт отлился и окостенел в модели, но ничто с эпистемоло­гической точки зрения не дает нам основания утверждать или отрицать, что мы обнаружили в нем нечто более окончательное, нежели бесконеч­ную возможность других корреляций.
 II.6.
 Таким мог быть вывод. Но у Леви-Строса этот намечающийся на многих страницах вывод сталкивается с другим, более настойчи­вым, более окончательным, который постепенно берет верх: всякое
 298
 сообщение интерпретируется на основе кода, все коды взаимопреобра­зуемы, потому что все они соотносимы с неким Пра-кодом, Структурой Структур, отождествляемой с Универсальными Механизмами Ума, с Духом или — если угодно — с Бессознательным. Материя структурно­го исследования та же, что и материя всякого коммуникативного пове­дения, будь то поведение представителя примитивного или цивилизо­ванного общества, это само наличное объективное мышление
 Проблема восхождения от кода к метакоду, обсуждавшаяся нами в оперативистских терминах, предстает у Леви-Строса как в опреде­ленной степени уже решенная на путях некоего философского верова­ния в объективность законов мышления. "Вне зависимости от того, будет ли исследование ограничиваться изучением одного общества, или же оно будет охватывать несколько обществ, все равно придется проводить глубокий анализ различных сторон социальной жизни для достижения уровня, на котором станет возможным переход от одного круга явлений к другому; это значит, что нужно разработать некий всеобщий код, способный выразить общие свойства, присущие каж­дой из специфических структур, соответствующих отдельным облас­тям. Применение этого кода может стать правомерным как для каж­дой системы, взятой в отдельности, так и для всех систем при их сравнении. Таким образом, исследователь окажется в состоянии вы­яснить, удалось ли наиболее полно постичь их природу, а также опре­делить, состоят ли они из реалий одного и того же типа ... Произведя подобное предварительное приведение к простейшему виду (сопо­ставление систем родства и лингвистических систем), лингвист и ан­трополог смогут поставить перед собой вопрос, не связаны ли раз­личные разновидности средств общения ... в том виде, в котором они могут наблюдаться в одном и том же обществе, с аналогичными бессознательными структурами. При положительном решении этого вопроса мы были бы уверены в том, что нам удалось прийти к дейст­вительному выражению основных отношений" 73.
 III. Философия Леви-Строса: неизменные законы Духа
 III. 1.
 Тут-то и выходит на сцену структурного мышления некий персонаж, которого бы не стерпела никакая методология, ибо принад­лежит он миру спекулятивной философии, а именуется Человеческим Духом.
 73 Леви-Строс К Структурная антропология М , 1985 С 59—60
 299
 "Мы еще недостаточно отдаем себе отчет в том, что язык и куль­тура являются двумя параллельными разновидностями деятельности, относящейся к более глубокому слою. Я полагаю, что этот гость был среди нас, хотя никто не подумал пригласить его на наши дебаты это человеческий дух" 74.
 Разумеется, структурные модели явились как удобные истины ра­зума, с помощью которых можно о разных явлениях говорить в одних и тех же категориях. Но чем обеспечивается функционирование этих истин разума? Очевидно, неким изоморфизмом законов мышления исследователя и законов поведения исследуемого объекта "Этот принцип направляет нас в сторону, противоположную прагматизму, формализму и неопозитивизму, поскольку утверждение о том, что наиболее экономным объяснением является то, которое ближе к исти­не, основано в конечном счете на постулируемом тождестве мировых законов и законов мышления"75

<< Пред.           стр. 8 (из 13)           След. >>

Список литературы по разделу