<< Пред. стр. 263 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу
и будет иметь доя меня значение. Я считаю, что альбом
воина должен быть максимально конкретным и ошеломля-
юще точным.
Я пока не улавливал, чего хочет от меня дон Хуан, но
слова его стал понимать очень хорошо. Он посоветовал, что-
бы я сел в одиночестве и позволил мыслям и воспоминаниям
свободно приходить ко мне. Мне нужно было попытаться
позволить голосу из глубины говорить со мной и подсказать
мне, что именно нужно выбрать. После этого я должен был
уйти в дом и лечь на кровать. Мое ложе в доме дона Хуана
было сделано из деревянных ящиков, а матрасом служило
несколько дюжин пустых джутовых мешков. Хотя все мое
тело болело с непривычки после сна на такой постели, на
самом деле она была очень удобной.
Я решил следовать рекомендациям дона Хуана как мож-
но более добросовестно и начал думать о прошлом, припо-
миная события, которые оставили след в моей жизни. Вско-
ре я понял, как глупо было заявлять, что все события моей
жизни были в равной степени важными. Пытаясь заставить
себя вспоминать, я обнаружил, что не знаю даже, с чего
начать. Через мое сознание текли бесконечные несвязные
мысли и воспоминания о разных случавшихся со мной собы-
тиях, но я никак не мог решить, насколько они для меня
важны. Создавалось даже впечатление, что вообще все было
не слишком важным. Похоже было на то, что я прошел
сквозь жизнь, как труп, - ходячий и говорящий, но абсо-
лютно ничего не чувствующий. К тому же мне было все
труднее концентрироваться на предмете своих размышле-
ний, а потому я вскоре оставил все это и заснул.
- Что-нибудь получилось? - спросил меня дон Хуан,
когда я проснулся через несколько часов.
После сна и отдыха мне не стало легче, Я по-прежнему
был раздражен и злобно огрызнулся:
- Ничего!
- Ты слышал этот голос из глубины?
- Кажется, да, - соврал я.
- И что он тебе сказал? - спросил он очень серьезным
тоном.
- Я не могу думать об этом, дон Хуан, - выдавил я из
себя.
- Ага, ты уже вернулся в свое обычное осознание, -
заметил он и сильно похлопал меня по спине. - Твое пов-
седневное сознание снова победило. Давай расслабим его,
поговорив о твоей коллекций памятных событий. Я должен
сказать тебе, что отбор событий для альбома - дело непрос-
тое. Вот почему я говорю, что этот альбом - акт битвы. Тебе
придется десять раз переделать себя, чтобы узнать, что имен-
но выбирать.
И тут, пусть только на секунду, я вдруг ясно понял, что у
меня действительно два сознания; но эта мысль была очень
тонкой и сразу же исчезла. Осталось лишь ощущение моей
неспособности выполнить требования дона Хуана. Но вмес-
то того чтобы снисходительно принять свою несостоятель-
ность, я позволил ей испугать меня. Главным устремлением
моей жизни в то время было всегда являться в хорошем
свете. Потерпеть неудачу, проиграть - для меня это было
нестерпимо. Не зная, как справиться с той задачей, которую
ставил передо мной дон Хуан, я сделал то, что только и умел
делать хорошо: разозлился.
- Мне надо еще многое обдумать относительно этого,
дон Хуан, - сказал я. - Моему уму нужно дать какое-то
время, чтобы он свыкся с этой идеей.
- Конечно, конечно, - успокоил меня дон Хуан. -
Можешь ждать хоть всю жизнь, но все-таки поторопись.
В тот раз на эту тему больше ничего не было сказано.
Вернувшись домой, я совершенно забыл обо всем этом. И
вдруг однажды, сидя на какой-то лекции, 'я услышал внут-
ренний властный приказ: искать памятные события в своей
жизни. "Услышал" - не совсем подходящее слово; это ско-
рее было похоже на удар тока или нервный спазм, который
потряс все мое тело - от макушки до пят.
Я честно взялся за дело. Мне потребовалось несколько
месяцев, чтобы переворошить все переживания моей жиз-
ни, которые, по моему мнению, были важными. Но, осмот-
рев свою коллекцию, я понял, что имел дело лишь с идеями,
не имевшими абсолютно никакой реальной значимости.
Вспомненные мною события были не более чем абстрактны-
ми точками во времени. У меня возникло чрезвычайно неп-
риятное ощущение, что я пришел в мир только для того,
чтобы действовать, не позволяя себе останавливаться и хоть
что-то чувствовать.
Одним из забытых событий, которые я обязательно хо-
тел вспомнить, был день моего зачисления в аспирантуру
Калифорнийского Университета Лос-Анджелеса (UCLA).
Но, как ни старался, я не мог вспомнить, что я делал в тот
день. С ним не было связано ничего интересного, ничего
особенного - вообще ничего, кроме моей идеи, что этот
день должен быть памятным. Поступив в аспирантуру, я
должен был радоваться и гордиться, но этого не было!
Другим экспонатом моей коллекции был тот день, когда
я чуть не обвенчался с Кэй Кондор. Вообще-то у нее была
другая фамилия, но она изменила ее на Кондор, потому что
хотела стать актрисой. Ее козырной картой было внешнее
сходство с Кэрол Ломбард. Тот день был памятным в моем
сознании не столько из-за происходивших событий, сколько
потому, что она была красива и хотела выйти за меня замуж.
Она была на голову выше меня, что делало ее еще интереснее
в моих глазах.
Меня волновала мысль о венчании в церкви с высокой
женщиной. Я взял напрокат серый смокинг. Брюки были
широковаты для моего роста. Не то чтобы висели колокола-
ми, но были широковаты, и это очень меня беспокоило.
Кроме брюк, меня раздражало то, что рукава розовой ру-
башки, которую я купил специально для этого случая, были
на три дюйма длиннее, чем следовало; мне пришлось вос-
пользоваться резиновыми лентами, чтобы подтянуть их по-
выше. А так вообще все шло прекрасно - до того момента,
когда гости и я узнали, что Кэй Кондор передумала и не
собирается приходить на свадьбу.
Будучи очень порядочной молодой леди, она прислала
мне через мотокурьера записку с извинениями. В записке
написала, что, не приемля развода, она не может связать
свою судьбу с человеком, который не разделяет ее взглядов
на жизнь. Она напомнила мне, что я всегда хихикал, произ-
нося фамилию - Кондор, а это было знаком полного неува-
жения к ее личности. Она обсудила эту проблему со своей
матерью. Обе они очень любят меня, но не настолько, чтобы
ввести в свою семью. Заканчивалась записка тем, что мы
должны набраться смелости и мудрости и расстаться нав-
сегда.
Состояние моего ума можно было охарактеризовать как
"полное оцепенение". Пытаясь вспомнить тот день, я не мог
понять, то ли я испытывал чудовищное унижение, оказав-
шись дурак дураком перед толпой людей в своем взятом
напрокат сером смокинге и слишком широких брюках, то ли
был сокрушен тем, что Кэй Кондор не выходит за меня
замуж.
Это были единственные два события, которые я мог
четко выделить. Примеры довольно жалкие, но, покопав-
шись, мне удалось найти в них философский смысл. Кажет-
ся, я был человеком, который проходит сквозь жизнь без
единого подлинного чувства, подходя ко всему лишь с ин-
теллектуальной меркой. Подражая стилю дона Хуана, я при-
думал себе такое определение: человек, который изо всех сил
старается жить "как положено".
Я был уверен, например, что день моего поступления в
аспирантуру УКЛА должен быть памятным днем. Поскольку
памятным он не был, я постарался искусственно наделить
его значимостью, которой на самом деле не ощущал. То же
можно сказать и о том дне, когда я чуть не женился на Кэй
Кондор. По идее, это должно было стать для меня опустоши-
тельным переживанием, но не стало. В момент вспоминания
этого события я понял, что в нем ничего нет, и сразу же начал
усердно воссоздавать то,, что я должен был чувствовать.
Приехав к дому дона Хуана, я представил ему свои два
примера памятных событий.
- Это все чепуха, - заявил дон Хуан. - Никуда не
годится. Такие истории связаны исключительно с тобой как
с личностью, которая думает, чувствует, плачет или вообще
ничего не ощущает. Памятные же собыдяда из альбома мага
-это события, которые могут выдержать испытание време-
нем, потому что они не имеют ничего общего с человеком,
хотя человек и находится в самой их гуще. Он всегда будет в
гуще событий, всю свою жизнь, а возможно и потом, но не
совсем лично.
Его слова привели меня в полное уныние. В то время я
искренне считал дона Хуана вредным старикашкой, кото-
рый получает особое удовольствие от того, что выставляет
меня полным дураком. Он напоминал мне преподавателя
скульптуры из художественной школы, которую я когда-то
посещал. Этот мастер обязательно подвергал критике все,
что делали ученики, и во всех их работах находил изъяны.
Затем он требовал, чтобы работы были исправлены соответ-
ственно его указаниям. Ученики отходили и делали вид, что
подправляют что-то в своих скульптурах. Я вспоминал, ка-
ким самодовольством сиял мастер, когда, осматривая якобы
переделанные работы, он приговаривал: - Ну вот, теперь
совсем другое дело!
- Не унывай, - сказал дон Хуан, прерывая мои воспо-
минания. - В свое время я тоже через это прошел. Многие
годы я не просто не знал, что выбрать, но думал, что у меня
просто нет переживаний, из которых можно выбирать. Мне
казалось, что со мной вообще никогда ничего не происходи-
ло. Конечно же, все со мной происходило, но, пока я старался
защищать идею самого себя, у меня не было ни времени, ни
желания что-то замечать.
- Ты можешь конкретно сказать мне, дон Хуан, чем
плохи мои истории? Я знаю, что они - ничто, но остальная
моя жизнь точно такая же.
- Я повторю тебе еще раз, - сказал он. - Истории из
альбома воина - не личные. Твоя история о том дне, когда
тебя приняли в аспирантуру, - это не что иное, как предпо-
ложение, что ты центр мира. Ты чувствуешь, ты не чувству-
ешь. Ты понимаешь, что я имею в виду? Вся эта история -
это ты сам!
- Но может ли быть иначе, дон Хуан? - спросил я.
- В другой истории ты уже почти прикоснулся к тому,
о чем я говорил, но снова превратил это в нечто в высшей
степени личное. Я знаю, что ты мог бы добавить еще больше
деталей, но все эти детали были бы просто продолжением
твоей личности.
- Я на самом деле не могу понять, о чем ты, дон Хуан,
- возразил я. - Любая история, увиденная глазами очевид-
ца, по определению должна быть личной.
- Да-да, конечно, - сказал он с улыбкой, как всегда,
наслаждаясь моим смущением. - Но тогда это история не
для альбома воина, а для какой-то другой цели. Памятные
события, которые мы ищем, несут на себе темную печать
безличностности. Они пропитаны ею. Я не знаю, как еще
объяснить это.
В этот момент меня как будто озарило, и я понял, что он
имел в виду под "темной печатью безличностности". Мне
показалось, что он имел в виду нечто зловещее. Зловещее
значение для меня имела тьма. Я тут же рассказал дону Хуану
историю из моего детства.
Один из моих старших кузенов был интерном в меди-
цинской школе. Однажды он привел меня в морг, убедив
предварительно, что молодому человеку совершенно необ-
ходимо видеть мертвецов; это зрелище очень поучительно,
ибо демонстрирует бренность жизни. Он снова и снова
приставал ко мне, уговаривая сходить в морг. Чем больше он
рассказывал о том, какими незначительными становимся
мы после смерти, тем более возрастало мое любопытство.
Мне еще никогда не приходилось видеть труп. В конце кон-
цов любопытство победило, и я пошел с ним.
Он показал мне разные трупы, и ему удалось испугать
меня до бесчувствия. Мне показалось, что в трупах нет ниче-
го поучительного или просветляющего. Но они действитель-
но были самыми пугающими вещами, которые я когда-либо
видел. Брат все время поглядывал на часы, словно кого-то
ждал. Он явно хотел продержать меня в морге дольше, чем
позволяли мои силы. Будучи по натуре честолюбивым, я был
уверен, что он испытывает мою выдержку, мое мужество.
Стиснув зубы, я поклялся себе терпеть до самого конца.
Но такой конец мне не снился и в кошмарном сне. На
моих глазах один труп, накрытый простыней, вдруг пошеве-
лился на мраморном столе, как будто собирался встать. Он
издал мощный рыгающий звук, который прожег меня наск-
возь и останется в моей памяти до конца жизни. Позже
двоюродный брат, ученый-медик, объяснил мне, что это
был труп человека, умершего от туберкулеза. У таких трупов
все легкие изъедены бациллами, и остаются огромные дыры,
заполненные воздухом. Когда температура воздуха изменя-
ется, это иногда заставляет тело изгибаться, словно оно пы-
тается встать, что и произошло в данном случае.
- Нет, это еще не то, - сказал дон Хуан, качая головой
из стороны в сторону. - Это просто история о твоем страхе.
Я бы и сам испугался до смерти, но такой испуг никому не
освещает путь. Впрочем, мне было бы интересно узнать, что
случилось с тобой дальше.
- Я заорал как резаный, - сказал я, - а мой брат назвал
меня трусом и сопляком, который от страха чуть не обделал-
ся.
Я явно зацепил какой-то темный слой своей жизни. Сле-
дующий случай, который я вспомнил, был связан с шестнад-
цатилетним парнем из нашей школы, который страдал ка-
ким-то расстройством желез и имел гигантский рост. Но его
сердце не успевало расти вместе с остальным телом, и однаж-
ды он умер от сердечного приступа. Из какого-то нездорово-
го юношеского любопытства мы с одним товарищем пошли
посмотреть, как его будут укладывать в гроб. Похоронных
дел мастер, который, пожалуй, был еще более паталогичен,
чем мы, впустил нас в свою каморку и продемонстрировал
свой шедевр. Он уместил огромного парня, рост которого
превышал семь футов и семь дюймов, в гроб для обычного
человека, отпилив ему ноги! Мастер показал нам, как он
пристроил ноги в гробу - мертвый юноша обнимал их ру-
ками, словно трофеи.
Ужас, который я тогда испытал, был по силе сравним с
тем, что я испытал в детстве при посещении морга, но этот
<< Пред. стр. 263 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу