<< Пред. стр. 273 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу
потом идет в спальню. Он снимал себе квартиру рядом с
университетом, хотя в пригороде у него был дом, где он жил
с женой и детьми.
- Я был уверен, что она придет и у нас получится что-то
стоящее, - вздохнул он. Теперь у него был голос человека,
который рассказывает об интимном. - Я даже дал ей ключ
от моей квартиры, - сказал он скорбно.
- И она пришла очень пунктуально, ровно в 11:30,
продолжил он. - Открыла дверь своим ключом и просколь-
знула в спальню, как тень. Это меня ужасно возбудило. Я
знал, что с ней хлопот не будет. Она знала свою роль. Может,
она там спала в постели. А может, смотрела телевизор, я
снова занялся работой, и мне было все равно, какого черта
она там делает. Я знал, что она у меня в мешке,
- Но в тот момент, когда я вошел в спальню, - сказал
он напряженным, как от сильного оскорбления, голосом,
Тереза набросилась на меня, как животное, и схватила меня
за член. Я нес бутылку и два бокала, так она даже не дала мне
поставить их куда-нибудь. У меня еще хватило соображения
и ловкости поставить мои хрустальные бокалы прямо на пол
так, чтобы они не разбились. Ну, а бутылка улетела через всю
комнату, когда Тереза схватила меня за яйца, как будто они
сделаны из камня. Я чуть ее не ударил. Я буквально закричал
от боли, а ей хоть бы что. Она только безумно хихикала
решила, что это я демонстрирую свою сексуальность. Так
она и сказала, наверное чтобы подбодрить меня.
Тряся головой в еле сдерживаемом гневе, мой босс ска-
зал, что эта женщина так безудержно хотела и была настоль-
ко эгоистична, что абсолютно не принимала во внимание
психологию мужчины. Мужчине нужна минутка покоя, ему
нужно чувствовать себя легко, ему нужна дружественная
атмосфера. Но вместо того чтобы проявить ум и понимание
которых требовала ее роль, Тереза Мэннинг вытащила его
половой орган из штанов с ловкостью женщины, проделы-
вающей эту операцию в сотый раз.
- В результате всего этого дерьма, - сказал он, - моя
чувственность в ужасе спряталась. Я был эмоционально кас-
трирован. Мое тело моментально почувствовало отвраще-
ние к этой женщине. Но моя похоть не дала мне сразу же
вышвырнуть ее на улицу.
Он решил, чтобы не ударить в грязь лицом - а это было
уже неминуемо, - совершить с ней оральный секс и заста-
вить ее все-таки получить оргазм, но его тело так упорно
отвергало эту женщину, что он не смог сделать даже этого.
- Она уже казалась мне не красивой, - сказал он, - а
вульгарной. Когда она одета, одежда скрывает ее выпираю-
щие ляжки. Она выглядит нормально. Но в голом виде она
просто комок выпирающего белого мяса! Ее изящество, ког-
да она одета, - фальшивое. Его не существует.
Я и представить себе не мог, что наш психиатр может
изливать из себя столько яда. Он трясся от гнева. Он отчаян-
но хотел выглядеть спокойным и курил одну сигарету за
другой.
Он сказал, что оральный секс получился даже еще более
отвратительным. Его чуть не стошнило, и вдруг развратная
женщина пнула его в живот, столкнула его с его собственной
постели на пол и обозвала импотентом и педиком.
Когда психиатр дошел до этого момента в своем расска-
зе, его глаза загорелись ненавистью. Губы дрожали. Он был
бледен.
- Мне нужно воспользоваться твоей ванной, - сказал
он. - Я хочу принять душ. Я весь провонял этим дерьмом.
Он чуть не плакал, и я бы отдал все на свете, чтобы
оказаться где-нибудь в другом месте, подальше отсюда. То
ли из-за усталости, то ли из-за интонаций его голоса, то ли
из-за идиотизма ситуации, мне вдруг показалось, что я слу-
шаю не психиатра, а записанный на пленке голос одного из
пациентов, жалующегося на мелкие неурядицы, которые
превратились в гигантские проблемы из-за того, что о них
слишком много говорили и думали. Моя пытка закончилась
лишь около девяти часов утра. Мне пора было идти на заня-
тия, а психиатру - на работу.
Итак, я пришел на лекции невыспавшийся, раздражен-
ный и злой. Все казалось бессмысленным. И тут-то произош-
ло событие, которое подвело черту под моей попыткой осу-
ществить радикальные перемены в жизни. Моя воля тут
была ни при чем; все было словно заранее запланировано и
точно выполнено какой-то неизвестной умелой рукой.
Профессор антропологии читал лекцию об индейцах
высоких плато Боливии и Перу, точнее -о племени аймара.
Он выговаривал это слово как "эй-ме-ра", да еще и растяги-
вал гласные с таким видом, словно это и есть самое что ни на
есть правильное произношение. Он сказал, что приготовле-
ние алкогольного напитка из перебродившей кукурузы (ко-
торый вообще-то называется чича, но профессор говорил
"чаи-ча") было обязанностью жриц, которых индейцы ай-
мара почитали как полубожеств. Он заявил - с таким ви-
дом, словно оглашал великую истину, - что эти женщины
приготовляют кукурузную массу, готовую к брожению, пе-
режевывая и сплевывая вареные зерна. Таким образом в
кукурузу добавляется фермент, содержащийся в человечес-
кой слюне. При упоминании человеческой слюны всех сту-
дентов передернуло.
Профессор, казалось, был доволен собой сверх всякой
меры. Он заливисто смеялся, как избалованный ребенок.
Продолжая рассказ, он поведал нам, что эти женщины -
настоящие мастера по части "жевания чаичи". Он посмотрел
на первые ряды аудитории, где в основном сидели молодые
студентки, и нанес свой решающий удар.
- Мне оказали честь, п-р-р-ригласив, - сказал он с
какой-то псевдоиностранной интонацией, -переспать с од-
ной из жевальщиц чаичи. Искусство жевания чаичи требует
развития мощных мышц горла и щек. И эти женщины могут
творить настоящие чудеса.
Он обвел взглядом притихшую аудиторию и сделал
длинную паузу, прерывавшуюся лишь его хихиканьем.
- Я думаю, вы понимаете, что я имею в виду, - произ-
нес он наконец и разразился истерическим хохотом.
От профессорского намека аудитория просто сошла с
ума. Лекция прервалась по меньшей мере на пять минут -
хохот, шквал вопросов, от ответов на которые профессор
уклонился, и снова глупое хихиканье.
Кассеты, рассказ психиатра, а теперь еще и "жевалыци-
цы чаичи" - с меня было довольно? В мгновение ока я
рассчитался с работой, выписался из университета, вскочил
в машину и уехал в Лос-Анджелес.
- Эти случаи с психиатром и профессором антропо-
логии, - сказал я дону Хуану, - ввели меня в незнакомое
эмоциональное состояние. Я могу назвать его только инт-
роспекцией. Я непрерывно разговариваю сам с собой.
-- Твое расстройство очень простое, - ответил дон Ху-
ан, трясясь от смеха.
Он явно радовался тому состоянию, в котором я оказал-
ся. Этой радости я не разделял, поскольку не видел в ситу-
ации ничего особенно веселого.
-Твой мир приходит к концу, - сказал он. - Для тебя
это конец эпохи. Неужели ты думаешь, что мир, который ты
знал всю свою жизнь, покинет тебя мирно, без эксцессов?
Нет у/к! Он еще напоследок поизвивается вокруг тебя и пару
раз ударит тебя хвостом.
ПОЗИЦИЯ, НА КОТОРОЙ Я НЕ МОГ БОЛЬШЕ ОСТАВАТЬСЯ
Лос-Анджелес всегда был для меня домом. Я выбрал этот -
город отнюдь не случайно и чувствовал себя в нем так,
словно здесь родился. Возможно, то, что я жил тут, означало
даже нечто большее. Моя эмоциональная привязанность к
Лос-Анджелесу всегда была абсолютной. Моя любовь к нему
всегда была столь полной, что мне не требовалось выражать
ее вслух. Мне никогда не нужно было пересматривать это
чувство или освежать его, никогда.
Моей лос-анджелесской семьей были мои друзья. Они
были моим миром, а это значило, что я принимал их пол-
ностью, точно так же, как я принимал и город. Один мой
друг как-то заявил, полушутя, что мы ненавидим друг друга
от всего сердца. Конечно, они могут позволить себе такие
чувства; ведь у каждого из них есть родители, жены или
мужья, и потому их эмоции распределяются иным образом.
У меня же в Лос-Анджелесе нет никого - только мои
друзья.
По какой-то причине они избрали меня своим личным
духовником. Каждый из них изливал мне свои проблемы и
трудности. Мои друзья были столь близки мне, что я никогда
не мог мириться с их бедами и несчастьями. Я был способен
часами говорить с ними о таких вещах, которые привели бы
меня в ужас, услышь я их у психиатра или на его аудиокассе-
тах.
Более того, я никогда прежде не осознавал, насколько
каждый из моих друзей поразительно схож с психиатром
или профессором антропологии. Я не видел, насколько они
внутренне напряжены. Каждый из них почти не расставался
с сигаретой - точь-в-точь, как и мой психиатр. Я не замечал
этого, так как постоянно дымил сам и пребывал в столь же
напряженном состоянии, что и остальные. Их аффектиро-
ванная речь также не резала мой слух, хотя, казалось, эту
манеру говорить трудно было не заметить. Они всегда про-
износили слова с подчеркнуто-гнусавым западно-американ-
ским акцентом, и делали это сознательно. И точно так же я
никогда не обращал внимания на их прозрачные намеки на
их собственную бесчувственность во всех сферах, кроме чис-
то интеллектуальной.
Настоящий конфликт с самим собой у меня возник,
когда я столкнулся с дилеммой моего друга Пита. Он как-то
пришел ко мне совершенно избитый. Его рот распух, а под
подбитым левым глазом явственно проступал синяк. Преж-
де чем я успел спросить, что с ним произошло, он выпалил,
что его жена. Патриция, отправилась на собрание брокеров
по недвижимости, чтобы обсудить там вопросы, связанные
с работой, и с ней там случилось нечто страшное. Судя по
виду Пита, можно было предположить, что произошел нес-
частный случай и Патриция искалечена или даже убита.
- Как она, в порядке? - спросил я, волнуясь по-насто-
ящему.
- Конечно, в порядке, - пролаял в ответ мой друг,
эта шлюха и сука! А со шлюхами и суками ничего не проис-
ходит, кроме того, что их трахают. И им это нравится!
Пит был взбешен. Он дрожал, казалось, он вот-вот
забьется в конвульсиях. Его непокорные темные волосы тор-
чали во все стороны. Обычно он аккуратно причесывал и
приминал каждую вьющуюся прядь. Сейчас он выглядел
диким, как тасманийский дьявол.
- Все шло нормально до сегодняшнего дня, - продол-
жал мой друг. - Это случилось сегодня утром, когда я вы-
шел из душа, а она шлепнула меня полотенцем по голой
заднице. Я сразу же понял, что она по уши в дерьме, что
трахается с кем-то другим.
Меня смутила его логика. Я стал расспрашивать его под-
робнее, пытаясь выяснить, каким образом шлепок полотен-
цем мог явиться откровением в вопросах определенного ро-
да.
- О, конечно, это не было бы откровением для крети-
на! - ответил он с нескрываемым ядом. - Но я знаю Пат-
рицию! И еще в четверг, перед этим злополучным собрани-
ем, она не могла бы хлопнуть меня полотенцем. Чтобы ты
знал, она никогда не способна была хлопнуть меня полотен-
цем за все годы нашего брака! Кто-то научил ее этим штуч-
кам, когда они оба были голыми! Итак, я схватил ее за глотку
и вытряс из нее правду: да, она трахается со своим шефом!
Пит рассказал, как отправился в офис, чтобы погово-
рить по душам с шефом своей жены, но его перехватили
телохранители и вышвырнули обратно на автостоянку. Он
хотел разбить все окна в офисе и стал бросать камнями в
телохранителей, но те пригрозили ему, что если он будет
продолжать в том же духе, то отправится в тюрьму, или еще
хуже - получит пулю в голову.
- Так это они так тебя отделали? - спросил я своего
Друга.
_ Нет, - ответил тот мрачно. - Я отправился в мага-
зин, торгующий запчастями от подержанных автомобилей и
врезал первому продавцу, который подошел, чтобы помочь
мне. Тот был поражен, но не рассердился. Он сказал: "Успо-
койтесь, сэр, успокойтесь. В этой комнате обычно заключа-
ются сделки". Когда я снова дал ему в зубы, он возмутился.
Он был здоровым парнем - врезал мне в челюсть и под глаз,
и я отрубился. Когда я пришел в чувства, - продолжают
Пнт^ - то увидел, что лежу на кушетке в их офисе. Я услы-
шал сирену скорой. Понял, что это за мной. Выскочил оттуда
и побежал к тебе.
Больше не в силах сдерживаться, он разрыдался. Он был
совершенно больным. Он был не в себе. Я позвонил его
жене, и не прошло и десяти минут, как та появилась у меня
в квартире. Она встала возле него на колени и, склонив над
ним лицо, стала клясться, что всегда любила только его и что
все, что она сделала, было с ее стороны чистейшим идиотиз-
мом, а их с Питом любовь - вопрос жизни и смерти. Все
остальные для нее ничего не значили. Она даже не помнит
их. Оба они излили свою душу в плаче и, безусловно, прос-
тили друг другу все. Патриция была в темных очках, чтобы
скрыть синяк под правым глазом, куда попал Питов кулак.
Пит был левшой. Оба совершенно не замечали моего при-
сутствия. И когда они уходили, то даже не знали, что я нахо-
дился там. Они просто ушли, тесно прижавшись друг к дру-
гу,
Казалось, что моя жизнь продолжала идти как обычно.
Мои друзья вели себя со мной так же, как всегда. Мы как
обычно ходили на вечеринки, посещали кинотеатры или
просто валяли дурака, а иногда заглядывали в рестораны,
предлагающие посетителю съесть "сколько угодно чего
'^годно по цене одного блюда". Однако, несмотря на всю эту
кажущуюся нормальность существования, в мою жизнь, ка-
залось, вторгся странный новый фактор. Поскольку я при-
вык наблюдать за собой, мне вдруг показалось, что я стал
исключительно узколобым. Я стал осуждать своих друзей
точно так же, как осудил психиатра и профессора антропо-
логии. И кто я такой, в конце-то концов, чтобы выступать в
роли чьего-то судьи?
Я стал страдать от невероятного чувства вины. Судить
своих друзей - это было что-то новенькое среди моих ка-
честв. Но самым страшным для меня, пожалуй, было то, что
я не только осуждал друзей, но и находил их проблемы и
беды потрясающе банальными. Я был все тем же человеком
<< Пред. стр. 273 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу