<< Пред. стр. 29 (из 30) След. >>
Список литературы по разделу
колонизаторов, а в XX веке - в антиимпериалистической борьбе в Ливии,
Алжире, Марокко, Иране, Ираке, Омане.
В наше время еще не перевелись фанатики, сеющие рознь между
людьми, прибегая для этого к Корану, 78-й аят 56-й суры Корана
содержит текст, который часто пишется на его заглавном листе с целью
напомнить, что браться за него мусульманину следует после ритуального
очищения: "К нему прикасаются только чистые". Но смысл этого
предостережения теперь нарочито расширяют. "Правительство Индонезии
запретило продажу столовой посуды, украшенной цитатами из Корана, и
распорядилось конфисковать такую посуду во всех магазинах, - сообщает
корреспондент Франс Пресс. - Это решение, отмечает он, принято под
давлением мусульманского духовенства, обратившегося в официальные
инстанции с запросом, "допустимо ли, чтобы освященной кораническими
текстами посудой пользовались немусульмане, которые могут положить в
нее пищу, запрещенную Мухаммедом?"[Азия и Африка сегодня, 1985, э 3,
с. 48.].
С какой целью это делается, понятно.
x x x
В Коране от имени Аллаха сказано, что "мы ниспослали его, как
арабский судебник" (К., 13:37). Конечно, в нем нет систематического
изложения всех правовых норм и установлений. Но и содержащиеся в
разных его сурах критерии "чистоты" и "греховности" в той или иной
мере способствовали разработке в целом оригинальной шариатской
законодательной системы, призванной регулировать отношения в семье и
обществе, имущественное и уголовное право, фискально-налоговую и
финансовую систему и т. д. Эти критерии определялись условиями
раннефеодального общества с сильными пережитками родо-племенных
отношений и рабовладельческого уклада. Но там, где до этого не
существовало более прогрессивного кодекса, введение и такого права
было делом позитивным. Следует отметить, что в ряде стран Азии и
Африки его нормы, с теми или иными изменениями и дополнениями, дожили
до наших дней.
Естественно, что использование Корана как идейной опоры Арабского
халифата и как "арабского судебника" служило поводом, побуждавшим в
первые века ислама к выдвижению положения о недопустимости перевода
"слова Аллаха" с арабского на другие языки. Однако борьба с влиянием
других религиозных культов и задача быстрейшего распространения ислама
неоднократно вынуждали его проповедников отступать от этого принципа.
Свидетельство этого содержится, например, у упоминавшегося нами
историка Бухары Х века Мухаммеда Наршахи. "Первое время после
обращения в мусульманство, - писал он, - жители Бухары читали Коран на
персидском языке и не могли научиться арабскому языку. Когда наставало
время рукуга в намазе (поясной поклон), особо назначенный для этого
сзади их стоящий человек произносил "бакнита накнит", а когда
приходило время делать саджа (земной поклон), тот же человек
произносил "нугуния нугуни"[Наршахи М. История Бухары. Ташкент, 1897,
с. 63-64.].
Первый таджикско-персидский перевод Корана был осуществлен
ат-Табари в Бухаре в 961-976 годах[Jnan Abdulkadir. Eski turkce uc
Kuran tercumesi. - Turk Dili, 1952, э 6, s. 14.].
Картина, нарисованная Наршахи, повторялась в Средней Азии,
частично на Ближнем Востоке и в период монгольского нашествия, когда
оживилась деятельность буддистских миссионеров и служителей старых
шаманских родовых и племенных культов. В то время ислам был принят
монгольскими феодалами, военной и административной верхушкой ряда
племен, причем вместе с обращением в мусульманство по приказам ханов
разрушались храмы других религий. - Многочисленные примеры этому
содержатся в документах того времени, отраженных в знаменитом
"Сборнике летописей" ("Джами ат-таварих") Рашидаддина (1247-1318).
Имея в виду памятники XI-XIV веков, исследователь древнетюркской
письменности С.Е. Малов отмечал, что "на первых порах принятия и
закрепления среди народа ислама проповедникам этой новой религии
приходилось вести борьбу и с монгольским шаманством, и с уйгурским
буддизмом. Желая скорого и быстрого распространения ислама среди своих
соотечественников, бухарские муллы, в виде исключения, издали даже
постановление - фетву, которой разрешалось переводить Коран с
"божественного" арабского языка на тюркский. Этим сильным исламским
прозелитизмом можно объяснить, что до нас дошло несколько Коранов с
толкованием (тафсир) на старом тюркском языке ("кашгарском") арабскими
буквами"[Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности. Тексты и
исследования. М.-Л., 1951, с. 221.]. Их язык привлек внимание
советских востоковедов-лингвистов[См.: Боровков А.К. Лексика
среднеазиатского тефсира XII-XIII вв. М., 1963.].
Другие причины, связанные с формированием общенародного
берберского языка, находили выражение в "еретических" течениях
Северной Африки, сторонники которых в средние века хотели перевести
Коран на берберский язык[См.: Чураков М.В. Берберы и арабы в
этнической истории Алжира. - Советская этнография, 1955, э 1, с. 87.].
Появились переводы Корана и на такие языки, как малайский,
яванский, урду, причем обычно эти переводы были буквальными,
написанными под строками подлинника. В XIX веке переводы Корана стали
печататься и латинским шрифтом типографским способом. Таков, например,
уже называвшийся нами Коран, изданный в Аллахабаде в 1844 году в
переводе и с многочисленными примечаниями и другими шиитскими
материалами маулави Абдул Кадира. Но среди суннитов переводы Корана
продолжали маскироваться комментариями и в XX веке. Примером может
служить изданное в Казани в 1914 году толкование Корана Мухаммеда
Кямиля Мутыги Тухватуллина "Татарча Куръани тафсир", где рядом с
арабским текстом дан перевод его на татарский язык.
Попытки передачи Корана неарабским шрифтом в суннитском
направлении ислама не раз рассматривались как нарушение основ ислама,
по которым арабский алфавит - священный. Печатать Коран считалось
кощунством, так как листы с его текстом, по мнению богословов, могли
оказаться на полу, под ногами людей или животных, попасть в мусорный
ящик, а с этим-де мириться нельзя (как будто листы рукописного Корана
не могла постичь та же участь!). Поэтому надолго задержалось введение
книгопечатания в Турции и некоторых других странах распространения
ислама.
Переводы Корана на европейские языки, как мы уже отметили, имеют
многовековую историю. Первые их опыты относятся к XII веку, то есть к
тому времени, когда в Испании шла освободительная борьба против
арабско-мусульманских (мавританских) династий, а феодалы Западной
Европы, организуемые и направляемые католической церковью, вели
захватнические крестовые походы. Борясь с исламом за влияние на массы,
католическая церковь нелегко шла на перевод и издание Корана и
решилась на это, лишь назвав его автором последнего пророка, что
противоречило учению ислама, согласно которому Коран есть
несотворенное "слово Аллаха".
В этих же целях издания Корана и его переводов сопровождались
наклеиванием на него разного рода миссионерских и тому подобных
"ярлыков", искажавших и принижавших не только изложенное в нем
вероучение, но и народ, на языке которого он написан.
В России издания переводов Корана начались с XVIII века. Наиболее
ранний из них был сделан П. Постниковым с французского перевода А. дю
Рие и напечатан по распоряжению Петра I в Петербурге в 1716 году.
Позднее, в 1787 году, на средства, отпущенные Екатериной II, в
Петербурге был издан и арабский текст Корана, подготовленный и
снабженный комментариями муллы Осман-Исмаила.
После "екатерининского" издания Коран типографски выпускался в
нескольких городах России, в том числе в Казани и Бахчисарае; частично
эти издания распространялись в странах Ближнего и Среднего Востока. Но
и после этого работа над переводами Корана продолжала встречать
сопротивление со стороны мусульманских духовных кругов.
Особенно много споров и возражений вызвал первый русский перевод
Корана, сделанный непосредственно с арабского языка. Его переводчиком
был уже упоминавшийся нами видный востоковед Г.С. Саблуков,
преподававший в Саратове, а затем ставший профессором Духовной
академии в Казани. Это обстоятельство, а также
православно-полемические моменты, содержавшиеся в выпущенном вслед за
Кораном (1878) первом выпуске "Примечаний к переводу Корана" (1879;
второе издание - Казань, 1898; следующие выпуски этого труда остались
неоконченными и не были напечатаны), как и некоторые другие работы
Саблукова, естественно, привлекли внимание к этому изданию.
Полемическим выступлениям проповедников ислама не помешало и то, что
саблуковский перевод исходил во многом из мусульманских толкований
Корана. Именно это с научной точки зрения остается наиболее слабой
стороной перевода[Нельзя не отметить, что, работая над переводом
Корана в течение многих лет, Г.С. Саблуков добился в целом
значительных положительных результатов. В то же время он сам не считал
свой перевод во всем безупречным. Наиболее удобным из изданий перевода
Саблукова является третье (Казань, 1907), где параллельно дан арабский
текст Корана. Одновременно с Саблуковым и тоже непосредственно с
арабского перевел Коран на русский язык Д.Н. Богуславский (1826-1893),
но этот перевод остался неизданным. По отзыву академика В.Р. Розена,
перевод Богуславского "отличается крупными достоинствами и в общем не
уступает переводу Саблукова" (Крачковский И.Ю. Перевод Корана Д.Н.
Богуславского. - Советское востоковедение, 1945, э 3, с. 300).
Впрочем, большинство мест перевода Богуславского, приведенных
академиком Крачковским как ошибочные, на поверку оказалось правильно
переведенными Саблуковым. Сходный вывод напрашивается и при сравнении
перевода Саблукова с "погрешностями" в неоконченном переводе Корана
Крачковского, названными в статье М.-Н. О. Османова "Достоинства
русского перевода Корана, выполненного академиком И.Ю. Крачковским".-
Памятники истории и литературы Востока. Период феодализма. Статьи и
сообщения. М., 1986, с. 193-194. Известны, однако, и другие мнения об
этом незавершенном переводе, в частности Шумовского Т.А. в его книге
"У моря арабистики. По страницам памяти неизданных документов" (М.,
1975, с. 143-144).].
"За семьдесят лет, - писал академик И.Ю. Крачковский в "Очерках
по истории русской арабистики", впервые изданных в 1950 году, -
перевод Саблукова, конечно, значительно устарел, его основная
установка на понимание текста согласно поздней мусульманской традиции
едва ли правильна, но он не заменен другим, и это одно говорит, какой
большой труд не только для своей эпохи Саблуков выполнил"[Крачковский
И.Ю. Избранные сочинения. М., 1958, т. 5, с. 128.]. К этому переводу,
с учетом его недостатков, до последнего времени обращаются и авторы
востоковедческих и многих советских исламоведческих работ, в том числе
и настоящей. В их числе исследователь и переводчик-арабист, защищаемый
которым идеал мастерства перевода очень высок: "Переводом вы вправе
назвать лишь такое воспроизведение оригинала на другом языке, которое
пробуждает в читателе те же и такого же накала эмоции, что и
подлинник"[Шумовский Т.А. Воспоминания арабиста. Л., 1977, с. 12. См.
также его введение к переведенной им Арабской морской энциклопедии XV
века: Ахмад ибн Маджид. Книга польз об основах и правилах морской
науки. М., 1985, т. 1, с. 63, 623 и др.].
В Советском Союзе, где свобода совести является неотъемлемой
частью советской социалистической демократии, арабский текст Корана
издается для удовлетворения религиозных потребностей верующих. Таково,
например, издание Корана, выпущенное в Ташкенте в 1375 году хиджры
(1955-1956).
Изданный в 1963 году перевод Корана академика И.Ю. Крачковского,
сделанный непосредственно с арабского языка, как мы уже отмечали,
имеет значительные достоинства. Но этот перевод остался незавершенным.
В дореволюционной России протесты ортодоксальных мусульманских
богословов вызывали не только переводы Саблукова. С раздражением
встретили они перевод Корана на татарский язык, сделанный
представителями мусульманского богословия реформистского
"новометодного" (джадидского) направления Мусой Бигеевым и Зияуддином
Кемали. В издававшемся в Оренбурге богословском еженедельнике "Дин ва
магишат" ("Вера и жизнь") в 1912 г. была напечатана статья
"Религиозная философия", в которой говорилось: "Мы просим не
переводить священного Корана, содержащего в себе столько тайного и
премудрого, а если он переведен, то не распространять его". Когда же
стало известно, что в Казани в типографии "Уммид" начали печатать
Коран в переводе Бигеева на татарский язык, то под давлением
поступивших от мулл петиций Оренбургское магометанское духовное
собрание вынесло распоряжение, по которому печатание этой книги было
приостановлено. И в дальнейшем, несмотря на ожесточенную газетную
полемику джадидов и кадимистов - реформистских и консервативных кругов
духовенства, если переводы на татарский язык и печатались, то в
замаскированном виде, под видом его "толкований", как упомянутое
"Татарча Куръани тафсир" Тухватуллина.
Подобным образом обстояло дело и с изданием перевода Корана на
некоторые другие языки. Так, 12 апреля 1912 года в газете "Каспий",
принадлежащей бакинскому миллионеру-нефтепромышленнику Г.3.-А.
Тагиеву, в "Заметках мусульманина. К переводу Корана" указывалось, что
"было бы желательно, чтобы мусульманская интеллигенция взялась за это
важное дело (перевод Корана на языки русский и "тюркский", то есть
азербайджанский. - Л.К.), несмотря на все отчаянные крики
невежественных мулл, считающих этого рода деяния кощунством".
Вопрос о переводах Корана приобрел особую остроту в России в
1911-1912 годах в связи с важнейшими политическими событиями,
переживаемыми страной. Начавшийся после периода реакции 1908-1910
годов новый революционный подъем напугал помещиков и буржуазию всех
национальностей. Пытаясь остановить нараставшее революционное
движение, они искали действенные идеологические средства воздействия
на массы. Поисками таких средств занимались и мусульманский идеологи,
как консервативные (кадимисты), так и либеральные, реформистские
(джадиды), политическая платформа которых была, кстати сказать, не
левее кадетской.
"Рабочий-мусульманин быстро и решительно порывает с устаревшими и
отжившими традициями и на все, заимствованное извне... накладывает
свой отпечаток... Рабочий-мусульманин в Закавказье не вырождается, не
спивается - растет и поднимается с низов все выше и выше", -
констатировала статья "Мусульманин-рабочий", напечатанная 24 июня 1911
года в газете "В мире мусульманства", пытаясь одновременно и
заигрывать с рабочими, и "доказывать" им жизненность и
привлекательность ислама.
Рост пролетарского движения беспокоил идеологов ислама; они
боялись дальнейшего падения своего влияния на массы. Не случайно в
этой же статье содержится призыв поскорее подновить и подправить
обветшавшее в исламе. Пока не поздно, писал автор статьи, "нам важнее
всего освободить свою религию, ислам, от тех мертвящих форм, в которые
она закована, очистить от плевел, которые вплелись в нее... Наша
интеллигенция должна помнить, что на полях, на фабриках и заводах
миллионы ее темных братьев обрабатывают земли, куют железо и гибнут в
непосильной борьбе... Нужна им пища духовная". Переведенный на
татарский и некоторые другие восточные языки народов нашей страны
Коран, а также его новые истолкования и предлагались проповедниками
ислама реформистского типа в качестве такой "пищи".
Новое отношение к сулимым исламом райским благам росло у
бедняков-крестьян. Беспросветно тяжелая жизнь учила их, что нет и не
может быть равенства между богатыми и бедными, хотя бы и те и другие
были мусульманами, что ислам отнюдь не уравнивает, не "нивелирует...
состояния".
"Российские мусульмане, - писалось в социал-демократической
газете "Урал", выходившей в 1907 году в Оренбурге на татарском языке,
- точно так же как и все другие народы мира, безразлично, какую бы
религию они ни исповедовали, к какой бы нации ни принадлежали,
распадаются на классы. У мусульман также... имеются, с одной стороны,
помещики, и капиталисты, с другой - крестьянство и продающие свою
рабочую силу рабочие. Люди с одинаковыми экономическими интересами
составляют один класс. Интересы рабочего, продающего свою силу,
совершенно противоположны интересам его хозяина, покупающего эту
силу..."[Цит. по: Ибрагимов Г. Татары в революции 1905 года. Казань.
1926, с. 96-97.] И сегодня есть страны, где идеологи ислама пытаются
затемнить сознание людей утверждениями, будто "ислам нивелирует
нации", "мусульмане - одна нация", "ислам - образ жизни", "среди
мусульман нет классов и классовой борьбы", ислам открывает "третий
путь" развития и т. п.
Идеологов ислама страшило и то, что часть национальной
интеллигенции, согласная "с материалистическим пониманием жизни
человечества", переходит на позиции марксизма. Отмечая это, один из
фактических редакторов "В мире мусульманства", А.Г. Датиев, писал:
"Последователи ислама просыпаются. И я боюсь, что указанная часть
нашей интеллигенции отыщет причины этого пробуждения в "классовых
противоречиях" и пойдет навстречу этому пробуждению с теми принципами
"классовой борьбы", с которыми отправляются на любую фабрику, (на)
любой завод". Этого, по Датиеву, нельзя было допустить, и он стал
звать идти в народ "с Кораном и шариатом", а не с "Капиталом" Маркса.
"Если слова "мусульмане - братья", - добавлял Датиев, - страшны для...
части мусульманской интеллигенции, то можно легко заменить слово
"брат" приятным их сердцу словом "товарищ" и сказать себе, что
"мусульмане - товарищи"..."[В мире мусульманства. Спб., 1911, 11
ноября.]
В тесной связи с подобными выступлениями, направленными на обман
трудящихся, находились споры о новых переводах и толкованиях Корана.
Эти споры подогревались стремлением определенных кругов стран
распространения ислама, заинтересованных в буржуазных реформах, найти
им оправдание в Коране. Конституционный образ правления, в частности,
согласно новому тафсиру, оправдывался 153-м аятом 3-й суры Корана,
где, между прочим, сказано: "и советуйся с ними о деле". Вырывая эти
слова из контекста, не имеющего отношения к конституции и
демократическому строю, еще и теперь авторы разных политических
направлений пытаются оправдать ими как современные народные
демократические порядки, так и монархический строй.
Попытки приспособить тот или иной текст Корана к политическим или
этическим взглядам своего времени, вычитать в нем то, чего он вообще
не содержит, возникли давно. Еще в средние века часто один и тот же
текст двумя или тремя толкователями понимался и разъяснялся совершенно
по-разному. Поэтому даже в среде высшего мусульманского духовенства
находились лица, осуждавшие любое толкование Корана как бесполезное
занятие. Так, египетский богослов Абд аль-Ваххаб аш-Шарани (ум. в 1565
г.) в своей "Книге рассыпанных жемчужин о сливках наиболее известных
наук" пришел к выводу, что "ни для кого нет никакой пользы в чтении
чужого толкования (Корана), кому бы оно ни принадлежало"[Шмидт А.Э.
Абд-ал-Ваххаб-аш-Шараний и его Книга рассыпанных жемчужин. Спб., 1914,
<< Пред. стр. 29 (из 30) След. >>
Список литературы по разделу