<< Пред.           стр. 4 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу

  Термин "малые" или "малочисленные" народы до последнего времени сравнительно редко употреблялся в обществоведческой и политической лексике. В ходу были такие категории как "социалистические нации" и "социалистические народности". Различия их заключались, по мнению некоторых авторов (А.Агеев, М.В.Куличенко, И.П.Цамерян и др.), в чисто количественных характеристиках: советские народы численностью до 80-100 тыс. считались социалистическими народностями, а остальные - социалистическими нациями. При такой примитивной градации не учитывалось огромное разнообразие этнической структуры советского общества, внутренней композиции и архитектоники этносов, их места и роли в функционировании всей системы национальных отношений. Кроме того, по мнению тех же авторов, социалистические народности, достигнув в своем социальном развитии параметров социалистического общества, являют собой образец некапиталистического, а затем и социалистического развития, для стран третьего мира. К сожалению, подобные, далекие от реальности представления носили официальный характер и препятствовали формированию научного взгляда на предмет. И сейчас назрела острая необходимость объективного анализа проблем малых народов, как на обществоведческом, так и на политическом уровне.
  Вычленение малочисленных народов в качестве самостоятельного объекта внимания объясняется спецификой их положения в системе национальных отношений, обусловленной не только их количественными (малочисленность), но и качественными характеристиками. Кроме того, анализ различных сфер жизнедеятельности малочисленных народов необходимо вести с учетом того, что вся система национальных отношений в обществе основана на сложной опосредованной детерминации.
  В системе национальных отношений любые серьезные изменения на макроуровне неизбежно ведут к изменениям на всех уровнях взаимодействия малых этносов как с макросистемой в целом, так и между собой, если эти взаимоотношения опосредуются макросистемой2. Следует отметить, что и сами этносы, в том числе и малочисленные, представляют собой взаимодействующую совокупность подсистем второго и третьго порядка. Этническую систему как подсистему макросистемы можно рассматривать как образование, в котором связи компонентов (социальных групп, территориальных общностей, микроэтносов) между собой преобладают над результатами внутрисистемных движений этих компонентов и внешних воздействий на них. Этническая система, как любая другая, характеризуется координацией и субординацией своих частей. В ее рамках можно обнаружить иерархическое строение внутриэтнических связей. Само же взаимодействие таких иерархически расположенных микроэтносов становится возможным, когда они не только взаимообусловливают друг друга, но и находятся в определенном соподчинении3. Очевидно, задача познания и регулирования этнических процессов не разрешима без выявления и изучения связей (внутриэтнических и межэтнических), особенно "системообразующих" (социальная организация, язык, базовые культурные черты). Ибо каждый относительно обособленный фрагмент этнической системы значим и функционален лишь в связи с такими фундаментальными началами. Поэтому социально-этнические связи малых народов следует рассматривать в контексте национальных отношений, существующих в обществе. Взаимосвязь различных структурных элементов этносов, будучи объектом исследования, оказывается в этом случае вписанной в целостную структуру советского общества и соотносимой с ней в процессе объяснения.
  При комплексном исследовании процессов развития малочисленных народов в системе национальных отношений необходимо также упорядочить множество элементов различных типов, как этнических, так и межэтнических связей, т.е. провести их типологию по основаниям количественного состава и внутренней структуры. Это непременное условие анализа малых народов как объекта исследования. Простого перечисления составных частей для понимания функционирования системы межнациональных отношений оказывается недостаточно, так как совокупность компонентов, их взаимодействие порождает новое качество (ассимиляцию, аккультурацию), которого нет у части (отдельного этноса), взятой в отдельности. Поэтому, анализируя социальные и этно-культурные связи малых народов между собой, с большими народами, а также с обществом в целом, следует выявить узлы межэтнического взаимодействия в основных сферах социокультурной жизни. Тем самым предоставляется возможность выхода на анализ межсистемных отношений в рамках макросистемы. Межсистемное взаимодействие отдельных этнических компонентов и дает новое социальное качество.
  Рассмотренные выше теоретические посылки важны для типологии малых народов по качественным параметрам. Малочисленные народы различаются между собой не только количественными характеристиками, но и внутриэтнической композицией, степенью вовлеченности в межсистемные связи, пропорциями внутрисистемных компонентов, уровнем взаимодействия с макросистемой, количеством уровней внутриэтнической иерархии.
  Прежде чем перейти к типологии малочисленных этносов, рассмотрим такое понятие как "этническая среда". Этническая среда - это совокупность исторических и политических взаимосвязей одного или нескольких этносов, в социально-экономическом и культурном отношении составляющих определенный тип социально-исторической системы большей или меньшей структурно-функциональной сложности. Это в полном смысле автогенное общественное образование, имеющее свое этническое окружение. Через понятие "этническая среда" мы можем определить такие характеристики этноса, как его масштабность и демографическая плотность, пространственная непрерывность или дискретность, этно-культурная целостность или мозаичность.
  На основе совокупности качественно-количественных характеристик можно выделить среди малочисленных народов следующие типы этнических общностей:
  1) Интегрированные этносы - совокупность людей, обладающих наибольшей выраженностью этнических свойств и выступающих в качестве этнических отдельностей, т.е. не являющихся подразделениями других, более крупных этнических образований. Эти этносы имеют большую демографическую плотность, пространственную непрерывность, этно-культурную целостность, высокую внутриэтническую коммуникабельность и как следствие этого, стабильно высокий уровень этнического самосознания. Они обладают наиболее высокой устойчивостью (резистентностью) по отношению к воздействию на них макросистемы, сохраняя свои обычаи и традиции, этнические ценности. К числу таких этносов принадлежат, например, народы Дагестана, Памира, а также ряд малочисленных народов Закавказья и Средней Азии.
  2) Этнические единицы - составные части больших народов (наций), пространственно отделенные в процессе исторического развития от своей этнической среды и представляющие собой национальные меньшинства в регионах своего расселения. Эти этнические группы интегрированы экономически и социально в межнациональные региональные сложнокомпонентные подсистемы. Взаимодействие этнических компонентов в таких подсистемах порождает множество проблем и противоречий, становящихся часто причиной конфликтов на межнациональной почве. Выделенная группа малых этнических общностей - самая многочисленная из всех малых народов, так как очень многие большие народы имеют группы, проживающие за пределами их этнической среды.
  3) Субэтнические подразделения - общности, у которых этнические свойства выражаются с меньшей интенсивностью, чем у основных этнических типов и которые являются их составными частями. Существование субэтносов связано с наличием и осознанием частью этноса своих групповых особенностей, тех или иных компонентов культуры. Происхождение таких групп далеко не одинаково. В одних случаях - это бывшие этносы, постепенно утратившие роль основных этнических подразделений, в других - бывшие этнографические группы, осознавшие свою общность, в-третьих, социальные общности, обладающие специфическими чертами культуры (например, донские казаки). Могут быть выделены малые субэтносы хозяйственно-культурного, лингвистического и административно-территориального происхождения. Зачастую субэтносы выступают как зоны этнической непрерывности между двумя родственными этническими средами. Так, например, полещуки и пинчаки представляют собой малые этнические группы белорусов, впитавшие в себя многое от украинской культуры и имеющие особый диалект, значительно отличающийся как от белорусского, так и от украинского языка. Такого рода субэтносы функционируют не только у восточно-славянских народов (кроме полещуков и пинчаков - бойки, лемки, гуцулы), но и у тюркских и других народов.
  4) Дезинтегрированные этнолингвистические общности. Для этого типа малочисленных этносов характерны: малая демографическая плотность, дисперсность расселения, пространственная дискретность, этно-культурная и диалектная мозаичность, слабая внутриэтническая коммуникабельность, слабо выраженное или вообще отсутствующее общеэтническое самосознание. Представители этих народов рассредоточены мелкими изолированными группами на значительном пространстве, живут чересполосно с этническими группами иного происхождения, а поэтому в своей этнодемографической и социально-культурной массе слабо интегрированы или вовсе дезинтегрированы. К числу таких этносов относится большинство малых народов Европейского Севера, Сибири и Дальнего Востока. Например, эвенки заселяют огромные пространства тайги между Енисеем и Охотским побережьем, говорят на различных диалектах и единого организованного этноса не составляют. В данном случае можно говорить о дезинтегрированной этнолингвистической общности эвенков и их своеобразной этноисторической среде на всем указанном пространстве.
  Таким образом, малочисленные народы по своим этнодемографическим характеристикам принадлежат к различным типам этнических общностей. Тип этнической общности того или иного малочисленного народа влияет на его место в системе национальных отношений, определяет его функциональную роль в структуре социальных связей народов, место в межнациональном разделении труда и т.д. Следует однако заметить, что разнотипность малочисленных народов, в общем, не отразилась на их месте в социально-административной организации советского общества. За исключением некоторых народов Севера (о них речь пойдет ниже) малочисленные народы других типов не имели политико-административных образований, адекватно отражающих этническую структуру регионов их проживания. Это обстоятельство постоянно усугубляло проблемы и социального, и культурного развития малочисленных этносов в системе национальных отношений СССР.
  Каковы же основные проблемы социального и культурного развития малочисленных народов России и некоторых других стран СНГ в современных условиях? Прежде всего следует рассмотреть те из них, что обусловлены межнациональным разделением труда и процессами аккультурации и ассимиляции.
  Основным источником проблем социального развития малочисленных народов является их место в системе общественного разделения труда. В этой сфере социально-экономических связей в обществе сохранились и даже усилились напряжения, характерные для Российской империи: отчуждение результатов труда от их производителей, сохранение контраста между центром и периферией в общественном разделении труда, низкий уровень технической оснащенности производства.
  Малочисленные народы разных типов занимают различное положение в межнациональном разделении труда. Так, славянские и тюркские субэтносы по своей трудовой специализации и социальной структуре мало чем отличаются от основных этносов. У народов Севера, Дагестана, Памира доминируют традиционные виды и формы хозяйства, что в условиях современного разделения труда обусловливает отставание этих народов по всем показателям социального и культурного развития. Особо следует сказать о социальном положении национальных меньшинств, проживающих в иноэтнической среде.
  Предоставление социальных преимуществ коренным национальностям в бывших союзных и автономных республиках привело во многих регионах к нарушению принципа распределения трудовых обязанностей по способностям, оттеснению малочисленных групп некоренного населения различной этнической принадлежности в сферы непрестижного, малоквалифицированного и малооплачиваемого труда. Межнациональная конкуренция, выражающаяся в межгрупповой борьбе за "выгодное" место в системе разделения труда, наблюдается и в крупных городах, и в регионах с многонациональным населением. Как показывают социологические исследования, наиболее привлекательными для национально-групповой экспансии стали сферы управления, высшей школы, науки, торговли. Как правило, в этих сферах национальные меньшинства и малочисленные этносы представлены слабо или вовсе не представлены. В некоторых регионах доля лиц, принадлежащих к малочисленным народам, занятых неквалифицированным физическим трудом (уборщицы, грузчики, подсобные рабочие и т.д.), в структуре занятости постоянно растет и значительно превышает средние показатели по регионам проживания.
  В значительной мере ущемлены интересы национальных меньшинств и малочисленных народов и в системе образования, которая является важнейшим фактором социальной мобильности. В этой ситуации возникает межличностная и межгрупповая конкуренция за места в вузах, аспирантуре, в учреждениях управления, в научно-исследовательских институтах, творческих союзах и т.п. В большинстве регионов это соперничество заканчивается не в пользу национальных меньшинств.
  Проблемы, возникающие в процессе комплектования социальных групп, занятых преимущественно умственным трудом, находят большой отклик в среде молодежи национальных меньшинств, которая особо чувствительна к любым проявлениям социальной дискриминации в национальных отношениях. Для их протестов есть основания. Так например, в 1987 г. в вузах Алма-Аты казахи (в основном выходцы из Южного Казахстана) составляли от 73 до 90% студенческой молодежи, русские от 18 до 6,1%. Следует при этом отметить, что Казахстан - многонациональная республика, где кроме казахов, составляющих по последней переписи 42% всего населения, и русских живут национальные меньшинства, составляющие в совокупности четверть населения республики. Однако, в вузах Казахстана их было всего 1,5 - 3,5%4. В условиях нарушения прав национальных меньшинств молодежь может аккумулировать негативные стереотипы представлений о больших и малых народах, об их месте в обществе.
  Исходя из того, что национальные меньшинства и малочисленные народы, не имеющие своих территориально-политических образований, в большинстве регионов СНГ неадекватно представлены в профессиональной структуре населения, на наш взгляд, необходимо ввести институт социальной поддержки профессиональных прав указанных народов. В отношении запросов в сфере образования и выбора профессии представителям этих национальностей в данный момент следует создать более благоприятные условия, чем есть в большинстве бывших республик. В этом плане можно использовать опыт других стран (США, Канада, Бельгия, Швейцария, Финляндия). Например, в США успешно действует в ряде штатов "Программа позитивных действий", согласно которой черные и цветные американцы имеют преимущества при поступлении в учебные заведения и найме на работу. По данным статистики в настоящее время среди народов СНГ наиболее остро нуждаются в такого рода программе народы, не имеющие своих национально-государственных образований - уйгуры, дунгане (хуэй), белуджи, курды и др.
  Таким образом, в межнациональном разделении труда сложилась проблемная ситуация. В каждом регионе асимметрия распределения больших и малочисленных народов в трудовой сфере имеет свою специфику, выявляемую с помощью конкретного и исторического анализа. Шаблонный подход к изучению и практическому решению социальных проблем развития всех малочисленных народов не даст, как и не давал в прошлом, позитивного результата. Ведь напряжения во взаимодействии малочисленных этносов разных типов с макросистемой имеют разные векторы. Однако есть и проблемы развития социальной структуры малочисленных народов, значимые для всех их типов. Это, в первую очередь, касается проблемы равенства политических прав и возможностей выбора в сфере культуры для представителей любой национальности в каждой республике, в каждом регионе.
  А теперь рассмотрим проблемы культурно-языкового развития народов России и некоторых других стран СНГ. За годы Советской власти почти у всех малочисленных этносов была ликвидирована массовая безграмотность, сформированы национальные кадры гуманитарной и творческой интеллигенции. У 23-х народов Сибири, Дальнего Востока, Европейского Севера, Поволжья и Северного Кавказа, не имевших до революции своей письменности, были созданы учебники родного языка для всеобуча, а позднее на языках этих народов стали издаваться газеты, журналы, художественная литература. Вместе с тем, уже в те годы в культурном строительстве у малых народов СССР были заложены те проблемы и недостатки, которые как бы "выстреливают" в современность. Так, в процессе ликвидации неграмотности значительная часть учителей прошла ускоренную подготовку лишь на трех-, шестимесячных и годичных курсах. Выпускники этих краткосрочных курсов в своем большинстве впоследствии получили заочное высшее образование. По подобного рода ускоренной схеме сформировались национальные кадры и в других сферах культурной жизни малых народов. Зачастую не приобретая и малой доли необходимых знаний и навыков, люди становились учителями, работниками сфер управления, учреждений культуры, а их ученики - выпускниками средних школ. Они резко снизили уровень вузовского преподавания. Этот уровень несколько повысился только в 60 - 70-е годы, но преодолеть общее отставание, очевидно, удастся не скоро.
  В 30-е годы были заложены и другие социально-политические факторы, которые привели к крупным просчетам в культурном строительстве. Так, за короткий срок (с 1929 по 1940 год) таджики, узбеки, татары, башкиры и другие народы Кавказа и Средней Азии меняли свою письменность: перешли от арабского алфавита к латинскому, а потом к кирилице. Но перешли без всякой подготовки, в результате чего оказались полностью отрезанными от традиционной национальной художественной и научной литературы, литературного языка. Более того, в течение 15 лет уничтожались древние рукописи и дореволюционные литографированные издания, объявленные религиозными, а потому вредными. По тем же причинам было уничтожено много архитектурных памятников, представляющих историческую ценность.
  Однако, наибольший урон культурному строительству в стране нанесли эмиграция русской и национальной интеллигенции и репрессии по отношению к ней. Выходцам из среды дореволюционной интеллигенции с самого начала советской власти начинают чинить препятствия при поступлении в высшие учебные заведения. И это продолжалось вплоть до совсем недавнего времени. Если в отношении русской интеллигенции высказывались опасения в том, что она своими "шаткими" идеологическими позициями нанесет вред революционному классу, то вся дореволюционная национальная интеллигенция огульно обвинялась в реакционности и национализме. Естественно, старая национальная интеллигенция не участвовала в культурной революции, лучшие ее представители были постепенно уничтожены. Утратой многих связей с вековыми культурными ценностями объясняется, в частности, и низкая языковая культура всех последующих поколений советской интеллигенции.
  Примитивизм все глубже проникает в образ мышления, снижает культуру устной и письменной речи, притупляет чувства языка, приводит к грубейшим нарушениям его закономерностей - в словообразовании и в словосочетании, в синтаксических конструкциях и т.д. Об этих общих для всех народов бывшего СССР проблемах, имевших до революции национальную письменную культуру, пишут таджикские, узбекские, татарские, грузинские литературоведы.
  Репресии против интеллигенции, насаждение государственным руководством среди народов чуждых им идеологических и поведенческих стереотипов мешали их культурному развитию. Многие из них начали деградировать. Культурная жизнь наций и народностей была забюрократизирована и монополизирована государственными учреждениями. Регламентации посредством постановлений подлежали искусство, наука, религия. К моменту принятия Конституции 1936 г. по сути дела был завершен и еще один, негативный для национальных культур процесс - унификация их проявлений путем идеологизации. Этот процесс надолго задержал развитие всех национальных культур.
  Как показывает анализ развития культур малочисленных этносов за более чем семидесятилетний период, корни ряда сегодняшних проблем в сферах языка и культуры уходят ко временам Российской империи. Далее последовала цепь ошибок в советский период. Она усугубила уже существовавшие проблемы и добавила немало новых. Напряжения в сфере взаимодействия национальных культур и спонтанно возникавшие конфликтные ситуации жестко подавлялись. Все это вело к накоплению нерешенных, загнанных вглубь проблем.
  Значительные разрушения национальных культур произошли под влиянием аккультурации широких слоев населения, принадлежавшего к ним. Под аккультурацией понимаются такие социокультурные процессы, в результате которых представители того или иного народа, утратив свою традиционную этническую культуру и родной язык, так и не приобщаются к какой-либо другой национальной культуре, к ее ценностям. Носителями, субъектами аккультурации стали так называемые маргинальные слои и мигранты. В процессе миграции населения со своей этнической территории, вызванной экстенсивным развитием экономики страны, образуется масса людей, которая, с одной стороны, теряет основополагающие черты своего этноса, а с другой - еще не приобрела устойчивых свойств сложившихся сообществ. Именно эта группа, значительную часть которой составляют малоквалифицированные (в том числе и сезонные) работники преимущественно физического труда, образует питательную почву для появления национальной напряженности, обостряя проблему взаимодействия культур, двуязычия, контактов местного и приезжего населения. Особенно много маргиналов среди так называемого русскоязычного населения Прибалтики, Средней Азии и Закавказья. После провозглашения независимости государств этих регионов положение русскоязычных сообществ стало особенно тяжелым, что вызвало их массовый выезд в Россию. Только за 1990 - 1992 гг. в Россию выехало свыше 500 тыс. мигрантов. Как показывают исследования, и в России мигранты не везде получили возможность для реализации национально-культурных запросов, особенно в сфере образования, общения, народного творчества, а также для создания очагов национальной культуры, использования средств массовой информации, свободного вероисповедания. Взаимодействие приезжего и коренного населения в сфере культуры, по данным социологических исследований, имеет два аспекта. С одной стороны, возникают реакции неприятия у местного населения, если мигранты не обладают достаточной культурой общения, не уважают их традиции и обычаи. С другой - трудности в культурной адаптации вновь прибывших, которые нередко замыкаются в своих сообществах, не изучают местного языка, жалуются на дискриминацию. Кроме того, при исследованиях выявилась острая реакция местного населения на то, что немалую часть приезжих составляют люди, поведение которых близко к антисоциальному - "летуны", "бичи", "бомжи" и т.д. Нередко именно по ним формируются представления коренного населения о народах, с которыми оно прежде не имело непосредственных контактов. Положение усугубляется и тем, что в ряде мест все более распространяются аномические тенденции, девальвировались социально-интегративные ценности, базирующиеся на взаимной доброжелательности, готовности придти на помощь, терпимости и т.п. (эти ценности в большей мере сохраняются у коренных малых народов, например, на Севере). В результате - возрастание напряжения между объективным процессом унификации, вызванной процессами модернизации, и стремлением сохранить традиционные ценностные ориентации в национальных отношениях. Это ведет к распространению антиобщественных проявлений и националистических движений.
  Реализация правительственной национальной политики России - развитие национальных языков при одновременном распространении русского языка как средства межнационального общения - не была успешной. В 70-е годы наметилась тенденция увеличения удельного веса свободно владеющих русским языком среди лиц нерусской национальности. Вместе с тем обнаружилось, что, во-первых, каждый третий человек нерусской национальности не владеет им свободно, а во-вторых, распространение русского языка среди коренных национальностей автономных республик, других этнических образований происходило неравномерно. Поэтому актуальной стала задача качественного пересмотра концепции двуязычия, особенно в сельских районах. Скорее всего не должно быть какой-то единой мерки для всех автономий России, а соотношение функций русского и местных языков необходимо устанавливать с учетом конкретной этноязыковой ситуации в каждой республике. Совершенно очевидно, что это соотношение будет разным в Карелии, Татарстане и Дагестане.
  Еще сложнее обстоят дела с изучением национальных языков и распространением национально-русского двуязычия и многоязычия. В идеальной модели двуязычия, предложенной лингвистами, основной акцент делается на овладении русскими и лицами других национальностей языками коренных жителей автономных республик. Это улучшает межличностные отношения, способствует адаптации к иноэтнической среде.
  Следует заметить, что реализация принципа двуязычия в ряде районов наталкивается на значительные трудности. В ряде республик (Башкирия, Мариэл, Мордовия, Удмуртия и др.) применение национальных языков в различных сферах государственной, общественной и культурной жизни ограничено. Значительная часть интеллигенции республик и округов России не может свободно изъясняться и писать на родном языке. В то же время, как показывет опыт, национальный язык может иметь необходимый уровень развития только в том случае, если он полноценно функционирует в основных сферах общественной жизни - в образовании, науке, искусстве, средствах массовой информации, и, естественно, в повседневном общении. Когда употребление родного языка все больше ограничивается кругом семьи и средней школы, то, естественно, значение родного языка в культурной жизни нации падает.
  Исходя из опыта языковой политики последних лет, в условиях каждой республики России соотношение между различными языками может быть свое. Задача состоит в том, чтобы нормативные, в том числе и конституционные акты не допускали никаких привилегий одним и никаких ограничений другим языкам. Ведь за пределами своих национально-административных образований или не имеющих их проживает свыше 55 млн. человек. И их культурно-языковые запросы должны быть также максимально учтены, если в современной культурной политике одной из важнейших задач ставится снижение, а в пределе снятие напряженности в отношениях между народами. Развитие языков в многонациональном государстве возможно лишь при обеспечении возможностей для каждого народа овладевать как собственным, так и инонациональными языками.
  Задачи нормализации языковых аспектов современных национальных процессов, оптимизации двуязычия и многоязычия в Российской Федерации могут быть решены только путем выработки и практического осуществления реалистических принципов национально-языковой политики на основе равноправия всех этнических образований. Для этого необходимо разработать и принять научно обоснованную комплексную систему мер. Сегодня нежелательны ситуации, когда среднее, а порой и высшее образование части нерусского населения сочетается с незнанием или плохим знанием русского языка. Нужны также условия, чтобы русское население союзных и автономных республик имело больше возможностей улучшать свое знание языков коренных национальностей.
  Естественное развитие различных типов двуязычия и многоязычия будет достигнуто только при полной свободе выбора языка обучения и общения. Административный нажим и силовое общественное давление здесь недопустимы. Культурный плюрализм дает право человеку не только изучать тот или иной национальный язык, но и не изучать его. Его распространение в обществе открывает возможность перенести в практическую плоскость культурной политики принципы свободного выбора языка обучения и общения, подлинного равноправия языков народов России.
  Однако конкретные подходы к решению языковых проблем в различных национально-культурных регионах должны быть разные. Так, у народов Севера проблемы сохранения родного языка стоят совершенно в иной плоскости, чем у национальных меньшинств, проживающих в иноэтнической среде.
  В то же время необходимы усилия по сохранению языков всех, даже самых малочисленных, этносов. Здесь возникает противоречие между необходимостью сохранения языков малочисленных народов и личными интересами представителей этих народов. Снятие этого противоречия возможно только в сочетании доброй воли и стремления самих этнофоров (представителей малочисленных народов) сохранить свой язык с государственными культурно-политическими мероприятиями по поддержанию этого стремления.
  В последние годы в Российской Федерации культуры малочисленных народов получили импульс для своего развития. Однако процессы разрушения традиционной культуры зашли так далеко, что можно уже говорить о реставрации языка и культуры многих малочисленных народов. А для этого нужны средства, которых пока у молодого российского государства нет. Для начала необходимо уберечь традиционные культуры от дальнейшего разрушения. А для этого необходимо исключить всякое насаждение единых социокультурных эталонов, практики навязывания "сверху" стандартов поведения, суждений и критериев оценок, выработанных без ведома и участия представителей малочисленных народов. Здесь важно найти место культуры каждого малочисленного этноса в многонациональной культуре России: как в аспекте современных социокультурных процессов, так и в аспекте исторических взаимосвязей культур народов России. Последний аспект особо важен, так как степень развитости культуры того или иного этноса определяется включенностью в современную жизнь его исторической памяти - чем больше объем этой памяти, тем выше культурный потенциал ныне живущих поколений. Поэтому забота о сохранении этно-культурной среды должна войти в повседневную жизнедеятельность всех народов, особенно малочисленных, чья культура подверглась наибольшим разрушениям. И если идущие в стране модернизационные процессы воспринимаются как нечто альтернативное по отношению к сохранению этнического своеобразия культур, то неизбежно возникает конфликт между неосвоенным и освоенным. Осознание и пути разрешения этого конфликта - имманентная социальная задача творческой и гуманитарной интеллигенции, студенческой молодежи, субъектов культурной политики.
  6.2. Народы Севера: проблемы выживания в условиях кризиса
  Малочисленные народы, населяющие бескрайние просторы европейского Севера, Сибири и Дальнего Востока, вызывают особую тревогу. Экологические катастрофы, затяжной экономический кризис российской экономики поставили аборигенов в исключительно тяжелое положение.
  Народы Севера, согласно предложенной выше классификации, принадлежат, в основном, к типу дезинтегрированных этнолингвистических общностей. Дисперсность расселения, низкая этнодемографическая плотность, наличие в рамках каждого народа микроэтносов, имеющих свои особенности в языке и традиционной культуре, создает множество специфических проблем во всех сферах взаимодействия макросистемы с народами Севера. Рассмотрим некоторые из них.
  В течение ряда лет нами проводились конкретные исследования социального положения коренного населения Ханты-Мансийского, Ямало-Ненецкого и Эвенкийского округов, а также Якутии. На основе анализа эмпирического материала можно выделить ряд основных проблем, определяющих уровень социального развития не только аборигенов указанных районов, но и всех малочисленных народов российского Севера.
  Общие черты взаимодействия советского варианта техногенной цивилизации и традиционного уклада жизни коренного населения влияют на все его сферы, порождая целые комплексы негативных явлений и острых проблем. Быстрое и экстенсивное развитие отраслей промышленности, транспорта, строительства привели на грань экологической катастрофы северную природу на обширных территориях, что серьезным образом разрушило основу функционирования традиционных отраслей хозяйства народов Севера - охоты, оленеводства и рыболовства. Особенно тревожная обстановка сложилась в Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком округах. В то же время новые отрасли хозяйства практически не сочетаются с традиционными, не только не способствуют их развитию, но ведут к их вытеснению из образа жизни местного населения.
  Промышленное освоение Севера привело к серьезным демографическим изменениям. Вследствие притока мигрантов повсеместно сокращалась доля коренных жителей. Например, в Ханты-Мансийском округе аборигены составляют менее 3% от общего числа жителей. Производимая коренными северянами продукция, в основном промыслово-сельскохозяйственная, в экономическом балансе региона на фоне огромных индустриальных объемов стала почти незаметной. Наравне с притоком извне происходит активный процесс внутрирегиональной миграции, связанной с переводом кочевого населения на оседлый образ жизни и переселением людей из мелких поселений в центральные усадьбы хозяйств и в райцентры. Концентрация аборигенов, согласно замыслам политических лидеров, должна способствовать созданию условий для развития образования, медицинского, торгового и бытового обслуживания, повышению общей культуры народов Севера. Однако в реальности эти цели достигнуты не были. Значительная часть аборигенов, переселенная в крупные поселки, окончательно порвала с традиционным хозяйством. Другая часть оказалась удаленной от производственных участков - оленьих пастбищ, охотничьих и рыболовных угодий. Производственные бригады и звенья были оторваны от поселков, еще более осложнились культурное, медицинское и бытовое обслуживание промысловиков и оленеводов в местах их производственной деятельности.
  Многочисленные проблемы развития народов Севера находят свое отражение и в процессах изменения их социальной структуры. По данным статистики, на 1992 г. в общественном производстве было занято 50968 чел., в том числе женщин - 25896. Подавляющее большинство (около 64% трудоспособного сельского населения) народов Севера занято в традиционных отраслях - оленеводство (22,4%), охотничий промысел (17,9%), рыболовство (42,9%). В обслуживании этих отраслей занято 8,7% аборигенов5. Обследованием, проведенным Институтом социологии АН СССР в 1982-1990 гг., выявлен крайне низкий уровень образования населения, занятого в традиционных отраслях - большинство из них имели только начальное образование. Среди занятых в сельском хозяйстве из представителей народов Севера исключительно мало механизаторов и специалистов. Так, на 1990 год из общего числа занятых в сельском хозяйстве насчитывалось всего 228 человек с высшим образованием или 0,9% от числа занятых в этой отрасли; только 6,5% занятых имели специальное среднее образование. В настоящее время в колхозах и совхозах по существу отсутствуют инженерно-технические и руководящие работники со специальным образованием. Так в обоих автономных округах Тюменской области (Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком) в 1988 г. не было зарегистрировано ни одного человека со специальным образованием в руководящем составе хозяйств, а руководители среднего звена в совхозах Ямало-Ненецкого округа составили всего 0,3% от занятых, а в Ханты-Мансийском - 2,4%. Это в три раза ниже показателей по России. В составе ИТР народы Севера в этих округах вообще не представлены. В то же время при перемещении коренных северян из традиционных отраслей (современная молодежь неохотно идет в оленеводство) в любые другие сферы занятости им ввиду низкого уровня образования и слабой адаптации к современному производству приходится довольствоваться лишь низкооплачиваемой и непрестижной работой. По нашим данным, среди лиц, не занятых в традиционных отраслях, у представителей народов Севера неквалифицированным физическим трудом занято почти 80% работников, что вдвое превышает общесоюзный показатель.
  Негативные явления в формировании и развитии социальной структуры коренных народов Севера усугубляются современной системой образования. Дети оленеводов и промысловиков воспитываются и обучаются в дошкольных учреждениях и интернатах и в этих условиях, с одной стороны, отрываются от традиционных занятий родителей, а с другой - в связи с отсутствием целенаправленной профессиональной ориентации не приобретают навыков и знаний для работы в отраслях северного хозяйства. Основной формой обучения трудовым навыкам стали факультативные занятия по основам оленеводства и охотоведения, эффективность которых крайне низка. В итоге выпускники школ сейчас редко идут в оленеводство и промысловое хозяйство. Представители народов Севера мало представлены в СПТУ и техникумах, готовящих специалистов для современных отраслей хозяйства. Их доля среди учащихся в 1,5 - 2 раза ниже доли всего населения в регионах проживания. С такими же перекосами происходит и формирование национальной интеллигенции. Готовятся преимущественно специалисты народного образования, здравоохранения и учреждений культуры. Местные органы не направляют молодежь народов Севера в вузы, в которых готовят специалистов в области сельского хозяйства, науки и техники. По собственной инициативе ввиду отсутствия традиционных ориентаций на умственный труд молодежь Севера не идет в вузы технического и естественно-научного профиля.
  Во всех обследованных нами автономных округах уровень жизни коренного населения по всем позициям оказался ниже, чем у приезжих. Так, средняя заработная плата у аборигенов в 1,5 раза меньше, чем по округам в целом. Неотрегулированным остается и вопрос об оплате труда промысловиков и оленеводов в региональном разрезе. На Камчатке и Чукотке платят за одинаковый труд намного больше, чем в Ненецком, Ямало-Ненецком округах и Ханты-Мансийском округах, так как в этих регионах районный коэффициент в 1,5 раза выше, что явно несправедливо. Как показывают исследования, в ряде мест сложилась практика сдачи в аренду наиболее богатых промысловых угодий приезжим промысловикам, что серьезно ущемляет интересы местных охотников и рыбаков.
  Переселение аборигенов в поселки не сопровождалось соответствующим жилищным строительством. Основные средства, отпущенные на строительство, оседали в административных центрах округов. В итоге народы Севера в обеспеченности жильем хронически и значительно отстают от средних показателей России. В национальных поселках наблюдается острая нехватка жилья: обеспеченность им не превышает в среднем 4 кв.м. на человека. В большинстве сельских населенных пунктов отсутствуют элементарные бытовые удобства: газифицировано всего лишь 3% (и это в крупном нефтегазовом регионе страны), имеют водопровод - 0,4%, центральное отопление - 0,1% жилищ. Нет канализации, водозаборов, отвечающих санитарно-экологическим требованиям. Жилой фонд преимущественно ветхий. Социально-бытовая инфраструктура поселков неразвита. Снабжение продуктами и промышленными товарами скудное. Вот пример. В Ямало-Ненецком автономном округе в 1988 г. 43,8% рыбаков и охотников вообще не имели жилья (свыше 9 тыс.чел.). В домах рыбозавода округа наблюдается крайняя скученность жильцов - на каждого приходится менее 3 кв.м. В Ханты-Мансийском автономном округе и Якутии попадались поселения, которые официально считаются "ликвидированными", но в них продолжают жить люди. Там сфера обслуживания отсутствует, жители могут рассчитывать только на свое домашнее хозяйство и помощь соседей.
  Социальные проблемы малочисленных народов Севера наглядно отражаются в таких важных показателях, как состояние здоровья и демографической ситуации. У народов Севера детская смертность в 2,5 - 3 раза выше, чем в России в целом. Общая смертность среди аборигенов уже несколько десятилетий не снижается, оставаясь на чрезвычайно высоком уровне, который в 2 - 3 раза превышает этот показатель по Российской Федерации. Продолжительность жизни коренного населения северных районов составляет - 43-46 лет для мужчин и 55 лет для женщин. Это на 18 лет меньше, чем в среднем по России. Причин этому множество: крайне низкий уровень медицинского обслуживания и отмеченные выше тяжелые бытовые условия жизни. Особо следует отметить последствия аккультурации народов Севера. В результате аккультурационных процессов происходит разрушение традиционных культурных ценностей аборигенов, связанных с уравнительно-общинным распределением и групповой взаимопомощью. Столкнувшись с жесткой системой социальных отношений современного общества, далеко не все аборигены могут к ней приспособиться. Вероятно, этим можно объяснить высокий уровень суицидности у народов Севера (7 - 9 случаев на 10 тыс.чел. населения, что в 4 раза превышало среднесоюзные оценочные показатели).
  Результаты исследований показывают относительно низкий уровень запросов народов Севера. Большинство аборигенов в бытовом обиходе довольствуется только самым необходимым, не стремится ни к каким формам обогащения. Накопительство и приобретательство если и не считаются презренным занятием, то и не приветствуются. Таким образом, ввиду неразвитости запросов у коренного населения слабо выражены материальные стимулы к интенсивному труду. По всей видимости, разрушением традиционных культурных форм и невключенностью населения в новые можно объяснить широкое распространение среди всех социальных и возрастных групп аборигенов пьянства и алкоголизма, ведущих к высокой смертности, детской олигофрении.
  По данным социологических исследований более мобильны в социальном плане у народов Севера - женщины. Сейчас они составляют 76% представителей народов Севера со средним специальным образованием. Практически все они хотят жить по-новому, тогда как среди опрошенных мужчин 72% ориентируются на традиционный уклад жизни. Этот разрыв в уровне образования и ценностных ориентаций приводит к тому, что более 80% женщин коренной национальности, имеющих образование, в возрасте до 40 лет либо не замужем, либо состоят в национально-смешанных браках. Исследования показывают кризис семейной организации у народов Севера, что также связано с процессами аккультурации. В поселках растет число неполных семей - в основном матери-одиночки и вдовы с детьми. Значительная часть времени, проводимая мужчинами-промысловиками и оленеводами вне семей, живущих в поселках, не способствует упрочению брачных уз.
  Содержание детей в интернатах разлучает их с родителями, разрушает у последних привычку заботиться о детях, заниматься их воспитанием, что также обостряет кризисные явления в семейно-бытовой сфере жизнедеятельности народов Севера.
  Результаты исследований позволяют сделать вывод, что в настоящее время на российском Севере сформировались две метаэтнические группировки людей, ведущих различный образ жизни и имеющие разные запросы. В состав первой группировки входит все коренное население региона, ведущее традиционный образ жизни и разрабатывающее, главным образом, возобновляемые ресурсы. Вторая метаэтническая группировка включает в себя приезжее население и часть ассимилированных аборигенов, занятое, в основном, в добывающих невозобновляемые ресурсы отраслях промышленности. Взаимодействие этих группировок населения и порожденные этими взаимодействиями напряжения в каждом конкретном районе Севера имеют свои особенности. Однако во всех районах есть общие социокультурные проблемы: все коренные народы находятся в неравном положении по сравнению с другими народами. Коренное население Севера далеко отстает по показателям уровня жизни от средних показателей уровня жизни областей, краев и республик, на территории которых оно проживает. Поэтому на уровне социальной и культурной политики встает задача оказания реальной помощи аборигенам, смягчения того жесткого воздействия на различные сферы их жизнедеятельности, которое оказывает общество как система. Это воздействие выражено в разрушении экологии народов Севера и их традиционного образа жизни и культуры. Так, деятельная связь с природной средой заменяется общими положениями биологии и географии, этносоциальная ориентация - обществововедческими абстракциями, трудовое обучение осуществляется так, что молодежь не желает работать в традиционных отраслях хозяйства; традиционная духовная культура полностью замещяется инокультурными образами.
  В оказании помощи малочисленным народам Европейского Севера, Сибири и Дальнего Востока, на наш взгляд, нужно определить две линии - стратегическую и тактическую. В стратегии помощи народам в настоящее время преобладают две концепции. Сторонники одной - часть обществоведов и политики из центра считают, что методами управления необходимо сформировать у аборигенов социальную структуру и образ жизни, соответствующие общероссийским стандартам и эталонам. Сторонники другой - обществоведы с культурологическим подходом, местная гуманитарная интеллигенция, новое поколение локальных политиков - видят в первой концепции угрозу ликвидации этнической специфики и самобытности народов Севера и предлагают всеми способами сохранять их традиционный уклад и образ жизни. Нам представляется, что обе эти концепции отличаются односторонностью. Нельзя остановить хозяйственное освоение Севера, законсервировав традиционный культурно-хозяйственный уклад. С другой стороны, насильственное разрушение этого уклада ведет к тяжелым для аборигенов последствиям. По всей видимости, в стратегичеком плане нужно отказаться от чисто экономического подхода к управлению подобными регионами и перейти на научно обоснованную культурную политику, регулирующую отношения аборигенов с центром и приезжим населением. Это регулирование должно быть многовариантным: для каждого конкретного региона необходимо разработать программу мер, обеспечивающих соблюдение не только экономических, но и социально-культурных интересов коренного населения при разработке природных богатств. Осуществление культурной политики предполагает повышение роли аборигенов в решении стратегических задач общего развития Севера, свободу выбора пути развития, право самим решать, что для них лучше - традиционализм или индустриализация и урбанизация, государственные льготы или самостоятельность в социально-экономической и культурной сферах. Решение этих задач невозможно без повышения политической активности коренного населения, укрепления органов его самоуправления, расширения их прав и обязанностей.
  К числу конкретных законодательных мер, которые бы сняли или ослабили противоречия и социальное напряжение, возникающие в процессе взаимодействия аборигенов Севера с организациями и предприятиями, ведущими разработку природных богатств Севера, и приезжим населением, следует отнести следующие: поставить под контроль деятельность государственных и коммерческих структур, привлечь часть их прибылей на развитие социальной инфраструктуры народов Севера, особенно на жилищное строительство, обязать организации, нанесшие ущерб охотничьим угодьям и ягельникам, провести их рекультивацию за счет этих организаций; в районах компактного проживания этнических групп аборигенов создать национальные районы (один из таких районов уже создан в Республике Саха (Якутия) - Эвено-Бытантайский), ввести в этих районах право приоритетного землепользования для коренного населения, дать реальные права местным органам управления; привести в надлежащий порядок хозяйства самих коренных жителей; поощрять самостоятельность хозяйств, пропагандировать и внедрять семейный подряд, особенно в оленеводстве, арендные договоры и различные формы кооперации в промысловом хозяйстве; установить более справедливые районные коэффициенты к заработной плате для коренных жителей и приезжих; перевести на хозрасчет промышленные и строительные организации с целью уменьшения притока рабочей силы; повсеместно на Севере внедрять, в противовес "ведомственной" собственности, также формы кооперативной собственности коренных жителей, которые позволили бы им себя почувствовать полновластными хозяевами тайги и рек, тундровых пастбищ и промысловых угодий.
  Говоря о малых народах Севера как о дезинтегрированных этнолингвистических общностях, нельзя не коснуться и проблемы их консолидации. К такого рода процессам принято относить процессы слияния нескольких родственных по языку и культуре этнических групп (микроэтносов). У народов Севера, несмотря на действие политических факторов и управленческое воздействие государственных органов, поощряющих консолидацию, слияния микроэтносов не произошло, так как для этого отсутствуют необходимые условия. Противоречие между желанием политического руководства консолидировать разрозненные этнические группы в общности, часто называемые в печати народностями, и объективными факторами, связанными с нынешними формами проживания самих этносов, порождает множество проблем. Во-первых, искусственная подгонка различных этнических групп под термин "народность" приводит к серьезному искажению этнодемографической ситуации на Севере, и, во-вторых, осложняет практическую работу по развитию культуры коренного населения. По материалам наших исследований, в большинстве автономных кругов издаваемые на местных языках газеты, а также радиопередачи остаются мало понятны или совсем непонятны для большинства коренного населения. Причиной этого является искусственность так называемых национальных языков народов Севера. Например, у хантов существует восемь диалектов, которые настолько отличаются друг от друга, что впору говорить не о диалектах, а о самостоятельных хантыйских языках. Газеты же издаются на одном из этих диалектов, на котором говорит только одна из групп хантыйского населения. Такая же картина наблюдается у эвенков, ненцев, манси, селькупов и других народов Севера. Если смотреть на этнические процессы, происходящие в этом регионе, объективно, то представляется маловероятной в обозримое время их национальная консолидация.
  Наиболее репрезентативно этнические проблемы, связанные с процессами искусственной консолидации, выражены у дезинтегрированной этнолигвистической общности эвенков. На территории Эвенкийского округа, который должен был, по замыслу его создателей, консолидировать всех эвенков в единую "социалистическую" народность, находится менее 3,5 тыс. из 27 тыс. эвенков, проживающих в России. Остальные разбросаны по территориям республик Бурятия и Саха (Якутия), Амурской, Читинской и Иркутской областей, Сахалина и Хабаровского края. Проживающие вне Эвенкийского автономного округа 24 тыс. эвенков не имеют никаких этнических образований, в результате чего по отношению к ним даже не разрабатывается никаких культурно-политических мер, которые бы могли помочь их этническому самоопределению. Во всех этих местах не решаются жизненные проблемы эвенков. В местных органах самоуправления нет представителей от эвенков; получившие гуманитарное образование эвенки не могут найти себе работу вне округа, так как в других местах, где проживают представители этого народа, проблемам их языка и традиционной культуры не уделяется достаточного внимания. Получилось так, что Эвенкийский автономный округ был создан лишь для енисейского микроэтноса эвенков. Нет никакого общения между эвенками разных областей и регионов. Газету, выходящую в Эвенкии отдельным листком два раза в месяц, не понимают эвенки, проживающие в других регионах. Радиовещание округа тоже недоступно для эвенков, живущих за пределами округа. Таким образом, эвенки, состоящие из нескольких сильно отличающихся друг от друга микроэтносов, расселенных на территории 9,5 млн.кв.км, не могут считаться консолидированной народностью. Более того, этнические группы эвенков, как и других малых народов Севера, зачастую экономически и в социальном плане больше привязаны к близлежащим поселкам, населенным русскими, якутами, бурятами и т.д., чем связаны между собой.
  Таким образом, идея консолидации малых народов Севера в единые народности не согласуется с объективными социально-этническими процессами, происходящими у коренного населения данного региона. Эта идея вытекает из широко распространенного в советской идеологии общего представления о возможности произвольного построения действительности, ее конструирования, о праве людей, наделенных властью, вершить историю по своему усмотрению. Попытки насильственной модернизации и интеграции малых народов стали логическим итогом этого мышления. Политикам и идеологам всех рангов была глубоко чужда сама мысль об объективности исторического процесса, о пределах вмешательства в этнические процессы политическими средствами. Идея ускорить социокультурное развитие коренного населения методом консолидации его в "социалистические народности" оказалась несостоятельной. Народы Севера остались дезинтегрированными этнолингвистическими общностями, и существующая ныне политико-административная структура народов Севера не соответствует их этнической структуре. Поэтому нужна не искусственная консолидация мифических "социалистических народностей", а новая система национальных автономных районов, в которых бы максимально были учтены экономические, социальные, культурные интересы и запросы микроэтнических общностей народов Севера.
  Не так давно была создана Ассоциация народов Севера, ставящая перед собой задачу смягчения воздействия общего кризиса на малочисленные. Ассоциация выступает против патерналистского подхода к проблемам народов Севера, разграбления ресурсов, тотальной бесхозяйственности, отнимающей у аборигенов надежду на разумное использование богатств их земли. Преодоление экологического кризиса становится неразделимым с культурными традициями и национальной политикой.
  К числу таких общих проблем, без которых невозможно преодоление или хотя бы смягчение этнических кризисов, относятся: современные правовые, экономические и социальные вопросы природопользования коренного населения; сохранение и охрана северных экосистем, эколого-этнографическое районирование территорий, заселенных традиционными этносами, сохранение народных традиций и вклад народного опыта в современные системы рационального природопользования и сохранения традиционных культур народов Севера. Все эти проблемы крайне актуальны и требуют детальной научной проработки.
  Глава 7. Феномен катастрофы
  Человечество давно осознавало катастрофичность своего существования как нечто сущностное, фундаментально связанное с ним как с видом и родом. В духовных мироощущениях это связывалось с имманентной греховностью человека (эсхатология), в научных - с органическими свойствами Земли как местом его обитания, в социальных теориях - с пороками общественного порядка. Но осознание неизбежности катастроф, неизбежности, встроенной в само появление, природу человека, присуще и религиозным, и естественным, и идеологическим картинам мира, что побуждает думать о возможности общей теории катастроф.
  7.1. Предчувствия и образы
  Это не та смертность, которая как парный антитезис жизни циклически завершает ее. Катастрофа взламывает понятный цикл внезапным вмешательством, ошеломляет контрастом между моментностью потрясения и тотальностью разрушений. Конец света, землетрясение, революция, авария малопредвидимы, прогнозы часто не сбываются, причинные связи загадочны, трудности их рационализации восполняются воображением, предчувствием.
  В сознании катастрофы облекаются в образы. В простейших верованиях - это внешняя самопроизвольная сила (человеко- или животнообразная). Затем образы приобретают оценочный смысл, ставя свершившееся или даже званое бедствие в то или иное отношение с человеческими качествами. Тогда оно становится законом, который для рефлектирующего субъекта свидетельствует многое о его собственном бытии.
  Формирование этих образов особенно возбуждается распространением предчувствий грядущей катастрофы. Общество, десятилетиями пребывавшее в кризисе, еще большее ухудшение своего положения и не может воспринимать иначе. Конечно, появляется немало прогнозов с тем же вектором, хотя собственно научная атрибуция у них заметно подыгрывает тем же предчувствиям. Но массовые предчувствия такого рода имеют свою историческую значимость: они выражают настроение, точнее - настроенность народа на трагедию.
  К тому же подобная настроенность действительно усугубляет положение, усиливая фрустрацию, пассивность. Это более чем покорность беде, тут мазохистская реакция на нестерпимые проблемы времени. Суть проблем - в необходимости меняться самим. Эта самая тяжкая из перемен трудно осуществима без потрясений, как бы требует их.
  Поэтому в образах наступающей катастрофы просматривается оправдание ее, даже полезность для будущего.
  В массовом сознании нашего общества можно обнаружить следующие из упомянутых образов.
  Катастрофа как проклятье. Цепь исторических неудач воспринимается как воля рока, нависшего над этим местом, народом; мы оказались на линии столкновения двух цивилизаций, где ломаются лучшие намерения и судьбы. Все чаще повторяется мысль, что это судьба России такая - на своем примере показывать человечеству, как не надо жить, куда не надо идти. Отработка негодных вариантов развития и есть ее вклад в мировую историю.
  Катастрофа как возмездие. За что? За соблазн! Соблазниться простыми решениями сложнейших социальных проблем, наскоро перескочить через тяготы долгих этапов обучения и накопления культурного слоя труда и отношений - великий грех. Иногда такой образ осязается вполне эмпирически, хотя и в иных масштабах: чувство общей вины у жителей Ленинакана, которые сами в обход правил строили дома, обучали строителей в школах, воспитывали в семьях, принимали эти дома так, что они и погребли многих при землетрясении.
  Катастрофа как заговор. Субъективный источник бедствий с куда более конкретным обликом потаенного врага: коварный Запад, алчная бюрократия, расселившиеся между нами чужаки, кто-то еще... Огромная подъемная сила вопроса "Кому выгодно?!" придает небывалую энергию обычно мелким обидам, житейской зависти, темным социальным инстинктам. Но посредством этого же образа интепретируются и природные катастрофы: в декабре 1988 г. даже в просвещенных кругах армянского общества бытовало предположение, что землетрясение было устроено направленным подземным взрывом с тем, чтобы отвлечь людей от Карабахского конфликта.
  Катастрофа как испытание. Людям нужны великие потрясения, чтобы понять, что в их нравах и опыте выдержит и достойно укрепления и гордости, а что надо преодолеть в себе, и чего не хватает. История этим жестоким способом ведет свой отбор на выживание лучшего.
  Катастрофа как урок. Надо осмыслить ее причины и последствия для планов на будущее. Избавившись от прошлых заблуждений, найти способ избегания их дальше, как-то иначе построить сам механизм выбора образа жизни, целей и идеалов.
  Катастрофа как новые возможности. Катастрофа расчищает место для нового созидания. Напластования прошлого труда, овеществленного в неверных или устаревших материальных, организационных, социально-психологических формах, начинают господствовать над трудом "живым". Моментное разрушение их открывает путь новым идеям, инициативам, деятелям.
  Как видим, диапазон названных образов колеблется от ужаса до едва ли не приветствия. Сейчас невозможно оценить сферу и степень распространенности каждого из них, либо их сочетаний. Не получается распределить их и по каким-то объективно выделенным социальным носителям. Но они хорошо совпадают с границами так называемых групп сознания, - тем структурным компонентом общества, который складывается не столько по объективным признакам (класс, профессия, образование, возраст и т.п.), сколько по ценностным, мотивационным признакам. Испуганные переменами неудачники-почвенники - на одной стороне, и социально активный элемент общества, ищущий самореализации, - на другой. Злорадствующие беглецы и самоотверженные реформаторы. Разнообразие таких групп довольно велико, границы их подвижны, переменчивы в зависимости от преобладания тенденций. В переломные этапы жизни общества их соотношение очень значимо. Чем именно?
  По-видимому, в переходные этапы своего развития общество вырабатывает некие исторические предчувствия. Это не прогнозы. По крайней мере не только они. Самопроизвольно возникает опережающая рефлексия, интуитивно-ценностно переживающая близкие перемены.
  Авторы сборника "Вехи" и "Песни о Буревестнике", конечно с разным отношением, говорят о надвигающейся на Россию катастрофе. По объективным признакам они из общего слоя, хотя из различных кругов общения, и противоположного менталитета. Если одни ближе к первым из приведенных выше образов, то другой - к последнему из них. Показательно ли, что после революции они в чем-то поменялись местами в отношении к происшедшему? Печальное, но признание, даже склонность к сотрудничеству с новым режимом у бывших "веховцев"; гнев и обличения в горьковских "Несвоевременных мыслях". Нужно много сопоставлений с похожими событиями, чтобы понять, имеет ли структура и динамика такой позиционности какой-либо эвристический смысл.
  7.2. Поиск понятия, опыт типологии
  Феномен катастрофы стал притягательным для разных сфер общественного сознания. В научном мышлении эта тема оказалась наиболее развита в геологии и математике.
  Теория природных катастроф была основана Жоржем Кювье и с тех пор была развита во множестве частных направлений. Заявка же на построение общей теории катастроф была дана только математиками.
  Они опираются здесь на категорию равновесия. Достигаемая системой равновесная стационарность при некоторых условиях прерывается, система меняет один режим движения на другой посредством скачка. "Катастрофами называются скачкообразные изменения, возникающие в виде внезапного ответа системы на плавное изменение внешних условий"1. Такое бесстрастное и внеценностное определение понятия, вероятно, годится для предельной степени общности или для описания некоторых событий во Вселенной и на доисторической Земле. Интерес же к феномену потому и обострился, что сюда вовлечена человеческая составляющая. Более того, в этом интересе она оказывается центральной. А значит - нельзя миновать категорий потерь, ущерба, страданий.
  Поэтому в справочной литературе катастрофа чаще определяется как внезапное бедствие. В целом этого и достаточно. Уточним, что имеются в виду малая субъективная вероятность каждого конкретного случая и особый масштаб последствий. Ибо в повседневности, конечно, происходит множество отдельных трагедий и от болезней гибнет больше людей. Но именно непредвиденность, разовый и массовый характер потрясения отличают данный феномен.
  Итак, это аномальное событие в виде острейшей формы социальной патологии, вызывающее тотальный кризис, потрясение жизненных основ отдельных категорий населения, социальных институтов, общества в целом. Помимо гибели людей, она сопряжена с быстрой (от мгновенной до сравнительно затянутой) сменой образа жизни пораженных групп, с возникновением массовых стрессов и ростом отклоняющегося поведения, эскапизма и т.д. Одновременно происходит смещение в жизнедеятельности всего общества, человечества из-за мобилизации усилий и ресурсов для восполнения потерь.
  По тем же причинам и типологические признаки не могут, на мой взгляд, не отталкиваться от вовлеченности человека в подобное событие.
  По степени своей социальности, т.е. причинной вовлеченности общественных отношений в их возникновение, катастрофы можно распределить следующим образом:
  1) Природные. Разрушительные стихийные явления. Сюда попадают и внесоциальные катастрофы, например, - падение тунгусского метеорита; в тенденции таковых становится все меньше. Космические, ветровые, тектонические источники - обычно кратковременного или мгновенного действия (ураганы, цунами, землетрясения), другие - длительного (засухи, пожары в лесах).
  2) Экологические, т.е. социо-природные. В их основе лежит неадекватное антропогенное воздействие на природу, а через нее - на человека. По длительности они также могут быть разделены: глубокая деградация Арала и калмыцких степей если и обратимы, то через десятки лет, а известное отравление Десны или заводские выбросы в атмосферу сравнительно быстрее преодолеваются в случае принятия радикальных мер.
  3) Технические. Аварии в созданных человеком материальных системах (взрывы, крушения техники, пожары в помещениях, шахтах). Они относильно кратковременны.
  4) Социальные. Потери в составе населения и структуре общества. Среди причин - массовые насилия (гражданские, международные войны, широкомасштабные репрессии), ненасильственные - например, этнические катастрофы (ассимиляция какой-либо народности). Исторически те и другие были относительно длительными, хотя современные вооруженные конфликты все чаще становятся кратковременными (шестидневная война на Ближнем Востоке, Англо-Аргентинская война за Мальвинские острова) и без ядерного оружия.
  Приведенная группировка катастроф по характеру источников их возникновения, конечно, условна. Но все-таки позволяет нагляднее отличать, скажем, социальные катастрофы от социальных последствий иных катастроф (природных, технических, экологических). Северо-армянское землетрясение вызвало колоссальную гибель людей, но не непосредственно от толчков земной коры, а от обрушения зданий, вызванных этими толчками. Зданий, кстати, построенных самими людьми, на их средства, с их одобрения. Поэтому причинно-следственные зависимости в этой и многих подобных катастрофах требуют специального анализа. Но уже здесь видна целесообразность разделить первичные источники опасности (сотрясение земной коры) и вторичные источники опасности, непостредственно угрожающие жизни и здоровью людей (обрушения зданий). Произведенные обоими катастрофические эффекты автономны и связаны не однозначно. Подземный гул и толчки вызывают панику и стрессы, нарушают коммуникации, а разломы и провалы поверхности земли способны поглотить технику, строения, людей. Это неуправляемая, так сказать, составляющая катастрофы. Но падения высотных зданий на соседние, панельных и блочных конструкций - на жителей, покупателей, пациентов может произойти или нет в зависимости от качества труда. Последнее же имеет самостоятельное значение.
  Иначе говоря, землетрясение в принципе может остаться лишь природной катастрофой, даже если оно произошло под густо населенным районом и с высокой бальностью. Все остальное определяется рядом социальных факторов. Словом, вопрос не столько в том - "откуда засуха?", а сколько в том - "почему голод?".
  В социологической типологии катастроф важно различать их также и по качеству социального фактора, причинно обусловливающего их возникновение. Например, по степени субъективности этого фактора:
  а) Границы знания. Невозможность предсказания катастрофического события для современного уровня науки и технических стредств. Эти границы могут быть абсолютными, если иметь в виду возможности человечества в целом, и относительными - исходя из состояния таковых в нашей стране, регионе. Приоритетность целей народной безопасности в научно-технической и инновационной политике, отказ от самоизоляции общества - могут раздвинуть обе границы.
  б) Неадекватности в культуре. Нормы, ценности, традиции, усугубляющие катастрофический эффект первичных источников опасности: низкая трудовая мораль, низкая ценность человеческой жизни, социальная пассивность населения и т.п. Изменение подобных элементов культуры возможно с обновлением хозяйственного механизма, политического режима, идеологии.
  в) Просчеты. Случайные отклонения, ошибки в оценках ситуации, перспективы, методов достижения целей, в расчетах. Исторические (разгон Учредительного собрания в январе 1918 г.); политические (оценка вероятного времени нападения Германии на СССР); управленческие (размещение АЭС в густонаселенном или сейсмоопасном районе); инженерные (переоценка надежности, прочности конструкций, взрывоопасных сооружений). Предупреждение катастрофических просчетов возможно лишь отчасти через выработку чувства исторической осторожности, демократизации политических процессов, привития установки на избыточную надежность в хозяйственно-технической сфере.
  г) Преступления. Намеренное нанесение разрушительного ущерба обществу, некоторым категориям населения: разрушение основ их жизни (массовый голод на Украине в 30-х годах), геноцид (истребление нацистами евреев), диверсии (акции по нарушению жизненно важных технических систем). По-видимому, возрастание сложности техносферы делает человечество более уязвимым для катастроф подобного рода, хотя экономико-политическая взаимозависимость его снижает вероятность бедствий через политические, идеологические воздействия.
  Итак, возможно двухмерное изображение возникновения катастроф (табл. 13). Это спорно по мировоззренческим причинам, но наиболее верным можно считать следующее распределение степени опасности для человечества, исходящей от образуемых на этой таблице связок.
  Пересечение 1а - непознанные природные источники - обладает самой разрушительной силой уже хотя бы вследствие огромной зависимости земных событий от космических процессов. Причем, частота их возникновения и предсказуемость существенно меньше других, уязвимость же, беззащитность человечества по отношению к ним - максимальны. По мере излечения отношений внутри человечества природно-космические источники оставляют единственную возможность глобальной катастрофы, перед лицом которой вся добрая воля, все ресурсы мира беспомощны. Эсхатологическая тема нуждается в современном естественно-научном осмыслении.
  Пересечение 2б представляет собой значительную, но все более осознаваемую опасность, в какой-то степени уже поддающуюся ограничению. Попытки снижения ее связаны с глубокой ценностно-рациональной переориентацией человечества. Азарт прогресса, спринтерское планирование (на короткие и прямые дистанции), культ потребления и другие неадекватности в культуре индустриального общества через экологическую деградацию приводят к массовым заболеваниям, угрозе биологического перерождения человека. Эти органические пороки культуры чреваты экологическими последствиями больше, чем незнание, просчеты и даже преступления в этой сфере.
  Далее на этой диагонали в табл. 13 следует выделить опасность технических просчетов и соотношение трудовой культуры с надежностью технических конструкций и сооружений (пересечения 3б и 3в). В юридическом плане некоторые из подобных отклонений могут трактоваться и как преступления.
  Наконец, общецивилизационные процессы в мире позволяют считать опасность возникновения собственно социальных катастроф хотя и весьма реальной, но меньшей из ранее упомянутых. Причины их возникновения все чаще должны трактоваться как преступные намерения (пересечение 4г).
  Таблица 13.
  Типология катастроф
 
  Так что диагональ в таблице указывает на нарастание опасности налево наверх и снижение ее направо вниз.
  Соотнесем теперь с этой таблицей особенности Северо-Армянского землетрясения (обозначено Х). Роль абсолютных и относительных границ знания в этой катастрофе еще подлежит профессиональной оценке. Думается, технические источники бедствия "сработали" прежде всего по социо-культурным причинам и (в меньшей мере) - из-за инженерных и иных просчетов. Такие социальные факторы, как дефекты кризисного управления, также усугубили бедствие населения.
  Снова осмотрим "диагональ опасности" на таблице, начав с верхнего левого ее угла.
  Центральная проблема тут - диалектика непредвидимого и непредвиденного. Грань между обоими понятиями подвижна. Всегда будут пределы возможностей предвидения, но одна граница проходит по объективным, познавательным способностям любых социально-технических систем - пока вероятность эта неодолима. Другая же зависит от прогнозно-планирующей способности тех же систем в определенном социо-культурном погружении: трудовая мораль, ценность человеческой жизни, квалификация и оснащенность соответствующих служб.
  Землетрясение на севере Армении не могло быть предсказано из-за крайне низкого уровня технического обеспечения сейсмологических исследований. Но оно намного выше в других промышленно и социально развитых странах, передавших теперь туда свое оборудование. Между тем, по крайней мере одна из систем предупреждения землетрясений ВАН, разработанная и с успехом испытанная греческими учеными, предлагалась французским вулканологом Гаруном Тазиевым в 1987 году и нам, не вызвав, однако, внимания. У советских специалистов были собственные авангардные разработки, также не реализованные практически. Иначе говоря, то, что выглядело непредвидимым по отношению к состоянию "там и тогда", оказывается всего лишь непредвиденным в сопоставлении с почему-то упущенными возможностями.
  Показанное различие еще очевиднее на примере вторичных источников опасности. Рухнувшие здания, ставшие непосредственной причиной массовой гибели населения, - результат работы приемочных госкомиссий в сейсмоопасной зоне. Но почему они должны работать лучше строителей, а те - врачей, учителей, железнодорожников?.. Деловая культура, трудовая мораль нашего общества - опасны для него же во многих своих точках, катастрофичны в бесконечном разнообразии.
  За две недели до аварии в Чернобыле в газете "Социалистическая индустрия" была опубликована корреспонденция со строительства Ростовской АЭС2: термическая оболочка и основание реактора бетонировались по негодной арматуре. Будущее бедствие уже материализовано. За полгода выявлено более пятидесяти грубых нарушений проекта, технологии строительных работ, шесть раз шли на крайность - останавливали стройку. Но брак возобновлялся. Почему не срабатывал многоступенчатый контроль? Управление комплектации ведет входной контроль за качеством стройматериалов и конструкций, но прояви оно строгость - придется отвечать за порчу и повреждения материалов от неправильного складирования и транспортировки по их собственной вине. Проектировщики не решаются настаивать на соблюдении проекта потому, что строители тогда попрекнут их многими ошибками в чертежах, частых переделках проектов и в ходе строительства. А если заказчик - дирекция строящейся АЭС - не примет объект, ей напомнят о качестве выдаваемого оборудования, сроках его поставок... Все боятся встречной требовательности и покрывают пороки друг друга. Чернобыльская "мина" была заложена в домах Ленинакана, Спитака, Кировакана: легко крошащийся бетон, недосваренная арматура и т.п.
  Общественный порядок и деловая культура могут быть катастрофогенны сами по себе. И в этом смысле они не совмеcтимы с научно-техническим прогрессом.
  И все же предложенная выше типология среди всех источников бедствий в наиболее опасные выводит природные катастрофы. Для управления отсюда возникает вечная дилемма: распределение целей и ресурсов между сохранением и развитием общества одновременно.
  7.3. Экзистенциальный риск
  Одна из ограниченностей современных глобальных моделей и проектов развития человечества состоит в том, что связь явлений там замыкается пределами Земли. Между тем, планетарные процессы туго "завязаны" на космические. Природа едина: вселенская и земная, материальная и социальная.
  Космо-гео-социосистема едина, но гетерогенна. Ее составляющие возникали последовательно. И именно в этой последовательности возрастает их уязвимость.
  Катастрофичность - одно из сущностных свойств мироздания. Современная астрофизическая версия происхождения галактики предполагает взрыв, "разбегание" ее из сверхплотной точки. Она же допускает и возможность коллапса, т.е. обратного "схлопывания" вещества.
  Но уже вполне сопоставимы с человеческой историей такие явления космобиоритмики, как регулярные природные катаклизмы. Особая солнечная активность вызывает 400-летний цикл резких колебаний климата. На нашей территории в 1601-1603 гг. от вызванных этими колебаниями летне-осенних морозов трижды погибал урожай, что привело к массовой гибели людей. И теперь повтора следует ожидать около 1994 года (по О.Н.Яницкому).
  Кроме того, есть немало катаклизмов космического происхождения, регулярность которых пока не просматривается или вовсе отсутствует. В ХХ веке было два столкновения Земли с космическими телами сокрушительной силы: Тунгусский метеорит 1908 г. и Сихотэ-Алиньский метеоритный дождь 1947 г. Первый из них вполне мог, например, снести полностью Петербург, находившийся на его маршруте четырьмя часами ранее. Наводнения, цунами, ураганы, землетрясения, извержения вулканов - лишь локальные эквиваленты войн, истоки которых, однако, не контролируемы людьми. Что же касается источников глобальных бедствий, угрожающих физическому благополучию человечества из недр галактики, то эта опасность еще мало осмыслена, будучи, во-первых, вытесненной внутрипланетарными опасностями, а во-вторых, она пока мало доступна знанию.
  Видимо, изменения космо-земного магнетизма вызывают различные последствия в массовом поведении. Мутации, возбуждения социальной энергии как в творческом, так и в деструктивном направлениях. Есть, в частности, предположения именно об этих источниках вспышек преступности в ранее весьма спокойных странах (например, вспышки молодежного насилия в Англии и Финляндии). Нельзя исключить волны озлобления и вражды по той же причине в куда больших масштабах. Как известно, Л.И.Гумилев считает, что по крайней мере некоторые этнические и государственные катастрофы, как впрочем и расцвет народов и территорий, в прошлом происходили именно таким путем.
  Человеческое существование, уже в силу своей генетической связи с данной сферой обитания, подвержено постоянному риску разной степени, в том числе риску абсолютному. Исследования академика М.И.Будыко показали, что сама жизнь на Земле появилась вследствие уникального временного сочетания компонентов и состояния газово-температурной среды. Это сочетание может быть нарушено космическими изменениями в непредвидимые сроки.
  Иначе говоря, потенциальная амплитуда природных флуктуаций превышает жизнеспособность человека.
  Упомянутый риск характеризуется и тем, что это риск пассивный. Вынужденно пассивный, ибо противодействие угрозе может быть главным образом в режиме защиты и спасания.
  Пассивность риска есть следствие неравносильности взаимодействия двух рычагов: космо-гео и био-социо. Эти стороны вообще не образуют двухсторонней целостности. Ибо первая способна к выживанию без второй, но никак не наоборот. "Старшинство" первой или производность второй отдает односторонним господством, даже непартнерской униженностью. И это при том, что если "младшая" сторона хоть как-то субъектна по отношению к другой, то в естественном смысле последняя "слепа". Слепое превосходство и "равнодушие" неживой материи по отношению к жизни чревато смещениями в названном взаимодействии - вплоть до критических.
  Всякий негатив в обратном направлении, - переработка и порча человеком вещества природы, - не только ничтожен в таком контексте, но и проблематизируется обществом.
  Да и собственно видовое развитие человечества, имея какое-то начало, не обязательно бесконечно. Подобно онтогенезу с его рядом катастроф (болезни, неудачи), завершающемуся катастрофой абсолютной - биологический вид неизбежно подвергается сходным потрясениям, но включая ли также и конец? Вопрос не так уж абстрактен. Хорошо известно, что позывы к самоубийству возникают в индивидуальной жизни именно как средство решения проблем. Не те же ли проявления видовых инстинктов мы видим в навязчивой тяге человечества к войнам, к экологической агрессии? Какие-то ближние проблемы этим и в самом деле решаются. Абсурд обнаруживается лишь на уровне обобщения. Но уже на следующей фазе рефлексии снова напрашивается причинная связь...
  Закономерное отчуждение продуктов деятельности человека, их противостояние ему - в самих основах существования человека. Техника аварийна. Города стрессогенны. Границы конфликтны. Экономика кризисна. Внутреннее неравновесие и автоколебание социума постоянно порождают бедствия.
  Равновесие эволюционных систем не может быть непрерывным, бесконечно плавное развитие любого целого невозможно. Когда-то наступает перерыв постепенности.
  Таким образом, экзистенциальный риск, катастрофичность человеческого существования сводится к таким факторам, как:
  - случайность естественного возникновения жизни, по крайней мере в ее биологическом и человеческом вариантах;
  - чрезвычайность как сущностная черта жизни;
  - предопределенность существования жизни колебаниями в земной и внешней природе.
  7.4. Патология помощи
  Катастрофа стихийна. Она вызывает мощные реакции в пораженной зоне и извне ее. На линии "зона - внешний мир" складывается напряженнейшее переплетение противоречий, вызванных сильным чувством и здравым смыслом. Нередкое следствие - самоотчуждение помощи, обращение ее в противоположность. Землетрясение в Северной Армении многое показало в этом отношении.
  Но сначала - об особой социальной структуре зоны как объекта помощи. Там складываются следующие группы.
  Пораженные группы населения, т.е. выжившие, но пострадавшие от травм, психологического потрясения, потери имущества, - стали получать помощь почти сразу же. Основным поставщиком ее были, так сказать, "активисты первого часа": жители, не пострадавшие сами, командировочные и местные жители, преодолевшие оцепенение от собственных потерь. Затем группы помощи стали быстро пополняться за счет прибывающих в зону родственников из других мест.
  В социально-демографической структуре населения зоны катастрофа такого рода вызывает следующие резкие перемены (если судить по данному землетрясению). Во-первых, среди погибших непропорционально много школьных возрастных когорт. Кроме того, некоторые из местных жителей обратили внимание на повышенный удельный вес интеллигенции среди жертв, поскольку в последние годы она чаще поселялась в новые высокоэтажные здания. И еще - массовая эвакуация не только детей, но и почти всех желающих. Усиливается и самостоятельная эмиграция. Как ожидается, процент их возврата в оставленные поселения окажется существенно ниже 100%. К сожалению, упущена возможность опроса об отношении к безвозвратной миграции в эвакопунктах, на выездах из городов.
  Особо проблемными в такой обстановке оказываются социально слабые группы. Они образуются лицами, не оправившимися от потрясения, потерявшими опорных членов семей, на иждивении которых были, отличавшихся и ранее социальной пассивностью. Состояние аномии отчуждает их от и без того скудного пайка, они бедствуют больше других.
  В зону поступают группы спасания: специфические (спелеологи, горноспасатели и т.д.), неспецифические (медики, крановщики с техникой и т.д.), группы поддержки (снабженцы, эвакуационный пункт и т.д.) руководство и аппарат кризисного штаба, работники прессы, исследователи.
  Важным фактором резкого изменения социальной структуры населения в зоне становится быстрый рост численности восстановительных групп: прибывающих со всей страны работников строительных специальностей со своими службами инфраструктуры. Их направляют все союзные и автономные республики, хозяйственные министерства. Их палатки заполняют скверы и парки, в пригородах они ставят времянки. Трудности быта, ротация состава, высокий объем потребления прибывающими в зону продовольствия, промтоваров, большие этно-социальные различия с традиционно однонациональным местным населением и т.д., - все это делает отношения "приезжие - коренные группы" в той или иной степени проблемными, что заслуживает специального исследования.
  Теперь - об отношении "зона - внешний мир". Из патологических проявлений здесь прежде всего необходимо упомянуть "вал помощи". По отношению к техническим средствам это выразилось в закупорке коммуникаций ненужными механизмами (например, маломощными кранами), которые своей массой очень затрудняли продвижение к центру событий остро необходимой техники, специальных команд. К примеру, полностью экипированный отряд спасателей из Удмуртии с автономным обеспечением по этой причине добирался до зоны 12 дней, и не успел уже никого спасти.
  Отсюда и другая форма патологии помощи - опоздание, то есть стремительное превращение ее в бесполезную и даже в свою противоположность, помеху - обусловлена потерей времени на мобилизацию и доставку групп спасания (специфических и неспецифических). При таких катастрофах действует зависимость: рост потерь времени в арифметической прогрессии приводит к росту потерь жизней в геометрической прогрессии. Тем не менее, задержки вызываются не только упомянутым валом, но и распорядительной негибкостью.
  Если в обобщенном, опосредованном варианте в отношения помощи вступают макрогруппы (поселенческие, организационные, национальные и т.д.), чаще всего анонимные, то в полевом варианте, при непосредственном распределении ее, в прямой контакт вступают малые помогающие и потребляющие группы (индивиды). Отсюда и специфика трудностей.
  Важнейшая из них - организация непосредственной раздачи (об этом уже говорилось). Усугубление социальной несправедливости здесь неизбежно, поскольку распределение по критериям равномерности и остроты потребности - исключено.
  Весьма сложным выглядит в этом контексте и довольно широкое, едва ли не тотальное, использование бесплатности как принципа распределительной политики в кризисных ситуациях. Бесплатность лишает потребление избирательности и естественной меры. Диспропорции в объемах "охвата" нередко бывают на грани нелепости. Чрезмерные разовые запасы хлеба, в том числе и ценных местных сортов, вскоре обнаруживают себя почти целыми буханками или караваями на тротуарах и у костров.
  Один из самых уязвимых участков работы кризисного штаба с населением - оповещение его о местах и правилах получения прибывающих продуктов и одежды. Листовки об этом нередко раздаются руководителям организаций для распространения и плохо доходят до неорганизованного населения. В целом, отношение "штаб - население" развито преимущественно сверху вниз, реакция жителей на действия властей не изучается. Не предусмотрено и чрезвычайной службы по социальным вопросам.
  В связи с этим следует особо отметить отсутствие в структуре отношений помощи одного важнейшего компонента.
  Вероятно, не все функции опеки пострадавшего населения способно выполнять государство. В социально развитом обществе естественным образом складываются благотворительные, религиозные, потребительские и культурные движения, быстро заполняющие щели в мерах по социальному обеспечению, предпринимаемых вообще и особенно в таких случаях официальными органами. Поиск социально слабых групп, утешение, забота о немощных и подобное этому - ближе природе самодеятельных объединений. Речь идет не только о милосердии. Необходимо организовать взаимопомощь, контроль за распределением продуктов, одежды и палаток, сформулировать требования к власти по корректировке действий, затрагивающих интересы отдельных групп населения и т.д., словом, наладить чрезвычайное самоуправление в кварталах и микрорайонах - везде, где надо сплотиться для выживания.
  Наконец, в отношениях помощи есть свой этический элемент.
  Помощь не должна рассчитывать на благодарность. Сострадание и отклик есть потребность помогающего. Так и в обычных условиях. В кризисных же - группы помощи должны быть готовы к претензиям в свой адрес по части скорости и способов их действий, содержания и объема вклада в усилия по облегчению тягот пораженных групп населения.
  Дальше. У прибывших в зону бедствия после первых гнетущих впечатлений от увиденного и рассказанного довольно быстро наступает некоторое привыкание к смерти, меняется отношение к ней. Похороны без ритуалов, повсеместно гробы (даже у пунктов питания), много детских (пожалуй, единственный предмет, который завезли в явном избытке); жители, ожидающие разборки завалов на своих жилищах, стали приспосабливать гробы под скамейки и емкости для сбора доставаемых пожитков. Вероятно, и у них происходят такие смещения. В этой атмосфере девальвации человеческой жизни, предельной близости ее антипода, возникает негласная оправданность, приемлемость технократизма и бездушия в управлении, снижение порога чувствительности к страданиям.
  7.5. Стрессовые решения
  Вероятно, можно утверждать, что чувствительность общества к катастрофам усиливается. Растет ценность жизни, повышается ее содержательность, качество, сокращается прирост населения: потери становятся ощутимее. Появляются и новые возможности предохранения от гибели и разрушений, спасания пострадавших и восстановления.
  Страх перед природными катастрофами институционализируется в международном масштабе : в Секретариате ООН создан Специализированный отдел по координации чрезвычайной помощи, а 90-е годы объявлены Десятилетием ООН по уменьшению риска стихийных бедствий. В правительстве России создана Комиссия по чрезвычайным ситуациям, есть теперь и Всероссийская ассоциация спасателей.
  Однако, высота порога чувствительности сильно колеблется. Она, конечно, резко снижается сразу после очередных землетрясений, аварий и т.п. Каждое из них вызывает массовый подъем внимания, протестов, начинаний, заверений. С последующим спадом. В промежутке, как известно, - пренебрежение опасностью, массовые уклонения от учений. Но постепенно нарастает отвращение к рискованным производствам (атомному, химическому и др). Поэтому теперь появился новый раздражающий фактор: строительство подобных предприятий. Все более значимым становится явление массовых фобий : радиофобия, сейсмофобия, химиофобия и др.
  Тут мы подходим к очень важной особенности, характеризующей управленческую ситуацию вокруг катастроф: абсурдность выбора решений.
  Начать с такой дилеммы: стоимость сохранительных мер вполне сопоставима с расходами на дальнейшую потребительскую экспансию. Одно за счет другого?
  И еще не все дилеммы приняты к рассмотрению. Скажем, будет ли производство автомобилей сверяться когда-нибудь с тем, сколько человеческих жизней (аварии, загазованность) приходится отдать за каждую новую сотню? Такая постановка вопроса логично вытекает из нынешней ситуации с экологией городов, но она совершенно невыносима для нашего управленческого мышления, она довольно чужда и для массового сознания. Самосохранение отступает перед потреблением.
  Реакции населения на прогнозы катастроф способны парализовать управление в критических ситуациях вследствие своей ажиотажности. При том, что власти очень настойчивы в своих требованиях, например, к сейсмопрогнозам, последние имеют довольно малую подтверждаемость. А меры по защите населения и имущества весьма дорогостоящи. Когда американские геофизики предсказали сильное землетрясение в Перу, то правительство этой страны мобилизовало огромные ресурсы, провело широкомасштабные мероприятия по предотвращению человеческих и материальных потерь. Страна, и без того слабая, буквально надорвалась от напрасного перенапряжения, ибо прогноз не подтвердился.
  С другой стороны, оправданные прогнозы нередко возбуждают панику с большими деструктивными последствиями. Сокрытие подобных сведений или удержание их в узком кругу руководителей невозможно, просачивающаяся оттуда информация обрастает неконтролируемыми слухами и ведет к хаосу. Но и открытое оглашение прогнозов чревато взрывной реакцией, ущерб от которой может быть сравним с потерями от самого землетрясения.
  Абсурдность кризисного управления еще больше заметна на стадии самого бедствия.
  Мародерство - одна из острых проблем как природных, так и промышленных или социальных катастроф. Это хорошо известно по описаниям событий после Чернобыля, Спитакского землетрясения, да и почти во всех других подобных случаях. Органы власти, конечно, преследуют грабителей. Но в первые часы, как и потом, неопределенно долго, спасатели не имеют налаженного обслуживания и единственный способ получить питание в разрушенном городе - вскрыть ближайшие магазины или брошенные квартиры. В таких действиях мне признавались многие жители Ленинакана и их приехавшие на помощь родственники.
  Процесс распределения помощи "по рукам" в зоне бедствия полон жестоких инверсий. Если в пострадавшие кварталы въезжает один или несколько подъемных кранов, способных приподнять или сдвинуть бетонные плиты, под которыми - еще живые люди, то можно представить, какая борьба и какими средствами вспыхивает за каждый из них между родственниками погребенных. Похожее происходит и вокруг машин с продовольствием, одеждой, гробами, медикаментами, вокруг немногих дееспособных врачей. Совершенно невероятно обеспечить снабжение техникой, спасателями и прочим сразу и массированно. Первая же помощь с неизбежностью в чем то усугубляет страдания. Рациональные управленческие решения здесь пока не найдены.
  Можно ли технологизировать подобные процессы? Неизвестно. Социология катастроф у нас еще не сложилась, и за рубежом она пока не вышла из исследовательской стадии - к разработкам. Какие-то новшества и продвижения в этом направлении, как правило, возникают эмпирически и потом оформляются концептуально3.
  Примером таковых может послужить принцип, который я бы предложил назвать "несуверенитет катастроф". Он проявился и по поводу землетрясения в Спитаке, когда де-факто была принята норма: любая катастрофа такой силы - проблема всего человечества. Зона бедствия как бы приобрела экстерриториальность с открытым и немедленным доступом любой зарубежной помощи. Именно на такой способ действий и рассчитаны такие, например, организации, как "Международный корпус спасания", с центром в г. Марлоу, Британия, - некоммерческое, добровольное объединение пожарных, спелеологов, врачей и других, готовых немедленно отправиться в любое место на Земле.
  Но, конечно, необходимо разрабатывать социальные технологии по подготовке властей, организаций и жителей к предсказуемым потрясениям, а также по выходу из них с учетом социальных, психологических, правовых и экономических аспектов.
 
 раздел III
  К чему мы движемся?
 cубъекты и тенденции изменений
  Глава 8. Новый облик субъектов социальной активности
  8.1. Субъекты социальной активности и социальная структура кризисного общества
  Рассматривая "измерение" общества: "к чему мы стремимся?" необходимо прежде всего раскрыть скобки традиционного и привычного "мы", интерпретировать его социологически, а это значит перевести на язык социальной структуры и субъектов социального действия. И тогда сразу же обнаруживается, что "мы" не есть некое единое, монолитное, однородное образование ("мы" - советский народ), а глубоко противоречивый, неоднородный, стратифицированный и даже антагонистический континуум, состоящий из классов, слоев с несовпадающими, а зачастую полярными друг другу, ценностно-нормативными системами, нравственными принципами, политическими и экономическими интересами.
  Те глубинные изменения, которые в настоящее время происходят в социальной структуре, можно кратко определить как переход:
  - от бессубъективности тоталитарного общества - к полисубъектности гражданского общества;
  - от сословно-иерархической - к классовой структуре;
  - от "класса в себе" к "классу для себя".
  Два взаимосвязанных и дополняющих качества характеризуют социальную структуру тоталитаризма: а) аморфность и бессубъективность; б) жесткая структурированность и иерархизированность. На первое качество обращают внимание Б.А.Грушин1 и Ю.Н.Давыдов2. Для тоталитаризма и тоталитарной бюрократии общество должно быть превращено в аморфный, абсолютно пластичный материал, а таким идеальным материалом оказывается люмпен - человек без корней, не имеющий ничего за душой, главное орудие всеобщей нивелировки и уравниловки, ударная сила социальной энтропии2.
  Исключительно точно и образно анализирует феномен аморфности М. Мамардашвили в своей последней работе "Мысль под запретом". Он сопоставляет гражданское общество европейского образца, которое начало складываться в XIV веке и члены которого жили сложной, дифференцированной жизнью, образуя чрезвычайно сложное переплетение нитей в социальной ткани. "У нас же социальная ткань упрощена до предела и общественная жизнь редуцирована дальше некуда: общество гомогенно, как может быть гомогенна магма. Эта магма не имеет никакой структуры, она расплывчата и податлива - достаточно легкого толчка... В обществе нет структур, между которыми были бы перегородки - а только они могли бы послужить неким буфером, тормозом на пути такого рода воздействия.. Рыхлое тело поддается мгновенно, проницаемо насквозь, ... ибо лишенное структуры и дифференции, оно рыхло и дрябло"3.
  Соглашаясь с мыслью М.Мамардашвили и других авторов об аморфности (магматичности) тоталитарного общества, хотелось бы уточнить вопрос о его структурированности. Всякое общество, даже самое архаичное, имеет свою социальную структуру и иначе не может функционировать; суть заключается в природе самой этой структурированности - вертикальной или горизонтальной. В первом случае общество строится по военно-командному образцу и не имеет автономных и самоуправляющихся структур, независимых от унитарного центра. Во втором случае общество такие структуры имеет и они-то, по мысли М.Мамардашвили, и образуют "перегородки", зоны свободной самодеятельности и независимой мысли. Тогда социальная ткань его действительно состоит из "клеточек", связанных между собой, но имеющих самостоятельные, особые и не тождественные функции.
  Тоталитарное общество аморфно, бессубъективно, но не бесструктурно. Стержнем его является "вертикаль" государственной собственности, вертикаль внеэкономического принуждения и редистрибуции на базе монопольно-государственной собственности, а стало быть и огромная социальная иерархия, которая образуется вокруг этой вертикали на основе властных отношений. Если в современном классовом обществе "собственность есть власть", то в тоталитарном - "власть есть собственность", доступ к власти открывает путь к фактическому владению и произвольному распределению огромной общественной собственности. Такое положение вещей роднит и сближает тоталитарное общество с архаическими ступенями цивилизации - с азиатским способом производства, с рабством и крепостничеством. Но "рефеодализация" советского общества не могла не изменить его социальной структуры, не могла не повернуть ее вспять от социально-классовой к сословно-иерархической структуре, типичной для традиционного общества.
  Во-первых, в советском обществе первоначально уничтожаются политические условия для существования экономических классов - их право на самостоятельность в любой сфере общественной жизни, на горизонтальные связи между собой и саморегуляцию. Принцип "продразверстки" наносит величайший удар по демократическим правам и свободам, ограбляет и пожизненно закрепощает миллионную массу производителей.
  Во-вторых, в советском обществе перестают действовать экономические источники классообразования - прибыль, рента, заработная плата, они заменяются статусной рентой - зримым и незримым доходом от места в социальной иерархии, системе редистрибуции. Наконец, уничтожаются идейные, нравственные и культурные условия, отчуждается историческое сознание и самосознание классов. Все заменяет собою "унылая суздальская мазня "серым по серому"" казенно-официальной идеологии.
  Отчуждение от власти, затем экономическое, нравственное и социокультурное отчуждение рассмотрены Н.И.Лапиным как слои или стадии процесса отчуждения общества от социального развития4. Исторически неизбежным результатом этих процессов отчуждения явилась регенерация, возрождение сословной иерархии в том обществе, которое призывало и претендовало покончить с любыми социальными иерархиями.
  Маяковский в конце 20-х годов с горестным недоумением восклицает: "Мы глядим, уныло ахая, как растет от ихней братии архиразиерархия, издевательство над демократией!"
  "Ихняя братия" возродила сословия в стране, которая только в феврале 1917 г. отменила сословность. Это были сословия новой, политической, идеологической, хозяйственной и иной "элиты", это были сословия бесправных и отчужденных от власти и собственности рабочих, крестьян, интеллигенции.
  Экономической опорой этой сословности или несословности были: такое разделение труда, где гипертрофированная индустрия подавила аграрную сферу и сферу услуг, материальное производство - духовное, а военное производство - любое гражданское; такой институт собственности, где единственным субъектом являются высшие сословия; такой институт заработной платы, который распределяет не "по труду", а "по власти", является превращенной формой присвоения прибавочной стоимости и сверхэксплуатации; такие институты власти, которые делают группу и личность не субъектом политической деятельности, а объектом политического насилия и подавления, шестеренками и винтиками огромного тоталитарного механизма. Таким образом, вся экономическая и политическая сфера, все основные социальные институты были подогнаны под одну колодку, и ею оказалось величайшее социальное рабство, в котором когда-либо пребывал человек.
  Социальная структура включает в себя не только планы функциональный (связь форм социальной деятельности) и организационный (связь субъектов социальной деятельности), но и структуру самого социального действия, мотивационный механизм взаимодействия между безличным (институты и сферы) и личным (группы и личность) элементами социальной структуры. Мотивационный механизм или элементы социального действия - это цели и средства, мотивы и стимулы, нормы и образцы, программы и подпрограммы5. Тоталитаризм формирует в массовом масштабе три основных элемента социального действия: во-первых, бесприкословное повиновение системе, во-вторых, безудержное иждивенчество у нее и социальный инфантилизм, в-третьих, люмпенизированное сознание всеобщей уравнительности, пренебрежение к духовным и нравственным ценностям и чисто глупостной национальной кичливости "самым передовым обществом в мире". За семьдесят лет были сформированы те экономические, политические, идейные и нравственные устои, на которых покоилась неосословность и социальным "резюме" которых она являлась.
  Неосословность воспроизводила известные родовые черты всякой сословности - систему привилегий, кастовость, корпоративность, барьеры и градации, эндогенность, знаковый характер поведения и психологии6. Вместе с тем: а) привилегии не были наследственными, но обеспечивали место под солнцем для потомства элиты; б) права и обязанности не фиксировались, но были неписанными правилами аппаратной игры; в) никакие "кодексы чести" не регулировали поведение высших сословий, за исключением "морального кодекса строителя коммунизма", предписанного ими для низших сословий; г) существовал "лифт мобильности" из низших сословий в высшие - партийно-комсомольский, затем военный, хозяйственный, научный и т.д.; д) существовали социальные перемещения, как единственный тип горизонтальных связей (из крестьян - в рабочие и интеллигенцию, из рабочих - в интеллигенцию). Перемещения с обратной направленностью были крайне редки.
  Важнейшим признаком неосословности является то, что она была оборотной стороной аморфности и бессубъективности общества. Парадокс тоталитаризма состоит в том, что субъект в нем находится не внутри гражданского общества, а выносится за скобки общества, становится над ним. Аналогичные процессы происходили в традиционных обществах восточного типа. А.И.Фурсов справедливо отмечает: "По сути, это самоотчуждение общества и вынесение субъекта за его рамки в виде мирового закона (дао, карма) или зооморфных богов"7. В тоталитарном обществе за скобки выносятся либо "раса" (тысячелетний азиатский рейх), либо "класс" (закон мировой пролетарской революции, мировой закон перехода от капитализма к коммунизму), за скобки выносится синкретическое образование - единство партия-государство-общество (тоталитарный синдром), как единосущная Троица или Верховное Божество.
  Внутри же самого общества появляется социальный носитель этой божественной троицы, безошибочный оракул и провозвестник ее велений, блюститель чистоты и незапятнанности духа и буквы мирового закона. Слияние реальных партий и государства в единое образование "партия-государство" рождает единственного реального субъекта социальной активности в этом обществе - его высшие сословия - политическую, идеологическую, военную и хозяйственную элиту. Все остальные сословия - а это подавляющее большинство общества - бессубъективны. Но и с субъективностью правящих сословий дело обстоит не лучшим образом. Они живут в мистифицированном и мифологизированном мире. Для того, чтобы сохранить реальную власть и собственность, они должны все больше и больше подчинять, насиловать, искажать действительность, втискивать ее в искусственные схемы. Иными словами, они не являются субъектами рационального действия, а субъектами иррациональной (по М.Веберу - магической и аффективной) деятельности. Общество вновь возвращается к бессубъективности своих первоначальных стадий.
  В условиях тоталитаризма социальная структура приобретает моноцентрический характер (слияние социальных институтов), моносубъективность (подмена субъектов гражданского общества единственным субъектом партией-государством) и монизм структуры социального действия (единственная и обязательная для всех ценностно-нормативная система). Как отмечают Т.И.Заславская и Р.В.Рывкина8, социальная структура такого рода играет тормозящую роль по отношению к экономике, она не стимулирует труд, не поддерживает инновационный процесс, она не совместима с научно-техническим прогрессом и информационной революцией.
  Тоталитарное общество нежизнеспособно в период перехода к новому, более высокому типу цивилизации. Оно может существовать относительно долго, но не бесконечно долго. Первые симптомы кризиса обозначаются уже в 1953-56 гг., а период полураспада занимает еще 35 лет.
  Какой же хотя бы гипотетически является сегодня социальная структура общества? Прежде всего, она неизмеримо более сложна, чем формула социальных примитивистов - два класса плюс прослойка. Далее, она определяется не только традиционными экономическими критериями, но и политическими, нравственными, социокультурными. Последние (неэкономические) критерии в революционные эпохи выступают на первый план, начинают доминировать и играть ведущую роль в процессе классообразования. Здесь нет ничего еретического по отношению к научной социологии: Макс Вебер весьма убедительно проанализировал этот феномен в своей "Протестантской этике". Говоря еще более точно, класс не есть только и всецело экономическое явление, дифференцируемое по содержанию и характеру труда, как много лет пыталась доказать наша социология. Класс есть явление социальное, поэтому он может дифференцироваться и по политическим, и по социокультурным признакам, и по ценностным ориентирам, установкам и предпочтениям. Социология до сего времени имела дело с сословием рабочих, разделенным на многочисленные профессиональные цеха; с сословием крестьян, якобы свободным, на деле закрепощенным; с сословной интеллигенцией, якобы сближающейся с остальными классами, а на деле скудеющей материально и духовно, обездоленной и бесправной, лишенной свободного слова и мысли, но в то же время представляющей особую корпорацию, которую искусно противопоставляли рабочим и крестьянам.
  Процессы, протекающие в 80-90 гг. в крупных социальных группах общества, можно назвать процессами политической и экономической поляризации и маргинализации общества.
  Социальная структура страны представляет собой модель с двумя полюсами - старой и новой элитой, между которыми, как в магнитном силовом поле распределяются консервативные и демократические слои бывшей тоталитарной Империи. Каждое из бывших сословий постепенно становится субъектом социального действия. Происходит процесс, давно известный как превращение "класса в себе" в "класс для себя". Исторический парадокс заключается в том, что этот процесс происходит с рабочим классом почти 75 лет после того, как он был торжественно провозглашен и возведен в ранг господствующего класса. В действительности, Его Величество рабочий класс только поднимается к борьбе за свои права - ибо он был лишен права на борьбу, он вновь обретает свое достоинство, свою организованность, свою солидарность и самостоятельность, так как все это у него было отнято в "царстве рабочих и крестьян". Аналогичные процессы происходят в крестьянстве, интеллигенции и других слоях.
  Как же понять, представить, измерить эту политическую и нравственную поляризацию социальной структуры, ее стратификационный раскол по вертикали и горизонтали в каждой социальной группе?
  8.2. Идеально-типический подход к проблеме
  Для того, чтобы раскрыть новый облик субъектов социального действия, наиболее целесообразен, на наш взгляд, идеально-типический подход. Согласно М.Веберу идеальный тип не есть непосредственное отражение действительности, но некоторая мыслительная конструкция, некоторая "утопия", с которой сравнивают и сопоставляют действительность, некоторая "гипотеза гипотез", расхождение или совпадение которой с действительностью позволяет выявить причинные связи процесса развития9.
  Введем понятие "социальный тип", под которым будем понимать отношение социальной группы к социальному институту. Тогда это отношение представляет либо принятие (тип консерватора), либо отрицание (тип прогрессиста) старых социальных институтов, либо принятие существующих экономических и отрицание политических, либо принятие политических и отрицание экономических институтов (маргиальные типы слева и справа). Поскольку любая крупная переломная эпоха связана с изменением общественной формы социальных институтов и иерархии социальных групп - постольку эти социальные типы (особенно прогрессист и консерватор) являются устойчивыми и повторяющимися, но каждый раз новыми по своему социальному содержанию. В переломные эпохи социальные типы выражают и отражают социальные изменения и процессы существенно более контрастно и определенно, нежели сами социальные группы (типы якобинца, жирондиста, термидорианца и роялиста в 1789г., типы революционного демократа, либерала и "ретрограда" в 1861 г., левого коммуниста, правого и левого "учредиловца" и монархиста в 1917 г. и т.д.).
  Гипотетически, в основание типологии можно положить бесконечное множество переменных и тем самым получить бесконечное множество квадрантов. Но такого рода абсолютный релятивизм ведет социологию в дурную бесконечность. Если мы вводим критерий социальной значимости, то по нему отбираются немногие, но наиболее существенные переменные (экономические: разделение труда, собственность, зарплата; политические: демократические права и свободы, государство, партии; образовательные: квалификация и т.д.).
  Еще до осуществления исследования "Наши ценности сегодня" был проведен анализ имеющихся в литературе социальных типологий (А.В.Захарова, Б.З.Докторова, Л.Бызова, Ю.Л.Левады, Л.А.Гордона).
  Все рассмотренные типологии имеют общие основания: экономическую ось от минимума к максимуму свободы экономической деятельности (от равенства к неравенству) и политическую ось от минимума к максимуму свободы политической деятельности (от тоталитаризма к демократии). Пересечение этих осей дает следующие типы:
  (1) минимум экономической свободы тип эгалитариста
  максимум политической свободы
  (2) максимум экономической свободы тип прогрессиста
  максимум политической свободы
  (3) максимум экономической свободы тип консумиста
  минимум политической свободы
  (4) минимум экономической свободы тип консерватора
  минимум политической свободы
  Эти типы образуют следующий квадрант (рис. 4)
  Исторически - "эгалитарист" (пролетарско-якобинский революционный уравнитель) и "консумист" (производительно-потребительский деятельный тип) - более ранние социальные типы, нежели современные "прогрессист" и "консерватор" (они складываются еще на рубеже XIX и XX вв.). После 1917 г. эти типы подверглись "расщеплению" и трансформации. Современный консерватор "вышел" из эгалитариста и формально сохраняет эгалитаристское сознание, органически соединенное с авторитаризмом. Современный прогрессист также "вышел" из эгалитариста, но представляет его отрицание - он порывает с экономической уравниловкой и деспотией и устремляется к свободе как политической, так и экономической.
 
  Рис. 4. Социально-исторические типы.
  8.3. Построение квадранта социально-исторических типов
  Отбор переменных для квадранта происходил экспериментальным путем. По правилам факторного анализа из 11 политических переменных были выбраны три, связанные в единый фактор: демократические права, демократические свободы, процент поддерживающих все демократические права и свободы. Из 10 экономических переменных связались в единый фактор тоже три: равентство доходов, неравенство доходов, свобода экономической деятельности.
  Таким образом, квадрант представляет отношение социальных групп к свободе политической деятельности (от минимума к максимуму) и к свободе экономической деятельности (от минимума к максимуму). Индикаторами этих отношений являются переменные: а) свобода слова, свобода организаций, право на эмиграцию и поддержка всех демократических свобод; б) должна или не должна быть разница в доходах и большая свобода экономической деятельности (см. табл. 14).
  Таблица 14.
  Основной квадрант (в %% от числа опрошенных)
  Авторитаризм Умеренн. Демократизм Итого
 (%) Эгалитаризм Консерватор 18,2
 8,2 Эгалитарист 8,9
 35,3 Умеренн. 8,2 4,1 10,0 22,3 Либерализм Консумист
 10,6
 8,6 Прогрессист 22,7
 41,9 Итого (%) 37,0 20,9 41,6 99,5 Пропорции квадранта несколько варьируют при анализе (в пределах 1%), но основная масса консерваторов - до 18%, прогрессистов - 22%, эгалитаристов - 8%, консумистов - 10%. Фактически - это "ядро" групп, т.к. к ним примыкает до 8-10% промежуточных, не попадающих в анализ. Вместе с тем, простое разделение всего массива на 4 группы дало бы гораздо менее интересные результаты: группы стали бы примерно равными (до 25%) и существенно менее контрастными.
  Всего дальнейший анализ охватывает 4 основные группы (60% респондентов) и маргиальную (40%), данные по которой не являются контрастными, а совпадают практически с общим распределением.
  Применение кластерного анализа позволило бы охватить все 100% опрошенных, но это дает менее четкую, неконтрастную характеристику типов, консерватор и прогрессист сжимаются до 15%, эгалитарист увеличивается до 30%, консумист (темное сознание) до 40%. В дальнейшем будут изложены результаты факторного анализа.
  Социальные типы не существуют вне и независимо от реальных социальных групп (классовых, профессиональных, территориальных и т.д.). Они существуют только в составе этих групп, в процессе их функционирования и развития, как определенные социальные качества, которыми обладает часть (большая или меньшая) каждой конкретной социальной группы. И наоборот, социальные типы обладают интегрирующим свойством и наделяют совокупными характеристиками представителей конкретных социальных групп.
  Эгалитарист как тип распространен преимущественно среди рабочих и части интеллигенции, он, как правило, потомственный житель среднего и крупного города, его основная возрастная группа 25-34 года, он достаточно образован.
  Прогрессист как тип охватывает 40% рабочих и интеллигенции (при общем удельном весе этого типа в 22%), более всего концентрируется в среднем и крупном городе, имеет большой возрастной диапазон (25-55 лет), наиболее высокую квалификацию (в частности, по законченному высшему образованияю).
  Консерватор как тип наиболее распространен в крестьянстве, это прежде всего (на 50%) житель деревни и села, его возрастной диапазон - от 40 лет и старше, его образовательный ценз, как правило, низок.
  Консумист - наиболее неопределенный тип, который характерен для 20% рабочих, 15% крестьян, 15% интеллигенции, обитает в селе, рабочем поселке, малом городе, возраст - 30 лет и старше, образовательный ценз противоречив: у части очень низок, у другой - очень высок.
  Мы получили некоторые "локальные" характеристики социальных типов - их распространенность в макрокосме социальных групп. Каждая социальная группа является реальным носителем всех социальных типов - но в разных пропорциях, в разных соотношениях. Социальные типы выступают определенными "узлами связи" между и внутри социальных групп и одновременно средствами их дифференциации - внутренней и внешней.
  8.4. Экономические и политические ориентиры: типология и оценка настоящего
  В наше время происходит дезинтеграция старых социальных институтов и формирование новых. Исследование показывает устойчивую ориентацию одних социальных типов на демократический и цивилизованный выбор, других - на старые общественные формы.
  Так, доля прогрессистов, выбирающих рыночную экономику, в три раза выше, а выбирающих плановую экономику в три раза ниже, чем у консерваторов. Демократическую форму правления выбирают в 2,5 больше прогрессистов, строгий правительственный контроль - в 2,5 больше консерваторов. Со свободой выхода союзных республик из состава СССР было согласно в 4 раза больше прогрессистов и не согласно вдвое больше консерваторов. Треть прогрессистов не согласны с формой федерации и около 60% из них уже в 1990 г. были согласны с конфедерацией суверенных государств (у консерваторов соответственно 6 и 16%).
  Линия размежевания по формам собственности в июне 1990 г. пролегла между консерватором и эгалитаристом (более склонными к государственной собственности), с одной стороны, и прогрессистом и консумистом (более склонным к переходу части государственной в частную собственность), с другой.
  Таким образом, по ключевым вопросам нашего настоящего социальные типы дают такую же дифференцированную и поляризованную картину, что и историческая ретроспектива. Перед нами разные, контрастные по своим основным экономическим и политическим "основниям" ("потребностям, интересам, ценностям", если употреблять последовательность этих понятий, предложенную А.Г.Здравомысловым)10 социальные типы людей.
  8.5. Исторические ориентиры: типология и оценка прошлого
  В соответствии с классической веберовской традицией социолог должен выяснить отношение субъекта к трем временным векторам: прошлому, настоящему и будущему.
  Историческими ориентирами послереволюционной эпохи являются отмена нэпа, коллективизация, массовые репрессии, культ вождя, драконовская дисциплина, жесткое детальное планирование, уравнение доходов и другие "феномены", весьма прочно связанные c тоталитаризмом, как общей системой, и тотальным отчуждением, как социальным механизмом этой системы.
  Сами по себе эти "феномены" не составляют ценностей (т.е. норм сознания и поведения), но отношение к ним - их одобрение или неодобрение - производится с позиций определенной ценностно-нормативной системы, принимающей или отрицающей тоталитаризм - либо полностью, либо частично. Ценностно-нормативные системы вырабатываются семьей, всем индивидуальным и социальным опытом личности. Благодаря повторяемости и совпадению этих условий возникают одноименные ценностно-нормативные системы, массовые социальные типы, которые интегрируют индивидов в группы социального сознания, одинаково оценивающие те или иные исторические события и факты.
  Предложенная нами типология позволяла предположить, что прогрессист будет осуждать в нашем прошлом все антигуманное, антидемократическое и антилиберальное (сковывающее свободу экономической и политической деятельности). В противоположность этому консерватор должен будет защищать любую действительность, сколь бы "неразумной" и исторически тупиковой она не была. Конкретные данные показывают, что по этому пути идет большая часть, но не все прогрессисты, большая часть, но не все консерваторы (в силу того, что факторный анализ не выявил и не мог выявить идеально "чистых" типов, дающих только положительный или отрицательный ответ).
  Контрасты исторического сознания прогрессиста и консерватора весьма значительны. (Их фиксирует табл. 15 в приложении).
  Индекс согласия или несогласия прогрессиста с оценкой исторических фактов и суждений расходится от 1,5-2 до 4-5 раз с позицией консерватора. Это четко прослеживается по всему диапазону событий: от политики репрессий до религиозной политики. Глубокий демократизм, определяющий социальный тип прогрессиста, решительно отверг тоталитарное насилие: по отношению к личности, экономике, религии и т.д.
  Существенно отметить, что индексы эгалитариста и консумиста также расходятся с консерватором, но никогда (по согласию или несогласию) не превышают прогрессиста. Можно сделать вывод, что историческое сознание (оценка практики тоталитаризма) резко поляризована у основных типов и более сглажена у маргиальных. Важно также отметить, что эти маргиальные типы по отрицанию тоталитарного насилия ближе к прогрессисту, чем консерватору.
  8.6. Социально-исторические типы и ценностные макропозиции
  Анализ ценностей, проведенный по 44 альтернативам, выявил наиболее сильную описательную роль первых четырех факторов (приложение, табл. 16).
  Фактор 1. "Повседневный гуманизм"
  11 сильных интегрирующих ценностей и 4 отрицания дифференцирующих ценностей. Этот фактор идет по нарастающей у прогрессиста и косумиста, по убывающей - у консерватора и эгалитариста.
  Фактор 2. "Эгоистический эгалитаризм"
  6 сильных дифференцирующих ценностей индивидуалисти-ческого или эгоистического порядка. Этот фактор идет по нарастающей у консерватора и эгалитариста и по убывющей - у прогрессиста и консумиста.
  Фактор 3. "Патриотический конфоризм"
  4 сильных интегрирующих ценности и 7 отрицаний дифференцирующих ценностей. Этот фактор нарастает у консерватора и консумиста и убывает у прогрессиста и эгалитариста.
  Фактор 4. "Социализированная предприимчивость"
  4 сильных дифференцирующих ценности деятельного порядка. Этот фактор (как и фактор 1) нарастает у прогрессиста и консумиста и довольно равномерно (по 1/3) распределен у консерватора и эгалитариста.
  В таблице 17 (приложение) сделана попытка выявить удельный вес интегрирующих и дифференцирующих ценностей у социальных типов. Анализ показывает:
  а) Интегрирующие ценности, как правило, преобладают над дифференцирующими у прогрессиста и консумиста, дифференцирующие у консерватора и эгалитариста.
  б) При этом у прогрессиста гуманистические ценности явно преобладают над конформистскими, а деятельные дифференцирующие - над эгоистическими.
  в) У консерватора конформистские ценности преобладают над гуманистическими, а эгоистические - над деятельными дифференцирующими.
  г) Аналогичная картина у консумиста по дифференцирующим ценностям, но преобладают конформистские интегрирующие.
  д) Эгалитарист дает некоторое преобладание гуманистических интегрирующих и эгоистических дифференцирующих.
  8.7. Методологическое значение социальной типологии
  Совокупность всех ступеней тотального отчуждения выше определена как самоотчуждение общества от развития11. Логично предположить, что снятие тотального отчуждения или хотя бы некоторых его ступеней означает начало действительного социального развития и у его истоков лежит феномен современных социальных типов.
  Можно предложить два определения социальных типов: а) отношение социальных групп к институтам, б) актуализация социальных групп. Они не противоречат, а дополняют друг друга. Актуализация включает и отношение, и сознание, и самосознание.
  В переломные периоды социальный тип может: а) включать в себя несколько социальных групп (интегративная функция) и б) расчленить по векторам одну социальную группу (дифференцирующая функция).
  Социальный тип а) более точно, контрастно, выпукло и наглядно индицирует социальный процесс в переломные эпохи, нежели "сведение" к социальным группам; б) вместе с тем, социальные группы уже пришли в движение, но еще не выразили и не осознали себя. Это выражение и осознание происходит через социальные типы.
  Социальные типы (как показывают эмпирические данные) более тесно связаны с ценностно-нормативными системами (общечеловеческими или корпоративными нормами поведения). Можно также предположить, что они более непосредственно, нежели социальные группы, связаны с психологическими типами (более ригидными или более лабильными, конформными и неконформными и т.д.).
  Социальные типы представляют собой двойственный феномен - они есть некоторый конечный результат большого социального процесса и одновременно исток нового социального процесса, исток социальных движений, в ходе и в результате которых будут преобразовываться и социальные институты, и сами социальные группы.
  Из течения или водоворота социальных движений, благодаря интегративно-дифференцирующей функции социальных типов все классовые и демографические группы общества выходят новыми, они приобретают новое качество.
  Что же такое социальные типы как не качества социального целого? При этом такие качества, которые (как и всякие качества) не существуют отдельно от социальных групп, а распределены в них, но при этом распределены каждый раз по новому, в иной пропорции для каждой социальной группы.
  Социальные группы - это конкретные части социального целого, из которых оно слагается.
  Социальные типы - это состояние социального целого, те качества, которые оно приобрело в данный период, те отношения, которые сложились между личным и безличным элементами этого целого и которые получили актуализацию и осознание именно в социальных типах.
  Таким образом, социальные типы - более абстрактное и интегративное состояние социального целого, но не менее реальное, чем образующие его части - социальные группы.
  И, наконец, социальные типы есть одновременно группы особого рода, а именно: группы социального сознания. Некогда мы хорошо заучили, что конкретные социальные группы продуцируют и собственное сознание - национальное, профессиональное, культурное и т.д., которое в конечном счете "сводится" к классовому, и в этом суть научной социологии. Но классы и классовое сознание - это только часть общества и только частное сознание. Более общее по отношению к классовому сознанию представляют социальные типы - это еще не все общественное сознание в целом, но его наиболее крупные фрагменты. Именно они осуществляют межклассовые взаимодействия, интегрируя или дифференцируя сознание рабочего и интеллигента прогрессистского толка или крестьянина и рабочего консервативного толка.
  Классовая и любая социальная группа выступает "материальным носителем" социального типа, в то время как сам социальный тип выступает способом ее актуализации, идеальным выражением ее взаимодействия (притяжения или отталкивания) с другой социальной группой или частью собственной группы.
  Если социальная группа дана непосредственно в своих эмпирических проявлениях (жизнедеятельности), то социальный тип, представляющий группу социального сознания, выявляется только через отношения между социальными группами и институтами, он сокрыт от глаз, как каждое качество II порядка, как каждое сложное общественное отношение и состояние социального целого.
  8.8. Социальные типы и цивилизационный процесс
  Социальные типы, как уже отмечалось, являются, как правило, детищем переломных или переходных эпох, периодов ускорения процесса социальной эволюции. Генезис социальных типов тесно связан с общецивилизационным процессом и его особыми стадиями. Как уже было показано в главе 1 настоящей книги, можно выделить два крупных типа цивилизации: традиционный и современный. В конце XX в. начинают обозначаться черты третьего, более высокого и устойчивого типа цивилизации - постсовременного, ноосферного и антропогенного12.
  В рамках Великой социальной эволюции эти огромные переходные периоды могут рассматриваться как социальные революции, ведущие от одного качественного состояния общества к принципиально иному и каждая из таких революций есть сложная цепь общественных прогрессов и регрессов, мирных реформаций и насильственных переворотов. То насильническое общество XX в., которое именуется "тоталитарным", есть, с точки зрения цивилизационного процесса, не что иное, как движение вспять, поворот от техногенного типа цивилизации к традиционному. Здесь социальная революция превращается в инволюцию.
  "Прошедшего житья подлейшие черты" тоталитарного общества представляли собой возрождение натурального хозяйства в масштабе страны, точнее превращение ее в огромный "феод", насильственно изолированный от мирового рынка; разрушение рыночного хозяйства и подмена экономических отношений политическим насилием и бюрократической редистрибуцией; тотальную (предельную) форму отчуждения, как синтез внеэкономического и экономического принуждения; сословно-кастовое строение общества (партийная и хозяйственная номенклатурная аристократия, светские идеологические попы, элитарная часть науки и культуры против огромной "плебейской" массы рабочих, крестьян, интеллигенции), абсолютное всевластие военно-бюрократического "левиафана" партии-государства; разрушение основ гражданского общества, его десубъективизация; анабиоз или прямое физическое уничтожение субъектов социального действия; свертывание социального пространства как для "низов", так и для "верхов", соответственно, массовая деинтеллектуализация и обескультуривание общества в целом; возрождение мифологических традиций и иррациональных сакрализованных культов (вождя, класса, партии и т.д.); социально-биологическая регуляция возвращается здесь к биосоциальной, когда к противникам "класса" и "расы" испытывают зоологическую ненависть и уничтожают их до "седьмого колена"; общая направленность на воспроизводство без каких-либо крупных социальных перемен всего "имперского", унитарного, казарменного пространства, отсюда до известной степени устойчивый (точнее "застойный") характер этого цивилизационного мутанта, симбиоза высшей военной техники с социальной архаикой - азиатского производства (государственное рабство), античного рабства (принудительный труд), крепостничества (закабаление крестьян), наемного рабства (неэквивалентный обмен физического и умственного труда). Тоталитарное общество следует рассматривать как "шаг вперед" (технический базис) и "два шага назад" (экономический базис и политико-идеологическая надстройка) в общем движении от традиционной к техногенной цивилизации и как серьезнейший симптом всеобщего кризиса самой техногенной цивилизации (наряду с мировыми войнами, распадом колониальных империй и обострением глобальных проблем).
  В фокусе этого общецивилизованного кризиса находится современное гражданское общество. Было бы неверным считать гражданское общество "вечной категорией, присущей всем временам и народам". Социальная структура - неизменный атрибут любого общества, каким бы примитивным оно ни было. Гражданское общество - продукт цивилизации на определенном (высоком) этапе ее развития. Поэтому отождествление понятий "социальная структура" и "гражданское общество" - неправомерно. К такого рода толкованиям приводит догматическое прочтение некоторых страниц "Немецкой идеологии", в то время как сам Маркс в конце 50-х годов фактически пересмотрел былое понимание гражданского общества и (вслед за Гегелем) датирует его новым временем. "Гражданское общество" выступает как пространство самодеятельности и саморазвития личности и отдельных социальных групп. Если в традиционном обществе личность была поглощена "естественными связями" (родом, семьей, классом), соответственно, несвободна, несамостоятельна , десубъективна, то, по мысли Маркса, в XVIII веке "гражданское общество" сделало гигантские шаги на пути к своей зрелости: Лишь в XVIII веке, в "гражданском обществе", различные формы общественной связи выступают по отношению к отдельной личности просто как средство для ее частных целей, как внешняя необходимость.
  Можно с достаточным основанием утверждать, что рассмотренные выше социально-исторические типы есть именно типы сознания и поведения современного гражданского общества и в своей классической форме впервые предстали в эпоху Великой французской революции. Здесь они определяются своей позицией по отношению к "старому режиму", абсолютистским институтам, сословности и личной зависимости человека от человека. Примерно эти же социальные переменные лежат в основе типов сознания эпохи реформ в России 60-х гг. прошлого века, когда начинает (с опозданием и отрывом от Западной Европы) складываться гражданское общество. После Октября 1917 г. его формирование вначале затормаживается, а затем (когда основные цели демократической революции остаются нереализованными) "гражданское общество" распадается в СССР "всерьез и надолго". Гражданский мир (атрибут этого общества) сменяется перманентной гражданской войной партии-государства против неугодных классов, неугодных народов, неугодных конфессий, неугодной науки и культуры. Основное разделение социальных типов складывается вокруг элитарного сознания (правящая верхушка), конформистского сознания (экзальтированное большинство, отчужденное от исторических реалий и информации), несчастного сознания (социальных изгоев и париев) и нонконформистского сознания (людей с той или иной степенью полноты понявших антисоциальную и бесчеловечную природу тоталитарного строя).
  Примерно с середины 80-х гг. начинается все более ускоряющаяся перегруппировка социального сознания и образования новых социальных типов.
  Социальные типы отражают те устойчивые тенденции или состояния социальной системы, которые были выработаны исторически, десятилетиями социального развития и которые также не исчезнут в одночасье.
  Историческая устойчивость и длительность существования социальных типов объясняется их связью с историческими формами отчуждения.
  Консерватор как социальный тип является прямым порождением тотальной формы отчуждения, ориентирован на нее, оправдывает ее, хранит о ней ностальгические воспоминания и способен быть социальной опорой реванша за эту форму "старого режима".
  Эгалитарист ориентирован прежде всего против вещной формы отчуждения и авторитаризма. Эта ориентация делает его двойственной, маргиальной фигурой - он может быть сторонником реваншистских сил, выступающих за восстановление тотального отчуждения, вместе с тем он может быть и сторонником прогрессивных сил, выступающих против тоталитаризма. Отсюда его колебания по ключевым вопросам.
  Консумист ориентирован против тотальной формы отчуждения и эгалитаризма, но, вместе с тем, он склонен принять вещную форму отчуждения и авторитаризм. Это также двойственная, противоречивая, маргинальная фигура.
  Прогрессист как социальный тип наиболее последовательно выступает против тотального отчуждения и авторитаризма, за свободу экономической и политической деятельности. Но и эта позиция, в своей сути, двойственна и противоречива: часть прогрессистов может пойти только по линии реставрации частной собственности, рыночных отношений, тем самым - вещной формы отчуждения. Другая часть прогрессистов может пойти по линии наиболее последовательного демократизма и социальной эмансипации, против всех и всяческих форм отчуждения, за более органичное соединение демократического и социалистического процессов, за соединение ничем не урезанных прав и свобод с социальной защитой условий труда и снижением социальной иерархичности и антагоничности общества.
  Появление этой линии, этой тенденции, этой модификации прогрессиста будет свидетельством того, что тяжкий, мучительный, трагический урок тотального отчуждения не прошел бесследно, а усвоен и учтен нашим обществом.
 
 
  Приложение
  Таблица 15
  Историческое сознание основных социальных типов13консерватора и прогрессиста
  1. Репрессии - преступление Индекс согласия в полтора
  перед человечеством раза выше
 

<< Пред.           стр. 4 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу