<< Пред.           стр. 3 (из 7)           След. >>

Список литературы по разделу

  Экспорт "ичкерийской революции" в Дагестан в августе-сентябре 1999 г. и российский "ответ" открыли новый "военный период" чеченского кризиса. Говорить о том, что силовая акция принесла жителям Чечни и сопредельных территорий избавление от крайностей "мирной жизни", было бы неверно. Тем не менее, очевидно, что теракты и гибель военнослужащих и мирных жителей не есть особенности исключительно "второй чеченской кампании". Подобные эксцессы характерны для любой войны (силовой операции). Сводки МВД РФ свидетельствуют, что после сентября 1999 г. улучшилась криминальная обстановка в соседних с Чечней Дагестане и Ставрополье, уменьшились набеги новых абреков и случаи похищения людей. В Чечне прекратились массовые этнические чистки по отношению к иноэтничному населению. Единственной опасностью для себя русские жители Наурского и Шелковского районов Чечни видят повторение Хасавюртовских соглашений и уход федеральных войск [47]. Постепенно происходит инкорпорирование пророссийски настроенной чеченской элиты в состав российской, а всей республики в состав РФ. Это мнение разделяют не только российские военные, чиновники администрации Президента РФ и сотрудники российского агитпропа - Росинформцентра, но и этнические чеченцы, пытающиеся вырвать свою республику из "крепких объятий" политических экстремистов и террористов. По словам Ахмара Завагева, представителя Чечни в Совете Федерации РФ, "для большинства населения республики сделано немало. Но где сообщения о том, что прошлой осенью проведен посев озимых культур на площади более 120 тысяч гектар, а нынешней весной начался посев яровых культур ? Люди вкалывают на полях от темна до темна до седьмого пота, а по телевидению- все тот же ходульный образ "злого чечена"...Да, взрывы гремят. Но их природа совершено другая. Это взрывы бессилия, организованные отчаявшимися одиночками и агонизирующими мелкими группами- осколками некогда довольно сильной бандитской системы, правившей бал в Чечне посягавшей на другие регионы Северного Кавказа. Ныне с ней покончено благодаря решительным действиям федерального Центра, не давшего бандитизму расползтись на сопредельные территории" [48]. Опасность ухода российских войск и предоставления Чечне новой "независимости" видит и нынешний глава республики Ахмад Кадыров : "Бандитов, которые проводят взрывы и обстрелы, мы чеченцы зачастую скрываем. А значит, ключ к миру находится в руках самого чеченского народа. Но народ боится в полный голос сказать свое веское слово. И на это есть определенные причины. Во-первых, люди остерегаются того, что войска быстро выйдут из Чечни, как это было уже в прошлую кампанию, а жители останутся один на один с теми, кто воюет против федералов" [49]. В октябре 2000 г. Коллегия Верховного суда РФ приняла решение о возобновлении деятельности судов в Чечне. Таким образом, Чечня постепенно втягивается в общероссийское правое пространство, преодолевая наследие шариатской системы, к слову сказать, противоречившей не только российскому, но и ичкерийскому законодательству! [50] Как видим, понятия "война" и "мир" применительно к ситуации в Чечне требуют серьезных дополнений и уточнений. Говорить об этих категориях как об отвлеченных "идеальных типах" невозможно. Необходимо четко определить, о каком мире и какой войне идет речь. Слова "мир" и "война" на Кавказе требуют эпитетов. Очевидно, что для России и ее граждан (независимо от этнической и религиозной принадлежности) "ичкерийский мир" во сто крат хуже "российской войны", которая завершится миром, но уже на российских условиях.
  Но насколько правомерно говорить о "войне до победного конца" для государства, аттестующего себя в качестве демократического и федеративного ? Если понимать под демократией "кабаковщину", то действительно, любая попытка реализации силового сценария" в отношении Чечни выглядят антидемократичной и античеловечной. Если же считать демократией строгое следование законам государства, а не "законам гор", то военная операция по сохранению государственной целостности России и подавлению террористического очага оправдана [51]. Требования "прекратить войну" в "мятежной республике" являются антилиберальными а антидемократическими по своей сути, так как прекращение силовой операции означает укоренение традиционалистской политико-правовой культуры, которую невозможно тихо и спокойно переждать и изжить правозащитными увещеваниями. Этика кровной мести и похищения людей по определению не может найти консенсус с этикой уступок и взаимных компромиссов. Уход России из Чечни после Хасавюрта ни на йоту не продвинул Чечню к демократии и либерализму. Подписавшая Хасавюртовский соглашения ичкерийская сторона обязывалась прекратить огонь, а также "любые войсковые операции, атаки и все виды спецопераций ;
  - захват, блокирование населенных пунктов, военных объектов и дорог ;
  - террористические и диверсионные акты ;
  нападения на транспортные средства, колонны, военные и гражданские объекты ;
  минирование коммуникаций ;
  похищение, захват заложников, убийство военнослужащих и гражданских лиц" [52].
  О том, насколько независимая Ичкерия следовал духу и букве Хасавюрта мы уже писали выше.
  Не поможет разрешению "чеченского вопроса" и политика, основанная на принципе "не мира, не войны". Именно такой вариант выхода из "чеченского тупика" предложил Борис Немцов. Суть его плана такова: необходимо построить границу с Чечней, укомплектовав личный состав пограничной охраны военнослужащими - контрактниками, разделить Чечню на горную и равнинную, инкорпорировав последнюю в состав РФ. Автор подобной идеи, аттестуя себя как либерала, поборника правового государства и демократа, умалчивает о такой мелочи как Конституция. Признание Чечни (даже в усеченном "горном" виде) суверенным государством станет толчком ко второму изданию "парада суверенитетов". Строительство же границы протяженностью в 400 км. по самым скромным подсчетам обойдется в 400 млн. долл. США, а денежное довольствие пограничной "страже" составит около 100 млн. долл. США [53]. Даже если предположить, что проблема лишних 500 млн. долл. США легко разрешима для Российского правительства, то к чистой арифметике необходимо добавить соображения военного характера. Обустройство границы будет проходить в условиях постоянных набегов со стороны чеченских комбатантов, следовательно для нормальной работы военных инженеров, геодезистов и топографов необходимо будет содержать значительную вооруженную группировку. Надо будет смириться с тем, что вновь построенные пограничные сооружения будут разрушаться, а для их восстановления потребуются дополнительные ресурсы (и людские, и материальные). Для обустройства границы необходимо оборудовать приграничную зону, предварительно отселив жителей районов, прилегающих к новой границе во внутренние области России, заняться их обустройством. Где гарантии, что равнинная Чечня без горной ее части будет тихо и мирно инкорпорироваться в российское социально-экономическое и политическое пространство ? И самое главное, кто сказал, что строительство границы избавит российскую власть от нападений со стороны боевиков ? Французский опыт по строительству границы, подобной "немцовской" (т.н. линия Морриса между Алжиром и Тунисом) показал, что для сепаратистов это не является таким уж неодолимым препятствием.
  В Северо-Кавказском регионе формирование либеральных и демократических ценностей невозможно исключительно мирным путем. В моменты ослабления российского Левиафана (например, в 1917-1920 годах) на Кавказе процесс обретения свободы всегда проходил в условиях традиционалистского взрыва, не оставлявшего шанса для скорейшего торжества свободы. Блестящую иллюстрацию складывания кавказского "особого пути" дает информация сводки политканцелярии штаба Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России в годы гражданской войны А.И.Деникина: "Родственные связи и боязнь кровной мести, по обычаям строго соблюдаемым туземцами, делают дагестанца плохим администратором, связывая его по рукам и ногам. Вследствие этого масса уголовных преступлений остаются нераскрытыми. Среди самих туземцев раздаются голоса, что пока административная власть будет принадлежать им, трудно ожидать порядка и правильной жизни в крае. По их мнению, необходимо, чтобы административные должности замещались русскими" [54]. Если не знать, что цитируемый текст датируется 1919 годом, практически каждое приведенное выше слово в большей или меньшей степени применимо к характеристике этнополитической ситуации в независимой Ичкерии. Не зря и в 2000-2001 гг. целый ряд чеченских общественных деятелей высказывается за доминирование русских во властных структурах республики и "руководящую роль" Москвы. В ноябре 2000 г. Малик Сайдулаев высказался за целесообразность введения в республике "прямого президентского правления с руководителем на уровне вице-премьера" и воссоздания жесткую властную вертикаль [55]. В июне 2001 г. Ибрагим Ясуев ( на тот момент и.о.мэра Грозного) выдвинул тезис, что "руководить городом (Грозным - С.М.) русский...Чеченец не может сегодня стабилизировать обстановку в городе по той простой причине, что не может критиковать военных" [56].
  Оговоримся сразу. Автор данной статьи вовсе не принадлежит к поклонникам пресловутой "русской идеи". Речь идет вовсе не о тотальной русификации и возрождении на Кавказе имперских порядков. Очевидно другое. Общество и государство, претендующие на создание гражданского правового порядка, не могут себе позволить такой роскоши, как "культ этничности", диктат "голоса крови" в общественно-политической жизни. Реализация либерального принципа равенства всех перед законом предполагает подчинение Конституции и российскому (шире говоря государственному) законодательству, а не тотальную зависимость чиновников, депутатов, руководителей местного самоуправления от родства и кумовства. Укоренение кровнородственной политической культуры ослабляет не только государство, но и в не меньшей степени либеральные принципы. Считающие же этатизм главной опасностью для свободы в России противники "чеченской войны" явно недооценили традиционалистскую угрозу защищаемым ими ценностям, не учли тот факт, что институционально сильное государство (не важно под каким флагом выступающее), подавляющее традиционалистские политико-правовые представления, выполняло и выполняет сейчас объективно либеральную роль, даже не подозревая об этом. Государство, "выстраивая" политические структуры в Чечне, выравнивает их перед российским законом, что является важнейшей предпосылкой для зарождения ростков не кровнородственного, локального, а общегосударственного сознания. В конце концов, либерализм и демократическое сознание возникают не на основе тейпов и кланов, кровной мести и семейной вражды, а в недрах государства. Без государства (не как "большого брата", а как "великой китайской стены" против анархии и хаоса). любая свобода оборачивается против самой себя.
  В начале нынешнего столетия у России есть два пути для выхода из "кавказского тупика" - вести "войну до победного конца" за торжество своих (и не только своих, но и общецивилизационных, а потому и кавказских) экономических, политических, культурных интересов, либо соглашаться на мир, сопровождающийся лихими налетами абреков, кровной местью и захватом заложников. История последнего десятилетия доказала, что скороспелый "мир", сопровождающийся уходом российской армии и администрации из Чечни, мира не приносит. Но где гарантия, что за очередным "миром" не последуют другие войны, куда более дорогостоящие и разрушительные, чем нынешняя ?
  Подведем итоги. Очередная попытка России осуществить модернизацию вызвала всплеск традиционализма и политической архаики. Ценности рыночной экономики, гражданского общества и правового государства были отвергнуты не только и не столько экс - секретарями комитетов КПСС различных уровней, сколько лидерами возникших под общедемократическими лозунгами движений за самоопределение, "возрождение" национальной культуры и искусства, возврат и "истокам и корням". Отказ руководства СССР и России от коммунистической идеологии и политическая либерализация вызвали масштабную переоценку ценностей. В регионах с устойчивой традиционалистской культурой (Северный Кавказ, Центральная Азия) разрыв с советским прошлым совпал с этнической, клановой, тейповой мобилизацией. Перестав быть homo soveticus-ами, бывшие подданные Советской империи занялись конструированием новой идентичности и обратились к поиску "Золотого века" за ответами на все актуальные вопросы современности. "Золотым веком" на Кавказе была эпоха "наездничества", борьбы тейпов и кланов, торжества "справедливой" кровной мести. Поэтому "самые, казалось бы невинные начинания, даже в сфере культурного возрождения, будь то реконструкция народных обычаев или восстановление исчезающих традиционных ремесел, совершенно неожиданно радикализируются и получают выход в сферу политической конфронтации, а то и военное противостояние. За рассуждениями о духовном возрождении (культурном или религиозном) оказывается потребность в региональной самостоятельности и обособлению определенных территорий" [57].
  Идейные поиски интеллигенции в национальных республиках встречали противодействие со стороны КПСС, видевшей в них угрозу своей идеологической и политической монополии. Следствием подобного противоборства стала неверная идентификация движений за "возврат к истокам" как движений демократических. Между тем традиционалистские искания республиканских оппозиционеров, несмотря на антикоммунистическую риторику, никакого отношения ни к либерализму, ни к демократическим ценностям ( в современном их понимании) не имели. Они начались как попытки придания своей этнической культуре статуса уникальной цивилизации, а своему этносу (тейпу, клану) - вершителя исторических судеб. Для этой цели были мобилизованы параисторики, предъявившие счет за грехи прошлого империи и соседним народам. После переписывания истории и войны памятников начался следующий этап- бросок движений за национальное "возрождение" к политической власти. Но наиболее радикальная и удачная попытка (для деятелей национального "освобождения") прорыва к политическому Олимпу имела место в Чечне. Успех сепаратистов именно в этой республике Северного Кавказа объясняется, прежде всего, двумя причинами - агрессивно- наступательным характером чеченского национального движения и неверной оценкой характера этого движения Москвой [58]. Рассматривая ОКЧН как антикоммунистическую организацию, а генерала Дудаева как диссидента, Москва проигнорировала традиционалистский вызов новой демократической государственности, а впоследствии неоднократно недооценивала силу этого вызова. Рассматривая коммунизм в качестве главной и единственной опасности развитию рыночной экономики и гражданского общества, российские руководители во многом способствовали превращению РФ в "сообщество регионов", в котором региональный руководитель самостоятельно и без демократических процедур выбирает образ правления и политический строй и экономическую доктрину. В независимой Чечне, решившей совершить "бросок назад" в свой "Золотой век", сложился такой политический режим как федерация полевых командиров (лидеров тейпов) и такая экономическая модель как возрожденное "наездничество". Функционирование подобных моделей возможно исключительно в условиях военных конфликтов и полномасштабных войн. "Переждать" "чеченский" политический и экономический вызов за возведенными границами и линиями и уговорить вождей "ичкерийской революции" за столом переговоров не нападать на сопредельные территории, не похищать людей и не обращать их в рабство невозможно. Без захватов заложников, контрабанды нефти и вторжений в соседние Дагестан, Ставрополье и Грузию независимость Ичкерии рухнет. Она держится только на этих факторах. Уход российских войск и чиновников из Чечни лишь усугубит крайности особого "горского пути".
  Малайзийский премьер Махатхир Мохаммед высказал мысль о том, что нерыночные вызовы рыночной экономике позволяют отвечать на них нерыночными методами. Перефразируя малайзийского премьера, можно выдвинуть тезис: недемократический традиционалистский вызов требует недемократических ответов, и отказываться от них означает одно - признать победу традиционализма и отказ от модернизации.
 
  Примечания:
 
  1. Anastasijevic D. Missing Man // Time.- 2002 - February, 18. - Р.27.
  2. "Чеченская" тема близка автору настоящей статьи не только как исследователю. В 1995-1998 гг. я работал специалистом отдела по национальным отношениям Администрации Ростовской области, принимал участие в деятельности областной комиссии по освобождению заложников (работники предприятий АО "Гермес-Юг", АО "Волгодонскстрой" и других, занимавшиеся "мирным восстановлением" Чечни). В 1996 г. участвовал в III - ем Конгрессе вайнахов России (среди прочих Конгресс обсуждал и проблему заложников- жителей Ростовской области) и исследовании по заказу Министерства по делам национальностей РФ "Анализ причин, динамики развития и перспектив урегулирования чеченского кризиса", для чего выезжал в Республику Ингушетия.
  3.Гайдар Е.Т. Новый курс? //Известия.- 1994.- 10 февраля.
  4. См. наши работы: Маркедонов С.М. Возможна ли либеральная политика на Кавказе // Русский журнал. http://www.russ.ru/politics/20001213.html ; Он же. Возможно ли гражданское общество на Кавказе? //Русский журнал. http: //www.russ.ru/ politics/polemics/20001225 marked.html ;
  5. С нашей точки зрения необходимо более подробное изложение хроники "ичкерийской революции" августа-ноября 1991 г., т.к. этот период современной чеченской истории изучен хуже всего. Для значительной части российских (но в особенности для европейских и американских политологов) новейшая история Чечни начинается в декабре 1994 г., а открывает ее "интервенция" российских федеральных войск в Чечню. При подобном подходе "за скобками" остается анализ причин и мотивов силовой операции вооруженных сил РФ.
  6. Куликов А.С.. Лембик С.А. Чеченский узел. Хроника вооруженного конфликта 1994-1996 гг., М., 2000. С. 29.
  7. "День бандитизма, терроризма и произвола". 10 лет назад началась новейшая чеченская история //Коммерсант-Daily.- 2001- 6 сентября.
  8. Чечено-Ингушетия подарила советским силовым структурам трех генералов. Джохар Дудаев - генерал авиации, Асламбек Аслаханов - депутат Госдумы РФ от Чечни, генерал МВД, Руслан Аушев- первый президент Республики Ингушетия, "общевойсковой" генерал. Интересно отметить, что Дудаев и Аушев участвовали в боевых действиях в Афганистане, воюя с частями афганских моджахедов- исламистов. Впоследствии оба героя афганской войны станут поборниками веры в Аллаха и пророка его Мухаммеда.
  9. Куликов А.С., Лембик С.А. Указ.соч. С. 26
  10. Там же.
  11. Марущенко В.В. Северный Кавказ. Трудный путь к миру. М., 2001. С. 75
  12. Цит. по : Сартр Ж.-П. Экзистенциализм-это гуманизм //Сумерки богов. М., 1990. С. 328-329.
  13. Гудков Л. А. Чеченская война и разваливающееся "мы". К антропологии "зрителя" чеченской войны //Неприкосновенный запас. - 2000.- № 5.
  14. В ходе данного социологического исследования опрошено 1600 человек из 83 населенных пунктов 31 региона России. Цит. по : "Если я признаюсь, обещали отпустить" //Коммерсант- власть.- 2000.- 19 сентября.
  15. В ходе данного исследования проведен представительный опрос 1600 жителей России. Статистическая погрешность подобных вопросов в пределах 4 % . Цит. по : Россияне о Чечне //Московская правда.- 2001.- 5 июля.
  16. Бунин И.М. В России- эпоха В.Путина //Полития.- 2001.- № 5 (декабрь).- С. 24.
  17. Цит. по :Россияне о Чечне //Московская правда.-2001.- 5 июля
  18. Цит. по Всероссийский чрезвычайный съезд в защиту прав человека. Доклады, выступления, обращения, заявления, резолюции, дискуссии ( фрагменты стенограмм), работа после съезда. М., 2001. С. 207.
  19. Розанова М.В. Кавказская пленница. Таковой, увязнув в Чечне, постепенно становится Россия //Независимая газета. - 2001.- 11 мая
  20. Кураев А. Как делают антисемитом. М., 1999.С. 19.
  21. Бьюкенен А. Сецессия. Право на отделение, права человека и территориальная целостность государства. М., 2001. Dunlop J.B. Russia confronts Chechnya. Cambridge University press. 1998 Lapidus G.W Contested Sovereignty : The Tragedy of Chechnya // International Secirity. 1998. Vol. 23. № 1. P. 5-49.
  Российская политика в Чечне рассматривается значительной частью европейских и американских политологов и общественных деятелей как препятствие для вхождения в "цивилизованное сообщество". "В либерально-демократических кругах Запада существует достаточно ясное понимание, что чеченская война отбрасывает Россию назад, задерживая ее модернизацию и ограничивая российские возможности участия в международной политике" (см. Заславский В. Русско-чеченский конфликт глазами Запада // Неприкосновенный запас.- 2001.- № 2). Некоторые коррективы в представления научного сообщества стран западной демократии о политике России в Чечне внесли трагические события 11 сентября 2001 г. Чего стоит "смена вех" в умонастроениях такого скептика в отношении российской политики как Кондолиза Райс. Однако и после событий 11 сентября слышны прежние оценки. Эксперт Центра по изучению конфликтов Королевской военной академии Сандхерст (Великобритания) Марк Э.Смит считает, что успех международной антитеррористической коалиции "зависит от поддержания общих стандартов в отношении прав человека и соблюдения международного права. С этой точки зрения, политика России в Чечне может оказаться серьезным препятствием к ее полноценному участию в коалиции" (см. Smith M. The Anti-Terrorist Coalition: Russia's New Opportunity? //Ab imperio- 2001.- № 4.- р.305
  В интервью "Известиям" Збигнев Бжезинский заявил: "Первые российские заявления по Чечне (после 11 сентября 2001 г - С.М.) создавали впечатление, что российское правительство хотело бы получить выгоду от начавшейся войны с террористами, чтобы заклеймить чеченцев как ярых террористов. Было ощущение, что Москва не намерена делать различия между умеренными деятелями и экстремистами в чеченском движении сопротивления" (см. Збигнев Бжезинский : С СССР мы бы не договорились о борьбе с терроризмом //Известия.- 2001.- 2 ноября.). Фрагмент интервью З.Бжезинского - еще одно доказательство использования формулировок- клише без их расшифровки или хотя бы детализации. Где критерий умеренности или радикализма лидеров чеченских сепаратистов? Кого конкретно З.Бжезинский мог бы охарактеризовать как умеренного лидера, а кого идентифицировать как экстремиста? Можно ли считать умеренным лидером Аслана Масхадова на том лишь основании, что он лично не участвовал в нападениях на Буденновск, Кизляр и Буйнакск?
  22. Бьюкенен А. Указ. соч. С. 8
  23. Lapidus G.W. Contested Sovereignty : The tragedy of Chechnya...P.p. 11-12
  24. Неопубликованный доклад Марка Э.Смита (эксперта Центра по изучению конфликтов Королевской военной академии Сандхерст, Великобритания) на международной конференции "Интеграция. Что означает для нас это понятие?" ( Волгоград, 2001, 6 - 9 июля). Автор выражает свою благодарность президенту Ассоциации "Евроконтакт" И.Н.Чернову за предоставленные материалы.
  25. Джилавян А. Анкара обвинила Москву в фашизме //Независимая газета.- 2000.- 27 июля.
  26. Чеченская трагедия. Кто виноват. М. : РИА "Новости". 1995, С. 81.
  27. Марущенко В.В. Указ.соч. С 75-76.
  28. Великая Н.Н., Дударев С.Л. Из истории русского населения Чечни //Россия на рубеже тысячелетий : итоги и проблемы развития. Армавир, 2000. С. 71-86 ; Голованова С.А. Государственная политика и казаки Терека : Исторические параллели //Северный Кавказ : геополитика, история, культура. М, Ставрополь, 2001. Ч.1. С. 258-262.
  "Исход" русского населения из Чечни еще не стал предметом комплексного научного исследования и в отечественной, и в зарубежной политологии и социологии. Приблизительное число беженцев из Чечни равняется 220 тыс. Согласно оценке премьер-министра правительства Чеченской республики Станислава Ильясова в столице Чечни Грозном осталось ( по данным на 19 апреля 2001 г.) 500 русских, в Наурском районе - 7-8 тысяч, в Шелковском районе - около пяти тысяч человек (см. Станислав Ильясов : В Грозном осталось 500 русских //Известия.- 2001.- 19 апреля). По оценке заместителя председателя комитета Госдумы РФ по международным делам Константина Косачева с 1991 по 1999 гг. в Чечне было убито 21 тысяча русских, не считая погибших во время боевых действий (т.е. в "мирные годы"), а также захвачено более 100 тысяч домов и квартир, принадлежащих нечеченцам (см. Косачев К. Чеченская дилемма. Свое слово должен сказать президент //Независимая газета. - 2001.- 3 апреля.
  29. Бондаренко М. Военные будни "мирных" районов Чечни. Русских в казачьих станицах почти не осталось //Независимая газета.- 2001.- 10 октября.
  30. Криштопа А.Е. Заметки на полях кризиса //Защита будущего. Кавказ в поисках мира. М., 2000. С. 186
  Миграция чеченского населения во внутренние области Российской Федерации - свидетельство того, что операция федерального центра против чеченских сепаратистов не носит этнической античеченской направленности. По различным оценкам, после начала наступления российских войск в сентябре-октябре 1999 г. треть чеченского населения ушла во внутренние области России. "Безусловно, они спасались от бомб и снарядов, но то, что люди не готовы защищать независимость Чечни "до последней капли крови", да и само направление их исхода в Россию, а не например, в Азербайджан или Грузию, поддерживающие (как и в годы 1-й смуты ХХ века) мятеж горцев, - знаменательно. Могли ли абхазы во время войны с Грузией в 1992 году бежать, спасая свою жизнь в Грузию, а армяне из Карабаха- в Азербайджан? Такое и помыслить несообразно, а чеченцы уходят, и уходят в Россию" (см. Зубов А.Б. Политическое будущее Кавказа: опыт ретроспективно-сравнительного анализа // Знамя. - 2000.- №4.- С. 169.)
  31.Марущенко В.В. Указ.соч. С. 76.
  32.Бьюкенен А. Указ.соч. С. 8-10. ; Lapidus G.W. Contested Sovereignty : The tragedy of Chechnya... P.p 11-13.
  33. Криштопа А.Е. Указ.соч. С. 186.
  34.Там же. С.190.
  35. Новая газета- 1998- 28 декабря.
  36.Марущенко В.В. Указ.соч. С. 81.
  37.Записки А.П.Ермолова. 1798-1826 гг. М.,1991.С. 285
  38. Чеченцы : история и современность /Сост. Ю.А.Айдаев. М., 1996. С. 188. О чеченских тейпах см. также Мамакаев М. Чеченский тайп в период его разложения. Грозный, 1973.
  39.Чеченцы : история и современность... С 189.
  40. Нанаева Б.Б. Политическая культура чеченского народа как источник политики //Северный Кавказ : геополитика, история, культура. М., Ставрополь, 2001. Ч.1. С. 95.
  41. Там же.
  42. "День бандитизма,терроризма и произвола"... //Коммерсант- Daily.- 2001- 6 сентября.
  43. Независимая газета.- 2001.- 7 июля.
  44. Марущенко В.В. Указ.соч. С. 81
  45. Ахмад Кадыров : "Бандиты будут прокляты своим народом". Как оценивает сегодняшнюю ситуацию в Чечне глава администрации этой республики //Труд. - 2001.- 15 февраля
  46. Чуйков А. Масхадов обнаружил причину чеченских бед //Известия.- 2002.- 16 января
  47. Бондаренко М. Военные будни "мирных" районов Чечни... //Независимая газета.- 2001.- 12 октября
  48. Ахмар Завгаев, член Совета Федерации : "Чечня, моя боль и надежда" //Парламентская газета.- 2001.- 31 марта.
  49. Ахмад Кадыров : "Бандиты будут прокляты..." //Труд.- 2001.- 15 февраля
  50. Мурадов М. В Чечне возродили светский суд //Коммерсант- Daily. - 2000- 31 октября.
  51. Маркедонов С.М. Указ.соч.
  52. Цит. по : Куликов А.С., Лембик С.А. Указ.соч. С. 252.
  Одним из основополагающих пунктов Хасавюртовских соглашений была договоренность российской и чеченской стороны об "отложенном статусе" Чечни. Однако не прошло и двух недель с момента подписания соглашений в Хасавюрте как в Чечне был введен Уголовный кодекс, основанный на принципах шариата, что противоречило не только российскому законодательству, но и законам независимой Ичкерии 1991-1994 гг.. Таким образом лидеры сепаратистов сразу же нарушили Хасавюртовские договоренности, по сути дела самостоятельно определив статус Чечни как независимого исламского государства ( курсив мой- С.М.). За этим нарушениям последовали другие : в ноябре 1996 г начались регулярные обстрелы позиций федеральных войск, 1 мая 1998 г. был похищен представитель Президента РФ в Чечне Валентин Власов, 5 марта 1999 г. - представитель МВД РФ в Чечне Геннадий Шпигун.
  53. План Немцова по умиротворению Чечни //Аргументы и факты.- 2001.- 14 февраля. ; В Грозном появится генерал-губернатор ? //Комсомольская правда.- 2001 - 14 марта.
  54. Цит. по : Цветков В.Ж. Гражданская война на Северном Кавказе. 1918-1920 гг. ( национальная политика белого движения на Юге России) //Научные труды Московского государственного педагогического университета : Серия "Социально-исторические науки". М., 1998. С. 90.
  55. Малик Сайдулаев : "Чечне необходимо прямое президентское правление" //Московский комсомолец.- 2000- 18 ноября.
  56. На Грозный поставят русского. Порядок для чеченцев важнее, чем этническая гордость //Коммерсант- Daily. - 2001- 16 июня.
  57. Минц С.С. Северный Кавказ в жерновах "догоняющей" модернизации //Северный Кавказ : геополитика, история, культура. М., Ставрополь. 2001. Ч.2. С. 98.
  58. Ошибку подобного же рода Москва допустила в 1991 г. в Таджикистане, поддержав "исламских демократов" в их борьбе с партноменклатурой. Между тем "исламские демократы" с самого начала не скрывали своей главной цели - установление исламского государства в Таджикистане.
 
  В.А. Соловьев
 
  ПРОБЛЕМЫ УРЕГУЛИРОВАНИЯ ЭТНОТЕРРИТОРИАЛЬНЫХ КОНФЛИКТОВ И ЛИКВИДАЦИИ ИХ ПОСЛЕДСТВИЙ.
 
  Основной предмет латентных и актуализированных конфликтов на Северном Кавказе - национально-территориальное устройство региона. В этом аспекте Северный Кавказ не представляет исключительного явления в современном мире, так как эта проблема является одной из главных в межэтнических конфликтах в различных частях света.
  Первый по важности объект межэтнических конфликтов в регионе - территория и ее статус, второй - власть. Проблема доступа к власти выражено присутствует в регионе уже на субэтническом уровне, так как в структуре многих кавказских этносов устойчиво сохраняются родовые, тейповые, клановые группы. Следующий по значимости объект конфликтов на Северном Кавказе - земля. В настоящее время в конфликтных ситуациях земля пока не фигурирует в качестве основного объекта спора, однако она потенциально является таковой во многих латентных конфликтах.
  Причины, обусловившие актуализацию этнических конфликтов на территории бывшего СССР, проявились в полной мере на Северном Кавказе, при этом в регионе действовал и действует ряд факторов, придающих этому процессу особую специфику и большую остроту.
  Во-первых, это повышенная значимость этнической идентификации в самосознании кавказских этносов по сравнению с другими типами социальной идентификации. Такая ситуация типична для регионов со сложной этнической структурой и не завершенными процессами нациестроительства.
  Во-вторых, это наследие национально-территориальных переделов. Нигде более в пределах нынешней России не было осуществлено такого большого количества изменений в национально-территориальном устройстве, как на Северном Кавказе, причем эти изменения касались как изменения границ, так и изменения статуса национально-территориальных образований.
  В-третьих, это особенности менталитета горских народов Кавказа, веками ориентировавшихся на "разрешение" конфликтов с помощью силы. Культ оружия и силы, обусловленные историко-географическими особенностями региона, сформировали у народов Кавказа специфическую культуру конфликта, в которой силовой его исход является приоритетным.
  В-четвертых, это относительно позднее присоединение Северного Кавказа к России по сравнению с другими областями, являющимися этнической родиной или исторически сложившимися ареалами расселения народов.
  В-пятых, это последствия депортаций и массового переселениями народов.
  В-шестых, это отсутствие концептуально разработанной "кавказской политики" нового российского государства. Северный Кавказ, будучи специфическим в этническом отношении регионом нашей страны, требует особого подхода в управлении межэтническими процессами. Вместе с тем, попытка Миннаца России обосновать и реализовать концепцию государственной национальной политики на Северном Кавказе, поддержки не нашла, а в ряде регионов, например, в Ингушетии, вызвала негативную реакцию.
  Также следует учитывать, что в ряде регионов Российской Федерации, и прежде всего на Северном Кавказе, будет сохраняться межэтническая напряженность до тех пор, пока не будут решены вопросы федеративного устройства, в том числе, уравнивания прав субъектов федерации.
  Возможность возникновения в Российской Федерации этнотерриториальных конфликтов в некоторых из 32 национальных образований (21 республика, одна область и 10 округов) обусловлена также экономическими причинами. Многими субъектами поднимались вопросы о расширении прав или предоставлении особых социально-политических и экономических льгот. Позднее, с определенным усилением властной вертикали государства, эти требования стали приобретать все в большей степени характер экономических преференций.
  На встрече с руководителями субъектов Юга России 8 сентября 2001г., переходя к экономическим вопросам, Президент России В.В. Путин отметил, что "при обсуждении в Думе бюджета Правительство будет отстаивать политику перераспределения финансовых средств на поддержку регионов, которые нельзя назвать самодостаточными. Эта политика вызывает определенную критику со стороны регионов-доноров, однако, регионы не виноваты в том, что они не самодостаточны". Как заметил Президент, "регионы-доноры благодаря усилиям всей страны получили в свои руки огромный ресурс, производственные мощности. Было бы несправедливо считать, что население других регионов не могло бы воспользоваться этими ресурсами".
  Среди основных межнациональных конфликтов на Северном Кавказе (этнических, этнотерриториальных, этнополитических) наибольшую актуальность имеют территориальные споры. В настоящее время здесь насчитывается свыше 35 территориальных претензий. Все они имеют исторические корни, которые в условиях усиления тенденций к самостоятельности национальных республик обострились.
  Законодательные акты, принятые федеральными органами в отношении репрессированных народов, не столько способствовали восстановлению исторической справедливости, сколько осложнили эту ситуацию. Хотя исторические условия не могут являться главной причиной вооруженных столкновений, противостояния и противоречий, в том числе, таких как юго-осетино-грузинский конфликт, осетино-ингушский конфликт и др., следует отметить, что на территории бывшего СССР и нынешней Российской Федерации существовало и будет существовать по объективным и субъективным причинам большое количество спорных территориальных проблем. К числу наиболее болезненных из них только в северокавказском регионе следует отнести:
  - спор чеченцев и ингушей в отношении принадлежности Сунженского и Малгобекского районов;
  - требование русскоязычного населения Наурского и Шелковского районов о присоединении к Ставропольскому краю;
  - требование передачи Пригородного района РСО-А в состав РИ;
  - создание республики Лезгистан на территории Дагестана и Азербайджана;
  - требования кумыков Дагестана о создании самостоятельной Кумыкской Республики;
  - требования ногайцев, проживающих на территории Дагестана, Чечни, Ставропольского края, Калмыкии о создании Ногайской Республики;
  - создание единого государственного образования адыгов с включением этнически родственных народов Кавказа, в том числе с передачей им Туапсинского и Лазаревского районов Краснодарского края;
  - требование разделения Карачаево-Черкесской и Кабардино-Балкарской республик;
  - предложения об объединении Северной Осетии и Южной Осетии в единую республику;
  - требование о территориальной реабилитации казачества и создании автономных образований вне национальных субъектов Северо-Кавказского региона и другие.
  Необходимо отметить, что существо подавляющего большинства этнотерриториальных противоречий обычно состоит в том, что одна и та же территория оказывается пространством, на котором соперничающие стороны стремятся добиться своего легального доминирования. "Сторонами" здесь чаще всего выступают этнические элиты, а "легальное доминирование" предполагает обладание ими предпочтительным доступом к политической власти и престижным секторам экономики. Попытки отдельных национал-экстремистских сил "заострить" проблемы спорных территорий несут в себе потенциальную возможность возобновления конфликтов или периодического обострения общественно-политической ситуации в тех или иных субъектах региона.
  В целом современную ситуацию на Северном Кавказе можно охарактеризовать как сохраняющийся на протяжении длительного периода острый этнополитический кризис. Именно поэтому актуализированные конфликты, например осетино-ингушский конфликт, могут быть поняты лишь в контексте широких политических преобразований, происходивших в советском обществе и в России. Следовательно, и пути его разрешения нужно искать не просто во взаимоотношениях между осетинами и ингушами, а в связи с более широкими задачами российской политики вообще и национальной политики в Северо-Кавказском регионе, в частности.
  Анализ перспектив практического урегулирования межэтнических конфликтов и процесса постконфликтной реконструкции социально-политического пространства предполагает уточнение содержания основных понятий, таких как "конфликт", "этнический конфликт", "этнотерриториальный конфликт". Их выверенное определение делает возможным определить более точно содержание и таких понятий как "урегулирование этнотерриториального конфликта", "разрешение этнотерриториального конфликта", "реконструкция постконфликтного социально-политического пространства".
  В отечественной и зарубежной литературе отсутствует общепринятое определение конфликта.
  Различия в существующих подходах, как справедливо замечают отдельные профессиональные конфликтологи, сводятся к двум моментам: а) следует или нет считать противоречия, не сопровождаемые открытой борьбой, формой конфликта; б) какие формы противоречий включить в концептуальное определение социального конфликта1. Выбор между этими подходами методологически означает выбор разных критериев определения сущностного содержания понятия "конфликт", а через него - раскрытие сути самого явления.
  Тем не менее, для управленческой практики точное определение понимания конфликта является условием конкретизации границ, в пределах которых организуется деятельность органов власти по предупреждению конфликтов, а в случае их возникновения - по их урегулированию. Полнота определений дает также возможность учесть все возможные каналы влияния на конфликт, которые иногда в своем сочетании могут оказать куда более серьезные негативные последствия, нежели сам конфликт.
  На наш взгляд можно дать синтезированное определение конфликта: это различные виды противодействия, противоборства личностей и групп по поводу рассогласованных, существенно значимых для них целей, интересов, ценностей, установок, а также осознанная практическая деятельность по преодолению этих противоречий.
  В. Амелин отмечает, что "в основе любого конфликта лежат как объективные, так и субъективные противоречия. А также ситуация, включающая либо противоречивые позиции сторон по какой-либо проблеме, либо противоположные цели, методы или средства их достижения в данных обстоятельствах, либо несовпадение интересов оппонентов2.
  Эти противоречия особенно ярко проявляются в этнических и этнотерриториальных конфликтах. Трудности разрешения этнических конфликтов объясняются мощным присутствием в их природе иррациональных мифотворческих факторов и эмоциональной коллективной мобилизации, которые трудно поддаются элементарным переговорам и разрешению, как, к примеру, в случае с трудовыми конфликтами.
  Так, например, осетино-ингушский конфликт относится к категории событий, чрезвычайно перегруженных факторами эмоционально-ценностного характера, среди которых "исторические несправедливости", "принадлежность территорий", "собственная государственность", "нерушимость границ" и подобные им идеологические конструкции этнической направленности.
  Хотелось бы также акцентировать внимание на существующих подходах, объясняющих влияние конфликтов на происходящие в обществе процессы. Одни исследователи считают, что социальные конфликты несут угрозу, опасность распада общества. Другие ученые настаивают на содержащемся в конфликте позитивном социальном содержании. Так, известный современный конфликтолог Льюис Козер пишет: "Конфликт препятствует окостенению социальных систем, вызывая стремление к обновлению и творчеству"3. Другой немецкий социолог Ральф Дарендорф утверждает, что конфликты незаменимы как фактор всеобщего процесса социального изменения4.
  Применительно к этническому конфликту, особенно его территориальному варианту, более убедительной представляется позиция структурно-функциональной методологии, которая рассматривает конфликт как дисфункциональное, нежелательное явление в жизни общества, которое является своего рода тормозом в решении проблем общественной жизни людей различных национальностей. Эти конфликты ведут не столько "к обновлению и творчеству", сколько вызывают застой, отбрасывают общество назад в своем развитии, влекут за собой кровь, человеческие жертвы, разруху, спад в экономике, нищету и голод.
  Погасить разразившийся этнический конфликт крайне трудно, он может длиться месяцы, годы, затухать, затем разгораться с новой силой. Примером этого утверждения может служить процесс ликвидация последствий осетино-ингушского конфликта, растянувшийся уже на 9 лет, и имеющий в нынешних объективных условиях реальную перспективу дальнейшего многолетнего развития.
  Разное понимание феномена этничности позволяет по-разному интерпретировать этнические конфликты5. В силу полиэтнического состава населения бывшего СССР и нынешних новых государств, любой внутренний конфликт приобретает этническую окраску. Поэтому грань между социальными, политическими и этническими конфликтами достаточно условная, трудно выявляемая.
  Этничность обычно выступает в качестве границы противостояния в ситуациях, когда существующее неравенство в социальной, политической, правовой или культурной сферах проходит по этническим характеристикам. Поэтому многие конфликты, происшедшие в советский и постсоветский периоды в стране, носили этнический характер. Также следует заметить, что одна из форм конфликтов нередко включает в себя другую и подвергается трансформации, этническому или политическому камуфляжу.
  В.А. Тишков дает такое определение этнического конфликта: "Под этническим мы понимаем конфликт с определенным уровнем организованного политического действия, общественных движений, массовых беспорядков, сепаратистских выступлений и даже гражданской войны, в которых противостояние проходит по линии этнической общности"6.
  Заметим, что этнические и этнотерриториальные проблемы современной России не представляют собой исключительного явления. Они имеют многочисленные аналоги как в современном мире, так и в истории человечества. Вместе с тем в России они имеют свою специфику, обусловленную как особенностями современного этапа, переживаемого страной, так и особенностями геополитического положения России в меняющемся цивилизационном устройстве человечества. Этническая и этнотерриториальная компонента присуща большинству очагов напряженности на Северном Кавказе, который уже стал ареной конфликтов, особенно активно проявившихся в открытом вооруженном противостоянии между Россией и Чечней, провозгласившей себя в противоречие с Конституцией Российской Федерации независимой, в осетино-ингушском этнотерриториальном конфликте. На ранних этапах протекания (мобилизационном, организационном) находятся конфликты в КБР, КЧР, Дагестане и др. субъектах Северного Кавказа.
  Этнотерриториальные конфликты можно разделить на две большие группы. Первая из них - это территориальные претензии одних этносов к другим. Вторая - территориальный сепаратизм, т.е. требование отделения одной территории, население которой представляет устойчивый одноэтничный массив, от целостного государства или субъекта государства, воспринимаемого как государственность другого народа. Территориальный сепаратизм имеет три основные формы: сецессия - отделение с целью создания или воссоздания собственного национального государства; ирредентизм - отделение части территории одного государства с целью присоединения к соседнему государству; энозис - отделение территории с целью присоединения к "материнскому" государству, то есть государству с одноэтничным населением. Наиболее распространенной формой сепаратизма является сецессия.
  Зарубежные этноконфликтологи достаточно подробно исследовала этот феномен. Сложились несколько концепций, объясняющих причины и механизм этого вида этнотерриториального конфликта, в том числе, применительно и к российским условиям.
  Первая концепция исходит из того, что процессы модернизации (ими охвачены страны бывшего социалистического лагеря и многие страны третьего мира), обостряют этнические чувства людей и укрепляют требования самоопределения.
  Вторая концепция имеет наименование концепции "внутреннего колониализма" и ее основной идеей является утверждение, что в полиэтничных государствах одни народы угнетают и эксплуатируют другие, в этой связи единственным способом разрешения конфликтной ситуации является создание собственного независимого государства.
  Третья концепция сложилась в русле "реалистской" школы в конфликтологии и ее сторонники утверждают, что за идеологической борьбой за право наций на самоопределение скрывается борьба определенных слоев общества за контроль над ресурсами, расположенными на спорной территории.
  Четвертая концепция, которую можно обозначить как "процессуальную", не стремится выявить каких-либо однотипных причин возникновения требований сецессии, а сосредоточивается на исследовании механизма развертывания конфликта в сторону сецессии7.
  Как правило, движение за сецессию рассчитано на поддержку извне, прежде всего, со стороны государств, заинтересованных в изменении баланса сил в регионе, со стороны народов, близких в этническом, культурном или религиозном аспектах. Так, сепаратистские силы в Чечне, вне всякого сомнения, рассчитывали на широкую поддержку своих действий со стороны исламского мира и в первую очередь Ирана и Турции. Однако такой расчет оказался неглубоким, так как в региональные интересы Ирана и Турции, а также некоторых других мусульманских государств, не входит острая конфронтация с Россией.
  Особым случаем сепаратизма является ирредентизм - отделение территории обычно по этническому принципу с целью присоединения к соседнему государству. Поскольку границы государств не совпадают с границами этносов, потенциал ирредентизма в мире велик, однако, в реальности ирредентистские движения оказались гораздо менее распространенными, чем сецессионистские. Объясняется это тем, что ирредентизм неизбежно влечет трансформацию внутригосударственного этнического конфликта в межгосударственный.
  Еще одним видом сепаратизма является энозис, представляющий возможность воссоединения этнического меньшинства с государственно-организованным одноэтничным большинством. Типичным примером попытки энозиса является требование армянского населения Нагорного Карабаха об отделении этой территории от Азербайджана и присоединении к Армении, осетинского населения Южной Осетии - отделения от Грузии и присоединения к Северной Осетии, требование ингушского населения об отделении части Пригородного района от Северной Осетии и присоединении этой территории к Ингушетии.
  Примеров заявленных стремлений к энозису в современном мире немало, однако его реализации в послевоенный период не отмечено, так как энозис предполагает изменение границ, а это практически во всех случаях - путь к вооруженному конфликту. Требование энозиса - обратная сторона территориальных претензий государственно организованных народов друг к другу. Особенность энозиса заключается в том, что инициатором этого требования является не государственно оформленное национальное большинство, а национальное меньшинство.
  Этнические и этнотерриториальные конфликты являются одними из видов социальных конфликтов, для них характерны все основные черты, свойственные конфликтам в обществе. С формально-логической точки зрения этнотерриториальный конфликт можно определить как вид социального конфликта, субъектами-носителями которого являются социальные группы, различающиеся по этническим признакам, а причинами противоречий - территориальный спор.
  Поскольку, как отмечалось выше, этнический конфликт обладает способностью "осваивать" предметы и объекты других типов конфликтов, в реальном общественном процессе практически невозможно обнаружить этнический конфликт, тем более - этнотерриториальный конфликт, в чистом виде (впрочем, как и другие виды конфликтов), и выделение этих типов конфликтов осуществляется на основе определения основной линии раскола в обществе.
  Так, нередки случаи, когда конфликт, на ранних этапах которого преобладали экономические или другие противоречия, перерастает в этнический конфликт и наоборот. Иногда такие трансформации являются следствием целенаправленного управления конфликтом. Тем не менее, к числу основных и самых опасных проявлений политической нестабильности, несомненно, относятся территориальные споры и притязания, обладающие, особенно во времена глобальных геополитических сдвигов, колоссальным деструктивным потенциалом. Именно в период дезинтеграции Советского Союза, становления национальной государственности бывших союзных республик число этнотерриториальных споров существенно выросло, причем многие из них перешли из скрытой фазы в активную.
  Термин "этнотерриториальный конфликт" трактуется в широком смысле как любое притязание на территорию, если оно отвергается второй стороной - участницей спора. Этнотерриториальные конфликты могут принимать формы более и менее острые, цивилизованные и нецивилизованные, мирные и немирные. Разумеется, это не исключает возможности и правомерности использования данного термина в более узком значении, когда под "конфликтами" понимаются лишь наиболее острые формы противостояний и противоборств. Но поскольку значительная часть этнических конфликтов на постсоветском пространстве развивается именно как этнотерриториальные конфликты либо имеет отчетливые признаки таковых, актуальнейшей проблемой стала систематизация информации по этнотерриториальным притязаниям и спорам и создание соответствующего банка данных. По оценкам этноконфликтологов, так или иначе, сохраняют актуальность около 140 территориальных притязаний8.
  К этнотерриториальным относятся не все этнические и не все территориальные конфликты, но именно те, которые находятся как раз на стыке двух этих больших групп конфликтов. Они - одновременно и этнические, и территориальные.
  С точки зрения этноконфликтологии, ключевым представляется вопрос, какого рода связи существуют между этническими конфликтами и самим феноменом "этничности". По мнению одних ученых, между этими двумя феноменами существуют достаточно тесные, причинно-следственные связи. В самом этнокультурном разнообразии человечества потенциально заложены элементы конфликтности. Другие считают, что корни "этнических конфликтов" лежат вне собственно этнических реалий. "Этничность" этих конфликтов относится на самом деле не к их сущности, но к форме проявления. В этноконфликтных ситуациях проявляют себя противоречия между теми или иными общностями людей, внутренне консолидирующимися на этнической основе.
  Такая позиция отстаивается многими конфликтологами и этнологами как за рубежом, так и в нашей стране. Ее придерживается В. Тишков, считающий, что этнический конфликт - это любая форма внутри- и трансгосударственных гражданских противостояний, "в которых хотя бы одна из сторон самоорганизуется или мобилизуется по этническому принципу или от имени этнической общности"9. На его взгляд, корни этнических конфликтов следует искать прежде всего в сфере социально-политических и социально-экономических процессов, этнической же в них выступает "оболочка", форма проявления. Именно благодаря характеру проявления, а вовсе не их причинам и движущим силам, такие конфликты и оправдано, и корректно называют этническими.
  В связи с этим представляется целесообразным дать классификацию субъектов этнотерриториальных притязаний, предварив ее группировкой самих этнических общностей или тех сил, от чьего имени выдвигаются требования ревизии границ. Первую группу составляют этносы, имеющие свою национальную государственность, то есть "титульные" в суверенных государствах - бывших союзных республиках. Вторую группу составляют этносы, имеющие элементы государственности в рамках своих национальных образований и входящие в состав суверенных государств. Это "титульные" этносы бывших автономных республик, автономных областей и округов. Третью группу составляют этносы, не имевшие в СССР собственных национально-территориальных образований, но заявившие о своих правах на них. Четвертую группу составляют территориальные общности соотечественников, проживающих вне своих национальных образований.
  Как правило, территориальные притязания и радикальные этнополитические требования исходят от политических элит, национальных движений и партий, их лидеров, деятелей культуры и т.п. Их позиция может не только не иметь ничего общего с интересами народов, от имени которых они выступают, но и не пользоваться поддержкой в массах. Хотя именно политические элиты утверждают, что являются проводниками воли абсолютного большинства населения.
  Выдвижение территориальных притязаний "от имени" этнической группы еще не означает солидарности этноса в целом с подобными требованиями. Опасность представляют те территориальные конфликты, в которых наиболее активной и радикальной части национального движения удается увлечь своими лозунгами большинство населения. Тогда территориальные притязания вовлеченных в них сторон оказываются сродни национальной идее, консолидирующей весь этнос, и затрудняющей поиск компромиссов10. Но опасность представляют также этнотерриториальные конфликты, субъектами которых изначально выступают лишь незначительные по численности, зато наиболее активные и радикальные группировки.
  Среди субъектов этнотерриториальных притязаний можно выделить несколько уровней иерархии. Первую категорию составляют притязания, высказанные как индивидуальное мнение пользующихся авторитетом и имеющих влияние среди населения отдельных национальных лидеров. Вторая категория субъектов притязаний - общественные движения и партии, в программных документах которых закрепляются территориальные притязания. Именно общественные движения стояли во главе национальных устремлений ингушского этноса за обретение государственной автономии на территориях, очерченных лидерами этих движений. Третья категория субъектов притязаний представлена органами власти от местных до республиканских. Четвертая категория субъектов территориальных претензий представлена высшими органами власти суверенных государств.
  Отметим, что этнические и этнотерриториальные конфликты, независимо от конкретных форм проявления, - это конфликты культур, конфликты ценностей, ценностного отношения к действительности. Именно этим обусловлена острота их протекания и сложности постконфликтного урегулирования и практическая невозможность окончательного разрешения. В этой связи можно сделать вывод, что именно исследование этнотерриториального конфликта как составной части этнического конфликта представляет собой наиболее перспективное направление дальнейшего изучения конфликтов, как с позиций философского знания, так и политических наук, и имеет особую практическую значимость в условиях сложившейся общественно-политической и социально-экономической обстановки в Российской Федерации и ее важной в стратегическом и геополитическом отношении части, - северокавказском регионе.
 
 
 
  А.В. Чубенко
 
  ПЕРЕГОВОРНЫЙ ПРОЦЕСС КАК СРЕДСТВО УРЕГУЛИРОВАНИЯ ЭТНОТЕРРИТОРИАЛЬНЫХ КОНФЛИКТОВ
  (НА ПРИМЕРЕ ОСЕТИНО-ИНГУШСКОГО КОНФЛИКТА)
  Касаясь непосредственного разрешения этнических и этнотерриториальных конфликтов, следует заметить, что на ранних стадиях постконфликтного периода, а также в ходе преодоления последствий конфликта переговорный процесс инициируют и возглавляют властные структуры государства через сформированную специальную структуру в зоне конфликта с привлечением, в случае необходимости институтов власти (заинтересованных министерств и ведомств). От умело поставленной посреднической работы во многом будет зависеть как ход урегулирования отношений между сторонами конфликта, так и своевременное и полное решение проблем ликвидации последствий конфликта.
  Р.Г. Абдулатипов отмечает: "Самые претенциозные организации были подключены для разработки механизмов выхода из ингушско-осетинского конфликта. Провозглашались разные лозунги, но чаще всего для самообозначения и самоутверждения. Ничего реального фактически не было сделано. В данном случае прежде всего важно, чтобы сами конфликтующие стороны поняли необходимость перехода в режим диалога, согласования интересов. Роль государственных органов - посредничество, способствование, создание условий, обеспечение договоренностей"1.
  В связи с тем, что в переговорном процессе органы государственной власти должны играть ведущую роль, следует предусмотреть:
  - разработку критериев ведения переговорного процесса;
  - определение темы, целей, задач, места и состава проводимых переговоров;
  - определение состава посредников в лице представителей федерального Центра и руководителей соседних субъектов федерации;
  - наделение руководителя федеральной структуры, созданной в зоне конфликта, достаточными полномочиями, позволяющими решать все оперативно возникающие вопросы самостоятельно, без повседневного участия руководителей федеральных министерств и ведомств или иных представителей федеральных органов власти;
  - поддерживать соответствующий уровень полномочий руководителя федеральной структуры в зоне конфликта в его взаимоотношениях со сторонами конфликта, только в случае крайней необходимости целесообразно вовлекать в переговорный процесс руководителей более высокого ранга;
  - определить формат проведения встреч и технологию проведения переговоров;
  - определить круг лиц, участвующих в подготовке документов;
  - до начала переговоров? подготовить возможные варианты проектов итоговых документов, принимаемых в ходе переговоров;
  - принять меры по техническому обеспечению переговоров.
  Проведение переговоров на государственном уровне с учетом трудностей переговорного процесса определяет необходимость выработать такую технологию или механизм их проведения, которые бы позволяли добиваться максимально возможного результата с наименьшими потерями.
  Общераспространенными являются два варианта ведения переговоров, которые условно можно обозначить как мягкие и жесткие. Как правило, стороны, ведущие переговоры, в зависимости от ситуации самостоятельно определяют вариант проведения переговоров (своего поведения на переговорах).
  Проведение переговоров по "мягкому" варианту предусматривает стремление ведущих переговоры партнеров избежать углубления конфликта, добиться обязательного заключения соглашения, договора (достижения конечной цели), проявлять готовность идти на существенные уступки. При этом одна из сторон конфликта, как правило, виновная, вынужденно занимает такую позицию.
  "Жесткий" вариант проведения переговоров основывается на твердых позициях и упорном стремлении одной из сторон добиться принятия своих требований. При этом воля, напор, жесткость воспринимаются как необходимые условия обеспечения достижения поставленных целей. Занятие жесткой позиции, как правило, ведет к "выматыванию как своей стороны, так и своего "противника" и приводит к серьезному обострению отношений между сторонами, ведущими переговоры. При таком варианте ведения переговоров достижение конструктивного результата относится на более далекую перспективу. Подготовка переговоров между сторонами конфликта должна обеспечивать проработку всех возможных вариантов ведения переговоров, а также их последствий. При разрешении конфликтных ситуаций теоретически можно предусмотреть следующие варианты позиций сторон на проводимых переговорах:
  1 вариант - мягкий - мягкий;
  2 вариант - мягкий - жесткий;
  3 вариант - жесткий - жесткий.
  При разрешении конфликтных ситуаций первый вариант ведения переговоров и решения стоящих проблем можно предусматривать лишь теоретически. Практического же подтверждения возможности реализации такого варианта ведения переговоров не встречается. Он возможен при условии, когда участниками переговорного процесса являются партнеры, ставящие перед собой цель достигнуть соглашения и для которых не составит труда сделать уступку противоположной стороне для сохранения с ней добрых, цивилизованных отношений.
  Этот подход рассчитан на взаимное доверие, возможность изменения своей позиции и на надежду конструктивного рассмотрения выносимых предложений. При таком уровне взаимоотношений в ходе переговоров допустимы односторонние потери ради продвижения в решении проблемы и достижения поставленной цели. Естественно, что в таких условиях допускается возможность поддаваться давлению противоположной стороны, но недопустимы попытки состязания воли.
  В принципе такой вариант взаимоотношений возможен на заключительных этапах разрешения последствий конфликта, особенно в случаях, когда произошла смена лидеров конфликтующих сторон. Новые политические лидеры, не участвовавшие непосредственно в конфликтных событиях, менее отягощенные обязательствами и ответственностью перед собственными национальными элитами, бывают более свободны в выборе возможных шагов по нормализации отношений.
  Второй вариант ведения переговоров встречается чаще, как правило, в тех случаях, когда одна из сторон считает себя подавленной, виновной, желающей искупления своей вины. Вторая же сторона переговорного процесса считает возможным оказывать давление на партнера, добиваясь единственной цели - одержать победу путем односторонних уступок, которые к тому же рассматриваются в качестве условия для продолжения переговоров и поддержания сложившихся взаимоотношений.
  При этом варианте переговоров субъекты переговоров не доверяют друг другу, а одна из сторон твердо придерживается своей позиции. Для достижения поставленной цели она готова использовать угрозы, обвинения и безусловное настаивание на своей позиции.
  Наиболее распространенным при разрешении конфликтов является третий вариант ведения переговоров, когда обе стороны, садящиеся за стол переговоров, занимают непримиримые, крайне жесткие, исключающие компромисс позиции. Разрешение этнических и этнотерриториапльных конфликтов, происшедших на территориях бывшего СССР и России, обусловлено, как правило, проведением переговоров по третьему варианту.
  "Сопоставление позиций в оценке конфликта и блокирующая роль этих позиций всего хода переговорного процесса показывает, что речь в данном случае идет не о частных расхождениях, которые могли быть согласованы и преодолены в ходе дискуссии, а о самых фундаментальных положениях, имеющих первостепенное значение для самовосприятия каждой из этнических групп и вместе с тем для восприятия "контр-группы". Более того, избрание той или иной позиции в оценке конфликта в настоящее время является важнейшим признаком национально-этнической самоидентификации"2.
  В проекте "Политической и правовой оценки осетино-ингушского конфликта осени 1992 г.", подготовленном весной 1994 года С.М.Шахраем отмечается, что "главными препятствиями на пути урегулирования конфликта является неспособность или нежелание руководства обеих республик политическими средствами в процессе переговоров урегулировать конфликт, а также неэффективность действий федеральных органов государственной власти и управления"3.
  Ведя речь об урегулировании конкретного конфликта, важно проследить, с какими взглядами, позициями и стереотипами стороны идут на переговоры. Практика показала, что позиции сторон конфликта, как правило, бывают взаимоисключающими, носят ярко выраженный обвинительный характер.
  Р.Г. Абдулатипов отмечает, что "из случившихся трагедий, конфликтов надо выходить, используя именно цивилизованные, согласованные механизмы. Что характерно для этих конфликтов? В них никогда невозможно найти виноватых, провокаторов. Уважаемый Президент Ингушетии встает и говорит: почему до сих пор в Москве не названы имена преступников, которые в этом конфликте участвовали и убивали? Встает тут же Президент Северной Осетии и также спрашивает: почему до сих пор в Москве не названы имена преступников? Но известно, что и с той, и с другой стороны не создавали нормальные условия для работы следственной бригады в зоне конфликта. Между тем ведь на месте лучше знают друг друга и в том числе преступников, провокаторов"4.
  В таких условиях стороны обеспокоены в большей степени не сглаживанием имеющихся противоречий, а решимостью еще раз, но уже на официальном уровне, в присутствии посредников, СМИ не только изложить свое видение проблемы, но и отстоять свою позицию. Так было на первых официальных переговорах по урегулированию осетино-ингушского конфликта, которые проводились в период с 23 января по 20 марта 1993 года в г. Кисловодске. Существенный интерес представляет то, с какими позициями участники переговорного процесса прибыли на переговоры.
  Естественно, что выход сторон на переговоры с жесткими, обвинительными позициями не предвещает достижения конструктивного, устраивающего обе стороны, результата. Более того, "сохранение сложившихся оценок и устоявшихся клише способствует лишь дальнейшему нагнетанию напряженности, концентрируя сознание людей на самых болезненных вопросах и блокирующих не только переговорный процесс, но и реализацию жизненных интересов"5.
  Важно также учитывать, что каждая сторона переговорного процесса преследовала в ходе переговоров собственные интересы.
  Осетинская сторона добивалась обеспечения территориальной целостности и закрепления правового статуса Пригородного района как составной и неотъемлемой части Северной Осетии. Интересы "национально-государственного строительства" требовали оказывать всемерное сопротивление возвращению вынужденных переселенцев-ингушей. Обусловлено это было тем, что в случае возвращения в Пригородный район всех проживавших в нем граждан ингушской национальности, демографический баланс в обозримой перспективе был бы нарушен в пользу ингушской части населения. "Перевес же численности этнической группы при условии доминирования этнических ориентаций и есть предпосылка фактического обеспечения контроля над территориями"6.
  Также руководство республики добивалось, чтобы закрепленные в республиканских актах оценки конфликта приняли характер общероссийских. Проблемам конфликта в односторонней интерпретации уделяли постоянное внимание лидеры Северной Осетии, которые отвлекали таким образом внимание населения от многочисленных внутренних проблем социально-экономического характера. Сохранение напряженности в осетино-ингушских отношениях и сдерживание процессов преодоления последствий конфликта давало на определенных этапах деятельности руководителей Северной Осетии дивиденды под видом отстаивания национально-государственных интересов.
  Ингушская сторона стремилась не только сохранить притязания к Северной Осетии на спорные территории, но и стремилась придать им видимость законности и исторической обоснованности. Так, статья 11 Конституции РИ, принятой 27 февраля 1994 г. определяет, что "возвращение политическими средствами незаконно отторгнутой у Ингушетии территории и сохранение территориальной целостности РИ - важнейшая задача государства". Считая себя невинно пострадавшей, ингушская сторона требовала, чтобы федеральные власти восстановили нарушенную, как ей представлялось, историческую справедливость, причем любой ценой.
  Возвращение вынужденных переселенцев в места прежнего проживания также являлось национально-государственной задачей РИ, при этом временами личные интересы пострадавших граждан, не желающих возвращаться в места прежнего проживания, ставились в зависимость от интересов общенациональных. Своеобразное "поражение" ингушей в 1992 году, а также крайне медленное преодоление последствий конфликта, не только углубило антиосетинские настроения, но привело и к антироссийским настроениям среди некоторой части ингушского населения. В то же время культ "обиженного" народа стал приносить вследствие многочисленных жалоб и апелляций в федеральный Центр политические и экономические преимущества республике по сравнению с соседними субъектами Российской Федерации.
  Интересы федерального Центра состояли не только в непосредственном урегулировании отношений между двумя республиками, но и в стабилизации обстановки в целом на Северном Кавказе. Не допустить повторения аналогичных конфликтов, которые могли бы вызвать общекавказскую войну и усилить сепаратистские настроения, - эту задачу пытаются решить федеральные органы власти и в настоящее время. В федеральном Центре исходили из необходимости отказа от насильственного пересмотра границ и передела территорий в регионе, при этом за основу была взята конституционная норма о том, что территориальные изменения могут решаться лишь на основе взаимного согласия субъектов федерации.
  Далее важно уяснить, что разрешение конфликта путем переговоров - это процесс движения от "жесткого - жесткого" варианта к "мягкому - мягкому". Если стороны конфликта подойдут в ходе переговоров к такому состоянию, когда будет достигнуто взаимопонимание, взаимодоверие, конструктивность, готовность пойти на уступки для достижения позитивного результата, то тогда можно считать, что переговоры вступают в повседневную, "рутинную" фазу, и последняя страница "истории конфликта" становится почти закрытой.
  Между "жесткими" - "мягкими" переговорами необходимо предусматривать возможность проведения так называемых "конструктивных" (консенсусных) переговоров.
  Особенность проведения конструктивных переговоров состоит в том, что в их основе лежат не политические спекуляции, а сущностные вопросы, стремление сторон найти взаимную выгоду, настаивание на таком результате, который был бы и в правовом отношении, и одновременно морально-психологически обоснован вне зависимости от позиций сторон и их возможностей делать уступки. В этом варианте ведения переговоров необходим жесткий подход к достижению существа дела при соблюдении мягких, ровных, корректных, консенсусных взаимоотношений между участниками переговоров. Именно этот вариант ведения переговоров позволяет достичь: разумного, взаимовыгодного соглашения; выработки эффективных механизмов реализации достигнутых соглашений; существенного улучшения взаимоотношений между субъектами переговоров.
  Условия для проведения переговоров между осетинской и ингушской сторонами по такому варианту сложились после подписания 4 сентября 1997 года Договора "Об урегулировании отношений и сотрудничестве между Республикой Северная Осетия-Алания и Республикой Ингушетия" и 15 октября 1997 года "Программы совместных действий органов государственной власти Российской Федерации, Республики Северная Осетия-Алания и Республики Ингушетия по преодолению последствий осетино-ингушского конфликта и оздоровлению ситуации в республиках", а также кадровых изменений, происшедших в республиках в январе-марте 1998 года.
  Подписание этих документов могло ознаменовать завершение этапа политического урегулирования отношений между РСО-А и РИ. Однако стороны сознательно опустили в подписанных документах территориальную проблему, что не позволило вывести переговорный процесс на принципиально новый уровень. Тем не менее, в тот период были установлены достаточно конструктивные отношения и постоянный диалог между Президентом РСО-А и Президентом РИ. Деловой, рабочий характер приобрели взаимоотношения руководителей правительств, парламентов, министерств и ведомств республик. Уровень контактов стал таким, что позволял все в большей степени самостоятельно, без посредников в лице федеральной структуры в зоне конфликта принимать взаимосогласованные решения. Важной особенностью этого этапа переговорного процесса являлось также то, что принятие решений и необходимых мер осуществлялось чиновниками все более низкого уровня.
  Конструктивный характер проведения переговоров обусловливает необходимость выработки кодекса правил поведения участников переговоров и их основных принципов. Как известно, ни одна из сторон переговоров не может влиять на состав участников противоположной стороны. Поэтому в ходе переговоров нельзя допускать проявление личных антипатий, эмоционального восприятия, перехода от обсуждения позиций сторон к оценке действий конкретных участников переговорного процесса, поскольку участники переговоров должны стремиться, прежде всего, к поиску путей решения рассматриваемой проблемы.
  Особенно недопустимо такое положение, когда одна из сторон конфликта выражает недоверие отдельным представителям из состава делегации противоположной стороны или из числа посредников. Здесь одной из главных задач посредников является предварительная работа с участниками переговоров и жесткое соблюдение переговорных принципов. Главная задача - всячески поддерживать установленный кодекс правил проведения переговорного процесса и не допускать возможности его изменения ни при каких обстоятельствах.
  При проведении переговоров важно определить те взаимные интересы, которые позволили бы сконцентрировать основное внимание на достижении позитивного конечного результата. Успех в реализации этого намерения во многом зависит от того, насколько в ходе переговоров глава посреднической миссии будет сопоставлять интересы сторон для принятия взаимовыгодных решений. Зачастую это сделать бывает трудно. Лишь опытный в области переговорного процесса специалист способен нацеливать внимание участников переговоров не на озвучивание взаимных упреков, а на определение взаимных интересов. Тем более, что официально заявленные на переговорах позиции часто не соответствуют истинным намерениям сторон.
  Также необходимо учитывать, что иногда на переговорах одна из сторон переговорного процесса сознательно преследует цель ухода от существа рассматриваемой проблемы. Однако следует помнить, что попытки достижения результата на переговорах любой ценой, в том числе путем торга по принципиальным позициям приводят к углублению противоречий между сторонами конфликта и к затягиванию сроков решения проблемы.
  Роль и значение интереса каждого партнера или, что еще более существенно, взаимного интереса сторон является практическим определением путей выхода из кризиса. Эта сложная работа предполагает "челночную" дипломатию, которая на этом этапе работы не должна поддаваться освещению в СМИ и тем более обсуждению в национальных общественных формированиях. Практика ведения переговоров показала, что, как только нащупываются общие точки соприкосновения, незамедлительно в дело вступают силы, "объективно" не заинтересованные в решении главной задачи. Лишь сочетание тактической гибкости и твердой позиции посредников при наличии точно сформулированной конечной цели и путей ее достижения позволяют склонить конфликтующие стороны к действиям по требуемому сценарию.
  Должностным лицам, осуществляющим посредническую миссию в период подготовки переговоров, следует прорабатывать возможные варианты достижения результатов в диапазоне от максимально возможных до минимально допустимых и сосредотачиваться на принятии результативных и взаимовыгодных решений, особенно при условии, когда "максимум результата" становится недосягаемым, а "минимум" - крайне нежелательным.
  При этом предлагается учитывать, что достижение максимального результата под давлением или нажимом на стороны бывает сложным, а иногда и невозможным. Поэтому "давление" посредника должно оставлять возможность сторонам конфликта для проведения маневра на пути поиска конструктивных решений. Для реализации этого намерения можно использовать такие принятые в практике переговорного процесса меры, как продление времени, необходимого для принятия решений, обсуждение проблемы с каждой из сторон в отдельности, устранение возможных стесняющих обстоятельств, лоббирование политических и экономических интересов участников переговоров в правительстве и законодательных органах. Из вышесказанного следует, что необходимо быть заранее готовым к возможному принятию достаточных на данном этапе взаимовыгодных компромиссов, которые не решают всего существа проблемы, но в то же время позволяют поддержать переговорный процесс, смягчать позиции сторон, не допускать обострения отношений между участниками переговоров.
  При урегулировании осетино-ингушского конфликта наиболее сложной темой переговоров было решение проблем возвращения вынужденных переселенцев в места прежнего проживания. Позиции сторон при этом были диаметрально противоположны. Одна сторона конфликта настаивала на безусловном и незамедлительном возвращении всех вынужденных переселенцев в места прежнего проживания. Другая сторона на официальном уровне приняла решение о невозможности совместного проживания. Причем обе стороны жестко придерживались своих позиций.
  Решение указанных вопросов было осложнено рядом сопутствующих проблем: обеспечение безопасности передвижения, транспортное обеспечение, сложный морально-психологический настрой населения, необходимость согласования всех вопросов с главами администраций местного самоуправления и общественностью населенных пунктов. Таким образом, принятие позиций одной из сторон конфликта в этих условиях было невозможно, поэтому предстоял длительный путь поиска компромиссных решений.
  Проведение переговоров должно быть обусловлено объективными критериями, базирующимися на взаимных интересах сторон конфликта. Эти интересы не должны выходить за рамки законности (имеются в виду те условия, которые выдвигают субъекты переговоров). Предложения же посредников должны основываться на конституционных нормах, при этом критерии оценок и подходов должны быть таковы, чтобы они не воспринимались одной стороной как уступка другой. Партнеры, участвующие в переговорном процессе, должны быть уверены, что процесс переговоров нацелен на поиск справедливых и конструктивных решений. Поэтому в ходе переговоров необходимо использовать только объективные и по возможности нейтральные критерии.
  Так, на начальных этапах переговоров по урегулированию осетино-ингушского конфликта стороны в большей степени волновал не конечный результат, не конструктивное решение рассматриваемой проблемы, а гласное заявление своих позиций и стремление "защитить их от нападок" противоположной стороны. Естественно, что спор по поводу позиций ограничивал возможность принятия позитивных решений и достижения соглашений. Именно поэтому, даже не заключив принципиальных соглашений, стороны были удовлетворены уже тем, что ни шагу не отступили от своих "принципиальных" позиций.
  В этом отношении характерен этап переговорного процесса по обсуждению "Порядка возвращения вынужденных переселенцев в места их прежнего постоянного проживания на территориях Республики Северная Осетия-Алания и Республики Ингушетия" и "Программы совместной работы РСО-А, РИ и ВГК РФ по оздоровлению морально-психологического климата в республиках". Переговоры шли поочередно в г. Назрани и г. Владикавказе в период с 23 июля 1995 года по 20 апреля 1996 года. В первоначальный вариант документов, разработанных сотрудниками ВГК РФ под руководством представителей Государственно-правового Управления Президента Российской Федерации и отличавшихся конструктивностью, соблюдением взаимных интересов, и самое главное - соответствием требованиям российского законодательства, официальные делегации сторон внесли такое количество изменений и исправлений, что принятые 20 апреля 1996 года документы не представлялось возможным реализовать.
  Принятие конкретных решений и достижение соглашений не всегда дает возможность реализовать их на практике. Применительно к осетино-ингушскому конфликту это объяснялось тем, что в ходе переговоров острые, непримиримые позиции сторон несколько размывались, на субъектов переговорного процесса оказывалось определенное давление со стороны посредников в лице руководителей соседних субъектов федерации и руководителей федеральных министерств и ведомств.
  Однако после переговоров стороны во многих случаях сохраняли ранее занимаемые позиции, а дальнейшие взаимоотношения сторон превращались в своеобразное состязание воли, нервов, угроз. Именно поэтому отстаивание сторонами занимаемых неконструктивных позиций, стремление объяснить их конституционность, законность приводило к росту напряженности между участниками переговорного процесса, и соответственно к обострению общественно-политической ситуации в зоне бывшего конфликта.
  Тем не менее, в результате напряженной работы, происходила нормализация двухсторонних отношений и сближение позиций руководителей конфликтующих сторон федерации по принципиальным вопросам преодоления последствий этнотерриториального конфликта. Стал налаживаться конструктивный поиск путей нормализации двухсторонних отношений и ликвидации последствий конфликта, в том числе решаться проблема возвращения и обустройства вынужденных переселенцев в местах их прежнего компактного проживания.
  Совершенно очевидно, что взятая в руки федерального Центра инициатива, активная роль представительства полномочного представителя Президента Российской Федерации в Республике Северная Осетия-Алания и Республике Ингушетия, позволили начать реальное управление ситуацией в регионе. Проблема урегулирования последствий конфликта, не затрагивая политическую плоскость постепенно стала переходить в плоскость экономического взаимодействия и сотрудничества.
  Важным достижением стало желание президентов РСО-А и РИ окончательно выработать согласованный "кодекс правил поведения", что предполагало возможность посредникам постепенно отходить на второй план в решении существующих проблем. В республиках стали осуществляться шаги по замене тезиса "извечной вражды" на тезис "осетинский и ингушский народы никогда не противостояли друг другу, были лишь экстремисты, которые подталкивали их к трагедии". Итак, федеральному Центру удалось перевести перспективы решения осетино-ингушских отношений и вопросов ликвидации последствий конфликта из состояния тупика в позитивную, конструктивную плоскость.
  Следует отметить, что привлечение для участия в ведении переговоров посредников оказывает как позитивную, так и негативную роль. Опыт проведения переговоров по преодолению последствий осетино-ингушского конфликта показал, что обе стороны переговорного процесса (официальные делегации РСО-А и РИ) всегда настаивали на том, чтобы в переговорах принимали участие представители федерального Центра. В то же время в ходе переговоров они неоднократно отмечали, что наличие представителей федеральных органов власти не способствует скорейшему преодолению последствий конфликта и принятию конструктивных решений. В частности, на переговорах неоднократно отмечалось, что "без посредников мы бы давным-давно обо всем договорились".
  С сожалением можем отметить, что в этой ситуации с трудом удавалось добиться единства взглядов представителей федеральных органов власти о путях решения имеющихся проблем. Лишь с формированием относительно устойчивой концепции урегулирования отношений между республиками и преодоления последствий трагедии удалось придать посредническим миссиям характер твердости и решимости в реализации намеченных планов.
  Следует обратить внимание, что стремление посредников занимать в ходе переговорного процесса уравновешенную, конструктивную, не выражающую интересы ни одной из сторон позицию, воспринималось как неспособность тех или иных посредников понять существо происходящих процессов, заставить одну из сторон принять "нужную" (по мнению другой стороны) точку зрения. Этим лицам прямо или косвенно выражалось недоверие, заявлялось о нежелательности их дальнейшего участия в переговорном процессе.
  По итогам проведенных переговоров довольно часто руководители сторон конфликта упрекали посредников в неспособности убедить противоположную сторону, а то и в соглашательстве, занятии "проосетинской" или "проингушской" позиции. Ими делались заявления о необходимо отстранить посредников от ведения переговоров, от участия в посреднической миссии, а для дальнейших переговоров направлять более ответственных, вышестоящих (по должности), занимающих "конструктивную" позицию представителей.
  Из этого следует извлечь следующий урок: переговоры между сторонами конфликта должен вести тот руководитель, который определен федеральными властями. Повышение статуса участников посреднической миссии нежелательно, так как это ведет к девальвации значимости усилий федерального Центра. Стороны конфликта должны видеть в должностном лице, назначенном федеральным Центром, руководителя, обладающего всеми необходимыми полномочиями, и выражающего волю всех ветвей власти Российской Федерации. Руководителям государства недопустимо принимать апелляции сторон конфликта, не учитывая мнение руководителя федеральной структуры в зоне конфликта.
  Некоторые исследователи считают, что посредник должен быть готов выполнить по меньшей мере три функции - коммуникативную, исследовательскую, организаторскую. Реализуя коммуникативную функцию, посредник поддерживает связь между участниками конфликта, устанавливает связи с социальными институтами (органами власти, средствами массовой информации и т.д.). Выполняя исследовательскую функцию, посредник на основе социологических, политических и иного рода исследований вырабатывает стратегию и тактику своей деятельности, планирует переговорный процесс, прогнозирует возможные варианты развития ситуации.
  Особого внимания в деятельности посредника заслуживает организаторская функция. В первую очередь здесь необходимо отметить важность проведения необходимых совещаний, встреч (переговоров) для обсуждения существующих проблем со сторонами конфликта. Начинать эту работу необходимо не с "нуля", а имея определенный опыт по разрешению конфликтов. При проведении данной работы следует привлекать все необходимые интеллектуальные силы для решения первостепенных проблем.
  Проведение такой подготовительной работы дает возможность сконцентрировать усилия на базовых, основополагающих интересах, позволяет учесть позиции обеих сторон, и главное - удовлетворить обе стороны переговорного процесса предложением приемлемых вариантов решения проблемы, основанных на справедливых, объективных критериях. Такой путь подготовки переговоров и их организации позволяет достичь компромисса, консенсуса, привести к заключению разумного соглашения.
  При проведении переговоров важно принимать во внимание то, что в них участвуют не просто делегации, представляющие стороны конфликта, а лидеры этнонациональных элит. Как правило, они имеют определенные личные амбиции, приоритеты и обязательства. Следует также учитывать их характер и поведение. То есть на переговорах мы имеем дело с человеческим фактором, который может быть конструктивным и созидательным, а может быть и разрушительным.
  Также необходимо учитывать, что достижение позитивного результата на переговорах, особенно по проблемам, негативно воспринимаемым той или иной стороной, зачастую бывает осложнено тем, что предлагается уже готовое решение или рецепт решения. В такой ситуации одна из сторон конфликта зачастую заявляет о своем категорическом неприятии внесенного предложения. Мы полагаем, что при решении особо сложных, болезненных проблем целесообразно не предлагать уже готовую формулу, решение, а стремиться вовлечь оппонентов в поиск различных возможных вариантов компромисса. Причастность конфликтующих сторон к процессу поиска и выработки решений является одним из кардинальных факторов успеха на переговорах.
  Достижение соглашения или конкретного результата на переговорах зачастую осложняется тем, что одна из сторон понимает его целесообразность, конструктивность, обоснованность, но не может принять потому, что оно может быть негативно воспринято националистически настроенной общественностью стороны. То есть стороны конфликта могут сдерживать опасения, что их деятельность будет оценена представителями органов власти и общественности своей республики как проигрыш или уступка национальных интересов. Поэтому принимаемые решения, формулировки позиций в заключаемых договорах или соглашениях должны выглядеть таким образом, чтобы по возможности сохранять положительный имидж и авторитет каждой стороны - участницы переговоров.
  Негативная оценка общественностью одной из сторон конфликта совместного решения может вызвать отказ от принятых договоренностей. Так, 11 июля 1995 года в г. Владикавказе по инициативе Временного Государственного комитета Российской Федерации состоялись переговоры между делегациями Республики Северная Осетия-Алания и Республики Ингушетия. Возглавляли делегации президенты двух республик А.Х. Галазов и Р.С. Аушев при посредническом участии Председателя ВГК РФ В.Д. Лозового.
  В результате переговоров, проходивших в целом в конструктивной, доброжелательной атмосфере, было подписано Соглашение между РСО-А и РИ о реализации указов Президента Российской Федерации по вопросам ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта, в котором стороны подтвердили свою приверженность Конституции Российской Федерации и заявили об отказе от территориальных притязаний друг к другу.
  Такое решение вызвало резкое неприятие у жителей РИ, поэтому Р.С. Аушев следующим образом разъяснил свою позицию: "Никаких территориальных претензий у нас не было и нет, поэтому и отказ от них вещь вполне закономерная. А что до Пригородного района, то он должен быть возвращен Ингушетии в соответствии с законом, принятым еще Верховным Советом Российской Федерации. Закон этот пока никто не отменял. А на чужое мы действительно не претендуем"7. Это "разъяснение" вызвало бурю негодования уже в РСО-А. В результате столь опрометчивого заявления реализация отдельных положений указанного Соглашения затянулась почти на год.
  Конструктивность хода переговоров в определенной степени зависит от их эмоциональной окраски. На начальных этапах разрешения конфликтных ситуаций, отягощенных гибелью многих людей и другими болезненными последствиями, эмоциональный фон бывает крайне негативным. В таких условиях участники переговоров в большей степени готовы к противоборству, нежели к конструктивному сотрудничеству и решению стоящей проблемы.
  Ведение переговоров на негативном эмоциональном фоне часто заводит их в тупик или вообще срывает возможность их продолжения. В связи с этим целесообразно не превращать переговоры по разрешению конфликта в продолжение конфликта, а посредники должны стремиться к тому, чтобы стороны проявляли сдержанность и сбалансированность.
  Исходя из практики урегулирования осетино-ингушского конфликта следует объективное предложение учитывать в ходе переговоров следующие позиции:
  - не относиться к участникам переговоров как к выразителям мнений определенных организаций, групп, сословий, принимавших активное участие в конфликте, чтобы не вызывать негативное восприятие другой стороны;
  - не пытаться возложить вину за происшедшую трагедию и негативные последствия конфликта на конкретных участников переговоров;
  - не давать ни одной из сторон возможности снимать собственное эмоциональное напряжение выплескиванием претензий, обвинений в адрес своих оппонентов.
  Таким образом, при выработке рекомендаций и основных подходов переговорного процесса в ходе урегулирования этнических и этнотерриториальных конфликтов в нашей стране, необходимо учесть и использовать уже накопленный опыт проведения переговоров по преодолению последствий осетино-ингушского конфликта октября-ноября 1992 года.
 
  И.В. Ракова
  ФАКТОРЫ ФОРМИРОВАНИЯ КОНФЛИКТОГЕННОЙ МИГРАНТОФОБИИ.
 
  Усилия исследователей политической конфликтогенности в России сосредоточены преимущественно на специфическиэтнических взаимоотношениях в региональном срезе общества.
  Однако последовательно возрастающие волны вынужденной миграции спровоцировали усиление и возрастание конфликтогенности между местным населением и репатриантами, что в ряде случаев спровоцировало столкновения на этнической почве. Такая ситуация резко усиливает политическую актуальность ситуации, что в свою очередь требует поиска оптимального решения. В этом контексте проблемное поле исследования составляет мигрантофобия как специфическая часть ксенофобии.
  У современного процесса вынужденной миграции в постсоветском пространстве, в котором Россия выступает основной принимающей страной, нет прецедентов в российской истории. Хотя завершение продолжавшейся с XVI в. русской колонизации и начало репатриации россиян произошли давно - в 1960-е годы в Закавказье и в 1970-е годы в Центральной Азии, феномен мигрантофобии со стороны российского населения в отношении притока тех лет не отмечался.
  После институционализации распада СССР, за которой последовал резкий скачок миграционного притока в Россию, население бывшего СССР оказалось разделено гражданством, правовыми, языковыми, валютными и таможенными барьерами, не получив необходимого времени для осознания новой ситуации и возможности выбора гражданства и страны проживания. Начался процесс реальной дезинтеграции, выразившийся в разрушении культурных, информационных и экономических связей. Одновременно наметились тенденции к внутрирегиональной интеграции (в Прибалтике и Центральной Азии) и изменениям внешних ориентаций новых государств не в пользу России. В основу построения практически всех новых независимых государств лег этнический принцип. Многие из них начали проводить политику, направленную на приоритетное развитие титульной нации, на повышение ее доли в составе населения, на обеспечение преимуществ в образовании, в экономике, в том числе в сфере занятости и управления, и даже в гражданских правах.
  Большинство русскоязычного населения новых государств за пределами России испытало в этих условиях глубокую этнокультурную и этносоциальную дизадаптацию. Начался процесс утраты этими людьми гражданской и социальной идентичности, не сопровождавшийся обретением новых удовлетворительных идентичностей, в поисках которых русскоязычное население устремилось в другие страны, преимущественно в Россию. Эмиграция из новых независимых государств в значительной мере стала определяться выталкивающими факторами, связанными с изменениями в положении русскоязычного населения, с превращением составляющих его этнических групп, во-первых, в национальные меньшинства, во многих странах незащищенные и дискриминируемые, и, во-вторых, в диаспоры. Суммирующим результатом этих изменений стали страх за будущее детей и ощущение отсутствия перспектив, устойчиво занимающие первое место среди мотивов эмиграции в наших опросах. В наибольшей мере эти изменения затронули русскоязычных жителей в неславянских странах.
  Сильнейший дискомфорт, испытанный в странах выхода, зачастую на грани этносоциального шока, страх вновь оказаться в ситуации чужих, которая в конечном счете и вынудила этих людей уехать, а с другой стороны, тоска по оставленным местам, где была прожита вся жизнь или большая ее часть, порождают тенденцию переселения в Россию.
  В России же мигранты сталкиваются с новым, ранее не существовавшем в современных масштабах феноменом - процессом институционализации мигрантофобии.
  На наш взгляд причины отсутствия мигрантофобии в историческом развитии России напрямую связаны с причинами институциоонализации мигрантофобии в современное время. Таким образом, выделяется группа факторов, служащих своего рода индикаторами, условиями наличия или отсутствия мигрантофобских настроений.
  Такими индикаторами выступают:
  1. Масштабы миграционного процесса: с повышением этих масштабов пропорционально растет мигратофобия.
  2. Рассеяность миграционных процессов: с повышением концентрированности расселения миграционных потоков повышается и мигрантофобия. Исторические внутренние миграции характеризовались индивидуальностью, рассеянностью переселения.
  3. Положение на рынках труда: чем более оно благоприятно, тем менее мигрантофобские настроения, тем меньше социальная конфликтогенность.
  4. Добровольность миграции: при позитивной мотивации переезда, которая определяется притягивающими, а не выталкивающими факторами мигрантофобия не имеет конфликтогенной природы.
  5. Вынужденность расселения в России: выбор мест проживания должен быть адекватен социальному составу и уровню урбанизированности мигрантов. При ином варианте мигранты изанчально попадают в чужеродную социокультурную среду, что служит питательной почвой конфликтогенности.
  Перечисленные параметральные индикаторы процесса возвращения россиян трансформировались в последнее десятилетие в резко негативном контексте. Кардинальным образом изменилась и ситуация в принимающей России. Для анализа существующей ситуации представляется целесообразным применение вышеприведенного индикаторно-модельного метода оценки негативных процессов, сопровождающих социальную приживаемость и психологическую адаптацию мигрантов.
  Таким образом, мигрантофобия зарождается в случае деструктивной индикаторной специфики взаимоотношений, складывающихся между мигрантами и остальным населением. Деструктивность в данном контексте оформляется несовпадением, диссонансом объективных и субъективных процессов, сопровождающих миграцию. Такие процессы детерминируются объективными условиями и результатами миграции, субъективными социально-психологическими, политическими оценками и установками.
  В своем наглядном оформлении мигрантофобия представляет собой негативную реакцию российского населения на приток
  беженцев, вынужденных переселенцев, внутренне перемещенных лиц. Однако вышеуказанными категориями мигрантов мигрантофобия может не ограничиваться. Негативные реакции населения, концентрирующиеся против одной определенной группы мигрантов, неизбежно косвенно затрагивают и другие группы.
  Подавляющее большинство в миграционном притоке последних лет составляли русские и представители этнических групп, традиционно проживающих на территории России.
  Русские, которые возвращаются в основном в "русские" регионы Российской Федерации как впрочем и другие этносы, прибывавшие преимущественно в места своего традиционного расселения, далеко не всегда встречают здесь дружелюбный прием со стороны соотечественников
  И хотя мигрантофобию в отношении вынужденных переселенцев в России нельзя назвать массовой и тем более доминирующей фобией, она, к сожалению, представляет собой довольно заметное явление.
  Устойчивой тенденцией можно назвать рост негативных и индифферентных отношений к мигрантам в 2000 - 2002 г.г. Реакция населения не может не ощущаться переселенцами. С чем же связано наличие негативного стереотипа переселенцев в сознании жителей России?
  С некоторой долей условности индикаторы мигрантофобии можно подразделить на две группы: объективные предпосылки и субъективные причины. Причем необходимо заметить что объективные предпосылки мигрантофобии, трансформируясь в субъективные причины приобретают попутно гипертрофированные, иногда даже демонические масштабы
  Каковы же предпосылки мигрантофобии?
  1. Усиление локально-идентификационных тенденций. Развитие процесса регионализации и политизация региональности привели к мобилизации локальной идентичности, существовавшей раньше в пассивных латентных формах, и к обострению на ее основе противопоставления "свой - чужой". Этому же способствовало и резкое снижение территориальной мобильности населения России после 1992 г., которое сильно сократило контакты и усилило замкнутость местных сообществ.
  2. Общеэкономические предпосылки. Можно предположить, что повышение уровня мигрантофобии прямо связано с влиянием перманентного экономического кризиса, понижающего уровень жизни населения. Причины этого порядка практически не связаны с мигран-тами как таковыми: они диктуются нестабильной экономической обстановкой в стране.
  3. Ухудшение ситуации на рынках труда. Однако на последствия экономической стагнации накладывается повышение конкуренции на рынках труда. Именно последнее обстоятельство непосредственно связано с мигрантами. Объективно мигранты обостряют конкуренцию на рынке труда, причем такое обострение одновременно связано с более высокой квалификацией мигрантов, повышенной работоспособностью, а также с заниженными экономическими претензиями на размер заработной платы.
  4. Обострение жилищных проблем. Активный целенаправленный переезд мигрантов на новое место жительства обычно приводит к повышению цен на недвижимость, что также негативно оценивается местным населением в экономическом и социально-комфортном аспекте.
  5. Социально-льготная конкуренция. Участие мигрантов в распределении социальных льгот также выступает как предпосылка мигрантофобских настроений. Мигранты, претендуя на определенную социальную помощь, выступают как объективные конкуренты местному населению в процессе её получения.
  6. Ухудшение оперативной обстановки. Объективная предпосылка мигрантофобии - повышение криминогенности оперативной ситуации, рост количества преступлений, эскалация вооруженного насилия. Данная причина инициирована преступлениями двух видов: в которых мигранты выступают как субъекты преступлений, и те случаи, когда они являются объектами преступных посягательств. И в том и другом случае результат един - общее повышении криминогенности, активизация криминальных структур.
  Однако гораздо масштабнее по своим размерам и результатам воздействия субъективные факторы мигрантофобии. Эти факторы формируются на негативном фоне конституирования объективных причин мигрантофобии, содержание и размер которых неадекватно расширяются.
  Специфика мигрантофобских настроений определяется как характером отношения населения к мигрантам, так и тактикой отношения мигрантов к коренному населению. Сложность построения адекватной модели состоит еще и в том, что сами слои населения и группы мигрантов неоднородны, и дифференцируются по разным критериям: этническому, конфессиональному, экономическому и другим. Тем не менее, с известной долей условности можно константировать: общественное мнение об одной группе в среде мигрантов в определенной степени обуславливает формирование аналогичных априорных установок о другой группе.
  Оценки населения совсем не обязательно и далеко не всегда реализуются в виде конкретных проявлений в поведении и поступках. Эти оценки в значительной мере характеризуют состояние общественного сознания, сложившиеся в общественном мнении представления, образы и стереотипы.
  В отличие от коренного населения восприятие переселенцев больше основывается на реальных недружественных проявлениях по отношению к себе или на оценке каких-либо проявлений как недружественных и потому более точно отражает реально складывающиеся отношения.
  Первый год проживания на новом месте иногда называют "годом эйфории": у переселенцев еще не начали разрушаться иллюзии, ожидания и сильно выражено ощущение возвращения на родину, обретения более комфортной в этнокультурном отношении среды по сравнению с предыдущей.
  Однако действие бюрократических препон, в первую очередь в виде ограничений на регистрацию по месту жительства приводит к практическому закрытию легальных сфер занятости мигрантов. Именно поэтому мигранты, пытаясь приспосабливаться с течением времени к новым условиям, становятся основными претендентами на теневые рабочие места.
  Такой результат "нелегальной адаптации" ситуация служит удобным аргументом и источником обвинений переселенцев в их имманентной криминальности.
  По-видимому, некоторая часть российского населения не может простить переселенцам предыдущей хорошей жизни. Очень распространенно субъективное представление о вынужденных мигрантах как богатых людях, благоденствовавших в других республиках, когда остальное российское население бедствовало в России, или, по крайней мере, жило гораздо хуже.
  Однако объективно бедственное современное положение вынужденных мигрантов в достаточной мере осознает и само принимающее население - в этой связи образ богатых переселенцев, претендующих на крохи благ, предназначенных нищим россиянам, относится больше к разряду мифологем.
  Таким образом, имущественное положение большинства вынужденных мигрантов довольно незавидно, хотя до переезда это был неплохо обеспеченный слой населения. В этой связи, представление о богатстве вынужденных мигрантов может порождаться притоком горожан в периферийные села российских областей. Имущество, которое они с собой привозят и которое в городах и даже в пригородных селах воспринимается как обычное, на периферии может расцениваться как роскошь.
  Субъективная причина мигратофобии - формально-нормированный поведенческий кодекс. Внешнее поведение мигрантов в этом контексте может восприниматься местным населением как аморальное и подозрительное, хотя по сути оно является просто инокультурным, более урбанистическим. Ведь большинство переселенцев - это бывшие жители столиц, мегаполисов с устоявшимися установками космополитичности.
  Весомой субъективной причиной мигрантофобии может являться существование феномена обособленности мигрантов.
  Обособленность - это объективно существующая тенденция. Этот феномен обусловлен двумя обстоятельствами: стремлением переселенцев к консолидации и с их отрицательной установкой в отношении интеграции, основанной на существующих в их сознании негативных стереотипах мест-ного населения.
  Это объясняется в основном более высокой потребностью вынужденных мигрантов в психологических механизмах, сплачивающих группу, повышающих позитивную идентичность ее членов.
  Отчасти такая высокая самооценка сформировалась у переселенцев еще в странах выхода, что явилось одной из причин конфликтности их отношений с коренным населением стран прежнего проживания. Этот конфликт они в определенной степени "импортируют" в Россию, причем в наибольшей степени актуализируется он в малых городах и селах, население которых воспринимается высокоурбанизированными переселенцами как малокультурное и провинциальное.
  При таких представлениях о местном населении неудивительно стремление переселенцев к некоторой обособленности. Они не избегают контактов с местными жителями, но предпочитают общение между собой. В сознании вынужденных мигрантов существует резкое разделение на "мы" и "они". По-становка вопроса о необходимости интеграции часто вызывает у них негативную реакцию. Такой субъективный негативизм иногда имеет под собой объективную почву, хотя по существу интеграция, хотя и не в равной мере, но все же процесс взаимный. Поэтому всегда остается возможность позитивного интегративного обмена, трансформации интеграции в положительных целях общего общественного блага
  Таким образом, специфика процесса вынужденного возвращения, определяющая взаимоотношения между переселенцами и принимающим российским социумом, заключается в том, что в результате совпадения действия негативных индикаторных факторов миграционных процессов подготавливается почва мигрантофобии, этнофобии, ксенофобии, что может привести и иногда приводит к конфликтным ситуациям, перерастанию их в длительные формы конфликта.
  Для превенции таких негативных конфликтогенных последствий необходимо проводить на теоретико-индикаторной базе комплексные мероприятия по предупреждению возникновения и развития объективных предпосылок, масштабирования субъективных факторов мигрантофобии
 
  В.П. Уланов
  КОНСТРУКТИВИЗМ КАК ЭЛЕМЕНТ ТОТАЛЬНОЙ ИДЕОЛОГИИ СЕПАРАТИЗМА
 
  "Общеизвестно, сэр, что никакие усилия
  так не сплачивают людей, имевших несчастье
  поссориться между собой, как совместная
  антипатия к одному и тому же третьему лицу"
  Пэлем Грэнвил Вудхауз. "Ваша взяла, Дживс".
 
  Банальной чертой современной демократической жизни России являются те коалиции и мезальянсы, которые заключались и заключаются, распадались и распадаются на российском политическом Олимпе. Те союзы между вчерашними врагами или непримиримая вражда между вчерашними союзниками, которые в силу своей эпатажности привлекают внимание публики, ей объясняют, как правило, беспринципностью политиков. Но беспринципность беспринципностью, а Чубайса сопредседателем партии нацболов или Э.Лимонова пресс-секретарем СПС представить все-таки невозможно.
  В чем же дело? Принципиальный ответ на этот вопрос еще в 20-е годы прошлого века в рамках социологии знания дал К.Манхейм, выделив понятие частичной и тотальной идеологии: "О понятии частичной идеологии мы говорим, когда это слово должно означать, что мы не верим определенным "идеям" и "представлениям" противника, ибо считаем их более или менее осознанным искажением действительных фактов, подлинное воспроизведение которых не соответствует его интересам. Здесь речь может идти о целой шкале определений - от сознательной лжи до полуосознанного инстинктивного сокрытия истины, от обмана до самообмана" [1].

<< Пред.           стр. 3 (из 7)           След. >>

Список литературы по разделу