<< Пред.           стр. 3 (из 9)           След. >>

Список литературы по разделу

  14 См.- Maitland F.W. Op. cit; Maitland F.W. English law and the Renaissance. Cambridge (Eng.): Cambridge Univ. Press, 1901.
  ъ Maitland F. W. English law and the Renaissance; Mcllwain C.H. Op. cit.; Pound R. The spirit of the common law. Boston: Beacon, 1963.
  'k Pound R. The spirit of the common law.
  87
  огромное значение. Это было правовое предвосхищение борьбы А. Смита с меркантилизмом.
  Английские новации в области права существенным образом способствовали отделению государства от сониетального сообщества. Закон переставал быть орудием государства и становился посредующей "прокладкой" между государством и обществом. Он должен был обслуживать государственные нужды, но одновременно был достаточно независимым, чтобы служить также и многообразным частным потребностям. Государство было тем самым поставлено в двойственную позицию, когда оно должно было определять и проводить в жизнь легально утвержденные ограничения своей собственной власти.
  За юридической профессией утвердился промежуточный статус Стало правилом, что судьи, даже те, что осуществляли судебные прерогативы палаты лордов, должны были быть профессиональными юристами. Судьи и адвокаты, составлявшие ядро юридической профессии, обслуживали главным образом секретных клиентов, среди которых могли быть и государственные учреждения.
  Представители юридической профессии, включая судей, стали главными охранителями прав обычных людей, особенно "гражданских" прав37 и прав на собственность, договор и иск38. Независимость суда и адвокатуры, по-видимому, сказалась на появлении второй основной ветви английской юридической профессии - института поверенных, лишенных привилегии выступления в суде, но служивших юридическими консультантами всевозможных организаций и групп Через поверенных правовая система проникла в плюралистическую структуру групп по интересам, через судей и адвокатуру она поддерживала деликатные отношения с государством. Судебные инны во многом напоминали средневековые гильдии. Они сопротивлялись "упрощению" закона, происходившему на континенте, формализации университетского образования, назначению юристов из наиболее влиятельных групп на должности государственных служащих и системе экзаменов, гарантирующих компетентность
  Хотя судьи были государственными служащими, они были также и юристами, подготовленными для профессиональной деятельности
  17 См Marshall ТН Class, citizenship and social development Garden Citv, NY Anchor, 1965
  s В терминологии Э Дюркгеима эти перемены означали возобладание "реституционного" права над "репрессивным" (см Duikheim E The division of labor in society L Macmillan, 1933 [Дюрьгейм Э О разделении общественного труда М Наука, 1990 ])
  CQ об
  вне государственных сфер и ответственными за соблюдение традиций обычного права. Барристеры и поверенные хотя и занимались частной практикой, обладали также и публичными прерогативами и несли ответственность К тому же особый статус приобрела состязательная система судопроизводства. В большей степени, чем на континенте, судопроизводство совершалось между частными сторонами, каждая из которых была представлена адвокатом, перед лицом судьи, а часто и присяжными, и в соответствии с процессуальными правилами. Судье выпадала роль не столько ре-шаюшей инстанции, сколько высшего арбитра. Важно также, что судьи сами формировали свод законов, принимая решения и создавая прецеденты в достаточной степени независимо от королевских указов и постановлений парламента.
  Английская система оставляла границы законодательства полностью открытыми, допуская временный консенсус там, где еще не произошла полная "легализация" правовой нормы и ее утверждение правительственной властью. Поэтому в системе действовали не только и не столько решения, принятые на высшем политическом уровне, сколько отсылки к коллективной солидарности, моральным стандартам и практическому смыслу.
  Континентальная правовая система отличалась от английской, несмотря на общность происхождения и некоторые общие черты. Новые континентальные монархии склонялись к римской правовой традиции с ее акцентом на "унитарную" власть государства39. По этой традиции гражданское право имеет обыкновение становиться орудием государства через вовлечение наиболее влиятельных групп юридически подготовленных людей в государственную службу, часто в качестве ее ядра40. Гражданская администрация, таким образом, отделялась от военной, которая в основном оставалась в руках аристократии. Континентальные правовые системы обычно более адекватно, чем английская, обеспечивали эффективность государственной машины41, однако английская система делала возможным дальнейшее продвижение процессов дифференциации и интеграции государства и социетального сообщества.
  9 См Parsons T Societies Evolutionary and comparative perspectives Englewood Chffs (N J ) Prentice-Hall, 1966
  411 Foid FL Op cit
  41 Этот аспект особенно подчеркивался М Вебером (см Max Weber on law in economy and society/Ed by M Rhemstem Cambridge (Mass ) Harvard Umv Press, 1954
  89
  Экономика и социетальное сообщество
  В экономическом развитии Англии XVI-XVII вв. центральное место принадлежало процессу огораживания и его сложным последствиям. Самым важным был рост товарного сельского хозяйства, ориентированного на рынок, в противоположность почти натуральному хозяйству средневекового типа, при котором продажа произведенной продукции ограничивалась близлежащими поселениями42. Разрыв со старой системой произошел главным обра- , зом в результате развития широкомасштабной экспортной торгов- I ли шерстью с Италией и Фландрией с их текстильной промыш- I ленностью. Увеличение поголовья овец требовало сокращения числа I держателей земельных участков, так как овцеводство нуждалось в I меньшем, чем земледелие, числе рабочих рук, а традиционная для 1 манориального хозяйства система неогороженных полей сдерживала его развитие.
  Многие представители джентри и даже титулованной знати i
 активно поддерживали эти перемены, либо сами становясь фер- ,|
 мерами-товаропроизводителями, либо сдавая землю в аренду то- j
 варопроизводителям. Светские собственники земель, ранее при- |
 надлежавших церкви и особенно распущенным монастырям, были
 менее консервативны в ведении своих хозяйств, чем церковь. ]
 Многие представители джентри участвовали, непосредственно или >
 через своих агентов, в несельскохозяйственных экономических i
 предприятиях, особенно в различных коммерческих начинаниях. '
 К концу XVII в. этот общий процесс еще ни в коей мере не завер- •
 шился, но в сочетании с другими, уже рассмотренными фактора- i
 ми он привел к двум крупным следствиям. :
  Во-первых, уменьшилась доля крестьян, державших землю на условиях индивидуальной аренды или даже бывших собст- 1 венниками земли. Вместо них появились сельскохозяйствен- | ные рабочие43, а избыточное сельское население стало поки- I дать свои места проживания и постепенно превращаться в го- ] родской рабочий класс. Появились новые проблемы обнищания | и бродяжничества44 как реакции на потерю устойчивого места в
  42 Polanyi К. The great transformation. N.Y.: Beacon, 1957.
  43 Эта ситуация нашла интересное отражение в том, что классические эконо
 мисты, в частности Д. Рикардо, в своем анализе в качестве парадигматического
 образца использовали товарное сельское хозяйство. В связи с теорией заработной
 платы обычно обсуждался сельскохозяйственный рабочий, нанимаемый ферме- j
 ром-товаропроизводителем I
  44 Polanyi К. Op. cit. I
  90 I
  1
  жизни и связанные с этим страдания. С этого момента важную роль начинают играть "законы о бедных". "Крестьянский класс" оказался достаточно ослабленным, поэтому в Англии его борьба за свои права и интересы не имела столь заметного значения, как во Франции45.
  Во-вторых, класс землевладельцев претерпевал "дефеодализа-цию". Его экономические позиции все в большей мере зависели не от принудительных феодальных обязательств крестьянства, а от успеха собственных сельскохозяйственных и иных предприятий на рынке. Это повысило производительность сельского хозяйства и обеспечило аристократии большую экономическую гибкость, позволив вбирать в себя все большее число представителей торговли, а затем и промышленности46. Такое ослабление барьеров вело к появлению общих интересов и частичному слиянию с преимущественно городскими высшими классами, но все это отчасти за счет крестьянства.
  Ситуация во Франции была почти противоположной. Там аристократия экономически зависела от монархии47. Благодаря независимости французской церкви от Рима корона широко контролировала назначения на церковные посты и использовала это, наряду с военными назначениями и продажей должностей, для укрепления лояльности влиятельных аристократических групп. Плюс к этому аристократия зависела от налоговых льгот и государственного принуждения крестьян к выполнению их обязательств48. Традиции французского сельского хозяйства не вели, таким образом, к реорганизации производства в интересах повышения его продуктивности. Крестьянство оставалось в относительно неизменном состоянии, чреватом острым конфликтом с классом землевладельцев, который при старом режиме помог укрепиться объединению монархии, аристократии и церкви49 и толкнул крестьянство на поддержку революции, хотя при определенных обстоятельствах, как в Вандее, оно могло переметнуться и на другую сторону50. К тому же во Франции в поддержке старого режима были мало заинтересованы городские слои. В Голландии аристократия была
  45 Moore В. Op. cit.
  46 Ibid.
  47 Ford F.L. Op. cit.; Moore B. Op. cit.
  48 Moore B. Op. cit.; Lefebvre G. The coming of the French revolution. N.Y.: Vintage, 1960.
  49 Palmer R.R. Op. cit.
  30 Moore B. Op. cit.; Tilly Ch. The Vendee. Cambridge (Mass.): Harvard Univ. Press, 1964.
  91
  намного слабее, но наблюдались серьезные конфликты интересов между торговыми городскими слоями и сельским обществом "глубинки"51.
  Экспорт шерсти способствовал поддержанию достигнутого Англией уровня коммерческой активности. Он укрепил интересы городских торговых кругов, сосредоточенных в Лондоне, который был одновременно столицей, торгово-финансовым центром и крупным портом. "Раздаточная система"32, налаженная между купцами-суконщиками и деревенскими прядильщиками и ткачами, позволяла обойти ограничения, устанавливаемые городскими гильдиями. Местные торговцы "авансировали" деревенских ткачей пряжей, забирали готовую ткань и отсылали ее лондонским купцам на экспорт. Эта система считалась еще одним связующим звеном между землевладельцами-джентри и верхними городскими слоями на основе общего экономического интереса.
  Порождаемая этими экономическими переменами дифференциация была сродни той, что происходила между государством и социетальным сообществом. Средневековая дифференциация между городом и деревней была лишь частично экономической. В основе ее лежало различие между первичным, или "добывающим", производством (в первую очередь сельскохозяйственным) и торговлей и обрабатывающим производством (преимущественно ремеслами), и это предполагало разделение труда, но распространяло экономическую и другие функции на все местное территориальное сообщество целиком. Деревня была его составляющей по производству сельскохозяйственной продукции, соседний город - составляющей по производству готовых изделий. Такие функции, как управление, были централизованы и не могли равномерно распределяться между всеми небольшими составляющими таких сообществ.
  В Англии "сквайры" издавна сосредоточили в своих руках большую толику местной власти, а джентри поставляли "общественных" лидеров для местного сообщества. В результате использования труда арендаторов, однако, произошла дифференциация их функций - функции общественных и политических лидеров отделились от функций производителей, при этом земля выступала как фактор производства. Когда фермы превратились в специализированные экономические предприятия, организационные формы использования сельскохозяйственных рабочих и арендаторов в
  51 Palmer R R Op cit 11 Ibid
  92
  чем-то стали ближе к системе занятости современного типа, чем к наследственной крепостной зависимости, а критерием успеха предприятия стала его эффективность в операциях на рынке. Через рынок землевладельцы устанавливали связи с группами, находящимися за пределами их сельских сообществ, особенно с купцами и предпринимателями - "раздатчиками" шерсти. Распространявшиеся таким образом специфически рыночные отношения не совпадали с отношениями другого рода, например с отношениями принадлежности к местному сообществу. И хотя участников экономической системы можно было самым общим образом поделить по их интересам на "сельскохозяйственную", "купеческую" и "промышленную" группы, все труднее становилось идентифицировать эти интересы с местным сообществом в целом, а не с дифференцированными элементами внутри этих сообществ.
  ЗАКЛЮЧЕНИЕ
  Наш главный тезис заключался в том, что к концу XVII в. Англия стала самым высокодифференцированным обществом в европейской системе, продвинувшимся в этом направлении дальше, чем какое-либо из прежде существовавших обществ. Взяв социе-тальное сообщество как основную точку отсчета, мы рассмотрели, как произошла его дифференциация от религии, государства и экономики.
  Сначала традиционное для Европы слияние религии и государства с социетальным сообществом было подорвано протестантским движением с его значительной толерантностью и вероис-поведальным плюрализмом. Не только английское государство было обязано предоставить основные права религиозным диссидентам, но и в социетальном сообществе гражданство уже не связывалось с традиционным религиозным конформизмом. Это разделение влекло за собой и новый способ интеграции, и дальнейшую дифференциацию, поскольку допускалось, что социеталь-ное сообщество не ограничивалось только единоверцами короля (eius rehgio), но включало в себя также и протестантских нонконформистов.
  Эти перемены были связаны также с двумя сторонами процесса повышения уровня генерализации ценностей, происходившего в системе сохранения и воспроизводства образца в английском обществе. Во-первых, основой ценностного согласия должна была стать "мораль" как нечто более общее, чем любая из вероисповедальных позиций. Реформация и раскол в протестантизме стали угрозой со-
  93
  лидарности социетального сообщества. В Англии, однако, принадлежность к конкретным конфессиям не требовала морального консенсуса на уровне общества в целом. Во-вторых, возникла общая приверженность ценности рационального постижения мира, отчасти из-за практической полезности такой установки, но не только из-за нее. Не без определенных шероховатостей, но все же философия и наука, как таковые, - не только, например, англиканские философия и наука - стали считаться "хорошим делом" при поддержке всех наличных конфессий, включая даже римский католицизм.
  С утверждением "национального" сообщества получили развитие два главных механизма для взаимной дифференциации социетального сообщества и государства. Один - это такой способ управления, в котором наиболее влиятельные элементы общества являются членами не правительственных структур, а представительных органов. Решающую роль здесь сыграла палата представителей. Вторым главным механизмом было право. Более чем какая-либо иная правовая система, английское право провело четкое различение статуса члена социетального сообщества, обладающего правами, которые государство обязано соблюдать, и статуса "подданного" короля как главы государства.
  Эта дифференциация подкреплялась установлением в Англии особых отношений между аристократией и правительством. Аристократия, вместо того чтобы оставаться частью недифференцированной структуры управления без каких-либо шансов играть в ней решающую роль, стала активной политической избирательной базой для правительства. Позднее эта схема стала основой расширения избирательных прав, так что политическая составляющая гражданства распространялась на все более обширные группы населения53.
  Укрепление обычного права и главенство парламента в системе управления были тесно связаны с пуританством и тем особым способом урегулирования религиозных распрей, который начал практиковаться в Англии54. В свободе вероисповедания и политическом плюрализме нашла выражение дифференциация социетального сообщества от религиозных объединений и от государства. Оба эти направления дифференциации подразумевали и одновременный процесс включения. Легитимный статус полноправного членства в социетальном сообществе предоставлялся религиозным диссидентам и политическим оппонентам, не согласным с находящимися при исполнении властями, при условии, что их оппо-
  53 Marshall T. Op. cit.
  34 См.: Little D. Religion, law, and order. N.Y.: Harper and Row, 1969.
  94
  зиция является "лояльной оппозицией". Правовая система как по своему нормативному содержанию, так и в силу своей структурной независимости выступала в качестве основного механизма, регулирующего пограничные отношения между этими дифференцировавшимися частями. Решающим обстоятельством было то, что право на религиозное и политическое несогласие получило правовую институционализацию. Англия никогда не прибегала к писаной конституции, чтобы формально ограничить парламентом "королевскую власть" как теоретически суверенную; судебные органы также никогда не наделялись полномочиями объявлять неконституционными постановления парламента. Тем не менее практика показала, что правовая институционализация "конституционных" ограничений власти государства действовала в основе своей эффективно, несмотря на тесную зависимость судов от государства в смысле правопринуждения.
  Центральным моментом в дифференциации социетального сообщества и экономики была "коммерциализация" сельского хозяйства, особенно когда она затрагивала земельные интересы джентри. Обычно сельским сообществам была присуща недифференцированная аскриптивная структура, особенно сильно сопротивлявшаяся модернизации. Но ориентация английского сельского хозяйства на рынок породила коммерческий интерес, связавший сельские поселения с городами "горизонтально", вместо их "вертикальной" связи феодального типа с аристократической государственной иерархией, и тем самым была смягчена острота "крестьянской проблемы".
  Параллельный процесс дифференциации в городах сломал патриархальный партикуляризм цеховой системы. Поскольку Англия была в целом менее урбанизирована, чем некоторые регионы континента, важно было, чтобы процесс дифференциации был поддержан со стороны влиятельных сельских слоев. Главные институциональные основы дифференцированной рыночной экономики были заложены в Англии задолго до появления технических изобретений и других новаций, связанных с промышленной революцией. Не менее важным было влияние пуританства, особенно среди проникнутого духом новаторства купечества, но также и среди джентри, многие из которых были пуритане.
  Экономическая составляющая процесса развития Англии, по-видимому, также способствовала плюрализму в структуре сельских и городских сообществ. Совершившаяся в них дифференциация Укрепила общность интересов, перекрывшую прежние различия. Это имело особую важность ввиду той политической власти, какой обладали землевладельческие классы. Экономическая диффе-
  95
  ренциация обеспечила основу, на которой будущие городские группы могли быть включены в единую систему солидарности. Сель-ско-городские конфликты в Англии не были такими острыми, как это было в последующие периоды в других странах. В сравнении с Францией конфликт между буржуазией и земельной аристократией носил более мягкий характер.
  Процесс повышения уровня адаптивности был совершенно очевидным образом связан с экономическим развитием. Не только в Англии, но и во всем северо-западном треугольнике XVII век был временем значительного экономического прогресса. В каждой из политических единиц происходило "расширение рынка" как внутреннего, так и внешнего.
  Хотя внутри общества, рассмотренного в виде социальной системы, адаптивная способность сфокусирована в экономической сфере, на нее влияет также развитие культурной и личностной ! систем. Что касается культуры, то наиболее заметным продвиже- '] нием в этой области было общее развитие светской культуры, под-, j черкивающей познавательную рациональность в философии и нау- ! ке. В Англии и Голландии эта тенденция была подкреплена ценностями аскетического протестантизма55. Хотя рост когнитивной и рациональной культуры еще не отразился на структуре общества, определенное воздействие'он имел. После И. Ньютона и Дж. Локка, например, культурные лидеры уже не могли игнорировать значимость новой науки и философии для самых различных областей деятельности; они обрели новые ресурсы для повышения адаптивности.
  Главное в том, что имело отношение к адаптивной способности личности, состояло во влиянии, которое оказал на мотивацию поведения личности протестантский аскетизм, названный М. Ве-бером "аскетизмом в миру". Он усиливал мотивацию на достижение в "земных призваниях". "Ситуация", наделяющая смыслом такое достижение, "определялась" с точки зрения культуры не как "потусторонняя", а как "посюсторонняя", ориентированная на построение достойного общества, а не только на спасение души по окончании земной жизни. Это была универсалистская и новаторская ориентация в том смысле, что мандат на достижение предо-
  "3 Проделанный Р. Мертоном анализ отношений протестантизма и науки в Англии не "отвергнут" последующими исследованиями, а просто уточнен. См.: Merton R.K. Science, technology and society in seventeenth century England//Osins 1938. № 4; переиздана: Social theory and social structure. Ch. 18. Glencoe (111).: Free Press, 1957; см. также: Ben-David J. The sociology of science. Englewood Cliffs (N.J.) Prentice-Hall, 1971.
  96
  ставлялся каждому человеку и выдавался не для увековечения традиции, а для построения нового "царства".
  Поощрение такого типа личной ориентации имело неодинаковые последствия в разных областях. Где-то оно способствовало тяге к научному исследованию. В английском праве оно создало широкие предпосылки для утверждения определенного типа индивидуализма56. Но особенно оно коснулось через рыночные отношения экономической сферы. Произошло это не из-за того, как упорно твердят, что рынок распахнул двери "эгоистической выгоде" и "материализму". Скорее, это случилось потому, что рыночный механизм впервые создал широкий институциональный контекст, в рамках которого оказалось возможным высвободить индивидуальные достижения и заслуги из некой диффузной сети не имеющих отношения к делу связей. Рынок довел дифференциацию социальной структуры до такого предела, когда в значительно большей степени, чем когда-либо прежде, оказались возможными широкий выбор способов действия, оценка индивидуальных успехов и в каком-то смысле пропорциональное их вознаграждение. Эта возможность и представляется нам наиболее значимой в той связке, которая образовалась из протестантской этики индивидуального достижения и ее воплощения в рыночной деятельности, о чем писал в своих знаменитых трудах Вебер57.
  56 Little D. Op. cit.
  37 Связь между протестантскими религиозными ориентациями и современной экономической этикой давно находится в центре научной дискуссии. См. классические работы, в которых эта дискуссия нашла отражение: Weber M. The protestant ethic and the spirit of capitalism. N.Y.: Scribner, 1958. [Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма//Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990 |; Tawney R.H. Religion and the rise of capitalism. N.Y.: Mentor, Books, 1947; Protestan-t'sm and capitalism/Ed, by R.W.Green. Boston: Health, 1959; Parsons T. Richard Henry Tawney//American Sociological Review. 1962. December.
  Глава четвертая
  КОНТРАПУНКТ И ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ: ЭПОХА РЕВОЛЮЦИЙ
  ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ЕВРОПЫ В ЭПОХУ РЕВОЛЮЦИЙ
  Контрреформаторские общества решительно стремились "за-v морозить" процесс дифференциации, как указывалось в предыдущей главе, главным образом по причине тесных связей их политических режимов с находящейся в оборонительной позиции церковью. Сопротивляться приходилось не только протестантизму, но и множеству модернизующих тенденций, особенно тем, которые способствовали высвобождению универсалистски ориентированных элементов из структурного ядра, образуемого государством, аристократией и церковью. Среди этих элементов были представители "бизнеса", которые выступали за более широкое и более демократическое политическое участие, и "интеллектуальные" группы, которые к XVIII в. стали объектом подозрительности властей. В общеевропейской системе сердцевина контрреформации - итальянские государства и папство выполняли функцию сохранения и воспроизводства образца.
  Самым воинствующим защитником дореформационных общественных порядков, часто выглядящим "большим католиком, чем папа", стала Испания. В своей социальной структуре Испания являла, может быть, лучший пример крупного общества, застывшего на ранней стадии модернизации. Во многих отношениях ее непреклонный традиционализм изолировал ее от остальной Европы1.
  Австрия,-целостность которой сохранялась благодаря междинастическим и межаристократическим бракам и верности римскому католицизму, резко отличалась от Испании в том, как она решала проблему этнического многообразия. Находясь вначале на
  1 Castro A. The structure of Spanish history. Pnnceton. Princeton Univ. Press, 1954
  98
  позициях контрреформации, позже австрийские Габсбурги допустили ограниченный религиозный плюрализм, установленный Вестфальским миром 1648 г. Они, таким образом, отставали от духа времени, демонстрируя отсутствие интереса к национально-государственному строительству, но поддерживая и сохраняя большую политическую структуру, ставшую плюралистичной в этническом и религиозном отношениях, они играли важную интегративную роль2. То, что Австро-Венгерская империя в конечном счете распалась под воздействием центробежных националистических сил, не умаляет ее значения в продолжительный переходный период. Даже и на таком позднем этапе, как во времена Священного союза, Австрия была в Европе центром консервативного интеграцио-низма. К тому же она играла важную посредническую роль во вступлении России в европейскую систему, чему способствовал их общий конфликт с наполеоновской Францией.
  Партикуляристский ареал Германии, несмотря на свое религиозное многообразие, напоминал центр контрреформации. Ее мелкие государства также находились в позиции самозащиты, испытывая постоянную угрозу поглощения со стороны своих более крупных соседей. Здесь, как и в итальянских государствах, значительные структурные инновации наталкивались на сопротивление3.
  Роль Пруссии в европейской системе, обусловленная открытостью ее восточной границы, формировалась на основе особой разновидности протестантского образца. Правители из династии Гогенцоллернов обратились в кальвинизм, в то время как большинство населения исповедовало лютеранство. Из этого проистекала особая форма протестантской "государственной церкви", в которой соединились оба эти элемента4. Кальвинизм, находясь в рамках активистской конфигурации аскетического протестантизма, постулировал общее верховенство в сообществе религиозной элиты, избранной по предопределению, ставя ее выше обычных верующих. Он был также в высшей степени коллективистским, так как считалось, что любая кальвинистская община наделена религиозно освященной миссией. Такая активистская, авторитарная и в то же время коллективистская ориентация очень подходила прусской монархии с ее пограничным местоположением, стремившейся к расширению своих территорий за счет славянских зе-
  2 Biyce J. The Holy Roman Empire. L: Macmillan, 1904.
  3 Bcirmclough G. The origin of modern Germany. N Y.: Capricorn, 1963.
  Xayzer Ch. Calvinism and German political life/Unpubl. doctoral dissertation. Radcliffe College, 1961.
  99
  мель. К тому же она прекрасно сочеталась с лютеранской установкой на признание за должным образом установленной властью законности ее функций по поддержанию порядка и пресечению беспорядков; такая конструкция могла выдержать почти любые перемены. Кальвинизм превосходно служил опирающемуся на силу правящему классу, а лютеранство - его подданным. Наряду с общей неустойчивостью, присущей любому меняющемуся пограничному сообществу, эта религиозная ситуация может отчасти объяснить достижения Пруссии в области рационализации военного и гражданского управления.
  Подобно тому как это было в большей части континентальной Европы, организация Пруссии строилась вокруг земельной аристократии - юнкеров. Юнкеры не стали, как английские джентри, парламентской оппозицией королевскому абсолютизму; вместо этого они образовали опору монархии, особенно в своей военной роли. Однако, как и в Англии, они превратили свои поместья в коммерческие сельскохозяйственные предприятия, ориентированные на экспорт зерна. Эти изменения вместе с тем не затронули прежнюю жесткую классовую структуру, которая только укрепилась, когда сельских работников, мигрировавших в становящуюся промышленность, стали в больших количествах заменять работники из Польши5.
  К началу XIX в. самые большие достижения Пруссии были связаны с эффективностью управления; в военной, а также и в гражданской бюрократической администрации она создала эталоны для всей Европы6. Безусловно, военные успехи Пруссии, учитывая ее размеры и ресурсы, сделали ее Спартой в тогдашней Европе. Все классы ее иерархически организованного населения пришли к принятию строгого понимания долга, во многом в духе Канта, но долга в основном в отношении государства. Государству удалось объединить относительно податливую, невысокого статуса группу - традиционно милитаризованное мелкопоместное дворянство - и не очень многочисленное или влиятельное, но весьма урбанистически ориентированное верхнее Bugertum в эффективно действующую организацию7. Постепенно оно, вместо того чтобы
  5 См. обзор ранних веберовских исследований: Bendix R. Max Weber: An intellectual portrait. Garden City; N.Y.: Anchor, 1962; Ben.dix R. Nation-building and citizenship. N.Y.: Willy, 1964. Ch. 4, 6.
  6 Rosenberg H. Bureaucracy, aristocracy and autocracy: The Prussian experience, 1660-1815. Cambridge (Mass.): Harvard Univ. Press, 1958! 1 Ibid.
  100
  жить под угрозой со стороны распространившихся в германском мире "либерально-националистических" движений, использовало их в своих целях, что наглядно отразилось в карьере Бисмарка.
  Эффективность Пруссии как суверенного государства обеспечила ей возможность расширить свое политическое господство на другие территории. Она установила контроль практически над всей Северной Германией, предвосхищая отстранение Австрии от лидерства в объединении Германии. Когда в 1871 г. была создана Германская империя, она включила в себя римско-католическое меньшинство (которое составляло тем не менее почти треть населения), в прямую противоположность Вестфальскому миру 1648 г., когда старая римско-католическая империя вобрала протестантское меньшинство8. Однако прусская экспансия в другие части Германии породила серьезные напряжения внутри социетального сообщества, религиозное многообразие которого еще не было должным образом организовано в виде какой-то плюралистической структуры.
  Почти совпадая по времени с прусской экспансией, в новой Германии началась вторая, главная фаза промышленной революции. Политическое возвышение имперской Германии вначале не опиралось на какие-либо крупные экономические достижения, выходящие за пределы того, что было присуще на ранней стадии модернизации всей Европе вообще. Крупные перемены происходили здесь на удивление медленно9, если учитывать, как долго уже перед глазами находился британский пример. К тому же эти перемены происходили не на основной территории прусского господства, а на территориях вдоль Рейна, которые в целом были более католическими, чем протестантскими10.
  До распространения промышленной революции на континент Англия, Пруссия и Франция находились на острие перемен. В процессе дифференциации европейской системы как целого первенство в развитии целедостиженческой функции следует признать за европейским северо-западом, поскольку именно здесь возникали наиболее важные новые институты и дифференцированные структуры. Эти процессы повышали адаптивную способность системы, особенно в экономическом смысле и заметнее всего в Англии.
  8 Barraclough G. Op. cit.
  9 См.: Landes D. The rise of capitalism. N.Y.: Macmillan, 1966.
  10 См.: Вант R. Values and uneven political development in Imperial Germany: Unpubl. doctoral dissertation. Harvard University. 1967.
  101
  В этот же период первенство в развитии более общей адаптивной функции оставалось за Пруссией. Она стала самым важным стабилизирующим фактором на открытой восточной границе Европы. Кроме того, она была пионером в развитии инструментально-эффективной коллективной организации, то есть такого обобщенного ресурса, который в дальнейшем стал использоваться во всех функциональных сферах современных обществ.
  ПРОМЫШЛЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
  Конец XVIII в. ознаменовался началом двух процессов развития, характерных для перехода от ранних форм западной "современности" к тем, что откристаллизовались в середине XX в. Эти процессы обычно называют промышленной и демократической революциями. Первая началась в Великобритании, а вторая разразилась во Франции в 1789 г.
  Эти события в северо-западной части Европы венчали собой главные тенденции начальной модернизации. Как всякие крупные структурные изменения, они вновь породили напряжения в местах своего возникновения и еще большие при их распространении в менее подготовленные регионы.
  Главное направление развития после Реформации, в рамках утвердившейся активистской системы ценностей, было сосредоточено на адаптивных и интегративных возможностях общества, что подразумевало более высокие уровни дифференциации и органической солидарности в дюркгеймовском смысле этого слова. Промышленная революция была частью этой тенденции, поскольку мощный рост экономической производительности повлек за собой колоссальный сдвиг в разделении труда в социальном смысле этого понятия. Как уже подчеркивалось, такие прорывы в области дифференциации порождают функциональную необходимость появления новых интегративных структур и механизмов. Демократическая революция касалась главным образом интегративных сторон общественного устройства; она артикулировала политический смысл членства в социетальном сообществе и тем самым проблемы оправдания имущественного неравенства и, что более важно, неравенства политических прав и привилегий.
  В промышленной революции нас в первую очередь интересуют не технические и узкоэкономические аспекты, а сопутствующие изменения в социальной структуре. Хотя надо заметить, что технические новшества имели экономические последствия революционного свойства. Они сделали возможными громадную эко-
  102
  номию затрат, понижение цен и появление множества новых продуктов". В Англии этот процесс начался в хлопчатобумажном производстве и распространялся на "более тяжелые" отрасли, на континенте же и в Соединенных Штатах этот процесс в основном совпал с распространением железных дорог12.
  Структурным ключом к промышленной революции является расширение рыночной системы и соответствующая ему дифференциация в экономическом секторе социальной структуры. В самой рыночной системе, однако, никакой внезапной революции не совершалось, она формировалась в результате долгой и непрерывной эволюции. Заметное процветание Англии и Голландии в особенности, но и Франции в том числе, еще до появления изобретений, несомненно, было результатом развития рыночных систем в этих странах, что, в свою очередь, зависело от наличия политической и правовой безопасности, а также юридической практики, основанной на собственности и контракте, которые благоприятствовали становлению коммерческого предпринимательства. Английское и голландское процветание было, кроме прочего, следствием относительно слабого давления государства на экономические ресурсы при отсутствии многочисленных постоянных армий и отсутствия у аристократии резко негативного отношения к "торгашеству", характерного для большинства стран континента.
  До промышленной революции самым развитым сектором рыночной системы была торговля готовыми изделиями, особенно предметами роскоши13. Самым важным исключением в Англии было производство на экспорт сначала шерсти, а затем и шерстяных тканей. В некоторых регионах важным рыночным продуктом было зерно, но большая часть продовольственных продуктов и предметов широкого потребления попадала только на местные рынки, если вообще на них попадала. Типичным был обмен выращенной в данной местности продукции на ремесленные изделия ближайшего "рыночного" городка14.
  Имея промышленность в качестве своей сердцевины, рыночная система могла распространяться в нескольких направлениях. От готового продукта она могла двигаться "назад", к более ранним
  " На эту тему существует огромная литература. Тщательный и чрезвычайно поучительный разбор см.: Landes D. Op. cit.
  12 Clapham J.H. Economic development of France and Germany, 1815-1914. Cambridge (Mass.): Cambridge Univ. Press, 1963.
  ь См.: Weber M. General economic history. N.Y.: Adelphy, 1927; Idem. The theory of social and economic organization. Glencoe (111.): Free Press, 1947.
  14 Polanyi К The great transformation. Boston- Beacon, 1957.
  103
  стадиям производственного процесса и в конечном счете к производству "факторов производства". Существовали также разнообразные промежуточные изделия наподобие некрашеного сукна, скупавшегося суконщиками у ткачей. Потребовалось развитие транспортных и торгово-посреднических услуг для пространственно разделенных производителей и потребителей. Сырье, первичная обработка и сама земля стали все более вовлекаться в систему рыночных отношений.
  Для нас, однако, особый интерес представляют собой рынки двух других "факторов" - капитала и труда. Первый вступил в новую стадию развития в эпоху Ренессанса, симптомом чего были религиозные распри вокруг вопроса о моральности "ростовщичества"15. Задолго до промышленной революции в значительных масштабах существовали денежные займы, организованные в разного рода денежные рынки, уже тогда отчасти "международные". Существовали и компании, куда можно было вложить деньги, не обременяясь определенными узами партнерства. В конце XVII в. в Англии появились зачатки центрального банка, что было признаком ее определенной экономической зрелости.
  Тем не менее в ходе промышленной революции финансовые рынки умножились численно и поднялись на новый уровень организации. Эти процессы, однако, достигли кульминации лишь в середине XIX в., когда в Англии и в большинстве американских штатов были приняты общие законы об акционерных компаниях и корпорациях16 и были учреждены организованные рынки ценных бумаг. Одним из главных преимуществ немецкой промышленности в конце XIX в., когда она опередила английскую промышленность, было превосходство в организации и в предпринимательском духе ее системы инвестиционных банков17.
  Расширившиеся финансовые рынки предоставили в распоряжение растущей и усложняющейся экономической системы более гибкие приспособительные механизмы. Все более и более деньги перерастали свою функцию средства обмена и мерила стоимости и превращались в первостепенный контролирующий механизм всего экономического процесса. Контролирующая функция денег использовалась для влияния на размещение ресурсов в рыночных
  13 Nelson В. The idea of usury: From tribal brotherhood to universal otherhood. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1969.
  1(1 Анализ этих юридических документов см.: Hurst J. W. Law and the conditions of freedom. Madison: Univ. of Wisconsin Press, 1956.
  r Landes D. Op. cit.
  104
  условиях. И что еще важнее, возникшая при этом новая зависимость кредитования от крупномасштабных финансовых институтов породила некий встроенный в систему механизм экономического роста.
  Развертывание производственной "цепочки" было очень важно для реального производства, в особенности в связи с процессом интеграции и стабилизации экономики как целого. Все возрастающая доля ресурсов уходила на первичные и промежуточные стадии всего производственного цикла - от обработки сырья до получения конечного продукта.
  В этой связи особенно важным направлением было развитие обобщенных физических приспособлений. Транспортные средства, такие, как железные дороги, редко могли бы быть экономически выгодными, если бы ограничивались транспортировкой какого-то одного продукта. Но, будучи однажды построены для связи между данными пунктами, они могли использоваться для многих назначений. Аналогичные соображения относятся и к снабжению энергией. Паровой двигатель был одной из главных инноваций начала промышленной революции; электроэнергия и двигатель внутреннего сгорания появились позднее. Все это обеспечило новые возможности в плане источников энергии, передачи на расстояние энергии и топлива и нахождения новых способов их использования. Наконец, развитие производства "машин для изготовления машин", то есть машиностроения, также способствовало развитию техники во многих различных отраслях18.
  Эти технологические сдвиги находились в тесной взаимозависимости с изменениями в социальной организации производственного процесса, в особенности в области труда как фактора производства. Критическое значение здесь имела дифференциация труда (или, в более строгих терминах, услуг) из диффузной матрицы жизнедеятельности вообще, в которой он до этого находился. Эта дифференциация включала выделение комплекса "работа- роль" из семейного домашнего хозяйства, а также возрастание "трудовой мобильности" - готовности семейных единиц откликаться на новые возможности трудоустройства переменой места жительства и обучением новым профессиям. Эти перемены глубоко затронули структуру семьи и местных сообществ. Многие особенности современной системы родства, основанной на элементарных семьях, постепенно возникали на протяжении XIX в. И индустриальное общество стало урбанизованным до такой степени, какая никогда ранее не наблюдалась в истории.
  '" Landes D. Op. cit.
  105
  Эти процессы утвердили то, что социологи называют ролью в системе занятости, конкретным образом зависящей от статуса индивида в нанимающей организации, структурно отличной от семейного домашнего хозяйства19. Обычно нанимающая организация использует только одного представителя из семейного хозяйства; у нее есть свои помещения, дисциплинарные установления, иерархии подчинения и собственность, отдельные от семейных хозяйств. В типичном случае нанятое лицо получает (в зависимости от своего статуса в организации и качества исполнения роли) денежное вознаграждение, обеспечивающее его семье доступ на рынок потребительских товаров. Нанимающая организация реализует свой продукт через рынок и платит своим работникам зарплату или жалованье, в то время как крестьянин или ремесленник продавал свои' собственные продукты. Организация, таким образом, выступает посредником между работником и потребительским рынком.
  Распространение ролей в системе занятости способствовало расширению диапазона потребительских рынков ввиду зависимости потребителей от денежных доходов. Но в этой связи важно и знаменитое изречение А. Смита: "Разделение труда зависит от емкости рынка" - растущее разделение труда делало возможным увеличение производительности труда и повышение уровня жизни всего населения.
  На фабриках распределение ролей в шкале занятости происходило обычно снизу вверх. Первыми наемниками были не имевшие собственности фабричные наемные рабочие текстильной промышленности. Управление основывалось на собственности. В роли собственника, по обыкновению, выступала группа родственников, которая организовывала производство, изыскивала капитал, строила фабрики, нанимала рабочих, надзирала за ними и реализовала продукцию на рынке. Ранняя "капиталистическая" промышленная фирма представляла собой, таким образом, "двухклассовую систему", состоявшую из наследственных собственников, с одной стороны, и наемных трудящихся - с другой20. Эта система была структурной базой для марксистской теории "классового конфликта" в капиталистическом обществе, в которой предполагалось, что собственность и организационные полномочия всегда совмещены.
  Далее надо обсудить проблему, давно служившую источником недоразумений, главным образом по причинам идеологического
  " Smelser N.J. Social change in the industrial revolution. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1959.
  :o См.: Bendix R. World and authority in industry. N.Y.: Wiley, 1956. jj
  106 I
  свойства. Промышленная революция совершилась в условиях системы "свободного предпринимательства", и очень похоже, что породить ее не могла никакая кардинально иная система. Более того, мы утверждаем, что экономика свободного предпринимательства, а не социализм, в смысле государственного управления всей экономикой, остается главным направлением эволюции. Однако частное экономическое предприятие и государственная организация экономических процессов не есть нечто соотносящееся по принципу "нулевой суммы" - увеличение в одном не обязательно требует соответствующего уменьшения другого. Как показал Э. Дюрк-гейм21, высокоразвитая экономика свободного предпринимательства, если сравнивать ее с более примитивными формами экономической организации, нуждается в более сильной, а не в более ограниченной государственной структуре.
  Универсалистская правовая система, центральный компонент любого индустриального общества, не может существовать без сильного государства. К тому же самой экономике, как и другим составляющим общества, требуются все более сложные регулирующие функции, например, для контроля за циклическими кризисами, какие сотрясали экономику ранних промышленных обществ.
  Государство и экономика взаимозависимы. Государство нуждается в налогооблагаемой базе, которая увеличивается по мере роста производительности труда и мобильности ресурсов в развитой рыночной системе. Опять-таки государство, будучи участником на рынке труда, выигрывает от мобильности трудовых ресурсов.
  Эта взаимозависимость включает взаимообмен денег и власти между рыночной системой и системой формальной организации. Не только государство, но и такие частные организации, как фирмы, участвуют в системе власти, и, наоборот, государство является участником рыночной системы. От государства, помимо того, что оно обеспечивает общую институционализацию собственности и контракта, зависит и власть частных фирм (в двух существенно важных отношениях). Во-первых, корпорация как юридическое лицо, по крайней мере частично, есть результат "делегирования" публичной власти на основании гласно выдаваемого государством и допускающего отзыв учредительного документа. Этой передачей власти легитимизируется пользование ею внутри корпоративных организаций22. Во-вторых, современная экономика в своей капи-
  2] Durkheim E. The division of labour in society. N.Y.: Macmillan, 1933. [Дюркгепм Э. О разделении общественного труда. М.: Наука, 1990.] " Hurst J. W. Op. cit.
  107
  тализации зависит от кредитного механизма. Предоставление кре
 дита предполагает использование кредитными учреждениями, осо
 бенно банками, власти. Они делают доступными заемщикам сред
 ства, которыми сами не "владеют", и связывают себя договорами о'
 принудительном юридическом взыскании. Эта принудительность
 обеспечивает доверие, необходимое в долговременных кредитных
 сделках, где неизбежно присутствует инвестиционный риск, свя
 занный с тем, что затраты могут "окупиться" лишь по прошествии
 длительного времени. ;
 Таким образом, в современном обществе недоразвитость сие-!
 темы власти крайне пагубна для экономики, а недоразвитость де
 нежной и рыночной систем крайне вредна для политической ор
 ганизации.
  ':
  ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ !
  ! '-
  Демократическая революция была частью процесса дифферен-',
 циации политической подсистемы и социетального сообщества, i
 Как и любой процесс дифференциации, она породил интеграци-;
 онные проблемы и там, где увенчалась успехом, новые механизмы <
 интеграции. \
  В европейских обществах центральным пунктом этих проблем^
 было наличие в социетальном сообществе известной степени на- i
 родной поддержки государству и правительству. Начиналось все с,
 представлений о простых народных массах как о "подданных"]
 монарха, с почти аскриптивной (естественно заданной) обязан-]
 ностью подчиняться его власти, которую часто объявляли беру-]
 щей начало от Бога23. Хотя в Англии монополия короны на госу-1
 дарственную власть пала уже в XVII в. (как и в Голландии, но!
 несколько другим путем), однако политический режим Англии был!
 далек от того, чтобы называться "демократическим"; скорее, он!
 был крайне аристократическим. j
  Интеллектуальные споры периода Просвещения высветили! внутренние противоречия территориальных монархий континен-1 та, усугубленные существованием зримых примеров Англии и Гол-| ландии24. Особенно остро это чувствовалось во Франции, которая!
  --- J
  21 Alien J, W. A history of political thought in the sixteenth century. N.Y.: Bames and!
 Noble. I960. " ' "
  24 Palmer R.R. The age of democratic revolution. 2 vols. Prmston: Prinston Uni\. Press, 1959.
  108
  дальше ушла в развитии национально-этнических основ общества, но при этом сохраняла старорежимный абсолютизм общества. "Простые" люди, включая и многих из верхушки буржуазии, оставались "подданными", в то время как аристократия, тесно сотрудничавшая с короной, укрепляла свои привилегии. Такое развитие событий вело ко все большему отождествлению с государством той части социетального сообщества, с которой "следовало считаться", в то время как подданные, непричастные к правительству и его аристократическому обрамлению, оттеснялись на позиции сомнительной принадлежности к национальному сообществу. Как почти везде на континенте, центральное правительство, усиленное контрреформацией, навязывало свои претензии на неограниченную власть. Традиция охраняемых законом прав была на континенте гораздо слабее, чем в Англии.
  В условиях высокого уровня национального самосознания Французская революция потребовала создания сообщества, которое включало бы всех французов и аннулировало особый статус привилегированных. Центральной идеей было гражданство, требование принадлежности к сообществу всего целиком населения25.
  Знаменитый лозунг революции - Liberte, Egalite, Fraternite- воплощал эту новую идею сообщества. Liberte и Egalite символизировали два основных объекта недовольства: политический авторитаризм и привилегии; Fraternite относилось к более широкому контексту принадлежности, будучи исконным символом общества.
  В конце XVIII и в XIX в. символ свободы имел два различных понимания26. Одно преобладало в Англии, где А. Смит отстаивал экономическую свободу, особенно в противоположность государственному контролю, связанному с меркантилизмом. Другое было распространено во Франции, где самым влиятельным сочинителем был Ж.Ж. Руссо. Здесь на первый план выходила свобода социетального сообщества, "народа" в противопоставлении государству. Проблемы свободы народа в указанном смысле и свободы индивида четко не различались, особенно в области политики. Тирания режима - вот что должно было быть уничтожено. Диктаторские наклонности революции проявились только после того, как был сломлен, по крайней мере на время, старый режим.
  Еще более тонка проблема равенства. Если свобода мыслилась преимущественно в терминах сбрасывания ограничений, то под ра-
  ^ Palmer R.R. The age of democratic revolution. 2 vols.; см. также: Bendix R. National building and citizenship.
  -ь См.: Bailyn B. The ideological origins of the American revolution. Cambridge (Mass.). Harvard Univ. Press, 1967.
  109
  земством неизбежно подразумевались позитивно оцениваемые отношения между единицами взаимодействия. Те, кто претендует на равенство, не могут на законном основании отказывать в равенст- -ве другим. Если в контексте свободы злом являются незаконные 1 ограничения, то в контексте равенства зло - это незаконная due- I криминация. По идеологии равенства часто незаконными оказыва- ] ются любые статусные и функциональные различия, особенно ие- I рархического свойства. Но социальные системы нуждаются в раз- I ных видах и степенях социальной дифференциации по двум на- I правлениям - качественному разделению труда (в дюркгеймов- I ском смысле) и иерархии.
  Французская революция, выделяя оба мотива - свободу и равенство, была нацелена не только против политической власти, но и против частично стоявшей особняком системы аристократических привилегий. Напряженность возрастала из-за присущей старому режиму тесной связи noblesse de robe с монархией и старой аристократией, так что "народ" поднялся против "привилегированных", которые прочно отождествлялись с правительством. Имело место колоссальное идеологическое преувеличение социальной безответственности и легкомысленности европейской аристократии, которые она могла себе позволить за счет народа. Проблема "привилегий" на деле сводилась к вопросу о наследственной передаче статуса, что противоречило критериям личного достижения, равенства или того и другого вместе. Французской революцией был поставлен вопрос о том, может ли привилегия быть значимым вознаграждением или даже получить легитимизацию на инструментальных основах, если не доказано, что не возможен никакой другой способ институционализации лидерства, достойного доверия. Наступление на принцип привилегий во время Французской революции возглавлялось высшей буржуазией, многие представители которой были богаче большинства аристократов, и если формально не признавались могущественными, то в практических де- . лах государства, возможно, были гораздо влиятельнее их.
  В Англии аристократия, включавшая в себя джентри, имела более "частный" характер и менее отождествлялась с режимом. На деле реформаторские движения часто возглавлялись аристократами, и "французский" вариант - аристократия против буржуазии - сколько-нибудь заметно здесь не проявился.
  Революционная идея равенства применительно к различениям инструментального порядка и к иерархическим параметрам социального статуса подчеркивала принцип равенства возможностей. В той мере, в какой была институционализирована эта нарождающаяся ценностная конфигурация, главным критерием приемле-
  110
  мости различных ценностно значимых статусов стали личные достижения и способности к таким достижениям. Обретение статуса или его сохранение в условиях конкуренции могло оцениваться как награда за заметный вклад в деятельность социальной системы. Такое понимание социального статуса легло в основу главного нормативного содержания промышленной революции.
  Однако основной удар Французской революции был направлен против наследственных аристократических привилегий и за статусное равенство для всех членов общества, что следует отличать от равенства возможностей, хотя между ними и существует взаимозависимость. Характер привилегий при старом режиме разделял социетальное сообщество на два основных статусных слоя. "Простые люди" были "гражданами второго сорта", лишенными в силу своего наследственного статуса доступа к привилегиям, которыми пользовалась аристократия, особенно в том, что касалось освобождения от налогов27.
  Маршалл проанализировал проблему равенства членства в обществе как состоящую из трех наиболее важных компонентов - гражданского, политического и социального28. Французская революция касалась только первых двух, третий же вышел на первый план только в середине XIX в.
  "Гражданский" компонент включает гарантии того, что может быть названо "естественными правами" - в формулировке Дж. Локка, то есть гарантии "жизни, свободы и собственности". Они были во всех подробностях и деталях описаны во французской Декларации прав человека и в американском Билле о правах. Революционное движение во Франции вдохновлялось тем фактом, что английская и американская законодательные системы уже институционализировали многие из этих прав. Понятие "равенства перед законом" относится к гражданскому компоненту равенства всех членов, если в нем содержатся и процедурные, и содержательные гарантии. Здесь под "законом" понимается не только то, что подлежит защите в судах, но и самые общие установки общественного нормативного порядка.
  "Политический" компонент гражданства сосредоточен вокруг проблем демократических выборов. Хотя принцип равенства граждан в "окончательном" голосовании при избрании правителей восходит ко временам древнегреческих полисов, Французская рево-
  27 См.: Bailyn В The ideological origins of the American revolution. Cambridge (Mass.): Harvard Univ.Press, 1967.
  -8 Marshall Т.Н. Class, citizenship and social developments. Garden City. N.Y: Anchor, 1965.
  Ill
  люция впервые применила его в обществе гораздо большего масштаба и распространила на весь народ. В современном государственном устройстве прямое равное участие всех граждан в управлении невозможно. Поэтому развитие происходило в направлении представительных институтов, в которых проблема политического равенства фокусируется на отборе высшего руководства, как правило, посредством участия в той или иной избирательной сие- | теме. Устройство этих институтов может иметь важные отличия29, например между "президентским" или "парламентским" способами управления или между "республикой" или "конституционной" монархией.
  Несмотря на такого рода различия, все европейские полити
 ческие системы, исключая коммунистические страны, но включая
 многие заокеанские государства, имеющие европейские корни,
 такие, как Соединенные Штаты и многие члены Британского Со
 дружества, выработали принципиально общую конструкцию30.
 В этой конструкции присутствуют два вида равенства и два кон
 текстуальных свойства. j
  Первый вид равенства - это всеобщее избирательное право. Всеобщее избирательное право для взрослых стало общей тенденцией; в большинстве западных стран оно было распространено на женщин в начале нынешнего столетия. Сегодня его лишены только несовершеннолетние, лица без гражданства и небольшие группы лиц, частично лишенных прав. Другим видом равенства стало устранение разновесности голосов. Исторически различные системы придавали голосам различный вес, и делалось это явно, как в прусской системе сословного голосования, или неявно, как в Со- I единенных Штатах при неравномерном делении на округа. Тем I не менее прослеживается четкая тенденция к установлению прин- I ципа "один гражданин - один голос" как в смысле доступа к го- I лосованию, так и в смысле веса каждого голоса при определении I итогов выборов.
  Первое контекстуальное свойство политической системы европейского типа - это наличие комплекса формальных избирательных процедур, включая правила, определяющие предоставление права голоса, и правила "подсчета" голосов. Последние имеют решающую важность в установлении обязательного отношения
  24 См.: Lipset S.M..Rokkan S.lntroduction//Cleavage structures, party systems, and jj
  voter alignment/Ed. By S.M. Lipset, S.Rokkan. N.Y.: Free Press, 1965. I
  '" Rokkan S. Mass suffrage, secret voting, and political participation//European I
  Journal of Sociology. 1961. P. 132-152. I
  112
  между индивидуальным выбором голосующего и воздействием множества таких выборов на исход голосования. Вторым контекстуальным моментом демократического развития является тайна голосования, означающая дальнейшую дифференциацию государства и социетального сообщества, поскольку охраняет независимость участия индивида в том и в другом. Она защищает индивида от давления не только со стороны обладающих более высоким статусом (например, работодателей), но и со стороны равных по статусу (например, других рядовых членов профсоюза)31. Благодаря такому "барьеру" обеспечивается политическая плюрализация общества и создается препятствие единодушному "блоковому" голосованию (например, голосованию всех членов профсоюзов за социалистов или другие "левые" партии), а также поддерживается меньшинство внутри любой сформированной по интересу группы (религиозной, этнической или локальной), поскольку оно получает возможность голосовать отлично от большинства. Такая структура увеличивает гибкость сообщества и возможность воздействовать (сдерживать или подталкивать) на правительство как на ответственный перед сообществом орган, осуществляющий перемены.
  В определенном смысле "социальный" компонент гражданства является наиболее фундаментальным из всех трех32. Некая форма равенства социальных условий как составная часть "общественной справедливости" была одной из главных тем западной истории, начиная с Французской революции, но в институциональном отношении она получила развитие значительно позже. Представляется, что полное раскрытие этой темы должно произойти с устранением неравенств, связанных с государственным абсолютизмом и аристократией, когда возникли новые напряженности между тем, что диктовалось принципом равенства возможностей, и тем, что вытекало из принципа равенства в принадлежности к сообществу. Центральным принципом здесь, может быть, является то, что члены общества должны иметь не просто формальные, но реальные возможности конкурировать с другими членами, причем с достаточными шансами на успех, а тем, кто по естественным причинам не могут быть участниками состязательного комплекса, полное членство в сообществе не предоставляется. Поэтому делаются всяческие послабления для тех, кто, подобно детям, по естественным причинам не способны участвовать в конкуренции; для тех, кто, подобно малообразованным беднякам, не по своей вине
  11 Rokkan S. Op. cit.
  " См.: Marshall Т.Н. Op. cit.
  113
  испытывают серьезные затруднения и, чтобы конкурировать, должны получать "помощь"; и для тех, кто, подобно престарелым, нуждаются в поддержке. К тому же у конкурентной системы должен быть "нижний порог", определяющий стандарт "благосостояния", на который претендуют все члены общества и который понимается как "право" жить на уровне этого стандарта, а не как "благотворительность".
  Третий революционный девиз - Fraternite - подразумевал синтез двух других на более высоком нормативном уровне. В определенном смысле он был окончательным воплощением идеалов Реформации в секулярном обществе. Провозглашенное в них солидарное социетальное сообщество не могло быть двухклассовой системой в любом из средневековых воплощений, таких, как церковь и государство, священнослужители и миряне или аристократы и простолюдины. Оно должно быть единым сообществом. Его членов следовало считать не только свободными и равными в означенных выше смыслах, но и связанными общей национальной, автономной солидарностью. Такому социетальному сообществу надлежало быть дифференцированным от государства в качестве более высокого начала, осуществляющего легитимный контроль над государством. Но степень его дифференцированности была все еще далека от современного уровня, особенно в том, что касалось полной плюрализации.
  Французское общество в течение XIX в. институционализиро-вало демократическую конструкцию социетального сообщества, но далеко не в полном объеме и не в необратимой форме33. Французские правые вплоть до нынешнего столетия упорно цеплялись за образцы старого режима. Они возглавили несколько "экспериментов" по восстановлению монархии и де-факто сумели сохранить социальный престиж для аристократии, а также сильные, хотя и оспариваемые, позиции для государственной католической церкви. Эта конфликтная ситуация внутри Франции усугублялась тем, что на большей части континента сохранялись старые порядки, несмотря на распространение революционных новшеств, особенно благодаря наполеоновским завоеваниям.
  Хотя Англия ушла гораздо дальше в процессе плюрализации, что было тесно связано с ее ведущей ролью в промышленной революции, радикальные прорывы в сторону демократизации здесь отсутствовали и расширение избирательных прав шло постепенно
  " См.: Hoffmann S. Paradoxes of the French political community//Hoffmann S. et al. In research of France. Cambridge (Mass.): Harvard Univ. Press, 1963.
  114
  начиная с 1832 г. В течение всего XIX в. аристократия сохраняла в английском обществе сильные позиции, хотя она была и менее "закостенелой", чем в большинстве стран континента, и представляла собой меньшее препятствие для плюралистической дифференциации и постепенной демократизации34.
  Борьба вокруг демократизации была главным элементом европейских социальных конфликтов XIX в. Наполеон в определенных отношениях был наследником революции. Реставрация "легитимизма" Священным союзом была направлена не только против французского "империализма", но и против революционных идей. Показательно, что его крушение в 1848 г. началось во Франции, но приобрело особую интенсивность на восточных окраинах европейской системы.
  На протяжении всего XIX столетия лидерство в европейской системе сохранялось за ее северо-восточным сектором, где вызревали все наиболее острые "диалектические" противоречия между английским и французским подходами. Оба подхода были необходимы для нарождающегося синтеза - в одном подчеркивалась экономическая производительность и плюрализация социальной структуры, в другом - демократизация государства-нации, национализм и новый тип социетального сообщества.
  Однако важные процессы шли и в других, менее развитых регионах. Серьезный возмущающий эффект в европейской системе произвело появление имперской Германии. Она в полной мере воспользовалась потенциалом как промышленной революции, так и недемократического, "авторитарного" государства, в то время как Франция и Англия были недостаточно сильными и объединенными, чтобы противостоять новой силе путем подлинного синтезирования составных элементов современного общества.
  В это же время на европейскую систему пала тень "колоссов" Востока и Запада. Сыграв решающую роль в победе над Наполеоном и став одним из главных участников решений Венского конгресса и гарантом меттерниховской системы, на сцену основных событий в европейской системе вышла Россия. К началу первой мировой войны недвусмысленно возросло значение для "системы" Соединенных Штатов.
  34 Marshall Т.Н. Op. cit.
  Глава пятая
  НОВОЕ ЛИДИРУЮЩЕЕ ОБЩЕСТВО И НОВЕЙШАЯ СОВРЕМЕННОСТЬ
  Промышленная и демократическая революции были частью великого преобразования, в ходе которого шаг за шагом сдавались ^ институциональные бастионы социальной системы, находящейся , на начальной стадии модернизации. Европейские монархии выжили только там, где они стали конституционными. Аристократия все еще подает признаки жизни, но главным образом в неформальных компонентах стратификационных систем, нигде не являясь центральным элементом структуры. Все еще существуют государственные церкви, но только на такой менее модернизованной периферии, какую представляют собой Испания и Португалия, где еще сохраняются строгие ограничения религиозной свободы. Общая тенденция состоит в движении к вероисповедальному плюрализму и отделению церкви от государства, хотя в коммунистических странах здесь существуют особые проблемы. Промышленная революция сместила центр организации экономической жизни из сельского хозяйства, из торговли и ремесел небольших городских поселений и раздвинула рынки.
  В итоге при наступлении эпохи современности в ее "зрелых" формах настолько ослабились аскриптивные рамки, заданные монархией, аристократией, государственными церквами и экономикой, ограниченной родственными и локальными связями, что эти рамки перестали оказывать решающее влияние. Напротив, все воз-растающе важными становились некоторые характерные для современной системы элементы, в какой-то степени уже получившие развитие к XVIII в. В первую очередь это относится к универсалистской правовой системе и светской культуре, распространившейся по всему западному миру благодаря Просвещению. В ходе дальнейшей модернизации политических сторон социетального сообщества выделялись принцип добровольной ассоциации, национализм, гражданство и представительность власти. В сфере
  116
  экономики произошла дифференциация рынков по факторам производства, прежде всего появился рынок труда. Трудовые услуги, предполагающие "занятость", все в большей мере стали оказываться через нанимающие организации, структурно выделившиеся из домашних хозяйств. Появились новые модели эффективной организации специализированных функций, такие, как администрация (государственная и военная) и рыночная экономика. Демократическая революция непосредственным образом стимулировала развитие первой, промышленная революция - второй. Вебер предвидел, что на каком-то последующем этапе эти две модели должны слиться в виде бюрократизации капиталистической экономики1. Они, однако, начали сливаться и в других контекстах, а именно в том, что эффективность, свойственная современной системе, имеет в своей основе связи типа добровольных ассоциаций. Мы уже видели, что структурный образец, характерный для современности, изначально сформировался на северо-западе Европы, а на северо-востоке ее - в Пруссии - некоторое время спустя возникла вторичная модель. Поразительно сходным оказался ход событий на следующей основной фазе модернизации. Соединенным Штатам, "первой новой державе", довелось играть роль, примерно сопоставимую с ролью Англии XVII в.2 Америка была благоприятной почвой и для демократической, и для промышленной революций, а также для более тесного их соединения, чем это было возможно в Европе. Ко времени приезда А. Токвиля здесь уже был достигнут синтез французской и английской революций. Соединенные Штаты были таким "демократическим" обществом, о каком мечтали все, за исключением разве что французских отъявленных революционных радикалов, а по уровню индустриализации они превзошли Англию. Поэтому в нашем последующем изложении мы сосредоточимся на Соединенных Штатах.
  СТРУКТУРА СОЦИЕТАЛЫЮГО СООБЩЕСТВА
  За изменениями, обозначенными в предыдущих разделах книги, стояли специфичные религиозное устройство и социетальное сообщество. В Соединенных Штатах сложились условия для дальнейшего отхода от основных аскриптивных институтов раннесо-
  1 Weber M. The theory of social and economic organization. N.Y.: Oxford Univ. Press, 1947.
  : Lipset S.M. The first new nation. N.Y.: Basic Books, 1963.
  117
  временного общества: монархии с ее "подданными", а не гражданами; аристократии; государственной церкви; экономики, работающей на местный рынок и на основе минимального разделения труда; этнически определенного социетального сообщества, или "нации".
  Американская территория была первоначально заселена одной определенной группой мигрантов. Это были "нонконформисты", не столько спасавшиеся от преследований, сколько искавшие большей религиозной независимости, чем у себя на родине3. В большинстве своем они придерживались пуританских убеждений, которые М. Вебер считал ядром "аскетического" протестантизма. В разных колониях, однако, они подразделялись на множество течений и сект.
  В ранний период, и особенно в конгрегационистском Массачусетсе, каждая из многочисленных колоний учреждала свою собственную церковь. Но при этом шло распространение (решающая его фаза произошла накануне Войны за независимость4) представлений о церкви как о добровольной ассоциации верующих, хотя в Массачусетсе полное разгосударствление произошло лишь поколение спустя. Религиозный плюрализм взятых в целом тринадцати колоний и рациональная в духе Просвещения культурная атмосфера создали условия для принятия первой поправки к конституции, предписывавшей (впервые со времени институци-онализации христианства в Римской империи) отделение церкви от государства5.
  Религиозный плюрализм, выражавшийся в различиях между колониями, быстро превратился в плюрализм внутри колоний, в противоположность принципу cuius regio, eius religio. Этот плюрализм способствовал созданию обстановки веротерпимости, а в конце концов и полному включению непротестантских элементов, в особенности очень крупного католического меньшинства и относительно немногочисленного, но влиятельного иудаистского6. В недавнее время это включение получило символическое выражение
  1 Miller P. Errand into the wilderness. N.Y.: Harper, 1964.
  4 Ibid.; См.: Loubser J.J. The development of religious liberty in Massachusetts/ Unpubl. doctoral dissertation. Harvard University, 1964; Heimert A. Religion and the j American mind: From the great awakening to the revolution. Cambridge (Mass.): Har- ' vard Univ. Press, 1966.
  5 Miller P. The life of the mind in America: From the revolution to the Civil War. ; N.Y.: Harcourt, 1965.
  6 Herberg W. Protestant, Catholic, Jew. Garden City; N.Y.: Anchor, 1960; Parsons T. Some comments on the pattern of religious organization in the United States//Parsons T. Structure and process in modern societies. N.Y.: Free Press, 1960.
  118
  в избрании на президентский пост католика Дж. Ф. Кеннеди. Таким образом, американское общество пошло дальше Англии и Голландии в дифференциации организованной религии от социе-тального сообщества, и это имело много важных последствий. В частности, сформировавшаяся в XIX в. общественная система образования была системой светского образования. Вокруг этой проблемы никогда не возникала, как во Франции, серьезная политическая борьба.
  Параллельные изменения произошли и в этническом составе, то есть в еще одной исторической опоре "национальной" идентичности. Долгое время Соединенные Штаты были англосаксонским обществом, которое терпимо относилось к своим членам другой этнической принадлежности и обеспечивало им юридические права, но избегало полного их включения в свой состав. Проблема эта обострилась в период примерно с 1890 г. до начала первой мировой войны, когда в страну прибыло несколько волн эми-грантов-неанглосаксов из Южной и Восточной Европы, преимущественно католиков и иудеев7. Хотя процесс включения в нынешнем веке все еще не завершился, но социетальное сообщество уже стало этнически плюралистическим.
  На ранней стадии включения по-прежнему находятся негры. Основная масса негритянского населения до наших дней была социально и географически сегрегирована на сельскохозяйственном Юге - регионе, еще со времен Гражданской войны значительно изолированном от остального американского общества. Только в самое последнее время Юг претерпел стремительную "модернизацию" благодаря включению в общество и массовой миграции негров в города Севера и Запада. Все это стимулировало дальнейшее углубление этого процесса, что порождало острые противоречия. Но несмотря на это, со значительной долей уверенности можно прогнозировать, что в долговременной перспективе следует ожидать успешного включения негритянского населения в американское социетальное сообщество8.
  Одной из причин, почему американское сообщество стало уходить от самоидентификации в виде белого англосаксонского протестантского сообщества, было то, что эта формула - "БАПС" никогда и никоим образом не была абсолютной. Не только ирландцы говорили на английском, к тому же среди англосаксов было
  ' Handlin О. The uprooted. N.Y.: Grosset & Dunlap, 1951.
  s Parsons T. Full citizenship of the Negro American?//The Negro American/Ed.by T. Parsons. Boston: Houghton-Mifllin, 1966.
  119
  много католиков, так же как среди негров - много протестантов. Плюрализму также способствовала социализация новых иммигрантских групп в духе более общих ценностей всего американского сообщества.
  Совершенно ясно, что подобные тенденции открывали возможность устранения нестабильности, порождаемой этническим национализмом, и обеспечения надлежащего разграничения со-циетального сообщества и государства. Но полиэтническим систе- • мам присуща одна особая трудность. Поскольку решающим признаком этнической принадлежности является язык, то право каждой этнической группы плюралистического сообщества пользоваться своим языком может стать причиной разрушительных внутренних противоречий, как это видно в конфликтах между валлонами и фламандцами в Бельгии и между англичанами и французами в Канаде9. Там, где язык одной этнической группы становится языком всего сообщества, для членов других групп это может служить источником серьезной напряженности. Тем не менее в единстве языка имеются колоссальные преимущества. Успешное принятие единого языка всем многоэтническим сообществом зависит, вероятно, от двух главных факторов. Во-первых, от того, каким приоритетом пользуется этническая группа, чей язык становится языком всей страны. Во-вторых, от числа конкурирующих языков; если их много, это способствует назначению одного из них на роль "официального". В двух известных "сверхдержавах" XX в. их социетальные сообщества вышли за пределы простых этнических оснований и приняли единый язык.
  Первоначальными поселенцами на американской территории были англоязычные колонисты из Великобритании. Другие языковые группы были небольшими и географически локализованными: голландцы проживали в Нью-Йорке, французы - на отдаленных заставах и в Луизиане, испанцы - во Флориде и на юго-западе. Никто из них не мог претендовать на то, чтобы навязать свой язык американскому обществу в целом в качестве второго языка. Первой крупной этнически отличной группой иммигрантов были католики-ирландцы, говорившие на английском (кельтский был романтическим пережитком, а не реальным языком ирландских иммигрантов). По мере того как стали прибывать группы неанглоязычных католиков, ирландцы оказывали на них давление в сторону ассимиляции в англоязычное сообщество, противясь, в частности, созданию иноязычных приходских школ. Дей-
  4 Kohn H. The idea of nationalism. N.Y.: Macmillan, 1961. 120
  ствительно, трудно вообразить, как могли бы обеспечиваться общие интересы католиков, если бы католическая популяция была расколота на языковые группы.
  Протестантские иммигранты (например, скандинавы) обычно ассимилировались довольно легко, и язык здесь не был значительным препятствием. Евреи в больших количествах стали переселяться довольно поздно, и они не привносили с собой какой-либо один из основных европейских языков. К тому же их численность никогда не превышала пяти процентов от всего населения. Таким образом, Соединенные Штаты сохранили английский язык как общий язык всего социетального сообщества без того, чтобы у людей возникало чувство, что им "навязана" англосаксонская гегемония.
  В результате в Соединенных Штатах успешно установилось довольно хорошо интегрированное социетальное сообщество на основах, не являющихся по преимуществу этническими или религиозными. Несмотря на разнообразие своего населения, страна избежала борьбы этнолингвистических или религиозных сообществ за политическую независимость или "равные права" в таких масштабах, которые могли бы подорвать сплоченность объединяющего всех единого сообщества.
  Важное и в чем-то параллельное развитие претерпела американская модель аскриптивной стратификации, в особенности по сравнению с европейскими моделями, типичным представителем которых была аристократия. Американское же население было поголовно неаристократическим по происхождению, а местная аристократия здесь не сложилась10. К тому же значительная доля людей, принадлежавших к высшим по происхождению слоям, покинула страну во время Американской революции. Конституцией было запрещено присвоение титулов, а такие факторы, как земельная собственность и богатство, не получили законного признания в качестве критериев для доступа к правительственным должностям и власти. Хотя американское общество внутренне всегда делилось на классы, оно никогда не страдало от пережитков аристократии и крепостничества, так долго сохранявшихся в Европе; что-то близкое европейской ситуации проявилось на Юге. Более богатые и лучше образованные группы были шире представлены в правительстве, но при этом всегда присутствовало и настойчивое популистское давление, имелись также относительно высокая политическая мобильность и продвижение с помощью нажитого богатства, а позднее - образования.
  10 Rossitcr С. Seed time of the republic. N.Y.: Harcourt, 1953.
  121
  Так, американское общество без сколько-нибудь заметных революционных потрясений рассталось с традицией аристократизма. В нем также отсутствовало наследие европейского крестьянства. По мере развития индустриального рабочего класса в нем никогда не вызревало что-либо подобное европейскому уровню "классового сознания", во многом благодаря отсутствию аристократических и крестьянских элементов".
  Американская система также далеко ушла вперед в дифференциации государства и социетального сообщества. Для такой дифференциации необходимо, чтобы право на замещение должностей было освобождено от аскриптивных моментов, от привязки к монархии и аристократии, и связано с принципом достижения. Далее, власть должна быть ограничена легально определенными полномочиями должности так, чтобы частные прерогативы, имущественные интересы и тому подобное были строго отделены от должностных. Наконец, принцип выборности требует, чтобы должностные лица зависели от поддержки избирателей; потеря должности в результате поражения на выборах является здесь неизбежным риском. Одним из первостепенных механизмов порождения и поддержания такой дифференциации стала независимость правовой системы от исполнительной и законодательной ветвей власти.
  Связь между государством и стратификацией сообщества выразилась в еще одном механизме. Обретя независимость, нация выбрала республиканскую форму правления (с тщательно проработанными предосторожностями против абсолютизма)12, связанную с социетальным сообществом посредством избирательного права. Хотя поначалу это право было ограничено, в основном имущественным цензом, оно быстро расширялось и относительно рано, в начале XIX в., стало всеобщим правом для мужчин, за исключением негров. Высшая государственная власть всюду была передана избираемым должностным лицам - президенту и членам Конгресса, губернаторам штатов и членам местных законодательных органов. Единственным исключением было назначение федеральных (а затем все чаще и штатных) судей, причем ожидалось или формально оговаривалось, что это должны быть профессиональные юристы.
  Вскоре сложилась отчетливо соревновательная партийная система, основанная на участии в политике широких сегментов со-
  " Hartz L. The liberal tradition in America. N.Y : Harcourt, 1955. i: Rossiter C. Op. cit.; Jensen M. The articles of confederation. Madison: Univ. of Wisconsin Press, 1940.
  122
  циетального сообщества13. Она была относительно текучей, ориентированной на плюралистическую структуру "групп интересов", а не на устойчивые солидарности регионального, религиозного, этнического или классового типа, более характерные для Европы.
  Социетальное сообщество должно соотноситься не только с религиозной и политической системами, но и с экономикой. В Соединенных Штатах факторы производства, включая землю и труд, были относительно свободны от аскриптивной зависимости и федеральная конституция гарантировала беспрепятственное перемещение трудовых ресурсов и передачу прав собственности на землю из штата в штат. Такая свобода способствовала достижению высокой степени разделения труда и развитию расширяющейся рыночной системы. Тем самым были подорваны виды экономической деятельности с локальной и традиционной ориентацией и аскриптивные общинные структуры, в рамках которых они протекали, что имело важные последствия для стратификационной системы; по мере того как эта система укоренялась в структуре занятости, она продвигалась к универсализму и открытой классовой структуре, но никак не к радикальному эгалитаризму.
  Возникшее в результате всех этих процессов американское со-циетальное сообщество было в первую очередь построено на принципе добровольной ассоциации. Эта характерная черта обусловлена определенными особенностями ценностной системы. Универсализм, в раннесовременную эпоху наиболее "чисто" проявившийся в этике аскетического протестантизма, оказал сильное и продолжительное "ценностное давление", склонявшее сообщество к включению в себя иноверия, которое к настоящему времени охватило весь иудео-хрис-тианский мир и начинает распространяться за его пределы. Конечно, будь момент включения единственным, он мог бы привести просто к некой статичной универсалистской веротерпимости. Однако его дополняла активистская убежденность в возможности построения хорошего общества в соответствии с волей Божьей, именно эта приверженность лежит в основе стремления овладеть всей социальной средой в полном объеме путем расширения территорий, роста экономики, накопления знаний и т.д. Соединение этих двух компонентов имеет самое прямое отношение к той преимущественной важности, какую имеет принцип добровольной ассоциации в современной социальной структуре с такими наиболее заметными ее чертами, как политическая и "социальная" демократия.
  13 Chambers W.N. Political parties in a new nation. 1776-1809. N.Y.: Oxford Univ. Press, 1963; McCormick R. P. The second American party system. Chapel Hill: Univ. of North California Press, 1966.
  123
  В Соединенных Штатах значение принципа ассоциации было усилено за счет постепенного освобождения от таких структурообразующих аскриптивных образований, как этническая группа и социальный класс. На раннесовременной стадии наиболее важной основой сообщества в Европе была этнонациональная принадлежность. Однако по всей Европе совпадение между этнической принадлежностью и территориальным принципом ее организации не было полным. Этноцентрический "национализм" поэтому не стал адекватной заменой религии как основы социетальной солидарности, хотя важность его возрастала по мере "секуляризации" и включения религиозного многообразия в рамки единой политической юрисдикции.
  Наиболее значимой новой основой для включения в социе-тальное сообщество стало гражданство, получившее развитие в тесной связи с демократической революцией14. Гражданство представляет собой отход от этнической общности с ее мощным тяготением к национализму и даже "расизму", являющейся жестким аскриптивным критерием принадлежности. Взамен пришло определение принадлежности в универсалистских терминах, которое неизбежно должно содержать отсылку на добровольное "принятие гражданства", хотя, вероятно, никакое социетальное сообщество не может быть чисто добровольной ассоциацией15. Институциона-лизация доступа к гражданству через натурализацию, независимо от этнического происхождения индивидов, знаменует решительный разрыв с императивом членства по этническому признаку.

<< Пред.           стр. 3 (из 9)           След. >>

Список литературы по разделу