<< Пред.           стр. 3 (из 9)           След. >>

Список литературы по разделу

  Итак, становление саморазвивающейся системы целостностью означает достижение ею структурного и функционального единства. Такая система уже выработала недостающие ей органы, и ее функционирование становится хорошо отлаженным и высокоэффективным. Вместе с тем переход реального метаморфоза, и который были втянуты не полностью состыкованные между собой подразделения системы, в полный, всеохватывающий метаморфоз, выступает как метаморфоз предосновы системы в такую основу, на которой будет складываться все многообразие ее последующих отправлений и соответствующих им особенностей. Здесь оборачивание предпосылки в результат становится устойчивым, номологически определенным процессом.
  Таким образом, полный метаморфоз - это ступень господства системы над самой собой. Он - показатель такого этапа развития тотальности, когда все ее элементы уже перестроены на основе, присущей только ей одной. Возникающая из мозаичной структуры отдельных звеньев, претерпевших реальный метаморфоз, власть целого обеспечивает строгую согласованность во взаимодействии сполна обновившихся элементов. Едва заметный зародыш собственным движением превращается в целостный организм, благополучие которого зависит от благополучия всех составляющих его элементов. Форма, ранее не способная за себя постоять при наличии неблагоприятных внешних условий, возвышается до самобытия, до самодостаточного и полнокровного бытия. Автор согласен со своими немецкими коллегами, что развернутая целостность есть та стадия в развитии органического целого, на которой "его специфические особенности достигают высшей ступени всеобщности"5. На наш взгляд. на смену реальному метаморфозу отдельных звеньев вновь возникающей системы приходит полный метаморфоз системы, уже сошедший с исторической дистанции (и потому обреченной), и тогда "особенная сущность некоторой
  78
  целостности делается все более всеобщей"6.
  Следует только добавить, что во всех преобразованиях формы есть нечто инвариантное. Это - та связующая нить, которая объединяет и появившуюся на свет едва заметную форму целостности, и мозаичное соединение структур на следующей ступени реального метаморфоза, и развитую тотальность, сложившуюся в самодостаточную целостность. Это единое начало формообразования есть всеобщее всякого оборачивания результата в предпосылку и предпосылки в результат, оборачивания, присущего зарождающейся тотальности и только ей одной. С этим единым началом когерентно сопрягаются или не сопрягаются вырываемые из сферы вовнеполагания результаты. Единое начало накладывает ограничение на модификации субстанциальной основы: что пришлось "не ко двору". не абсорбируется субстанциальным содержанием и не может быть вовлечено в процесс метаморфоза, на какой бы стадии последнего ни находилась интересующая нас целостность.
  Единое начало - это равная самой себе точка, проходящая через все акты метаморфоза одного и того же переделываемого содержания. Это - конструкция, сохраняющаяся при любой смене форм и потому обеспечивающая их преемственность. Но, будучи основой преемственности, инвариантное начало преобразований направляет их все в главное русло, за границы которого преобразованиям уже не вырваться: они все предположены уникальностью того начала, на базе которого предстоит складываться любым дальнейшим приобретениям.
 
  2. Переход одной развитой целостности в другую развитую целостность как проблема сложившейся в XIX веке диалектики
 
  Из философов XVIII в. И. В. Гете первым пришел к выводу, что развитие не может быть простым эпигенезом (ер1 - над, §епев18 - рождение), т. е. исходная форма развития некоторой целостности не есть пассивный пластический материал, из которого внешние причины и условия могут лепить любую структуру, любую организацию. Над исходной формой кумулятивным порядком не надстраиваются все новые и новые структуры. Организация трансформируется от простого бытия к сложному в силу собственного метаморфоза первичной структуры. Продуктом метаморфоза являются гештальты, т. е. надэлементные образования, структурные подразделения или органы, вырабатываемые системой деятельности из недифференцированного зачатка (зародыша) целостности. Каждый гештальт отличается своим особым, специфическим содержанием, подчиненным всеобщему бытию целостности. "У немца для комплекса проявлений бытия какого-нибудь реального существа имеется слово "СезъаН". Употребляя его, он отвлекается от всего подвижного и принимает, что все частности, входящие в состав целого, прочно установлены, закончены и закреплены в своем своеобразии"7. (Ср. 8.)
  79
  Развивая идею Гете о том, что органическая целостность появляется на свет в неоформленном, несложившемся виде, Шеллинг приходит к выводу, что переход от одного гештальта к другому проходит через состояние безгештальтности (Gestaltlosigkeit)9. Таким образом, на присущем ему философском языке Шеллинг открывает зависимость, в силу которой переход от одной структурной устойчивости к другой структурной устойчивости осуществляется через промежуточное состояние: структурной неустойчивости. Стадию структурной неустойчивости Шеллинг обозначает специфическим термином, характеризуя ее как аморфон. Аморфон - это начало, которое может принять любую форму. Оно "само изначально бесформенно", ацоофои, и нигде не может быть изображено в качественно определенной материи"10.
  Согласно Шеллингу, "чем ближе природа к чистой производительности, тем безгештальтнее она (Gestaltloser)", "чем ближе природа к производству готового продукта, тем более она гештальтна" ". Следовательно, процесс смены одной целостности другой целостностью, по Шеллингу, не может быть понят как количественное нарастание или количественное убывание ранее структурированного бытия вне перехода структуры (формы) в свою собственную противоположность.
  Дальнейшее развитие концепция метаморфоза получает у Г. В. Ф. Гегеля.
  Гегель подчеркивает, что только непосредственное просто, ибо лишь в непосредственном нет еще перехода от одного к другому. На исходном этапе гештальт (первоначальная форма процесса), еще не вступивший в движение опосредствования, не вступивший в сопряжение с внешними обстоятельствами, выступает как внутренняя безгештальтность (Gestalt als innere Gestaltlosigkeit)12.
  Процесс становления органических целостностей охватывает, с точки зрения Гегеля, переход от безгештальтности к еще не осуществленному гештальту и от неосуществленного гештальта к его зрелой, развитой форме.
  Движение от одной целостности к другой целостности есть движение от одного качества к другому, специфика его состоит в том, что при возникновении нового качества движение "абсолютно прерывается", а старое и новое оказываются "положены как совершенно внешние друг другу"13.
  Понятие безгештальтности фиксирует именно единство моментов разгештальтивирования (Gestaltauflosing) старого гештальта и гештальти-вирования (Gestaltltung) нового единства процессов разрушения и оформления, структурирования устойчивых связей и отношений между элементами рождающейся целостности. Так, греческое слово Metamorphose приобретает значение преобразования гештальта: Gestaltveranderung, или акта перегештальтирования: Umgestalttung.
  Как известно, развитие форм стоимости в "Капитале" К. Маркса рассматривается как движение "зародышевой формы, которая, лишь
  80
  пройдя ряд метаморфозов, дозревает до формы цены"14. При анализе отношения стоимости К. Маркс усматривал свою задачу в том, чтобы проследить возникновение развитой формы стоимости из предшествующих ей форм, проследить развитие "от простейшего, едва заметного геш-тальта вплоть до ослепительной денежной формы"15, развитие, идущее по ступеням перегештальтирования, взятого в единстве с его внутренним, органическим моментом - разгештальтированием (Gestaltlosing)". По Марксу, только тогда, когда на смену простому продуктообмену приходит регулярная купля-продажа, товар становится "метаморфизированным"16, способным менять свои гештальты.
  Как мы помним, именно Гегель эксплицировал движение от одного качества к другому через понятие "перехода". Здесь, на уровне перехода, гештальтивирование и разгештальтивирование, структурирование и деструкция или, как выражается Гегель, бытие и небытие, "и те и другие предстают как одинаково необходимые"17, поскольку отрицание всякой определенности столь же необходимо, как и она сама.
  Небытие есть ничто прежнего гештальта (его разрушение), но оно же есть переход в бытие, возникновение нового гештальта. "Переход,- пишет Гегель,- есть то же, что и становление, с той лишь разницей, что оба (момента), от одного из которых совершается переход к другому, в становлении представляют себя скорее как находящиеся в покое друг вне друга, а переход - как совершающийся между ними"18.
  Бытие, и ничто находятся в становлении лишь как исчезающие;
  становление же как таковое имеется лишь благодаря их разности. Моменты становления есть возникновение и прохождение. В "Энциклопедии философских наук" к "эмпирическим образам" процесса становления или перехода Гегель относит такие характеристики, как "беспокойство в самом себе", "безудержное движение", "абстрактную подвижность". Итоговую формулишовку мы находим в "Науке логики":
  "Становление есть неустойчивое беспокойстго, лоторое оседжет,$переходя в некоъорыл спокойный результау"19.
  Као мы помним,)переход неустойчивого бзспокойства в спокойный результат наяинается*с фпрмальнозо метаморфоза едва сложквшегося зафодыша нпвой целостности. Заключительная фазд в жизни историческо-обреченной(системы и начальный(этап перехода к новой оещественной системе выступаеу как состояние кризиса. Кризис свидетельствует о том, что данный способ производства прошел уже немалую часть своей нисходящей линии: "Он наполовину изжил себя... и его преемник уже стучится в дверь"20.
  Но кризис заключает в себе не только деструктивное содержание. Отрицанию прежнего состояния соответствует колоссальное развитие жизни элементов, "которая отныне беспрепятственно подчиняется своим собственным законам и развертывается во всю ширь"21. Развивая эту диалектическую идею в "Капитале", К. Маркс подчеркивает, что формальный метаморфоз создает общую возможность кризиса: "Но нельзя Ска-6,
  зать, что абстрактная форма кризиса есть причина кризиса. Если спрашивают о его причине, то хотят именно знать, почему его абстрактная форма, форма его возможности, превращается из возможности в действительностъ" 22.
  К гегелевскому пониманию перехода как "неустойчивого беспокойства", очевидно, примыкают характеристики переходного периода от капитализма к социализму у В. И. Ленина.
  Накопление обломков старого может идти быстрее, "чем количество зародышей (не всегда сразу видных) нового",- отмечает В. И. Ленин23. "Состояние дезорганизации есть состояние перехода от старого к новому,
 есть состояние роста этого нового"24 , и нарастание дезорганизации может быть тем сильнее, чем круче переход.
  Лишь позднее преобладающим становится позитивный процесс становления нового. Новое находится еще "в периоде брожения и полной неустановленности", поскольку переход к нему от старого не может "дать сразу тех. определенных, установившихся, почти застывших и окоченевших форм, которые раньше складывались веками и веками держались"25.
  Достижение критического момента в развитии прежнего качества ставит в повестку дня расчистку почвы от обломков, уход за зародышами нового, растущими из-под обломков на плохо еще очищенной от щебня почве. Ленин отмечал, что всякий кризис одних надламывает, других закаляет. "Всякий кризис означает... (?) ускорение развития (?) (?) обострение противоречий (?)(?) обнаружение их (?) крах всего гнилого и т. д."26. Вместе с тем В. И. Ленин отдавал себе отчет, что старое всегда остается в течение некоторого времени сильнее нового27. В докладе о второй Программе партии (март 1919 г.) В. И. Ленин говорил: "...в тот переходный период, который мы переживаем, мы из этой мозаичной действительности не выскочим, эту составленную из разнородных частей действительность отбросить нельзя..."28.
  По Гегелю, сфера формального метаморфоза - это сфера дуализма двух начал: борьбы между внешней и внутренней необходимостью, преобразования старого в новое. Внешняя и внутренняя детерминанты процесса развития сталкиваются между собой. подрывая существование друг друга, так что, в конечном счете, лишь одна из детерминант остается в качестве господствующей.
  Внешняя необходимость, замечает Гегель, есть бытие, положенное другим: "Порождающим началом является конкуренция обстоятельств, из которых возникает нечто другое"29. Взаимосвязь с другими "тотчас же утверждает вещи как несамостоятельные, обусловливая их другими, воздействуя на них посредством других, полагая их необходимыми только благодаря другим, но не благодаря самим себе"30. Здесь, в сфере внешней необходимости, существование одних вещей многообразнейшим образом душится другими вещами и обрывается извне. Там, где вещь находится в зависимости от внешних обстоятельств, она оказывается во власти
  82
  случайности. "Во внешней необходимости случайность существенна, или является непосредственным, наличным бытием"31. Только тогда, когда новое качество приобретает статус самодовлеющего бытия, становится для-себя-сущим, для-себя-определенным субъектом, оно полностью переходит в сферу господства внутренней необходимости и ее законов.
  Идею становления чего-то определенного из неопределенного мы находим уже у Платона. Но для Платона сущность есть непреходящее начало вещей, вечное и неизменное. Поэтому категорию становления Платон относит к бытию. В согласии с природой вещей, считал Платон, должно обозначать их в становлении, созидании, гибели и изменчивости. Определенное становление становится ради определенного бытия, утверждает мыслитель. Все становящееся необходимо должно пройти через настоящее. Достигнув его, оно прекращает становление, и в это мгновение есть то, чего оно достигло в становлении, "чего не было раньше и что появилось уже позднее, то не может существовать, минуя возникновение и становление" 32.
  Гегель был первым в истории философской мысли, кто поставил проблему становления сущности; для него сущность выступает результатом некоторого возникновения и прохождения.
  По Гегелю, становление в сфере бытия есть переход: неустоявшееся соперничество внешних и внутренних обстоятельств процесса развития. На смену становлению в сфере бытия приходит становление в сфере сущности, которое проходит ступени формального, реального и полного основания. Развитие начинается с наличного бытия. Первобытие вещи опосредствует наличное бытие, и наличное бытие становится существованием. Следовательно, существование есть реализация некоторой сущности, в отличие от наличного бытия, сущностью не опосредованного. Наличное бытие - простое стечение внешних обстоятельств, с которыми приходится взаимодействовать вещи. Есть глубокий смысл в гегелевском понимании сущности как того, "что было". По характеристике Гегеля, сущность - это бытие, ушедшее в самое себя и сущее в самом себе (in sich selbst). "Сущность есть результат становления бытия"33,- утверждает он.
  Как же возможно, чтобы сущность стала результатом становления бытия?
  Все дело в том, что, по Гегелю, бытие "погружается" в сущность (в первобытие вещи). "...Становление как становление сущности есть прежде всего действование, переход сущности в свободу наличного бытия...34. Именно действование первобытия вещи заставляет впеположенное бытие "погружаться в основание". "...Мы и на самом деле можем рассматривать сущность как прошедшее бытие"35. Почему? Потому что бытие - "это вообще лишь становление сущности"36,- отвечает логик. Там, где имеются первобытие и сопутствующие ему внешние обстоятельства, опосредование начинается столько же от одного, сколько и от другого: "...каждая сторона есть столь же основание, сколь и ноложен-
  6* 83
  ное..."37. Основанное, как то, что положено, имеет лишь в основании свое тождество с собой и свою устойчивость. Поэтому наличное бытие не просто бесформенный материал для отношения основания. Распыленное многообразие внешних обстоятельств становится тем условием, которое делает основание основанием: "Приобретение условиями внутреннего характера - это прежде всего исчезание в основании непосредственного наличного бытия и становление основания"38. Бытие как становление сущности есть "исчезание в основании" (zu Grunde zu gehen)"39.
  Первым этапом становления основания основанием является формальное основание.
  На этом этапе первобытие вещи соотносится с самим собой. Основание здесь еще ни деятельно, ни продуктивно. Оно есть нечто формальное. "В формальном основании тождественное с собой содержание безразлично к форме"40, т. е. форма внешня ему, соотношение с наличным бытием здесь только проклевывается.
  Но основание есть основание лишь постольку, поскольку оно обосновывает. Различие формы между основанием и обосновываемым есть различие отношения первобытия вещи с ним самим и положенностью. Иначе говоря, основание есть то, что имеет следствие. Но полагать следствие способно лишь реальное основание. Такое основание есть единство рефлексии-в-другое (или, как мы выражались, оборачивания предпосылки в результат.- Е. Р.) и рефлексии-в-самое себя (по нашей терминологии - это акт оборачивания результата в предпосылку). Реальное основание есть единство обоих процессов, "из которого произошло существование"41, благодаря которому наличное бытие трансформировалось в положенность, в обоснованное. В реальном отношении, подчеркивает Гегель, определение содержания "непрерывно продолжает себя в положенность"42. Отношение основания здесь стало внешним самому себе. "Реальное основание есть поэтому соотношение с иным...."43. Теперь основанное содержит основание полностью внутри себя. Соотношение основания с обоснованным - это лишенная различий существенная сплошность (Gediegenheit)... То, что в основанном еще присоединяется к этой простой сущности, есть лишь несущественная форма, внешние определения содержания..."44. Тем самым формальное основание переходит в реальное. Завершив круг опосредствований, первобытие вещи развивается в целостность опосредствования: "Целокупное отношение основания определило себя как обусловливающее опосредствование"45.
  Полное взаимопроникновение оборачивания в инобытие и оборачивания в себя порождает действительность: существование, возникающее из сущности. Сущность перешла в существование; существование - это ее (сущности) абсолютное становление внешней.
  Несущественное наличное бытие подвержено переходу, возникновению и прохождению. Обнаружение сущности являет непреходящее содержание, пребывающее во всех изменениях и модификациях обусловливающего бытия. На этапе целокупного отношения опосредствования
  84
  первая причина, которая действует вначале и получает обратно свое действие, теперь снова выступает как причина, "вследствие чего действо-вание, оказывающееся в конечной причинности прогрессом в дурную бесконечность, совершает поворот и становится возвращающимся в себя, бесконечным взаимодействием."46. "Это движение вперед определяет себя прежде всего таким образом, что оно начинает с простых определений и что следующие за ними определенности становятся все богаче и конкретнее. Ибо результат содержит свое начало, и движение этого начала обогатило его новой определенностью... На каждой ступени дальнейшего определения всеобщее возвышает всю массу своего предыдущего содержания и не только ничего не теряет от своего диалектического движения вперед, не только ничего не оставляет позади себя, но несет с собой все приобретенное и обогащается и сгущается внутри себя"47.
  На ступени полного основания возникает для-себя-бытие, тотальность целого. В силу оборачивания в себя частей целого "они образуют самостоятельный круговорот"48. Но метаморфоз целого может возникнуть лишь за счет метаморфоза его частей. Вливаясь в целое, части снимают свою особенность, переходят в свое иное: в "результирующую тотальность". Этот поворот от особенного к всеобщему есть "становление всеобщего". Круг особенности и круг всеобщности составляют единый процесс полагания тотальности. Гегель прямо подчеркивает: "Чем совершеннее организация, т. е. чем больше расходятся между собой отдельные функции, тем как раз сильнее их взаимная зависимость"4;. Через снятие особенности расходящихся функций целое делается всеобщей субстанцией, "связующей в себе части в "их свободе"50. Когда каждая, часть заключает в себе весь процесс, на основе такого "самобытия" начинается свободное развитие, неограниченное ничем, кроме условий существования ставшей целостности, полагаемых ею самой результате всего процесса на смену едва заметному гештальту приходит его развитая форма. "...То, что началополагающее есть в себе, результат есть теперь для себя; всеобщее положено в субъекте"51.
  Следует согласиться с Д. Лукачом, когда он утверждает, что категория бытия-для-себя относится к специфическим открытиям гегелевской философии. Но ее важность не была понята никем, кроме Маркса, Энгельса и Ленина.
  Очевидно, именно к гегелевскому пониманию соотношения внешнего и внутреннего примыкает марксово разграничение реального и формального метаморфозов. По Марксу, метаморфоз производства "...является реальным метаморфозом капитала, в противоположность лишь формальным метаморфозам в сфере обращения"52. Преобразование формы денег в форму товара (Д-Т) и преобразование формы товара в форму денег (Т-Д), сбрасывание стоимостью одной формы и приобретение ею другой формы "уже содержится во всеобщей формуле Д-Т-Д"53. Только за счет первого метаморфоза: авансирования денег на приобре-
  85
 
  тение средств производства и рабочей силы, может состояться второй метаморфоз - "обратный приток денег к их исходному пункту"54.
  Как говорил Гегель в таком случае, в своем начале реальное еще не противопоставило моменты внутреннего и внешнего друг другу и не развивало их. Реальное из внешнего еще не стало внутренним, а с другой стороны - своей деятельностью еще не стало внешним из внутреннего и не произвело себя: "Оно лишь внутренне как определенность относительно внешнего и лишь внешнее как определенность относительно внутреннего" 55.
  В 1800 г. Шеллинг писал: "Система завершена, когда она возвращается к своему исходному пункту"56.
  Самодостаточным бытием тотальности, развернувшимся на своем собственном основании, система становится тогда, когда опосредствованное переходит в непосредственное, обоснованное переходит в основание, и начинается следующий виток кругооборота. В процессе самообоснования "сам продукт является производящим"57. "Каждый момент, представляющий предпосылку производства, вместе с тем есть его результат^*,- вслед за Гегелем повторяет Маркс.
  Процесс самообоснования имеет такой характер, что в конце процесса "не может обнаружиться ничего такого, что уже в начале процесса не являлось бы его предпосылкой и условием"59. Так, стоимость в процессе кругооборота капитала лишь для того предоставляет себя труду, становится его материалом, чтобы возобновить самое себя и с самой себя вновь начать обращение. Такую стоимость Маркс называет для-себя-сущей. Под этим углом зрения кругооборот капитала включает в себя ту из сторон, "которая представляет предметные условия труда в форме самостоятельных, для-себя-сущих стоимостей"60.
  Итак, в своем движении по восходящей линии самоорганизующаяся система проходит ступени: 1) формального, 2) реального, 3) полного метаморфоза. При этом ступень для-себя-сущей, ставшей тотальности составляет лишь завершающий результат процесса развития.
  Становление системы целостностью включает в себя последовательность сменяющих друг друга превращений. В этом ряду Гегель различает: 1) превращения в сфере перехода или наличного бытия; 2) превращения в сфере становления сущности и 3) превращения в сфере развития, к которому Гегель относит приобретения, детерминированные ставшей сущностью.
  Для Гегеля развитие - это движение на уже выработанной основе, на уже сформировавшейся сущности. Формальный и реальный метаморфоз - лишь предварительные ступени развития. Сбрасывание определений формального метаморфоза, приобретение определений реального, а затем полного метаморфоза - такова последовательная череда внутренних превращений.
  Движение от зародышевой формы целостности к островкам реального метаморфоза все насыщено вариабельностью. И на высшей ступени раз- 86
  вития возможен метаморфоз, идущий в трех разных направлениях:
  1) метаморфоз отдельного органа системы; 2) метаморфоз базиса (ставшей сущности); 3) метаморфоз системы в целом. Допустимы варианты по количественным параметрам: метаморфоз "одной трети", метаморфоз "двух третей", метаморфоз целого. Метаморфозы происходят на всем протяжении существования системы, начиная с возникновения и заканчивая ее отмиранием, гибелью, причем тенденция к метаморфозам всегда подвержена изменениям. Тенденция имеет дело с возможным и вероятным, а не с одним каким-либо запрограммированным результатом.
  Патоморфоз, гипертрофия обособления составляет угрозу для жизни системы на любом этапе метаморфоза. Переход к полному метаморфозу - именно переход со всеми вытекающими отсюда последствиями. Подчинение островков реального метаморфоза единому принципу жизнедеятельности наталкивается на зоны архаики, зоны сопротивления каким бы то ни было новшествам, так возникают области кризиса, "неустойчивого беспокойства", выражаясь словами Гегеля. В этих областях постоянно возникают извращенные формы, в составе которых сущностное бытие выступает как определяемое, вместо того, чтобы быть определяющим. И главная опасность - это гипертрофия всеобщего, его превращение в!самодовлеющую силу, жигущую за счет единичностей. Самоеоститочное бытие всеобщего живет жизнью единичностей, подавляя или уродуя самобытие последних. Такой хпд истормческих событий может быть усилен сознательно сконцннтрированными усилиями, и опаснпсть$превратного хода истории в таком случае неизбежно возрахтает. Тим, где гипертрофия всеобщего стала фактом, перекос развития в одном пункте системы неизбежно влечет за собою перекосы во всех остальных пунктах, связанных с распространяющейся как пожар патогенной стихией.
  Чтобы избежать разрушительных последствий патоморфоза, следует "не дать причине дойти до ее действия, то есть упразднить ее как причину"61. Иначе говоря, нужны корректировочные структуры, возвращающие систему к оптимальному состоянию. Корректировочные действия должны предотвратить нежелательные последствия наметившегося хода событий. Управляющие воздействия нужно направить против стихии патоморфоза. Арсенал всех имеющихся в наличии средств должен быть брошен в сторону выхода системы из кризиса.
  Со сменой любых определений метаморфоза система вступает в полосу крутых поворотов. В такой момент всякий раз возникает структурная неустойчивость. Даже в случае частичной потери структуры системе угрожает лавинообразно-нарастающий кризис. Внешним фактором, усугубляющим неустойчивость системы, является ее погружение в неравновесные условия, типа: войны, интервенции, других социальных или природных потрясений. В такой ситуации господство случая, определяющего судьбу системы, становится наиболее вероятным. Вступление в метаморфоз оборачивается для системы не своей созидательной, а своей разрушительной стороной. В условиях распада старых связей и отноше-
  87
  ний люди оказываются поражены язвой разобщенности, что служит фактором, довершающим погружение общественной системы в состояние хаоса. Отсюда урок: не вытаптывать то, что уже посеяно, а заботливо ухаживать за ростками нового. Ведь поступательный переход всегда синергетически-выгоднее волюнтаристского рывка. Поразительные успехи синергетики связаны с ее кардинальным выводом, равным коперникианскому перевороту в теории развития; можно развивать противоположность стихии неупорядоченности, стихии патоморфоза не за счет другого, не за счет инобытия, а в единении с ним.
 
  Глава 5
  СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ СТАНОВЛЕНИЯ ФЕОДАЛИЗМА И ЗАКОНОМЕРНОСТИ ПРОСТОГО ТОВАРНОГО ПРОИЗВОДСТВА
 
 1. Общественные структуры и их формирование
 
  Первичная социальная ячейка докапиталистических обществ - поземельная община. Земледельческий труд составляет здесь основной источник пропитания, базис материальной жизнедеятельности индивидов. Могуществу сил природы люди могут противопоставить лишь свое социальное единство - объединение в некоторую первоначальную общность. Принадлежность к этой первоначальной общности и есть главное условие участия индивида в производимом продукте. Вначале труд отдельного человека не имел самостоятельного бытия: он был составной частью, функцией совокупного труда. В этих условиях разделение труда в рамках поземельной общины основывалось на натуральном обмене продуктами и взаимной деятельностью. Однако, по мере перехода к более интенсивному земледелию, выделяются индивидуальные наделы, закрепляемые за теми, кто их обрабатывает. Складывается дуализм двух начал: мелкособственнического и общинного. С распространением плужного земледелия и парового севооборота в большинстве районов Европы утверждается парцеллярное хозяйство, которое носит натурально-потребительский характер, отличается органическим сочетанием земледелия и домашней промышленности, господством внутрисемейной кооперации различных видов труда. Парцеллярному хозяйству было присуще использование одного и того же инвентаря для бытовых и производственных нужд. Орудия труда и оружие стоили дорого, служили долго. Их берегли. передавали по наследству, воспевали.
  88
  Незащищенность людей в обстановке постоянных внешних войн и внутренних междоусобиц требовала объединения поземельных общин в единую военную организацию. Она представляла собой народное ополчение с дружиной конинга (князя) во главе.
  Для земледельческой общины целью производства является воспроизводство производителя, прибавочное время которого принадлежит именно общине, при этом военная служба поглощала основную долю прибавочного труда членов общины.
  Поземельная община брала на себя контроль за соблюдением полевых распорядков и всех правил проживания в пределах округи. Возникали новые общинные зависимости (сервитуты), в силу которых домохозяин и земледелец эпохи варварства становился крестьянином. Выпасом могли служить только сжатые поля, отсюда главные общинные сервитуты: принудительный выпас и принудительный севооборот. Полевой распорядок требовал обеспечить всех пашенных крестьян деревни участками земли разного плодородия. Следовательно, существование чересполосицы объяснялось не просто косной традицией, а необходимостью гарантировать производителя от климатических невзгод. Вместе с тем община никогда не предписывала предельные нормы обработки земли. Общинные сервитуты предполагали ограниченность свободы хозяйствования и вместе с тем определенную взаимопомощь. Общинник имел право участвовать в сельском сходе, выбирать общинную администрацию и т. п. Без общинных сервитутов не могли обойтись не только средние, но даже зажиточные хозяйства.
  Как только земледелие становится более устойчивым источником прибавочного продукта, военное дело отделяется от него: возникает военное сословие, а публичная власть приобретает самостоятельную обособленность. Слияние этих двух процессов обособления в единый поток приводит к появлению аппарата государства как единственного собственника прибавочного продукта, изымаемого у непосредственного производителя. Такое перераспределение прибавочного продукта происходит либо путем поземельного налогообложения (в виде дани и других подношений) , либо путем введения трудовых повинностей. Если первоначально общинник выступал и как благопроизводитель, и как благо-присвоитель, то теперь происходит разрыв между необходимым и прибавочным трудом земледельца. Деятельность по созданию прибавочного продукта становится необходимым условием существования военно-политической организации общества, функционирование которой поддерживает стабильность общественной системы. При этом военно-политическая организация (государство) не только надстраивается над системой поземельных общин, но и подчиняет их себе. Именно разобщенность и изолированность парцеллярного производства обусловливает его подчинение единому началу, возвышающемуся над всеми без исключения единицами хозяйственной жизни, неспособными обеспечить свой суверенитет, свое независимое существование. В условиях натурального
  89
  ведения хозяйства создание крестьянско-сеньориальных отношений делается одной из перспективных линий общественного развития.
  Поземельная община возникла в качестве корпоративной организации, в которой кровно-родственные связи вытесняются "соседскими" отношениями.
  Корпоративный характер носила не только организация производителей, но и организация присвоителей их труда. Чтобы сплотить вокруг себя вассалов, правящие династии (королей, князей) делегируют своему окружению часть принадлежащей управителю публично-правовой власти.
  Одновременно вассал приобретал частнохозяйственные прерогативы (от сбора дани и натуральных кормов до сбора различного рода пошлин и налогов). Местопребыванием вассала становится вотчина, которая выделяется из сельской общины как центр сбора повинностей с подвластного населения, а затем превращается в орган извлечения феодальной ренты в пользу самого вотчинника. Для крестьян-общинников феодал заменяет все государство: он осуществляет суд и расправу, собирает причитающиеся государству налоги, организует рекрутский набор, устанавливает регламент жизни своих "подданных". Таким образом, корпорация феодалов складывается как в силу изъятия совокупности платежей, оброков, пошлин, так и в силу исполнения публичных, политических, судебно-административных функций. Феодал только потому феодал, что он выступает как член вассально-иерархической корпорации. Под гнетом государственно-корпоративных отношений свободные общинники были превращены в поземельно-, а затем и лично-зависимых крестьян. Под контролем феодалов оказались все сферы жизнедеятельности крестьян. Поземельная зависимость перерастала в собственность определенных лиц на личность непосредственных производителей.
  Расслоение общины шло по пути отстранения свободных от выполнения важнейших прав-обязанностей: военной службы, участия в местном самоуправлении. Отстранение свободного общинника от выполнения публично-правовых функций - одна из причин возвышения класса феодалов. Вторая причина - возвышение лиц, несущих постоянную военную службу, создание привилегированного конного войска.
  Свободный общинник, воин, участник народного собрания был домохозяином, скотоводом и земледельцем. При этом наиболее достойным свободного человека занятием, приносящим ему славу и добычу, считалось военное дело. Чтобы приучить общинника потом добывать то, что может быть приобретено кровью, требовалось принуждение. Обеспечить полное сосредоточение мелких земледельцев на производительном труде можно было лишь ценою их полного устранения из сферы управления. В этом смысле возвышение знати было столь же неотвратимо, как и превращение основной массы населения в непосредственных производителей, подчиненных крупным землевладельцам. За счет формирования класса феодально-зависимого крестьянства можно было обеспечить большую интенсификацию трудовой деятельности, по сравнению со свобод-
  90
  ными членами варварских племен, предпочитавшими войну или охоту регулярному земледелию. По этой причине феодально-зависимое крестьянство представляло новый общественный класс, который принципиально отличался и от свободных земледельцев, и от рабов, существовавших в предшествующих общественных структурах. Отношение крестьян с землей регулировалось феодалами, опиравшимися на внеэкономическое принуждение. Земельная собственность феодала была неотделима от его судебно-административной и политической власти. Вместе с тем, наряду с личным подчинением земледельца земельному собственнику феодальный строй предполагал владельческие права работника на свое хозяйство и надел, рентную форму эксплуатации. В большинстве регионов Западной Европы в раннефеодальный период ведущей формой земельной ренты выступала рента продуктами, лишь дополнявшаяся отдельными барщинами и небольшими денежными платежами. Можно сказать, что то обособление производительного труда от военной деятельности, которое произошло в этот период, возникло принудительным путем, под давлением "сверху".
  Дальнейший процесс обособления был связан с общественным разделением труда, приходящим на смену его внутрисемейному разделению. Характерным примером соответствующего хода событий стала ремесленная профессионализация. Она произошла сравнительно рано и охватывала сравнительно узкий круг ремесел: кузнечное, гончарное, сапожное дело. В то же время ремесло продолжало оставаться вспомогательным занятием самих крестьян, охватывая такие жизненно важные и распространенные ремесла, как прядильное, ткацкое, плотницкое. Такой ремесленный труд осуществлялся средствами и из ресурсов самой крестьянской семьи, составляя необходимую принадлежность натурального хозяйства. Вот почему основная масса продукции деревенского ремесла изготовлялась на крестьянских подворьях. Затем в ряде поселений и районов подсобные ремесла и промыслы превращались в систематическое занятие сельского населения и одновременно товаризовались. Однако сельские ремесленники-специалисты так же, как и остальные крестьяне, обладали каким-то земельным держанием, несли за него повинности и формально принадлежали к крестьянскому сословию, хотя основные средства существования они получали благодаря производству и сбыту ремесленных изделий на рынок. Возникновение "домашней промышленности" представляло собой обособление крестьянских ремесел и промыслов от сельскохозяйственного производства и превращение их в особую сферу труда и хозяйства, связанную с прочими через обмен.
  Малоземелье природного, а затем социально-экономического происхождения служило распространению несельскохозяйственных занятий, развитию ремесел и промыслов на широких территориях - например, в Северо-Западной Руси, Швеции, ряде районов Англии. Профессиональное ремесло в деревне отличала поразительная стабильность: на протяжении ряда столетий неизменными оставались как численность ис-
  91
  полнителей, так и номенклатура профессий и изделий.
  Особую главу отделения ремесла от земледелия составляет образование городов. Первоначальным центром сбора феодальных повинностей были укрепленные поселения, которые при определенных условиях превращались в города. Протогорода возникают в период распада родопле-менных отношений, когда выделяются родовая аристократия и военные вожди. В своем развитии города нуждаются в сырье и продуктах, поступающих из ближайших округов и более отдаленных земель. Именно в протогородах в виде общественных взносов, даней, судебных пошлин, военных контрибуций сосредоточивается, перераспределяется и перерабатывается прибавочный продукт. Поэтому города появляются в густонаселенных земледельческих районах. В первую очередь городами становятся центры крупных межплеменных объединений, превратившихся или имевших тенденцию превращаться в раннегосударственные образования. В укрепленных поселениях скапливаются дружинники, выходцы из местной родоплеменной знати, представители княжеской администрации. Ранние города возникают как очаги государственности и феодального властвования. В городах сосредоточены вооруженные силы, они формируют ополчения в прилежащих земельных округах. Ремесленники и торговцы должны были обслуживать представителей нарождающегося класса феодалов.
  На этой основе происходит превращение местного ремесла в специализированные отрасли ремесленного производства. Сырье и продукты питания, поступавшие в раннегородское образование, не уравновешивались сколько-нибудь значительным встречным потоком изделий городских ремесленников. Последние работали в большинстве своем на заказ, а не на рынок. Экономика города была ориентирована на удовлетворение его собственных потребностей. В частновладельческий город могла превращаться усадьба-замок, куда привлекались на постоянное жительство мастера различных специальностей.
  Крепостные стены города обеспечивали безопасность торгово-ре-месленного населения. Размещение города на перекрестке торгово-тран-зитных путей способствовало превращению горожан в самостоятельную экономическую силу. В городе начинают складываться корпоративные объединения купцов и ремесленников, освоивших к тому времени свыше 100 различных специальностей. Постепенно город превращается во внутриэкономический центр своей округи. Продукция городских ремесел могла распространяться в радиусе 50-100 км. Изделия ремесленников начинают пользоваться спросом не только на внутреннем, но и на международном рынке. Дальние торговые связи обеспечивают ремесленному населению прочные рынки сбыта. По мере оживления торговых связей растут потребности сельской округи в изделиях специализированного городского ремесла. Будучи центрами феодального властвования, города подчиняют себе все более обширные территории, повсеместно внедряя дань и суд. Таким образом, расцвет городов оказывается связанным с
  92
  укреплением феодальных отношений. Так город превращается в поселение, в котором сосредоточено промышленное и торговое население, оторванное в большей или меньшей степени от земледелия. Города в Англии как центры ремесла и торговли начали возникать и складываться в Х-Х1 вв.'.
  В Х в. появляются в Англии так называемые бурги и особенно порты. Порт в IX и Х вв.- это не просто гавань, удобная пристань на берегу моря или реки, это прежде всего пункты или поселения, связанные с торговлей. Портами были, прежде всего, наиболее значительные и, надо полагать, наиболее населенные административные, политические и религиозные центры, достигшие уже известного уровня экономического развития, выразившегося в возникновении в этих центрах постоянных рынков, в превращении их в рыночные местечки. В конце IX - начале Х в. в Англии отмечается рост торгового значения Лондона, Кентербери, Винчестера, Саутгемптона, Дувра, Рочестера и других городов. Лондон стал превращаться в политический центр страны, начиная приблизительно с правления Эдуарда Исповедника и закрепился как столица всей Англии при королях нормандской династии, причем королевская казна еще долго оставалась в Винчестере. В Винчестере в конце Х в. были улицы Торговая, Шорников, Мясников и др. Наличие у части горожан в английских .городах XI-XII вв. и даже в XIII в. некоторого количества земельных угодий и даже повинностей, присущих сельскому населению (отработки на жатве, сенокосе), свидетельствует о сельском происхождении горожан и об известной незавершенности в это время процесса формирования города и сословия горожан. Приблизительно 2/3 всех городов были королевскими, их сеньором являлся сам король. К XII-XIII вв. города, ставшие центрами ткачества и сукноделия, мы находим почти во всех районах Англии. Помимо Лондона и Винчестера, это - Йорк, Линкольн, Кембридж, Норидж, Лейстер, Вустер, Глостер, Оксфорд, Ноттингем, Хантингтон и др.
  Парцеллярное, полунатуральное хозяйство в составе земельной общины не могло обеспечить себя высокоспециадизированной продукцией, поэтому основанный на узкой специализации, а потому высококвалифицированный труд ремесленника был объективно необходим. С другой стороны, для дифференциации ремесла требовалось увеличение радиуса зоны торговли или зоны, в которой происходило отчуждение прибавочного труда. Следовательно, развитие города и деревни оказывалось взаимосвязанными процессами.
  В своей классической, близкой к социологическому типу форме крестьянско-сеньориальные отношения складывались в Англии раннефео-дального периода.
  В 1066 г. герцог Нормандский, переправившийся через Ла-Манш со своим войском, вторгся в Англию. После победы при Гастингсе герцог захватил Лондон и стал королем Англии под именем Вильгельма I Завоевателя. Англия была разделена на 60 000 рыцарских ленов. За собою
  93
 
  Вильгельм I оставил 1500 ленов, причем "домен короны" занимал седьмую часть всех возделываемых в Англии земель. Местные феодалы - тэны - стали вассалами нормандских баронов. Все рыцари (тэны, бароны, лорды), согласно "Солсберийской присяге" 1085 г., были обязаны по требованию короля нести службу в королевском войске. Тем самым система вассалитета получила в Англии более централизованный характер, чем на континенте. Низшее дворянство несло службу в феодальной дружине короля и его прямых вассалов в течение 40 дней в году. Высшее дворянство помимо этого несло службу в суде и совете своего графства. Рыцарь приносил клятву в верности сюзеренству и присягу в выполнении служб и платежей. Вассальная зависимость предполагала правило: кто держит больше земли, призван и к большему служению. Так в Англии складывалась иерархически устроенная сословная земельная собственность. В корпоративном землевладении король являлся верховным собственником земли, одновременно он был военным и полицейским главой государства. Никто из феодалов не мог быть собственником земли иначе, как под условием сделаться вассалом короля и принять на себя несение в его пользу публичной службы. Феодал был "привязан" к своему покровителю той службой, за исполнение которой он "держал" землю. Для его статуса было характерно слияние политических прав с ролью землевладельца. В свою очередь, крестьянин "держал" землю "по воле" рыцаря, дворянина. Однако феодалы могли реализовать собственность на землю лишь при условии ее хозяйственной эксплуатации работниками (крестьянами). Поэтому крестьянин пользовался наделом земли (своей парцеллой), владельцем которого он считался по обычному праву. Одновременно крестьянин выступал собственником изготовленных им орудий производства и выращенных на подворье животных. Величина надела определяла размер пользования хворостом, торфяниками, пустошами. От величины надела зависело количество скота, посылаемого на общинный выгон или на господский выгон. В силу указанных поземельных отношений феодальная вотчина распадалась на господский домен и крестьянские держания, их единство называлось "манор". Крупная вотчина представляла собой не только хозяйственную единицу, но и своеобразное маленькое гостдарртво - смньорию.(По ктноьению к населению своих владений феоиал дыл ие тклькв зевлевкадейьцеи, нз и босуиареб, в рукдх киториго махоаилст суд, ааминистрмция$ военныб и молитические силь.
  В(Ангиии TI-XIII бв. йреоаладила итрааотоыная ренша, иогда мамор ибраиатыкалсю тръдом завмсимтх крестщян."При(этод чирло аарщинныр днай в(недглю бавирело от иелиыины%надала: за иольфий йадеи нубно выло отдить аольъе птибавочниго труда воычиниику# В ртот(период из двух частей вотчины - "домен" и "земля держаний" - экономически доминирующая и регулирующая роль принадлежит домену. Хозяйство земледельца играет подчиненную и служебную роль. Оно - придаток барского двора по своей производственной функции: оно служит воспроизводству
  94
  главной производительной силы сельского труда - самого работника. В 1086 г. Вильгельм I осуществил всеанглийскую земельную перепись, получившую название "Книги Страшного суда", Согласно этой переписи, из полуторамиллионного населения Англии 38% составляли вилланы. Они располагали полным наделом земли - виргатой (30 акров), или частью (свыше 15 актов) надела, имели долю участия в общинных выпасах и лугах. Вилланы выполняли барщину, несли натуральные и денежные платежи в пользу лорда - владельца вотчины. Другую многочисленную группу сельского населения составляли коттеры (32%), которые не имели ни волов. ни плуга и держали обычно 2-3 акра приусадебной земли. Около 9% населения составляли сервы (рабы).
  Примерно 12% населения - свободное крестьянство - фригольдеры. Они были обременены повинностями и платежами примерно в 3-4 раза менее, чем вилланы. "Книга Страшного суда" насчитывает до 100 городов, где проживало около 5% населения страны (около 17105 человек, имевших самостоятельное хозяйство). Для сравнения:
  в конце XIV в. Лондон имел уже 40-50 тыс. населения. В поземельной зависимости элементы внеэкономического принуждения сочетались с элементами экономического принуждения, однако интенсификация функции извлечения феодальной ренты привела к существенному преобразованию структуры феодальной собственности. Чтобы создать более эффективный механизм извлечения возраставшей массы прибавочного продукта и тем самым резко повысить норму феодальной эксплуатации, сеньор отказывается от отработочной ренты в пользу ее более современной модификации, т. е. в пользу ренты продуктовой или денежной.
  На этой стадии развития феодальной собственности прибавочный продукт достается лорду не под прямым надзором и принуждением земельного собственника, а доставляется земледельцем самостоятельно. Чтобы обеспечить соответствующий эффект, все рабочее время затрачивается в хозяйстве работника. "Производителю дается здесь больший простор для того, .чтобы найти время для избыточного труда, продукт которого принадлежит ему самому..."2.
  С переходом на продуктовую или денежную форму ренты происходит сокращение и ликвидация домениального хозяйства. Структура вотчины претерпевает резкую трансформацию. Хозяйства мелких земледельцев занимают доминирующую роль в производстве продукции, соответственно вся вотчина оказывается состоящей из крестьянских держаний. По мере выдвижения на передний план мелкого крестьянского хозяйства, которое становится абсолютно преобладающим, исчезает крепостная зависимость работников. Вместо непосредственного принуждения господствующей становится "форма договорного отношения"3. Иначе говоря, экономическое и внеэкономическое принуждение меняются местами. Но вместе с экономическим укреплением форм непосредственного держания земли происходит усиление корпоративного начала феодальной эксплуатации. Над сеньориальной формой ренты (над поступлениями прибавочного 95
  продукта в пользу номинального собственника крестьянского надела) надстраивается централизованная ее форма, главным образом в виде государственных налогов, пошлин и сборов. Корпоративная структура феодальной собственности предполагала, что один и тот же участок земли является объектом присвоения двух, трех и более субъектов. Собственность первой инстанции принадлежала королю, второй - сеньору, третьей - вассалу, последней - крестьянину. Но каждый из участников этого корпоративного отношения стремился превратить совместно-разделенную собственность в собственность иного рода: в единоличную, полностью подчиненную юрисдикции одного какого-либо лица.
 
 2. Переход общественной целостности на ступень формального основания
 
  Как мы уже отметили, парцелла складывается на основе натурального ведения хозяйства. Натуральный способ производства означал, что крестьянская семья занималась земледелием, скотоводством и переработкой их продуктов в готовые предметы потребления - обмолотом зерна, выпечкой хлеба, прядением, изготовлением льняных и шерстяных тканей, дублением кож, строительством и ремонтом жилья и хозяйственных помещений, изготовлением инструментов и орудий труда. Для натурального хозяйства типично повторение процесса производства в прежних размерах, на прежних основаниях, его отличает традиционность производства и постоянный характер продукции. Это такая форма жизни, которая обеспечивает воспроизводство заранее данной предпосылки в практически неизменном виде. В условиях натурального хозяйства целью производства является воспроизводство производителя вместе со всеми предпосылками, полагающими его жизнедеятельность. Иначе говоря, натуральное ведение хозяйства представляет такие отношения производства, при которых преобладает потребительная стоимость, производство для непосредственного потребления. Но рамки непосредственного потребления всегда ограничены, и столь же ограничены рамки производства, направленного на непосредственное потребление.
  Производство есть всегда кругооборот предпосылки и результата. Оно есть обретение себя с помощью объекта. Для того чтобы восстановить свои силы. производитель отторгает часть внешнего мира в свое внутреннее достояние. Благодаря возобновлению ресурсов, идущих на содержание производителя, взятого вместе с совокупностью предпосылок, обеспечивающих его жизнедеятельность (семья, культура), складывается циклическое движение самообновления: производителя, материальных факторов его труда и самих отношений производителя со своими предпосылками. Именно благодаря такому циклическому движению происходит восстановление самой производительной способности. Однако в рамках простого воспроизводства присваиваемые извне результаты лишь покрывают расходы производящего начала, но не более того. Следовательно,
  96
  производительная способность восстанавливается, но восстанавливается лишь на крайне низкой базе. Она возрождается в локальном масштабе, ограниченном физическими и ментальными возможностями человека, взятого в качестве индивида.
  Только циклическое движение самообновления - производителя, материальных факторов его труда и отношений между ними - может послужить основой самогенерирующегося роста. Именно в цикле такого рода достигается обогащение результатом действия его исходного пункта. Но в рамках производства, направленного на непосредственное потребление, потенциально бесконечный круговорот замыкается на конечном индивиде: и переход предпосылки в результат, и переход результата в предпосылку базируется на одной и той же субстанциальной основе, связанной с физической и ментальной вместимостью индивида. Вместимость индивида ставит предел абсорбции, поглощению потребительных стоимостей. В свою очередь, затраты труда, присваиваемого господствующим классом, не могут превосходить масштаб производительного потребления работника, если, конечно, не преследуется цель физического изнурения последнего. Для производства, которое направлено непосредственно на потребление, на обеспечение "естественного" существования человека, существует принципиальная невозможность выхода за рамки ограниченных потребностей производителя.
  Основу натурального хозяйства составлял сельскохозяйственный труд. В своей книге "История положения трудящегося населения в прошлом и настоящем, включая развитие сельского хозяйства, промышленности и торговли" (Лондон, 1846) Дж. Д. Такет приводит данные, согласно которым еще при королеве Елизавете (1533-1603 гг.) из каждых 100 человек необходимо было для производства пищи применять 85. Иначе говоря, лишь 15-20% продукта, полученного в сельском хозяйстве, может быть использовано непроизводительно. Именно такую долю прибавочного труда в условиях преобладания производства, рассчитанного на непосредственное потребление, можно было отвлечь гражданскому обществу на создание несельскохозяйственных профессий, включая промышленность. Теми же 15% лимитировалось перераспределение прибавочного продукта на содержание феодалов, бейлифов, купцов, банкиров и пр.
  В тот период, когда в Англии преобладала отработочная рента, богатство не только не функционировало и не представлялось в обличий меновой стоимости, но и не существовало в оторванности от непосредственного потребления. Жизненные средства проедались земельными собственниками и их нахлебниками. Богатство измерялось количеством прихлебателей из числа челяди. Отработочная рента выступала как власть распоряжаться чужим трудом для расширения границ непосредственного потребления. Вместе с тем прибавочный труд был ограничен более или менее узким кругом потребностей. Вот почему натуральная экономика феодализма не знала тенденции к безграничному и
  7. Зак. № 135 ' 97
 
  обязательному расширению масштабов производства. Для эпохи отработочной ренты оставался характерным натуральный товарообмен, когда хлеб менялся на скот, рыбу, меха, вино, фрукты, промышленные изделия. Если при этом учесть неподвижность традиционных рент, то следует признать, что в рамках крестьянского держания доля продукта, присваивавшаяся земледельцем, относительно увеличивалась, тем самым крестьянское держание постепенно приближалось к той форме землевладения, которую Маркс называл феодальной собственностью крестьянина4.
  Но вот с XIII в. в Англии начинается замена еженедельной работы и всех рабочих повинностей в маноре денежными платежами. При Эдуарде II (первая треть XIV в.) замена служб деньгами стала всеобщей. Одновременно увеличивается количество свободных крестьянских держаний: крестьяне превращаются в производителей, ведущих самостоятельное хозяйство. Во второй половине XIII в. районом наиболее интенсивного развития городов и наибольшей товарности сдльского хозяйства стала Средняя Англия. Поскольку службы заменяются денежными платежами, крестьянин вынужден вывозить свою продукцию на рынок. Из производителя, ведущего натуральное хозяйство, он превращается в товаропроизводителя.
  Труд отдельного товаропроизводителя является частным. Специфика частного труда заключается в том, что непосредственный производитель выступает в равной мере и как производитель и как потребитель. Потребление созданного продукта как раз и означает возврат работнику того, что он в процессе труда передал объекту природы: потребление (которое включает в себя как момент производительного потребления, так и момент личного потребления) является обратным присвоением человеком ранее затраченной им практической энергии, обратным присвоением затраченных им в процессе труда его собственных "сущностных сил".
  Как производитель, живущий своим трудом, мелкий хозяйчик заинтересован в получении потребительных стоимостей надлежащего состава и качества при возможно меньших затратах индивидуального труда.
  Он берется за тот труд, который находит для себя выгодным, и организует его по своему усмотрению. Существование режима мелких, раздробленных товаропроизводителей свидетельствует о сосредоточении в руках производителя средств производства, их децентрализации, полной возможности для производителя распоряжаться ими по своему усмотрению. Отныне мелкий собственник выступает в двух различных функциональных определениях: (1) как производитель, живущий собственным трудом; (2) как производитель товара.
  С развитием товарно-денежного обращения складывается новый принцип производства богатства: уже не в форме потребительной, а в форме меновой стоимости. Самоотнесение производителя с самим собой,
 
  98
 
 
 
 
 обратное присвоение производителем затраченных сил и энергии теперь опосредуется новым фактором - меновой стоимостью. Циклическое движение самообновления складывается лишь там, где продукт превращается в товар, сбрасывает с себя определение потребительной стоимости и принимает на себя определение меновой стоимости. В простом товарном обращении производитель может сохранить в своих руках стоимость продаваемого продукта, лишь присвоив ее эквивалент. В руках продавца продукт выступает не как средство удовлетворения непосредственной потребности, а как средство обмена. Из акта превращения продукта в товар выясняется, что в качестве средства обмена продукты могут накапливаться в неограниченном размере. Для этого продукт должен удовлетворять лишь одному условию: он должен служить какой-либо общественной потребности, т. е. принимать на себя определение общественно-полезного труда. Производитель может получить эквивалент своих стоимостных затрат лишь тогда, когда его индивидуальный продукт признан в качестве порции общественно-необходимого труда. Продукт выступает как место пребывания стоимости, как депо, в котором сконцентрирована порция общественно-необходимого труда. Если раньше производитель переносил свои сущностные силы на объект, то теперь определение потребительной стоимости переносится с одного объекта на другой. В результате такого переноса у продукта появляется новое свойство: свойство обмениваемости. Вот это свойство и выступает как потенциально безграничное: нет какого-либо физического предела для обмена товара одного вида на разнокачественные товары других видов. Адекватным носителем безграничного масштаба обмениваемости становятся деньги. Поскольку пет пределов количеству денег, которые можно потратить, уже нет предела для самой потребности в деньгах. Данной цели не соответствует обмен по фиксированной обычаем цене; для ее реализации требуется рынок со свободно устанавливаемыми ценами. Складывание такого рынка - исторически-постепенный процесс. Только в простом товарном обращении меновая стоимость становится определением, регулярно переходящим вовне (переносимом на товар продавца) и возвращающимся к противоположному пункту (к покупателю). Для одного товаровладельца золото замещает его товар, для другого - товар замещает его золото. В метаморфозе товаров К. Маркс вычленяет две противоположно направленные фазы движения: 1) продажу: Т-Д и 2) куплю: Д-Т. Соединение двух фаз образует кругооборот: товарная форма, сбрасывание товарной формы, возвращение к товарной форме:Т-Д-Т, где товар реально выступает как потребительная стоимость. Полный метаморфоз товара предполагает, что "одна и та же стоимость, образуя в качестве товара исходный пункт процесса, снова возвращается к этому же пункту в виде товара"5.
  Инверсия фаз купли-продажи порождает циклическое движение нового типа: обращение денег. В инвертированной форме исходный пункт становится другим, что качественно меняет характер всего цикла.
 единяли ремесленников, занятых в текстильном деле,- ткачей и сукнова
 Никто не обязан немедленно покупать только потому, что сам что-то продал. Отложенный спрос становится условием, регулирующим обращение денег. В денежном обращении по формуле Д-Т-Д открывается возможность (неограниченного) наращивания исходного пункта. Исторически такая возможность реализуется купцом или ростовщиком. К. Маркс в "Капитале" подчеркивает принципиальное различие между простым и денежным обращением.
  В простом обращении не одна и та же меновая стоимость, а все новые меновые стоимости, все новые товары противопоставляются деньгам. В простом обращении кругооборот состоит "лишь в простом повторении или чередовании определения товара и определения денег, а не в том, что действительный исходный пункт является также и пунктом возвращения" (с некоторым приращением.- Е. Р.)6. В простом обра1це-нии меновая стоимость еще не возвышается до формы всеобщности. Здесь (в простом обращении) повторение процесса как со стороны денег, так и со стороны товара не заложено в условиях самого обмена. Процесс не может разгореться вновь сам по себе: "Таким образом, обращение в себе самом (в оригинале: in sich selbst) не несет принципа своего самовозобновления. Моменты обращения предпосланы обращению, а не создаются им самим, необходимо, чтобы товары постоянно все снова бросались в обращение извне, как топливо подбрасывается в огонь. Иначе обращение индифферентно угасает... Обращение есть внешнее проявление процесса, протекающего позади обращения"7.
  Итак, согласно Марксу, меновая стоимость в простом обращении воспроизводится лишь формально, лишь со стороны формы.
  Вот эту регулятивную функцию простого обращения по отношению к производству мы сейчас и рассмотрим. Новый принцип - самоотнесение производителя через форму меновой стоимости с ее способностью к безграничной обмениваемости - уже вылупился, появился на свет, но он реализуется лишь в содержании, унаследованном от старого, натурального способа ведения хозяйства, причем мера отягощенности новой формы старым содержанием может быть крайне различной.
  В качестве типично феодальной формы товарного производства и обмена складывались ремесленные цехи.
  Ремесленные гильдии в английских городах, возникли, вероятнее всего, в конце XI - начале XII в.8 Первые документальные свидетельства о них датированы ИЗО г. В "Казначейских списках" (ежегодных записях денежных расчетов, преимущественно между шерифами графств и королевской казной) за ИЗО г. упоминается семь ремесленных гильдий в пяти городах Англии. Спрос горожан на материалы для одежды сделал производство тканей в городе (причем тканей более высокого качества, чем те, которые потреблялись в деревне) особенно надежным делом, обеспечивающим ремесленнику возможность целиком посвятить себя своей специальности. Вот почему из семи ремесленных гильдий, упомянутых в "Свитках", шесть, т. е. подавляющее большинство, объ-
  100
 лов. В Винчестере, помимо гильдии ткачей, была гильдия сукновалов, в Оксфорде - кожевников. Позднее гильдии ткачей появились в Ноттингеме (1156 г.), Йорке (1164 г.). В английских городах к началу XIII в. существовало уже не менее двух десятков гильдий, о которых мы имеем сведения. В XIII-XIV вв. число их значительно возросло - это было время их бурного роста и развития. В Англии цехи не случайно назывались гильдиями (от древнегерманского gilda - союз, объединение). Собственность городских ремесленников на мастерские, орудия и средства труда отличалась корпоративным устройством (по образцу сельской общины). Гильдия выступала союзом защиты своих сочленов. Гильдии имели свой собственный суд, во главе их стояли олдермены. Наряду с ремесленными гильдиями в Англии XI-XIII вв. появляются торговые гильдии (gilda mercatoria). Меркаторы были не только купцы, но и ремесленники, продававшие свои товары. Согласно Я. А. Левицкому, ремесленники несомненно преобладали в качестве продавцов. Хартия, пожалованная Генрихом II горожанам Линкольна (около 1157 г.), требовала: "Все люди, которые живут в четырех районах города и имеют дело с рынком, должны участвовать в гильдиях, в уплате обычных податей и в ассизах города"9. Хартия 1155 г., данная Генрихом II горожанам Чичестера, предоставляла торговой гильдии монопольное право на розничную торговлю сукном в городе и вне его (в сельской округе). Новые гильдии не могли возникнуть без санкции короля. Король наделял гильдию не только монополией на определенную специальность, но и полицией для обеспечения ее прав, а также для надзора за "правильным" поведением промысла. Ремесло передавалось по наследству. Часто место в торговых рядах и право заниматься ремеслом или торговлей получались мастером от сеньоров в качестве наследственного феода. Ремесленники и купцы, представлявшие один и тот же промысел, состояли членами одной и той же корпорации. Корпорация участвовала в охране города и выступала как отдельное боевое подразделение. Она была также организацией взаимопомощи, обеспечивавшей поддержку нуждавшимся мастерам и их семьям в случае болезни или смерти кормильца. Цеховому ремесленнику обычно помогала в работе его семья, один или два подмастерья и несколько учеников. Но членом гильдии являлся только мастер, владелец мастерской. Цеховое ремесло опиралось на натурально-хозяйственные ограничения товарного производства и обмена. Соответствующие ограничения выражались в скрупулезной и тщательно разработанной системе регламентации, рассчитанной на максимальное использование локального рынка и местных хозяйственных возможностей10 .
  Цеховое законодательство боролось против злоупотреблений ученичеством, неумеренного обогащения мастеров за счет учеников. Поэтому мастерам запрещалось брать учеников сверх определенной нормы (обычно не больше 1-2 учеников). Однако число учеников мастера не ограничивалось, если они являлись его детьми. Существовали общие запреты
  101
 
 найма людей, не имеющих прав на занятие ремеслом, а также запреты па переманивание подмастерьев. Переманивание подмастерьев, увеличивавшее хозяйственные возможности одних мастеров за счет других, подрывало устои цеховой организации, и потому преследовалось. Доступ к ремеслу регулировался ученическим стажем, который в среднем равнялся 6-7 годам. Делая обязательным ученический стаж, цеховые корпорации исключали проникновение в свой состав технически неопытных людей, лишенных элементарных технических навыков и необходимой сноровки в изготовлении товаров. Сам договор об ученичестве заключался публично в присутствии цеховых старшин. Цеховым старшинам предписывалась проверка технической квалификации мастера, который брал себе в мастерскую ученика. Цеховые уставы разрешали приглашение учеников только к тем мастерам, которые обладали нужной квалификацией. Одновременно к мастеру предъявлялось требование имущественной обеспеченности. До заключения договора запрещалось ставить ученика на работу, что исключало фиктивное ученичество. Ограничивалась деятельность подмастерьев но самостоятельному производству тех или иных товаров. Цеховым корпорациям важно было не повышение общего уровня техники своего ремесла, а поддержание традиционных технических норм, выдержавших испытание временем, требовавших индивидуальной выучки и сноровки.
  Требование соблюдения технических норм было настолько жестким, что всякое техническое нововведение приравнивалось к фальсификации готовой продукции и преследовалось по тем же основаниям, что и фальсификация. Традиции натуральнохозяйственной деятельности были еще прочны. Отдаленные рынки опасны и неустойчивы, а местный рынок был крайне узким, его требования к качеству продукции были вполне устоявшимися. Постоянству этих требований как раз отвечала техническая политика цехового ремесла. Жестко регламентированному обычаем спросу отвечала и политика муниципальной и цеховой таксификации цен. Цеховые уставы грозили конфискацией товаров тем, кто будет продавать свою продукцию по ценам, ниже установленных или их превышающим. Цеховое законодательство запрещало также покупку сырья и продовольствия но ценам, расходящимся с установленной таксой. Все эти меры были направлены на выравнивание доходов цеховых мастеров, на увековечивание мелкой собственности, и в исторической перспективе носили антикалиталистический характер. Накоплению богатства в его денежной форме ставились различного рода препоны. Чтобы элиминировать игру цен и необходимо связанные с нею издержки, когда выигрыш одного продавца оборачивается проигрышем другого, цеховое ремесло пошло по пути разработки жестких мер, направленных на ограничение конкуренции между производителями.
  Именно но этой причине происходит дробление ремесла. Так, в средневековой Англии ремесленники, делавшие луки, не должны были изготовлять стрел, что составляло специальность другого цеха. Специаль-
  102
 
 
 ный цех готовил тетивы для луков. В Париже XIV столетия было 350 цехов, во Франкфурте-на-Майне - до 100, в Вене - до 80, в Лондоне - 60, в Нюрнберге и Любеке - по 50. Цех железников добивался воспрещения шорникам и седельникам изготовлять или подновлять удила, уздечки, шоры, стремена. Применительно к местному коммунальному рынку воспрещался ввоз иногородних изделий. Цеховым строем воспрещалось и намеренно устранялось всякое торговое посредничество, покупка товаров и перепродажа их с барышом. Посредничество купца разрешалось в торговле "заморскими продуктами". Между отдельными цехами развита была тщательная специализация по родам изделий, но никакого разделения труда в большинстве случаев не существовало. "В больших городах средневековья существовало свыше ста торгово-ремесленных специальностей и десятки специализированных базаров. Чем больше был город, тем уже специализация"".
  Однако но мере укрепления в торговле позиций меновой стоимости конкуренция между ремесленниками неизбежно возрастала. Вопреки цеховым уставам отдельные ремесленники расширяли свое производство, между мастерами развивалось имущественное и социальное неравенство. Владельцы крупных мастерских начали давать работу более бедным мастерам, снабжали их сырьем или полуфабрикатами и получали готовые изделия. Из среды прежде единой массы ремесленников и торговцев выделилась зажиточная цеховая верхушка, эксплуатировавшая мелких мастеров.
  Расслоение внутри цехового ремесла выражалось также в разделении цехов на более сильные, богатые ("старшие", или "большие") и более бедные ("младшие" и "малые") цехи, причем члены младших цехов постепенно утрачивали свою экономическую и правовую самостоятельность и фактически превращались в наемных рабочих. Тем самым примерно с XV в. цеха трансформируются в полукапиталистическую форму товарного производства.
  Вернемся теперь к историческим судьбам аграрного сектора в Англии XIII-XIV вв. Предыдущее изложение позволяет нам сделать вывод, что таксификация цен на продовольствие и сырье для промышленных изделий в городе сдерживала развитие товарного производства капиталистического типа в аграрном секторе, противодействовала спекулятивным начинаниям производителей сырья и продовольствия, т. е. ограничивала тенденции к обогащению у крестьян. Как мы помним, мелкособственническое крестьянское хозяйство, основанное на собственном труде производителя, увековечивало постоянный характер условий труда. Для продолжения процесса производства здесь требовался весьма ограниченный набор инвентаря и других технических элементов. Товарное обращение по формуле Т-Д-Т предполагает, что в исходном пункте восстанавливается одна и та же стоимость без какого-либо приращения (которое все уходит в сферу потребления). 103
  Регулярность возвращения к одному и тому же масштабу производства и обмена - такова отличительная черта воспроизводственного цикла в наличных исторических условиях. Крайне низкий уровень техники и производственное регламентирование путем таксификации цен вели к одному и тому же результату: к уравниванию мелких производителей между собой. Единственно доступная мелкому производителю форма обогащения, устанавливаемая самим принципом купли-продажи товаров, сводилась к такому процессу, когда производитель в результате самоотречения, бережливости, урезывания своего личного потребления расширял производственное потребление, т. е. обращал на свои нужды меньше благ, чем извлекал из процесса товарообмена. И тогда удовлетворение личных потребностей производителя безжалостно приносилось в жертву самой форме богатства: приносилось на алтарь денежного молоха.
  В условиях корпоративного устройства земельной собственности мелкий производитель находился в разных формах зависимости от феодала. Именно с сегмента феодальной собственности началась трансформация всей структуры землевладения и землепользования в эпоху средневековья. В феодальной иерархии сеньоры, а не крестьяне оказались самым чувствительным элементом по отношению к всесокрушающему воздействию денег, превращающих мимолетное средство обмена во всеобщую форму богатства. Постоянство условий труда на нижней ступени средневековой иерархии - у крестьян - также было нарушено феодалами. Стремление к увеличению своих доходов, к неограниченному накоплению денежного богатства на стороне феодалов вступило в противоречие с самоограничивакмцим себя развитием парцеллярного хозяйства. Начались поиски выхода из кризиса, связанного с дуализмом названных начал, выхода из туника несовместимости застойного характера парцеллы с неуемной жаждой обогащения.
  Освобождение крестьян от личной зависимости происходило по разным мотивам. Часто феодалу не хватало земли или у него не оказывалось нужных средств производства, необходимых для того, чтобы манор целиком мог использовать рабочую силу крестьян. Натуральность вотчинного хозяйства становилась неодолимым препятствием для роста доходов у собственника манора.
  Как было показано Е. А. Косминским, в XIII в. барщина утрачивает свое господствующее положение. Совмещение одним и тем же вотчинником разных форм эксплуатации держателей земли - яркое свидетельство переходности того исторического периода, когда личная зависимость крестьян постепенно вытесняется вещной (денежной) зависимостью от сеньора. Но расчетам Е. А. Косминского, только в восточной группе графств удельный вес барщины (сравнительно с денежными оброками) достигал 39%, в среднеанглийских, южных и юго-западных графствах удельный вес барщин стоял на уровне 23-24%, в Йоркшире, Нортубрии, Кенте был еще ниже12. В целом по всем учтенным деревням денежная рента составляла не менее 2/3 и преобладала даже среди вилланских
  104
  повинностей. Перевод крестьян на денежную ренту был особенно распространен во множестве мелких и средних маноров, которые в отличие от крупных церковных и светских вотчин были слабо обеспечены рабочей силой держателей-вилланов или вовсе лишены ее13. Дороговизна сельскохозяйственных продуктов и дешевизна рабочей силы позволяли вести домениальное хозяйство, прибегая к найму работников. Вот почему мелкие и средние маноры могли вести хозяйство на домене главным образом или даже исключительно с помощью наемных батраков (коттеров). За свой труд коттер получал смешанную оплату: землей, продуктами, деньгами. В труде батраков феодальная аренда, которая была связана преимущественно с семейным выполнением повинностей и носила по преимуществу потребительский характер, совмещалась с арендой ранне-капиталистического типа. К концу XIII в. перевод крестьян на денежную ренту захватил в Англии и крупную вотчину, в особенности светскую. Неурожаи в первой четверти XIV в. вели к взвинчиванию цен на съестные припасы, к удорожанию содержания лично-зависимых крестьян и тем самым подталкивали вотчинников к дальнейшему освобождению крестьян от барщины, к их освобождению без выделения земельных наделов. Если раньше увеличения доходов можно было достигать путем увеличения размеров барщины, то теперь оставался один путь: под разными предлогами увеличивать денежную ренту. Другой путь увеличения доходности домениального хозяйства заключался в захвате феодалами части земель, находившихся в общинном пользовании. В результате массовых расчисток и распашки лесов, лугов и пастбищ в центральных и юго-восточных графствах Англии в XIV в. стал ощущаться острый недостаток общинных угодий. В этих условиях лорды маноров производили размежевание пастбищ в свою пользу. Из щедрого приращения вотчинной собственности за счет общинных угодий лорды черпали ресурсы для расширения домениальной запашки, увеличения количества приносящих ренту держаний, увеличения численности собственного стада, наконец, для выделения парков, охотничьих угодий и т. п.'4
  Обведенные изгородью луга и поля изымались из принудительного севооборота и общинного пользования (выпаса скота и пр.), превращались в отчужденную у крестьян собственность феодала. Мертонский статут (1235-1236 гг.) впервые четко признал за лордом право на отчуждение общинной земли. Тем самым огораживания впервые получили государственную санкцию. Однако в XIII в. дело шло о захватах пустошей, лесов и пастбищ, а не полевой земли. О каких-либо серьезных конверсиях, т. е. превращениях пашни в пастбище, о сгоне держателей с земельных участков, о выселении их из деревень, о разрушении целых сел и городов-местечек в XIII в. не могло быть и речи. В результате огораживания земли сеньор лишался права пасти свой скот на крестьянских нолях, но сами общинники терпели "великий ущерб" от сокращения суммарной площади выгона. Выделение из общинной чересполосицы земель манора наносило удар по системе открытых полей, удар но прин-
  105
 ципу совместного пользования общинными угодьями, служило помехой общинному принципу принудительного севооборота. В XIV в, процесс огораживания лордами своих доменов нарастал. После длительных обменов участками или выкупа участков у держателей лордам удавалось сколачивать сплошные площади пашен, которые обносились рвами и живой изгородью.
  Одновременно возрастает разрыв в земельной обеспеченности зажиточных и бедных крестьян. Перед богатым крестьянином открывалась возможность вести свое хозяйство на значительных площадях с применением наемного труда и сбытом на рынок. Расширяя свое хозяйство, идущий в гору крестьянин начинал скупать или чаще приарендовывал мелкие участки у своих односельчан или феодалов. Такие держатели в свою очередь огораживали приобретенные ими участки земли, лишая всех других общинников права пользования выпасом на своей земле. Итак, в землепользовании нарастал дуализм двух начал: возрастало экономическое значение хозяйства крестьян, расширялась их хозяйственная и правовая самостоятельность и, наряду с этим прогрессивным процессом, происходил неуклонный рост масштабов феодальной эксплуатации. В конечном счете обострение указанного дуализма привело к кризису землепользования в Англии XIV в. При этом нужно помнить, что инициатива коммутации барщины, инициатива в отказе от лично-наследственных прав на крестьян принадлежала вотчинникам и лордам манора. Само это обстоятельство свидетельствовало о том, что формы внеэкономического принуждения, формы лично-наследственной зависимости вытеснялись формами нового типа "сверху", по воле владельца имения, т. е. по отношению к непосредственным производителям переход к экономическим формам принуждения к труду выступал как внешняя необходимость. Принуждение крестьян к лично независимому существованию также выступало в форме внешней, извне навязываемой необходимости. Отказ крестьянина от натурального способа ведения хозяйства и переход к товарно-денежным отношениям в свою очередь выступал как результат, наведенный и спровоцированный внешними по отношению к самой парцелле силами. Не следует также забывать о том, что вступление в товарное обращение давало лишь формальное основание для самовозрастания крестьянской собственности. Отказ от патриархальщины, от прямого продуктообмена означал лишь одно: производство продукта изменялось со стороны формы (продукт предназначался на продажу, посылался на рынок), а не трансформировалось в своем содержании: как сельскохозяйственный инвентарь, так и другие технические элементы производства оставались без изменений; общинные устои жизни продолжали господствовать. Производственный процесс приобретал новую функцию, будучи направлен не на присвоение потребительской стоимости, а на присвоение стоимости в денежной форме. Эта новая функция - присвоение стоимости в денежной форме - как раз и образовывала абстрактную форму самогенерирующегося роста. Но сама эта возможность, предполагающая без-
  106
  граничное расширение масштабов производства, принадлежала лишь к эвентуальному, а отнюдь не к реальному бытию. Более того, в рамках товарного обращения, как мы это неоднократно подчеркивали, непрерывное расширение масштабов производства было принципиально невозможно. Вместе с тем переход к формальному основанию самогенерирующего себя в расширяющемся масштабе производства предполагал последовательное освобождение последнего от обломков старых производственных отношений: от форм личнонаследственной зависимости, натуральности продуктообмена и пр. Формы экономического принуждения к труду, вытесняющие формы личнонаследственной зависимости, оказывались более жизнеспособными, дающими больше преимуществ в конкурентной борьбе. Вместе с тем в исторической перспективе те и другие длительное время сосуществовали, переплетаясь в самых химерических сочетаниях. Вместе с тем разнонаправленность действия одних и других не могла не порождать социальную напряженность, не могла не провоцировать кризисных потрясений общества. Так и случилось. Кризис в способах осуществления землепользования приходится в Англии на XIV в. В логико-методологическом анализе последнего приходится принять во внимание, что переплетение генетически чуждых друг другу способов производства всю общественно-политическую систему делает крайне неустойчивой, подверженной давлению внешних и подчас совершенно случайных обстоятельств. Как подчеркивал Гегель, во внешней необходимости "случайность существенна..."15. Пройти мимо этой исторической особенности эпохи было бы методологически неверным шагом.
  К концу XIII в. население Англии превысило 4 млн человек. По сравнению с концом XI в. оно выросло в 2-2,5 раза. Согласно М. Постану, благодаря интенсивному росту народонаселения в стране возникло перенапряжение производительных сил земледелия. Бесконечное дробление наделов обусловило наличие в деревне значительного по удельному весу слоя крестьян, живших на грани постоянного недоедания и скрытого голода. Сколько-нибудь значительное повышение хлебных цен ставило их на грань голодной смерти. От безземелья страдали в первую голову батраки (коттеры), самое существование которых в прямом смысле слова зависело от дешевизны рыночного хлеба. Одновременно установившиеся в XIII в. высокие феодальные ренты непропорционально тяжело давили на малообеспеченных землей держателей: чем меньшим было держание, тем выше была норма платежей и служб. В этих условиях даже средние по размеру наделы хозяйства (в 15-20 акров) после выполнения причитавшихся лорду, церкви и королю повинностей оказывались в критическом положении из-за недостатка средств, необходимых для их дальнейшего функционирования.
  Один недород, а тем более несколько неурожайных лет означали для всех тех, у кого и в урожайные годы пищи было в обрез, реальную угрозу голодной смерти. По данным Постана и Титова, смертность в деревне в такие годы составляла 75-80 человек на 100016.
  107
  Своими требованиями чрезмерных рент лорды подрывали производительные ресурсы крестьянского двора, исключая самую возможность его простого воспроизводства. Вот почему крестьянские хозяйства не могли "встать на ноги", а следовательно, не могли возместить свертывания домениального производства. Таковы причины "кризиса XIV века". Кризисное состояние землепользования сопровождалось характерными чертами экономического упадка, наблюдавшимися в Англии с конца XIV в.:
  произошло общее сокращение обрабатываемой земли, рост пастбищ за счет пашни, снижение товарной продукции деревни, сокращение эксиорта шешсти '.
  Указинныд кризис достиг кульминации в конце XIV - первые(десутиветиъ XV в., будучи ссугшблеб порледртвишми щпиддмии чумт 1348- 0349 гг.$и ед повторйыми волгами в 60-70,х ги. XHV в$ "Чмрнащ смбртьє соиратила дасегениа Анблии приаернм на однт трбть,$что(привело к разкоау убелитениш спроса на раборую рилу В иаемгых раборих в первуъ гойову нуждалишь сеньоры, иоммстирквавшие асю барщкну *или болшшую ее тастщ) динежгыми плаъежами, значительная прослойка зажиточных крестьян и крупных арендаторов господских доменов, хозяйство которых не могло обходиться без привлечения рабочей силы со стороны. Кроме того, в наемных рабочих нуждались все отрасли ремесла, транспорт и строительство. Бывшие безнадельные крестьяне в городе оказывались поденщиками, носильщиками, грузчиками и т. п. В связи с удорожанием рабочей силы работа по найму в новых условиях оказывалась выгоднее, чем ведение самостоятельного крестьянского хозяйства, что не могло не подрывать основы существования последнего.
  На базе мелкой крестьянской собственности (крестьянского держания) не было никаких условий для воспроизводства меновой стоимости в расширенном масштабе. Такое воспроизводство оказывалось возможным лишь за пределами крестьянского землепользования: но ту сторону производственного процесса, т. е. в сфере обращения.
  Еще в XI в. на северо-востоке Англии, на склонах Пеннинских гор, в южной части Оксфордшира значительное распространение получило овцеводство. Шерсть уже в это время была важным предметом торговли. Вывозили ее преимущественно во Фландрию, где фламандские ремесленники вырабатывали из нее сукна. В то время в Англии насчитывалось несколько миллионов овец. К середине XIV в. поголовье их достигло 12 млн (примерно на 2,5 млн человек). В овцеводческой отрасли хозяйства и была заложена интенция к самогенерирующемуся росту. Эту предпосылку постарался поставить себе на службу купеческий капитал. Купеческий оборот был сосредоточен на торговле товарами повышенного спроса: сукном, кожей, шерстью. Оптовая торговля происходила преимущественно на ярмарках. Главным предметом торговли была шерсть. Особенно были известны Винчестерская (Сент-Джон), Бостонская, Стаурбриджская, Сент-Олбанская, Йоркская ярмарки. Их посещали купцы из Фландрии, Германии, Италии, Скандинавии, Франции. Из
  108
  Англии вывозили на континент свинец, олово, рыбу (особенно сушеную), скот, сало, кожи, с конца XII - начала XIII в.- хлеб. В XII-XIII вв. славилась ярмарка во французском графстве Шампань.
  По данным известного исследователя XIX в. Роджерса, цель ярмарки была двоякой: "Она делала доступными товары, которые нельзя было найти на обычном городском рынке, и вместе с тем она являлась местом, где был более широкий рынок для обыкновенных товаров"18. В деревнях, отмечает Роджерс, не было торговцев, разносчики или развозчики, занимавшиеся продажей товаров, доставляли сюда товары из ближайшего города, удовлетворяя таким путем некоторые потребности деревни. Остальные товары, в которых нуждалась деревня, "можно было купить в большем разнообразии и по более низким ценам на больших ярмарках. Землевладелец находил лучший рынок для сбыта шерсти в таком месте,
 куда стекались купцы со всех частей света"19 .
  В чем социально-экономическое назначение оптовой торговли? Выступая посредником в организации торговых операций, купец специализируется на превращении товарной формы стоимости в денежную форму (и обратно). В деньгах уже никак нельзя разглядеть, какого сорта товар в них превратился, тем самым ограничивающее действие потребительной стоимости в денежной форме полностью прекращается, а принцип безграничной обмениваемости торжествует окончательную победу. Относительная неразвитость товарного обращения, разобщенность и узость местных рынков, множественность цен на однородную продукцию, отсутствие устойчивых пропорций обмена и другие факторы экономического и внеэкономического происхождения давали возможность торговым посредникам получать значительные прибыли за счет приобретения товаров по ценам, существенно отклоняющимся от индивидуальной стоимости изготввлеиногв продукра. В условифх приобретения самостоятельности миновой сроимксти"товвра в дейьгаш тогары приизвгдимше в$сракнительмо назнатитеиьныр коиичеьтваф као общий дродукт аногих ммлкиш приизвддитмлей) сосредкточивалйсь да рынке круйныма массами в рукаш неиногмх къпцов, ндкопвялирь и!прогаваиись ими как общий продуат цилой"отрасли проазвойства илн ее болде иии менее круйных!частей. Но исли отнкшенкя, ири иоторых аеньли оименгваюрся йа товар, а товар на деньги, регулярно повторяются, то "излишек производства должен уже быть не просто случайным излишком, появляющимся время от времени, а постоянно повторяющимся излишком, и таким образом производство данной страны само приобретает тенденцию ориентироваться на обращение, на создание меновых стоимостей"20 .
  По своему образу действия, по сфере и целям функционирования купеческий капитал осуществляет распределение и перераспределение прибавочного, а также части необходимого продукта. Капитал купца постоянно уходит от него в одной форме и возвращается к нему в другой, и только путем такого обращения или последовательных обменов он может приносить ему какую бы то ни было прибыль. Тем самым купеческий
  109
  капитал содействует концентрации и накоплению денежного имущества в руках немногих лиц.
  Итак, в денежном обращении (а купеческий капитал есть лишь самостоятельно отделившаяся часть торгового капитала) исходным пунктом самоотнесения является не потребительная, а меновая форма стоимости; меновая форма стоимости становится исходным пунктом самоотнесения с самой собой. В сфере действия купеческого капитала обмен денег на товар и товара на деньги приобретает регулярный характер, причем само увеличение актов самоотнесепия меновой стоимости со своим исходным пунктом равносильно неуклонному росту последнего. А значит, целеопределяющей деятельностью самостоятельно обособившейся меновой стоимости становится увеличение себя самой, воспроизводство, в котором она возрастает. Процесс самогенерирующего себя роста здесь налицо. Однако регулярность соотнесения исходного пункта с самим собой в сфере действия купеческого капитала целиком зависит от внешних обстоятельств; воспроизводство меновой стоимости может быть прервано любым событием, происшедшим за пределами обращения: здесь и засуха, и война, а главное - неурядицы в сфере производства. У нас не может вызывать сомнения тот факт, что торговая деятельность не производит товары, она только втягивает их в процесс обращения, а способность к самовозрастающему росту меновой стоимости не имеет источника в ней самой. Принцип неограниченной обмениваемости одного товара на другой есть лишь формальное основание количественного возрастания богатства и не более того, Но формальная возможность возрастания богатства отнюдь не тождественна реальной возможности такого возрастания. Если процесс возрастания богатства в его денежной форме разворачивается на чуждой ему основе, если условия возрастания не зависят от самой формы меновой стоимости, значит последняя не стала еще господствующим принципом в организации общественной жизни: более того, она не стала господствующей даже в сфере экономики, в сфере организации производственных отношений как таковых. Капиталистический уклад еще не сложился; он бытийствует лишь в своей преднатальной форме, в форме эмбриона. Вместе с тем присущая форме меновой стоимости тенденция к самовозрастанию не совместима с мелкой собственностью гильдейских мастеров, с мелкой собственностью крестьянских парцелл. Самоограничивающее себя развитие, базирующееся на натуральном хозяйстве, или самовозрастающий рост - такова альтернатива исторического движения внутри системы феодализма. Это то противоречие, которое рано или поздно взорвет систему, опирающуюся на основания, действующие в двух противоположных направлениях. Натуральное хозяйство с его господством потребительной стоимости, с его примитивной агрикультурой (трехполье) не может выдержать конкуренции с факторами более интенсивного развития. А поскольку с переходом к денежным платежам норма феодальной эксплуатации не только затруднена, а нередко
  110
 
  и исключает возможность простого воспроизводства крестьянского двора, то крестьянское хозяйство, даже ориентированное на извлечение стоимости в денежной форме, было не способно к производству сельскохозяйственной продукции в расширенном масштабе. Так, в налоговых списках XIII и XIV вв. годовая оценка всего движимого имущества подавляющего большинства сельских жителей не превышает 2-3 фунтов, а чаще всего колеблется от 1 до 2 фунтов, включая стоимость основных пищевых продуктов.
 
  Глава 6
  РЕАЛЬНЫЕ ОСНОВАНИЯ ДЛЯ САМОГЕНЕРИРУЮЩЕГОСЯ РОСТА В АГРАРНОМ СЕКТОРЕ
 
  Как было показано в предшествующем изложении, потенция к самогенерирующему себя росту богатства реализуется лишь купеческим (или ростовщическим) капиталом. Очень часто эти две ипостаси денежного капитала совпадали: купцы выступали заемщиками, обеспечивающими денежные интересы феодалов. Но, не имея питательных соков, потенция к самовозрастанию вянет на корню. Без завоевания сферы производства форма меновой стоимости принципиально не в состоянии обеспечить уже не эпизодическое, а регулярное самовозрастание себя самой. Вложение капитала в производство, инвестирование не торговых операций, а производственного процесса - вот показатель перехода к реальному основанию, обеспечивающему самогенерирующийся рост не одного только денежного богатства, а производственного процесса в целом. Когда денежный капитал непосредственно подчиняет себе рабочую силу производителя, его производительную способность, лишь с этого момента возрастающий рост меновой формы стоимости превращается в самовозрастающий. Как мы помним, институт найма рабочей силы в аграрном секторе уже существовал: он сложился по ходу замены отработочной ренты денежной. Торговому капиталу оставалось лишь поставить его себе на службу, т. е. организовать его эффективное функционирование в своих интересах. Соответствующее стремление бюргерства овладеть постоянным (но существу неиссякаемым) источником процветания переплеталось со столь же неуемным стремлением проникнуть в привилегированное сословие феодального общества: перебраться из "третьего" сословия в "высшее". Для осуществления подобного замысла в Англии существовали особенно благоприятные условия.
  111
 
 
  Уже в XV в. воинская повинность сеньоров заменяется в Англии денежным взносом на содержание наемников. Большая часть английского рыцарства утрачивает характер военного сословия и превращается в сельских хозяев. По королевским статутам каждый свободный собственник земли, каково бы ни было его происхождение, при наличии определенного годового дохода (в 20, а позднее в 40 фунтов) обязан был принять звание рыцаря и войти в состав дворянства. Соответствующее установление сближало слой феодалов с горожанами и с верхушкой свободного крестьянства. Имеющаяся в наличии сумма годового дохода обязывала фригольдера к принесению рыцарской присяги и влекла переход из сквайеров в ряды низшего дворянства. Аналогичная перспектива распространялась как на зажиточного фермера, так и на горожанина, осевшего па земле.
  Для богатого крестьянина возможность расширить свое хозяйство, т. е. вести его на значительных площадях с применением наемного труда и сбытом на рынок почти всей продукции, была связана не столько с покупкой земли, сколько с арендой земли, не требовавшей немедленного и большого расхода на приобретение земли в собственность, при этом исходный движимый капитал вкладывался лишь в живой и мертвый капитал и в пайм работников. Сам найм сельскохозяйственных работников во многом еще был отягощен содержанием, унаследованным от предыдущей эпохи, т. е. от производственных отношений, подлежащих в дальнейшем радикальному преодолению. Так, длительное время денежная форма арендной платы сосуществовала с издольной арендой (испольщиной), которую можно рассматривать как переходную к капиталистической ренте'. В основе испольщины лежит совладение движимым капиталом собственника земли и арендатора.
  Каждая из сторон вносит свою половину (или иную долю) живого и мертвого инвентаря и денег на оплату наемных работников, ремонт построек и т. д. Собственник дает землю, арендатор - труд свой и своей семьи. Крестьянин-арендатор сплошь и рядом являлся одновременно плательщиком полукапиталистической ренты. Он не мог просто вырваться из-под власти общинных порядков. Он должен был считаться с правилами принудительного севооборота и общинными сервитутами, но не был ограничен в размерах аренды обрабатываемой земли или найма работников. Зажиточный крестьянин далеко не всегда стремился выделиться из общины, так как мог в союзе с себе подобными заправлять ее делами и имуществом и извлекать из своего руководящего положения дополнительные выгоды2.
  Интересен и другой пережиток феодальной эпохи: копигольдеры, обязанные "помочами" лорду, должны были отработать полагающиеся дни не в маноре лорда, если он не имел своего домениального хозяйства, а в хозяйстве фермера и в его пользу. Эта своего рода рудиментарная барщина составляла всего один-два дня в году (жатва, сенокос).
  Война Алой и Белой розы (в гербе династии Ланкастеров была алая
  112
 
  роза, в гербе Йорков - белая), приходившаяся на 1455-1485 гг., привела к гибели значительной части феодальной аристократии и подняла социальное значение нового дворянства (собирательно - джентри), а также зарождавшихся буржуазных элементов как города, так и деревни, заинтересованных в усилении королевской власти.
  Чтобы новый уклад хозяйства мог успешно бороться со старым, необходимо было развалить старые структуры и на их обломках создать новую более эффективную экономическую структуру. Эта задача была решена огораживаниями XVI в.
  В товарном обращении возобновимость смены денежной формы капитала его товарной формой, чередование этих определений и возвращение всего движения к его исходному пункту определяется спросом. Чем выше спрос, тем чаще происходит смена определений капитала, остающегося в руках купца-посредника в товарных операциях. Поскольку в вывозе на европейский рынок из Англии преобладали шерсть или изделия из нее, спрос на шерсть во многом определял судьбы английского национального хозяйства.
  На последнюю треть XV и первые десятилетия XVI в. пришелся расцвет фландрской шерстяной мануфактуры и повышение цен на шерсть. По данным одного из первых последователей экономической истории Англии Т. Роджерса ("История земледелия и цен в Англии", т. 4)3 в первые 30 лет XV в. шерсть была очень дорога - 8 шиллингов за 1 год; в течение следующих 110 лет ее средняя цепа была 5 шиллингов 4'/2 пенса, в период с 1541 по 1580 гг. цена на нее поднялась до 17 шиллингов 4 пенсов, т. е. в три раза с лишком. Не удивительно, что шерсть стала наиболее удобным средством для привлечения капитала. В 1547 г. из Англии было вывезено за границу 4336 мешков шерсти, для производства которых требовалось свыше миллиона овец. Одновременно из Англии экспортировались куски сукна (в 1554 г.- 160000 кусков). По свидетельству Т. Мора (1516 г.), торговля шерстью попала в руки немногих богачей, которые выжидают высоких цен на шерсть и таким образом спекулируют на ней.
  Резкое увеличение доходности овцеводства послужило непосредственным толчком к развязыванию массового процесса обезземеливания крестьянства, к экспроприации имущества мелких собственников.
  Первая волна огораживаний пришлась на 1485-1520 гг. Но на этот раз (в отличие от огораживаний XIII в.) огораживания были связаны с конверсией пашни в пастбища и с эвикцией (сгоном с земли) держателей. Оба процесса объяснялись простым обстоятельством: рабочих рук для обслуживания овцеводческого хозяйства требовалось значительно меньше, чем в зерновом хозяйстве. Там, где раньше трудилось 20 человек, оставался один пастух с подпаском. На основе Канцлерских отчетов за 1485-1515 гг. Е. Ф. Гей составил таблицу, из которой видно, что в начале XVI в. на долю Центральной Англии падает 70,71% всей огороженной площади страны, 84,41% всех выселенных вследствие ого-
  8. Лак. № 135 113
 
  раживаний крестьян, 80,46% всех разрушенных огораживателями крестьянских домов4.
  Старая аренда носила долгосрочный и фиксированный характер. Арендный договор нередко заключался на 99 лет, и ставки арендной платы устанавливались неизменными на весь период. После уплаты оговоренной ренты мелкий арендатор вел хозяйство, рассчитанное на удовлетворение собственных нужд. Однако в новых условиях ленд-лорду становится выгодным перейти от фермерства старого типа к фермерству нового типа. Теперь земельные держания стали сдаваться в краткосрочную аренду (до 7 лет), и размер рентных платежей постоянно пересматривался. "Старые ренты", существовавшие в 1500 г., отменялись. Размеры "новой ренты" увеличивались в 3-4 раза. Отмечались случаи ее увеличения в 20 раз. В результате мелкие арендаторы разорялись, а затем сгонялись со своих земельных участков. Их земельные участки сдавались крупному арендатору, а фермерство превращалось в предпринимательскую деятельность капиталистического типа. Теперь ленд-лорд получал ренту как вычет из прибавочной стоимости, присваиваемой капиталистическим фермером. Отказываясь от старой ренты, он выигрывал в размерах дохода.
  С "разрешения лорда" фермер очень часто брал на себя саму операцию огораживания полей и общинных пастбищ и эвикцию земельных держателей. Слуги сеньора или фермера отнимали у крестьянина держание, жилище, фруктовые сады. Они позволяли себе избивать крестьян, разорять и грабить их дома.
  По данным В. Ф. Семенова, в Центральной Англии наибольшее число непосредственных огораживателей составляли фермеры. На их долю приходилось около 40% всего количества огораживаний и почти 50% всей огороженной площади5.
  Следует отметить, что в Англии XVI в. среди держателей крупных, средних, мелких (и мельчайших) особенно велик был удельный вес последней прослойки. Во многих случаях держатели этой категории составляли 2/3 всего числа держателей земли в маноре. Мелкие держатели, имевшие в аренде до 6-10 акров земли (до 4 га), изгонялись в первую очередь. "С плачем", "со слезами" и "с воплями" покидали эти бедняки свои держания. Что же с ними сталось? По свидетельству членов Королевской комиссии, они "ушли в другое место и занимаются бродяжничеством".
  Картину с натуры рисует баллада "В наши дни" (около 1520 г.):
  Селения разрушены, земля пришла в запустенье,
  Полей уж нот, одни голые равнины,
  Знатные люди в наши дни
  Даже церковь превращают в овчарню.
 
  114
 
 
 
  Из графств Центральной Англии в Беркшире 78% согнанных с земли держали менее 10 акров, в Бакингемшире - 60, в Нортгемптоншире - 70, в Оксфордшире и Лестершире - 66''.
  Вторая волна огораживаний была стимулирована секуляризацией монастырских земель (акты о диссоляции 1536-1539 гг.).
  Во второй половине 30-х гг. XVI в. в Англии произошел окончательный разрыв с Римом. Власть папы над английской (англиканской) церковью была отменена. Главой ее "на земле после бога" стал король. Ныла произведена секуляризация и упразднение (роспуск) монастырей. Сначала, в 1536 г., были закрыты мелкие "религиозные дома" - монастыри с доходом не выше 200 фунтов в год, затем, в 1539 г., - упразднены аббатства; в 1540 г. секуляризации подверглись также учреждения ордена иоаннитов.
  Секуляризованные монастырские земли составляли примерно около одной четверти всех обрабатываемых земель Англии. Рента, получавшаяся монастырями, носила в значительной части форму ренты продуктами. Основную массу населения монастырских земель составляли обычные держатели, пользовавшиеся долгосрочными, пожизненными и наследственными правами. Теперь монастырское имущество (здания, обстановка, драгоценности, предметы культа, денежный капитал и пр.) и монастырские земли перешли в распоряжение короля и были пущены в распродажу. На это событие русский исследователь А. Н. Савин отозвался следующим образом: "Левиафан раздает большую часть проглоченной добычи, раздает тем, кто помогал глотать"7.
  Распродажа производилась крупными участками, и средний размер покупной платы равнялся 563 фунтам. Из купцов больше всего получила семья Грешемов, в руках которой была должность лондонского лорд-мэра и которые играли роль крупных лондонских банкиров при Тюдорах. Грешемы купили земли на сумму свыше 20 000 фунтов стерлингов. Это была самая крупная покупка, совершенная в связи с распродажей диссолюционного фонда. Новые владельцы бывших монастырских земель, как правило, разрывали старые связи, повышали файны (вступительные платежи, взимавшиеся лордом манора), феодальные платежи и ренты, сдавали землю в аренду капиталистическим фермерам. С появлением крупных арендаторов мелкие держатели на обычном праве становились излишними, от них маноральная администрация стремилась избавиться любыми средствами.
  За 30 лет с конца 70-х гг. XVI в. по заниженным данным правительственной комиссии 1608 г. в шести графствах Центральной Англии было произведено 69 756 огораживаний и выделов8.
  Приобретение земли было выгодным вложением капитала. Собственниками земли становились торговцы скотом и шерстью, а также откупщики налогов, государственные кредиторы, акционеры монопольных торговых компаний, покупщики государственных должностей и пр. В деревне к предпринимательской аренде обращались управляющие мано-
  8* 115
  рами - бейлифы и разбогатевшие сельские старосты, представители "нового дворянства".
  После 1560 г. в связи с разработкой богатых месторождений серебра в Мексике и Перу и прилива больших масс серебра в Европу (серебро - основной денежный металл XVI в.) товарные цены возросли в 2,5-4 раза. В результате "революции цен" возникли ножницы между фиксированными размерами долгосрочной или краткосрочной ренты и увеличившимися ценами на сельскохозяйственную продукцию. Во всей Англии степень пауперизации значительно превышала реальные возможности капиталистической реорганизации экономики. Это обусловило дешевизну рабочей силы и вело к резкому возрастанию доходов капиталистических фермеров. При постоянном избытке дешевой рабочей силы уборка, сенокос и молотьба не были проблемой для фермеров. Основное внимание фермеры обращали на пахоту и сев, так как усовершенствование этих процессов приводило к повышению урожайности. По расчетам Р. Тоуни ("Аграрная проблема в XVI веке". Л., 1941), в то время, как на землях обычных держателей процент пашни составлял 87, а пастбищ и лугов - 12, на фермерских землях пашня занимала 49%, пастбища и луга - 45%. В фермерском хозяйстве применялась более глубокая вспашка, посев рядками, тщательно удобрялась почва, вводились сложные севообороты. В основном фермеры вводили различные новшества в годы высоких цен на сельскохозяйственные продукты*. Фермер эксплуатировал наемный труд нескольких постоянных батраков и многих поденщиков на уборке урожая; он вел прибыльную торговлю зерном, скотом, шерстью за счет применения на больших компактных площадях лучшей но качеству и хорошо удобренной благодаря достаточному поголовью скота земли. Крупные и средние фермы поставляли подавляющую массу товарного зерна.
  Между началом и концом XVI в. стоимость продуктов сельского хозяйства в денежном выражении выросла в 6 раз. За тот же период производственные расходы в типичной для сельской Англии ферме увеличились лишь в 4 раза. Самую малоподвижную часть указанных расходов составляла заработная плата сельскохозяйственных рабочих, в то время как стоимость жизни в Англии возросла на 450%. Поскольку ленд-лорды с крупными арендаторами заключали долгосрочные договора, то при условии фиксированных размеров вычета из прибавочной стоимости, поступавшей в доход фермеров, присваиваемые в денежной форме доходы самих фермеров выросли к концу XVI в. (по сравнению с его началом) в 12 раз.10
  На первом этапе огораживаний XVI в. на севере и юге Англии пауперизация шла медленнее, чем в Центральной Англии. В восточных граф-
 
  *Между 1510-1519 и 1610-1619 гг. цены на пшеницу и ячмень выросли в 5 раз, тогда как на шерсть - лишь в 1,75 раза9.
 
  116
 
 
  ствах, даже лишаясь наделов, крестьяне оставались в деревнях и занимались производством шерстяных тканей. Активное участие в огораживаниях здесь принимало само крестьянство - фригольдеры.
  К концу XVI в. в Северной Англии резко усилились огораживания пашни с последующей конверсией. В первой половине XVII в., особенно в 30-х гг., процесс огораживаний продолжался. В XVI в. в среднем на одного фермера приходилось 386 овец, а в 30-х гг. XVII в.- 583. За тот же период резко возросли файны, достигая (с учетом революции цен) 350, 500, 800 и даже 1100 фунтов. Апогея английское овцеводство достигает к середине XVII в.
  Новое джентри во многом сформировалось благодаря тюдоровской политике конфискаций и земельных дарений, предпринимавшихся с целью создать опору новой династии. Под "старым дворянством" теперь имелись в виду те немногочисленные феодальные роды, которые пережили войну Алой и Белой розы и последующие конфискации Генриха VII, сохранив основное ядро своих родовых владений. Но между "старым" и "новым" дворянством пролегал не только социально-политический, но и социально-экономический рубеж. Новое джентри - это по существу обуржуазившееся дворянство, расширяющееся за счет растущей группы зажиточных фермеров, арендовавших поместья, и за счет богатых горожан. В условиях феодальной Англии приобретение земли имело не просто экономическое значение, а придавало землевладельцу особый социально-политический статус. Земля выступала как орудие социального престижа и политической власти. Политическая и конституционная инициатива находилась в руках дворянства. Дворянин должен был обладать земельной собственностью и вести подобающий его достоинству образ жизни. Не только на "старое", но и на "новое" дворянство распространялось право первородства и обычай передачи земли по наследству без права отчуждения младшим отпрыском рода. Джентри - это вотчинник, либо сам ведущий свое хозяйство с помощью наемных работников, т. е. по-капиталистически, либо сдающий значительную часть своих земель крупным арендаторам на условиях краткосрочной аренды. И в том и в другом случае джентри представляет интересы капиталистического способа производства в земледелии, хотя в сословном отношении принадлежит к дворянству. Именно способ извлечения дохода давал джентри решающее преимущество перед представителями "старого" дворянства. Сдвиг к ведению хозяйства на капиталистических началах вызвал не только ухудшение положения массы крестьян, но и привел к ослаблению экономического, социального и политического могущества аристократии, которая могла рассчитывать лишь на часть прибавочной стоимости, полученной капиталистическим путем. Не случайно поэтому к 1600 г. джентри владели значительно большей частью земли, приобретенной за счет короны, церкви, аристократии и крестьянства, чем в 1530 г. По расчетам Р. Тоуни, в период с 1561 по 1640 г., в то время, как земельная собственность короны сократилась с
  117
 9 до 2%, джентри увеличило свою долю с 6,7 до 80%". Современный исследователь так же, как Р. Тоуни, связывает пролог английской революции XVII в. с перемещением национального богатства в руки джентри и средних слоев12.
  Возвышение джентри не только было связано с относительным упадком крупных имений в период, предшествующий революции, но и с неуклонным сокращением мелкого крестьянского землевладения. Мелкое землевладение не выдерживало конкуренции с более крупным землевладением, организованным на капиталистических началах. Дворянское землевладение и ведение парцеллярного крестьянского хозяйства находились в отношении обратной пропорциональности: там, где был выше удельный вес землевладения джентри и средних слоев ("мистеров"), там соответственно падал удельный вес участков, на которых крестьянин вел свое самостоятельное хозяйство.
  Итак, огораживания и эвикции разрушили корпоративную феодальную собственность, имевшую совместно-разделенный характер. Дворянская собственность трансформировалась из собственности третьей инстанции - собственности дворян второго ранга - в собственность, складывающуюся на капиталистических началах, и значительно потеснила как земельную собственность аристократов (собственность второй инстанции), так и мелкоземельную крестьянскую собственность (собственность четвертой инстанции). Масса крестьян лишилась средств для осуществления своего труда, либо (в лучшем случае) оставила их за собой в объеме, недостаточном для обеспечения себя и своей семьи. Подвергшиеся эвикции крестьяне были отчуждены от главного источника добывания средств к существованию - от земли. Их собственность вопреки обычному праву, вопреки общинным порядкам была экспропрована и экспроприирована исключительно жестокими, насильственными методами. В рамках крупных капиталистических ферм была создана достаточно многочисленная армия наемного труда. Соответствующее цереструктурирование производственных отношений в деревне происходило в крайне болезненной, связанной с многочисленными издержками форме. Но осуществлялось оно во имя нового принципа - во имя торжества принципа самогенерирующегося роста, окончательной его победы над менее удачливыми соперниками: натуральным способом ведения хозяйства и простым товарным производством.
  Первым этапом в утверждении нового принципа в аграрном секторе был этап подчинения денежному капиталу рабочей силы непосредственного производителя.
  В возникающем социально-экономическом укладе происходит инверсия основания. Если вначале труд полагал меновую стоимость, то теперь меновая стоимость полагает труд. Тем самым меновая стоимость преобразует свой исходный пункт.
  Принцип самовозрастающего роста появляется из отношения капитала к наемному труду. Ведь именно рабочая сила имеет способность
  118
  сохранять стоимость примененного капитала и создавать дополнительную стоимость. Инверсия отношения меновой формы стоимости и рабочей силы означает, что назначением прибавочной стоимости становится дальнейшее расширение капиталистического производства с целью все большего получения прибыли. Единство трех процессов: процесса сохранения стоимости примененного капитала, процесса увеличения его стоимости и процесса реализации стоимости произведенного продукта складывается в единый цикл самовозобновляющегося движения. Производство прибавочной стоимости и инвестирование капитала в производственный процесс (в сферу соединения рабочей силы с предметом труда) выступают как чередующаяся смена предпосылок и результатов одного и того же круговорота.
  "Теперь меновая стоимость сама в свою очередь должна полагать ту исходную точку обращения, которая лежала вне обращения... была предпослана ему и для которой само обращение представлялось движением, охватывающим ее извне и преобразующим ее внутри себя, а именно - меновая стоимость должна полагать труд; но теперь меновая стоимость выступает уже не как простой эквивалент или простое овеществление труда, а как такая овеществленная и ставшая самостоятельной меновая стоимость, которая лишь для того предоставляет себя труду, становится его материалом, чтобы возобновить саму себя и с самой себя вновь начать обращение... С другой стороны, и труд изменил свое отношение к своей овеществленности: он тоже возвратился к самому себе. Однако возвращение это таково, что труд, овеществленный в меновой стоимости, делает живой труд средством своего воспроизведения, тогда как первоначально меновая стоимость выступала только как продукт труда"13.
  Денежный капитал преобразует свою основу так, что создание меновых стоимостей становится исключительным содержанием процесса производства.
  "Капитал, ставший таковым, создает свои собственные предпосылки, а именно: обладание реальными условиями для создания новых стоимостей без обмена, посредством своего собственного процесса производства... Для своего становления капитал больше не исходит из предпосылок, но он сам предпослан и, исходя из самого себя, сам создает предпосылки своего сохранения и роста" 14.
  Какие же это предпосылки?
  Это прежде всего приобретение рабочей силой товарной формы и производительное потребление наемного труда. Иначе сказать, исходный пункт возвращающегося к самому себе движения формирует основу самовозрастания.
  Поскольку производительное потребление наемного труда выступает как чередующаяся смена предпосылок и результатов, результат конституирует свое собственное основание, свою собственную сущность. Воспроизводственный процесс, полагая свои предпосылки, одну из них про-
  119
  дуцирует как опорный пункт всего последующего движения, как решающий пункт новых фаз опосредствования. Как упрочившееся начало регулярно возобновляемого круговорота, предпосылка, модифицированная воспроизводственным процессом, и составляет основание последнего, его определяющую сущность. Можно сказать так: сущность оказывается в состоянии полагать результаты известного рода лишь потому, что внешние условия ее самостоятельного существования действовали достаточно долго, и постоянство такого действия было закреплено, фиксировано в самом этом действии, став его сущностью. Несущие конструкции круговорота предпосылок и результатов - "основа", "сущность" и прочее - всего лишь продукты воспроизводственного процесса, его функциональные результаты и не более того. Круговорот предпосылок и результатов - есть форма организации, которая сама себя строит.
  У самовозрастающего процесса есть еще одна особенность: он полагает свое действие в расширяющемся масштабе, распространяя его на окружающие структуры: втягивая их в орбиту присваиваемых предпосылок своего бытия. Так, по мере распространения огораживаний и эвикций на север и юг Англии расширялась сфера превращения рабочей силы в товар. Экспроприация массы крестьян лишает их возможности производить для себя средства существования. Становясь наемными работниками, бывшие крестьяне вынуждены покупать преобладающую часть необходимых товаров на рынке. Итак, область рыночных отношений расширяется как за счет превращения рабочей силы в товар, так и за счет возрастания рыночного спроса на предметы потребления. Развитие, как обеспечивающее самогенерирующий себя рост, так и ограничивающее само себя, действует по одному и тому же принципу: оно приводит в действие само себя. Весь вопрос в том, каковы последствия и масштабы такого самодействия? По ходу самодействия может иметь место сохранение базы воспроизводственного цикла в неизменном масштабе, а может произойти ее сужение или расширение. Только в последнем случае воспроизводство выступает как самовозрастающий процесс. Там, где происходит регулярное наращивание исходного пункта самовозобновляющегося процесса, открывается возможность последующего бурного подъема и взлета всей системы или ее вновь возникающего ядра:
  "зародыша" будущей целостности. Соответствующий вектор развития обеспечивает прорыв нового принципа организации воспроизводственного цикла на новые рубежи, его продвижение в смежные структуры: обеспечивает завоевание новых сфер реализации. К такого рода феномену относится и победа "улучшенной" ренты над патриархальными формами найма рабочей силы. С господством крупной капиталистической аренды в аграрном секторе все рабочее время производителя должно было принадлежать работодателю, а не какая-то часть рабочего времени, как это имело место в недалеком прошлом. Вот почему нашествие на средневековый манор джентри было отнюдь не случайным эпизодом английской истории. Только тогда, когда денежный капитал полностью овла-
  120
 девает рабочей силой непосредственного производителя, возрастание денежного дохода становится самовозобновляющимся процессом. Самогенерирующий себя рост из процесса, не обоснованного в самом себе, превращается в процесс, обоснованный в самом себе. Отсюда победа джентри над мелким земельным собственником - это победа формы самовозрастающего роста над менее устойчивой формой, плохо приспособленной к самовозрастанию. И земельная собственность аристократов, "старого" дворянства, и мелкоземельная собственность крестьян были связаны лишь с формальным основанием самовозрастания. Поэтому собственность второй инстанции (лордов манора) и собственность четвертой инстанции (держателей-крестьян) неизбежно должны были уступить натиску реального основания для самогенерирующего себя роста: натиску капиталистической формы собственности. Инверсия формального основания в реальное означала, что произошло окончательное сбрасывание определений формального метаморфоза: капиталистический уклад в сельском хозяйстве из зародышевого состояния вступил в фазу реального метаморфоза.
  Рассмотрим теперь, какова судьба парцеллярного крестьянского хозяйства в условиях реального метаморфоза капиталистического уклада.
  Исторически дело обстояло таким образом, что вплоть до 30-х гг. XVII в. в некоторых графствах Англии мелкокрестьянская аренда составляла в составе манора от 28 до 70-75%15. И в других графствах, даже утратив пашню, деревенские бедняки имели дом, огород, несколько лоз или фруктовых деревьев, две - три головы мелкого скота, птицу. Именно в этом смысле они были мелкими собственниками.
  Их интересы были представлены теоретическими взглядами Ф. Бэкона (1561-1626), Дж. Гаррингтона (1611-1677), Дж. Локка (1632-1704).
  Оправдывая английскую колонизацию Виргинии, Ф. Бэкон подчеркивал, что земля принадлежит тому, кто ее обрабатывает и заставляет ее давать плоды16. В этой связи Ф. Бэкон высказывался за то, чтобы плугом водила рука собственника, а не просто наемника, приниженного рабским состоянием. Когда в 1910 г. в Ньюфаундленде была выпущена почтовая марка в ознаменование 300-летия этой английской колонии, на ней было помещено изображение Ф. Бэкона с посвященными ему словами: "Направляющий дух колонизационных планов". Если мыслители XVI в. связывали право собственности либо с волей Бога, либо с волей монарха, то, по мысли Дж. Гаррингтона, политический строй определяется в первую очередь распределением земельной собственности:
  господствует тот класс, в руках которого она сосредоточилась. В Англии до XVI в. власть находилась в руках феодальной землевладельческой знати, но в XVI в. произошло большое перемещение земельной собственности из рук знати в руки "общин" (по терминологии Гаррингтона). В результате этого перемещения дворянство второго
  121
 
 
  ранга стало сильнее и низвергло монархию. "Каков баланс собственности нации, такова и власть в ней",-делает заключение Дж. Гарринг-тон. Собственность должна иметь осуществление до власти или же, начинаясь с нее, должна быть всегда первой по порядку. Если до Генриха VII духовенство и аристократия имели, по подсчетам Гаррингтона, в своих руках 3/4 земель Англии, то к 1650 г., в результате упадка аристократии и ликвидации землевладения духовенства, 9/10 всех земель Англии были в руках "народа", под которым Гаррингтон понимал джентри и свободных крестьян-собственников: йоментри.
  В 1661 г. Гаррингтон обращается к мысли о труде как источнике частной собственности. "Трудолюбие (industгу),-утверждает он,-является самым важным средством накопления". Но эта мысль не получила у Гаррингтона такой четкой разработки, как у Локка.
  В 1680 г. была опубликована книга Р. Филмера "Патриарх: защита естественной власти королей против неестественной свободы народа", в которой доказывалось, что всякая собственность происходит от владений и власти Адама, дарованных ему Богом. Критике патриархально-абсолютистской концепции Р. Филмера были посвящены "Два трактата о правлении" Дж. Локка, вышедшие анонимно в Лондоне в 1690 г. Интересующей нас теме посвящена глава V Второй книги трактатов "О собственности". В противовес критикуемым взглядам Дж. Локк утверждает, что каждый человек рождается с правом свободы личности, над которой ни один другой человек не имеет власти и свободно распоряжаться которой может только он сам.
  "Бог,- заявляет Дж. Локк,- отдал мир всем людям сообща. Бог приказал, а собственные нужды человека заставляли его трудиться, и его неотъемлемой собственностью было все, к чему он прилагал свой труд. Способность к труду неотделима от личности человека, поэтому труд его тела и работа его рук по самому строгому счету принадлежат ему.
  К предмету природы человек присоединяет "нечто принадлежащее ему и тем самым делает его своей собственностью"17. Ни один человек, кроме него, не может иметь право на то, к чему он однажды присоединил свой труд. Условия человеческой жизни, которые требуют труда и материалов для работы, по необходимости вводят частную собственность. "Мне думается,- писал Дж. Локк,- что будет весьма скромной оценкой, если сказать, что из продуктов земли, полезных для человеческой жизни, девять десятых являются результатом труда"1*. Ведь именно труд создает различия в потребительной стоимости всех вещей.
  Ибо в хлебе, который мы едим, нужно учитывать не только труд земледельца, жнеца и молотильщика и пот пекаря; сюда нужно прибавить и труд тех, кто приручал быков, кто добывал руду и камень и ковал железо, кто рубил и пилил деревья, пошедшие на постройку плуга, мельницы, печи и всяких других приспособлений. "Из всего этого очевидно, что хотя предметы природы даны всем сообща, но человек, будучи господином над самим собой и > владельцем своей собственной личности,
  122
  ее действий и ее труда, в качестве такового заключал в себе самом великую основу собственности"19.
  Как мы видим, подчинение земли человеческому труду, или ее возделывание, и владение ею связаны друг с другом. Участок земли, имеющий такие размеры, что один человек может вспахать, засеять, удобрить, возделать его и потребить его продукт, составляет собственность этого человека. Человек как бы отгораживает его своим трудом от общего достояния. Вещи принадлежат тому, кто потратил на них свой труд. При этом Дж. Локк подчеркивает, что человек имеет право обратить своим трудом в свою собственность "столько, сколько он может употребить на какие-нибудь нужды своей жизни, прежде чем этот предмет подвергнется порче. А то, что выходит за эти пределы, превышает его долю и принадлежит другим"20 .
  По мнению Локка, сохранить продукты труда от порчи помогают деньги. "И таким образом было введено употребление денег, некоей долговечной вещи, которая может храниться у человека, не подвергаясь порче, и которую люди принимают по взаимному соглашению в обмен на действительно полезные, но недолговечные средства существования"21. "Человек,- замечает Локк,- мог накапливать этих долговечных вещей столько, сколько ему угодно, потому что выход за пределы его правомерной собственности состоит не в том, что у него много имущества, а в том, что часть его портится, не принося ему никакой пользы".
  Итак, естественно-правовая основа кладет, по мысли Локка, два предела частной собственности. Первый предел - затраты личного труда, соответствующие индивидуальной производительной силе человека. Второй предел - это накопление предметов труда в размерах, не допускающих их порчи, их разбазаривания вне целесообразного способа употребления. Второй предел собственности может быть расширен благодаря обмену недолговечных продуктов на деньги.
  В работе, опубликованной Дж. Локком в 1691 г., "Some considerations of Consequences of the Lowering of Interest and Raising the Value of Maney" он специально рассматривает вопрос, каким образом деньги приобретают такую же природу, как и земля, принося определенный ежегодный доход, который мы называем процентом или лихвой. "Ведь земля естественным образом производит нечто новое и полезное, ценное для человечества. Напротив, деньги бесплодны и ничего не производят, но зато они, в силу взаимного соглашения, переносят ту прибыль, которая была вознаграждением за труд одного человека, в карман другого"22. Совершенно так же, пишет Дж. Локк, как твоя земля имеет способность, благодаря труду твоего арендатора, родить плоды в количестве большем того, которое составляет уплачиваемую им ренту, так и мои деньги приобретают, благодаря прилежанию заемщика, способность производить для кредитора более 6%.
  Отсюда та обобщающая характеристика, которую выводам Дж. Локка придает К. Маркс: "...собственность на большее количество условий
  123

<< Пред.           стр. 3 (из 9)           След. >>

Список литературы по разделу