<< Пред.           стр. 2 (из 5)           След. >>

Список литературы по разделу

  3) экономических,
  4) военных,
  5) экологических,
  6) демографических,
  7) культурологических (религиозных, этнических и т.д.).
  То есть, предлагается:
  - осуществлять сравнительный анализ природных, социальных, экономических и других черт регионов,
  - выявлять взаимозависимость между элементами территориальных систем, циркуляции ресурсов и товаров,
  - проецировать полученные результаты на историко-культурный фон.
  Попытаемся сформулировать некоторые возможные подходы к моделированию Кавказа в глобальном геополитическом аспекте, используя при этом (отнюдь небесспорный) понятийный аппарат из арсенала геополитики и учитывая события последних месяцев.
  Итак, при создании геополитической модели такого важного региона, если эта модель должна быть многомерной, объемной, необходимо учитывать множество географических, этнографических, экономических, исторических и прочих факторов.
  1. Следует уяснить, какую роль Кавказ играл, играет (и) или потенциально может играть в мировой политике. Исторически роль Кавказа определялась его пограничным расположением на стыке Европы и Азии, т.е. значительно отличавшихся друг от друга, но частично проникавших друг в друга цивилизаций. Являясь для европейцев воротами на Ближний Восток, он на протяжении длительного времени становился ареной противоборства континентальных империй Средиземноморья, Восточной Европы и Ближнего Востока.
  Кавказ часто причисляют к более крупному геополитическому Кавказско-Каспийскому региону. В 90-е годы этот регион приобрел глобальное значение в качестве одного из источников нефтегазовых ресурсов (около 3% мировых запасов). Но российский шельф Каспия наименее богат нефтяными запасами, поэтому в настоящее время Кавказ представляет скорее геоэкономический интерес для транзита нефти из Казахстана и Азербайджана в Европу. При этом, российский маршрут является конкурентным для транзита нефти через Грузию, Турцию, а также Центральную Азию и Иран[11]. До ликвидации СССР Каспийское море являлось, по сути, внутренним озером, небольшой южный сектор которого находился на границе с Ираном. Появление Азербайджана, Казахстана и Туркменистана в качестве новых фигур (пешек?) на мировой геополитической "шахматной доске" сделало Россию лишь одним из пяти претендентов на нефтяные ресурсы Каспия.[2]
  Важное геоэкономическое и геополитическое значение Бжезинский придает Азербайджану с его энергетическими ресурсами. С его точки зрения эта республика - "пробка в сосуде, содержащем богатства бассейна Каспийского моря и Средней Азии... Азербайджан, соединенный с рынками Запада нефтепроводами, которые не проходят через контролируемую Россией территорию, также становятся крупной магистралью для доступа передовых и энергопотребляющих экономик к энергетически богатым республикам Средней Азии"[2]. Один исследователь такую геополитическую конструкцию называл "шашлык по-бжезински"[12]: указанные республики как лакомые куски кавказского шашлыка нанизываются на шампур нефтепровода. Кому этот шашлык будет сервироваться, Бжезинский пояснил недвусмысленно. Тюркоязычный Азербайджан с трубопроводами, тянущимися в этнически родственную и оказывающую ему всяческую поддержку Турцию, "помешал бы России осуществлять монополию на доступ к региону и таким образом лишил бы ее главного политического рычага влияния на политику новых государств Средней Азии."[2]
  2. В любопытном ракурсе предстает роль Кавказа, если его рассматривать через призму классической англосаксонской геополитики. Так, например, с позиции концепции "Морской силы" (талассократия), компонентом которой является упомянутая выше доктрина "анаконды". Суть этой доктрины сводится к тому, чтобы территориям континентальных держав перекрывать выходы к морским пространствам.[1] Усилия, направленные на вывод из-под контроля России Прибалтики, Украины и Грузии (а ранее Польши, Афганистана и Восточной Германии из-под контроля СССР), несмолкаемые дискуссии по вопросу Курильских островов, а также последовавшие за этим попытки отторжения от России Чечни и Дагестана, все это звенья одной цепи попыток сдавить континентальную массу России, отодвинув ее тем самым от береговых зон. Кстати, еще при подготовке Крымской войны идея стран-союзников по антироссийской коалиции как раз состояла в том, чтобы загнать Россию в глубь степей и лесов, т.е. вернуть ее к статусу-кво времен царя Алексея Михайловича.[6] Также любопытно, что во времена Александра III Россия добилась у Персии концессии на строительство железной дороги, которая должна была соединить сеть железных дорог России с Персидским заливом. До самой ликвидации Советского Союза западные геостратеги стращали мир прогнозами, что третья мировая война начнется со вторжения СССР в район Персидского залива с целью установления полного контроля над глобальными ресурсами нефти.[13]
  В соответствии с позицией другого течения в геополитике, концепцией теллурократии, напротив, средоточение континентальных масс Евразии (haertlend) рассматривается как наиболее благоприятный плацдарм для контроля над всем миром, т.к. огромные внутренние пространства Евразии играют роль осевого региона мировой политики в силу того, что хартленд непроницаем для морских империй и богат природными ресурсами. Вместе с Африкой Евразия образует, как сплошной континентальный пояс, Мировой остров. Государство, занимающее господствующее положение на Мировом острове, будет господствовать и в остальном мире. Путь к мировому господству лежит через хартленд, ибо лишь он имеет прочную основу для концентрации силы, исходящей из сердцевины Евразии. Отсюда максима классика британской геополитики Маккиндера: "Кто правит Мировым островом, господствует над миром". А в интерпретации одного из последователей Маккиндера, Дж. Спикмена, эта мысль уточняется: "... тот, кто доминирует над Евразией, держит судьбу мира в своих руках". Поэтому следует-де противодействовать силам, исходящим из источника потрясений - из области, расположенной на стыке континентальных масс Европы и Азии, т.е. между Уралом и Кавказом. Вектор противодействия должен быть направлен на нейтрализацию контролируемого Россией хартленда и недопущение ее доминирования над Мировым островом.[1] Бжезинский считает, что Евразия - "главный геополитический приз для Америки": "Сегодня в Евразии руководящую роль играет неевразийское государство, и глобальное первенство Америки непосредственно зависит от того, насколько долго и эффективно будет сохранятся ее превосходство на Евразийском континенте."[2] Бжезинский поясняет, почему Америка должна удержать контроль над этим пространством: "Государство, которое господствует в Евразии, контролировало бы два из трех наиболее развитых и экономически продуктивных мировых регионов ... контроль над Евразией почти автоматически повлечет за собой подчинение Африки, превратив Западное полушарие и Океанию в геополитическую периферию центрального континента мира. Около 75% мирового населения живет в Евразии, и большая часть мирового физического богатства также находится там как в ее предприятиях, так и под землей. На долю Евразии приходится около 60% мирового ВНП и около трех четвертей известных мировых энергетических запасов ... Все потенциальные политические и/или экономические вызовы американскому преобладанию исходят из Евразии."[2] При этом Россия "несет ответственность за крупнейшую в мире долю недвижимости. Эта доля охватывает 10 часовых поясов, и ее размеры в 2 раза превышают площадь США или Китая, перекрывая в этом отношении даже расширенную Европу.[2] Поэтому, "превосходство над всем Евразийским континентом служит центральной основой для глобального главенства."[2].
  Учитывая сказанное, становится очевидным, что антироссийские тенденции, откуда бы они ни исходили, хотя они осознаются или преподносятся как идеологические, политические, религиозные, в целом - культурные разногласия, могут рассматриваться как геополитические, а Кавказ, наравне с Прибалтикой, Украиной, Казахстаном и др. становится важным геополитическим полем на мировой "шахматной доске". Кстати, в этом ключе объяснима озабоченность глобалистов по поводу союза России и Белоруссии, а также действий федеральных сил в Дагестане и Чечне, в результате которых были сорваны планы по воссозданию объединенного теократического (скорее клерикально-экстремистского) государства на территории этих (а также и других) регионов, наподобие того, что в свое время удалось сформировать на Кавказе Шамилю. Сжатие континентальной массы приостановлено, хотя такие попытки могут быть возобновлены.
  3. Наконец, необходимо разобраться, в какой внешний геополитический контекст модель региона будет помещена. То есть, важно определить, идет ли речь о монополярном мире (в таком случае модель региона следует соотносить с мондиалистскими концепциями), биполярной глобальной системе или же наш конструкт будет помещен в полицентрический мир.
  Так, во всех трех глобальных геополитических моделях ключевая роль их авторами отводится трансатлантической проекции англо-саксонской цивилизации, т.е. США. Даже в условиях полицентрического мира считается, что для проведения своего внешнеполитического курса США должны использовать все остальные центры. Таким образом, для США мир является единым стратегическим театром, в котором они должны, играя главную роль, поддерживать равновесие сил.
  Согласно полицентрической концепции каждый геополитический регион состоит из одной большой страны и нескольких малых стран, причем каждый из них имеет собственные политические, экономические, социальные и культурные характеристики, которые обуславливают его специфику[1] Очевидно, что Россия и Кавказ является характерной иллюстрацией этого тезиса. Если исходить из данной концепции, то Кавказ следует рассматривать как формировавшуюся и сохранявшуюся длительное время иерархическую структуру, в которой с некоторых пор доминирующее ядро представляла собой Россия как региональный центр мощи, контролирующий свои иерархические структуры и, в то же время, встроенный в глобальную систему центров власти.
  В германской геополитике выдвигалась концепция большого пространства, которая выходит за рамки понятия обычного государства. Большое пространство является формой наднационального объединения, основанного на стратегическом и идеологическом факторе. Но в отличие от других панидей (пангерманизма, панамериканизма и т.д.), а также от идеи советского интернационализма, большое пространство основывается на культурном и этническом плюрализме, на широкой автономии, ограниченной лишь стратегическим централизмом и тотальной лояльносью к высшей в иерархии властной инстанции. Создание большого пространства зависит только от политической воли, распознающей историческую необходимость такого геополитического шага.[1] Такой поход можно было бы применить в качестве теоретического геополитического упражнения для моделирования Кавказа. Вопрос лишь в том, кто возьмет на себя функцию высшей властной инстанции. Мозаика геополитических регионов не всегда является стабильной, а при определенных условиях подвергается изменениям, происходящим вдоль линий культурных разломов, а также вдоль устаревших политических границ, что в настоящее время наблюдается на Кавказе. В этих условиях, перехватывая инициативу, роль ядра региона стремятся играть другие державы, например, Турция, которая пытается распространить свое влияние не только на Кавказ, но и на степи Приазовья - когда-то принадлежавшие ей территории.
  Вадим Кожинов, со ссылкой на грузинского публициста Мэлора Стуруа, указывал на то, что после 1991 года Грузия из привилегированного доминиона российской (советской) "империи" (хотя этот термин применительно к России весьма спорный) превратилась в "евро-азиатские задворки", а Тбилиси - некогда "Азиатский Париж" - перестал быть Парижем, оставшись азиатским. То есть, вырвавшись из зоны действия магнитного поля российского пространства, Грузия повторила судьбу Прибалтики, превратившейся из витрины, фасада Советского Союза в задворки Европы. Кожинов, в доказательство этого тезиса приводит частный пример грузинской и литовской кинематографий, которые приобрели весомый всемирный резонанс, будучи частью прежнего российского (советского) культурного пространства. Но и прежде расцвет культуры Грузии, предшествовавший ее пребыванию в российском поле, приходился на византийскую эпоху ее истории, когда она также находилась в пространстве другой континентальной империи.[6].
  Если предпринять попытку, разместить геополитическую модель Кавказа в контексте монополярного мира, то целесообразно было бы обратиться к недавнему опыту активного вмешательства НАТО в политические процессы на Балканах, а также (через Турцию, Азербайджан и Грузию) в кавказскую политику России. В этом случае продуктивным представляется сравнительный геополитический анализ Балкан и Кавказа. Эти два региона обнаруживают целый ряд любопытных, хотя и весьма условных, параллелей, которые можно классифицировать следующим образом.
  Географические параллели:
  Достаточно беглого взгляда на карту Балканского полуострова и Кавказа, чтобы заметить множество чисто географических совпадений. Так, оба региона имеют схожую географическую конфигурацию, протянувшись с северо-запада на юго-восток. Оба региона омываются с двух сторон теплыми морями (соответственно: Адриатическим и Черным, а также Черным и Каспийским), причем одно из морей является для них общим. Характерным для обоих регионов являются протянувшиеся почти в одном и том же направлении горные хребты.
  Исторические параллели:
  До недавнего времени значительная территория Балкан входила в состав единого государства - СФРЮ. До начала 90-х годов кавказские республики являлись частью единого государства - Советского Союза. После развала мировой системы господства, именуемой как коммунистическая, составные республики Югославии, а также закавказские республики Советского Союза проявили чрезвычайно интенсивные центробежные устремления, в результате которых, при массированной политической поддержке государств-членов НАТО были провозглашены самостоятельные независимые государства, а республики Северного Кавказа, максимально воспользовавшись конституционными реформами в России, добились значительной автономии в составе Российской Федерации.
  Любопытно, что даже в квантитативном аспекте оба региона обнаруживают сопоставимое количество возникших государственных и государственно-территориальных образований. Балканы: Словения, Хорватия, Босния и Герцеговина, Македония, Албания и, наконец, Югославия с Черногорией, проявляющей центробежные тенденции после бомбардировок НАТО и отторгнутым западным альянсом автономным краем Косово и Метохия. Сюда же целесообразно отнести и Болгарию, проявившую активную пронатовскую ориентацию во время недавней войны на Балканах. На Кавказе, кроме трех закавказских республик: Армении, Азербайджана и Грузии, сталкивающейся с сепаратизмом Абхазии и Южной Осетии, насчитываются десять Северо-Кавказских субъектов Федерации: Адыгея, Дагестан, Ингушетия, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Чечня, Северная Осетия, Краснодарский и Ставропольский края, а также Ростовская область. В последнее время к Северному Кавказу стали причислять и Калмыкию, но это скорее обусловлено социально-экономическим тяготением жителей Черных земель Прикаспийской низменности к ресурсам и инфраструктуре Северного Кавказа, а также географической близостью столицы Калмыкии - Элисты к Ростовской области и Ставропольскому краю.
  Этнические и религиозные параллели:
  Как Балканы, так и Кавказ являются полиэтническими регионами.
  Любопытно, что между двумя регионами существует исторически обусловленная этническая связь: в Албании и Косово проживают потомки адыгов, некогда перекочевавших на Балканы с Кавказа. Как на Балканах, так и на Кавказе представлены две мировые религии христианство и ислам. Характерным для обоих регионов являются межэтнические вооруженные конфликты, возникающие (или вызываемые) на почве религиозного экстремизма, порой трудно дифференцируемого от тривиального бандитизма. Религиозно-этнические противоречия, как на Балканах, так и на Кавказе интенсивно используются внешними силами для активного вмешательства в политические процессы, протекающие в двух регионах.
  Как на Балканах, так и на Кавказе архитекторы однополярного мира, преследуя цели глобализма, активно используют этноцентризм. Хотя объективно Россия, казалось бы, наименее уязвима против обвинений в подавлении всего национального. Тот факт, что на в пространстве России издавна жили и не исчезали десятки народов истолковывается пропагандистскими мифами диаметрально противоположно истинному смыслу этого исторического факта. Россия, будучи региональной цивилизацией как до, так и после 1917 года берегла самобытные культуры всех вошедших в нее народов и племен. Огромное количество этносов сохранились в ее составе не вопреки российскому "империализму", а благодаря национальной политике России. Ни одна страна Запада не может продемонстрировать нечто подобное в своей истории. В силу благоприятнейших для жизни условий западноевропейских климатических условий, а также географическому многообразию рельефа, разделяющего пространство континента на множество отдельных относительно замкнутых территорий, Западную Европу должны были бы населять многочисленные народы, и в свое время многочисленные народы здесь обитали. Но по мере роста и укрепления национальных государств Запада эти народы или были уничтожены, или превратились - по выражению Кожинова - в "этнические реликты". Такая участь постигла кельтов, иллирийцев, ряд славянских, романских и балтийских народов (например, пруссов). От балтийского народа пруссов в Германии осталось лишь одно название, которым, кстати, обозначают коренных немцев, проживающих в Берлине и вокруг него, а "прусская дисциплина" соотносится с германской военщиной. (Шпенглер[14]. указывал на то, что в Париже немцев в 1814 году называли алеманами, в 1870 году пруссами, а в 1914 году бошами.) Англы стерли с лица земли бритов, французы - бретонцев (до миллиона убито во время Французской революции), немцы - пруссов, возможно это коснулось бы и литовцев, латышей и эстонцев, находись они достаточно долго в составе Германии. Этническими реликтами можно назвать басков, шотландцев, лужичан (сорбов), рето-романцев. Кожинов указывает, что при восстановлении в 1918 и в 1945 годах Польского государства оказалось, что на польских территориях, входивших с конца XVII века в состав Германии и Австрии, поляков уже почти не было, между тем как на пространствах, принадлежавших России, их стало гораздо больше, чем до раздела Польши. Кожинов отмечает, что если уж к России (принимая во внимания некоторые трагические страницы в истории народов, населявших ее) прикреплять сомнительное клеймо "тюрьма народов", то Западную Европу следовало бы, справедливости ради, назвать "кладбищем народов".[6]
  Всем известны многочисленные исторические примеры того, как нерусские, представители различных "покоренных" народов занимали высокие государственные посты на русской государевой службы и в различных сферах социальной жизни: от царей (татарин Борис Годунов) и военачальников (много кавказцев), до ученых, деятелей церкви (патриарх Никон и протопоп Аввакум) и искусства, как в прошлом, так и в настоящем. Вероятно, имея в виду данную черту русского национального характера Ф.М. Достоевский полагал, что "назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, может быть, и значит только ... стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите".[15] Кожинов причину этого явления усматривает в "редкостной национальной терпимости русского народа". Нечто подобное, во всяком случае в статистически сопоставимых объемах, трудно привести в качестве примера в отношении других цивилизованных государств. Ярлык России "тюрьма народов", введенный в оборот маркизом де Кюстином был охотно подхвачен Лениным. В этой связи любопытно мнение Отто фон Бисмарка, которому приписывается высказывание насчет того, что англичане ведут себя в Азии менее цивилизованно, чем русские: они слишком презрительно относятся к коренному населению и держатся на расстоянии от него. Русские, напротив, включая народы в свою империю, знакомятся с их жизнью и сливаются с ними. Поведение англичан объясняется тем, что затаенной мечтой европейца является полное обезличивание всех народов, разрушение их своеобразия, национального облика и культуры. Взамен предлагается ассимиляция в европейскую культуру, преподносимую как общечеловеческую, в то время как она, в сущности, является национальной, а именно, кельтско-германской или романо-германской.[16].
  Сам термин "империя" не применим к пространству, контролировавшемуся Россией. Русский народ, скрепляя империю, никогда не жил за счет других народов, как это бывало в колониальных империях. Метрополии, обычно обогащаются за счет ограбления колоний, поднимая тем самым у себя уровень жизни. В Российской империи все было как раз наоборот: жизненный уровень в Финляндии, в Царстве Польском, Бесарабии был всегда выше, чем в исконно русских губерниях, а в Прибалтике и Закавказье он оставался таким вплоть до развала "Советской империи". Это связывают с тем, что в соответствии с православной этикой стяжание духовного богатства традиционно считалось более высокой целью, чем стяжание материальных благ. Лидерство русского народа проявляется не в его господстве над другими народами, а в его центрообразующей функции.[17]
  Историк С. Васильцов в одной из публичных дискуссий на страницах прессы, указывал на органическую непредрасположенность русских, в отличие от немцев, к идеям расовой исключительности, к мистике сверхчеловека.[18] Философ Комоцкий в той же дискуссии высказал мнение, что фашизм, проистекающий из указанных "ценностей", в материальной сфере есть присущее всякой стране стремление обзавестись гибкой и эффективной экономикой, нацеленной вовне, т.е. на военные захваты, на безостановочную экспансию за счет ограбления чужих земель. Фашизм преследует цель превращение своего народа в расу хозяев и господ над окружающими этносами, низводимыми до состояния рабов. Эта парадигма не подходит для описания русского народа.
  В отличие от цивилизованных немцев, французов и англичан, которых переполняет чувство национальной самоуверенности и самодовольства, русским чужды национальная гордость и национальное достоинство. В этом усматривают причину той легкости, с которой именно русские в недалеком прошлом с наибольшей готовностью сменили свою этническую идентичность на идеологическую - советскую. Массовые установки русских в сфере межэтнического общения сочетают в себе[3], самомнение и смирение, доходящее до самоуничижения; мы бы добавили: вплоть до этнического и духовного эксгибиционизма. В этом русские, пожалуй, не знают меры. Неслучайно академик Лихачев[19] указывал еще на одну черту русского национального характера - стремление доводить все "до крайностей, до пределов возможного".
  В своем стремлении демонтировать крупные суверенные государства глобалисты поощряют племенной сепаратизм и экстремизм: Югославия и Косово, Россия и Чечня. Международная поддержка сепаратистов в Чечне на протяжении всех лет конфликта была всем очевидна. Панарин[20] указывает в этой связи на то, что глобалистов нисколько не смущало, что "борцы за независимость" являются цивилизационными изгоями, взявшими на вооружение самые криминальные и варварские практики: идеология "прав человека" оказалась вполне совместимой с наркобизнесом и работорговлей, т.е. с правом человека определенной национальности на свободную торговлю рабами и наркотиками, а также на отрезание голов своим пленникам как разновидность национального спорта. Племенная архаика при поддержке глобалистов повернула в свое время развитие Чечни в сторону демодернизации и децивилизации в чрезвычайно гротескных формах. Гротескно уже то, что отрезание голов, как практика глубокой варварской древности, снималась на видеокамеры - достижения технологии конца XX века и транслировалась некоторыми СМИ - символом века информационных технологий.
  При поиске подходов к созданию геополитической модели Кавказа полезным может оказаться не только сравнительно-исторический анализ империй, но географический, антропогеографический и геосоциологический анализ регионов. Разумеется, речь не идет о чисто механическом переносе контуров, в нашем случае, балканской модели на Кавказ. Во-первых, относительная схожесть не означает абсолютную тождественность, во-вторых, сравнительный анализ, как правило, способствует выявлению существенных отличий, оттеняющих те или иные особенности исследуемого объекта.
  Современные реалии вынуждают, так или иначе, увязывать разрабатываемую геополитическую модель с установившейся монополярностью современного мира. Последовательная однополярность, при которой США получают из рук глобалистов монополию на силовое поддержание нового мирового порядка, несовместима с существованием крупных суверенных государств. Последовательный демонтаж этих государств, очевидно, входит в замыслы архитекторов глобализма. Россия - обладательница природных ресурсов, которые становятся все более дефицитными. Цивилизация "золотого миллиарда" не намерена отказываться от нынешнего уровня потребления и стоит перед дилеммой: либо "нулевой рост" ввиду экологических, энергетических и сырьевых ограничений, либо передел мирового пространства, позволяющий осуществить доступ к недостающим ресурсам. Высокий уровень жизни "золотого миллиарда" достигается не за счет собственного производства, а за счет перераспределения прибылей от производства в "третьем мире" и неэквивалентного обмена, основанного на монопольно высоких и монопольно бросовых ценах в глобальном объединении труда. Новые производства в США и Западной Европе создавать уже не выгодно и не всегда экологично.[12] Их выносят за пределы "заповедника". Но производству нужны ресурсы. Россия искушает сочетанием своей ресурсной емкости и ослабевшей мощи. А Кавказ, как отмечалось вначале, всегда рассматривался как ее наиболее уязвимое место, т.е. как "солнечное сплетение Евразии", в соответствии с известной метафорой Ю.А. Жданова.[21]
  Рассмотрим проблему с чисто геоэкономической глобалистской точки зрения. Глобальный "свободный" рынок предполагает свободное перемещение капиталов, перераспределение всех ресурсов через национальные границы. Открывшись мировому рынку Россия, будучи неконкурентоспособной по всем производственным факторам[12], теряет свой капитал, который можно переместить за границу: сырье, энергоресурсы через алюминиевый экспорт, человеческий (кадровый) ресурс и т.д. Исключение пока составляет земля, ибо территорию не переместишь за государственную границу, если, конечно, границы не пересматривать. Но здесь возможны и другие способы и открытая глобальная экономика - удобное средство: территории государств, также являются капиталом (основными фондами). Значит, по замыслам глобально мыслящих геоэкономистов, они должны переходить в управление к тем, кто продемонстрировал наивысшую экономическую и экологическую эффективность. В результате падения границ в глобальном "открытом обществе" земля и ее недра должны перейти в более "умелые", а значит и "достойные" руки.[20] Это означало бы ликвидацию национального суверенитета над той или иной территорией и установление на промежуточном этапе, как на Балканах (Косово), внешнего, а точнее - наднационального протектората. Развитие ситуации на Кавказе за последние 10 лет дает основания полагать, что в мозговых центрах глобалистов такая участь не исключалась и для России.
  Та часть Кавказа, которая ныне входит в состав Российской Федерации, в геополитическом плане представляет собой искусственное образование, которому насильственно ампутировали важные части организма, с которыми у него веками складывались этнические, духовные и экономические связи. Впрочем, то же самое можно сказать и о бывшем Советском Союзе, который понес колоссальные территориальные ("пространственные", если пользоваться германской геополитической терминологией) потери благодаря усилиям тех, кто, в свое время, бесструктурно и эффективно направляли усилия последнего советского руководства в нужное русло. В результате произошло сжимание континентальной массы России в форме отрыва от нее исторических территорий с почти параллельным распространением влияния НАТО на пространства, прежде подконтрольные России - Украина, Прибалтика, Казахстан, Средняя Азия, Азербайджан, Грузия.
  Кстати, о Грузии. В своей речи в Гарвардском университете третьего октября 2001 года, отдельные пассажи которой тиражировались различными печатными и электронными СМИ, бывший член ЦК КПСС, бывший министр иностранных дел СССР, действующий президент Грузии Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе указал на то, что без материальной помощи Америки Грузия не состоялась бы как государство, не могла бы охранять границы, а пограничные силы республики были полностью созданы при содействии и постоянной помощи США. Если принять во внимание, что эти самые пограничные службы в свое время отказались от предложения России, совместно с ФПС РФ охранять грузинско-чеченский участок государственной границы России и Грузии, то высказывание Шеварднадзе, по сути, - открытое признание того факта, что ситуация в Панкийском ущелье, нарушение государственной границы РФ террористами с территории Грузии являются элементами некого плана, реализация которого контролируется даже не в Грузии, а на другом управленческом уровне (глобальной политики). Создание марионеточных государств, разжигающих своими действиями межнациональные конфликты, поднимающие волны террора на основе "исламского" фундаментализма, далекого от истинного коранического откровения, есть давнишний и испытанный прием наднационального управления. Оказание политической и экономической помощи "основным вновь обретшим независимость странам является, по Бжезинскому, неразрывной частью более широкой евразийской стратегии.[2] Республики Закавкаья и Чечня лишь звенья в этой цепи. Сюда же следует отнести Афганистан, индийские штаты Джаму и Кашмир, волну террора в Южной Азии и на Ближнем Востоке, бомбометание в Югославии. Бжезинский открыто указывает на методы глобалистов, которыми они намерены сохранить свое господство: "три великие обязанности имперской геостратегии заключаются в предотвращении сговора между вассалами и сохранении их зависимости от общей безопасности, сохранении покорности подчиненных и обеспечении их защиты и недопущении объединения варваров."[2] Цитата говорит сама за себя и в комментарии не нуждается.
  Поскольку в других частях света, как элемент процесса глобализации, форсируется интеграция экономических национальных пространств (объединение Европы, центростремительные тенденции Китая, Гонконга и Тайваня, панамериканские тенденции), то развал прежнего российского геоэкономического пространства воспринимается не иначе как процесс фрагментации, направленный на включение дезинтегрированных территорий в новые силовые геополитические узлы: Дальний Восток и Восточная Сибирь представляют интерес для США, Японии; сибирские территории, граничащие с северными китайскими провинциями привлекают к себе последние (процесс синизации этих пространств идет полным ходом); Северо-Запад европейской части России, включая бывшую Восточную Пруссию, привлекает Германию, а Поволжье и Кавказ, естественно, Турцию, давнего союзника талассократической державы - Великобритании.
  Естественно, что на начальных этапах реструктуризации голабальных силовых узлов между ними не исключена определенная напряженность, вызванная конфликтом временно несбалансированных интересов. Так, например, США естественным образом стремятся к сдерживанию своего стратегического противника - Китая. Одним из способов такого геополитического сдерживания может стать вычленение Уйгуростана из состава Китая при традиционном идеологическом обеспечении: лозунги о праве народов на самоопределение и независимость, о соблюдении прав человека, о демократических свободах, о гражданском обществе. (Кстати, один из создателей теории "гражданского общества" Локк участвовал в написании конституции рабовладельческих штатов Америки и вложил все свои сбережения в акции английской компании, имевшей монополию на работорговлю.[22]) Эта технология оправдала себя в свое время в Прибалтике, поэтому была предпринята почти удавшаяся попытка вычленения уже и без того ампутированной части Кавказа - его северного пространства - из состава Российской Федерации: провозглашение государственного суверенитета "Республики Ичкерия" (с передачей ей прежним российским руководством вооружений, боевой техники и военных запасов российской армии), Хасавьюртовские уступки, попытки вооруженного захвата Дагестана и т.д.
  Как могли бы развиваться события на Кавказе в дальнейшем можно смоделировать на примере глобалистской практики в Афганистане. Кстати сказать, Афганистан и Кавказ входят по мнению Бжезинского в состав "дуги нестабильности", силовой конструкции, опирающейся на фактор "мусульманского радикализма". То, что Афганистан также, как и Кавказ стал бы лакомым куском шашлыка, нанизанным на нефтепровод, соединяющий Среднюю Азию с Аравийским морем, где господствует американский флот, вполне открыто признавал Бжезинский: "в недрах региона Центральной Азии и бассейна Каспийского моря хранятся запасы природного газа и нефти, превосходящие такие же месторождения Кувейта, Мексиканского залива и Северного моря."[2] ее: "Если основные трубопроводы (в из Средней Азии и Каспийского бассейна в Европу - Е.Л.) будут по-прежнему проходить по территории России к российским терминалам в Новороссийске на Черном море, то политические последствия этого дадут о себе знать без какой бы то ни было открытой демонстрации силы со стороны России... Москва при этом будет занимать сильные позиции, решая, как делить новые богатства региона. И наоборот, если еще один трубопровод проляжет через Каспийское море к Азербайджану и далее к Средиземному морю, а другой протянется через Афганистан к Аравийскому морю, то не будет никакого единовластия в вопросе доступа к региону."[2] Это может объяснить причины событий 11 сентября в Нью-Йорке и связанное (самим американским руководством) с ними напрямую вторжение американской военной машины и НАТО в Афганистан. Кстати сказать, такое развитие вряд ли было бы возможным во времена Советского Союза, когда вместо 201 российской дивизии и Московского пограничного отряда в данном регионе присутствовал мощный Среднеазиатский военный округ; а вторжение Советского Союза в Афганистан 1979 году можно рассматривать как попытку рассечь американскую "анаконду", стремившуюся приблизить стратегические границы талассократии вплотную к южным границам "центральной арены мира" (Бжезинский).[1]
  Всякое обострение ситуации в узловых геополитических районах мира объективно выгодно управленцам глобального (наднационального) уровня. Ближний Восток, Балканы, Кавказ, Афганистан - подтверждение тому. Рассмотрим, к примеру, нью-йорксие события 11 сентября 2001 года. Если исключить, что самолеты таранили здания ВТЦ и Пентагона по автоматической наводке на радиомаяки, установленные на целях (что было бы, вполне, возможно и позволило бы при соответствующем программировании авионики, обойтись без камикадзе) и принять на веру сообщения о том, что пилоты-самоубийцы являются выходцами из Саудовской Аравии, Объединенных Арабских Эмиратов и Египта, что они проживали на территории Германии, а подготовку проходили на территории США под носом у спецслужб, что финансовые средства к ним поступали через западные банки (а кто контролирует мировую финансовую систему, объяснять нет нужды), что ряд террористических организаций, открыто действуют в Великобритании, до недавнего времени и в Польше, то вполне очевидна наднациональная глобальная инфраструктура, которая управляется из одного центра, при попустительстве или, может быть, и поддержке национальных государственных структур, связанных с глобалистским управленческим центром. Кстати, если исходить из того, что Усама Бен Ладен свои миллионы хранит не в кувшинах с драгоценностями, зарытыми где-нибудь в пустыне, а, что наиболее вероятно, в ценных бумагах и на счетах "солидных" банков, то при наличии желания, его деятельность можно было бы парализовать в считанные минуты, обезопасив весь мир от "террориста номер один". Если этого не происходит, то очевидно "мировая общественность" имеет дело с нанайскими борцами - своеобразным развлекательным ярмарочным представлением, когда акробат, надев костюм состоящий из двух кукол и став на четвереньки, создает иллюзию борьбы двух существ, "борясь", по сути, с самим собой; во всяком случае борьбой двух мнимых борцов-кукол управляет одна голова акробата. Публичные признания Аркадия Вольского (в первую чеченскую кампанию) про секретные документы, направлявшиеся им в единственном рукописном экземпляре в высшие эшелоны федеральной власти, и копии которых лидеры боевиков, якобы, тут же получали по факсу, а также "неуловимость" и "неуязвимость" масхадовых, удуговых, басаевых и т.д. - тоже иллюзион с нанайскими мальчиками.
  Между прочим, эта проблема не нова. Борис Акунин, автор XIX века, в своих романах "Азазель" и "Статский советник" захватывающе описывает борьбу (и "борьбу") царских секретных служб с конспираторами и терроризмом (в том числе революционным) того времени.[23]и из текста произведений удалить некоторые архаизмы, обозначающие реалии тех лет, то создается впечатление, будто романы описывают сегодняшние события на Кавказе, на Ближнем Востоке, в Нью-Йорке, Афганистане - настолько точно моделируется ситуация, сходная с событиями в современном мире.
  Что же касается российской элиты и приверженности ее части в те или иные времена интересам глобализма, то следует помнить, что в любом государстве правящий слой живет только за счет прибавочного продукта. Ввиду указанных выше причин, он в России, как настаивает Паршев[12] всегда был меньше, чем в странах с более благоприятными геоклиматическими условиями. Поэтому и российская элита в прежние времена была более обделенная по сравнению с западной. У некоторой, не особенно патриотической ее части, это обстоятельство могло спровоцировать комплекс неполноценности, зависть, злобу на свой народ. Это, кроме прочего, могло стать достаточной мотивационной (и/или вербовочной) базой для переориентации на интересы глобализма, временно гарантирующим более высокий уровень потребления. Так, например, перед спецслужбами, по мнению Панарина[20]нередко встает выбор: довольствоваться скромными заработками в прежнем ведомстве, освоить новую квалификацию или воспользоваться спросом на спецуслуги на глобальном рынке. В последнем случае мы также имеем разрыв с интересами национального государства и своего общества. Те, кому была доверена безопасность государства, обладая значительным административным ресурсом, отныне могут выполнять глобальные заказы со стороны, связанные с подрывом безопасности этого самого государства. Это обстоятельство вполне может объяснить "слепоту" американских спецслужб, не уберегших "свое" общество от катастрофы 11 сентября 2001 года. У каждого свои представления об уровне потребления.
  Но вернемся к Кавказу и к Крымской войне. Рассмотрим роль тогдашнего канцлера (т.е. министра иностранных дел) Карла Нессельроде в развязывании Крымской войны. Любопытно, что за более чем полувековое пребывание в России он не соблаговолил овладеть русским языком, что само по себе весьма примечательно. Характеризуя роль Нессельроде в подготовке Крымской войны
  Ф.И. Тютчев, не только поэт-лирик философского направления, но и проницательный дипломат, писал, что "только глупцы и изменники этого (международного комплота европейских держав - Е.Л.) не предвидели".[6]В письме к своей супруге Э.Ф. Тютчевой 18 августа 1854 года он высказал свое негодование: "О, негодяи! Бывают мгновения, когда я задыхаюсь от своего бессильного ясновидения, как заживо погребенный, который внезапно приходит в себя. Но, к несчастью, мне даже не надо приходить в себя, ибо более пятнадцати лет я постоянно предчувствовал эту страшную катастрофу, - к ней неизбежно должны были привести вся эта глупость и все это недомыслие."[8]Другими словами, глупцы и изменники руководили внешней политикой России.[6]
  В другом письме к супруге (17 сентября 1855 года) Тютчев, характеризуя созданную тогда внешнеполитическую ситуацию и управлявшего ею Нессельроде отмечал: "Для того, чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего царствования (в должности канцлера - Е.Л.), находясь постоянно в самых выгодных условиях, ничем не воспользовался и все упустил, умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах [...] Это безрассудство так велико и предполагает такое ослепление, что невозможно видеть в нем заблуждение и помрачение ума одного человека и делать его одного ответственным за подобное безумие."[8]Перед Крымской войной Россия, по мнению Тютчева, в течение десятилетий отрекалась от собственных интересов и предавала их ради пользы и охраны чужих интересов.
  Если исходить из того, что люди могут принимать неверные управленческие решения или в силу своей глупости, или враждебности к объекту управления, то много становиться объяснимым. И в том и другом случае они сами легко (осознано или неосознанно) превращаются в объекты структурного или бесструктурного управления более высокого (в данном случае - глобального) уровня. Тютчев не считал возможным видеть в чиновниках внешнеполитического ведомства России "нечто большее, нежели пассивные орудия, движимые невидимой рукой".[6]
  В этой связи любопытен ряд обстоятельств. Отец Карла Нессельроде, выходец из Саксонии, принадлежав западноевропейскому масонству, служил поочередно в дипломатических ведомствах Австрии, Голландии, Франции, Пруссии и лишь затем перешел на русскую "службу". В момент рождения сына (будущего "злосчастного человека") он был посланником России в Португалии. Опять-таки любопытная деталь: Нессельроде-младший родился в лиссабонском порту на британском (?!) корабле и там же был окрещен в англиканскую веру, в которой остался до конца своих дней. Сделать карьеру ему помогли обширные международные связи(?!). Кстати, Кожинов указывает на причастность Нессельроде и к гибели Пушкина, который в 30-х годах XIX века оказывал все более весомое влияние на ход государственных дел в России[6].
  В ходе Крымской войны вражеские эскадры вошли в Черное, Баренцево, Белое, Берингово моря, Финский залив и атаковали Одессу, Севастополь, Керчь, Колу, Соловки, Петропавловск-Камчатский, Свеаборг, Кронштадт. Эта была очевидная попытка сдавить континентальную массу, оттеснив Россию от римленда. Но Россия, как держава континентальная, должна была бы иметь разветвленную сеть железных дорог, соединяющих береговые зоны с глубинным материковым пространством (римленд с хартлендом). Но всесильный как и Нессельроде министр финансов Канкрин сумел убедить Николая I, что железные дороги, которыми в начале XIX века стала покрываться Европа, - развлечение для бездельников. Канкрин, славившийся своим умом и проницательностью, до самой смерти непримиримо противостоял железнодорожному строительству. Весьма странная недальновидность проницательного чиновника. Присутствие в Кронштадте вражеского флота приковало к Петербургу основные русские силы, и под угрозой мощного нападения на столицу, союзники обрушили главный удар на Крым. Если бы существовала железная дорога в Крым, в Севастополь, то армия имела бы возможность быстрого маневра, переброски сил по континенту, что, однако, не представлялось возможным.[6]Да и продажу Аляски "протолкнули" Великие князья - дяди Александра II, особенно Константин, а главным посредником в переговорах с американцами выступил некий барон, о судьбе которого историкам ничего не известно.[12] Не случайно Тютчев усматривал самых опасных врагов России отнюдь не за ее пределами.[8]
  Но и морской вариант противодействия был реален. Ситуация с Крымской войной была бы, как полагают некоторые исследователи, исключена фактом пребывания главных сил Российского флота в Мурманске, т.к., например, упреждающее развертывание из Балтийского моря двух русских эскадр в Атлантике и в Тихом океане (чего не сделал Николай I перед Крымской войной), в период гражданской войны в США, заставило Англию (морскую державу!) отказаться от вмешательства в "польский вопрос", которым была занята Россия, и сократить свою поддержку южным конфедератам в США. (Значимость русских эскадр, базировавшихся на порты США, для исхода гражданской войны в них - мало известный исторический факт.) Если у Великобритании в те времена было достаточно сил, чтобы запереть русский флот в Балтийском и Черном морях, обезопасив свои морские пути, то до появления авиации и радио развертывание главных сил русского флота из Мурманска - пресечь было невозможно.[13]
  Процесс глобализации - глобальное планирование, объединение национальных рынков (реальных и виртуальных), форсированное стирание культурных различий, долгосрочное перераспределения ресурсов - отчасти объективен и, скорее всего, необратим. Но скрыто, по умолчанию, - интимная сторона глобализма заключена в последовательном отстранении национальных элит от всех местных интересов, норм и традиций. Если в эпоху формирования великих европейских наций, феодальному местничеству противостояло единое суперэтническое пространство государства-нации, то позднее само это государство стало третироваться как носитель местничества. Сегодня этика глобализма, рождая последовательную отстраненность элит от местных национальных интересов, сопровождается отделением финансового капитала от производящей экономики. Спекулятивная прибыль вытесняет предпринимательскую и знаменует господство банка над предприятием, надгосударственной профкорпорации ростовщиков и международных финансовых кланов - над нациями, теряющими экономических суверенитет.[20]
  Подводя итог своим геополитическим размышлениям, Бжезинский отмечает, что впервые государством, превосходящим все другие в мировом масштабе, стала неевразийская, талассократическая держава, и "центральная арена мира
  - Евразия - находится под превалирующим влиянием неевразийской державы."[2]
  Поэтому ближайшая задача состоит де в том, чтобы ни одно государство или группа государств не обладали потенциалом, необходимым для того, "чтобы изгнать Соединенные Штаты из Евразии или даже в значительной степени снизить их решающую роль в качестве мирового арбитра."[2]
  Россию, как известно, никто в "золотой миллиард" на приглашал. Она, играя на "великой шахматной доске" (Бжезинский) по установленным глобалистами, заведомо невыгодным для себя правилам, стоит перед важным выбором: быть сырьевым придатком "золотого миллиарда" с собственным населением в несколько десятков миллионов человек, предназначенных лишь для технического обеспечения территории и сырьевых интересов глобалистов или перехватить управление глобализацией и создать новые правила игры в интересах всех тех, кто не желает допустить реализацию фантасмогорий (экстраполируемых на уровень глобальной политики) британского писателя Джорджа Орвуэлла, изложенных в его знаменитом пророческом романе "1984". Одно из таких новых правил игры можно сформулировать следующим образом: принципы свободного мирового рынка должны применяться лишь до тех пор, пока это России объективно выгодно. Как тут не вспомнить все те меры, которыми США ограничивают "свободу мирового рынка" на своей территории (антидемпинговое законодательство, пошлины и т.д.). Здесь можно было бы сформулирвать и многие другие правила, как это сделал Паршев[12]Но для их создания и реализации необходим другой тип управленческой личности, пробудившейся к планетарной ответственности. Для того, чтобы сформировать такой тип, - полагает Панарин,[20] нужна большая духовная и политическая власть - школа новой аскетической педагогики, альтернативной современному американоцентризму (или по Кожинову: космополитизму, как разновидности романо-германского шовинизма[6]. Это предполагает новое смещение политического центра мира из Атлантики в Евразию.
  Геополитический подход, позволяет вскрыть в этой проблеме неожиданные пласты. Классик русской геополитики, один из основоположников евразийства
  П.Н. Савицкий еще в 1925 году указывал на то, что Европа в чисто географическом плане далеко не однородна: "На западе - в смысле географических очертаний - богатейшее развитие побережий, истончение континента в полуострова, острова; на востоке - сплошной материковый массив, имеющий только разъединенные касанья к морским побережьям; ... на западе сложнейшее сочетание гор, холмов, низин; на востоке - огромная равнина, только на окраинах окаймленная горами; климатически - на западе приморский климат с относительно небольшим различием между зимой и летом; на востоке это различие выражено резко: жаркое лето, суровая зима..."[24]
  Проанализировав карту изотерм (линий равных температур) января месяца в Европе, Паршев[12] указывает на более благоприятный климат здесь, формирующийся благодаря Гольфстриму. На Западе Европы влияние Атлантики сильней и здесь не бывает крупных очагов континентального воздуха, т.е. здесь почти не бывает длительных похолоданий или жары. Частота вхождений атлантического воздуха и сила его влияния столь велики, что зимой изотермы в Европе, за исключением Севера, идут в меридиональном, а не в широтном направлении. Засухи здесь редки. Среднегодовая сумма осадков в Западной Европе 500-1000 мм. Таким образом, Западная Европа представляет собой уникальный регион. Нигде на Земле нет места, расположенного так близко к полюсу и столь теплого. Средняя температура января на линии от южной, обитаемой части Норвегии (80% населения) до приморских районов Турции выше нуля, а на изотермальной линии Англия - Португалия - юг Италии - Греция средняя январская температура 5-10 градусов. Все США, сравнимые по климату с Западной Европой, географически находятся южнее Кубани. Нью-Йорк - примерно на широте Сочи. Эффективная территория (территория, пригодная для земледелия и жизнедеятельности в целом) в этих регионах Земли создает более комфортные условия существования. Из-за менее благоприятных геоклиматических условий России объем прибавочного продукта в сельскохозяйственном и промышленном производстве всегда был, есть и будет меньше, чем в Западной Европе.[12]
  Кстати, Паршев обращает внимание на любопытный факт: линии изотерм (с некоторыми отклонениями) совпадают с границами стран-членов НАТО и разделяли до недавнего прошлого Европу на зону НАТО, зону нейтральных стран и стран-членов Варшавского договора. Отклонения корректируются, если в НАТО умозрительно включить Словению, Хорватию, Албанию, Азербайджан и Грузию (две последние страны заигрывают с НАТО). Кстати, Южный берег Крыма (Украина стремиться в НАТО) и побережье Кавказа (Грузия не прочь стать членом НАТО) также находятся на линии изотермы Норвегия - Турция. Дело не в геополитической мистике, а в том, что "плюсовые" страны комфортно чувствуют себя в мировой экономике, т.к. уровень производственных издержек в них примерно одинаков, что позволяет им объединится без значительного ущемления национальных интересов в единый рынок. Уже было сказано, что отчасти процесс глобализации носит объективный характер. Военно-политический союз и общий рынок здесь соотносятся напрямую[12]Но атлантический (океанический) климат в геополитическом смысле отличается от континентального: последний, в силу своей суровости, является климатом аскезы. Только в нем, по мнению Панарина, может формироваться человек, способный на длительное и ответственное планетарное существование.
  "Какой должна быть Россия", - задается вопросом Бжезинский, - "чтобы соответствовать интересам Америки...?"[2]И сам же отвечает на этот вопрос: Россия должна быть устроена "по принципу свободной конфедерации, в которую вошли бы Европейская часть России, Сибирская республика и Дальневосточная республика". Такое членение "ускорило бы развитие самой России."[2]
  Возможно, что когда-нибудь Россия, как континентальная держава, из пешек в глобальной политике (коль скоро Бжезинский навязывает такие метафоры) вернется в ферзи, как это было в 40-х - начале 50-х годов XX века. Но скорее всего, "возвращение на верный путь будет сопряжено с долгими и весьма жестокими испытаниями."[8]Кавказ как один из узлов мировой политики является для нее, на наш взгляд, одним из таких испытаний, до далеко не единственным.
  Литература
  1. Тихонравов Ю.В., Геополитика. М.: 1998
  2. Бжезинский З., Великая шахматная доска. М.: 1999
  3. Сикевич З.В., Социология и психология национальных отношений. - СПб.: 1999.
  4. Вернадский Г.В., Монгольское иго в русской истории. // Русский узел евразийства. Восток в русской мысли.
  Сборник трудов евразийцев. Сост. С. Ключников. - М.: 1997
  5. Чекменев С.А., Северокавказский регион и Причерноморье во внешней политике России в XVIII-XIX вв. // Вестник Миротворческой Миссии на Северном Кавказе. N2. - Пятигорск: 1998
  6. . Кожинов В.В., Судьба России: вчера, сегодня, завтра. - М.: 1997.
  7. Спенсер Э., Путешествия в Черкесию. / Пер. с анг. Н. Нефляшевой. Майкоп: 1994, с. 134)
  8. Тютчев Ф.И., Стихотворения. Письма. Воспоминания современников. - М.: 1988
  9. Терещенко А.В., Быт русского народа. Ч.I. - М.: 1997
  10. Добаев И.П., Исламский радикализм в международной политике. - Ростов н/Д: 2000
  11. Пути мира на Северном Кавказе. Независимый экспертный доклад. Институт этнологии и антропологии РАН. М., 1999
  12. Паршев А.П., Почему Россия не Америка. - М.: 2000
  13. Разгерметизация. Основы концепции истории в ее понимании Внутренним Предиктором СССР. - Новосибирск, 2000
  14. . Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории.
  Т. 2. Всемирно-исторические перспективы / Пер. с нем. - М., 1999
  15. Достоевский Ф.М., Дневник писателя. - М., 1989.
  16. Черноус В.В. Троицкий Е.С. Русский народ в поисках правды и организованности (988-1996). Рецензия. // Северо-Кавказский юридический вестник. 1997. N2.
  17. Дрокин С.М. Культурологический подход к решению проблем Северокавказского региона - одна из задач Миротворческой Миссии. // Вестник Миротворческой Миссии на Северном Кавказе. N2. - Пятигорск: 1998
  18. Необыкновенный фашизм, или Имперская доминанта - II". Россия, №1/215/11-15.01.1995
  19. Лихачев Д.С., О национальном характере русских. // Вопросы философии 1990. - N 4.
  20. Панарин А.С., Искушение глобализмом. М., 2000
  21. Жданов Ю.А., Солнечное сплетение Евразии. - Майкоп: 1999
  22. Кара-Мурза С.Г., Манипуляция сознанием. - М.: 2000
  23. Акунин Б., "Азазель". М., 2001, "Статский советник". М., 2001
  24. Савицкий П.Н., Евразийство. // Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. Сост. С. Ключников. - М.: 1997
 
 
 Смирнов В.Н.
 Северный Кавказ - новая геополитическая реальность
  Северный Кавказ представляет собой особый регион, где сошлись ведущие пограничные районы Юга России. Регион занимает 2,1% территории Российской Федерации, где проживает 11,8% населения страны. К нему примыкает также Каспийский регион Российской Федерации, охватывающий континентальную территорию прикаспийских субъектов Федерации, включая находящиеся на этой территории бассейны рек, а также соответствующие части акватории и шельфа Каспийского моря. Через Каспийское и Черное моря, где находятся незамерзающие морские порты, осуществляются связи со множеством зарубежных стран.
  С военно-стратегической, позиции значение Северного Кавказа для России определяется его выгодным геополитическим положением в контексте защиты ее стратегических и геополитических интересов, обеспечения политической и социально-экономической стабильности на южных районах, сохранения своего влияния в обширном регионе, охватывающем не только Кавказ, но и Средний и Ближний Восток.
  В политическом плане Кавказ разделен на две части: Северный Кавказ входит в состав Российской Федерации, а Закавказье состоит из трех независимых государств. С этими частями тесным образом связано Предкавказье, в состав которого входят Ставропольский и Краснодарский края и Ростовская область. В этом вопросе существует ряд противоположных подходов. Так, ряд авторов включают в данный регион как территории, занимаемые северокавказскими национальными республиками Российской Федерации, так и территории Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев. Другая часть ученых исходит из чисто этнодемографических критериев, ограничивают его территориями, заселенными коренными горскими народами, политически оформленными в национальные республики. В этом плане, как правило, от Северного Кавказа отделяют Южно-Русский, регион, составляющий Предкавказье, в который, включают Краснодарский и Ставропольский края, а также Ростовскую область, а иногда также Волгоградскую, Астраханскую области и Республику Калмыкия. Это в некотором роде переходная зона, по ряду признаков тяготеющая к коренной. России, а по другим - к Северному Кавказу.
  Однако весьма трудно провести сколько-нибудь четко очерченную линию разграничения между Предкавказьем и Северным Кавказом, если исходить, например, из такого критерия, как ареалы расселения: русских и собственно кавказских этносов. Эта связь станет особенно очевидной, если учесть этнодемографический состав населения этих регионов. Территории Предкавказья и Северного Кавказа в течение ХУШ-XIX веков интенсивно заселялись русскими, украинцами и представителями других народов. Этому способствовали мировые религии и, прежде всего, христианство и ислам. Одновременно шли миграционные потоки представителей как закавказских народов - армян, грузин, азербайджанцев, так и горских народов Северного Кавказа.
  В Ставропольском и Краснодарском краях значительную часть населения составляют выходцы из северокавказских национальных республик и стран Закавказья, сохраняются этнические анклавы автохтонного (местного) населения, которые в начале 90-х годов преобразованы в республику Адыгея и Карачаево-Черкесскую Республику. В четырех субъектах Российской Федерации - Ставропольском крае, Дагестане, Чечне и Карачаево-Черкесии расселены ногайцы. С другой стороны, необходимо отметить наличие довольно большого числа русских в северокавказских республиках. Например, в Карачаево-Черкесии и Адыгее русские численно превосходят местное население. Эти реальности нашли отражение, в частности, в том, что в послевоенный период все северокавказские республики, Ставропольский и Краснодарский края, а также Ростовская область, с сохранением ими административной самостоятельности, объединены в Северо-Кавказский экономический район.
  Продолжавшиеся в течение многих поколений миграционные потоки с севера на юг и с юга на север постепенно сделали неопределенной и весьма условной линию разграничения между Предкавказьем и Северным Кавказом. Последний служит связующим звеном между Закавказьем и Предкавказьем. Географические ландшафты переходят друг в друга, как бы стирая существующие между ними границы и обеспечивая единство геополитических характеристик.
  В современных условиях, значительное место отводится региональной проблеме. Прослеживается тенденция к превращению регионализма в фактор глобальных процессов. Это следует учитывать из фактора угрозы национальной безопасности России, поскольку многие угрозы национальной безопасности исходят изнутри России.
  С уверенностью можно сказать, что и дальше будут происходить геополитические изменения в мире и будут меняться границы и рубежи, будут меняться союзники и конфигурации. Особую актуальность приобретают способность и готовность оперативно реагировать не только на внешние вызовы, но и на вызовы, бросаемые России экстремистскими и сепаратистскими силами внутри нашего государства. В регионе Северного Кавказа все споры, противоречия и конфликты проявляются в наиболее острой форме. Поэтому именно здесь в настоящее время во многих случаях проходят испытания на прочность российская государственность, новый российский федерализм.
  Наиболее характерной особенностью региона, накладывающей существенный отпечаток на все без исключения сферы его жизни, является многонациональный характер населения. На территории Северного Кавказа проживают кабардинцы, черкесы, адыгейцы, расселенные в основном в равнинной и предгорной частях, и составляют единую этническую общность адыгов. Они в основной своей массе проживают в трех субъектах Российской Федерации: Адыгее, Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии, Сравнительно многочисленную группу составляют горские народы Дагестана - аварцы, даргинцы, лакцы, лезгины, табасаранцы, рутульцы, агулы. За ними идет нахская группа, состоящая из чеченцев и ингушей, которые живут в основном в Чечне и Ингушетии. Все народы относятся к кавказско-иберийской или иафетической семье. В языковом отношении особняком выделяются осетины, которые относятся к иранской подгруппе индоевропейской семьи языков.
  Тюркские народы Северного Кавказа включают "коренные этносы", более или менее компактно живущие и претендующие на ту или иную форму национально-территориального самоопределения, а иногда уже имеющие "свои" государственные структуры. К ним относятся кумыки (277,2 тыс.чел.), проживающие главным образом в Дагестане; карачаевцы (150,3 тыс.чел.) и балкарцы (78,3 тыс.чел.), являющиеся близкородственными народами и говорящими на одном карачаево-балкарском языке. Они проживают в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. Что касается другого тюркского народа - ногайцев (73,7 тыс.чел.), то они рассредоточены в предгорьях и степных районах Дагестана, Чечни, Карачаево-Черкесии и Ставропольского края. В регионе проживают турки-месхетинцы, депортированные из Грузии в Среднюю Азию в 1944 году и переселившиеся сюда в результате беспорядков и межэтнических конфликтов в Ферганской долине в 1989 году. Оказавшись в положений беженцев, большая их часть обосновались на территории Краснодарского края (13 тыс.чел.). В подобном положении оказались также крымские татары с очень похожей судьбой и также проживающие в основном в Краснодарском крае. Проживают в регионе, особенно в Дагестане, также азербайджанцы. ( Цит- по: История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца ХVIII в. - М., 1988).
  В регионе Северного Кавказа проживают грузины, армяне и представители других народов. Крупные греческие общины живут в Ростове-на-Дону, Краснодаре, Пятигорске, Боржоми, Батуми и др. Так в I930 году в Краснодарском крае был создан Греческий район в составе 9 национальных, греческих сельских советов с центром в Крымской станице. Значительную часть населения национальных республик составляют представители славянских и иных народов, прежде всего русские. Большие группы северокавказских народов, пересекая государственные границы, уже в течение многих поколении проживают в закавказских республиках, а представители их народов - на Северном Кавказе.
  Дополнительным фактором, усложняющим напряженность на Северном Кавказе, является проблема реабилитации репрессированных народов - чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев.
  14 ноября 1989 г. II Съезд народных депутатов СССР принял Декларацию Верховного Совета СССР "0 признании незаконными и преступными всех актов против народов подвергшихся насильственному переселению, и об обеспечении их прав". Съезд народных депутатов РСФСР II декабря 1990 г. принял Постановление "О жертвах политических репрессий в РСФСР", в котором говорилось о необходимости "разработать и принять законодательные акты о реабилитации и полном восстановлении прав репрессированных народов и граждан РСФСР". Особо важное значение в данном контексте имело принятие 26 апреля 1991 г. Верховным Советом РСФСР Закона "О реабилитации репрессированных народов". Статья 3 этого Закона предусматривала "восстановление территориальной целостности" в том виде, как она существовала до депортации, и компенсацию за ущерб, причиненный государством. А статья 6 предусматривала "осуществление правовых и организационных мер по восстановлению прежних границ". (Спорные границы на Кавказе. М., 1999 - с. 73-74.).
  Однако важнейшие положения этих документов не были реализованы, поскольку были составлены без учета происшедших в регионе после депортации репрессированных народов административно-территориальных изменений. К тому же Закон "О реабилитации репрессированных народов" противоречил Конституции Российской Федерации, согласно которой границы республик, входивших в ее состав, не могут быть изменены без согласия соответствующих субъектов Федерации. Не случайно впоследствии российский парламент ввел мораторий на изменение границ внутри РФ до 1995 года, хотя после объявления независимости Чечни тогдашний Верховный Совет Российской Федерации вынужден был принять 4 июня 1992 г. Закон "О создании отдельной Ингушской Республики".
  Особая трудность реализации Закона состояла в том, что он предусматривал новую существенную перекройку административных границ чуть ли не вех северокавказских национальных республик. Геополитическое пространство быстро менялось еще в период 1944 года, когда территория Карачаевской автономной области была разделена между Краснодарским и Ставропольским краями. Значительная часть Кабардино-Балкарии, где компактно проживали балкарцы, была передана Грузии. Местом преткновения на Северном Кавказе стал Пригородный район Северной Осетии. Трудность решения проблемы состоит в том, что ингуши и осетины претендуют на него не без оснований. Исторически это выглядело так, что после короткого периода нахождения в составе Горской Республики (I92I-I924 гг.) ингуши получили возможность создать собственную национальную область, которая просуществовала до 1933 года. Владикавказ был объявлен столицей одновременно Ингушетии и Северной Осетий. Однако в 1933 г. Ингушская АССР была объединена с Чеченской АССР в единую Чечено-Ингушскую Автономную Республику. Владикавказ же полностью перешел под юрисдикцию Северной Осетии, став ее столицей. Тем самым ингуши потеряли и свою республику, и Владикавказ. А 7 марта 1944 г. по секретному указу Президиума Верховного Совета СССР была ликвидирована Чечено-Ингушская АССР.
  Ограничения в передвижении депортированных народов были частично сняты секретным указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 июля 1956 г. А уже 9 января 1957 г. другим указом Президиума Верховного Совета СССР был отменен указ от 7 марта 1944 г. о ликвидации Чечено-Ингушской АССР, таким образом была восстановлена эта республика. В 1957 г. большинство чеченцев и ингушей вернулись в родные места. Вместе с тем, Пригородный район и ингушская часть Владикавказа остались в составе Осетинской АССР. К 1990 году число ингушей в Пригородном районе возросло до 17,5 тыс. при общей численности населения в 40 тыс. человек.
  После депортации народов на свою родину Карачаевская автономная область была объединена с Черкесской. Были восстановлены балкарские районы в Кабардино-Балкарской АССР. Периодически всплывает проблема так называемых "русских" территорий Чеченской Республики. Речь идет о бывших до 1944 г. казачьих районах Ставропольского края - Наурском, Щелковском и Каргалинском, которые в 1957 году были включены в Чечено-Ингушскую АССР.
  В 1989-1992 годах ингуши на общенациональных митингах, съездах, конгрессах выражали свои чаяния относительно изменений статуса Пригородного района. В своих требованиях и претензиях Назрань может опираться на Закон "О реабилитации репрессированных народов", а Владикавказ вправе апеллировать к Конституции Российской Федерации, в которой утверждается, что изменение границ между двумя субъектами Федерации возможно лишь с согласия большинства жителей обоих образований. Кабардинцы и черкесы борются за власть в своих республиках с балкарцами и карачаевцами. В свою очередь карачаевцы выступают за создание самостоятельных, балкарской и карачаевской республик. Так, например, на съезде представителей карачаевского народа, состоявшемся в 1990 г., провозглашено образование Карачаевской автономной области. Подобные шаги других этнонациональных групп, входящих в Карачаево-Черкесскую республику: черкесов, абазин, о декларировании создания Черкесской, Абазинской, казачьих Урупско-Зеленчукской и Баталпашинской республик, не были признаны законными Федеральным центром. На референдуме 1992 г. большинство жителей республики высказались за сохранение единой Карачаево-Черкесии. Эта проблема весьма остро стоит в приграничных, с Чечней районах Дагестана, где проживающие здесь около 70 тыс. чеченцев-акинцев выступают за восстановление Ауховского района, существовавшего в республике до депортации. В настоящее время на одном только Северном Кавказе можно выделить около десяти территорий, на которые одновременно претендуют два титульных народа.
  Таким образом, проблемы национальной геополитики оказались запутанными в сложнейший узел, который даже при самых благих намерениях очень трудно развязать. В наиболее жестких формах споры и конфликты проявились в осетино-ингушском противостоянии. Первопричина конфликта между двумя кавказскими народами началась из-за насильственной депортации ингушей в 1944 году и ухода их с занимаемых ими земель. Острота конфликта началась с момента реабилитации и связанного с ней обратного переселения ингушей, а также восстановления их в правах на земли, которые они занимали до депортации. Особую тяжесть внес конфликт между Грузией и Южной Осетией, в результате которого примерно 30 тыс. беженцев из Южной Осетии и внутренних районов Грузии переселились в Северную Осетию, включая спорный Пригородный район.
  Правительство России вынуждено было ввести в район осетино-ингушского конфликта войска, которые ценой, многочисленных жертв остановили войну. Около 30 тыс. ингушских жителей Пригородного района были изгнаны в Ингушетию. В конце 1992 года по оценке ингушских властей, число беженцев достигло 70 тыс. человек, из которых 65 тыс. было зарегистрировано Федеральной миграционной службой. (См. Спорные границы на Кавказе. - М., 1996 г., с. 73-74). Общее число убитых, достигло более чем 600 человек.
  13 декабря 1993 г. Президент Ельцин издал указ о возвращении ингушских беженцев в четыре поселка Пригородного района. Однако это решение не было реализовано. Сложность преодоления трудностей в этом вопросе усугубляется неготовностью и нежеланием значительной части осетин согласиться с возвращением ингушей-беженцев в свои дома. Болевыми продолжают быть экстерриториальные противоречия между Чечней и Дагестаном, Чечней и казаками, Ингушетией и Северной Осетией. Неразрешенной остается проблема ногайского народа, разделенного между Дагестаном, Чечней и Ставропольским краем. Озабоченность для Дагестана составляет несколько десятков тысяч чеченцев-акинцев, которые проживают здесь и вызывают напряженность между этой республикой и Чечней.
  Пространство Северного Кавказа располагает всеми необходимыми условиями для решения самых сложных экономических проблем. Это "эффективные территории", обладающие благоприятными для жизнедеятельности населения физико-географическими характеристиками. Каспий не имеет аналогов в мире по разнообразию флоры и фауны.
  Регион, включая акваторию Каспийского моря и прилегающие к нему территории, обладает богатыми углеводородными запасами, а также благоприятными возможностями для сельскохозяйственного производства. Здесь есть многое: нефть, уголь, газ, теплоэлектростанции, гидроэлектростанция. Северный Кавказ - это 20% зерна, 100% виноградника, 15% мяса и молока, 40% шерсти и т.д.
  Большой урон экономике Северного Кавказа нанесла война в Чечне, дестабилизировав социально-политическую ситуацию и межнациональные отношения. В настоящее время Северный Кавказ трудно назвать целостным природно-хозяйственным комплексом, более или менее прочно интегрированным в экономику России.
  Драматичность ситуации, на Северном Кавказе усугубляется тем, что здесь политическая нестабильность накладывается на социальную неустроенность людей, национальные проблемы сочетаются с огромным количеством беженцев. Как показывает практика "силовая" составляющая на Юге России представляет собой один из важнейших инструментов геополитической реальности.
 
 Дегтярев А.К.
 Пещера минотавра: Северный Кавказ в геополитической конструкции
 русского национализма
  Анализ идеологии русского национализма подталкивает на мысль, что "кавказская тема" недоговаривается, несмотря на пафосность выступлений в защиту естественных рубежей России. Фронтирность рассуждений заставляет поразмыслить о контурах геополитики, которые проступают в работах А. Солженицына, И. Шафаревича, С. Семенова националистически ориентированных интеллектуалов, которые за неимением профессиональных идеологов выполняют роль идейных "гуру" националистов. Суждения по вопросам российской политики, а кавказская тема, безусловно, принадлежит к таковым, манифестируют позиции идеологического феномена, представители которого эмпатичны андерсоновской "воображаемой общности".
  Национализм в России до сих пор не реализовался как массовое политическое движение. Хотя Б. Андерсон и ссылался на российский официальный национализм [1], идеология имперского сознания не содержали намека на "русскость", признание русских титульной нацией или метрополийности русской культуры. "Руссификация" была, и это не оспаривается Б. Андерсоном, удачным инструментом для примирения, а если более точно, "усмирения" национального возрождения субстратного народа российской империи.
  Русский национализм так и не проявил мобилизующего влияния, не вдохновил русских на строительство национального государства, что можно отнести к польскому, грузинскому, литовскому и другим более удачливым обладателям националистической карты. Националистические лозунги умело подхватывались и разогревались людьми, выступающими под иными идейными знаменами. Мы оставим версии "о непривитости" национализма русскому национальному сознанию, так как аргумент "за" и "против" требуют "третьего" подхода, лишенного "демонов" и обид за разъединенный народ.
  Периферийность русского национализма, на мой взгляд вроде бы лежащая на поверхности, имеет свои имманситные причины, что илипицитно проступает в геополитическом аспекте.
  И.А. Ильин писал, что "мы утверждаем русский национализм, инстинктивный и духовный" [2]. Тень "византейства" гасит мысли о "пространственности": русский национализм живет временем реконструкции исторической преемственности православной цивилизации. Пространственную организацию он отдает на откуп государству. Ильин произносит слова "о географическом организме больших рек и удаленных морей" [2], но увлечен идеей духовного организма [2]. Геополитика воспринимается не самостоятельно, приложением к духовности и "почве".
  В русском национализме сильны образы "равнинности", "леса", "степи", протяженность (extencа) взывает к центру, государству, централизованной власти. Равнинность, бескрайность порождает легкое пренебрежение геополитикой: в принципе национализм не "работает" с картой, он подвержен обаянию мессиканизма, которому неуютно в политико-территориальной общности, "стране", он переступает через физическую символику.
  Континентальный массив интегрируется в массив "преодоления пространства", чтобы инверсировать прошлое, которое может представиться в "Новом Иерусалиме", центре православной цивилизации. Северный Кавказ выпадает из системы покорения "трудом и словом". Россия на протяжении 60-лет вела тяжелые кавказские войны. Встреча двух миров развивалась по конфронтационному сценарию, который в русском национализме подлежит забвению. С надеждой на согласие, как изящно отмечал Э. Ренан? Для национализма важно выявить изоморфизм политики и истории: если Северный Кавказ входит в состав России, мирно или не добровольно, мы воспринимаем "промежуточную территориальность", буферность, встречу православия и ислама, державности и пантюркизма.
  Геополитически Северный Кавказ "двойственен": он находится к югу от "коренной" России (как Вьетнам по отношению к Китаю) и включен в российское политическое пространство, но выпадает из "обратимого времени", не конгруэнтен равнинности, экстенциональности государства. Северный Кавказ мало подходит под определение "естественных рубежей", так как не воспроизводит стандартный геополитический образ [3]. Поразительна откровенность А. Солженицына: чтобы сберечь себя, Россия должна отступить с Северного Кавказа. Завоеванные в XIX веке рубежи кажутся ему сомнительным приобретением: Россия, как духовный организм, не в состоянии принять "ящик Пандоры", который грозит внутренними смутами, территориальными, религиозными и кровнородственными распрями стабильности государства, построенного на принципе единства родной земли. Территориальность, как космос, как общность, не действует в условиях "чересполосицы", обильной культурными и языковыми барьерами.
  Геополитическая конструкция русского национализма построена на "широтную" экспансию, дрейф по меридиану оборачивается трансформацией "открытости" русского народа в "осадничество", легитимацию превосходства победившего. Солженицын бескомпромиссен в выборе российского пограничья, южнорусских казачьих областей. Географическая карта используется для коррекции устоявшихся географических образов: непрерывная географическая линия соответствует русскому однородному населению. Предгорья и горы образуют иной политический ландшафт, пространство "вертикальных" суверенитетов.
  Исторически русским предуготовано движение на север и восток [4]. Народ выдержал суровый экзамен природы и обаял пассионарностью малые народы. На Северном Кавказе происходит историческая драма: "гоги и магоги" деформированного пространства сковывают жизненную энергию народа, который безропотно несет государственное бремя, но платит слишком высокую цену за "призрачную" перспективу меридианного дрейфа.
  Северный Кавказ "случаен" в последовательной поступи территориальных приобретений: так получилось по иронии истории, что в движении к Царьграду, единственной цели на Юге, путь через горы оказался обманчиво близким. Россия, континентальная держава, мыслит категориями "горизонтальности"; "вертикальна" только духовность народа. В русском национализме политизированность географического пространства относится к западному изобретению. Русский порядок диктует геополитике "лимитность" в морских рубежах: "горы" же противоречат схеме "от моря до моря" и Кавказу сопутствует отклонение от норм теллурократии, пользуясь языком классики геополитики.
  Геополитический конструкт национализма пленен идеей центра нации; Кавказ полуостровен, с Москвой соотносится по меридиану, не попадая в круг равноудаленности, что географически предписано и навязано предупреждение поли-землей. В конструкте хрупко равновесие между небом и землей, духовностью и геополитикой. И. Шафаревич повторяет евангельское предупреждение о том, что "земной мир, испорченный грехопадением твари, уже не может стать совершенным [5]. Россия не может возвыситься духовно, совершая обет жертвенности ради "чистых" геополитических целей. Геополитика картографична, но последний аргумент за выбором народа, география изменяется в "пространственном спектакле", народ - в процессе осознания своей исторической судьбы.
  Бинарные оппозиции "пространственность-временность", "меридианность-широтность", "вертикальность-горизонтальность" иерархизированы в космографии национализма. Русский космос в основе имеет поле, на котором привольно дышится возделывателю почвы, пахарю.
  Почва сцепляет "тлен" и "вечность", символизируя искупление первородного греха. Камень Кавказа выступает естественным препятствием пахарю, это - другой мир, параллельный и не являющийся продолжением русского космоса.
  Теории Ф., Ратцеля, К. Хаусхофера., К Шмитта внешне импонируют "континентальностью", апофеозом теллурократии и в чем с ними расходится русский национализм - так в предопределенности "пространственного поведения" и исторической судьбой. Имманентность географического пространства означает, что физическая среда творит историю, с чем не согласны сторонники непрерывности истории освоения пространства по проекту нации. Проективность геополитики раскрывается в движении к завершенности, гармонии континентальности с "общим духом народа". Континентальность чужда национализму. Равнинность наводит на создание подвижных "рубежей", с определенным запасом территориальной прочности. Северный Кавказ вписывается в контекст " континентального приращения", в конструкте равнинности он создает зону напряжения, возможного разлома "космоса".
  "Промежуточность" оставляет открытым вопрос о государственной идентичности региона. Кавказские националисты видят в геополитической аморфности, и в этом благодарны своим единомышленникам оппонентам, признание правомерности курса на национальный суверенитет.
  Игра с географической картой, манизм, одержима страстью по наведению порядка с естественными границами: русские устанавливали культурные и языковые границы дольше политических: на Северном Кавказе утвердилось обратное правило "политических рубежей", культурно-языковое разнообразие не преодолено, что вызывает тоскливое беспокойство по поводу мятежного потенциала региона.
  Русский национализм примирился с вхождением в состав России народов, обремененным событием соседства, на условиях провинциализации, ограниченной автономии. Уход русских с Северного Кавказа был не замечен в 90-е годы патриотической прессой, о чем пишет И. Шафаревич, по принципиальным соображениям: проект русского пространства пренебрегал горами , в фатальном восприятии вынужденного исхода упустили, экспансию на равнину, которая осуществлялась под видом переселения горцев из неперспективных сел уже в пятидесятые годы XX века.
  Зачарованность образом равнин значительно сужает геополитическую мысль национализма: угрюмая топография Кавказа отталкивает "пещерностью" непрозрачностью духа. В националистическом сообществе одобряются снисходительные суждения и не анализируются факторы политической взаимозависимости. Поток благодумия, анализ покрыт толстым слоем предрассудков и квазиисторических объяснений. Чечня, которая могла быть форпостом русской цивилизации (многочисленное, компактно проживающее русское население, развитые транспортные коммуникации, образцовое равнинное пространство), "defacto" стало большим степным аулом и только русские названия бывших казачьих станиц, напоминают о безвозвратно ушедшем прошлом. Оказывается, горские народы вполне могут воссоздать нативный культурно-экологический ландшафт на равнине, обращаясь к горам, как к "родине предков" или к территории - истоку. Самым интересным моментом дискуссии в российском обществе можно назвать меморандум разделения Чечни (Д. Рогозин), что соответствую геополитической логике национализма: российская равнина и Ичкерия, которая часть Чечни, независимость которой определяется ее обузой для национальных интересов России. Если быть последовательными, разделение Северного Кавказа на российскую и сепаратистскую зоны уподобляется операции с неясным исходом. Соблазнительно, желание использовать топор там, где требуется скальпель.
  Широта на Кавказе искривляется неровной конфигурацией национально-территориальных образований: меридианные продолжения за пределы малого Кавказского хребта (Северная Осетия - Южная Осетия, Кабардино-Балкария - Абхазия) различают дистинктность пространства. Формальная топография карты ориентирована на горизонтальное восприятия того, что в геополитике русского национализма иерархизировано. Северный Кавказ ступенчат по отношению к центру; области, входящие в русский круг не определены, особыми цветами, они легко узнаваемы по образу однородности, непрерывности, доместичности.
  Лабиринт Кавказа, в котором спрятан минотавр сепаратизма, не предусматривается, как в известном мифическом сценарии, волнует национализм возможным "закланием" русских юношей. Тесей национализма не рискует отправиться в путешествие с многими неизвестными: Северный Кавказ - геополитический риск для России.
  Есть ли клубок ариадны, который поможет вернуть Северному Кавказу стабильность без вооруженного насилия, без вмешательства армии? На этот вопрос, похоже, трудно ожидать рецептов "стабильности" от националистов. Принципиально важно, что русские националисты не могут допустить национального унижения, их кавказские визави руководствуются мотивами "краха империи". Совпадают позиции в том, что мир на Северном Кавказе возможен только при разводе российского государства и национальных суверенов.
  Лабиринт возведен в результате отстранения государства от проблем Северного Кавказа, но почему-то русские националисты именуют его естественной пещерой. Подобно персонажам диалогов Платона, они в отраженном свете видят тени, принимаемые за действительность явления, порожденные неопределенностью и метаниями российской политики. Конфликты на Северном Кавказе происходили aposteriori: исход осетин из Грузии и "абхазский вопрос" - катализировали пересмотр границ и взаимное отчуждение. Пространственные амбиции, территориальные претензии вызваны смещением "вертикальных" пластов народного сознания, приятием, как очевидности, изменения порядка, в котором центр и регион, Москва и Северный Кавказ стремятся к удалению друг от друга.
  Московский космополитизм непонятен национализму, живущему исторической последовательностью движения на Восток, ибо в сумерках Запада Россия потеряет историческое самоощущение [5]. Восточный курс России представляется самоопределением нации в ее растекании по бескрайним просторам континента. К Северному Кавказу применимо понятие неоднородности (В.В. Ильин), так как воспроизводятся отношения "сила-противодействие"; для остальных субъектов Российской Федерации центр легитимен по правилам политической топографии. "Аргумент" от истории, добровольность вхождения или "ничейность" территории срабатывает безупречно. Северный Кавказ, напротив, отягощен наследием прошлого, инерцией противоборства, в котором территориальные претензии производятся от "вектора силы". Осетино-ингушский конфликт актуализирован осознанием бессилия, точнее, исчезновением из политической сферы Советского государства, установившего административные границы между Чечено-Ингушетией и Северной Осетией. Республики изменили свои политические топонимы и обращаются к "древнему" прошлому, чтобы отыскать в нем основания для причисления "спорных" территорий. Геополитический аргумент, фикция "пространства", корректируется с национально-государственным проектом. Россия не воспринимается в положении центра, ее интенции ограничиваются поссибилизмом, теми возможностями, которые предоставлены конфликтующими сторонами. Русский национализм же исполнен стремлением "развязать" северо-кавказский "гордиев узел" воспроизведением исходного геополитического состояния. "Русский круг" не может соприкасаться с геополитическими границами исламской цивилизации непосредственно: зона геополитической транзиции на Северном Кавказе симметрична вектору силы.
  Ослабление давления государства взрывает геополитическую ситуацию. Россия прошла экспансивную форму развития: солженицынская идея о "собирании сил" принимается в основном национализмом, спор ведется вокруг деталей, уточняющих рубежи.
  Российской власти высказывается упрек в забвении "восточного" направления, так как в национализме зреет мысль, что внешние силы достраивают северокавказский лабиринт, чтобы обречь Россию на векторное перемещение с Востока. Географическая карта России воссоздает "условное" пространство, так как не конгруэнтна истории, характеру русского народа. Пространственная парадигма российской политики изменялась под влиянием геополитической ситуации; временные параметры всегда связывались с проекцией в будущее, осуществлением православной цивилизации (А.С. Панарин). Время не тождественно серийности, как настаивает Б. Андерсон, меридианное мышление совпадает с календарным временем. Буферность Северного Кавказа происходит из его приобретения по принципу "событийности", вынужденности подчиниться европейскому хронотипу. Россия вышла на южные рубежи, руководствуясь политикой безопасности, что делает Северный Кавказ "проблемным" звеном, соседствующим с "русским кругом".
  Рассуждения националистов приобретают характер пророчества, когда в российском обществе получает распространение мысль о духе нестабильности, что с апломбом преподносится Зб. Бжезинским в книге "Великая шахматная доска". Общество начинает воспринимать процессы происходящие на Северном Кавказе, через призму конфликтности, выстраивается стройная система аргументов, обосновывающих естественность кавказского лабиринта. Не важно, используется ли принцип теории "столкновения цивилизаций" С. Хантингтона или оригинальная идея "горской цивилизации". Геополитическая "конструкция" националистов является заложницей проекта русского космоса, подчинения "геопространственного" образа в политике принципу "совмещения времени". Русские на Северном Кавказе оказываются статистами великой исторической драмы, борьбы "пространственного" императива и временной непрерывности, хронотипа растекающегося времени.
  Российская геополитика стремится к рационализации пространства, выведению геополитических образов на уровень "современности", то есть идентичности, современности россиян, живущих в различных часовых поясах и неоднородных, "островных", пространственных структурах. В национализме время повелевает пространством: широтное мышление, равномерность по зонам "географической неоднородности" создает иллюзию моноцентрического управления. Националисты далеки от признания сакрального характера российской власти: ее политическая суверенность обосновывается историческим чувством, пульсацией политической активности в соответствии с прошлым в настоящем, циклом "заботы о себе". Цель русского народа выжить [6]. На Северном Кавказе позиция государства состоит в убеждении народов сплотиться вокруг русского народа: Турция или Иран добиваются лишь преимуществ в будущих политических сценариях. Оборонительный подход русского национализма, при кажущейся оптимистичности отбрасывает геополитику на обочину политической деятельности. Если пространственная парадигма предусматривается для пассионарных наций, естественные рубежи могут снижаться, так как сохраняется "исторический центр" нации.
  Националисты бьют тревогу по поводу эрозии русской идентичности в самом русском круге: рецепт "алтайской степи" без степняков означает "закрытые двери" для мигрантов с Северного Кавказа в исконные русские области. Серьезная, имеющая важный государственный статус проблема вызвана как раз слабой национальной политикой: чем больше в обществе доминирует образ "конфликтного региона" и "кавказский синдром", тем выше ставки тех, кто обращается в "поиски счастья", так называемых коммерческих мигрантов.
  Предложения националистов противоречат их же поставленной задаче по сохранению целостности России: если применять к российским гражданам, уроженцам Северного Кавказа, процедуры ограниченного права, Северный Кавказ признается "зоной с особым правовым статусом" сродни "зоне безопасности" на Ближнем Востоке.
  Геополитика демонстрирует стремление государства быть активным участником мировой политики: во внешнеполитической концепции нейтральных государств политические категории подвергнуты забвению. Швеция в переходе к формуле международного нейтралитета отказалась от наследия Карла XII, то есть активной роли на подмостках европейского политического театра. Геополитика, ориентированная на выживание нации, предопределена к поражению, так как вовлекает государство в квадратуру круга, бесконечно изматывающие поиски "достаточно оборонительных рубежей". Северный Кавказ как бы лишается перспектив на политическую стабильность: образ "примыкающей" к русскому кругу провинции дистанцирует от Москвы и стимулирует интеграцию на юг с разделенными сообществами Грузии и Азербайджана.
  Геополитическое пространство Северного Кавказа диффузно, подвержено политическим сдвигам, регулирующим потрясения в российской и международной политике. Сектор перемещения с запада на восток региона обнаруживает позиционную конфронтацию меридианного и широтного мышления. "Чечня" была во многом сконструирована "нефтяным бизнесом", который сыграл на реальных опасениях получить прерывность в замыкающей широтности российского государства. Геовектор политики приобрел неустойчивость.
  "Первичная композиция", приближенность к центру переструктурировалась в привилегированные системы отчета - в российской политике "температура" Северного Кавказа измеряется по ситуации в Чечне. Неожиданно, стабильные субъекты Федерации ощутили понижение геополитического статуса: протекающие политические процессы не когерентны притяжению государственных ресурсов к точкам нестабильности.
  А. Дугин диагностирует: "Противостояние государственников-националистов либералам-регионалистам представляет собой константу бурных полемик относительно основных геополитических проектов". [7]
  Националисты исключают рационализм из геополитики: децентрализация размыкает "русский округ", мультиплицирует центр притяжения, что для России, пространства "островов-общин", в перспективе означает обособление, анизоморфность, усиление конкуренции геовекторов. Не приемлется политика эпохи постмодерна, сериальность компромиссов центра с регионами.
  Принцип государства-нации обязывает поступать по отношению к Северному Кавказу, как к "полу-России", конгломерантность приветствуется на уровне стагнации этноконфликтных ситуаций, недопущения их перерастания в парад суверенизации, центробежных, вертикальных девиаций.
  Картография используется национализмом для обоснования движения Российского (Московского) государства на восток; движение к Черному и Каспийскому морям изображается скольжением по вертикали: геополитика "прогибается" на Северном Кавказе, входит в период блуждания по пещере минотавра, что не сравнимо с хорошо проторенной дорогой на Восток.
  Вертикальность русского космоса, по мнению националистов содержит в основании широту, лесостепную цивилизацию. Кавказ может служить местом ссылки, испытания, романтизируется в воображении, полагающим, что край земли инаков, необычен для русского человека. Но от этого он не становится ближе, понятнее. Освоение Северного Кавказа является походом за неизвестным, сулящим одинаково и славу и поражение.
  Однако геополитическая константа Северного Кавказа определяется в российской политике коммуникационными ресурсами, близостью к Ближнему Востоку, влиянием на процессы в Черноморском бассейне. Всякая иная трактовка, в том числе и националистическая, заостряет мысль на полезности безопасности "приобретения XIX века". Забывается, что Северный Кавказ - российский регион, подчиняющийся геополитическому вектору "множественности". Российская внешняя политика может избежать "блокового" соблазна, пустой траты сил на конструирование геополитических осей точечным воздействием на перспективных направлениях. Северный Кавказ вписывается в схему регионального сотрудничества. Лабиринт Кавказа содержит шокирующую националистов азимутность: Россия не уходит ни из Европы, ни из Азии, так что Северный Кавказ, исходя из концепции факта, интегрирован в российскую духовную и политическую общность. Периферийность русского национализма вызвана тем, что он, вместо освещения пещер и изгнания чудовищ, всякий раз призывает остерегаться лабиринтов, искать инвариантного решения сложных проблем.
  Литература.
  1. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. - М.,2001, с. 109.
  2. Ильин И.А. О грядущей России. - М., 1993, с. 163-164.
  3. Замятин Д.Н. Геополитика: Основные закономерности и истоки развития в ХХ веке //Политическая наука, 2001, № 2, с. 232.
  4. Семенов С.П. Россия: Русский порядок и Русская история. - С.-Пб., 1995, с. 6.
  5. Шубарт В. Европа и душа Востока. - М., 2000, с. 275.
  6. Шафаревич И.Р. Русский народ на переломе тысячелетий. - М., 2000, с.265.
  7. Дугин А. Основы геополитики. - М., 1999, с. 410-411.
 
 
 Уланов В.П.
 "Делать жизнь с кого?...": северокавказский вариант фундаментальных геополитических концепций
  По определению А.Дугина, "геополитика говорит о "человеке пространственном", предопределенном пространством, сформированном и обусловленном его специфическим качеством - рельефом, ландшафтом" [1]. Понимаемая таким образом геополитика имеет свой антитезис - утопию, в буквальном смысле этого термина. Мышлению пространством в таком случае противостоит мышление "местом, которого нет", пространством, которое не существует, но подразумевается. В чем особенность утопического мышления вообще и его геополитического варианта, в частности?
  Еще К.Манхейм предложил считать утопичной ту ориентацию по отношению к действительности, которая "частично или полностью взрывает существующий в данный момент порядок вещей" [2]. Иными словами, утопическое мышление - это стиль "поднимающихся" слоев; не приемля сложившуюся в обществе ситуацию, они последовательно и скрупулезно выискивают в ходе социальной жизни сбои и аритмику, пытаясь найти как можно больше свидетельств приближающейся гибели ненавистного порядка. Утопическое мышление в геополитике - геополитический утопизм - это бунт спекулятивной мысли против географического детерминизма, попытка словами горы двигать, последовательное отрицание истории как функции пространства.
  Понятно, что такой полет мысли имеет свои причины, свой маршрут, свою цель и свои пределы. Маршрут утопической (в буквальном смысле слова) мысли пролегает по ареалам различных цивилизаций с целью обнаружения "комплиментарных" форм геополитической идентичности (экономических, идеологических, политических и т.д.) и их последующей пересадки на "свою" почву. Причины такого полета - в ослаблении "центральной зоны" и, как следствие, символико-информационных границ того цивилизационного ареала, откуда исходит утопия. Отсюда следует, что единственно прочные барьеры геополитической спекулятивной мысли ставит лишь тот самый рельеф, от которого утопия пытается отрешиться. В результате попыток согласовать несогласуемое возникает явление полифонии утопизмов, когда утопическая мысль одновременно шествует сразу в нескольких направлениях - на все стороны света - чтобы в конце концов обнаружить, что она так и осталась на месте. Проиллюстрируем эти положения на примере позднесоветской и постсоветской обществоведческой мысли массового спроса, игравшей с конца 80-х годов с различными геополитическими сюжетами, хотя и, в большинстве случаев, не осознавая того, что при этом она "мыслит пространством".
  Процесс разрушения Советского Союза шел параллельно и в тесной связи с интенсивным поиском новой цивилизационной идентичности всеми народами СССР. Не был исключением в этом ряду и Северный Кавказ. Северокавказские мыслители в первой половине 90-х годов выдвинули множество социально-политических и социокультурных проектов, имевших ту и (или) иную геополитическую подоплеку.
  Как и во всем СССР, суверенизационные процессы на Юге России начинались под идеологическое сопровождение, взятые из атлантисткой модели цивилизацонного развития. В этом можно убедиться, обратившись к ряду работ, принадлежащих мыслителям и политикам разных национальностей. Независимо от своей этнической принадлежности и рода занятий, они открыто манифестируют набор либеральных ценностей, уже полтора десятка лет отождествляемый в нашем обществе с аксиологическим багажом некой "мировой цивилизации". Естественно, что главное место в этом багаже занимают "права человека", законность, демократия. Вот что говорят о них наши авторы.
  М.Б.Беджанов, адыгейский историк и общественный деятель, считает, что принцип верховенства прав любого человека над национальной принадлежностью должен лежать в основе суверенизационных процессов в регионе: "Приоритет прав человека определяется тем, что эти права - общечеловеческая ценность" [3]. Карачаевский политик К.Чомаев советует федеральному центру побыстрее восстановить автономию Карачая, уничтоженную Сталиным: "Общество должно повиниться и восстановить все его (карачаевского народа - В.У.) права, если мы современное общество, прогрессивное, демократическое государство"; "в защиту реабилитации карачаевского народа должны стать все демократические силы Карачаево-Черкесии и это будет означать защиту демократии, борьбу с остатками и последствиями тоталитарного строя, с теми, кто цепляется за власть и тянет нас назад, не давая стране вырваться к просторам мировой цивилизации" [4]. Кабардинский исследователь К.Х.Унежев конструирует для обозначения социальной организации адыгов понятие гражданской общины, приписывая тем самым обществу традиционному добродетели общества гражданского [5]: это гражданское общество, но...без государства.
  Движение чеченских либералов "Даймохк" в августе 1992 года обратилось к чеченскому народу и всем гражданам Чечни со следующей программой: "Органы власти чеченского государства должны быть реорганизованы на основе подлинных демократических выборов...и ориентироваться на соблюдение основных прав и свобод личности, коллектива и нации" [6]. А Дж.Дудаев уже в 1994 году обратился к "России" со словами, под которыми подписался бы и сам лорд Джад: "Пусть Россия приведет себя к легитимности, к демократически-правовым институтам, сумеет уважать прежде всего внутри себя свои же законы - тогда с ней можно будет вести диалог о взаимоотношениях" [7].
  Такое манифестирование своей приверженности атлантисткой модели по целому ряду ее фундаментальных признаков означало кардинальное выламывание пространства Северного Кавказа из традиционного социокультурного контекста, как общероссийского, так и собственно северокавказского. И в том, и в другом контексте права человека - читай: индивида - имели обыкновение стушевываться перед правами на данного человека Церкви, Семьи (Рода), Общины, Государства. В результате острая потребность в новой - атлантисткой - цивилизационной идентичности обосновывалась в ходе критики национальной политики России в сравнении с культуртрегерской колонизационной политикой атлантизма.
  Вот как оценивает национальную политику России осетинский исследователь В.Дзидзоев: "Многим колонизаторам Европы, Азии и Африки даже не снились такие коварные бесчеловечные законы", какие применялись царской администрацией на Кавказе по отношению к коренному населению: "Самые элементарные права, которыми обладали даже индейцы Америки, грубо и цинично попирались в отношении туземцев Северного Кавказа" [8]. Отвечая на собственный вопрос, справедливо ли называть Российскую империю "тюрьмой народов", чеченские исследователи Межидов и Алироев приходят к выводу, что "если сравнивать ее с другими (так в тексте - В.У.) западно-европейскими странами XIX века.., то названную оценку отрицать трудно" [9]. Касаясь отношения России к проблеме репрессированных народов, К.Чомаев называет его несовременным и не цивилизованным: "Такого отношения, насколько мне известно, нет не только ни в одной европейской, но и ни в одной африканской или азиатской стране" [10].
  Хотя подобные утверждения слишком противоречат ряду положений, считающихся общепринятыми, мы не будем останавливаться на их опровержении: в конце концов, это их авторы должны доказать факты вывоза с Северного Кавказа многих тысяч здоровых мужчин и женщин для работы на полях (плантациях) русских помещиков (число негров, захваченных и обращенных в рабство в Африке для нужд американских плантаторов "оценивают в сто миллионов, из которых берегов Америки достигли около 9 миллионов": [11]); наличие в русской армии денежных вознаграждений за скальпы убитых кавказцев; указать, где находились резервации северокавказских племен. Нас интересует сама постановка проблемы нахождения Северного Кавказа в социокультурном и социополитическом пространстве России, которая оборачивается полной исторической реабилитацией колониальной политики Запада. Так трактовать общеизвестные факты, не приводя никаких доводов в их опровержение, можно лишь при условии отождествления себя - хотя бы подсознательного - с талассократией посредством безоговорочного принятия атлантисткого видения миропорядка.
  Возникает закономерный вопрос: какую функцию выполняло в первой половине 90-х годов это настойчивое - комплиментарное - обращение северокавказских интеллектуалов к базовым ценностям атлантизма? С одной стороны, в период внезапного геополитического поражения России это была попытка как можно ярче обозначить свой фактический разрыв с ней, с ее социокультурной традицией. Но словесная игра в либерализм отвечала и более насущным потребностям суверенизующихся этносов.
  Известно, что достижение гомогенности общества является стратегической целью либерализма. Общество, состоящее из усредненных индивидов, лишенных этнокультурной специфики, религиозного измерения, вообще трансцендентных порывов как таковых, но зато наделенных одинаковыми правами, является модулем провозглашаемого мондиалистами "сущностного "гуманистического" единства человечества" (А.Дугин). Но ведь именно курс на построение однородных обществ - под лозунгом "От многонациональной республики - к этнополитии!" - является важной, хотя и не всегда проговариваемой, составляющей всех суверенизационных процессов на постсоветском пространстве.
  Предсказуемость спонтанных реакций социума как функция его однородности является крайне желаемой характеристикой как в рамках либеральной демократии, так и в рамках демократии этнической. Однако там, где либерализм обходится "без рук", довольствуясь методиками манипуляции сознанием, этнодемократы посткоммунистической России предпочитают по-имперски "власть употребить", оставаясь, конечно же, при этом в правовом поле и в рамках демократии.
  Так, например, отвергающий всякие привилегии по национальному признаку М.Б.Беджанов безоговорочно поддерживал принцип паритета при формировании адыгейского парламента, при котором 21,7% коренного населения получали право выбрать столько же депутатов, сколько и остальное нетитульное население [12]. К.Чомаев, в свою очередь, считает несправедливым при формировании квоты представительства в КЧР учитывать интересы нетитульных "субнациональных" групп: "Совершенно неверно и несправедливо в принципе, что карачаевцы, идя на объединенную государственность, обязаны делиться не с одним, а с 3, 4, и получить не 50-ти, а 20-процентную квоту своего представительства. Зачем ему (карачаевскому народу - В.У) такая государственность?" [13].
  Данная ревизия демократической традиции имеет свои причины: утопию корректирует "рельеф". Специфика северокавказской социокультурной общности, во многом обусловленная рельефом местности (в горных условиях трудно создать централизованную государственность), выражается в сохранении мощной общинной идентичности в том или ином виде; приоритетная актуальность этнических и субэтнических характеристик для автохтонного населения Северного Кавказа, тем более в 90-е годы, сомнению не подлежит. В результате политическая философия либерализма в работах ряда северокавказских интеллектуалов преобразилась: принцип "один индивид=один голос" превратился в принцип "один (титульный) этнос=один (единственный) индивид, имеющий право голоса". Другими словами, принцип либерализма: каждый индивид расталкивает локтями своих соперников в борьбе за условия жизни, и пусть победит сильнейший - попытались перенести в сферу межэтнических отношений. Наиболее доходчиво, недвусмысленно, с поистине профессиональным блеском эту комбинацию описал А.Дудаев, чеченский юрист.
  В своей работе "Философия чеченского суверенитета" он предложил реализовывать права этноса и права личности, гражданина на разных этапах суверенизации. На начальном этапе - этапе конституционного оформления государственного суверенитета - на первый план выходят интересы самоопределяющегося этноса (нации, народа - можно назвать как угодно, но речь в данном контексте ведется именно об этнической общности: разделенное во времени самоопределение гражданской нации с реализацией прав "человека и гражданина" трудно себе представить). От имени самоопределяющейся нации и оформляется государственный суверенитет; она возникает как суверенный субъект, имеющий конституционно выраженное право на самостоятельное историческое лицо - национальное суверенное государство, республику. Зато при решении проблемы реализации суверенитета, в процессе практического его осуществления, акцент смещается на конкретного человека - гражданина [14].
  Но известно, что в полиэтничных государствах, доминирование права определенной - как правило, титульной - нации (народа) над правом гражданина есть не что иное, как доминирование граждан одной национальности (этнической принадлежности) над правами граждан другой национальности, в силу чего последние, по сути, перестают быть гражданами. Превалирование прав этнонации над правами гражданина есть этническая чистка в государственном масштабе. Такая чистка снимает противоречия между правом этнонации и правами граждан, сводя всю их совокупность к определенной этнонациональной общности. Двойственное отношение к гражданским правам, порождаемое нежеланием предоставлять инородцам (этносам-изгоям) те же права, что и титульному этносу, сразу же исчезает, как только коренному населению становится не с кем этими правами делиться. Что и требовалось доказать.
  Однако даже в таком модернизированном виде либерализм на Северном Кавказе "не прошел". Во-первых, "благодаря" рельефу в ряде случаев не удалось добиться единства этноса как индивида в политической жизни северокавказских государств. В социокультурном внутриэтническом плане влияние рельефа выразилось в том, что, как это отмечают многие исследователи, даже в пределах одной этнической общности имеет место нарастание жесткости аскриптивных характеристик по вектору "равнина --> горы", часто совпадающему с вектором "город --> деревня". В результате, например, в Чечне эволюционные планы либеральной равнинной интеллигенции были сметены в 1991-1993 годах нашествием радикального горского "электората".
  Во-вторых, попытка установить либеральную гомогенность социума посредством дискриминационной этнической политики значительно сдерживалась этнической чересполосицей Кавказа, когда в пределах одной республики проживает несколько этносов, причем каждый (понятно, кроме русского) "держит" свою исконную территорию. Иначе говоря, территориальная привязка этносов обернулась этнической привязкой территории, о которую, как о волнорез традиционного права, разбиваются "гомогенизирующие" усилия титульного этноса, апеллирующего в процессе построения своей этнополитии к мировому опыту, международному законодательству и необходимости строить цивилизованные отношения.
  Сразу отметим, что атлантистская составляющая в социокультурных проектах северокавказских интеллектуалов была далеко не единственная. Помимо прочего, присягнуть на верность одному атлантизму было нельзя еще и потому, что этому "планетарному сеньору" уже успела присягнуть постылая Москва. Учитывая местоположение Северного Кавказа, можно было опасаться, что победивший атлантизм, убедившись в верности российского вассала, займет в отношении подотчетных ему территорий традиционную позицию сюзеренов прошлого: "вассал моего вассала - не мой вассал". Поэтому, наблюдая двусмысленное отношение Запада к суверенизационным процессам в Российской Федерации, северокавказские интеллектуалы начали параллельно разрабатывать еще один геополитический социокультурный проект. Сказалось здравое понимание, что одного провозглашения примата прав человека для того, чтобы стать по стилю жизни "как будто" западным цивилизованным обществом, недостаточно. Не могли пройти бесследно и усилия советской пропаганды, десятки лет устами советских профессоров и академиков, а также западных мастеров культуры клеймившей Запад за его бездуховность, бессовестность и жестокость - за либерализм, одним словом.
  В результате у северокавказских политиков и интеллектуалов сложилось очень диалектичное отношение к Западу, стимулировавшее поиск ответа на вопрос: а нельзя ли органично сочетать уровень потребления Запада и в то же время возрождение исконных традиций, попранных за годы Советской власти? Вот как эта проблема освещается в работе Ю.Шанибова "Путь к единству". С одной стороны, он замечает: "Мы должны отказаться от порочного пути "догнать и перегнать" развитые страны, а также не попадаться под влияние современной очередной российской болезни решать свои проблемы с помощью иностранной инвестиции или подачек западных стран". С другой стороны, тремя страницами ранее он рассуждает о, как весьма желательном, пути экономики слаборазвитых стран к современной западной технологии [15]. Противоречие между желанием технологически приобщиться к бездуховной западной цивилизации и одновременно сохранить, говоря словами Дж.Дудаева, многовековые традиции нравственности, гуманности, человеколюбия, такта, интеллекта, свойственные кавказским народам [16], разрешается при обращении к опыту модернизации стран Востока. Вот как эту мысль в июне 1994 года сурово и поэтично выразил соратник Дж.Дудаева З.Яндарбиев: в основе нашей идеологии - мусульманская религия. Наша демократия не позаимствована у Запада. Мы установим такую демократию, которая нам нужна [17].
  Реализуя данную общекавказскую геополитическую интенцию, Ю.Шанибов едет в Турцию, дабы изучить опыт ее экономического чуда, а также опыт по использованию системы организации малого и среднего бизнеса японской компанией Тойота [18]. М.Б.Беджанов предупреждает своих читателей: модернизация, отрицающая традиции, обречена на провал, - и в качестве примера модернизации, опирающейся на традицию, приводит послевоенную Японию [19]. А чеченские авторы Межидов и Алироев в качестве примера успешного развития стран, совмещающих традиции и высокий уровень развития современной цивилизации, приводят Японию, ОАЭ, Кувейт, Саудовскую Аравию и Южную Корею [20].
  Как видим, список цивилизационных ориентиров, параллельных западным, весьма показателен: все страны, как на подбор, в той или иной степени креатуры США (прежде всего, конечно, Турция и Саудовская Аравия). В то же время пароль "права человека" замещен на пароль "модернизация+традиция". При этом в поле зрения интеллектуалов не попадал вопрос: а не было ли еще какой-либо причины, обусловившей бурное экономическое развитие названных стран после Второй Мировой войны? Почему, имея в наличии такие замечательные традиции, вроде синтоизма или ваххабизма, они так поздно приступили к модернизации? Известно, например, что СССР для совершения такого же модернизационного рывка накануне той же войны практически превратил русскую деревню в своего рода внутреннюю колонию. А японцы или корейцы - по йене или по воне сбрасывались на первоначальное накопление и последующие upgrades своих экономик?
  Мышление северокавказских интеллектуалов, воспитанное на многочисленных в советский период всемирной истории примерах "революционных прыжков" из первобытнообщинного или феодального строя в социалистический, как-то легко абстрагировалось от материальной стороны "азиатских чудес". Между тем в этом случае умение мыслить пространством, а не идеологическими клише, было бы как нельзя кстати.
  С одной стороны, "традиции", на которых опиралось развитие ОАЭ, Саудовской Аравии и других стран Юго-Западной Азии, носят название нефть и газ. Между тем "рельефа", столь густо напитанного нефтяной "кровью модерна", как земля Ближнего Востока, нет на Северном Кавказе даже в Чечне, а нефтяные богатства каспийского шельфа - вовсе не повод для Запада способствовать возникновению "общества потребления" в северокавказских республиках. С другой стороны, "традиции", на которые опиралось развитие стран Юго-Восточной Азии, носят название благоприятные климатические (средняя температура января в Малайзии, где производится чуть ли не половина выпускаемых в мире микросхем - 28 градусов выше нуля), транспортные условия (страны эти лежат по берегам теплых океанов), а также традиционно низкий по сравнению со странами Запада жизненный уровень рабочих. Именно благодаря этим "традициям" на Юго-Восток Азии пошли инвестиции Запада, на которые и осуществилась "модернизация" [21]. При этом мы оставляем в стороне наличие традиционной "высокой" культуры в этих странах.
  Пространство, от которого пыталась оторваться геополитическая мысль северокавказских интеллектуалов, опять откорректировало планы гордого человеческого разума. Дело даже не в том, что из Индии - жемчужины британской короны - англичанам всегда было легче добраться до Гонконга и Сингапура, чем до Северного Кавказа, и поэтому Северный Кавказ покорила варварская Россия, а не просвещенные англичане. Дело и не в том, что английским, американским и прочим "талассократическим" кораблям - а морской транспорт наиболее выгодный способ коммуникации - всегда было вольготнее в Индийском океане, а не в Черном или тем паче бессточном Каспийском морях. В любом случае рельеф Кавказа, во многом обусловивший свободолюбие и независимость его народов, явился бы непреодолимым барьером для несения здесь цивилизованной Европой и ее североамериканской факторией "бремени белого человека". Северный Кавказ пытались покорить армии многих стран; учитывая афганский опыт Британии XIX века и синхронные ему неудачи английских эмиссаров с подчинением себе воюющих против царской армии горцев, можно предположить, что раскинуться вольготно на Северном Кавказе британскому льву была явно не судьба. А ведь нахождение под британским протекторатом в XIX-XX веках многих из вышеназванных азиатских государств явилось также очень важной "традицией", обусловившей их "модернизацию" в веке ХХ.
  Тем не менее, северокавказская мысль спроецировала два важных аспекта "азиатских чудес" - наличие в огромном количестве легко доступных полезных ископаемых (энергоносителей) и (или) приобщение населения к "высокой" западной культуре в имперские времена - непосредственно на северокавказский "рельеф". Вот, например, как описываются богатства недр Карачая в книге К.Чомаева: "Карачаево-Черкесия богата запасами угля, известняка, гипса, цементного сырья, асбеста, а также руд, содержащих золото, серебро, цинк, кобальт, молибден, вольфрам, серу, свинец. Продукция из этих материалов оценивается десятками миллиардов рублей...Карачаево-Черкесия богата и минеральными водами. Всего более 200 естественных источников и буровых скважин (налицо аналогия с нефтяными богатствами стран Ближнего Востока - В.У.) имеют суммарный дебит около 9 млн. литров (примерно 56603,77 амер. баррелей - В.У.) в сутки. Даже если оценить один литр минеральной воды нашей республики всего в 18 коп., то есть в 10 раз дешевле кисловодского бутылочного нарзана, то годовой дебит 200 естественных источников может быть оценен суммой почти в 600 млн. рублей. Сокровища Карачаево-Черкесии бесценны" [22].
  С культурным наследием имперских времен было не так все просто. Если, например, кабардинский исследователь К.Х.Унежев признает высокую роль России в развитии "высокой" - профессиональной - культуры на Кавказе, то чеченские мыслители Межидов и Алироев, оценивая в 1991 году итоги деятельности Грозненского Нефтяного института, весьма оригинально подходят к образовательной политике Москвы в тогда еще ЧИР: "В республике ведь давно не секрет, что например на кафедрах химии, математики ГНИ некоторые из...кадров дерут со студентов-вайнахов за текущий экзамен непомерно высокие, бешеные цены. И это стало в порядке вещей. А почему? Да потому, видимо, что этот вуз считает себя республикой в республике. А если по большому счету, то он здесь и не нужен совершенно. Лучше на его базе создать более полезный для наших горных народов вуз, коллектив которого знал бы, что он находится в Чечено-Ингушетии" [23].
  Итак, авторы, в качестве примера модернизации, опирающейся на традиции, приводящие государства Ближнего Востока, заявляют, что Чечне, республике, имеющей нефтяные запасы, нефтяной вуз не нужен. Столь красиво представленную в книге цитированных авторов модель "азиатских чудес" снова корректирует рельеф Кавказа. Именно кавказские горы, по замечанию Л.Солдатовой в "Психологии межэтнической напряженности", оказались тем препятствием, которое не смог преодолеть советский менталитет, что обусловливало обратную зависимость между высотой нахождения населенного пункта над уровнем моря и степенью ассимилированности его жителей русской и советской культурами. Отсюда двойственное отношение большинства кавказских интеллектуалов к имперскому культурному наследию: да, оно имеет определенную ценность, но вообще-то мудрость высокой культуры есть безумие перед традицией.
  Вот как эта позиция выразилась в беседе, которую корреспондент газеты предпринимателей Чечено-Ингушетии "Возрождение" провел в 1992 году с представителями кабинета предпринимателей, судя по всему, чеченцами московской диаспоры. Их образование не называется; их главные требования - "Закон, дающий гарантии нашей предпринимательской деятельности". Они убеждены в своем превосходстве над представителями как индустриального Китая, так и постиндустриальных США: "Если мы сами развернемся как следует, то здесь не останется места ни китайским предпринимателям, ни американским". При этом для успешной конкурентной борьбы на мировом рынке не требуется создания ТНК, связок "наука - производство" и т.д.: "Возьмите Японию. 90% продукции на внешний и внутренний рынок поставляют средние и мелкие предприниматели. Хороший пример того, с чего надо начинать". Но вот в конце интервью сфера, в которой собирается развиваться более эффективный, чем постиндустриальный, чеченский бизнес (у постиндустриалов, как и у прочих "пришлых", "может не получиться дело в наших условиях. Ведь они привыкли работать в комфортабельных условиях. Мы же все время работаем, можно сказать, в экстремальных ситуациях. У себя дома мы - вне конкуренции"), называется: "Продайте <нефтепродукты не иностранцам, а> нам, нашему кабинету предпринимателей, по самым высоким ценам. А мы закупим по самым дешевым мировым ценам ту продукцию, которую нам закажет парламент, президент. Мы знаем, где, в каком регионе мира это сделать. Привезем, что надо". Корреспондент подводит интервьюируемых к "моменту истины": "Кого из своих коллег-предпринимателей вы назовете, о которых можно сказать, что они бизнесмены в самом лучшем понимании этого слова?" Далее следует характеристика идеального чеченского бизнесмена: "Любой человек, который имеет сегодня средства от 500 млн. и больше. Средства, заработанные в честном бизнесе. Он способен купить, привезти товар" [24].
  Итак, перед нами мнения людей, мыслящих реальным пространством. Они понимают, что на этом пространстве не годятся социокультурные характеристики атлантистской цивилизации, равно как и великих цивилизаций Азии. Кавказ - это особый "локус", возникший на пересечении ареалов грандиозных социокультурных систем и в то же время не принадлежащий ни к одному из этих ареалов, а, следовательно, подходить к нему надо с тех позиций, которые он сам властно диктует человеку. Вершиной в развитии данной геополитической тенденции интеллектуалами Северного Кавказа явилась концепция Кавказа как второй Евразии, принадлежащая К.Х.Унежеву, "развившему" тезис Давидовича.
  Сразу отметим, что географические, то есть естественные, основания для выделения Кавказа в качестве второй Евразии небесспорны: "Географически Кавказ расположен между Азией и Европой, другими словами, его можно считать второй Евразией" [25]. Как известно, граница между Европой и Азией проходит "по Уральскому хребту, р.Эмба, Каспийскому морю, р.Кума, Кумо-Манычской впадине, р.Маныч, р.Дон, Азовскому морю, Черному морю и т.д." [26]. "Что граница Европы и Азии проходит по "Меотийскому озеру", то есть Азову, знали еще древние греки. Значит, и Кубань, и Северный Кавказ, и Закавказье все-таки находятся в Азии" [Там же], а не на границе между ней и Европой. Данные географические сведения были приведены нами лишь для того, чтобы показать излишний характер "географической" аргументации в концепции, имеющей не естественно-географическую, а культурно-политическую - цивилизационную -подоплеку.
  Итак, К.Х.Унежев противопоставляет Россию и Кавказ как соответственно первую и вторую Евразии. В первой Евразии "нашелся единый народ в лице русского, который взял на себя инициативу сплочения...других народов и создание единого государства. Это ему удалось потому, что он значительно превосходил численно остальные народы в отдельности и гораздо дальше ушел в своей внешней экспансии". Отсюда следует, что "первая Евразия создавалась, главным образом, путем насилия, покорения народов одним, более могущественным народом", в результате чего в ней до сих пор "есть множество народов с самыми разными обычаями и традициями, даже с диаметрально противоположными подходами ко многим проблемам жизни".
  Во второй Евразии "не нашелся такой народ, который превосходил бы остальных своих соседей" в численном отношении и экспансионистских устремлениях, а кроме того ее "пространственные рамки" сильно отличались от размеров первой Евразии. Это обусловило тот факт, что "вторая" Евразия создавалась естественным путем, без агрессии"; в ней существуют "почти похожие традиции, обычаи, относительно одинаковая культура, одинаковые стандарты окружающего нас мира, поведения людей и т.д.". "Таким образом, кавказское евразийство - культурологическое, географическое, экономическое и историческое целое. У кавказцев относительно одинаковая мораль, ибо у всех у них много общего и в среде обитания, и в историческом прошлом" [27].
  Поиск К.Х.Унежевым оснований для дистанцирования Кавказа от России важен для нас потому, что он представляет собой демонстративный разрыв с доктриной евразийства как таковой. Евразийцы (в том числе упоминаемый кабардинским автором Н.С.Трубецкой) понимали и понимают под Евразией геополитическую Россию. Деление ее на некие первую и вторую Евразии (а поскольку пограничная зона между Европой и Азией включает в себя значительное пространство, можно насчитать еще несколько Евразий, например, Урал как третью Евразию и т.д.) на основе культурных различий между ними не могло прийти евразийцам в голову как раз потому, что функция России-Евразии заключается именно в объединении разнообразных и в то же время в основе своей близких (и потому комплиментарных по отношению друг к другу) культур и народов.
  Зато идею о социокультурной несовместимости России и Кавказа ("Кавказ - не Россия, не Запад и не Восток": [28]) мы находим у представителей российского демократического лагеря. В первом номере "Московских новостей" за 1992 год была напечатана статья (с показательным подзаголовком, акцентирующим необходимость разрыва преемственности русской государственной традиции: "Сможет ли нынешнее правительство избежать ошибок Российской империи?"), обосновывавшая необходимость как можно более скорого ухода России с Кавказа. Приведя экономические, политические, военные доводы в пользу своей точки зрения, автор заканчивает статью следующими - итоговыми, содержащими в себе квинтэссенцию всей работы - словами: "У разных народов - разные системы ценностей. Забывая об этом, мы рискуем причинить вред и им, и себе" [29].
  С чем связано это настойчивое стремление северокавказских интеллектуалов, с одной стороны, и российских демократов, с другой, провести как можно более глубокую границу между Россией и Кавказом? Очевидно, что здесь главную роль играют некоторые геополитические соображения. Российские демократы, намеревающиеся, согласно совету З.Бжезинского, "войти в Европу", выступают за скорейшее избавление от имперского наследия [30]. Уход из стратегически важного, благодатного по российским меркам региона и предоставление, таким образом, карт-бланша на его "освоение" Европе и Америке явно выглядит при этом как очередной взнос для вступления в "цивилизованное сообщество". Освобождение же от России в глазах северокавказских идеологов является условием вхождения в азиатский - то есть опять-таки проатлантистский - сектор "цивилизованного мира". Таким образом, налицо ревизия устоявшегося в российском державном социально- политическом дискурсе значения слова Евразия. Однако даже эта попытка дистанцирования от смыслов русского геополитического тезауруса не может рассматриваться в качестве реального "освобождения" северокавказского исследователя от притяжения центральной зоной русской культуры, ослабление которой на рубеже 80-90-х годов ХХ века и привело народы Кавказа в лице их политической и интеллектуальной элиты к настойчивым поискам новой цивилизационной идентичности.
  Во-первых, сама концепция Кавказа как второй Евразии является калькой с идей русского евразийства. Во-вторых, пафос этой концепции, в корне противоречащий евразийским идеям, явно перекликается с дискурсом российского либерализма. Иначе говоря, даже пытаясь освободиться от России, утвердить свою внероссийскую идентичность представитель второй Евразии вынужден пользоваться в качестве кода смыслами, заложенными в русском геополитическом мышлении. То, что при этом возникают противоречия, подобные все тому же открытию второй Евразии или попытка соблазнить суровое традиционное общество живописными видами общества гражданского, объясняется лишь нынешней глубинной противоречивостью самого русского социально-политического дискурса, в том числе его геополитического сектора, воспроизводящего на уровне различных внешне- и внутриполитических доктрин хаотичность современного российского социума.
  Литература
  1. Дугин А. Основы геополитики. М., 1999. С. 13.
  2. Манхейм К. Идеология и утопия//Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С.164.
  3. Беджанов М.Б. На пути национального возрождения. Майкоп. 1992. С.303, 16.
  4. Чомаев К. Наказанный народ. Черкесск. 1993. С.65, 224.
  5. Унежев К.Х. Феномен адыгской (черкесской) культуры. Нальчик. 1997. С.152.
  6. Импульс. 28.08.1992.
  7. Ичкерия. 24.03.1994.
  8. Дзидзоев В. Национальная политика: уроки опыта. Владикавказ. 1994. С.33,53.
  9. Межидов Д.Д., Алироев И.Ю. Чеченцы: обычаи, традиции, нравы. Грозный. 1992. С. 22.
  10. Чомаев К. Указ. соч. С.5.
  11. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. М., 2000. С.190.
  12. Беджанов М.Б. Указ. соч. С. 304-309.
  13. Чомаев К. Указ. соч. С.182.
  14. Дудаев А. Философия чеченского суверенитета. Грозный. 1992. С.54.
  15. Шанибов М.Ю. Победа единства. Сухум-Нальчик. 1994. С. 62, 59.
  16. Ичкерия. 24.03.1994.
  17. Ичкерия. 1994. 2 июня.
  18. Шанибов Ю. Указ. соч. С. 37.
  19. Беджанов М.Б. Указ. соч. С. 30.
  20. Межидов Д.Д., Алироев И.Ю. Указ. соч. С. 184.
  21. Паршев А.П. Почему Россия не Америка. М., 2000. С.70, 88,92,94,126-127.
  22. Чомаев К. Указ. соч. С.130.
  23. Межидов Д.Д., Алироев И.Ю. Указ. соч. С. 194-195.
  24. Возрождение. 1992. N6.
  25. Унежев К.Х. Указ. соч. С.11.
  26. Паршев А.П. Указ. соч. С.105.
  27. Унежев К.Х. Указ. соч. С.16-17.
  28. Там же. С.13.
  29. Айрапетов О. Кавказская война: прошлое России или ее будущее?//Московские новости. 1992. N1.
  30. Бжезинский З. Великая шахматная доска. М., 1999. С.143.
 
 
 Добаев И.П.
 Радикальные исламские организации в геополитической конкуренции
 
  Среди радикальных политических институтов исламского мира можно назвать как отдельные подразделения известных международных мусульманских структур (Организация исламская конференция, Лига исламского мира и др.), так и многочисленные неправительственные религиозно-политические организации экстремистского толка.
  Крупнейшим из политических исламских институтов является Организация Исламская конференция (ОИК), которая была основана в сентябре 1969 г. на конференции глав государств и правительств мусульманских стран в Рабате (Марокко). В настоящее время членами этой влиятельнейшей исламской организации являются около 50 государств. Однако тогда же начинается целая цепь взаимосвязанных между собой событий, которые привели к возникновению в рамках ОИК некоего интеллектуального ядра, состоящего из формальных и неформальных лидеров в мусульманских странах. Духовные руководители этого центра сумели, по мнению доктора исторических наук В.Кузнечевского, сформулировать задачу и цель организованного противостояния исламски ориентированных сил первоначально западной цивилизации [1].
  Влиятельной также является Лига исламского мира - ЛИМ (в русскоязычных публикациях иногда именуется как Всемирная исламская лига, Рабита аль-алям аль-ислами), которая была создана Королевством Саудовская Аравия (КСА) в 1962 г. в качестве одного из инструментов для проведения своей внешней политики. Лига исламского мира, как и другие исламские организации, действующие под эгидой Саудовской Аравии, призвана решить проблему реального доминирования этого государства в мире ислама. Поэтому главными целями ЛИМ является поддержка исламских легальных и нелегальных неправительственных религиозно-политических организаций в различных странах мира с тем, чтобы обеспечить расширение влияния Саудовской Аравии в исламском мире и на международной арене. Именно Лига исламского мира стоит за распространением по миру идеологии и практики ваххабизма - формы ислама, выступающей в качестве государственной идеологии в Саудовской Аравии. Однако зачастую саудовская помощь различным экстремистским неправительственным организациям и учреждениям осуществляется ЛИМ не напрямую, а через свои дочерние организации.
  Например, в 1978 г. в рамках ЛИМ была создана неправительственная гуманитарная организация "Международная организация исламской помощи" (МОИП, "Гейат Аль-Игаса Аль Исламийя Аль-Алямийя", сокращенно - "Аль-Игаса", или "Спасение"), штаб-квартира которой находится в Джидде (Саудовская Аравия). По некоторым данным, львиная доля средств "Аль-Игаса" идет на поддержку радикальных исламских группировок во всем мире, в том числе в странах СНГ и республиках России.
  В частности, под патронажем МОИП действует базирующаяся в Саудовской Аравии "Организация помощи и поддержки мусульман Кавказа" ("Гейат Аль-Гаус валь-Мусаада ли Муслими Аль-Кауказ"), которую возглавляет Абдель Хамид Джафар Дагестани. В статье "Ваххабиты в Тобольске", опубликованной в газете "Совершенно секретно" со ссылкой на материалы российских спецслужб, утверждается, что Дагестани "выполняет деликатные поручения одной из саудовских спецслужб... тот профессионализм, с которым Дагестани уходил от наружного наблюдения, лишний раз свидетельствовал о его принадлежности к спецслужбам" [2]. Однако, несмотря на имевшиеся данные о связях "Аль Игаса" со спецслужбами Саудовской Аравии, а также о негласном финансировании ими "воинствующих ваххабитов" по всему миру, в ноябре 1992 г. Минюст России официально зарегистрировал московское отделение этой организации; только в 1994 г. в связи с проведением масштабной подрывной деятельности на территории России данная структура была лишена аккредитации, а Дагестани был выдворен из нашей страны.
  Одновременно Лигой создана обширная сеть своих филиалов во многих странах мира под названием "исламские культурные центры". Она также координирует деятельность многих исламских благотворительных фондов, например, "Аль-Харамейн", "Ибрахим Аль Ибрахим" и многих других, созданных в Саудовской Аравии при активнейшем участии этого государства и действующих во всем мире, в том числе и в России (на Северном Кавказе и в других российских регионах).
  Например, благотворительная образовательная организация "Аль-Харамейн" ("Две святыни"), основанная в 1991 г. в Саудовской Аравии, является ведущей благотворительной организацией этого государства, действующей непосредственно под патронажем королевской семьи и под эгидой министерства по делам ислама. Фонд располагает значительными финансовыми средствами за счет практически монопольного права на использование сумм, поступающих от обязательных благотворительных налогов "закят" и "садака", что позволяет ему содержать сеть исламских учебных заведений более чем в 70 странах мира, а также ряд зарубежных представительств. Свою деятельность в России фонд начал с 1993 г. с осуществления образовательных проектов в Дагестане, Татарстане и Чечне. Во время первой чеченской войны отделение фонда было открыто в Азербайджане. Официально было заявлено, что его целью является оказание гуманитарной помощи страдающему от войны населению Чечни и беженцам, оказавшимся в соседних республиках. После завершения боевых действий в Чечне в 1996 г. организация активно спонсировала исламские образовательные учреждения на Кавказе, в том числе путем направления в регион выпускников религиозных учебных заведений Саудовской Аравии, а также деятельность шариатских судов. В настоящее время фонд ведет активную пропагандистскую антироссийскую кампанию в поддержку исламского "джихада" в Чечне. В этих целях в сети Интернет организация регулярно распространяет так называемые "новости о джихаде в Чечне". Аналогичную деятельность осуществляют и другие фонды в рамках "Лиги исламского мира".
  В то же время, наибольшую угрозу мировому сообществу несет деятельность экстремистских неправительственных религиозно-политических организаций (НРПО). Среди этих организаций - "Братья-мусульмане" в разных арабских странах, "Хамас" на землях Палестинской автономии, "Хезболлах" в Ливане, Исламская партия возрождения в Таджикистане, "ваххабитские" исламские "джамааты" на Северном Кавказе и т.д.
  Деятельность экстремистских НРПО обусловливается многими факторами, что в существенной степени затрудняет их классификацию [3, С.13-67]. Нами предлагается типология НРПО по волнам их эволюции, которые четко маркируют организации разных поколений по этапам радикализации их идеологических доктрин и эскалации политической практики насилия, нацеленных на достижение исламистами власти в масштабах анклава, отдельной страны, а также на региональном или даже глобальном уровне. На основании представленного эволюционного подхода нами выделяются четыре поколения (волны, этапа) в развитии неправительственных религиозно-политических организаций, в результате чего выстраивается следующая их классификация:
  НРПО первого поколения: египетские "Братья-мусульмане" (БМ), образованная на их базе филиальная сеть в других мусульманских странах, а также организации, отпочковавшиеся от БМ, но придерживающиеся идейных установок "Братьев".
  Организации второго поколения, возникшие в ходе борьбы арабов с сионистской экспансией на Ближнем Востоке под влиянием идей "исламской революции" в Иране (например, палестинская "Джихад ислами", ливанская "Хезболлах").
  НРПО третьего поколения, развившиеся в ходе событий в Афганистане, начиная с апреля 1978 г. по настоящее время (наиболее ярким примером выступает религиозно-политическое движение "Талибан").
  Наконец, структуры последнего, четвертого поколения, представляющие собой международные радикальные исламские группировки, стремящиеся консолидировать, контролировать и управлять практически всеми экстремистскими НРПО "мусульманского мира" (к таким организациям можно отнести "Аль-Каида" и "Мировой фронт джихада", основанные мусульманским террористом номер один Усамой бен Ладеном).
 
  НРПО 1-го поколения. Когда мы говорим о современных "мусульманских фундаменталистах", то имеем в виду многочисленные исламские организации, апеллирующие к изначальным исламским ценностям и живущие надеждой на возвращение "золотого века ислама". Сегодня в исламском мире существуют сотни таких религиозных организаций различного толка, с разной степенью их политизации, от умеренных до ультра-радикальных, которые не только теоретически допускают насилие, но и прибегают к нему на практике, зачастую представляя его в качестве джихада [4].
  Если не вдаваться в детали, мировоззрение большинства из них в общих чертах совпадает с основными идеологическими установками первой из международных НРПО фундаменталистской направленности, наиболее авторитетной и разветвленной в исламском мире - ассоциации "Братья-мусульмане" (БМ) [5].
  Ассоциация БМ была создана в 1929 г. в провинциальном египетском городе Исмаилия. История становления "Братства", его идеологическое оформление и превращение в своеобразное политическое движение тесно связаны с именем основателя организации Хасана аль-Банны, который в начальной фазе своей деятельности придерживался умеренных позиций. Он определил деятельность "Братьев-мусульман" в качестве "призыва к традиции", "пути следования сунне" и одновременно "суфийской истине" - по своей сути, а по форме - как политическое движение, спортивную организацию, культурно-просветительский союз, экономическую кампанию и социальную идею [6, C.90-91]. Таким образом, на первом этапе своего существования идеологическая доктрина "Братьев" не базировалась исключительно на фундаменталистских положениях, хотя бы потому, что аккумулировала в себе и элементы суфизма.
  Как известно, эмблема ассоциации - Коран над скрещенными мечами. По замыслу ее создателей она расшифровывается как необходимость, прежде всего, осуществления пропаганды исламских ценностей, иначе говоря, реализации на практике "исламского призыва" [7. C.55]. Применение же силы для распространения ислама допустимо лишь тогда, когда другие средства убеждения оказываются бесполезными и когда существует уверенность, что это пойдет на пользу веры и единства уммы [8]. Хасан аль-Банна утверждал, что в упадке исламского мира повинен Запад, вторжение которого в исламское общество привело к падению нравов, забвению мусульманами предписаний Корана. В этой связи аль-Банна считал своим главным делом воспитание мусульман в духе салафитского ислама (суннитского фундаментализма), потому что, по его мнению, все или почти все мусульмане погрязли в грехе [7, C.56]. Основная посылка идеологии "Братьев" в тот период была заключена в тезисе: "Ислам - это догма и культ, это родина, нация, религиозная вера и государство, душа и тело, Коран и меч, религия абсолютного единобожия, всеохватного единства вселенной в Боге" [9, C.73]. И далее: "Аллах - наша цель, пророк - наш вождь, Коран - наша конституция, джихад - наш путь, смерть на пути, предначертанном Аллахом, - наше высшее желание"[10]. В уставе Ассоциации, в частности, сказано: "Я буду добиваться восстановления руководящей роли ислама в помыслах и морали... буду бороться с вольнодумством и атеизмом, которые угрожают ведущей роли ислама" [11 C.300].
  Таким образом, "Братья", как и другие салафиты, приукрашивали состояние первоначального ислама, идеализируя его "золотой век". По их мнению, для восстановления утраченного необходимо осуществить масштабную реисламизацию всего мусульманского сообщества. В сфере внешней политики ранние "Братья-мусульмане" выдвигали идеи панисламизма и, отчасти на первом этапе, панарабизма. Однако после провала попыток арабских стран по созданию объединенного арабского государства "Братья" стали придерживаться мысли о необходимости, прежде всего, союза исламских государств под знаменем одной религии [12].
  Организация "Братья-мусульмане" (БМ) выражала настроения наиболее консервативных групп мелкой буржуазии, которые выступали за создание "общества социальной справедливости и борьбу с английскими колонизаторами". К концу сороковых годов "Братья" вели за собой сотни тысяч, а может быть, и миллионы последователей. Организация создала женские секции, бойскаутские организации и спортивные клубы. Она увеличила свое влияние, открывая клиники, школы для детей и взрослых, кооперативы, дома престарелых. "Братья" умело манипулировали массами на митингах и демонстрациях [13, C.233]. Таким образом, БМ превратилась в массовую организацию с большой сетью ячеек на местах, у нее имелись отряды молодежи, военизированные батальоны, тайные террористические группы.
  Пик влияния "Братьев" приходится на конец сороковых годов. В тот период ассоциация установила контакты с антимонархической подпольной организацией "Свободные офицеры", развернула террор против политических деятелей Египта, проявлявших проанглийские симпатии. Одновременно лидеры ассоциации, беспринципно сотрудничая с королевским двором, консервативными богословскими кругами и египетскими правыми партиями, готовили государственный переворот. Он был раскрыт и обезврежен правительством, в этот же период Хасан аль-Банна был убит агентом полиции. Ассоциация временно была объявлена вне закона, затем снова легализована в 1951 г.
  Главным идеологом египетских "Братьев-мусульман" в 50-60-е годы был Сейид Кутб, сторонник фундаменталистского течения в исламе. Как полагают некоторые исследователи, С.Кутб обратился к фундаменталистскому взгляду на религиозные предметы в результате двухлетнего пребывания в США в самом начале "холодной войны" (1948-1950) [14, C.12]. Его идеи оказали ощутимое воздействие на взгляды многих исламских фундаменталистов во многих странах мира (включая и с шиитским направлением ислама), а написанные им книги (наиболее известные: "Под сенью Корана", "Социальная справедливость в исламе", "Ценности исламского представления", "Особенности исламского представления и его ценности", "Вехи на пути", "Ислам и проблемы цивилизации", "Сражение ислама с капитализмом" и др. - И.Д.) до сих пор пользуются популярностью среди мусульман самых различных государств, в том числе в Европе и Америке. Кроме того, произведения С.Кутба используются функционерами радикальных исламских организаций и движений (например, "Фидаины Ислама" в Иране, "Талибан" в Афганистане, а теперь и северокавказские "ваххабиты") в качестве учебного пособия для идеологической подготовки "борцов за веру". Помимо этого, в произведениях С.Кутба исламисты находят положения, касающиеся принципов организации так называемого "секретного аппарата" в экстремистских группировках, выполняющего разведывательные и контрразведывательные функции [15].
  Вслед за известным пакистанским идеологом исламского фундаментализма, автором популярной в мусульманском мире теории "исламского государства", основателем и лидером исламистской партии "Джамаат-и Ислами" Абдул Ала Маудуди, египтянин Сейид Кутб радикально ревизовал понятие джахилийи, или канувшей в прошлое эпохи доисламского невежества и варварства, перенеся характеристики джахилийи с прошлого на настоящее. "Весь современный мир, - писал он, - погряз в джахилийи... Джахилийя наделяет человека одним из величайших атрибутов Аллаха - суверенитетом и тем самым превращает одних людей в рабов других" [16, C.128]. Эта новая концепция была призвана санкционировать отказ мусульман от просветительско-воспитательных усилий с целью завоевания общества шаг за шагом, выдвинутых в свое время Аль-Банной, в пользу захвата власти как единственного ответа на угрозу всемирной "современной джахилийи".
  С.Кутб также основательно пересмотрел понятие джихада, переведя его из плоскости личного духовного усилия верующего на пути познания Аллаха на уровень вооруженной борьбы с неверными, а более всего - со всеми инакомыслящими мусульманами. "Отступник должен быть убит, даже если он не в состоянии сражаться, тогда как неверный в подобном случае смерти не заслуживает", - задолго до Кутба писал еще сам Абд аль-Ваххаб [17, C.43].
  И, наконец, С.Кутб утвердил чуждое правоверному суннитскому исламу право на революционное вооруженное восстание против существующего в современных ему мусульманских странах строя и таким образом, в резком разрыве с мусульманской традицией, узаконил "фитна" (бунт, смуту), поскольку распространил такфир (обвинение в неверии) на представителей власти в исламских государствах, на правоохранительные органы и силовые структуры, которые это государство защищают и поддерживают и уже затем на всех тех мусульман, которые самим фактом отказа салафитам в поддержке ставят себя в один ряд с правителями-"вероотступниками" [18, C.124]. В то же время, даже основатель самого жесткого суннитского мазхаба, предтеча современного фундаментализма Ибн Ханбал требовал не допускать этого бедственного состояния (фитна), разрушающего устои веры и общественной морали: плохой суннитский правитель, считал Ибн Ханбал, всегда лучше, чем "фитна".
  Таким образом, прежняя несколько противоречивая идеологическая доктрина ранних "Братьев" С. Кутбом была скорректирована исключительно в духе воинствующего фундаментализма. Претерпела существенные изменения и политическая практика радикалов: политика компромиссов, осуществлявшаяся ранними "Братьями" по отношению к египетским властям, С.Кутбом была подвергнута решительной критике и отвергнута. Взамен в качестве основной цели движения им было выдвинуто решительное требование по достижению политической власти путем отказа от тактики аль-Банны и переходу от "исламского призыва" к "джихаду" - решительной борьбе с правителями и подданными общества "неверных", особенно усилившимся после антимонархической революции 1952 г. и приходом к власти организации "Свободных офицеров". Такой подход "Братьев" не мог не привести их к очередному витку конфронтации с правящим режимом, которая резко усилилась к середине 60-х годов. В этой связи логичными представляются репрессии властей, обрушившиеся на С.Кутба: в 1965 г. он был в очередной раз арестован за антиправительственную деятельность и приговорен к смертной казни через повешение, приговор был приведен в исполнение в августе 1966 г.
  Вместе с тем, попытки египетских "Братьев-мусульман" в своей пропагандистской деятельности дискредитировать насеровский Египет и другие арабские режимы, провозгласившие социалистическую ориентацию, обусловили благожелательное отношение к ним со стороны крупной арабской буржуазии и консервативных политических режимов. "Братья" были взяты под политическую и финансовую опеку правящими кругами Саудовской Аравии - главного противника "социализма" Г.А.Насера и претендента на лидерство в мусульманском мире.
  При Садате "Братья-мусульмане", действуя полулегально, стали выпускать печатные издания, но, отвергнув Кэмп-Дэвид, вновь перешли в решительную оппозицию режиму. Боевики отпочковавшейся от БМ группировки "Джихад", осуществившие в 1981 г. убийство А.Садата, основные свои взгляды черпали у идеологов ассоциации.
  Новый президент Египта Х.Мубарак, развернув преследование наиболее экстремистских фундаменталистских организаций ("Джихад", "Ат-Такфир валь Хиджра"), в то же время пошел на некоторые уступки умеренным фракциям БМ. Их идеологическое проникновение во все сферы египетской жизни в этот период достигает своего апогея, что вынуждает руководство страны и ведущие политические партии считаться с ними. БМ постепенно интегрируется в политическую систему страны, что дает им основание говорить о возможности прихода к власти мирным, парламентским путем. Используя легальные парламентские возможности, представители ассоциации требовали введения шариатского законодательства, "решительной борьбы с коммунизмом", выступали против египетско-израильского сотрудничества. В последние годы руководители БМ, не отказываясь от своих прежних программ, меняют тактику действий, постепенно превращаясь в оппозиционную политическую партию. Теперь они не критикуют существующий режим открыто, а используют для этого контролируемые ими многочисленные организации и группы, особенно "аль-Джамаат аль-Исламийя" ("Исламские группы"). В то же время, в движении выделилось экстремистское крыло, которое ныне представлено множеством групп, развязавших террор против существующих в мусульманских странах режимов.
  Уже в 30-40-е годы на Ближнем, а в 50-е годы на Среднем Востоке, появились зарубежные филиалы египетского "Братства". После роспуска БМ в Египте эти филиалы превратились в автономные организации, не имевшие ни достаточного опыта политической деятельности, ни подготовленных кадров, а потому неспособные поначалу развернуть широкомасштабную борьбу за практическую реализацию своих идей. Однако сегодня самостоятельные и набравшиеся опыта организации "Братьев-мусульман" существуют во многих мусульманских странах: в Саудовской Аравии, Сирии, Иордании, Палестинской Автономии, Кувейте, Судане, Тунисе, Марокко и т.д.
  НРПО 2-го поколения. Такие религиозно-политические организации возникли в ходе борьбы арабов с сионистской экспансией на Ближнем Востоке. Наиболее значимой в этом плане является борьба некоторых палестинских и ливанских исламских фундаменталистских группировок, выступающих либо за создание собственного государства (Палестина), либо против оккупации части территории их страны (Ливан). При этом на их идеологию и практику в значительной степени повлияли события, связанные с "исламской революцией" в Иране и последовавшим ее экспортом в другие мусульманские страны.
  Суть концепции "велаят-е факих" или "хокумат-е эслами" ("исламское правление"), разработанной аятоллой Рухоллой Хомейни, заключается в том, что в отсутствие имама (в шиитской доктрине имам - законный руководитель мусульманской общины, прямой потомок четвертого халифа Али и дочери пророка Фатимы, который находится пока в скрытом состоянии - "махди", но неминуемо явится миру, чтобы установить царство справедливости - И.Д.) руководство общиной возлагается на богословов, которым как бы передоверяется способность правильного толкования Корана. Вся полнота власти должна быть сосредоточена в руках образцового богослова - факиха, который в качестве высшей инстанции обладает высокими личными качествами и совершенным знанием. Конституция, парламент призваны лишь оформлять соответствующее толкование положений шариата, а исполнительные органы - следить за выполнением вытекающих из толкования предписаний. Следовательно, концепция "велаят-е факих" фактически предполагает персонифицированное исламское правление.
  Среди религиозно-политических организаций, ведущих ожесточенную борьбу с Израилем и использующих в своих идеологических установках иранскую концепцию "исламского правления", в качестве наиболее убедительного примера можно назвать палестинскую "Джихад ислами" и ливанскую "Хезболлах". Однако в связи с ограниченностью объема данной статьи остановимся на рассмотрении идеологии и практики только палестинского "Исламского джихада".
  Первоначально движение "Джихад" появилось в Египте, где оно было основано в 1974 г. активистами, отколовшимися от "Братьев-мусульман" на базе небольшой группировки в Асьютском университете. В других же государствах Ближнего Востока появлению групп "Исламского джихада", несомненно, способствовала исламская революция в Иране, поскольку вслед за ее осуществлением иранские "муллократы" практически сразу начали "экспортировать" ее идеи и практику за пределы национальных границ.
  В настоящее время среди многочисленных группировок "Исламского джихада" во многих арабских странах наиболее влиятельной считается его палестинская структура, представляющая собой хорошо законспирированную, отличающуюся высокой дисциплиной, адекватной подготовкой своих членов и их приверженностью к идеологическим установкам лидеров, экстремистскую исламскую организацию шиитского толка. Главной своей целью "Джихад ислами" ставит создание исламского палестинского государства и уничтожение Израиля посредством ведения с использованием всех имеющихся средств священной войны - джихада. Ее руководство полагает, что на данном этапе ислам должен быть поставлен на службу освобождения оккупированных Израилем палестинских территорий. Из-за поддержки, оказываемой Израилю со стороны США, последние также отнесены к категории врагов этой организации. "Исламский джихад" выступает также против политики умеренных арабских режимов, которые они считают подпавшими под влияние западного атеизма и секуляризма.
  Палестинский "Исламский джихад" состоит из четырех фракций, три из которых не осуществляют террористических акций. Непосредственно террористические акции проводятся боевиками бригад "Ал-Кассам" или "Боевых сил "Исламского джихада" ("Кувва ал-исламийа ал-муджахида"). "Ал-Кассам" представляет собой боевую структуру, аналогичную бригадам "Хамас". В отряды "Ал-Кассам" входят преимущественно молодые люди из числа религиозных фанатиков, готовые пожертвовать собой во имя победы ислама в Палестине. Руководящим органом организации является "Совет шуры", состоящий из десяти членов. "Шура" представляет собой подпольный орган, координирующий действия военных структур "Исламского джихада" [19, C.81].
  Характеризуя политические взгляды приверженцев "Джихад ислами", журнал "Middle East International" писал: "В основе учения этой новой группы приверженцев ислама лежит необходимость просвещать и обращать мусульман в более стойких сторонников учения ислама, но в то же время принимать меры против израильской оккупации и любой другой формы правления, которая задерживает установление исламского государства. При этом они противоречат "Братьям-мусульманам", заявляя, что борьба против оккупации не может ждать до тех пор, пока все мусульмане не станут последовательными борцами за веру" [20].
  "Исламский джихад" всегда имел резкие разногласия с палестинскими "Братьями-мусульманами", а затем и с их военной структурой "Хамас". До 1987 г. разногласия между "Братьями" и "Исламским джихадом" сводились к трем проблемам: БМ считали возможным решение палестинской проблемы и создание исламского государства вне Палестины, в то время как ДИ настаивал на обратном; БМ и ДИ по-разному оценивали важность роли исламской революции в Иране; и, наконец, третий спорный вопрос состоял в разных подходах относительно времени начала джихада против евреев.
  Критикуя стратегию "Братьев-мусульман" в отношении оккупированных территорий, "Джихад ислами" одновременно осуждал применение "Братьями" насилия против националистов, выступал за национальное единство всех палестинцев и подчеркивал, что только диалог может представлять собой базу для взаимоотношений между различными палестинскими группировками. Однако, развивая сотрудничество с националистами, прежде всего из ФАТХ, "Джихад Ислами" в то же время стремился усилить свое религиозное воздействие на сторонников националистического пути развития, имея в виду возможное позитивное восприятие ими исламистской доктрины. Однако сотрудничество ДИ с ФАТХ резко ослабло в 1988-90-х г.г., вслед за политическими шагами Арафата и смертью Абу Джихада, представителя "Джихад ислами", осуществлявшего контакты с националистами. Заявление Арафата о готовности признать решения Совета Безопасности №242 и №338 были расценены ДИ как признание права на существование Израиля, что породило разрыв негласного соглашения с ФАТХ, который существовал до того времени. Критика ФАТХ активистами ДИ привела к сворачиванию помощи и финансовой поддержки, оказываемой его группам на территориях.
  Таким образом, изложенный выше материал позволяет рассматривать "Джихад ислами" как новый тип фундаменталистской палестинской организации, стоящей на отличных от "Братьев-мусульман" позициях и тесно сочетающей в своей деятельности исламские и националистические концепции, что, по мнению западных экспертов, придает ей больший радикализм.
  Группировки "Исламского джихада" имеются и в других государствах Ближнего Востока, например, в Иордании, Ливане, Сирии и т.д.
  НПРО 3-его поколения. Этот блок исламских НРПО составляют многочисленные афганские группировки, возникшие и набравшие силу, в основном, после прихода к власти в этой стране "марксистского" режима в апреле 1978 г., а также после ввода в Афганистан в декабре 1979 г. советских войск. Тем не менее, внутреннего единства между этими партиями, организациями и движениями никогда не наблюдалось. В результате даже в середине 80-х аналитики отрицали возможность достижения фундаменталистами своих целей, более того, делались прогнозы относительно возможности продолжения братоубийственной конфронтации между ними. Эти прогнозы полностью оправдались после вывода советских войск в феврале 1989 г., в результате чего вооруженное противостояние различных исламских группировок продолжилось с еще большим ожесточением.
  Такое развитие ситуации позволило внешним силам создать и пустить в действие принципиально новое для Афганистана и всего исламского мира религиозно-националистическое пуштунское движение "Талибан", за активностью которого с самого начала определенно проглядывались американские и пакистанские интересы в регионе. Помимо всего прочего, дальнейшие события показали, что призыв к совершению "исламской революции" в условиях Афганистана не способен объединить широкие слои населения. Свобода, национальная независимость в рамках предписаний ислама и уважения его традиций оказались более объективной возможностью объединения большинства афганцев.
  Именно афганский "Талибан" представляет собой исламскую НРПО следующего, вслед за организациями типа палестинской "Джихад ислами" или ливанской "Хезболлах", третьего поколения. Его боевым ядром стали пуштуны, учащиеся и выпускники пакистанских медресе. Основная цель движения была сформулирована следующим образом: разоружить все афганские вооруженные группировки, создать государство "чистого ислама" (ваххабизм), устранить с ключевых позиций в государственных органах представителей национальных меньшинств (таджиков, узбеков, хазарейцев). Идеологической основой "Талибан" выступает так называемый "исламский национализм", базирующийся на своеобразном синтезе религиозного и национального/националистического факторов. Радикальный фундаментализм и пуштунский национализм приобрели для движения "Талибан" самодостаточное значение, стали для него главной идеологической опорой и одновременно движущей силой.
  Талибы, вслед за своими предшественниками, в очередной раз в новейшей истории страны вывели исламский фактор на передний план внутриафганского конфликта. Его исламская мотивация обосновывает политическую задачу обеспечения единства Афганистана путем установления новой власти на всей территории страны. При этом непринятие прежних исламских партий и организаций (пуштунских и непуштунских) официально объясняется их недостаточной верностью и даже предательством принципов ислама. Одновременно ими активнейшим образом в мотивации членов своего движения используется пуштунский (националистический) фактор, движение талибов в весьма существенной мере сумело синтезировать оба этих вектора одновременно.
  Центральным положением талибской идеологии, с явным заимствованием лозунга имама Хомейни "велайят-е факих" или "хокумат-е эслами" ("исламское правление"), выступает тезис о нераздельности религии и политики и ключевой роли духовенства в управлении государством. Будущее политическое устройство государства руководство "Талибан" видит в форме халифата во главе с единоличным правителем - халифом. Пропагандируя преимущества идеального теократического государства ("маадинат-ал-тамма") в форме халифата, идеологи талибов утверждают, что нет никакой необходимости изобретать какие-то новые формы государственного устройства, а следует руководствоваться теми критериями, которые якобы были заложены еще во времена пророка Мухаммеда и "праведных халифов", и что единственной их целью является возвращение к "золотому веку ислама" [21, C.189].
  Однако талибская мысль не замыкается в рамках Афганистана и в духе панисламизма пропагандирует идею создания всемирного исламского государства в форме халифата. Например, кандагарская газета "Толу-йи афган" ("Афганский восход"), в частности, писала, что поскольку в основе исламского государства лежит идеологическое, а не национально-географическое единство, то ни различия в языке, цвете кожи, вероисповедании или половому признаку, не могут являться факторами, ограничивающими рамки исламского государства. "Наша заветная мечта, - подчеркивалось в газете, - состоит в том, чтобы все мусульманские страны мира в конечном счете объединились в единый, неделимый исламский халифат" [22].
  В этом контексте неудивительно, что уже 3 апреля 1996 г. на собрании полутора тысяч представителей афганского духовенства в Кандагаре лидер талибов мулла Омар был провозглашен "повелителем правоверных" ("амир ал-муминин"), что традиционно является титулом халифа. Получив при поддержке духовенства титул "амир ал-муминин", лидер талибов стал верховным вождем мусульманской общины на территории подчиненной его сторонникам, и сосредоточил в своих руках всю полноту политической, военной и религиозной власти.
  Военно-религиозное руководство движения "Талибан", представленное служителями культа и одновременно пуштунами по национальности (муллы, маулави, шейхи, кари, ахунды и др.), в результате вооруженной борьбы захватило политическую власть на большей части территории Афганистана. В этой стране, как и в соседнем Иране, власть оказалась в руках духовенства, которым за короткое время удалось создать на подконтрольных территориях мощную и эффективную систему государственной власти, установить свою религиозно-политическую диктатуру. И только "контртеррористическая операция", начатая США после страшной террористической атаки на ее объекты 11 сентября 2001 г., кажется, способна поставить преграду на пути победного шествия талибов.

<< Пред.           стр. 2 (из 5)           След. >>

Список литературы по разделу