<< Пред. стр. 18 (из 43) След. >>
вещей в направлении первообраза, каковымпервообразом полагают они Бога. Итак,
каждая фаза этого внутреннего приращения
ценности вещей, творимых любовью, всегда
есть также и станция - сколь бы то ни было
удаленная, опосредованная станция на пути
мира к Богу. Всякая любовь есть еще неза-
вершенная, нередко замирающая или
____________________
* Гёте. Западно-восточный диван.
Тефкирнаме. Книга размышлений / Перевод
В.В.Левика - прим. пер.
126
увлекающаяся, словно бы делающая привал на
своем пути любовь к Богу. Любит ли человек
некую вещь, некую ценность, как, например,
ценность познания, любит ли он природу в
том или ином ее образе, любит ли он
человека как друга или же как еще что-то: -
это всегда означает, что в своем личностном
центре он выступил за пределы себя как
телесного единства и что он соучастен в
акции чуждого предмета, соучастен благодаря
ей в этой тенденции чуждого предмета ут-
верждать собственное совершенство,
содействовать ей, поощрять ее,
благословлять ее.
Поэтому любовь была для нас всегда
одновременно и тем первоактом, посредством
которого сущее, не прекращая быть данным
ограниченным сущим - покидает себя самое,
дабы как сущее интенциональное так
участвовать в ином сущем, чтобы оба они
все-таки не стали каким-то образом
реальными частями друг друга. Бытийственное
отношенне, которое мы называем "познанием",
всегда предполагает, таким образом, этот
первоакт: акт покидания себя и своих
состояний, своих собственных "содержаний
сознания", трансцендирования их, чтобы
вступить по возможности в переживающий
контакт с миром. А то, что мы называем
"реальным", действительным, - это прежде
всего предполагает акт реализующего воления
некоторого субъекта, а данный акт воления -
предшествующую ему, дающую ему направление
и содержание любовь (Lieben). Итак, любовь
всегда есть пробудительница познания и
воления - она есть даже мать самого духа и
разума. Но это Одно, что участвует таким
образом во всем, без чьего воления ничто
127
реальное не может быть реальным и чрез что
неким образом (духовно) участвуют друг в
друге и солидарны друг с другом все вещи -
то Одно, что создало их и к чему они
совокупно друг с другим устремляются в
сообразных и предписанных им границах: это
Одно есть вселюбящий, а потому так же и
всепознающий и всеволящий Бог - личностный
центр мира как Космоса и целого. Цели и
сущностные идеи всех вещей вечно предлюбимы
и предмыслимы в нем.
Итак, ordo amoris есть сердцевина
миропорядка как порядка божьего. В этом
миропорядке находится и человек. Он
находится в нем как достойнейший служения и
свободнейший слуга божий, и лишь как
таковой может он также называться и
господином творения. Лишь та часть ordo
amoris, которая принадлежит ему,
свойственна ему, должна быть здесь принята
в расчет.
Человек, прежде чем он есть ens cogitans*
или ens volens**, есть ens amans***.
Полнота, ступенчатость, дифференциация,
сила его любви устанавливает пределы
полноты, функциональной спецификации, силы
его возможного духа и возможной для него
широты контакта с универсумом. Ему
сущностно доступна лишь часть всего, что
может быть любимо, чьи сущности априорно
устанавливают пределы доступных его
постигающей способности фактических благ.
Эта часть определяется ценностными
качествами и ценностными модальностями,
____________________
* Сущее познающее (лат.).
** Сущее волящее (лат.).
*** Сущее любящее (лат.).
128
которые человек вообще может постигнуть, в
том числе и в каких-либо вещах. Не те вещи
и их свойства, которые способен познать
человек, определяют и ограничивают его
ценностный мир, но именно его ценностно-
сущностный мир устанавливает пределы и
определяет доступное его познанию бытие и
словно остров поднимает его из моря бытия.
К чему льнет его душа, там всякий раз и
оказывается для него "сердцевина" так
называемой "сущности" вещей. И всякий раз
будет для него "мнимым" и "производным" то,
что отдаляется от этого предмета. Его
фактический этос, т.е. правила предпочтения
одних ценностей и отодвижения на задний
план других, определяет также структуру и
содержание его мировоззрения, его познания
мира, его мышления о мире, а к тому же -
его волю к самоотдаче вещам или к
господству над ними. Это имеет силу для
индивидов и рас, наций, культурных кругов,
народов и семей, партий, классов, каст,
сословий. Внутри общезначимого
человеческого порядка ценностей каждой
особой форме человечности предназначены
определенные качественные сферы ценностей,
и только их гармония, их смыкание в
строении общей мировой культуры способно
изобразить все величие и широту
человеческой души.
Пусть с точки зрения божественной
вселюбви достойное любви создается актом
этой любви и носит на себе ее печать: лю-
бовь человека не запечатлевается на
достойном любви и не создает его. Она
должна единственно только признавать его
предметное требование и подчиниться
существующей в себе, но в себе "для"
129
человека, устроенной в виду его особой
сущности субординации достойного любви.
Любовь, характеризуемая как подлинная и
ложная имеется лишь потому, что фактические
склонности и акты любви человека могут
согласоваться с субординацией достойного
любви и противоречить ей - мы даже можем
сказать, что они могут ощущать и сознавать
себя в единстве или разладе и противоречии
с той любовью, какою Бог уже любил идею
мира, соответственно, и его содержания,
прежде чем он создал его, и какою он
продолжает сохранять его каждую секунду.
Если человек в своей фактической любви или
в порядке строения своих актов любви, в
предпочтении и небрежении, ниспровергает
этот существующий в себе порядок, то он - в
отношении себя - одновременно
ниспровергает, по интенции, самый
божественный миропорядок. И где бы он его
таким образом ни разрушал, всюду с
необходимостью рушился следом и его мир как
возможный предмет познания и как поле
действия, воздействия и воли.
Здесь не место говорить о содержании
субординации царства того, что достойно
любви. Довольно будет сказать кое-что о
форме и содержании этого царства.
Начиная с первоатома и песчинки и вплоть
до Бога царство это есть одно царство. Это
"единство" не означает замкнутости. Мы
сознаем, что ни одна из данных нам его
конечных частей не способна исчерпать его
полноты и его протяженности. Если хотя бы
раз у нас был опыт того, как рядом с одним,
что достойно любви, внезапно всплывает в
том же самом или другом предмете что-то
еще, или как внезапно над тем, что в
130
определенной ценностной сфере казалось нам
"в высшей степени" достойным любви,
оказывалось еще нечто более высокое, то,
значит, нам знакома сущность продвижения
или проникновения в это царство, у
которого, как мы понимаем, не может быть
определенных границ. Лишь поэтому ясно
также, что для всякого удовлетворения
какого-нибудь любовного побуждения через
его исполнение адекватным ему предметом
существенна неспособность быть
окончательным. Точно так же, как для
определенных мыслительных операций,
самозаконно производящих собственные пред-
меты (например, для вывода из n - n+1),
существенно, что их применению не может
быть положена граница, так и для акта
любви, находящего свое исполнение в том,
что достойно любви, существенна возможность
продвигаться от ценности - к ценности, от
вершины - к более высокой вершине. "Наше
сердце слишком просторно", - говорит
Паскаль. - Пусть даже наша фактическая
способность любви весьма ограничена и пусть
мы даже знаем об этом - но мы одновременно
знаем и чувствуем совершенно точно, что эта
граница не пролегает в достойных любви
конечных объектах, ни в сущности акта любви
как такового, но может пролегать лишь в
нашей организации и в том, как она
обусловливает совершение и включение
(Auslusung) акта любви. Ибо это включение
связано с нашей телесной жизнью влечений и
тем, как она задействуется возбуждающим
объектом. Но вне связи с этим остается то,
что мы тут постигаем как собственно
достойное любви, а также и форма и
131
структура того царства, членом которого
представляется для нас это достойное любви.
Любовь любит и смотрит в процессе любви
(im Lieben) всегда несколько дальше, чем
только на то, что у нее в руках, чем она
владеет. Включающий ее импульс влечения
может утомиться - сама она не устает. Это
"sursum corda"*, составляющее ее сущность,
может принимать принципиально различные
формы на разных высотах ценностных сфер.
Простого сластолюбца все быстрее убывающее
удовлетворение от наслаждения приятными для
него объектами толкает, при наличии такого
же и даже убывающего импульса влечения, все
быстрее от одного объекта к другому. Ибо
такова уж эта влага: чем больше пьешь, тем
больше жажда. И наоборот: все быстрее
увеличивающееся и все более глубокое - по
природе своей - удовлетворение того, кто
любит объекты духовные, будь то предметы
или любимые личности, дает при таком же или
даже убывающем импульсе изначально
направленного на них влечения, так сказать,
все новые обещания; оно понуждает движение
любви устремить взор немного дальше, за
границы данного. Движение [любви] - в
предельном случае любви личностной - в
принципе безгранично развертывает личность
именно таким образом в свойственном ей
направлении идеальности и совершенства.
Но в обоих случаях, и при удовлетворении
одним лишь наслаждением, и при наивысшей
личностной любви, это один и тот же
сущностно бесконечный процесс, который
проявляется и тут и там, всюду препятствуя
появлению характера окончательности, хотя и
____________________
* Выше сердца (лат.).
132
по прямо противоположным причинам: тут - в
виду снижающегося удовлетворения, а там -
увеличивающегося. Ни один упрек не может
быть столь болезненным и оказаться столь
сильным стимулом, воздействуя на самую
сердцевину личности для продвижения ее в
сторону замысленного совершенства, как со-
знание любимого человека, что он полностью
или только отчасти не удовлетворяет тому
идеальному образу любви, который предъ-
являет ей влюбленный, но который у нее же
им и заимствован. В сердцевине души тут же
возникает мощный порыв к тому, чтобы войти
в этот образ: "Я буду светиться мнимостью,
пока не свершу становления"*. То, чем в
одном случае является усиленная смена
объектов как выражение этой сущностной
бесконечности процесса, то в другом есть
усиленное углубление в нарастающую полноту
одного объекта. И если там эта
бесконечность ощущается как умножающееся
беспокойство, безостановочность, горячка и
мука этих состояний, т.е. как модус
устремления, при котором все новое и новое
становится истоком как бы бессильных все
новых и новых обращений, - то здесь
счастливое продвижение от одной ценности в
предмете к другой сопровождается
нарастанием покоя, удовлетворенности и его
устремление имеет ту позитивную форму,
когда новое притяжение предчувствуемой
ценности всякий раз заставляет оставить
позади ценность на тот момент данную. Все
____________________
* Начальная строка Песни Миньоны из
"Вильгельма Майстера" Гёте. Ее
многосмысленность теряется в поэтических
переводах - Примеч. пер.