<< Пред. стр. 22 (из 43) След. >>
заинтересованность любви, чем ненависти, мы155
могли также говорить о примате любви
относительно познания. В то время как акты
вожделения и отвращения, а равно и
собственно акты воли всякий раз оказывались
тут фундированы актами познавания
(представления и суждения), эти последние
были для нас, со своей стороны, все-таки
обусловлены опять-таки актами
заинтересованности, а тем самым - любви или
ненависти, в соответствующей им
направленности на ценность, и притом еще
независимо от дифференцирующего их
познания. Ни в одном из обоих случаев
собственная природа познающих и вожделеющих
актов, а также соответствующие им особые
закономерности не должны были подвергаться
сомнению, или даже пониматься таким
образом, что они составлены или в каком-то
смысле выведены из актов любви и ненависти.
Это должно было означать лишь то, каков
порядок функционирования в истоке
происхождния актов из целого личности и ее
потенций.
Но ведь наряду с этими духовно-душевными
основными классами актов имеются еще и ряды
не ценностно-интенциональных самочувствий
(zustandlichen Gefuhle) и весьма сложные
аффекты и страсти. Об их отношении к любви
и ненависти следует еще кое-что сказать.
Самочувствия (слепые к ценностям чувства)
- простейшие из этих процессов - в своем
возникновении и прохождении зависят от
актов любви и ненависти точно так же, как
и, по большей части, от актов стремления и
воления, но не столь же непосредственно и
прямо зависимы от представлений их
предметов. Они постоянно указывают на то,
какое в настоящий момент существует
156
отношение между интенционально
содержащимися в актах любви и ненависти
ценностными и негативно-ценностными
качествами и (лишь интимно-душевным или
реальным) осуществлением этих ценностей
посредством стремления и его разно-
видностей. Так, например, мы радуемся не
вообще удовлетворению или наступлению
удовлетворения вожделения и отвращения, но
только если "стремление к чему-то" есть
стремление к любимому, соответственно,
отвращение к чему-то, что мы ненавидим.
Одно только удовлетворение стремления к
ненавидимому может быть связано и с
сильнейшим неудовольствием и печалью, равно
как и неудовлетворенность устремления может
доставить удовольствие, если стремиться к
ненавидимому. Итак, самочувствия суть
признаки дисгармонии или гармонии нашего
мира любви и ненависти с процессом и
результатами наших вожделений и актов воли.
Итак, вообще нельзя сводить (как это
часто делалось) любовь и ненависть к
последовательностям наших самочувствий
(zustandlichen Gefuhlsablaufe) относительно
представляемых и мыслимых объектов.
Напротив, сами эти последовательности
полностью обусловлены целеценностно- и
направленностью определенными любовью и
ненавистью и данными в них мирами объектов.
Поскольку любимая вещь существует или
присутствует или, посредством нашего
воления и деяния, поступает в наше
владение, а вещь ненавидимая,
соответственно, перестает быть или
удаляется от нас или, посредством нашего
воления и деяния, уничтожается, - вот
почему и вот чему мы радуемся. И это отно-
157
сится как к упорядоченной любви, так и к
неупорядоченной и хаотичной. Самочувствия
суть прежде всего эхо опыта постижения
мира, проделываемого нами в любви и
ненависти к вещам. А во-вторых, они суть
зависимые переменные проявления нашей во-
лящей и деятельной жизни, которую мы опять-
таки осуществляем в мире на основе
направленности на мир нашей любви и
ненависти, - причем, конечно, миром должно
считаться и наше тело, а также наш
внутренне воспринимаемый душевный внут-
ренний мир. При этом самый непосредственный
источник самочувствий образует прежде всего
гармония и столкновение фактических
вожделений в некоторой направленности любви
или, соответственно, ненависти. Чувства,
правда, не "суть", они, однако,
основываются на меняющихся отношениях между
собой актов устремления (а вовсе не
представлений, как совершенно ложно
заявляет Гербард), причем всегда - в
телеологическом отношении применительно к
любимому и ненавидимому. Итак, и речи быть
не может ни об "ориентированности" актов
любви и ненависти на самочувствия, ни об
"ориентированности" такого рода актов на
акты вожделения и воли. Любовь и ненависть
изначальнее и того, и другого - хотя акты
любви и ненависти непосредственно правят
вожделеющей жизнью как самочувствиями,
которые уже суть зависимые переменные опыта
нашей устремленности.
Итак, жизнь самочувствий независима от
представляемых, воспринимаемых, мыслимых
объектных содержаний. В зависимости от
того, устремлен или отвращен А от тех
содержаний, которые (в самом широком смысле
158
слова) представляются, и в зависимости от
того, гармонирует или же дисгармонирует эта
устремленность или же отвращение с
направленностью его любви и ненависти, эти
содержания и их отношения пробуждают прин-
ципиально различные чувства
(Gefuhlszustande) - причем, конечно, может
быть так, что, например, сходное (у людей)
удовлетворение, допустим, членением
золотого сечения, также сводится к сходной
любви к этому объекту. Также и несомненное
наличие таких самочувствий, которые
являются безобъектными или с объектами в
произвольной мере неопределенными и рас-
плывчатыми, часто задаваемый самому себе
вопрос, с чем же, собственно, с каким
событием следует соотносить данное чувство,
наконец, факты, уже подчеркнутые Наловски,
а недавно вновь подтвержденные для случая
"чувственных восприятий" (в особенности
боли), факты совершенно изолированных от
основ ощущения и восприятия, часто данных
уже до возникновения ощущения, обычно
данного вместе с ними, часто продолжающихся
и после [его] исчезновения проявлений
чувств - все это указывает на далеко идущую
независимость чувственных фактов от бытия и
движения представлений.
Что существуют такие чувства, которые
лишь постольку переживаются как чувства,
пробужденные объектами, поскольку им не
предшествовало никакого устремления или
противления, удовлетворение или
неудовлетворение которого они могли бы
собой представлять, - это является решающим
возражением лишь против известной теории,
основывающей чувства на воле. Но для нас
это - не возражение, ибо даже в таком
159
случае суть еще любовь и ненависть и всегда
данный в них интерес, то есть всеобщая цеп-
кая к ценностям внимательность вообще. Но
тогда интерес все время соопределяет объект
как факт представления, между тем как
чувство удовольствия и неудовольствия,
возбуждаемое объектом, зависит от качества
этого интереса, от того, любовь или не-
нависть составляет его природу. Итак, в
этих случаях чувство тоже зависит отнюдь не
от устремления и противления, но, весьма
вероятно, от движений любви и ненависти,
согласно тезису, что любимое приносит нам
удовольствие, а ненавидимое причиняет
неудовольствие, и что вместе с
предшествующим изменением нашей любви и
нашей ненависти меняется и качество
самочувствия. Так, любовь к боли даже
снимает, например, все, превосходящее
ощущение (Oberempfindungsmabige) в ощущении
чувства боли, все, что выходит за пределы
сверлящего, режущего, горящего, колющего в
боли - то есть и собственно ее "боление" -
и превращает это в свойство приятности.
Только исходя из этого отношения
обусловленности, в котором пребывают в
связи с любовью и ненавистью самочувствия -
и согласно чему они свидетельствуют либо об
отношении воспринимаемых, представляемых и
мыслимых предметов к наличной
направленности любви и ненависти людей,
либо об отношении того или иного рода
успеха или неудачи во внутренней и внешней
реализации данных в любви и ненависти
ценностей в предметах представления или
восприятия, - только исходя из всего этого
можно вполне представить себе необычайное
многообразие этих состояний в одних и тех
160
же окружающих условиях у различных
индивидов, народов и рас. Фактическое
строение иерархий интересов и
направленностей любви и ненависти в пе-
реживающем субъекте изначально как раз и
определяет пространство действия возможных
для него самочувствий. Вместе с ними
меняются и эти пространства действий.
Не только самочувствия, но и аффекты и
страсти (passiones) находятся под
правлением любви и ненависти, которые в
свою очередь ни аффектами, ни страстями
считаться не могут. При этом под
"аффектами" я понимаю типично всякий раз
по-разному образованные, обнаруживающиеся в
типичных выразительных проявлениях, в
острой форме следующие друг за другом
сильные самочувствия по существу
чувственного и витального происхождения,
сопровождаемые сильными, переходящими в
выражение импульсами влечения и
органическими ощущениями. При этом им
свойственна характерная слепота относи-
тельно тех предметов, которые их
возбуждают, и нет специфического
интенционального отношения к ним.
"Страсти", напротив, суть нечто совершенно
иное. В первую очередь, они приковывают
непроизвольное - и расположенное ниже сферы
избирательного воления - устремление и
противление человека к определенным
функциональным, деятельностным и
поведенческим сферам, отличающимся особой
категорией ценностного качества, сквозь
призму которой человек преимущественно и
смотрит на мир. Аффект остр и по существу
пассивен - страсть есть постоянная потенция
и, по своей природе, активна и агрессивна.
161
Аффект по существу слеп, это состояние -
страсть, хотя она односторонняя и
изолирующая, зряча относительно ценностей,
это сильное, длительное движение
импульсивной жизни в этом ценностно специ-
ализированном направлении. Нет ничего
великого без большой страсти - но все
великое свершается, конечно, без аффекта.
Аффект есть по преимуществу процесс в сфере
Я как тела, между тем как исходный пункт
страсти - в более глубоко расположенном
витальном центре "души".
"Отнимите любовь - и нет больше страсти;
но допустите любовь - и она заставит
воскреснуть все страсти", - говорит Боссюэ.
162
С.Л.ФРАНК
С НАМИ БОГ*