<< Пред.           стр. 23 (из 43)           След. >>

Список литературы по разделу

 
  Три размышления
 
 
  Ч. II. Парадоксальная правда
  христианства
 
 
  5. РЕЛИГИЯ ЛЮБВИ
 
  Что христианство в указанном выше смысле
 есть религия человеческой личности и
 религия Богочеловечности, имеет свое
 последнее основание в чем-то более простом
 и в каком-то смысле еще более значительном.
 Если оно усматривает высшую, абсолютную
 ценность и онтологическую обоснованность
 человека в той исконности, полноте и
 глубине его существа, которое мы называем
 личностью, если оно воспринимает человека,
 как святыню, как образ и потенциальный
 сосуд Бога, - то это в известном смысле
 просто совпадает с тем, что христианская,
 религиозная установка есть установка любви.
 Ибо любовь не есть просто субъективное
 чувство, в силу которого то, что мы любим,
 "нравится" нам, доставляет нам радость или
 ____________________
 * Copyright 1964 by Ymca-Press, Paris
 
  163
 
 удовольствие. Предмет любви часто,
 напротив, доставляет нам огорчения и
 страдания; вообще говоря, равнодушный в
 каком-то смысле счастливее или, по крайней
 мере, спокойнее любящего, ибо свободен от
 забот и волнений; не случайно греческая
 философская мудрость признавала высшим
 благом невозмутимость (атараксию) и бес-
 чувствие (апатию). В предмете любви многое
 может нам не нравиться, сознаваться как
 недостаток - от этого мы не перестаем его
 любить, и забота о благе любимого связана
 со многими страданиями и волнениями. Любовь
 есть непосредственное восприятие абсолютной
 ценности любимого; в качестве такового она
 есть благоговейное отношение к нему,
 радостное приятие его существа, вопреки
 всем его недостаткам, перемещение на
 любимое существо центра тяжести личного
 бытия любящего, сознание потребности и
 обязанности служить любимому, чего бы это
 не стоило нам самим. Любовь есть счастие
 служения другому, осмысляющее для нас и все
 страдания и волнения, которые нам причиняет
 это служение. Так любит мать своего
 ребенка, даже сознавая все дурное в нем;
 даже если этот ребенок стал существом пре-
 ступным и порочным и вызывает во всех
 других людях справедливое порицание и
 возмущение, мать не перестает ощущать, что
 его душа в последней глубине и истинном
 существе есть нечто абсолютно-драгоценное,
 прекрасное, священное. Все его пороки она
 сознает как болезнь его души, искажающую
 его подлинное существо, как источник
 страданий и опасность для него самого. Она
 знает, что человек, который кажется другим
 существом несовершенным, быть может,
 
 164
 
 ничтожным или порочным и отвратительным, в
 его последней глубине остается тем же самым
 незабвенным, прекрасным сушеством, которое
 в своей первой младенческой улыбке раз
 навсегда явил ей свою неземную, драгоценную
 сущность.
  Любовь есть, таким образом,
 благоговейное, религиозное восприятие
 конкретного живого существа, видение в нем
 некого божественного начала. Всякая
 истинная любовь - все равно, отдает ли себе
 отчет в этом сам любящий или нет - есть по
 самому ее существу, религиозное чувство. И
 вот, именно это чувство христианское
 сознание признает основой религии вообще. В
 этом отношении, как и в других,
 христианская правда, будучи парадоксальной,
 т.е. противореча обычным, господствующим
 человеческим понятиям, вместе с тем дает
 высшее выражение самой глубокой и интимной
 потребности человеческого сердца и есть,
 как я уже говорил, "естественная религия".
 Что любовь есть вообще драгоценное благо,
 счастье и утешение человеческой жизни -
 более того, единственная подлинная ее
 основа - это есть истина обще-
 распространенная, как бы прирожденная
 человеческой душе. Лирическая поэзия всех
 времен и народов прославляет блаженство
 эротической любви. Но зротическая любовь,
 при всей ее силе и значительности в
 человеческой жизни, есть в лучшем случае
 лишь зачаточная форма истинной любви в
 намеченном выше смысле, или же
 благоухающий, но хрупкий цветок, распус-
 кающийся на стебле любви, а не ее подлинный
 корень. По основной, исходной своей
 сущности она корыстна, - определена радо-
 
  165
 
 стью, которое любимое существо дает
 любящему: в более высокой, очищенной форме
 она есть зстетическое восхищение, т.е. со-
 впадает с восприятием красоты, телесной и
 душевной, любимого существа. Это восприятие
 красоты уже содержит, как мы знаем, элемент
 религиозного чувства; поэтому через него в
 любимом существе усматривается отблеск
 чего-то божественного, и оно само
 "обоготворяется". Но именно в зтом
 заключается роковая и трагическая
 иллюзорность эротической любви,
 обнаруживается, что она основана на неком
 обмане зрения. Истинное религиозное
 чувство, имеющее своим подлинным объектом
 святыню, само Божество, ошибочно
 фиксируется на несовершенном человеческом
 существе; в этом смысле эротическая любовь
 есть ложная религия, некоторого рода
 идолопоклонство. То же можно выразить
 иначе, сказав, что заблуждение состоит
 здесь в том, что религиозная ценность
 человеческой души, как таковой, т.е. ее
 субстанциального ядра, ошибочно переносится
 на ее эмпирические качества и обнаружения,
 фактически несовершенные. Когда заблуждение
 разбивается трезвым восприятием
 эмпирической реальности, эротическая
 любовь, поскольку она остается фикси-
 рованной на эмпирическом, внешнем облике
 любимого, т.е. поскольку она не переходит в
 иную, высшую форму любви, неизбежно
 кончается горькими разочарованиями, а
 иногда по реакции переходит даже в
 ненависть. Платон в диалоге "Симпозион"
 описывает подлинное назначение эротической
 любви, именно как первой ступени к
 религиозному чувству: любовь к прекрасным
 
 166
 
 телам должна переходить к "прекрасным
 душам", а последняя - в любовь к самой
 Красоте, совпадающей с Добром и Истиной.
 Здесь любовь к человеку имеет свой
 единственный смысл, как путь любви к Богу
 и, исполнив свое назначение, преодолевается
 и исчезает. Как бы много правды не
 содержалось в этом возвышенном учении, оно
 все же не содержит всей правды любви; мы не
 можем подавить впечатления, что этот путь
 очищения и возвышения любви содержит все же
 и некое ее умаление и обеднение; ибо
 "любовь" к Богу, как к "самой Красоте" или
 "самому Добру", есть менее конкретно-живое,
 менее насыщенное, менее полное чувство, чем
 подлинная любовь, которая есть всегда лю-
 бовь к конкретному существу; можно сказать,
 что любовь к Богу, купленная ценою
 ослабления или потери любви к живому чело-
 веку, совсем не есть настоящая любовь.
 Есть, однако, и другой, более совершенный
 путь развития и углубления эротической
 любви - именно, когда она постепенно
 научает любящего воспринимать абсолютную
 ценность самой личности любимого, т.е.
 когда через любовь к внешнему облику
 любимого - телесному и душевному - мы
 проникаем к тому глубинному его существу,
 которое этот облик "выражает", хотя всегда
 и несовершенно - к его личности, а это
 значит: к его существу, как к
 индивидуально-конкретному товарному
 воплощению божественного начала личного
 Духа в человеке. Здесь иллюзорное
 обоготворение чисто эмпирически-
 человеческого, как такового, преобразуется
 в благоговейно-любовное отношение к
 индивидуальному образу Божию, к бого-
 
  167
 
 человеческому началу, подлинно
 наличествующему во всяком, даже самом
 несовершенном, ничтожном и порочном
 человеке. Истинный брак есть путь такого
 религиозного преображения эротической
 любви, и можно сказать, что в этом
 таинственном "богочеловеческом" процессе
 преображения и состоит то, что называется
 "таинством брака".
  Другой естественный зачаток истинной
 любви есть присущее человеку чувство
 товарищеской или соседской солидарности,
 братской близости членов семьи или
 племенного и национального сродства.
 Первоначальный смысл слова "ближний"
 означает именно человека "близкого" в одном
 из этих, сходных между собою отношений.
 Человек по своей природе есть существо
 социальное, член группы; ему естественно
 иметь близких, соучастников общей
 коллективной жизни, как естественно, с
 другой стороны, за пределами этой группы
 иметь чуждых или врагов. Чувство
 сопринадлежности к некому коллективному
 целому, сознание, выражаемое в слове "мы",
 есть естественная основа всякого
 индивидуального самосознания, всякого "я":
 "я" предполагает отношение к некому или
 неким "ты", т.е. сопринадлежность к "мы" -
 к форме бытия, в которой я сознаю себя или
 свое сущим и за пределами "меня самого".
 Отношения между "близкими", членами общей
 группы, суть, - несмотря на возможность или
 даже необходимость в них начала иерархии -
 отношения принципиального равенства, при
 котором каждый признает и "блюдет" "права"
 других, равноценные и соотносительные его
 собственным правам. Первоначальный,
 
 168
 
 элементарный смысл заповеди "люби ближнего,
 как самого себя" в Ветхом Завете состоит
 именно в этом принципе справедливости,
 взаимного уважения прав и интересов
 соплеменников, членов общей группы. Это
 отношение есть нечто иное, чем любовь в
 специфическом смысле этого понятия, хотя и
 содержит ее зачаток. В нем другой "ближний"
 уже сознается в принципе существом подобным
 "мне"; на него переносится то чувство
 значительности, существенности, исконности,
 которое присуще сознанию самого себя, как
 носителя жизни и жизненных интересов: в
 "ты" я прозреваю как бы другое "я". Но это
 отношение само определено сознанием
 сродства, общности, близости; оно не
 распространяется на всякого человека, как
 такового, а скорее предполагает
 необходимость выделения "ближних", "своих",
 от "других", "чужих", "далеких". Это
 отношение определяет - употребляя меткий
 термин Бергсона - установку "замкнутой
 группы". В противоположность этому,
 христианское отношение к любви есть
 отношение "открытое", преодолевающее все
 человеческие ограничения. В притче о
 милосердном самарянине отчетливо показано
 это преображение понятия ближнего;
 "ближним" оказывается не соплеменник, не
 единоверец, а, напротив, иноплеменник,
 инаковерующий, но проявивший сострадание,
 милосердие, любовь. Любовь обнаруживается
 здесь, как сила, превозмогающая
 естественное человеку, как природному
 существу, различение между "своим" и
 "чужим", "другом" и "врагом". В практике
 даже и христианской церкви это древнее,
 прирожденное человеку сознание различения
 
  169
 
 между своим и чужим продолжает жить в
 вероисповедной замкнутости и отчужденности;
 тем более оно живет в практике мирской
 жизни человечества, именующего себя
 христианским, во всех формах групповой
 ограниченности - в замкнутости дома и
 семьи, в сословной и национальной ис-
 ключительности, - коротко говоря, во всяком
 esprit de corps*. В противоположность
 этому, любовь в христианском смысле этого
 понятия означает преодоление всякой
 групповой замкнутости; в ней все люди, как
 таковые, признаются "братьями", членами
 единой всеобъемлющей вселенской семьи,
 детьми единого Отца. В этой формуле с
 гениальной религиозной простотой выражен
 радикальный переворот в отношении между
 людьми: самая тесная, интимная, замкнутая
 связь - связь между членами одной семьи -
 расширяется так, что охватывает всех людей
 без различия, даже (как у св.Франциска), -
 все творение без различия, чем преодолена

<< Пред.           стр. 23 (из 43)           След. >>

Список литературы по разделу