<< Пред.           стр. 14 (из 25)           След. >>

Список литературы по разделу

 Варлам Тихонович Шаламов 1907-1982
 Колымские рассказы (1954-1973)
 Сюжет рассказов В. Шаламова — тягостное описание тюремного и лагерного быта заключенных советского ГУЛАГа, их похожих одна на другую трагических судеб, в которых властвуют случай, беспощадный или милостивый, помощник или убийца, произвол начальников и блатных. Голод и его судорожное насыщение, измождение, мучитель­ное умирание, медленное и почти столь же мучительное выздоровле­ние, нравственное унижение и нравственная деградация — вот что находится постоянно в центре внимания писателя.
 НАДГРОБНОЕ СЛОВО
 Автор вспоминает по именам своих товарищей по лагерям. Вызы­вая в памяти скорбный мартиролог, он рассказывает, кто и как умер, кто и как мучился, кто и на что надеялся, кто и как себя вел в этом Освенциме без печей, как называл Шаламов колымские лагеря. Мало кому удалось выжить, мало кому удалось выстоять и остаться нравст­венно несломленным.
 459
 ЖИТИЕ ИНЖЕНЕРА КИПРЕЕВА
 Никого не предавший и не продавший, автор говорит, что выра­ботал для себя формулу активной защиты своего существования: чело­век только тогда может считать себя человеком и выстоять, если в любой момент готов покончить с собой, готов к смерти. Однако позд­нее он понимает, что только построил себе удобное убежище, потому что неизвестно, каким ты будешь в решающую минуту, хватит ли у тебя просто физических сил, а не только душевных. Арестованный в 1938 г. инженер-физик Кипреев не только выдержал избиение на до­просе, но даже кинулся на следователя, после чего был посажен в карцер. Однако от него все равно добиваются подписи под ложными показаниями, припугнув арестом жены. Тем не менее Кипреев про­должал доказывать себе и другим, что он человек, а не раб, какими являются все заключенные. Благодаря своему таланту (он изобрел способ восстановления перегоревших электрических лампочек, почи­нил рентгеновский аппарат), ему удается избегать самых тяжелых работ, однако далеко не всегда. Он чудом остается в живых, но нрав­ственное потрясение остается в нем навсегда.
 НА ПРЕДСТАВКУ
 Лагерное растление, свидетельствует Шаламов, в большей или меньшей степени касалось всех и происходило в самых разных фор­мах. Двое блатных играют в карты. Один из них проигрывается в пух и просит играть на «представку», то есть в долг. В какой-то момент, раззадоренный игрой, он неожиданно приказывает обычному заклю­ченному из интеллигентов, случайно оказавшемуся среди зрителей их игры, отдать шерстяной свитер. Тот отказывается, и тогда кто-то из блатных «кончает» его, а свитер все равно достается блатарю.
 НОЧЬЮ
 Двое заключенных крадутся к могиле, где утром было захоронено тело их умершего товарища, и снимают с мертвеца белье, чтобы наза­втра продать или поменять на хлеб или табак. Первоначальная брез­гливость к снятой одежде сменяется приятной мыслью, что завтра они, возможно, смогут чуть больше поесть и даже покурить.
 ОДИНОЧНЫЙ ЗАМЕР
 Лагерный труд, однозначно определяемый Шаламовым как раб­ский, для писателя — форма того же растления. Доходяга-заключен-
 460
 ный не способен дать процентную норму, поэтому труд становится пыткой и медленным умерщвлением. Зек Дугаев постепенно слабеет, не выдерживая шестнадцатичасового рабочего дня. Он возит, кайлит, сыплет, опять возит и опять кайлит, а вечером является смотритель и замеряет рулеткой сделанное Дугаевым. Названная цифра — 25 про­центов — кажется Дугаеву очень большой, у него ноют икры, нестер­пимо болят руки, плечи, голова, он даже потерял чувство голода. Чуть позже его вызывают к следователю, который задает привычные вопро­сы: имя, фамилия, статья, срок. А через день солдаты уводят Дугаева к глухому месту, огороженному высоким забором с колючей проволокой, откуда по ночам доносится стрекотание тракторов. Дугаев догадывается, зачем его сюда доставили и что жизнь его кончена. И он сожалеет лишь о том, что напрасно промучился последний день.
 ДОЖДЬ
 Розовский, работающий в шурфе, вдруг, несмотря на угрожающий жест конвоира, окликает работающего неподалеку рассказчика, чтобы поделиться душераздирающим откровением: «Слушайте, слушайте! Я долго думал! И понял, что смысла жизни нет... Нет...» Но прежде чем Розовский, для которого жизнь отныне потеряла ценность, успевает броситься на конвоиров, рассказчику удается подбежать к нему и, спасая от безрассудного и гибельного поступка, сказать приближаю­щимся конвоирам, что тот заболел. Чуть позже Розовский предпри­нимает попытку самоубийства, кинувшись под вагонетку. Его судят и отправляют в другое место.
 ШЕРРИ БРЕНДИ
 Умирает заключенный-поэт, которого называли первым русским поэтом двадцатого века. Он лежит в темной глубине нижнего ряда сплошных двухэтажных нар. Он умирает долго. Иногда приходит какая-нибудь мысль — например, что у него украли хлеб, который он положил под голову, и это так страшно, что он готов ругаться, драть­ся, искать... Но сил для этого у него уже нет, да и мысль о хлебе тоже слабеет. Когда ему вкладывают в руку суточную пайку, он изо всех сил прижимает хлеб ко рту, сосет его, пытается рвать и грызть цинготными шатающимися зубами. Когда он умирает, его еще два аня не списывают, и изобретательным соседям удается при раздаче получать хлеб на мертвеца как на живого: они делают так, что тот, как кукла-марионетка, поднимает руку.
 461
 ШОКОВАЯ ТЕРАПИЯ
 Заключенный Мерзляков, человек крупного телосложения, оказав­шись на общих работах, чувствует, что постепенно сдает. Однажды он падает, не может сразу встать и отказывается тащить бревно. Его из­бивают сначала свои, потом конвоиры, в лагерь его приносят — у него сломано ребро и боли в пояснице. И хотя боли быстро прошли, а ребро срослось, Мерзляков продолжает жаловаться и делает вид, что не может разогнуться, стремясь любой ценой оттянуть выписку на работу. Его отправляют в центральную больницу, в хирургическое от­деление, а оттуда для исследования в нервное. У него есть шанс быть актированным, то есть списанным по болезни на волю. Вспоминая прииск, щемящий холод, миску пустого супчику, который он выпи­вал, даже не пользуясь ложкой, он концентрирует всю свою волю, чтобы не быть уличенным в обмане и отправленным на штрафной прииск. Однако и врач Петр Иванович, сам в прошлом заключенный, попался не промах. Профессиональное вытесняет в нем человеческое. Большую часть своего времени он тратит именно на разоблачение си­мулянтов. Это тешит его самолюбие: он отличный специалист и гор­дится тем, что сохранил свою квалификацию, несмотря на год общих работ. Он сразу понимает, что Мерзляков — симулянт, и предвкуша­ет театральный эффект нового разоблачения. Сначала врач делает ему рауш-наркоз, во время которого тело Мерзлякова удается разогнуть, а еще через неделю процедуру так называемой шоковой терапии, дей­ствие которой подобно приступу буйного сумасшествия или эпилеп­тическому припадку. После нее заключенный сам просится на выписку.
 ТИФОЗНЫЙ КАРАНТИН
 Заключенный Андреев, заболев тифом, попадает в карантин. По сравнению с общими работами на приисках положение больного дает шанс выжить, на что герой почти уже не надеялся. И тогда он решает всеми правдами и неправдами как можно дольше задержать­ся здесь, в транзитке, а там, быть может, его уже не направят в золо­тые забои, где голод, побои и смерть. На перекличке перед очередной отправкой на работы тех, кто считается выздоровевшим, Андреев не откликается, и таким образом ему довольно долго удается скрываться. Транзитка постепенно пустеет, очередь наконец доходит также и до Андреева. Но теперь ему кажется, что он выиграл свою битву за жизнь, что теперь-то тайга насытилась и если будут отправки, то только на ближние, местные командировки. Однако когда грузовик с отобранной группой заключенных, которым неожиданно выдали зим-
 462
 нее обмундирование, минует черту, отделяющую ближние команди­ровки от дальних, он с внутренним содроганием понимает, что судьба жестоко посмеялась над ним.
 АНЕВРИЗМА АОРТЫ
 Болезнь (а изможденное состояние заключенных-«доходяг» вполне равносильно тяжелой болезни, хотя официально и не считалось тако­вой) и больница — в рассказах Шаламова непременный атрибут сюжетики. В больницу попадает заключенная Екатерина Гловацкая. Красавица, она сразу приглянулась дежурному врачу Зайцеву, и хотя он знает, что она в близких отношениях с его знакомым, заключенным Подшиваловым, руководителем кружка художественной самодеятель­ности, («крепостного театра», как шутит начальник больницы), ничто не мешает ему в свою очередь попытать счастья. Начинает он, как обычно, с медицинского обследования Гловацкой, с прослушивания сердца, но его мужская заинтересованность быстро сменяется сугубо врачебной озабоченностью. Он находит у Гловацкой аневризму аорты — болезнь, при которой любое неосторожное движение может вызвать смертельный исход. Начальство, взявшее за неписаное правило разлучать любовников, уже однажды отправило Гловацкую на штрафной женский прииск. И теперь, после рапорта врача об опасной болезни за­ключенной, начальник больницы уверен, что это не что иное, как про­иски все того же Подшивалова, пытающегося задержать любовницу. Гловацкую выписывают, однако уже при погрузке в машину случается то, о чем предупреждал доктор Зайцев, — она умирает.
 ПОСЛЕДНИЙ БОЙ МАЙОРА ПУГАЧЕВА
 Среди героев прозы Шаламова есть и такие, кто не просто стре­мится выжить любой ценой, но и способен вмешаться в ход обстоя­тельств, постоять за себя, даже рискуя жизнью. По свидетельству автора, после войны 1941—1945 гг. в северо-восточные лагеря стали прибывать заключенные, воевавшие и прошедшие немецкий плен. Это люди иной закалки, «со смелостью, умением рисковать, верив­шие только в оружие. Командиры и солдаты, летчики и разведчи­ки...». Но главное, они обладали инстинктом свободы, который в них пробудила война. Они проливали свою кровь, жертвовали жизнью, видели смерть лицом к лицу. Они не были развращены лагерным рабством и не были еще истощены до потери сил и воли. «Вина» же их заключалась в том, что они побывали в окружении или в плену. И
 463
 майору Пугачеву, одному из таких, еще не сломленных людей, ясно: «их привезли на смерть — сменить вот этих живых мертвецов», ко­торых они встретили в советских лагерях. Тогда бывший майор соби­рает столь же решительных и сильных, себе под стать, заключенных, готовых либо умереть, либо стать свободными. В их группе — летчи­ки, разведчик, фельдшер, танкист. Они поняли, что их безвинно об­рекли на гибель и что терять им нечего. Всю зиму готовят побег. Пугачев понял, что пережить зиму и после этого бежать могут только те, кто минует общие работы. И участники заговора, один за другим, продвигаются в обслугу: кто-то становится поваром, кто-то культоргом, кто чинит оружие в отряде охраны. Но вот наступает весна, а вместе с ней и намеченный день.
 В пять часов утра на вахту постучали. Дежурный впускает лагерно­го повара-заключенного, пришедшего, как обычно, за ключами от кладовой. Через минуту дежурный оказывается задушенным, а один из заключенных переодевается в его форму. То же происходит и с другим, вернувшимся чуть позже дежурным. Дальше все идет по плану Пугачева. Заговорщики врываются в помещение отряда охраны и, застрелив дежурного, завладевают оружием. Держа под прицелом внезапно разбуженных бойцов, они переодеваются в военную форму и запасаются провиантом. Выйдя за пределы лагеря, они останавлива­ют на трассе грузовик, высаживают шофера и продолжают путь уже на машине, пока не кончается бензин. После этого они ухолят в тайгу. Ночью — первой ночью на свободе после долгих месяцев нево­ли — Пугачев, проснувшись, вспоминает свой побег из немецкого ла­геря в 1944 г., переход через линию фронта, допрос в особом отделе, обвинение в шпионаже и приговор — двадцать пять лет тюрьмы. Вспоминает и приезды в немецкий лагерь эмиссаров генерала Власо­ва, вербовавших русских солдат, убеждая их в том, что для советской власти все они, попавшие в плен, изменники Родины. Пугачев не верил им, пока сам не смог убедиться. Он с любовью оглядывает спя­щих товарищей, поверивших в него и протянувших руки к свободе, он знает, что они «лучше всех, достойнее всех*. А чуть позже завязы­вается бой, последний безнадежный бой между беглецами и окру­жившими их солдатами. Почти все из беглецов погибают, кроме одного, тяжело раненного, которого вылечивают, чтобы затем рас­стрелять. Только майору Пугачеву удается уйти, но он знает, затаив­шись в медвежьей берлоге, что его все равно найдут. Он не сожалеет о сделанном. Последний его выстрел — в себя.
 Е. А. Шкловский
 Павел Филиппович Нилин 1908-1981
 Испытательный срок Повесть (1955)
 Действие происходит в начале 20-х гг. в большом сибирском губерн­ском городе. Два семнадцатилетних рабочих парня, Егоров и Зайцев, по комсомольской путевке направленные на работу в уголовный ро­зыск, проходят в течение месяца стажировку — испытательный срок. Они оба получают пригласительные билеты на вечер, посвященный годовщине Октябрьской революции. Сестра Егорова Катя, одна вос­питывающая троих маленьких детей, очень довольна этим обстоятель­ством: она считает, что теперь Егорова точно примут на работу, потому что уж очень уважительно в билете написано: «Дорогой това­рищ Егоров!» На деньги, отложенные на покупку валенок детям, Катя покупает для брата френч и косоворотку, иначе ему не в чем идти на вечер. На празднике Егоров встречает Зайцева, пришедшего с девушкой, и несколько завидует ему, потому что Зайцеву в жизни многое легко дается: и девушка у него есть, и он всегда при деньгах (оказывается, он пишет заметки в газету), и в уголовном розыске он освоился гораздо быстрее Егорова.
 Старший уполномоченный уголовного розыска Жур, который ру­ководит работой стажеров, берет их с собой на дело — расследование самоубийства аптекаря Коломейца. Зайцев помогает Журу вынуть самоубийцу из петли, Егоров пишет протокол. В тот момент, когда
 465
 Жур диктует подробности осмотра трупа, Егоров падает в обморок. Очнувшись, Егоров приходит к выводу, что больше в уголовном ро­зыске ему не служить, и уже готов отправиться домой, однако Жур не отпускает его.
 На следующий день Жур посылает Егорова в мертвецкую прове­рить, заморожено ли тело аптекаря. Сторож мертвецкой предлагает Егорову самому поискать аптекаря, и Егоров, чувствуя, что его под­ташнивает, находит аптекаря и более того — собрав последнее муже­ство, помогает старику сторожу положить его на лед. Из мертвецкой он выходит уже совсем без сил.
 В ту же ночь Жур, взяв с собой стажеров и еще нескольких со­трудников уголовного розыска, отправляется на серьезную опера­цию — на поиск спрятанного бандитами оружия. Когда они проезжают мимо кладбища, Жур вдруг признается Егорову, что рань­ше он тоже боялся покойников, и от этого признания Жур делается Егорову ближе и понятней. Жур, Зайцев и Егоров приходят с обыс­ком в дом к купцу Ожерельеву, который сдает жильцам комнаты, вскрывают полы и находят три ящика с оружием. Вдруг появляется заплаканный трехлетний мальчик, и страшная, как баба-яга, старуха объясняет, что это «Веркин сын,- а где сейчас Верка — никто не знает». Егоров поднимает ребенка с пола, и он крепко обнимает его за шею. Одна из девушек, живущих в доме Ожерельева, говорит ре­бенку: «Это твой папа», — и мальчик целует Егорова. Закончив обыск, группа уходит, и Егоров забирает ребенка с собой, с тем чтобы сдать его в детский дом, а пока приводит домой к сестре. Катя, сначала ужаснувшись тому, что брат привел мальчика, отмыв и при­одев его, решает оставить ребенка у себя: где трое, там и четверо. В тот же вечер Егоров получает свое первое жалованье за две отрабо­танные недели, и Катя устраивает праздничный ужин.
 Сотрудник уголовного розыска Воробейчик рассказывает Журу о том, как он взял Зайцева на задание — задержание убийцы. Убийца, зарубивший топором любовника жены, заперся в сарае, однако Зай­цев, не испугавшись вооруженного топором убийцы, обезоружил его и, вдруг озверев, накинулся на него, так что Воробейчик еле успел вы­рвать убийцу у него из рук. Журу не очень нравится рассказ Воробейчика, а когда приводят убийцу, выясняется, что это старый товарищ Жура Афоня Соловьев. Жур отказывается от ведения дела Соловьева и выговаривает Зайцеву за то, что он избил арестованного. Зайцев же не считает, что он поступил неправильно: если убийца вооружен то­пором, нужно действовать решительно и смело. «Но не бить же!» — замечает Жур, однако Зайцев остается при своем мнении.
 466
 Наконец завершается испытательный срок. На совещании сотруд­ников уголовного розыска все высказываются за то, чтобы Зайцева ос­тавить работать, только Жур делает замечание, что Зайцев слишком горяч, нужно его немного сдерживать. Что же касается Егорова, то только Жур высказывается за него, и то очень осторожно: «Почему бы нам не попробовать его еще?» И тут остальные соглашаются, что парень он ничего, только застенчивый. И Егорову дают последнее за­дание — отправиться в казино «Золотой стол». Делать ему там ниче­го не нужно, только наблюдать.
 Егоров, надев новый френч, является в казино, и вдруг к нему подходит странный человек с глазами сумасшедшего, предлагает выйти, они выходят на черную лестницу, Егоров видит какие-то странные, сияющие в темноте глаза и слышит замогильный, но не­много знакомый голос: «Руки вверх!» Егоров выбивает пистолет из рук неизвестного, борется с сумасшедшим и вдруг слышит голос Воробейчика, решившего, оказывается, над ним подшутить вместе с другим сотрудником уголовного розыска, Егорову незнакомым: один прикинулся сумасшедшим, другой надел страшную маску со светящи­мися глазами. Рассерженный Егоров не отдает им отобранный у них пистолет и конвоирует шутников в уголовный розыск. Однако по пути Егоров поддается на их уговоры, возвращает им пистолет и от­пускает их, пообещав никому о происшествии не рассказывать.
 Возвратившись в уголовный розыск, Егоров узнает, что испыта­тельный срок его закончен и с завтрашнего дня они с Зайцевым за­числены в штат.
 Н. В. Соболева
 Жестокость Повесть (1956)
 Уездный сибирский городок Дудари. 20-е гг. Повествование ведется от лица участника описываемых событий, о которых он вспоминает много лет спустя.
 Автор повествования, который ни разу в повести не назван по имени (в дальнейшем — Автор), работает в уголовном розыске вмес­те со своим другом Вениамином Малышевым, должность которого — помощник начальника по секретно-оперативной части. Оба они очень молоды — им нет еще и двадцати лет. Главная задача уголовного ро-
 467
 зыска в описываемое время — после окончания гражданской вой­ны — очистить Дударинский уезд от бандитов, скрывающихся в тайге. Бандиты убивают сельских активистов, нападают на кооперати­вы, стараются завербовать в свои ряды как можно больше соучастни­ков.
 В Дудари приезжает собственный корреспондент губернской газе­ты Яков Узелков, пишущий под псевдонимом Якуз, — молодой чело­век лет семнадцати-девятнадцати. На Веньку Малышева и его друга Якуз производит впечатление человека образованного, так как он очень любит использовать в речи мудреные слова, например: меценат, экзальтация, пессимизм, фамильярность и т. п., однако он чем-то сразу не понравился друзьям, а его корреспонденции, посвященные будням уголовного розыска и написанные излишне витиеватым сло­гом, они находят не соответствующими действительности.
 Сотрудники уголовного розыска проводят операцию по обезвре­живанию банды атамана Клочкова. Во время операции Венька ранен. Клочков и несколько членов банды убиты, а остальные — арестованы. Венька допрашивает одного из арестованных — Лазаря Баукина, и приходит к выводу, что Баукин, охотник и смолокур, попал к банди­там случайно. На допросах Венька подолгу разговаривает с Баукиным, узнает подробности его жизни и явно симпатизирует этому аресто­ванному бандиту, который к тому же сознался, что это именно он ранил Веньку. Вскоре Лазарь и еще двое арестованных совершают побег из-под стражи. Венька ошеломлен побегом своего подопечного.
 В продовольственном магазине, расположенном недалеко от уго­ловного розыска, появляется хорошенькая молодая кассирша, которая очень нравится обоим друзьям, но они робеют и не решаются с ней познакомиться. Вскоре от Узелкова они узнают, что ее зовут Юля Мальцева и он с ней знаком — ходит к ней в гости, они разговарива­ют, обсуждают прочитанные книги. Друзья, завидуя образованности Узелкова, записываются в библиотеку и, несмотря на недостаток вре­мени, много читают. Вскоре от знакомой библиотекарши они узнают, что вся образованность Узелкова почерпнута им из энциклопедии Брокгауза и Ефрона.
 Тем временем в отдаленном районе Дударинского уезда, Воевод­ском углу, объявляется банда Константина Воронцова — «императора всея тайги», как он сам себя именует. И поимка неуловимого Кости Воронцова становится для уголовного розыска самой главной пробле­мой. Венька Малышев отправляется в Воеводский угол, а чем он там занимается — не знает никто, даже его лучший друг.
 В отсутствие Веньки Автор случайно знакомится с Юлей Мальце-
 468
 вой и, когда Венька возвращается из Воеводского угла, знакомит его с ней. Венька любит Юлю, однако считает, что он ее не стоит: несколь­ко лет назад он встретил одну женщину и потом хворал. Хотя он вскоре вылечился, тем не менее он считает, что должен рассказать об этом Юле. Венька пишет письмо, в котором объясняется Юле в любви и признается в том, что его гнетет. Письмо Венька той же ночью опускает в почтовый ящик, а наутро в составе отряда из шести человек отправляется в тайгу для поимки Кости Воронцова.
 Отряд подъезжает к заимке, где живет любимая женщина Кос­ти — Кланька Звягина. После условного знака отряд приближается к дому, где находит Лазаря Баукина, а также связанных Костю и не­скольких членов его банды. Отряд возвращается в Дудари, по дороге его окружает конная милиция, которая арестовывает Лазаря. Началь­ник уголовного розыска сообщает Веньке, что он представлен к награ­де за организацию операции по поимке Кости Воронцова. Венька отказывается от награды, считая, что он ее не заслужил — это Ла­зарь, которого Венька убедил в достоинствах советской власти, задер­жал Костю, и то, что Лазаря посадили «для проверки» — не­справедливо: он сам хотел, чтоб все было по закону, чтоб его судили за то, в чем он виноват, а проверять его после того, что он сделал, — нечего.
 Венька ждет письма от Юли в ответ на отправленное накануне признание. Приходит Узелков и просит Веньку допустить его к Во­ронцову. Венька отказывает ему в этом, и тут Узелков говорит, что Венька — человек недалекий, о чем ему было известно и раньше: се­годня он случайно прочел его любовное письмо — оно лежало в книге, которую он давал читать Юле.
 В тот ,же вечер Венька кончает с собой выстрелом в висок, так и не узнав, что Юля не давала Узелкову его письма, а он сам в ее отсут­ствие забрал свою книгу с вложенным в нее письмом.
 Н. В. Соболева
 Алексей Николаевич Арбузов 1908-1986
 Иркутская история Драма (1959)
 На одной из строек Иркутска в продовольственном магазине работа­ют две девушки — Валя и Лариса. Валя — кассирша, ей двадцать пять лет. Эго веселая девушка, мало задумывающаяся о своем поведе­нии и образе жизни, за что и заслужила прозвище Валька-дешевка. Ее друг Виктор Бойцов, ровесник Гали, знакомит ее с Сергеем Сереги­ным. Серегин — мастер-машинист на шагающем экскаваторе. Вик­тор — его первый помощник, электрик.
 Виктор обещает Вале пойти в кино, а потом — на танцы, но по­скольку начальник, Степан Егорович Сердюк, дает ему задание, касаю­щееся починки экскаватора, Виктор просит Сергея пойти с Валей вместо него. После кино Валя и Сергей сидят на скамейке в парке и разговаривают. Валя рассказывает, что хочет быть похожей на Кар­мен, — раз про нее написали такую замечательную оперу, значит, она не может быть отрицательным героем. Сергей рассказывает Вале о том, что уже был женат. На Валин вопрос о причине развода отвечает, что, видимо, «в помощи друг друга не нуждались. Не настоящая, значит, была любовь». Валя говорит, что ей бы очень хотелось, чтобы существо­вала настоящая любовь, потому что одной — страшно.
 Пока они разговаривают, к скамейке подходят два парня и начи­нают оскорблять Валю. Сергей бьет одного из них по лицу. Валя про­сит у Сергея прощения и убегает.
 470
 Действие переносится на берег Ангары. Лариса и Валя пьют пиво и разговаривают. Валя рассказывает подруге, что ей пришло письмо от неизвестного. Там было написано, что человек живет не зря и не напрасно. От его дела должно все вокруг становиться лучше. Счастье нельзя испытывать в одиночку. Приходит Виктор. Лариса оставляет их одних. Валя говорит ему, что собралась идти замуж — хоть бы и за него. Тот в ответ говорит, что это было бы смешно, им и так хоро­шо.
 Комната девушек в общежитии. День рождения Вали. Она при­глашает Виктора и Сергея. Сергею, однако, она не говорит о том, по какому поводу у нее собираются гости. Виктор обрадован тем, что будет Сергей. Ему «не улыбалось» проводить вечер в обществе двух девушек. Сергей советует Виктору жениться на Вале. Тот отвечает, что ему неохота себя связывать.
 За столом Валя читает вслух письма от неизвестного, в том числе и то, где неизвестный просит ее выйти за него замуж. Валя же говорит, что лучше выйдет за Виктора, но он от нее отступается. Тогда Сергей признается, что письма писал он и что он никогда не сказал бы об этом, не отступись Виктор от Вали. Валя выгоняет Виктора. Тот обе­щает это запомнить.
 Виктор начинает пить, прогуливать работу. Он просит Сергея ос­тавить Валю, но Сергей ее любит и Виктору отказывает.
 На свадьбе у Вали и Сергея Лариса знакомится с Сердюковым. Виктор на память о себе дарит Вале колечко и убегает.
 Проходит время. У Вали и Сергея родились близнецы — Федор и Леночка. Сергей советует Вале идти учиться, а потом работать. Он считает, что человеку для счастья нужно, чтобы дело его было хоть чу­точку лучше, чем он сам.
 Тридцатое июля. Очень жаркий день. Сергей берет полотенце и идет на Ангару окунуться. По дороге к реке он встречает мальчика и девочку, которые присоединяются к нему: дети идут ловить рыбу.
 Тем временем к Вале приходит Виктор. Он до сих пор не может забыть ее и очень страдает. Валя же любит Сергея. Неожиданно при­ходит их друг Родик и рассказывает о том, что Сергей утонул. Маль­чик и девочка, которые ловили рыбу, перевернулись на плоту. Сергей спас их ценой своей жизни.
 После гибели Сергея вся его бригада решает работать за него, а деньги отдавать Валентине. Против один Виктор. Он считает, что это должно Валю унизить. Валя, однако, принимает деньги. Тогда Виктор обвиняет ее в иждивенчестве. Он любит Валю и хочет, чтобы она со­хранила человеческое достоинство. Он говорит ей то же, что когда-то
 471
 сказал Сергей: что она должна идти учиться и работать. Зовет ее к ним в смену. Валя соглашается. В ней, кажется, зарождается новое чувство к Виктору, хотя она и не торопится это признавать. Голос Сергея желает Виктору счастливого пути в жизни.
 Ю. В. Полежаева
 Жестокие игры Драма (1978)
 Действие происходит в конце 70-х гг. нашего столетия. Москва. Дом на Тверском бульваре. В просторной трехкомнатной квартире живет Кай Леонидов. Его мать с отчимом за границей, они уехали на не­сколько лет, поэтому он живет один. Однажды к нему в квартиру за­ходит девушка Неля. Ей девятнадцать лет. Она, приехав из Рыбинска, не поступила в медицинский институт. Ей негде жить, и знакомые направили ее к Каю. Она обещает, если Кай разрешит ей пожить здесь, убирать и готовить. Каю двадцать лет, но он уже устал от жизни и ко всему равнодушен. Родители хотели, чтобы он стал юрис­том, а Кай институт бросил, он рисует. Кай разрешает Неле остаться.
 К Каю часто заходят его друзья Терентий Константинов и Никита Лихачев. Они его ровесники, дружат со школы. Терентий ушел от отца. Константинов-старший тоже часто приходит к Каю, зовет сына домой, но тот с ним почти не разговаривает. Терентий живет в обще­житии и домой возвращаться не собирается. Неля придумывает каж­дому прозвище: Кая зовет Лодочкой, Никиту — Бубенчиком, Терентия — Опенком. Никита заводит с Нелей роман. Он ухаживает так за каждой девушкой, которая появляется в поле его зрения. Неля пугает его, что возьмет и родит ему дочку.
 Как-то январским вечером к Каю заходит Михаил Земцов. Это двоюродный брат Кая. Ему тридцать лет, он врач в Тюмени. В Мос­кве Михаил проездим. Михаил рассказывает о своей работе и вообще о жизни в тайге. Он женат. Недавно у него родилась дочка. Неля го­ворит ему, что тоже хочет стать врачом, что она работала сиделкой в больнице. Михаил говорит, что, если бы у них в больнице была такая сиделка, то он бы ее озолотил. Уезжая, Михаил говорит ребятам, что они тускло живут, не видят жизни с ее радостями.
 Начало марта. Западная Сибирь. Поселок нефтеразведочной экс­педиции. В комнате Земцовых — Миша и его жена Маша. Ей трид-
 472
 цать девять лет, она геолог. Всего десять недель назад у них родилась дочь, а Маше уже скучно. Она не может жить без своей работы, именно поэтому, как говорит Михаил, от нее ушли три бывших мужа. Машу тяготит, что Михаила могут вызвать в больницу в любое время дня и ночи, а она одна должна сидеть с Лесей. Входит Ловейко, сосед Земцовых. Ему тридцать восемь лет, он работает вместе с Машей. Ловейко рассказывает, что площадь в Тужке, где они работа­ли, названа неперспективной. Маша хочет доказать всем обратное, но у нее на руках ребенок.
 В это время открывается дверь, на пороге стоит Неля, Она очень удивлена, что Миша женат, она этого не знала. Миша не сразу ее уз­нает, зато потом искренне радуется, потому что его больных «некому сторожить». Неля хочет пожить у них до осени, чтобы опять пытать­ся поступить в институт.
 Москва. Снова квартира Кая. Ребята все время вспоминают Нелю. Она уехала, не простившись ни с кем, не оставив адреса, не сказав, куда едет. Кай нарисовал ее портрет и считает его своей единствен­ной удачей. Никита думает, что Неля уехала потому, что ждет от него ребенка. Неожиданно всего на два дня приезжает Олег Павлович — отчим Кая. Он привозит ему подарки и письмо от матери.
 Поселок нефтеразведочной экспедиции, вторая половина июля, комната Земцовых. Маша с Ловейко собираются уезжать в Тужок. Неля приносит Лесю из яслей, чтобы они могли попрощаться, но Маша этого не хочет: она «вчера в яслях простилась». Мишу вызыва­ют в Байкул. Неля остается одна с ребенком.
 Середина августа. Комната Земцовых. Миша и Неля пьют чай. Неля рассказывает ему свою историю. Она убежала из дома после того, как родители заставили ее сделать аборт. Она хотела бежать вместе со своим «парнишкой», а тот ее прогнал. Неля просит Мишу жениться на ней. Миша же отвечает, что любит Машу. Он «гадает» Неле по ладошке. Говорит ей, что любит Неля другого: тот обидел ее, вот она и уехала. Неля соглашается. Миша говорит, что все можно исправить, если человек жив. И вдруг сообщает, что Маша ушла от них. Неля просит его не верить этому.
 Конец сентября. Москва. Вечер. В комнате Кая сидят ребята. В который уж раз приходит Константинов-старший, и Терентий с ним все так же холоден. Неожиданно приходит женщина. Это мать Нели. Ей немногим за сорок. Она ищет дочь. Ребята говорят, что Неля уеха­ла и не оставила адреса. Мать Нели рассказывает, что ее муж умирает и хочет увидеть напоследок дочь и попросить прощения. Ребята ничем не могут ей помочь. Она уходит. Терентий считает, что в оть-
 473
 езде Нели виноват Никита. Кай же говорит, что виноваты все. Они вспоминают свое детство и гадают, отчего они стали такими бесчело­вечными. Даже Константинов-старший вдруг раскрывается. Он рас­сказывает, как пил всю жизнь, а когда опомнился, то оказался один.
 Двадцатые числа октября. Комната Земцовых. Маша приехала на один день. Неля рассказывает ей, как погиб Михаил: вылетел спасать человека, но из-за несчастного случая утонул в болоте. Теперь Неля ночует у них дома, забирая из яслей Лесю, — «чтобы жизнь тут теп­лилась», она говорит, что Миша любил именно ее, Нелю, потом при­знается, что придумала это, чтобы забыть другого, и что Маше можно завидовать: такой человек любил ее! Маша уезжает, оставляя Лесю на Нелю. На прощание Неля включает Маше магнитофон, где Миша за­писал ей свою песню.
 Москва. Начало декабря. Комната Кая. Приходят Никита и Те­рентий. Кай говорит, что вернулась Неля с дочкой. Девочка простыла в дороге. Никита не в себе. Хочет уйти. Из соседней комнаты выхо­дит Неля с девочкой на руках. Говорит, что уедет, когда Леся попра­вится, хотя бы к матери — звала ведь. Никита хочет выяснить, кто отец ребенка, но Неля не говорит ему. Спрашивает, хотел бы он, чтобы это был его ребенок? Тот ее отталкивает. Неля плачет. Терен­тий предлагает ей выйти замуж за него.
 Последние дни декабря. Комната Кая. Леся спит в новой колясоч­ке. Неля купила большую елку. Кай перебирает игрушки. Неля опять напоминает, что скоро уедет. Кай не хочет этому верить. Терентий нарядился Дедом Морозом. Отец Терентия принес Лесе в подарок механическую игрушку. Ребята тушат свет, кружатся под музыку.
 Неожиданно входит Маша. Спрашивает, где ее дочь. Неля гово­рит, что унесла девочку, так как Маша оставила ее, бросила. Маша за­бирает дочь и говорит, что все игры, в том числе и ее собственные, закончились. уходит. Кай замечает, что в комнате стало пусто. Неля просит у всех прощения. Никита в ярости прогоняет ее. Неля соби­рает веши, хочет уйти. Константинов-старший просит не уходить Нелю, не оставлять ребят, Неля молчит. Кай медленно подходит к ней, забирает ее чемодан. Никита снимает с нее куртку, Терентий — платок. Они зажгли елку, включили магнитофон. Терентий в первый раз называет Константинова отцом и идет с ним домой. Кай одевает­ся и выходит: он хочет посмотреть с улицы на елку в доме. Никита и Неля остаются одни.
 Ю. В. Полежаева
 Юрий Осипович Домбровский 1909-1978
 Факультет ненужных вещей Роман (Кн. 1-я — 1964; кн. 2-я - 1975)
 Книга первая. ХРАНИТЕЛЬ ДРЕВНОСТЕЙ Книга вторая. ФАКУЛЬТЕТ НЕНУЖНЫХ ВЕЩЕЙ
 Уже предчувствуя свою судьбу, Георгий Николаевич Зыбин, тридцати­летний историк, сотрудник краеведческого музея в Алма-Ате, угова­ривал себя жить «правильно»: «тихо-тихо, незаметно-незаметно, никого не толкнуть, не задеть — я хранитель древностей, и только!» Что может помешать его спокойной работе и жизни? Директор музея, бывший военный, относится к нему с уважением и почти оте­ческой заботливостью. Рядом — верный друг и собутыльник, старый мудрый Дед, работающий в музее плотником. Рядом — красавица Клара, умница и прелесть, тайно влюбленная в него. Появился в музее молодой ученый Корнилов, высланный из Москвы, человек для Зыбина из породы «своих» — и по судьбе, и по образованию. Да и сам характер его работы — изучение музейных экспонатов, должен вроде оградить Зыбина от того непонятного и страшного, чем напоен сам воздух лета 1937 г. Нужно только — «тихо-тихо». У Зыбина — не получается. Сначала приходит старик Родионов, археолог-неофит и
 475
 бывший партизан, со своими «открытиями» и требует начать раскоп­ки древней столицы в том месте, которое укажет он. Зыбин знает, что сопротивляться силе агрессивного невежества «широких масс», вторгающихся в науку, по нынешним временам бессмысленно и опасно. Знает, но сопротивляется, сколько может. В самом музее по­стоянно происходят стычки с безграмотной, но идейно подкованной массовичкой Зоей Михайловной, пытающейся «подправить» работу Зыбина. Сотрудничество с газетой, куда Зыбин пишет, как ему ка­жется, абсолютно нейтральные заметки о культуре, ну, например, о редкостях, хранящихся в республиканской библиотеке, но так и не удостоившихся внимания научных работников библиотеки, — сотруд­ничество это заканчивается выяснением отношений с ученым-секре­тарем библиотеки Дюповой. Зыбин не отразил работы библиотекарей по обслуживанию широких масс трудящихся и учащихся, заявляет она, культура — это то, что может и должно обслуживать потребнос­ти широких масс, а не кучки высоколобых спецов. Наскоки эти не так уж и безобидны — к услугам жалобщиков всегда готовые выслу­шать их «родные органы». Зыбина предупреждает доброжелательный директор: «Не партизань, будь повежливее», и Дед просит уняться. Зыбин и рад бы уняться, да не может. Не может он наблюдать со стороны, как раздутая невежественными, падкими на сенсацию жур­налистами газетная шумиха вокруг исполинского удава, якобы обита­ющего в колхозе «Горный гигант», грозит поломать жизнь бригадиру Потапову, единственному, кто видел змею. А в колхоз уже зачастили вежливые и внимательные «юристы на отдыхе» — кружат вокруг Потапова, присматриваются к музейным работникам, приехавшим на раскопки. «Случайно» встреченная на ночной дороге машина отво­зит Зыбина к «юристам», где ему дружески объясняют, что Пота­пов — агент немецкой разведки, а история со змеем — «хитро задуманная диверсия». Но в ту же ночь, встретившись со скрываю­щимся Потаповым, Зыбин не только не пытается «обезвредить врага», а делает все, чтобы помочь ему, — отчаявшийся бригадир смог найти и убить «исполинского удава», оказавшегося на поверку пусть и очень большим, но все же обыкновенным полозом. Мешок с убитой змеей, последнюю надежду бригадира на спасение, они вмес­те доставляют в город, в музей. Тем и кончается история.
 Но Зыбин чувствует, что это только отсрочка. Он долго пытался не видеть, не понимать логики происходящего вокруг — глухих арестов, показательных процессов, нагнетаемой сверху истерии «бдительнос­ти» и «борьбы с благодушием». Зыбину, воспитанному на гуманисти­ческой культуре, с которой европейский мир вошел в XX столетие,
 476
 непросто поверить в тотальное одичание людей. В легкость, с которой завоевываются души людей последышами Великого Инквизитора. В ночных полубредовых снах Зыбин беседует со Сталиным: «А вдруг вы правы, мир уцелеет и процветет. Тогда, значит, разум, совесть, добро, гуманность — все, что выковывалось тысячелетиями и считалось целью существования человечества, ровно ничего не стоит. Чтобы спасти мир, нужно железо и огнеметы, каменные подвалы и в них люди с браунингами... А я, и подобные мне, должны будем припасть к вашим сапогам, как к иконе». В подобной ситуации проблема вы­бора для Зыбина — уже не вопрос личного мужества. Он — часть той культуры, той цивилизации, которой грозит уничтожение, и отказ от сопротивления означает для Зыбина согласие с ненужностью этой культуры, с тем, что вся она, и сам он, — «факультет ненужных вещей». ...Незнакомые рабочие приносят в музей находку — горсть золотых бляшек, часть найденного ими клада, убедившись, что най­денное ими действительно археологическое золото, рабочие бесследно исчезают. Клад для музея потерян. О случившемся сообщают в НКВД. Но Зыбин, не надеясь на помощь органов, сам отправляется в степь на поиски клада. И здесь, в степи, свершается то, чего он уже давно ждёт — Зыбина арестовывают. Ему предъявлено обвинение в антисоветской пропаганде, хищении ценностей и попытке бежать за границу. Дело ведут начальник отдела Нейман, опытный следователь, интеллектуал, служащий идеям сталинской законности не на страх, а на совесть, и ражий детина, специалист по «выбиванию показаний» Хрипушин. Доказательствами вины следователи не располагают, дока­зательства они рассчитывают получить от Зыбина. Сосед по камере, заключенный со стажем Буддо, делится с Зыбиным лагерной мудрос­тью: поскольку отсюда уже все равно не выйти, разумнее признаться во всем, что потребуют, — тогда и следствие пройдет легче, и срок окажется меньше. Но как раз это и невозможно для Зыбина, это зна­чило бы его личное признание права на законность подобной систе­мы судопроизводства. Зыбин решает бороться. И первым, кто, как ни странно, помог ему утвердиться в этом, оказывается Хрипушин, — наливаясь профессиональной злобой, он начинает кричать на Зыбина, рассчитывая сломить арестанта, и Зыбин ощущает необходимый ему прилив ответной ярости и силы — порог страха он переступил. К Зыбину применяется метод «конвейера» — его сутками допрашива­ют непрерывно сменяющиеся следователи. Зыбин держится твердо, но он не знает, что его арест — это только часть большого плана, за­думанного Нейманом. Он намерен добыть материал для грандиозно­го — по образцу московских — показательного процесса по делу
 477
 массового вредительства в сфере культуры. Одного Зыбина для такого процесса, конечно, мало. Приглашение явиться в НКВД получает Корнилов. Но с ним говорят иначе — сначала расспрашивают о Зыбине, но потом объясняют, что главная их просьба: помочь органам закрыть дело на другого сотрудника музея бывшего священника Анд­рея Эрнестовича Куторгу. В НКВД лежит донос на него, но старик, кажется, безобидный, жалко его, — доверительно делятся с Корнило­вым следователи. «Если вы готовы поручиться за него, сделайте это. Только сделайте доказательно и официально, в письменных донесени­ях». Корнилов, живущий в Алма-Ате на положении ссыльного и пос­леднее время каждый день ожидавший собственного ареста, очень ценит властную вежливость следователей. Да и в просьбе их как бы нет ничего зазорного. Корнилов берется выполнить поручение. Разго­воры, которые он проводит с бывшим священником, посвящены в основном истории суда и казни Христа, а также теме предательства учениками своего Учителя. И Корнилов с чистой совестью пишет от­четы о встречах, в которых характеризует отца Андрея вполне лояль­ным гражданином. Донесения его принимаются с благодарностью, но в его последнее, как надеется Корнилов, посещение НКВД он пригла­шен к полковнику Гуляеву. Тональность разговора с ним резко меня­ется — полковник грозно уличает Корнилова в попытках обмануть следствие. Он показывает письменные отчеты о тех же беседах, напи­санные Куторгой, — бывший священник выполнял аналогичное зада­ние. В доносах Корнилов обвиняется в ведении антисоветских раз­говоров. Корнилов раздавлен. Его просят выйти в коридор немного по­дождать и «забывают» про него чуть ли не на сутки. А потом его, полу­живого от усталости и страха, уводит к себе Хрипушин, отпаивает чаем, стыдит, сообщает, что на этот раз его прощают, но рассчитывают на его честность в их дальнейшей совместной работе, подбирает Корнилову агентурную кличку Овод и еще раз предупреждает: «Будешь финтить, знаешь куда тебя зашлют?» — «Знаю», — отвечает уже ничему не со­противляющийся Корнилов.
 А в застопорившееся следствие по делу Зыбина вовлекаются новые люди. После того как Зыбин потребовал сменить ему следователя и объявил голодовку, его содержат в карцере, его навещает прокурор Мячин и неожиданно легко соглашается со всеми требованиями. Мячин — враг Неймана. Идея громкого показательного процесса ка­жется ему бредом. А тут обнаруживается еще одно обстоятельство, которое прокурор при случае сможет использовать против Неймана. К полковнику Гуляеву на прием просится давняя и близкая знакомая Зыбина, Полина Потоцкая. Разговор с нею идет в присутствии Ней-
 478
 мана и прокурора. И Полина как бы между прочим сообщает, что есть еще один человек, с которым Зыбин когда-то вел доверительные разговоры, — Роман Львович Штерн. Нейман потрясен — введение в это дело такой крупной фигуры, как начальник следственного отдела Прокуратуры СССР, известный писатель, а самое главное — брат Неймана, все осложняет. Более того, в деле Зыбина обнаруживается возможность личных мотивов — Штерн и Зыбин ухаживали когда-то за Полиной, и она предпочла Зыбина. Ситуация становится опасной для Неймана. Ибо не все так прочно и стабильно в жизни, казалось бы, всесильных энкавэдэшников — все чаще их ведомство сотрясает­ся некими внутренними толчками, — внезапно исчезают самые на­дежные и проверенные люди. Куда исчезают, для Неймана и коллег — не секрет, каждый из них подсознательно ждет своей оче­реди. К тому ж умного Неймана мучает и другой страх, отпечатав­ший в его глазах выражение «зажатого ужаса», — страх перед самой сутью его работы. Он уже не может оправдываться словами о высшей целесообразности, знакомясь, например, с рационализаторским пред­ложением коллег о рациональном использовании в их хозяйстве тел заключенных, в частности, использовании крови умерших или казнен­ных арестантов. И чтобы поправить свое, грозящее пошатнуться по­ложение в НКВД, и для того, чтобы обрести внутреннее спокойствие, нужны результаты по делу Зыбина. Нейман решает заменить дуболома Хрипушина своей племянницей Тамарой Долидзе, только начи­нающей, но умной, образованной, рвущейся к работе следова-тельницей; к тому же она хороша, что может обезоружить подследст­венного.
 Зыбин действительно потрясен явлением молодой прекрасной женщины. Но результат оказывается противоположным. Зыбин вдруг чувствует сострадание к этой несчастной дурочке, поменявшей театр на романтику тайной работы распорядителя человеческих жизней. Без труда разрушив заготовленную новым следователем схему обвине­ния, Зыбин обращается к ней, как к человеку, совершающему траги­ческую и непоправимую в жизни ошибку. И девушка растеряна, возразить ей нечем. Разговор их прерывается на полуслове — уже давно чувствующий себя больным, Зыбин теряет сознание прямо в кабинете следователя. Его переводят в больницу. Следствие снова ос­танавливается. Пытаясь помочь племяннице исправить промахи, Ней­ман решает самостоятельно добыть неопровержимые улики против Зыбина и повторяет маршрут Зыбина по степи. Во время путешест­вия его настигает известие о смене руководства в управлении НКВД, об арестах следователей и о том, что он срочно вызывается в управле-
 479
 ние. Это конец, понимает Нейман. Последние часы на свободе он ре­шает провести у случайно встреченной знакомой буфетчицы и обна­руживает у нее то самое археологическое золото, в хищении которого обвиняется Зыбин. Изъяв золото и арестовав кладоискателей, Нейман возвращается в город. А через несколько дней Зыбину в присутствии полковника и прокурора показывают найденное золото и объявляют, что дело его закрыто. Зыбин свободен. И пусть освобождение это происходит, благодаря счастливому стечению обстоятельств, Зыбин чувствует себя победителем — он смог выстоять.
 Первым, кого встретил Зыбин, выйдя из здания управления НКВД, оказывается Нейман. Он специально поджидал Зыбина. «Это зачем же?» — спрашивает Зыбин. «Да я сам думаю, зачем?.. С осво­бождением поздравить. Если нужно, домой свести, в лавочку сбегать».
 Зыбина поражает лицо Неймана, его глаза — по-человечески про­стые и печальные. ушло из них выражение того скрытого ужаса, ко­торый Зыбин приметил месяц назад. А в парке, куда Зыбин и Нейман отправляются выпить за освобождение, к ним присоединился Корнилов. Они располагаются на скамейке, прямо напротив худож­ника, который, заметив выразительный силуэт Зыбина, попросил его посидеть немного и начал быстро зарисовывать фигуры. Так на квад­ратном кусочке картона и остались эти трое: выгнанный следователь, пьяный осведомитель по кличке Овод и тот, третий, без которого эти двое существовать не могли.
 С. П. Костырко
 Александр Трифонович Твардовский 1910-1971
 Василий Теркин
 КНИГА ПРО БОЙЦА Поэма (1941-1945)
 В пехотной роте — новый парень, Василий Теркин. Он воюет уже второй раз на своем веку (первая война — финская). Василий за сло­вом в карман не лезет, едок хороший. В общем, «парень хоть куда».
 Теркин вспоминает, как он в отряде из десяти человек при от­ступлении пробирался с западной, «немецкой» стороны к востоку, к фронту. По пути была родная деревня командира, и отряд зашел к нему домой. Жена накормила бойцов, уложила спать. Наутро солдаты ушли, оставляя деревню в немецком плену. Теркин хотел бы на об­ратном пути зайти в эту избу, чтобы поклониться «доброй женщине
 простой».
 Идет переправа через реку. Взводы погружаются на понтоны. Вра­жеский огонь срывает переправу, но первый взвод успел перебраться на правый берег. Те, кто остался на левом, ждут рассвета, не знают, как быть дальше. С правого берега приплывает Теркин (вода зимняя, ледяная). Он сообщает, что первый взвод в силах обеспечить пере­праву, если его поддержат огнем.
 Теркин налаживает связь. Рядом разрывается снаряд. Увидев не­мецкую «погребушку», Теркин занимает ее. Там, в засаде, поджидает врага. Убивает немецкого офицера, но тот успевает его ранить. По
 481
 «погребушке» начинают бить наши. А Теркина обнаруживают тан­кисты и везут в медсанбат...
 Теркин в шутку рассуждает о том, что хорошо бы получить ме­даль и прийти с нею после войны на гулянку в сельсовет.
 Выйдя из госпиталя, Теркин догоняет свою роту. Его подвозят на грузовике. Впереди — остановившаяся колонна транспорта. Мороз. А гармонь только одна — у танкистов. Она принадлежала их погибше­му командиру. Танкисты дают гармонь Теркину. Он играет сначала грустную мелодию, потом веселую, и начинается пляска. Танкисты вспоминают, что это они доставили раненого Теркина в медсанбат, и дарят ему гармонь.
 В избе — дед (старый солдат) и бабка. К ним заходит Теркин. Он чинит старикам пилу, часы. Догадывается, что у бабки есть спря­танное сало... Бабка угощает Теркина. А дед спрашивает: «Побьем ли немца?» Теркин отвечает, уже уходя, с порога: «Побьем, отец».
 Боец-бородач потерял кисет. Теркин вспоминает, что когда он был ранен, то потерял шапку, а девчонка-медсестра дала ему свою. Эгу шапку он бережет до сих пор. Теркин дарит бородачу свой кисет, объясняет: на войне можно потерять что угодно (даже жизнь и семью), но не Россию.
 Теркин врукопашную сражается с немцем. Побеждает. Возвраща­ется из разведки, ведет с собой «языка».
 На фронте — весна. Жужжание майского жука сменяется гулом бомбардировщика. Солдаты лежат ничком. Только Теркин встает, палит в самолет из винтовки и сбивает его. Теркину дают орден.
 Теркин вспоминает, как в госпитале встретил мальчишку, который уже успел стать героем. Тот с гордостью подчеркнул, что он из-под Тамбова. И родная Смоленщина показалась Теркину «сиротинуш­кой». Поэтому он и хотел стать героем.
 Генерал отпускает Теркина на неделю домой. Но деревня его еще у немцев... И генерал советует с отпуском обождать: «Нам с тобою по пути».
 Бой в болоте за маленькую деревню Борки, от которой ничего и не осталось. Теркин подбадривает товарищей.
 Теркина на неделю отправляют отдохнуть. Эго «рай» — хата, где можно есть четыре раза в день и спать сколько угодно, на кровати, в постели. На исходе первых суток Теркин задумывается... ловит попут­ный грузовик и едет в свою родную роту.
 Под огнем взвод идет брать село. Ведет всех «щеголеватый» лейте­нант. Его убивают. Тогда Теркин понимает, что «вести его черед». Село взято. А сам Теркин тяжело ранен.
 482
 Теркин лежит на снегу. Смерть уговаривает его покориться ей. Но Василий не соглашается. Его находят люди из похоронной команды,
 несут в санбат.
 После госпиталя Теркин возвращается в свою роту, а там уже все по-другому, народ иной. Там... появился новый Теркин. Только не Василий, а Иван. Спорят кто же настоящий Теркин? Уже готовы ус­тупить друг другу эту честь. Но старшина объявляет, что каждой роте «будет придан Теркин свой».
 Село, где Теркин чинил пилу и часы, — под немцами. Часы немец отнял у деда с бабкой. Через село пролегла линия фронта. Пришлось старикам переселиться в погреб. К ним заходят наши разведчики, среди них — Теркин. Он уже офицер. Теркин обещает привезти новые часы из Берлина.
 С наступлением Теркин проходит мимо родного смоленского села. Его берут другие. Идет переправа через Днепр. Теркин прощается с родной стороной, которая остается уже не в плену, а в тылу.
 Василий рассказывает о солдате-сироте, который пришел в отпуск в родное село, а там уж ничего не осталось, вся семья погибла. Солда­ту нужно продолжать воевать. А нам нужно помнить о нем, о его горе. Не забыть об этом, когда придет победа.
 Дорога на Берлин. Бабка возвращается из плена домой. Солдаты дают ей коня, повозку, вещи... «Скажи, мол, что снабдил Василий
 Теркин».
 Баня в глубине Германии, в каком-то немецком доме. Парятся солдаты. Среди них один — много на нем шрамов от ран, париться умеет здорово, за словом в карман не лезет, одевается — на гимнас­терке ордена, медали. Солдаты говорят о нем: «Все равно что Тер­кин».
 О. В. Буткова.
 Теркин на том свете Поэма (1954-1963)
 Убитый в бою Теркин является на тот свет. Там чисто, похоже на метро. Комендант приказывает Теркину оформляться. Учетный стол, стол проверки, кромешный стол. У Теркина требуют аттестат, требу­ют фотокарточку, справку от врача. Теркин проходит медсанобработку. Всюду указатели, надписи, таблицы. Жалоб тут не принимают.
 483
 Редактор «Гробгазеты» не хочет даже слушать Теркина. Коек не хва­тает, пить не дают...
 Теркин встречает фронтового товарища. Но тот как будто не рад встрече. Он объясняет Теркину: иных миров два — наш и буржуаз­ный. И наш тот свет — «лучший и передовой».
 Товарищ показывает Теркину Военный отдел, Гражданский. Здесь никто ничего не делает, а только руководят и учитывают. Режутся в домино. «Некие члены» обсуждают проект романа. Тут же — «пла­менный оратор». Теркин удивляется: зачем все это нужно? «Номен­клатура», — объясняет друг. Друг показывает Особый отдел: здесь погибшие в Магадане, Воркуте, на Колыме... Управляет этим отделом сам кремлевский вождь. Он еще жив, но в то же время «с ними и с нами», потому что «при жизни сам себе памятники ставит». Това­рищ говорит, что Теркин может получить медаль, которой награжден посмертно. Обещает показать Теркину Стереотрубу: это только «для загробактива». В нее виден соседний, буржуазный тот свет. Друзья угощают друг друга табаком. Теркин — настоящим, а друг — загроб­ным, бездымным. Теркин все вспоминает о земле. Вдруг слышен звук сирены. Это значит — ЧП: на тот свет просочился живой. Его нужно поместить в «зал ожидания», чтобы он стал «полноценным мертвяком». Друг подозревает Теркина и говорит, что должен доложить на­чальству. Иначе его могут сослать в штрафбат. Он уговаривает Теркина отказаться от желания жить. А Теркин думает, как бы вер­нуться в мир живых. Товарищ объясняет: поезда везут людей только туда, но не обратно. Теркин догадывается, что обратно идут порож­няки. Друг не хочет бежать с ним: дескать, на земле он мог бы и не попасть в номенклатуру. Теркин прыгает на подножку порожняка, его не замечают... Но в какой-то миг исчезли и подножка, и состав. А дорога еще далека. Тьма, Теркин идет на ощупь. Перед ним проходят все ужасы войны. Вот он уже на самой границе.
 ...И тут он слышит сквозь сон: «Редкий случай в медицине». Он в госпитале, над ним — врач. За стенами — война...
 Наука дивится Теркину и заключает: «Жить ему еще сто лет!»
 О. В. Буткова
 Анатолий Наумович Рыбаков р. 1911
 Тяжелый песок Роман (1978)
 Отец автора родился в Швейцарии, в Базеле. У его дедушки Иванов­ского было три сына. Отец был младшим в семье, как говорят — мизиникл, то есть мизинец.
 Когда отец окончил колледж и готовился поступать в университет, возникла идея поехать в Россию, на родину предков, в маленький южный город. И они поехали — дедушка профессор Ивановский и будущий отец автора, красивый молодой блондин Якоб. Было это в 1909 г., почти семьдесят лет тому назад.
 Тогда Якоба и увидела будущая мать автора — и эта девушка, эта синеглазая красавица, дочь сапожника Рахленко, стала для него судь­бой. Он прилепился к ней на всю жизнь, как прилепился праотец наш Иаков к своей Рахили. Мать Якоба была против этого брака. Якоб не уступал... Словом, прошел год, и в город снова приехал про­фессор Ивановский с женой Эльфридой, субтильной такой немочкой, сыном Якобом и экономкой.
 Надо сказать, что тут мать автора запрятала подальше свою дер­зость и строптивость, и перед бабушкой Эльфридой предстала тихая, скромная красавица Рахиль. Неожиданно бабушка выдвинула «тяже­лую артиллерию»: оказывается, она не еврейка, а швейцарка немец­кого происхождения, и когда дедушка на ней женился, то перешел в
 485
 протестантство. Но Рахленки о протестантстве не желали и думать... В общем, все закончилось соглашением, и после свадьбы молодые уе­хали в Швейцарию.
 Итак, родители автора живут в Базеле. Через год рождается его брат Лева, а еще через полгода мать с младенцем на руках приезжает к своим родителям в Россию. Ей было несладко в чопорном профес­сорском немецком доме. Не прошло и двух месяцев, как за ней явил­ся и Якоб.
 У Левы корь, у Левы свинка, потом на свет появляется автор, и мама остается его выкормить, затем приходится остаться, чтобы ро­дить и выкормить Ефима. Дотянули до августа 1914 г., и папа застрял в России. Красивый, воспитанный, вежливый, добрый человек — но человек без специальности. И дедушка Рахленко решил пустить его по торговой части. Сначала отец был приказчиком в мясной лавке. Потом моя ревнивая мать нашла ему место, где женщинами и не пахло, — в лавке железоскобяного товара.
 Но вот революция, царя скинули, черту оседлости отменили, и даже дедушка Рахленко стал склоняться к тому, чтобы отец с мамой уехали в Швейцарию. Но мама ни в какую! За вздорный и сума­сбродный характер отец любил ее еще сильнее, понимал, что нужен ей именно такой муж, как он, — спокойный, деликатный и любя­щий. Именно потому, что он был такой человек, он и стал работать в сапожной мастерской тестя.
 Старшего сына дедушки звали Иосиф (были еще Лазарь, Гриша, Миша и моя мать Рахиль). После одного сильного скандала отца с Иосифом семья автора отделилась от дедушки, купила небольшой до­мишко на соседней улице.
 В 17-м родилась Люба, в 19-м — Генрих, в 25-м — Дина. Семья организовала сапожную артель и к середине 20-х гг. жила прилично... Старшего брата Леву направили учиться в Москву, в Свердловский коммунистический университет. В 28-м мама родила младшего бра­тика Сашу, своего седьмого и последнего ребенка.
 В 30-е гг. на базе семейной артели создалась государственная обув­ная фабрика, и директор Иван Антонович Сидоров назначил отца завскладом сырья и фурнитуры. В 1934 г. сестра Люба поступила в Ленинграде в медицинский, вышла замуж, и вот в доме появился Игорек, первый внук. Женился и Лева у себя в Чернигове, невесту родителям не показал, но от людей узнали, что его жена, Анна Мои­сеевна, важная персона — преподает политэкономию. Старше его на пять лет, у нее девочка от первого брака.
 Гром грянул среди бела дня: в областной газете появилась статья
 486
 «Чужаки и расхитители на обувной фабрике». Как чужак упоминался отец, «человек сомнительного социального происхождения», некото­рые работники и, конечно, директор Сидоров. Был обыск, отца арес­товали. Брат Лева по поводу дела отца сказал, что следствие разберется, а он вмешиваться не имеет права. Состоялся показатель­ный процесс — выездная сессия областного суда. В общем, результа­тов приходилось ждать самых скверных. Но благодаря блестящей защите адвоката Терещенко после пересмотра дела отцу дали год ус­ловно, Сидорова освободили тоже...
 После этого сосед Иван Карлович устроил отца в депо на склад. Вскоре пришло страшное известие: погиб брат Лева и его жена. Ее дочь Олечку и Олину няню Анну Егоровну сначала отправили в дерев­ню к родным Анны Егоровны — мать об этой девочке и слышать не хотела. Она ей что, внучка? Словом, все кончилось тем, что отец уст­роил Анну Егоровну в ФЗУ уборщицей, она получила комнатенку, а Оля осталась в семье автора.
 Вот так и жили. Люба, Генрих, Ефим и автор уже работали, мате­риальное положение родителей улучшилось, но не было блестящим. И автор решил: пусть Дина поступит в консерваторию, Люба заберет Игоря, Саша и Оля станут на ноги, и тогда он переберется куда-ни­будь в промышленный центр, работать по специальности.
 ...Двадцать второго июня началась война, двадцать третьего автора призвали.
 После войны автор шаг за шагом выяснил обстоятельства смерти родных. Почему родные не эвакуировались? Мать не захотела. Она считала, что все, что говорят о немцах, — выдумки.
 Но вот в город вошли немцы, и был отдан приказ всем евреям переселиться в гетто. Мама сказала папе, чтобы он заявил о своем полунемецком происхождении. Но отец отказался: не хотел спасаться без семьи.
 Как раз в это время в гетто появился дядя Гриша, тайно пришел из партизанского отряда. Он подтвердил, что немцы истребляют ев­реев. Показал маленькому Игорю дорогу в лес. Насчет отца сказал, что он должен уйти из гетто — нужен свой человек на станции.
 В гетто была проведена первая акция уничтожения. Ей была под­вергнута Прорезная улица.
 Вскоре в гетто снова пришел дядя Гриша и сказал, что судьба гетто решена; надо уходить в лес, а для этого нужно оружие. Отец предъявил властям свой швейцарский паспорт, и его назначили заве­дующим деповским складом. Появляться в гетто, видеться с кем-либо ему запретили.
 487
 Самыми бесстрашными в гетто были дети: они доставляли продо­вольствие, проявляя при этом невиданное мужество и отвагу. Брат Саша и еще один мальчик носили с заброшенной плодоовощной базы начинку, их обнаружили эсэсовцы... Илью пристрелили внизу, а мертвый Саша так на заборе и повис. Ему было четырнадцать, Илье — двенадцать лет.
 Дедушка жил на кладбище в составе похоронной бригады. Весной 1942 г. в гетто умирало человек пятнадцать — двадцать в день. Ев­рейские обычаи предписывают хоронить покойников в саванах, сава­нов не хватало, и их стали приносить обратно с кладбища, а в них оружие.
 В конце концов дежурившие на кладбище полицаи выследили де­душку, когда он пошел в лес за оружием, и убили его.
 Дядя Гриша хотел взять в отряд людей из гетто. И мама послала Дину в юденрат уговорить дядю Иосифа, председателя юденрата, по­казать их как умерших. Когда выяснилось, что Иосиф собирается вы­дать этих людей немцам, Дина застрелила его из его же пистолета. Сестру распяли, и, мертвая, она висела на кресте три дня.
 Отец участвовал в операции по угону со станции двух автомашин с оружием. Операция прошла блестяще, а отец, чтобы спасти невин­ных, сам пришел в комендатуру с повинной. Его пытали шесть суток. На седьмые вывезли на площадь перед гетто, подтащили к виселице (стоять он не мог) и повесили.
 После рейда на станцию режим ужесточился, и патруль схватил маленького Игоря, когда тот шел от партизан. Казнь была опять на площади. Игорь звал бабушку. Мама велела внуку не бояться, опус­тить голову и закрыть глаза. Палач разрубил его точно пополам.
 В гетто теперь было оружие, и было решено, прорвав охрану, уйти в лес.
 Из многих домов люди просто не вышли: их обуял страх. Но те, кто сумел перебороть страх — их было человек шестьсот, — дошли до спасительного леса. И тогда мать велела Оле найти адвоката Тере­щенко и сказать ему, что она внучка Рахили Рахленко. И никто ни­когда больше не видел мать ни живой, ни мертвой. Она исчезла, растворилась в воздухе, в сосновом лесу, вблизи места, где родилась, прожила жизнь, воспитала детей и внуков и видела их страшную ги­бель.
 После войны автор нашел место, где, по слухам, похоронили отца. Перерыли весь пустырь и ничего не нашли: только песок, песок, чис­тый сыпучий тяжелый песок...
 И. Н. Слюсарева
 488
 Дети Арбата Роман (1966—1983, опубл. 1987)
 Самый большой дом на Арбате — между Никольским и Денежным переулками. В нем живут четверо бывших одноклассников. Трое из них: Саша Панкратов, секретарь комсомольской ячейки школы, сын лифтерши Максим Костин и Нина Иванова — составляли в школе сплоченную группу активистов. К ним еще примыкала дочь известно­го дипломата, большевика с дореволюционным стажем Лена Будягина. Четвертый — Юра Шарок, сын портного. Этот лукавый и осторожный парень политику ненавидит. В его семье новых хозяев жизни язвительно называют «товарищами».
 Школа окончена. Теперь Нина учительница, Лена — переводчица. Максим кончает пехотное училище, Саша учится в техническом вузе, а Юра — в юридическом. К их компании примыкает еще Вадим Марасевич, сын известного врача, он метит в литературные и театраль­ные критики. Школьница Варя, сестра Нины. Красавица Вика Марасевич, сестра Вадима. Они сидят за столом, встречая новый, 1934 г. Они молоды, не представляют себе ни смерти, ни старости, — они рождены для жизни и счастья.
 Но у Саши неприятности. Собственно говоря, из института и из комсомола его исключили. Неприятная история, мелочь: к годовщине революции выпустили стенгазету, и кое-кто из факультетского начальст­ва расценил помещенные в ней эпиграммы как враждебную вылазку.
 Саша побывал в ЦКК, и его восстановили и в институте, и в ком­сомоле. Но вот — ночной звонок в два часа, красноармейцы, поня­тые... Арест и Бутырская тюрьма.
 «За что вы здесь сидите?» — спросил его следователь Дьяков на первом допросе. Саша теряется в догадках. Чего от него хотят? У него нет разногласий с партией, он честен перед ней. Может, дело в Марке Рязанове, брате матери, — он влиятелен, первый металлург страны...
 Марк тем временем поговорил о Саше с высокопоставленными людьми. Будягин ясно понимает: «они» знают, чей Саша племянник. Когда человека вводят в состав ЦК, не могут не знать, что его пле­мянника арестовали.
 Березин, заместитель Ягоды (главы ОПТУ), лучше Будягина и лучше Рязанова знает, что Панкратов ни в чем не виноват. Честный, идейный парень. Его дело тянется много дальше и выше, выходя через замдиректора Сашиного института Криворучко на Ломинадзе, замнаркома тяжелой промышленности (а нарком Орджоникидзе).
 489
 Но даже Березин, член коллегии НКВД, не знает и не может, ко­нечно, знать, что думает об Орджоникидзе, человеке своего ближай­шего окружения, Сталин. А думает Сталин вот что: они давно знакомы, слишком давно. Начинали в партии вместе. А у вождя нет единомышленников, есть только соратники. Серго после капитуляции оппозиционеров не захотел уничтожить их. Хочет сохранить противо­вес Сталину? И чем, какими политическими целями объясняется нежная дружба Серго и Кирова?
 Софье Александровне велели прийти в Бутырки на свидание с сыном. С собой взять теплые веши, деньги и продукты. Значит, при­говор Саше вынесен. Все это время ей помогала Варя Иванова: ходи­ла за продуктами, возила передачи. Но в тот вечер не зашла — на следующий день они провожали Максима и еще одного курсанта на Дальний Восток.
 На вокзале Варя увидела Сашу: он покорно шел между двумя красноармейцами с чемоданом в руке и заплечной сумкой, бледный и с бородой.
 Итак, Саша выслан. Что осталось от их компании? Макс на Даль­нем Востоке. А Шарок — и это для многих дико — работает в про­куратуре. Юрка Шарок — вершитель судеб, а чистый, убежденный Саша — ссыльный!
 Варя как-то встретила на Арбате красавицу Вику Марасевич с франтоватым мужчиной. Вика пригласила звонить и заходить, хотя Варя никогда ей не звонила и к ней не заходила. Но тут пошла. И попала в совершенно другой мир. Там — стоят в очередях, живут в коммуналках. Здесь — пьют кофе с ликерами, любуются заграничны­ми модами.
 Для Вари началась новая жизнь. «Метрополь», «Савой», «Националь»... Коренная москвичка, она прежде лишь слышала эти притяга­тельные названия. Только одета она плоховато...
 Масса новых знакомств. И среди них — Костя, знаменитый биль­ярдист. Он родом из Керчи, а Варя никогда не была на море. Узнав об этом, он сразу предлагает ехать. Костя — независимый, могущест­венный человек, он никому не покорится, не потащит под конвоем свой чемодан по перрону...
 Вернувшись из Крыма, Варя и Костя поселяются у Сашиной мамы, Софьи Александровны. Варя не работает. Костя даже не разре­шает ей готовить. Она одевается у лучших портных, причесывается у самых модных парикмахеров, они постоянно бывают в театрах, рес­торанах...
 Первую телеграмму маме Саша отправил из села Богучаны Кан-
 490
 ского округа. Товарищ по ссылке, Борис Соловейчик, ввел его в курс местной жизни: в здешних местах можно увидеть кого угодно — меньшевиков, эсеров, анархистов, троцкистов, национал-уклонистов. И действительно, в пути до места Саша знакомится с самыми разны­ми людьми, и далеко не всех из них интересует политика или идеоло­гия.
 Местом ссылки Саше определяют деревню Мозгову, в двенадцати километрах от Кежмы вверх по Ангаре. За квартиру с питанием он платит деньги, иногда приносит сметаны — чинит общественный се­паратор. Сепаратор изготовлен в конце прошлого века, резьба сноси­лась, и несколько раз Саша передает председателю, что надо нарезать новую. Сепаратор в очередной раз ломается, председатель обвиняет Сашу в умышленной порче, и они крупно ругаются на людях.
 Объяснения приходится давать уполномоченному НКВД Алферову. Тот растолковывает: аппарат вышел из строя, председателю насчет, резь­бы никто ничего не передавал — да бабы слов «резьба», «гайка», «валик» просто не знают... В общем, за вредительство Саше дадут мини­мум десять лет. Кроме того, дискредитация колхозного руководства.
 Сразу после ареста Саша надеялся, что все скоро разъяснится и его освободят, — он чист, а невиновных партия не наказывает. Те­перь он хорошо понимает, что бесправен, но сдаваться не хочет. Решил отвечать на оскорбление оскорблением, на плевок — плевком. Конфликт с сепаратором как-то замят. Надолго ли? Сашей овладевает тоска: он рос в убеждении, что будет строить новый мир, теперь у него нет ни надежды, ни цели. Идеей, на кото­рой он вырос, завладели бездушные карьеристы, они попирают эту идею и топчут людей, ей преданных. Учительница Нурзида, с кото­рой у него роман, предлагает ему вариант будущей жизни: после ссылки они зарегистрируются, Саша возьмет фамилию жены и полу­чит чистый паспорт, без отметок о судимости. Тараканья, запечная жизнь? Нет, на такую Саша не согласится никогда! Он чувствует, что меняется, да и товарищ по ссылке говорит ему, что не стоит из ос­колков прежней веры лепить новую. Можно или вернуться к преж­ним убеждениям, или оставить их навсегда.
 Березин предлагает Шароку поступить в Высшую школу НКВД. Тот отказывается, так как Запорожец берет его в ленинградский ап­парат НКВД. Это подтверждает подозрение Березина: в Ленинграде готовится какая-то акция. Сталин недоволен положением в городе, требует от Кирова репрессий против так называемых участников зиновьевской оппозиции, хочет развязать в Ленинграде террор. Для чего? Как детонатор для террора по всей стране?
 491
 Запорожец должен организовать такое, перед чем Киров должен будет отступить. Но что? Диверсия, взрыв — Кирова на этом не прове­дешь. Убийство одного из соратников Кирова? Позвончее, но не то.
 Березин хорошо помнит, как в 1918 г. в Царицыне Сталин поучи­тельно сказал ему: «Смерть решает все проблемы. Нет человека, и нет проблем».
 Вечером Березин впервые зашел к Будягину и в разговоре мельком сообщил, что Запорожец под строжайшим секретом подбирает в Пи­тере своих людей. Будягин оценил сказанное в полной мере и утром передал Орджоникидзе.
 Но Орджоникидзе и Будягину в голову не пришло то, о чем сразу догадался кадровый чекист Березин.
 У Вари сложности с Костей — ведь, в сущности, сближаясь с ним она его не знала. Выясняется, что он женат, хотя якобы женился из-за прописки. Он игрок, сегодня богат, завтра станет беднее всех. Может проиграть и ее саму. Хватит! Ей пора идти работать. Приятели устраивают ее в Бюро по проектированию гостиницы «Москва" чертежницей.
 С Костей все хуже. Они чужие люди, и самое лучшее — разойтись. С Софьей Александровной и ее соседями по коммуналке Варя все чаше говорит о Саше, все чаще думает о нем. Да, она ценит свою и чужую независимость, решает все сама, не осторожна, не умеет от­казывать себе в удовольствиях — на этом и попалась. Ну что ж, с Костей покончено, еще не поздно изменить свою жизнь. В письме Софьи Александровны, адресованном Саше, она делает приписку от себя.
 Прочитав Варины строки, Саша испытывает острое, щемящее чув­ство любви и влечения к этой девочке. Все еще впереди! Но пришед­ший к нему в гости товарищ-ссыльный хмур и озабочен. Он принес плохие новости — 1 декабря в Ленинграде убит Киров. И кто бы это ни сделал, можно сказать с уверенностью: наступают черные времена.
 И. Н. Слюсарева
 Виктор Платонович Некрасов 1911-1987
 В окопах Сталинграда Повесть (1946)
 Действие начинается в июле 1942 г. с отступления под Осколом. Немцы подошли к Воронежу, и от только что вырытых оборонитель­ных укреплений полк отходит без единого выстрела, а первый бата­льон во главе с комбатом Ширяевым остается для прикрытия. В помощь комбату остается и главный герой повествования лейтенант Керженцев. Отлежав положенные два дня, снимается и первый бата­льон. По дороге они неожиданно встречают связного штаба и друга Керженцева химика Игоря Свидерского с известием о том, что полк разбит, надо менять маршрут и идти на соединение с ним, а немцы всего в десяти километрах. Они идут еще день, пока не располагают­ся в полуразрушенных сараях. Там и застают их немцы. Батальон за­нимает оборону. Много потерь. Ширяев с четырнадцатью бойцами уходит, а Керженцев с ординарцем Валерой, Игорь, Седых и связной штаба Лазаренко остаются прикрывать их. Лазаренко убивают, а ос­тальные благополучно покидают сарай и догоняют своих. Это нетруд­но, так как по дороге тянутся отступающие в беспорядке части. Они пытаются искать своих: полк, дивизию, армию, но это невозможно. Отступление. Переправа через Дон. Так они доходят до Сталинграда.
 В Сталинграде они останавливаются у Марьи Кузьминичны, се­стры бывшего Игоревого командира роты в запасном полку, и зажи-
 493
 вают давно забытой мирной жизнью. Разговоры с хозяйкой и ее мужем Николаем Николаевичем, чай с вареньем, прогулки с сосед­ской девушкой Люсей, которая напоминает Юрию Керженцеву о его любимой, тоже Люсе, купание в Волге, библиотека — все это настоя­щая мирная жизнь. Игорь выдает себя за сапера и вместе с Кержен­цевым попадает в резерв, в группу особого назначения. Их работа — подготовить к взрыву промышленные объекты города. Но мирная жизнь неожиданно прерывается воздушной тревогой и двухчасовой бомбежкой — немец начал наступление на Сталинград.
 Саперов отправляют на тракторный завод под Сталинград. Там идет долгая, кропотливая подготовка завода к взрыву. По нескольку раз в день приходится чинить цепь, порванную при очередном обстреле. В промежутках между дежурствами Игорь ведет споры с Георгием Аки­мовичем, инженером-электриком ТЭЦ. Георгий Акимович возмущен неумением русских воевать: «Немцы от самого Берлина до Сталин­града на автомашинах доехали, а мы вот в пиджаках и спецовках в окопах лежим с трехлинейкой образца девяносто первого года». Геор­гий Акимович считает, что спасти русских может только чудо. Кер­женцев вспоминает недавний разговор солдат о своей земле, «жир­ной, как масло, о хлебах, с головой закрывающих тебя». Он не знает, как это назвать. Толстой называл это «скрытой теплотой патриотиз­ма». «Возможно, это и есть то чудо, которого так ждет Георгий Аки­мович, чудо более сильное, чем немецкая организованность и танки с черными крестами».
 Город бомбят уже десять дней, наверное, от него уже ничего не осталось, а приказа о взрыве все нет. Так и не дождавшись приказа о взрыве, саперы резервного отправляются на новое назначение — в штаб фронта, в инженерный отдел, на ту сторону Волги. В штабе они получают назначения, и Керженцеву приходится расстаться с Игорем. Его направляют в 184-ю дивизию. Он встречает свой первый батальон и переправляется с ним на тот берег. Берег весь охвачен пламенем.
 Батальон сразу же ввязывается в бой. Комбат гибнет, и Керженцев принимает командование батальоном. В его распоряжении четвертая и пятая роты и взвод пеших разведчиков под командованием старши­ны Чумака. Его позиции — завод «Метиз». Здесь они задерживаются надолго. День начинается с утренней канонады. Потом «сабантуй» или атака. Проходит сентябрь, начинается октябрь.
 Батальон перебрасывают на более простреливаемые позиции между «Метизом» и концом оврага на Мамаевом. Командир полка майор Бородин привлекает Керженцева для саперных работ и стро­ительства землянки в помощь своему саперу лейтенанту Лисагору. В
 494
 батальоне всего тридцать шесть человек вместо положенных четырех­сот, и участок, небольшой для нормального батальона, представляет серьезную проблему. Бойцы начинают рыть окопы, саперы устанавли­вают мины. Но тут же оказывается, что позиции надо менять: на КП приходит полковник, комдив, и приказывает занять сопку, где распо­лагаются пулеметы противника. В помощь дадут разведчиков, а Чуй­ков обещал «кукурузники». Время перед атакой тянется медленно. Керженцев выставляет с КП пришедших с проверкой политотдельщиков и неожиданно для себя сам отправляется в атаку.
 Сопку взяли, и это оказалось не очень сложно: двенадцать из че­тырнадцати бойцов остались живы. Они сидят в немецком блиндаже с комроты Карнауховым и командиром разведчиков Чумаком, недав­ним противником Керженцева, и обсуждают бой. Но тут оказывает­ся, что они отрезаны от батальона. Они занимают круговую оборону. Неожиданно в блиндаже появляется ординарец Керженцева Валера, остававшийся на КП, так как за три дня до атаки он подвернул ногу. Он приносит тушенку и записку от старшего адъютанта Харламова: атака должна быть в 4.00.
 Атака не удается. Все больше людей умирает — от ран и прямого попадания. Надежды выжить нет, но свои все-таки прорываются к ним. На Керженцева налетает Ширяев, который получил назначение комбата вместо Керженцева. Керженцев сдает батальон и перебира­ется к Лисагору. Первое время они бездельничают, ходят в гости к Чумаку, Ширяеву, Карнаухову. Впервые за полтора месяца знакомст­ва Керженцев разговаривает о жизни с комроты его бывшего бата­льона Фарбером. Это тип интеллигента на войне, интеллигента, который не очень хорошо умеет командовать доверенной ему ротой, но чувствует свою ответственность за все, что он не научился делать вовремя.
 Девятнадцатого ноября у Керженцева именины. Намечается праздник, но срывается из-за общего наступления по всему фронту. Подготовив КП майору Бородину, Керженцев отпускает саперов с Лисагором на берег, а сам по приказу майора идет в свой бывший батальон. Ширяев придумал, как взять ходы сообщения, и майор со­гласен с военной хитростью, которая сбережет людей. Но начштаба капитан Абросимов настаивает на атаке «в лоб». Он является на КП Ширяева следом за Керженцевым и отправляет батальон в атаку, не слушая доводов.
 Керженцев идет в атаку вместе с солдатами. Они сразу попадают под пули и залегают в воронках. После девяти часов, проведенных в воронке, Керженцеву удается добраться до своих. Батальон потерял
 495
 двадцать шесть человек, почти половину. Погиб Карнаухов. Раненный, попадает в медсанбат Ширяев. Командование батальоном принимает Фарбер. Он единственный из командиров не принимал участия в атаке. Абросимов оставил его при себе.
 На следующий день состоялся суд над Абросимовым. Майор Боро­дин говорит на суде, что доверял своему начальнику штаба, но тот об­манул командира полка, «он превысил власть, а люди погибли». Потом говорят еще несколько человек. Абросимов считает, что был прав, только массированной атакой можно было взять баки. «Комба­ты берегут людей, поэтому не любят атак. Баки можно было только атакой взять. И он не виноват, что люди недобросовестно к этому от­неслись, струсили». И тогда поднимается Фарбер. Он не умеет гово­рить, но он знает, что не струсили те, кто погиб в этой атаке. «Храбрость не в том, чтоб с голой грудью на пулемет идти»... Приказ был «не атаковать, а овладеть». Придуманный Ширяевым прием сбе­рег бы людей, а сейчас их нет...
 Абросимова разжаловали в штрафной батальон, и он уходит, ни с кем не прощаясь. А за Фарбера Керженцев теперь спокоен. Ночью приходят долгожданные танки. Керженцев пытается наверстать упу­щенные именины, но опять наступление. Прибегает вырвавшийся из медсанбата Ширяев, теперь начштаба, начинается бой. В этом бою Керженцева ранят, и он попадает в медсанбат. Из медсанбата он воз­вращается под Сталинград, «домой», встречает Седых, узнает, что Игорь жив, собирается к нему вечером и опять не успевает: их пере­брасывают для боев с Северной группировкой. Идет наступление.
 Е. С. Островская
 Маленькая печальная повесть (1984)
 Начало 80-х гг. В Ленинграде живут трое неразлучных друзей: Сашка Куницын, Роман Крылов и Ашот Никогосян. Всем троим — до трид­цати. Все трое — «лицедеи». Сашка — «балерун» в Кировском теат­ре, Роман — актер на «Ленфильме», Ашот — поет, играет, ловко подражает Марселю Марсо.
 Они и разные, и одновременно очень похожи. Сашка с детства покорял девчонок своей «ладностью, изяществом, умением быть обво­рожительным». Недруги считают его самонадеянным, но при этом он
 496
 готов «отдать последнюю рубаху». Ашот не отличается красотой, но врожденная артистичность и пластика делают его красивым. Он пре­красно говорит, он — родоначальник всех планов. Роман язвителен и остер на язык. На экране он смешон, часто и трагичен. В нем есть нечто чаплинское.
 В свободное время они всегда вместе. Их сближает «некий поиск своего пути». Советскую систему они поносят не больше других, но «проклятый вопрос, как противостоять давящим на тебя со всех сто­рон догмам, тупости, однолинейности», требует какого-то ответа. Кроме того, надо добиться успеха — отсутствием честолюбия ни один из друзей не страдает. Так они и живут. С утра до вечера — ре­петиции, спектакли, съемки, а потом они встречаются и облегчают душу, споря об искусстве, таланте, о литературе, живописи и многом другом.
 Сашка и Ашот живут с мамами, Роман — один. Друзья всегда помогают друг другу, в том числе и деньгами. Их называют «тремя мушкетерами». Существуют в их жизни и женщины, но их держат несколько в стороне. У Ашота есть любовь — француженка Анриетт, которая «стажирует в Ленинградском университете». Ашот собирает­ся на ней жениться.
 Сашка и Ашот носятся с мыслью поставить «Шинель» Гоголя, в которой Сашка должен сыграть Акакия Акакиевича. В разгар этой работы на Сашку «обрушиваются» заграничные гастроли. Он улетает в Канаду. Там Сашка имеет большой успех и решает попросить убе­жища. Роман и Ашот в полной растерянности, они никак не могут примириться с мыслью, что их друг ни словом не обмолвился о своих планах. Ашот часто навещает Сашкину маму — Веру Павловну. Та все ждет письма от сына, но Сашка не пишет и только раз передает ей посылку с яркой вязаной кофтой, какими-то мелочами и боль­шим — «чудо полиграфии» — альбомом — «Alexandre Kunitsyn». Вскоре Ашот женится на Анриетт. Через некоторое время им и маме Ашота, Рануш Акоповне, дают разрешение на выезд: жить в России, несмотря на любовь ко всему русскому, Анриетт очень трудно. Не­смотря на то что Роман остается один, он одобряет поступок Ашота. Последняя картина Романа легла на полку, и он считает, что жить в этой стране невозможно. Ашоту же безумно не хочется расставаться с любимым городом.
 В Париже Ашот устраивается работать звукооператором на теле­видение. Вскоре Сашка выступает в Париже. Ашот приходит на кон­церт. Сашка великолепен, зал устраивает ему овацию. Ашоту удается пробиться за кулисы. Сашка очень рад ему, но кругом куча народу, и
 497
 
 друзья договариваются, что Ашот позвонит Сашке в гостиницу на следующее утро. Но дозвониться Ашоту не удается: телефон не отве­чает. Сам Сашка не звонит. Когда после работы Ашот приезжает в гостиницу, портье сообщает ему, что месье Куницын уехал. Ашот не может понять Сашку.
 Постепенно Ашот привыкает к французской жизни. Он живет до­вольно замкнуто — работа, дом, книги, телевизор. С жадностью чита­ет Ахматову, Цветаеву, Булгакова, Платонова, которых запросто можно купить в магазине, смотрит классику западного кинематогра­фа. Хотя Ашот и становится как бы французом, «все их выборы и дискуссии в парламенте» его не трогают. В один прекрасный день на пороге Ашота появляется Ромка Крылов. Ему удалось приехать на Каннский фестиваль в качестве консультанта за собственные деньги, и сделал он это потому, что очень хотел повидаться с Ашотом. Три дня друзья гуляют по Парижу, вспоминают прошлое. Роман рассказывает, что ему удалось провести советского министра культуры и «прота­щить», по существу, «антисоветский» фильм. Роман уезжает.
 Вскоре появляется Сашка, который летит на Цейлон, но в Пари­же происходит задержка рейса. Перед Ашотом все тот же Сашка, который «казнится» из-за того, что он сделал. Ашот понимает, что не может на него сердиться. Но в том, что Сашка говорит теперь об ис­кусстве, так много рационального. Ашот вспоминает о «Шинели», Сашка же утверждает, что богатым американским «балетоманам» «Шинель» не нужна. Ашоту обидно, что Сашка ни разу не спрашива­ет о его «материальном благосостоянии».
 Больше друзья не встречаются. Фильм Романа не без успеха про­ходит по стране. Роман завидует Ашоту потому, что в его жизни от­сутствует «советская мура». Ашотик завидует Роману потому, что в жизни того есть «борьба, острота, победы». Анриетт ждет ребенка. Сашка живет в Нью-Йорке в шестикомнатной квартире, гастролиру­ет, ему постоянно приходится принимать важные решения.
 От издательства. Пока в типографии набирался текст повести, Ашоту была доставлена телеграмма от Сашки с просьбой немедленно вылететь к нему. «Расходы оплачиваются», — говорилось в телеграм­ме.
 Е. А. Журавлева
 Эммануил Генрихович Казакевич 1913-1962
 Звезда Повесть (1946)
 Взвод советских разведчиков вступил в селение. Это была обычная западноукраинская деревня. Командир разведчиков лейтенант Травкин думал о своих людях. Из восемнадцати прежних, проверенных бой­цов у него осталось всего двенадцать. Остальные были только что на­браны, и каковы они будут в деле — неизвестно. А впереди была встреча с противником: дивизия наступала.
 Травкину в высшей степени были свойственны самозабвенное отно­шение к делу и абсолютное бескорыстие — именно за эти качества раз­ведчики любили этого юного, замкнутого и непонятного лейтенанта.
 Легкий разведрейд показал, что немцы недалеко, и дивизия пере­шла к обороне. Понемногу подтянулись тылы.
 Приезжавший в дивизию начальник разведотдела армии поставил перед комдивом Сербиченко задачу отправить группу разведчиков в тыл врага: по имевшимся данным, там происходила перегруппировка, и следовало выяснить наличие резервов и танков. Лучшей кандидату­рой для руководства этой необычно трудной операцией был Травкин.
 Теперь Травкин еженощно проводил занятия. Со свойственным ему упорством гонял разведчиков через студеный ручей вброд, застав­лял их резать проволоку, проверять длинными армейскими щупами невсамделишные минные поля и прыгать через траншею.
 499
 К разведчикам попросился только что окончивший военное учили­ще младший лейтенант Мещерский — стройный голубоглазый двад­цатилетний юноша. Глядя на то, как ревностно он занимается, Травкин одобрительно думал: «Это будет орел...»
 Устроили последнее тренировочное занятие по связи. Была окон­чательно установлена позывная разведгруппы — «Звезда», позывная дивизии — «Земля». В последний момент Аниканова было решено послать вместо Мещерского, чтобы в случае чего разведчики не оста­лись без офицера.
 Начиналась древняя игра человека со смертью. Объяснив разведчи­кам порядок движения, Травкин молча кивнул остающимся в тран­шее офицерам, перелез через бруствер и бесшумно двинулся к берегу реки. То же самое за ним проделали другие разведчики и саперы со­провождения.
 Разведчики проползли сквозь перерезанную проволоку, прошли немецкой траншеей... через час они углубились в лес.
 Мещерский и командир саперной роты неотрывно вглядывались во тьму. То и дело к ним подходили другие офицеры — узнать о тех, кто ушел в рейд. Но красная ракета — сигнал «обнаружены, отхо­дим» — не появлялась. Значит, они прошли.
 Леса, где шла группа, кишели немцами и немецкой техникой. Какой-то немец, светя карманным фонарем, вплотную подошел к Травкину, но спросонья ничего не заметил. Он сел оправляться, крях­тя и вздыхая.
 Километра полтора ползли они чуть ли не по спящим немцам, на рассвете наконец выбрались из леса, и на опушке случилось нечто страшное. Они буквально напоролись на трех неспавших немцев, ле­жавших в грузовике, один из них, случайно глянув на опушку, остол­бенел: по тропе совершенно бесшумно шли семь теней в зеленых балахонах.
 Травкина спасло хладнокровие. Он понял, что бежать нельзя. Они прошли мимо немцев ровным, неспешным шагом, вошли в рощу, быстро перебежали эту рощу и луг и углубились в следующий лесок. Убедившись, что здесь немцев нет, Травкин передал первую радио­грамму.
 Решили двигаться дальше, придерживаясь болот и лесов, и на за­падной опушке рощи сразу увидели отряд эсэсовцев. Вскоре разведчи­ки вышли к озеру, на противоположном берегу которого стоял большой дом, из которого временами доносились то ли стоны, то ли крики. Чуть позже Травкин увидел выходящего из дома немца с белой повязкой на руке и понял: дом служил госпиталем. Этот немец выписан и идет в свою часть — его никто не будет искать.
 500
 Немец дал ценные показания. И, несмотря на то что он оказался рабочим, его пришлось убить. Теперь они знали, что здесь сосредото­чивается эсэсовская танковая дивизия «Викинг». Травкин решил, чтоб преждевременно себя не обнаружить, «языков» пока не брать. Нужен только хорошо осведомленный немец, и его надо будет до­стать после разведки железнодорожной станции. Но склонный к ли­хости черноморец Мамочкин нарушил запрет — здоровенный эсэсовец выпер в лес прямо на него. Когда гауптшарфюрера сбросили в озеро, Травкин связался с «Землей» и передал все установленное им. По голосам с «Земли» он понял, что там его сообщение принято как нечто неожиданное и очень важное.
 Хорошо осведомленного немца Аниканов и Мамочкин взяли, как и собирались, на станции. Голубь к тому времени погиб. Разведчики отправились обратно. В пути погиб Бражников, были ранены Семе­нов и Аниканов. Радиостанция, висевшая на спине у Быкова, была расплющена пулями. Она спасла ему жизнь, но для работы уже не годилась.
 Отряд шел, а вокруг него все уже и уже стягивалась петля огром­ной облавы. В погоню были подняты разведотряд дивизии «Викинг», передовые роты 342-й гренадерской дивизии и тыловые части 131-й пехотной дивизии.
 Верховное Главнокомандование, получив сведения, добытые Трав­киным, сразу поняло, что за этим кроется нечто более серьезное: немцы хотят контрударом отвратить прорыв наших войск на Поль­шу. И было отдано распоряжение усилить левый фланг фронта и перебросить туда несколько частей.
 А влюбленная в Травкина хорошая девушка Катя, связистка, днем и ночью слала позывные:
 «Звезда». «Звезда». «Звезда».
 Никто уже не ждал, а она ждала. И никто не смел снять рацию с приема, пока не началось наступление.
 И. Н. Слюсарева
 Александр Яковлевич Яшин 1913-1968
 Рычаги. Рассказ (1956)
 Вечером в правлении колхоза сидело четверо: бородатый животновод Ципышев, кладовщик Щукин, бригадир полеводческой бригады Иван Коноплев и председатель колхоза Петр Кузьмич Кудрявцев. Ждали начала партсобрания, да запаздывала учительница Акулина Семенов­на, пятый член парторганизации. В ожидании беседовали.

<< Пред.           стр. 14 (из 25)           След. >>

Список литературы по разделу