<< Пред.           стр. 44 (из 48)           След. >>

Список литературы по разделу

 вещает семнадцатилетняя племянница хозяина Юкиэ, которая под­сказывает ей, как вести себя с мужем. Поскольку в Кусями силен дух противоречия, надо все говорить наоборот. Например, когда он решил сделать Юкиэ подарок, она нарочно сказала, что ей не нужен зонтик — и он ей купил именно зонтик. Жена Кусями хотела, чтобы он застраховался, а Кусями никак не соглашался. Когда он возвраща­ется из полицейского управления, жена говорит, как хорошо он сде­лал, что не застраховался, — и Кусями немедленно возражает ей, обещая застраховаться со следующего месяца.
 Кангэцу уезжает на родину и женится на своей землячке. Когда он возвращается в Токио и рассказывает об этом друзьям, они жале­ют Тофу, который в ожидании свадьбы Кангэцу с девицей Канэда уже сочинил «Песню орла», но Тофу быстро переадресовывает свое стихотворение. Татара Сампэй, узнав, что Кашэх^у так и не стал док­тором, хочет жениться на Томико Канэда, и Кангэцу с радостью ус­тупает ему эту честь. Сампэй приглашает всех на свадьбу. Когда гости Кусями расходятся, кот размышляет об их жизни. «Все эти люди ка­жутся беззаботными, но постучите по донышку их души, и вы услы­шите какой-то печальный отзвук». Коту уже больше двух лет. До сих пор он считал себя самым умным котом на свете, но недавно прочи­тал рассуждения кота Мурра, и они поразили его: «Я узнал, что кот Мурр умер давным-давно, лет сто назад. Теперь, оказывается, только для того, чтобы удивить меня, он стал привидением и является мне из далекого потустороннего мира. Этот кот не ведал законов сынов­него долга — однажды отправился навестить свою мать, неся ей в подарок рыбку, но по дороге не выдержал и съел ее сам. Отсюда видно, что его ум не уступал уму человека. Однажды он даже удивил своего хозяина, сочинив стихи. И если подобный герой жил век назад, такому ничтожному коту, как я, давно следовало бы простить­ся с этим светом и отправиться в то королевство, где царствует Ничто». Кот решает попробовать пива и наливается допьяна. Выйдя во двор, он попадает в чан с водой, врытый в землю. Побарахтавшись какое-то время, он понимает, что ему все равно не выбраться, и вве­ряет себя судьбе. Ему становится легче и легче, и он уже не понима­ет, что он испытывает — муки или блаженство, и обретает великий покой, который дается только в смерти.
 
 
 Танидзаки Дзюнъитиро 1886-1965
 Татуировка Рассказ (1910)
 «Это было во времена, когда люди почитали легкомыслие за доброде­тель, а жизнь еще не омрачали, как в наши дни, суровые невзгоды. То был век праздности...» Люди шли на все ради красоты, не оста­навливаясь перед тем, чтобы покрыть свое тело татуировкой. Среди любителей подобных украшений были не только носильщики, игроки и пожарники, но также и зажиточные горожане, а порой и самураи. В те времена жил молодой татуировщик по имени Сэйкити. Когда устраивались смотры татуировок, многие его работы вызывали всеоб­щее восхищение. Прежде Сэйкити был художником, это чувствова­лось в изысканности его рисунка, в особенном чувстве гармонии. Он соглашался делать татуировки далеко не всем, те же, кто удостаивался этой чести, должны были полностью довериться мастеру, который сам выбирал рисунок и назначал цену. Затем он месяц или два тру­дился, испытывая наслаждение от стонов и судорог несчастного, в ко­торого он вонзал свои иглы. Самое большое удовольствие он получал от самых болезненных процедур — нанесения ретуши и пропитки киноварью. Люди, безмолвно терпевшие боль, вызывали в нем раз­дражение, и он старался сломить их мужество. Сэйкити много лет
 681
 
 
 лелеял мечту создать шедевр на коже прекрасной женщины и вло­жить в него всю душу. Важнее всего для него был характер женщи­ны — красивого лица и стройной фигуры ему было мало. На четвертый год поисков он однажды увидел обнаженную женскую ножку, выглядывавшую из паланкина, который ожидал у ворот рес­торанчика в Фукагаве, неподалеку от его дома. Острому взгляду Сэйкити ножка могла поведать не меньше, чем лицо. Сэйкити пошел за паланкином, надеясь увидеть лицо незнакомки, но через некоторое время потерял паланкин из виду. Через год после этой встречи к Сэй­кити как-то раз пришла девушка с поручением от знакомой гейши. Девушка готовилась в гейши и должна была стать «младшей сестрой» знакомой Сэйкити. Девушке было лет пятнадцать-шестнадцать, но лицо ее было отмечено зрелой красотой. Глядя на ее изящные ножки, Сэйкити спросил, не случалось ли ей год назад уезжать в па­ланкине из ресторанчика Хирасэй. Девушка ответила, что отец часто брал ее с собой в Хирасэй, и это вполне возможно. Сэйкити пригла­сил девушку к себе и показал ей две картины. На одной из них была изображена китайская принцесса, глядящая на приготовления к казни в дворцовом саду. Стоило девушке посмотреть на картину, как лицо ее приобрело сходство с лицом принцессы. В картине она нашла свое скрытое «я». Вторая картина называлась «Тлен». Женщи­на, изображенная в центре картины, радостно и гордо смотрела на распростертые у ее ног многочисленные трупы мужчин. Глядя на картину, девушка почувствовала, как ей открылось то сокровенное, что таилось в глубине ее души.
 Девушке стало страшно, она просила Сэйкити отпустить ее, но он, усыпив ее хлороформом, принялся за работу. «Душа молодого та­туировщика растворялась в густой краске и словно переходила на кожу девушки». Вонзая и вынимая иглы, Сэйкити вздыхал так, как будто каждый укол ранил его собственное сердце. Он трудился всю ночь, и к утру на спине девушки появился огромный паук. При каж­дом глубоком вдохе и сильном выдохе лапы паука шевелились, как живые. Паук крепко держал девушку в объятиях. Сэйкити сказал де­вушке, что вложил в татуировку всю душу. Теперь в Японии нет жен­щины, которая могла бы сравниться с ней. Все мужчины превратятся в грязь у ее ног. Девушка очень обрадовалась, что стала такой краси­вой. Услышав, что ей надо принять ванну для того, чтобы краски лучше проявились, она, превозмогая боль, послушно пошла в ванную, а выйдя, извиваясь от боли и стеная, словно одержимая, бросилась на
 682
 
 
 пол. Но вскоре она пришла в себя и глаза ее стали ясными. Сэйкити был поражен произошедшей в ней переменой. Он подарил ей карти­ны, испугавшие ее накануне. Она сказала, что полностью избавилась от своих страхов, и Сэйкити первый стал грязью у ее ног. Глаза ее сверкнули как лезвие. Ей слышались раскаты победного гимна. Сэй­кити попросил ее перед уходом еще раз показать татуировку. Она молча скинула с плеч кимоно. «Лучи утреннего солнца упали на тату­ировку, и спина женщины вспыхнула в пламени».
 История Сюнкин Повесть (1933)
 Кого Модзуя, известная под именем Сюнкин, родилась в Осаке в семье аптекаря в 1828 г. Она была самой красивой и самой одарен­ной из всех детей аптекаря, к тому же обладала ровным, веселым нравом. Но в восемь лет девочку постигло несчастье: она ослепла. С этого времени она оставила танцы и посвятила себя музыке. Учите­лем ее был мастер игры на кого и сямисэне Сюнсё. Сюнкин была та лантлива и старательна. Она принадлежала к богатой семье, занималась музыкой ради собственного удовольствия, однако же столь усердно, что мастер Сюнсё ставил ее в пример другим ученикам. По­водырем у Сюнкин был мальчик, прислужник в лавке аптекаря по имени Сасукэ. Родители отдали его в учение к отцу Сюнкин как раз в тот год, когда Сюнкин лишилась зрения, и он радовался, что не видел Сюнкин до того, как она ослепла — ведь тогда нынешняя кра­сота девочки могла бы показаться ему ущербной, а так он находил внешность Сюнкин безупречной. Он был старше Сюнкин на четыре года и так скромно держался, что она всегда желала, чтобы именно он провожал ее на уроки музыки.
 Потеряв зрение, Сюнкин стала капризна и раздражительна, но Сасукэ старался угодить ей во всем и не только не обижался на ее придирки, но считал их знаком особого расположения. Сасукэ втайне от всех купил сямисэн и по ночам, когда все спали, стал учиться иг­рать на нем. Но однажды его тайна раскрылась, и Сюнкин взялась сама обучать мальчика. В ту пору ей было десять лет, а Сасукэ четыр­надцать. Он звал ее «госпожа учительница» и относился к занятиям очень серьезно, она же бранила и поколачивала его, ибо в ту эпоху
 683
 
 
 учителя частенько бивали учеников. Сюнкин нередко доводила Сасукэ до слез, но то были слезы не только боли, но и благодарности: ведь она не жалея сил занимается с ним! Родители как-то пожурили Сюн­кин за чересчур суровое обращение с учеником, а она в свой черед выбранила Сасукэ за то, что он плакса и ей из-за него достается. С тех пор Сасукэ никогда не плакал, как бы плохо ему ни приходилось.
 Меж тем характер Сюнкин делался совершенно невыносимым, и родители Сюнкин послали Сасукэ учиться музыке к мастеру Сюнсё, сочтя, вероятно, что роль учительницы оказывает дурное влияние на ее нрав. Отец Сюнкин обещал отцу Сасукэ сделать из мальчика музы­канта. Родители Сюнкин стали задумываться о том, чтобы подыскать для нее подходящую партию. Поскольку девушка была слепа, трудно было рассчитывать на выгодный брак с ровней. И вот они рассудили, что заботливый и покладистый Сасукэ мог бы стать ей хорошим мужем, но пятнадцатилетняя Сюнкин и слышать не хотела о замуже­стве.
 Тем не менее мать вдруг заметила подозрительные перемены в облике дочери. Сюнкин всячески отпиралась, но через некоторое время скрывать ее положение стало невозможным. Сколько родители ни пытались выведать, кто отец будущего ребенка, Сюнкин так и не сказала им правду. Они расспросили Сасукэ и с изумлением обнару­жили, что это он. Но Сюнкин отрицала его отцовство, а о том, чтобы выйти за него замуж, не хотела и слышать. Когда ребенок родился, его отдали на воспитание. Отношения Сюнкин и Сасукэ уже ни для кого не были тайной, но на все предложения узаконить свой союз брачной церемонией оба в один голос отвечали, что между ними ни­чего нет и быть не может.
 Когда Сюнкин исполнилось девятнадцать, скончался мастер Сюнсё. Он завещал любимой ученице свою учительскую лицензию и сам выбрал для нее прозвище Сюнкин — Весенняя лютня. Сюнкин занялась преподаванием музыки и поселилась отдельно от родителей. Верный Сасукэ последовал за ней, но, несмотря на близкие их отно­шения, по-прежнему называл ее «госпожа учительница». Если бы Сюнкин вела себя скромнее с людьми, менее одаренными, чем она сама, у нее не было бы столько врагов. Ее одаренность вкупе с тяже­лым характером обрекли ее на одиночество. Учеников у нее было не­много: большинство из тех, кто начинал у нее учиться, не выдер­живали брани и наказаний и уходили,
 Когда Сюнкин было тридцать шесть лет, ее постигло еще одно не-
 684
 
 
 счастье: однажды ночью кто-то плеснул ей в лицо кипятком из чай­ника. Так и неизвестно, кто и почему это сделал. Может быть, это был ее ученик Ритаро, наглый и развратный юноша, которого Сюнкин поставила на место. Может быть, отец девочки, которую она ударила на уроке так, что у нее остался шрам. Судя по всему, дейст­вия злодея были направлены и против Сюнкин, и против Сасукэ:
 если бы он хотел заставить страдать одну Сюнкин, то нашел бы дру­гой способ отомстить ей. Согласно еще одной версии, это был кто-то из учителей музыки — конкурентов Сюнкин. Согласно «Жизнеопи­санию Сюнкин», составленному по поручению Сасукэ, когда он был уже стариком, ночью в спальню Сюнкин проник грабитель, однако, услышав, что Сасукэ проснулся, бежал, ничего не прихватив, но успев швырнуть в голову Сюнкин подвернувшийся под руку чайник: на ее дивную белую кожу брызнуло несколько капель кипятка. След от ожога был крошечный, но Сюнкин стеснялась даже такого маленько­го изъяна и до конца жизни прятала лицо под шелковой вуалью. Далее в «Жизнеописании» говорится о том, что, по странному совпа­дению, несколько недель спустя у Сасукэ началась катаракта и вскоре он ослеп на оба глаза. Но если учесть глубокое чувство Сасукэ к Сюн­кин и его стремление в иных случаях утаить истину, становится ясно, что все было не так. Прекрасное лицо Сюнкин было жестоко изуро­довано. Она не хотела, чтобы кто-либо видел ее лицо, и Сасукэ неиз­менно зажмуривал глаза, подходя к ней.
 Когда рана Сюнкин зажила и настало время снять бинты, она об­ливалась слезами при мысли, что Сасукэ увидит ее лицо, и Сасукэ, который тоже не хотел видеть ее обезображенное лицо, выколол себе оба глаза. Чувство неравенства, разделявшее их даже в минуты физи­ческой близости, исчезло, сердца их слились в единое целое. Они были счастливы, как никогда прежде. В душе Сасукэ Сюнкин навсег­да осталась молодой и прекрасной. Даже став слепым, Сасукэ про­должал преданно ухаживать за Сюнкин. Они взяли в дом девочку-служанку, которая помогала им по хозяйству и училась музы­ке у Сасукэ.
 В первое десятидневье шестой луны 10-го года Мэйдзи (1877) Сюнкин тяжело заболела. За несколько дней до этого они с Сасукэ вышли погулять, и она выпустила из клетки своего любимого жаво­ронка. Жаворонок запел и исчез в облаках. Напрасно они ждали его возвращения — птица улетела, С той поры Сюнкин была безутешна и ничто не могло ее развеселить. Вскоре она заболела и через не-
 685
 
 
 сколько месяцев умерла. Сасукэ все время думал о ней, а поскольку он и при жизни видел свою возлюбленную только в мечте, то, воз­можно, для него и не существовало четкой границы между жизнью и смертью. Сасукэ надолго пережил Сюнкин и даже после того, как был официально удостоен звания мастера и стал именоваться «учи­тель Киндай», считал свою учительницу и госпожу много выше себя.
 Его могила — по левую сторону от могилы Сюнкин, и надгроб­ный камень на ней — вдвое меньше. За могилами ухаживает старуш­ка лет семидесяти — бывшая служанка и ученица по имени Тэру, сохранившая верность и преданность покойным хозяевам... С ней и беседовал рассказчик, который незадолго до этого прочел «Жизне­описание Сюнкин» и заинтересовался ее историей. «Когда преподоб­ный Гадзан из храма Тэнрю услышал историю о самоослеплении Са­сукэ, он восхвалил его за постижение духа Дзэн. Ибо, сказал он, с помощью духа Дзэн удалось этому человеку в одно мгновение изме­нить всю свою жизнь, превратив безобразное в прекрасное и совер­шив поступок, близкий к деяниям святых».
 Мелкий снег Роман (1943-1948)
 Действие происходит в тридцатые годы и заканчивается весной 1941 г. Сестры Макиока принадлежат к старинному роду. Когда-то ,их фамилия была известна всем жителям Осака, но в двадцатые годы финансовое положение Макиока-отца пошатнулось, и семья посте­пенно обеднела. Сыновей у Макиока не было, поэтому в старости, удалившись от дел, он передал главенство в доме мужу старшей доче­ри Цуруко — Тацуо. Вслед за тем он выдал замуж вторую дочь — Сатико, она и ее муж Тэйноскэ основали боковую ветвь рода. Мужья старших дочерей, будучи младшими сыновьями в своих семьях, взяли фамилию Макиока. К тому времени, когда третья дочь — Юкико — достигла брачного возраста, дела их дома уже пришли в упадок, поэ­тому отец так и не смог приискать для нее хорошую партию. Вскоре после его смерти Тацуо взялся было просватать Юкико за наследника богатого семейства Саигуса, но свояченица наотрез отказала жениху, сочтя его чересчур провинциальным. С тех пор Тацуо остерегается за­ниматься устройством ее судьбы. Младшая из сестер Макиока —
 686
 
 
 Таэко — в двадцать лет влюбилась в отпрыска старинной купеческой семьи Окубата и сбежала с ним из дому, потому что по существую­щему обычаю ей не позволили бы выйти замуж прежде Юкико. Влюбленные надеялись разжалобить родных, но оба семейства про­явили твердость и вернули беглецов домой.
 К несчастью, одна из мелких осакских газет сделала эту историю достоянием гласности, причем по ошибке назвала героиней побега Юкико, что бросило тень на ее репутацию и серьезно осложнило по­иски подходящей партии. Тацуо настаивал на опровержении, но вместо этого газета напечатала исправленный вариант статьи, назвав в нем имя Таэко. Все это не омрачило дружбы сестер, но их отноше­ния со старшим зятем стали более натянутыми. Незамужние сестры жили то у Цуруко в Осака, то в доме Сатико в Асия — небольшом городке между Осакой и Кобэ, но после истории с газетой и Юкико, и Таэко предпочитают жить у Сатико.
 Поначалу Тэйноскэ опасался недовольства «главного дома» — по обычаю незамужним сестрам полагается жить в доме старшей се­стры, — но Тацуо на этом не настаивает, и Юкико с Таэко живут в Асия. Окубата и Таэко по-прежнему любят друг друга и ждут заму­жества Юкико, чтобы просить согласия на свой брак. Таэко мастерит кукол и начинает заниматься этим профессионально — она устраива­ет выставки, у нее есть ученицы. Юкико много внимания уделяет племяннице — единственной дочери Сатико. Хрупкая, застенчивая Юкико выглядит совсем юной, хотя ей уже под тридцать, и родные понимают, что не следует проявлять излишнюю придирчивость, вы­бирая для нее мужа.
 Поначалу у Юкико не было отбою от женихов, но теперь предло­жения поступают все реже, и сестры всерьез озабочены ее судьбой. Итани, владелица парикмахерской в Кобэ, хочет услужить сестрам Макиока и пытается просватать Юкико. Сатико наводит справки о Сэгоси — протеже Итани, советуется с Цуруко. Итани хочет поско­рее познакомить Юкико с Сэгоси. Ведь разные второстепенные по­дробности можно выяснить и позже. Не обязательно устраивать и настоящие смотрины. Итани просто пригласит всех на ужин. Чтобы не уронить достоинство, сестры под благовидным предлогом отклады­вают на несколько дней знакомство с женихом.
 Но вот наконец все встречаются в ресторане. Сэгоси и Юкико по­нравились друг Другу, но хрупкость Юкико внушает жениху опасе­ния: не страдает ли она каким-либо недугом? Тэйноскэ с согласия
 687
 
 
 «главного дома» уговаривает Юкико пройти рентгеновское обследова­ние. Итани уверяет его, что в этом нет нужды, достаточно его руча­тельства, но Тэйноскэ считает, что лучше полная ясность, к тому же, если сватовство расстроится, рентгеновский снимок может приго­диться в будущем. Вдобавок придирчивый жених разглядел у Юкико над левым глазом едва заметное пятнышко и желал бы выяснить, от­чего оно. Сестры находят в женском журнале статью, где сказано, что подобные пятна обычно сами собой исчезают после замужества, однако в любом случае от них можно избавиться с помощью ле­карств.
 Юкико проходит обследование. Медицинское заключение вместе с рентгеновским снимком посылают Итани. Сэгоси просит дозволения еще раз встретиться с Юкико, после чего просит ее руки. Итани то­ропит семью с ответом, но «главный дом», не довольствуясь сведе­ниями, полученными из сыскного агентства, решает послать к нему на родину доверенного человека, который выясняет, что мать Сэгоси страдает душевным расстройством. Жениху отказывают. Сатико дарит Итани подарок в благодарность за хлопоты, Итани же обещает приложить все силы, чтобы исправить свою оплошность и устроить счастье Юкико. Юкико не везет: год назад к ней сватался сорокалет­ний господин, имевший любовницу, с которой не собирался расста­ваться, он хотел жениться лишь затем, чтобы эта связь не повредила его репутации. Предъявляя к претендентам на руку Юкико непомер­но высокие требования, Цуруко с мужем заведомо обрекают дело на провал, ведь редкий жених с достатком — из тех, что до сорока лет остаются холостяками, — не имеет тайного порока или скрытого изъяна.
 У Таэко есть ученица из семьи русских белоэмигрантов — Кате­рина Кириленко. Катерина училась в английской гимназии в Шанхае, а ее мать и брат — настоящие японофилы. У них дома в одной ком­нате висят портреты японской императорской четы, а в другой — портреты Николая II и императрицы. Катерина приглашает Таэко в гости вместе с сестрами и зятем. Юкико остается присмотреть за племянницей, а Тэйноскэ и Сатико принимают приглашение и вмес­те с Таэко приходят в дом Кириленко. Русские ужинают позже, чем японцы, поэтому гости поначалу ничего не могут понять и страдают от голода, но потом их вкусно и щедро угощают.
 Мужа Цуруко назначают директором токийского филиала банка, и семья должна переехать в Токио. Все поздравляют Тацуо с повыше-
 688
 
 
 нием, но Цуруко страдает: трудно покидать город, где она прожила безвыездно тридцать шесть лет. В Асия приезжает тетушка сестер Макиока. Она говорит, что пока «главный дом» находился в Осака, Юкико и Таэко могли жить то там, то здесь, теперь же им следует отправиться в Токио вместе с семьей, членами которой они офици­ально являются. Если незамужние свояченицы останутся в Асия, это может неблагоприятно отразиться на репутации Тацуо как главы дома. Цуруко просит Сатико поговорить с сестрами. Юкико покорно соглашается переехать в Токио, но скучает по Асия: у Цуруко шесте­ро детей, в доме теснота, и у Юкико даже нет отдельной комнаты. Получив новое предложение, Юкико сразу соглашается на смотрины, ибо это дает ей возможность поехать в Асия. Новый жених — Номура — вдовец. Прежде чем устраивать смотрины, Макиока выясня­ют, от чего умерла его жена, наводят справки, не был ли причиной смерти его детей какой-либо наследственный недуг. Сыскное агент­ство сообщает им точные сведения о доходах Номура. Сатико сомне­вается, что Номура понравится Юкико: на фотографии он выглядит даже старше своих сорока шести лет, однако смотрины — повод для приезда Юкико в Асия.
 Юкико уже полгода не была в Асия и очень радуется встрече с се­страми и любимой племянницей. Во время смотрин Номура беседует с Тэйноскэ, проявляя полную осведомленность обо всех делах семей­ства Макиока: он явно навел справки о Юкико везде, где только мог, его человек побывал даже у доктора, пользовавшего Юкико, и учи­тельницы музыки, дававшей ей уроки. После посещения ресторана Номура приглашает всех к себе домой на чашечку кофе. Юкико не нравится, что он подводит гостей к нише с фотографиями его покой­ной жены и детей — она видит в этом черствость его натуры. Ному­ра получает отказ. Юкико проводит в Асия больше месяца, и Сатико уже побаивается недовольства «главного дома», но в середине апреля, съездив в Киото, чтобы полюбоваться цветением сакуры, Юкико воз­вращается в Токио.
 Окубата приходит к Сатико и рассказывает, что Таэко берет уроки шитья, намереваясь стать модисткой. Для этого она собирается на полгода или на год поехать в Париж. Окубата считает, что масте­рить кукол не зазорно, но девушке из порядочной семьи не пристало зарабатывать деньги шитьем. Сестры Макиока недолюбливают изба­лованного барчука Окубата, но тут Сатико с ним соглашается и обе­щает поговорить с Таэко. Кроме шитья, Таэко занимается
 689
 
 
 традиционными танцами, мечтая получить диплом, который позволил бы ей в будущем открыть собственную школу. На концерте, устроен­ном обществом «Дочери Осака», ученицы школы «Ямамура» показы­вают свое искусство, и местный фотограф Итакура, обучавшийся своему ремеслу в Америке, фотографирует их. Через месяц после концерта случается наводнение. По счастью, ни дом Сатико, ни школа, где учится ее дочь Эцуко, не пострадали, но Таэко, оказав­шаяся в доме учительницы шитья Норико Тамаки, едва не погибает. Итакура, рискуя жизнью, спасает ее. Юкико спешит навестить сес­тер, которых не видела больше двух месяцев.
 Соседи Сатико — немецкая семья Штольцев, Эцуко дружит с их детьми Петером и Роземари. Сатико слышит, как во время игры дети Штольцев именуют воображаемого противника «Франкрайх» — Франция. Она потрясена тем, как воспитывают детей в немецких се­мьях. Вскоре Штольцы возвращаются в Германию. Они приглашают Макиока к себе в Гамбург. Сатико едет в Токио проводить Штольцев и повидаться с родней. Туда приходит письмо от Окубата, который пишет, что в ее отсутствие Итакура слишком часто бывает у Таэко в Асия. Итакура — выходец из низов, он не пара для девушки из хо­рошей семьи. Сатико беспокоится за репутацию Таэко. Вернувшись в Асия, она рассказывает ей о письме Окубата, Таэко и Итакура дого­вариваются какое-то время не встречаться, а Сатико обещает Таэко, что Тэйноскэ обсудит с «главным домом» возможности ее поездки в Париж. Тэйноскэ боится, что в Европе не сегодня завтра начнется война, поэтому поездка туда небезопасна. Тацуо и Цуруко решитель­но противятся планам Таэко стать модисткой. Что же касается ее пу­тешествия в Париж, то желание Таэко совершить его на деньги, предназначенные на ее свадьбу, вызывает у них недоумение, ибо ни­какой суммы денег, записанной на ее имя, у них нет. В случае заму­жества Таэко они готовы взять на себя свадебные расходы, но не собираются оплачивать ее поездку.
 Таэко огорчена, но вскоре выясняется, что планы госпожи Тама­ки, с которой она собиралась ехать, изменились, а одна она ехать не может. Но Таэко не бросает занятия шитьем. Она заявляет Сатико, что хочет выйти замуж за Итакура. Сравнив его с пустым и легко­мысленным Окубата, она пришла к выводу, что он гораздо достойнее и будет хорошим мужем. Она решает расторгнуть помолвку с Окуба­та. Сатико пытается образумить сестру, но единственная уступка, на которую Таэко готова, — это подождать, пока не будет просватана Юкико.
 690
 
 
 «Дочери Осака» снова устраивают вечер старинных танцев, и Юкико приезжает в Асия, чтобы посмотреть выступление Таэко. Пока Юкико в Асия, Таэко решает съездить в Токио, чтобы погово­рить с Тацуо относительно денег она хочет открыть ателье дамского платья. Сатико едет вместе с ней. Но еще до разговора с Тацуо Таэко узнает, что Итакура тяжело болен, и сразу уезжает обратно. Итакура умирает.
 Юкико живет в Асия почти четыре месяца и не заговаривает о возвращении в Токио, но неожиданно приходит письмо от Цуруко. Старшая сестра ее мужа приглашает семью Макиока в Огаки для лю­бования светляками. Заодно она собирается представить Юкико гос­подина Савадзаки — богатого вдовца с тремя детьми. Это первое предложение за два с лишним года, прошедшие со сватовства Номура. Цуруко и Тацуо не слишком верят в возможность подобного союза, но не хотят обижать сестру Тацуо и боятся отказом от смот­рин отпугнуть будущих женихов. Между тем Юкико уже тридцать три года, и следует спешить. К сожалению, Юкико не производит впечатления на Савадзаки. Впервые барышня из семьи Макиока ока­зывается в положении отвергнутой.
 После смерти Итакура Таэко снова начинает встречаться с Окубата. Мат?» Окубята умерла, старший брат за растрату семейных денег выгнал его из дому, так что теперь он живет один Таэко уверяет, что встречается с ним просто из жалости. «Главный дом» требует, чтобы Таэко некоторое время пожила у них в Токио, грозя в противном случае порвать с ней всякие отношения. Таэко наотрез отказывается ехать в Токио, а поскольку Тэйноскэ принимает сторону «главного дома», она снимает квартиру и поселяется отдельно и лишь изредка навещает Сатико и Юкико, когда Тэйноскэ нет дома. Как-то она рассказывает Сатико, что встретила брата Катерины Кириленко. Ока­зывается, Катерина, которая некоторое время назад уехала в Герма­нию, теперь перебралась в Англию и поступила секретаршей в страховую компанию: президент компании влюбился в нее, и вскоре они поженились. Сестры рассуждают о том, как не похожи европей­ские нравы на японские: «Нет, это просто не укладывается в созна­нии — чтобы тридцатилятилетний холостяк, глава страховой компании, владелец роскошного особняка, женился на женщине, ко­торая поступила к нему на службу всего полгода назад и о которой он ровным счетом ничего не знает! Да будь Катерина во сто крат красивее, чем она есть, для японца, например, такая ситуация была
 691
 
 
 бы совершенно немыслима». Сатико и Цуруко стыдятся незамужних сестер. Они уже не так придирчиво выбирают женихов. Чопорная Цуруко говорит, что была бы рада выдать Юкико за кого угодно, пусть даже с самого начала будет ясно, что дело кончится разводом.
 Итани не забыла своего обещания подыскать для Юкико жениха и предлагает познакомить ее с директором крупной фармацевтичес­кой компании Хасидэра. Это завидный жених, и родные Юкико ра­дуются предстоящим смотринам, но Юкико воспитана в строгих правилах и ее поведение кажется Хасидэра, привыкшему к большей свободе в обращении, оскорбительным и высокомерным.
 Таэко заболевает дизентерией. Болезнь настигает ее в доме Окуба­та, и сестры не знают, как быть: она в таком тяжелом состоянии, что перевезти ее домой невозможно, а вызывать их семейного врача в дом одинокого мужчины стыдно. Поскольку Таэко становится все хуже и хуже, сестры помещают ее в клинику доктора Камбары, ко­торый многим обязан их отцу и относится к ним с большим почте­нием. Таэко начинает поправляться. Служанка Сатико О-Хару, пока больная Таэко находилась в доме Окубата, ухаживала за ней и свела дружбу с его старенькой экономкой. Старушка рассказала ей, что во многих неприятностях Окубата виновата именно Таэко: и деньги, и украшения, которые исчезли из магазина, принадлежащего торговому дому Окубата, зачастую оказывались у Таэко. Отношения Окубата и Таэко тянутся уже десять лет, причем Таэко не хочет ни окончатель­но порвать с ним, ни выйти за него замуж, поэтому старушка полага­ет, что ее прежде всего интересуют его деньги. Кроме того, старушка не однажды видела Таэко пьяной и слышала, как Окубата попрекал ее каким-то неведомым Миёси. Сатико в ужасе от такого поведения Таэко: лучшее, что теперь можно сделать, — это побыстрее выдать сестру за Окубата. Таэко выходит из больницы. Тэйноскэ почти год не виделся с Таэко, но, понимая, что подобной суровостью лишь сильнее оттолкнет строптивую свояченицу, все же встречается с ней. Тем временем Окубата получает предложение поехать в Маньчжу­рию, чтобы служить при дворе тамошнего императора. Сестры угова­ривают Таэко поехать с ним, но та отмалчивается, а через некоторое время сообщает, что Окубата никуда не едет.
 Итани собирается в Америку, но перед отъездом хочет устроить счастье Юкико. Речь идет на этот раз о побочном сыне виконта Хиротика — Мимаки. Убедившись в том, что господин Мимаки — че­ловек достойный, родные Юкико соглашаются на встречу с ним.
 692
 
 
 Встреча превращается в настоящие смотрины. Наконец-то остаются довольны обе стороны.
 Таэко признается Сатико, что беременна. Отец будущего ребен­ка — Миёси. Эгоизм Таэко возмущает Сатико: поставив всех перед свершившимся фактом, она не подумала ни о чести семьи Макиока, ни о будущем Юкико, которое оказывается под угрозой: вряд ли отец жениха захочет породниться с семьей, в которой выросла такая развратница. Сатико рассказывает все мужу. Тэйноскэ встречается с Миёси, который производит на него хорошее впечатление. Он чело­век не их круга, но искренне любит Таэко. Он обещает не искать встреч с Таэко, пока она не разрешится от бремени. Таэко отправля­ют инкогнито в Арима.
 «Главный дом» дает согласие на брак Юкико с Мимаки. Юкико также отвечает согласием. Все готовятся к свадьбе. О-Хару звонит из Арима с известием, что у Таэко начались роды и ее жизнь в опаснос­ти. Все понимают, что сейчас не время думать о репутации семьи, и Сатико немедленно едет в клинику, где находится Таэко. Ее удается спасти, но новорожденная девочка умирает. Выйдя из клиники, Таэко переезжает к Миёси.
 
 
 Акутагава Рюноскэ 1892-1927
 Ворота Расёмон Новелла (1915)
 Однажды под вечер некий слуга, уволенный хозяином, пережидал дождь под воротами Расёмон. Усевшись на верхней ступеньке, он то и дело трогал чирей, выскочивший на его правой щеке. Хотя ворота стояли на центральной улице, никого, кроме этого слуги, под ними не было, только на круглом столбе сидел сверчок. В течение послед­них двух-трех лет на Киото одно за другим обрушивались бедст­вия — то ураган, то землетрясение, то пожар, то голод — вот столица и запустела. В заброшенных воротах Расёмон теперь жили лисицы и барсуки. В них находили приют воры. Повелось даже при­носить и бросать сюда трупы. После захода солнца здесь делалось как-то жутко, и никто не осмеливался подходить близко к воротам.
 Слуга, которому было некуда податься, решил подняться в башню над воротами и посмотреть, можно ли там укрыться на ночь. Боязли­во заглянув внутрь башни, он увидел там старуху. Присев на корточ­ки, она при свете лучины вырывала волосы у одного из трупов. Слуга бросился на старуху, скрутил ей руки и сердито спросил, что она здесь делает. Перепуганная старуха объяснила, что вырывает волосы на парики. Она уверена, что женщина, у которой она рвала волосы, когда вошел слуга, не осудила бы ее, ибо сама она при жизни разре­зала змей на полоски и продавала дворцовым стражникам, выдавая за
 694
 
 
 сушеную рыбу. Старуха не считала, что эта женщина поступала дурно — ведь иначе она умерла бы с голоду. Старуха рвала волосы у трупов на парики для того, чтобы избежать голодной смерти — зна­чит, ее поступок тоже нельзя считать дурным. Рассказ старухи вселил в слугу, который прежде готов был скорее умереть с голоду, чем стать вором, решимость. «Ну, так не пеняй, если я тебя оберу! И мне тоже иначе придется умереть с голоду», — зарычал он и сорвал со старухи кимоно. Сунув его под мышку, он сбежал вниз по лестнице, и с тех пор его никто не видел.
 Муки ада Новелла (1918)
 Дама, служившая при дворе его светлости Хорикава, рассказывает ис­торию написания ширм «Муки ада». Его светлость был могуществен­ным и великодушным правителем, поэтому все жители столицы почитали его как живого Будду- Ходили даже слухи, что, когда однаж­ды быки, впряженные в колесницу его светлости, понесли и примяли одного старика, тот лишь сложил руки и благодарил судьбу за то, что по нему прошли быки его светлости. Самым известным художником был в то время ёсихидэ — угрюмый старик лет под пятьдесят, похо­жий на обезьяну. Когда однажды его светлости подарили ручную обезьянку, его проказник-сын назвал ее ёсихидэ. Как-то раз обезьян­ка украла мандарины, и молодой господин хотел наказать ее. Убегая от него, обезьянка подбежала к пятнадцатилетней дочери ёсихидэ, состоявшей в камеристках во дворце его светлости, уцепилась за ее подол и жалобно заскулила. Девушка вступилась за обезьянку: ведь это было всего лишь неразумное животное, к тому же обезьянка но­сила имя ее отца. Когда до его светлости дошли слухи о причине привязанности девушки к обезьянке, он одобрил ее почтение и лю­бовь к отцу и стал благоволить к ней, что дало злым языкам повод утверждать, будто его светлость увлекся девушкой.
 О картинах ёсихидэ рассказывали страшные вещи: например, го­ворили, что женщины, изображеемые им, вскоре заболевали, словно из них вынули душу, и умирали. Поговаривали, что в его картинах замешано колдовство. Он любил только свою единственную дочь и свое искусство. Когда в награду за удачную картину его светлость Хорикава пообещал исполнить заветное желание ёсихидэ, художник попросил его отпустить дочь домой, но тот резко ответил: «Нельзя». Рассказчи-
 695
 
 
 ца полагает, что его светлость не отпустил девушку оттого, что в отчем доме ее не ждало ничего хорошего, а вовсе не из-за своего сластолюбия.
 И вот в то время, когда Ёсихидэ из-за дочери оказался почти в не­милости, его светлость призвал его и повелел расписать ширмы, изо­бразив на них муки ада. Месяцев пять-шесть Ёсихидэ не показывался во дворце и занимался только своей картиной. Во сне ему мерещи­лись кошмары, и он разговаривал сам с собой. Он призвал к себе одного из учеников, заковал его в цепи и стал делать наброски, не об­ращая внимания на страдания юноши. Только когда из опрокинутого горшка выползла змея и чуть не ужалила юношу, Ёсихидэ наконец смилостивился и развязал цепь, которой тот был опутан. На другого ученика Ёсихидэ напустил филина и хладнокровно запечатлел на бу­маге, как женоподобного юношу терзает диковинная птица. И пер­вому, и второму ученику казалось, будто мастер хочет убить их.
 В то время как художник работал над картиной, дочь его станови­лась все печальнее. Обитатели дворца гадали, в чем причина ее грусти;
 в скорбных мыслях об отце или в любовной тоске. Вскоре пошли толки, будто его светлость домогается ее любви. Однажды ночью, когда рассказчица шла по галерее, к ней вдруг подбежала обезьянка Ёсихидэ и стала дергать за подол юбки. Рассказчица пошла в ту сто­рону, куда ее тянула обезьянка, и открыла дверь в комнату, из кото­рой слышались голоса. Из комнаты выскочила полуодетая дочь Ёсихидэ, а в глубине раздался шум удалявшихся шагов. Девушка была в слезах, но не назвала имя того, кто хотел ее обесчестить.
 Дней через двадцать после этого происшествия Ёсихидэ пришел во дворец и попросил приема у его светлости. Он пожаловался, что никак не может закончить картину мук ада. Он хотел изобразить в середине ширмы, как сверху падает карета, а в ней, разметав охва­ченные пламенем черные волосы, извивается в муках изящная при­дворная дама. Но художник не может нарисовать то, чего никогда не видел, поэтому Ёсихидэ попросил его светлость сжечь у него на глазах карету.
 Через несколько дней его светлость позвал художника на свою за­городную виллу. Около полуночи он показал ему карету со связанной женщиной внутри. Перед тем как поджечь карету, его светлость при­казал поднять занавески, чтобы Ёсихидэ увидел, кто находится в ка­рете. Там была дочь художника. Ёсихидэ чуть не лишился рассудка. Когда карета загорелась, он хотел было броситься к ней, но вдруг ос­тановился. Он не отрываясь смотрел на горящую карету. На лице его
 696
 
 
 было написано нечеловеческое страдание. Его светлость, зловеще по­смеиваясь, тоже не сводил глаз с кареты. У всех, кто видел мучения бедной девушки, волосы встали дыбом, словно они в самом деле ви­дели муки ада. Вдруг что-то черное сорвалось с крыши и упало прямо в пылавшую карету. Это была обезьянка. Она с жалобным криком прижалась к девушке, но вскоре и обезьянка, и девушка скрылись в клубах черного дыма. Ёсихидэ словно окаменел. Но если до тех пор он страдал, то теперь его лицо светилось самозабвенным восторгом. Все с восхищением смотрели на художника как на новоявленного будду- Это было величественное зрелище. Только его светлость сидел наверху, на галерее, с искаженным лицом и, как зверь, у которого пересохло в горле, задыхаясь, ловил ртом воздух...
 Об этой истории ходили разные слухи. Одни считали, что его светлость сжег дочь художника, чтобы отомстить за отвергнутую лю­бовь. Другие, в том числе рассказчица, полагали, что его светлость хотел проучить злобного художника, который ради своей картины готов был сжечь карету и убить человека. Рассказчица своими ушами слышала это из уст его светлости.
 Ёсихидэ не оставил своего намерения написать картину, напротив, лишь утвердился в нем. Через месяц ширма с картиной мук ада была закончена. Преподнеся ширмы его светлости, Ёсихидэ в следующую же ночь повесился. Тело его до сих пор лежит в земле на месте их дома, но надгробный камень так оброс мхом, что никто и не знает, чья это могила,
 Паутинка Новелла (1918)
 Однажды утром Будда бродил в одиночестве по берегу райского пруда. Он остановился в раздумье и вдруг увидел все, что творилось на дне Лотосового пруда, доходившего до самых недр преисподней. Там, внизу, толпилось великое множество грешников. Взор Будды упал на одного из них. Звали его Кандата, и был он страшным раз­бойником: убивал, грабил, поджигал, но все же нашлось у него на счету одно доброе дело. Как-то раз в чаще леса он чуть было не на­ступил на крохотного паучка, но в последний миг пожалел его и убрал ногу. Будда захотел вознаградить разбойника за доброе дело и спасти его из бездны ада. Увидев райского паучка, Будда «подвесил прекрасную серебряную нить к зеленому, как нефрит, листу лотоса»
 697
 
 
 и опустил ее конец в воду. Паутинка стала спускаться вниз, пока не достигла глубин преисподней, где Кандата вместе с другими грешни­ками терпел лютые мучения в Озере крови. Вдруг он поднял голову и стал всматриваться в темноту. Он увидел, как с неба к нему спускает­ся, поблескивая тонким лучиком, серебряная паутинка, словно опаса­ясь, как бы ее не приметили другие грешники. Кандата захлопал в ладоши от радости. Ухватившись за паутинку, он начал изо всех сил карабкаться вверх — для опытного вора это было делом привычным. Но от преисподней до неба далеко, и Кандата устал. Остановившись передохнуть, он взглянул вниз. Он поднялся так высоко, что Озеро крови скрылось из глаз, а вершина страшной Игольной горы была под ногами. Он радостно закричал: «Спасен! Спасен!», но тут же за­метил, что бесчисленные грешники облепили паутинку и ползут вслед за ним все выше и выше. Кандата испугался, что паутинка может по­рваться и он снова попадет в преисподнюю, и завопил, что это его паутинка и он никому не разрешает взбираться по ней. И тут пау­тинка, до той поры целая и невредимая, с треском лопнула как раз там, где за нее цеплялся Кандата, и он полетел вниз. Будда видел все, что случилось, с начала и до конца. Когда Кандата погрузился на самое дно Озера крови, Будда с опечаленным лицом продолжил про­гулку.
 Мандарины Новелла (1919)
 Рассказчик сидит в вагоне второго класса поезда Ёкосука — Токио и ждет сигнала к отправлению. В последнюю секунду в вагон вбегает деревенская девочка лет тринадцати-четырнадцати с грубоватым, об­ветренным лицом. Положив на колени узел с вещами, она сжимает в замерзшей руке билет третьего класса. Рассказчика раздражает ее за­урядная внешность, ее тупость, мешающая ей понять даже разницу между вторым и третьим классами. Девочка эта кажется ему живым воплощением серой действительности. Пробежав взглядом газету, рассказчик дремлет. Когда он открывает глаза, то видит, что девочка пытается открыть окно. Рассказчик холодно смотрит на ее безуспеш­ные усилия и даже не старается ей помочь, считая ее желание капри­зом. Поезд въезжает в туннель, и как раз в это мгновение окно со стуком открывается. Вагон наполняется удушливым дымом, и рас­сказчик, страдающий горлом, начинает кашлять, а девочка высовыва-
 698
 
 
 ется в окно и смотрит вперед по ходу поезда. Рассказчик хочет отру­гать девочку, но тут поезд выезжает из туннеля, и в окно вливается запах земли, сена, воды. Поезд проезжает через бедное предместье. За шлагбаумом пустынного переезда стоят три мальчика. Увидев поезд, они поднимают вверх руки и кричат какое-то неразборчивое приветствие. В этот миг девочка вынимает из-за пазухи мандарины теплого золотого цвета и бросает их в окно. Рассказчик мгновенно все понимает: девочка уезжает на заработки и хочет отблагодарить братьев, которые вышли на переезд проводить ее. Рассказчик совсем другими глазами смотрит на девочку: она помогла ему «хоть на время забыть о своей невыразимой усталости и тоске и о непонятной, низ­менной, скучной человеческой жизни».
 Нанкинский Христос Новелла (1920)
 Сун Цзинь-хуа, пятнадцатилетняя проститутка, сидит дома и грызет арбузные семечки. Время от времени она смотрит на маленькое бронзовое распятие, висящее на стене ее убогой комнатушки, и в ее глазах появляется надежда. Цзинь-хуа — католичка. Она стала про­ституткой, чтобы прокормить себя и старика отца. Цзинь-хуа увере­на, что «господин Христос» понимает, что у нее на сердце, и ее ремесло не помешает ей попасть на небо, «иначе господин Христос был бы все равно что полицейский из участка в Яоцзякао». Когда она говорит об этом японскому туристу, с которым провела ночь, он улы­бается и дарит ей на память нефритовые сережки.
 Месяц спустя Цзинь-хуа заболевает сифилисом, и ей не помогают никакие лекарства. Однажды ее подруга говорит, что существует по­верье, будто болезнь надо поскорее отдать кому-нибудь другому — тогда через два-три дня человек выздоровеет. Но Цзинь-хуа не хочет никого заражать дурной болезнью и не принимает гостей, а если кто и заходит, она только сидит и курит с ним, поэтому гости постепен­но перестают к ней ходить и ей становится все труднее сводить концы с концами. И вот однажды к ней приходит подвыпивший иностранец — загорелый бородатый мужчина лет тридцати пяти. Он не понимает по-китайски, но слушает Цзинь-хуа с такой веселой доброжелательностью, что у девушки становится радостно на душе.
 699
 
 
 Гость кажется ей прекраснее всех иностранцев, которых она до сих пор видела, не говоря уже о ее земляках из Нанкина. Однако ее не оставляет чувство, что она где-то уже видела этого человека. Пока Цзинь-хуа пытается вспомнить, где она могла его видеть, незнакомец поднимает вверх два пальца — это означает, что он предлагает ей два доллара за ночь. Цзинь-хуа качает головой. Незнакомец решает, что ее не устраивает цена, и поднимает три пальца. Так он постепенно до­ходит до десяти долларов — суммы огромной для бедной проститут­ки, но Цзинь-хуа все равно отказывает ему и даже сердито топает ногой, отчего распятие срывается с крючка и падает к ее ногам. Под­нимая распятие, Цзинь-хуа глядит на лицо Христа, и оно кажется ей живым подобием лица ее гостя, сидящего за столом.
 Ошеломленная своим открытием, Цзинь-хуа забывает обо всем на свете и отдается иностранцу. Когда она засыпает, ей снится небесный град; она сидит за столом, уставленным яствами, а за ее спиной на стуле из сандалового дерева сидит иностранец, и вокруг его головы сияет нимб. Цзинь-хуа приглашает его разделить с ней трапезу. Ино­странец отвечает, что он, Иисус Христос, не любит китайскую кухню. Он говорит, что если Цзинь-хуа съест угощение, то ее болезнь за ночь пройдет. Когда Цзинь-хуа просыпается, рядом с ней никого нет. Она думает, что иностранец с лицом Христа ей тоже приснился, но в конце концов решает: «Нет, это был не сон». Ей становится грустно оттого, что человек, которого она полюбила, ушел, не сказав ей на прощание ни слова, не заплатив обещанные десять долларов. И вдруг она чувствует, что, благодаря чуду, свершившемуся в ее теле, страш­ные язвы бесследно исчезли. «Значит, это был Христос», — решает она и, встав на колени перед распятием, горячо молится.
 Весной следующего года японский турист, который когда-то уже приходил к Цзинь-хуа, снова навещает ее. Цзинь-хуа рассказывает ему, как Христос, сойдя однажды ночью в Нанкин, явился ей и исце­лил от болезни. Турист вспоминает, как некий метис по имени Джордж Мерри, человек дурной, недостойный, хвастался, что провел в Нанкине ночь с проституткой, а когда та уснула, сбежал потихонь­ку. Он слышал также, что потом этот человек сошел с ума на почве сифилиса. Он догадывается, что Цзинь-хуа заразила Джорджа Мерри, но не желает разочаровывать набожную женщину. «И ты ни разу с тех пор не болела?» — спрашивает японский турист. «Нет, ни разу», — твердо отвечает Цзинь-хуа с ясным лицом, продолжая грызть арбузные семечки.
 700
 
 
 В чаще Новелла (1921)
 Новелла представляет собой разные версии одного и того же собы­тия, высказанные разными людьми.
 Дровосек рассказал на допросе, что он нашел труп мужчины в роще под горой, где растет бамбук вперемежку с молоденькими криптомериями. Мужчина лежал на спине, на нем был светло-голу­бой суйкан (короткое кимоно), в груди его зияла рана. Никакого оружия рядом не было, только веревка да гребень.
 Странствующий монах сказал на допросе, что накануне встретил убитого на дороге из Ямасина в Сэкияма. С ним была женщина, си­девшая на рыжей лошади. У мужчины был меч за поясом и лук со стрелами за спиной. Женщина была в широкополой шляпе, и лица ее не было видно.
 Стражник сказал на допросе, что поймал знаменитого разбойника Тадзёмару. У Тадзёмару был меч за поясом, а также лук со стрелами. Рыжеватая лошадь сбросила его с себя и щипала траву неподалеку.
 Старуха сказала на допросе, что узнает в убитом своего двадцати­шестилетнего зятя Канадзава Такэхиро. Накануне дочь старухи девят­надцатилетняя Масаго вместе с мужем отправилась в Бакаев. С судьбою зятя старуха примирилась, но тревога за дочь не дает ей покоя: молодая женщина исчезла, и ее никак не могут найти.
 Тадзёмару признался на допросе, что это он убил мужчину. Он встретил его и его жену накануне после полудня. Ветерок откинул шелковое покрывало, закрывавшее лицо женщины, и перед Тадзёмару на миг мелькнуло ее лицо. Оно показалось ему до того прекрасным, что он решил во что бы то ни стало овладеть женщи­ной, даже если бы ради этого пришлось убить мужчину. Когда хотят завладеть женщиной, мужчину всегда убивают. Тадзёмару убивает мечом, ведь он разбойник, другие же убивают властью, деньгами, лес­тью. Кровь при этом не проливается, и мужчина остается цел и не­вредим, но все же он убит, и кто знает, чья вина тяжелее — того, кто убивает оружием, или того, кто убивает без оружия?
 Но убийство мужчины не было целью Тадзёмару. Он решил по­пытаться овладеть женщиной без убийства. Для этого он заманил их в чащу. Это оказалось нетрудно: Тадзёмару пристал к ним как попут­чик и стал хвастать, что раскопал курган на горе, нашел там много зеркал и мечей и зарыл все это в роще под горой. Тадзёмару сказал, что готов дешево продать любую вещь, если найдется желающий
 701
 
 
 Мужчина польстился на сокровища, и вскоре путники вслед за Тадзёмару направились по тропинке к горе, Тадзёмару сказал, что вещи зарыты в самой чаще, и мужчина пошел с ним, а женщина ос­талась ждать, сидя на лошади. Заведя мужчину в чащу, Тадзёмару на­бросился на него и привязал к стволу дерева, а чтобы он не мог кричать, забил ему рот опавшими бамбуковыми листьями. После этого Тадзёмару вернулся к женщине и сказал, что ее спутник вне­запно занемог и ей надо пойти посмотреть, что с ним. Женщина по­корно пошла за Тадзёмару, но как только увидела привязанного к дереву мужа, выхватила из-за пазухи кинжал и бросилась на разбой­ника. Женщина была очень смелая, и Тадзёмару с трудом удалось вы­бить кинжал у нее из рук. Обезоружив женщину, Тадзёмару смог овладеть ею, не лишая жизни мужчину.
 После этого он хотел скрыться, но женщина вцепилась ему в рукав и крикнула, что быть опозоренной на глазах двоих мужчин хуже смерти, поэтому один из них должен умереть. Она обещала, что пойдет с тем, кто останется в живых. Горящие глаза женщины пле­нили Тадзёмару, и он захотел взять ее в жены. Он решил убить муж­чину. Он развязал его и предложил ему биться на мечах. Мужчина с искаженным лицом бросился на Тадзёмару. На двадцать третьем взмахе меч Тадзёмару пронзил грудь мужчины. Как только он упал, Тадзёмару обернулся к женщине, но ее нигде не было. Когда Тадзёмару выбрался на тропинку, он увидел лошадь женщины, мирно щипавшую траву. Тадзёмару не просит о снисхождении, ибо понима­ет, что достоин самой жестокой казни, к тому же он всегда знал, что когда-нибудь его голова будет торчать на верхушке столба.
 Женщина рассказала на исповеди в храме Киёмидзу, что, овладев ею, разбойник обернулся к ее связанному мужу и насмешливо захо­хотал. Она хотела приблизиться к мужу, но разбойник пинком ноги швырнул ее на землю. В этот миг она увидела, что муж смотрит на нее с холодным презрением. От ужаса перед этим взглядом женщина лишилась чувств. Когда она пришла в себя, разбойника уже не было. Муж по-прежнему глядел на нее с презрением и затаенной ненавис­тью. Не в силах перенести такой позор, она решила убить мужа, а потом покончить с собой. Меч и лук со стрелами забрал разбойник, но кинжал валялся у ее ног. Она подняла его и вонзила в грудь мужа, после чего снова потеряла сознание. Когда она очнулась, муж уже не дышал. Она пыталась покончить с собой, но не смогла, и не знает, что ей теперь делать.
 702
 
 
 Дух убитого сказал устами прорицательницы, что, овладев его женой, разбойник уселся рядом с ней и стад ее утешать. Разбойник говорил, что решился на бесчинство потому, что она ему полюбилась. После того, что произошло, она уже не сможет жить с мужем, как прежде, так не лучше ли ей пойти в жены к разбойнику? Женщина задумчиво подняла лицо и сказала разбойнику, что он может вести ее, куда хочет. Потом она стала просить разбойника убить ее мужа:
 она не может остаться с разбойником, пока ее муж жив. Не ответив ни «да» ни «нет», разбойник пинком швырнул ее на груду опавших листьев. Он спросил мужа женщины, как с ней поступить: убить или помиловать? Пока муж колебался, женщина бросилась бежать. Раз­бойник кинулся за ней, но она успела скрыться. Тогда разбойник взял меч, лук и стрелы, развязал веревку, которой мужчина был при­вязан к дереву, и ушел. Мужчина поднял кинжал, оброненный женой, и вонзил его себе в грудь. Умирая, он услышал, как кто-то тихонько подкрался к нему. Он хотел посмотреть, кто это, но все кругом застлал сумрак. Мужчина почувствовал, как чья-то невидимая рука вынула кинжал у него из груди. В тот же миг рот его наполнил­ся хлынувшей кровью, и он навеки погрузился во тьму небытия.
 Лошадиные ноги Новелла (1925)
 Ничем не примечательный служащий пекинскою отделения фирмы «Мицубиси» Осино Хандзабуро скоропостижно скончался, не дожив до тридцати лет. По заключению профессора Ямаи, директора боль­ницы Тунжэнь, Хандзабуро умер от удара. Но сам Хандзабуро не думал, что это удар. Он не думал даже, что умер. Просто он неожи­данно оказался в какой-то конторе, где никогда раньше не бывал. За большим столом сидели два китайца и перелистывали гроссбухи. Один из них спросил его по-английски, действительно ли он Генри Бэллет. Хандзабуро ответил, что он служащий японской компании «Мицубиси» Осино Хандзабуро. Китайцы всполошились: они что-то перепутали. Они хотели вернуть Хандзабуро назад, но, посмотрев в гроссбух, поняли, что это не так-то просто: Осино Хандзабуро умер три дня назад, и его ноги уже разложились. Хандзабуро подумал:
 «Такой ерунды не может быть!», но когда он посмотрел на свои
 703
 
 
 ноги, то увидел, что его брюки колыхались от ветра, дувшего из окна. Китайцы хотели заменить его ноги ногами Гэнри Бэллета, но оказа­лось, что это невозможно: пока ноги Генри Бэллета прибудут из Ханькоу, у Хандзабуро разложится все тело. Под рукой была лишь ло­шадь, которая только что околела,
 Китайцы решили приставить Хандзабуро лошадиные ноги, считая, что это все же лучше, чем не иметь никаких. Хандзабуро умолял их не приставлять ему лошадиные ноги, ибо терпеть не мог лошадей. Он был согласен на любые человеческие ноги, пусть даже немножко во­лосатые, но человеческих ног у китайцев не было, и они уверяли, что с лошадиными ногами ему будет хорошо, и если время от времени менять подковы, то можно спокойно одолеть любую дорогу, даже в горах. Хандзабуро протестовал и хотел убежать, но не мог этого сде­лать без ног. Один из китайцев принес лошадиные ноги, всунул их в отверстия штатин Хандзабуро, и они тотчас приросли к его бедрам.
 Дальнейшее Хандзабуро помнил смутно. Когда он пришел в себя, он лежал в гробу, а молодой миссионер читал над ним заупокойную молитву. Воскресение Хандзабуро наделало много шума. Авторитет профессора Ямаи оказался под ударом, но Ямаи заявил, что это тайна природы, недоступная медицине. Таким образом он вместо своего личного авторитета поставил под удар авторитет медицины. Все радо­вались воскресению Хандзабуро, кроме него самого. Он боялся, что его тайна раскроется и его уволят с работы.
 Из дневника Хандзабуро видно, сколько хлопот доставляли ему лошадиные ноги: они сделались рассадником блох, а блохи кусались;
 от ног шел неприятный запах, и управляющий подозрительно при­нюхивался, когда разговаривал с Хандзабуро; спать ему приходилось в носках и кальсонах, чтобы его жена Цунэко не видела его ног. Од­нажды Хандзабуро пошел к букинисту. У входа в лавку стоял экипаж, запряженный лошадью. Вдруг кучер, щелкнув кнутом, крикнул: «Цо! Цо!» Лошадь попятилась, и Хандзабуро, к собственному удивлению, тоже невольно попятился. Кобыла заржала, и Хандзабуро почувство­вал, как у него к горлу тоже подступило что-то похожее на ржанье. Он зажал уши и со всех ног пустился бежать.
 Наступил сезон желтой пыли. Эту пыль весенний ветер приносит в Пекин из Монголии, а поскольку ноги Хандзабуро принадлежали кунлуньскому скакуну, то, почуяв родной монгольский воздух, они стали прыгать и скакать. Как ни старался Хандзабуро, он не мог усто­ять на месте. Опрокинув по пути семерых рикш, он примчался домой и попросил у жены веревку, которой опутал свои непослуш-
 704
 
 
 ные ноги. Цунэко решила, что ее муж сошел с ума, и уговаривала его обратиться к профессору Ямаи, но Хандзабуро не хотел об этом и слышать. Когда окно их комнаты вдруг распахнулось от порыва ветра, Хандзабуро высоко подскочил и что-то громко крикнул. Цунэ­ко лишилась чувств. Хандзабуро выбежал из дома и с воплем, напо­минавшим конское ржание, ринулся прямо в желтую пыль. Он бесследно исчез, и никто не знал, что с ним стало.
 Редактор «Дзюнтэн ниппон» господин Мудагути поместил в газете статью, где писал, что мощь японской империи зиждется на принци­пе семьи, поэтому глава семьи не имеет права самочинно сходить с ума. Он осуждал власти, которые до сих пор не издали запрещение сходить с ума.
 Через полгода Цунэко пережила новое потрясение. За дверью ее квартиры раздался звонок. Когда она открыла дверь, то увидела обо­рванного человека без шляпы. Она спросила незнакомца, что ему нужно. Он поднял голову и произнес: «Цунэко,..» Молодая женщина узнала в пришельце своего мужа и хотела броситься ему на грудь, но вдруг увидела, что из-под его разорванных в клочья штанов виднеют­ся гнедые лошадиные ноги. Цунэко почувствовала неописуемое отвра­щение к этим ногам. Она хотела пересилить его, ко не смогла. Хандзабуро повернулся и стал медленно спускаться по лестнице. Со­брав все свое мужество, Цунэко хотела побежать за ним, ко не успе­ла она ступить и шагу, как до нее донесся цокот копыт. Не в силах двинуться с места, Цунэко смотрела вслед мужу. Когда он скрылся из виду, она упала без чувств.
 После этого события Цунэко стала верить дневнику мужа, но все остальные: и профессор Ямаи, и редактор Мудагути, и сослуживцы Хандзабуро — считали, что у человека не может быть лошадиных ног, и то, что Цунэко видела их, не более чем галлюцинация. Рассказ­чик полагает, что дневник Хандзабуро и рассказ Цунэко заслуживают доверия. В доказательство он ссылается на заметку в «Дзюнтэн ниппон», помещенную в том же номере, что и сообщение о воскресении Хандзабуро. В заметке говорится о том, что в поезде на Ханькоу ско­ропостижно скончался председатель общества трезвости господин Генри Бэллет. Поскольку он умер со склянкой в руках, возникло по­дозрение о самоубийстве, но результаты анализа жидкости показали, что в склянке находился спиртной напиток.
 
 
 Кавабата Ясунари 1899—1972
 Снежная страна Роман (1937)
 Япония тридцатых годов. Некто Симамура, мужчина средних лет, едет в поезде в снежную страну — так называется суровый горный край на севере Хонсю (главный остров Японии), который славится обильными снегопадами. Впервые он приехал туда полюбоваться се­верной природой год назад ранней весной, а сейчас едет снова: пови­дать молодую женщину, с которой свел знакомство. Симамура вырос в Токио, он человек обеспеченный и если чем и занимается, то ис­ключительно для собственного удовольствия. Так, он заинтересовался сначала народными танцами, потом европейским балетом, которого никогда не видел; он пишет о нем статьи. В поезде он видит краси­вую юную девушку, сидящую наискосок через проход от него. Де­вушка местная, и из ее разговора с начальником станции Симамура узнает, что ее зовут Йоко. Ее голос кажется ему до боли прекрасным. Он наблюдает за ее лицом, которое отражается в оконном стекле, как в зеркале, и приходит в восторг, когда ее глаз совмещается с каким-то дальним огоньком и зрачок вспыхивает. Девушка едет не одна: с ней больной мужчина, за которым она заботливо ухаживает. Симамура не может понять, кем они приходятся друг другу. Девуш-
 706
 
 
 ка и ее спутник сходят с поезда на той же станции, что и Симамура. Агент гостиницы везет Симамуру на машине мимо утопающих в снегу домов. Симамура спрашивает агента о девушке, которая тогда, весной, жила в доме учительницы танцев, и слышит в ответ, что она тоже была на станции: встречала больного сына учительницы. Сима­мура не удивляется совпадению: «значит, в зеркале, на фоне вечерне­го пейзажа, он видел Йоко, ухаживающую за больным сыном хозяйки дома, где живет женщина, ради которой он сюда приехал...»
 Они встречаются в коридоре гостиницы. Она не упрекает его за то, что он долго не приезжал, не писал ей и даже не прислал обе­щанное руководство по танцам. Она молчит, но Симамура чувствует, что она не только не обвиняет его, но исполнена нежности, тянется к нему всем существом. Симамура вспоминает, как он познакомился с ней. В начале альпинистского сезона он приехал в эти места и, спустившись с гор после недельного похода, попросил пригласить гейшу. Ему объяснили, что все гейши приглашены на банкет по слу­чаю окончания строительства дороги, но есть еще девушка, живущая в доме учительницы танцев, может быть, она согласится прийти. Она не то чтобы настоящая гейша, но когда бывают большие банкеты, ее охотно приглашают: она танцует, и ее здесь очень ценят. Девушка пришла, и на Симамуру повеяло удивительной чистотой. Она расска­зала о себе: ей девятнадцать лет, родилась она здесь, в краю снега, одно время работала подавальщицей в Токио, но потом ее выкупил покровитель: он пожелал, чтобы она занялась преподаванием нацио­нальных танцев и обрела самостоятельность. Но вскоре он умер, и с тех пор она живет по-настоящему, по-своему. Симамура заговорил с ней о театре кабуки — оказалось, что девушка хорошо разбирается в искусстве этого театра. Симамура начал испытывать к ней что-то по­хожее на дружеское участие. На следующий день девушка зашла к нему в номер в гости. Симамура попросил ее порекомендовать ему гейшу, ему хотелось, чтобы они с девушкой остались только друзья­ми. Быть может, летом он приедет сюда с семьей, она могла бы со­ставить компанию его жене, а телесная близость может закончиться тем, что наутро ему и смотреть на нее не захочется. Но девушка все-таки отказывается помочь. Когда же горничная прислала к Симамуре гейшу, ему тотчас сделалось скучно, и он деликатно выпроводил ее. Встретив девушку в криптомериевой роще, он сообщил ей, что пере­думал и отпустил гейшу: ему показалось досадным проводить время с другой девушкой, не такой красивой, как она. Но что-то между ними
 707
 
 
 изменилось, все было уже не так, как до прихода гейши. Вечером де­вушка явилась к Симамуре в номер. Она была на празднике, и ее на­поили, так что она еле стояла на ногах. Симамура обнял ее, но она помнила его слова о том, что лучше им оставаться просто друзьями, и боролась с желанием отдаться ему. И все же она уступила. Она ушла от него засветло, до того, как встала гостиничная прислуга, а Симаму­ра в тот же день возвратился в Токио.
 И вот теперь, несколько месяцев спустя, Симамура, не убоявшись сильного холода, приехал в снежную страну, чтобы снова увидеть де­вушку, имя которой он вскоре узнает: Комако. Она считает, сколько дней они не виделись: сто девяносто девять. Симамура удивляется, что она помнит в точности дату их любовного свидания: двадцать третье мая. Она объясняет, что давно уже ведет дневник. Больше того, оказывается, что она с пятнадцати лет конспектирует прочитан­ные рассказы и романы, и сейчас у нее накопилось около десятка тетрадей с такими конспектами. Конспекты простые: имя автора, на­звание книги, имена героев и их отношения. Симамуре кажется, что это бессмысленное занятие, напрасный труд. Впрочем, если бы Сима­мура стал размышлять о собственной жизни, он, быть может, при­шел бы к выводу, что его жизнь тоже бессмысленна. Комако приглашает Симамуру к себе домой. Он говорит, что зайдет, если она покажет ему свои дневники, но она отвечает, что сожжет их. Сима­мура рассказывает Комако, что ехал в одном вагоне с сыном ее учи­тельницы и сопровождавшей его девушкой. Он пытается узнать, кем она ему доводится, но Комако не желает отвечать. Она говорит толь­ко о сыне учительницы: ему двадцать шесть лет, у него туберкулез кишечника и он вернулся на родину умирать. Комако живет на чер­даке, где раньше разводили шелковичных червей, в уютной, чистой комнатке. Выходя из дома учительницы, Симамура сталкивается с Йоко и вспоминает, как в поезде отраженный в стекле глаз Йоко со­вместился с дальним огоньком в поле и ее зрачок вспыхнул и стад не­выразимо прекрасным. «Он вспомнил свое тогдашнее впечатление, а оно в свою очередь вызвало в памяти яркие щеки Комако, пылавшие в зеркале на фоне снега». Симамура поднимается на вершину холма и встречает там слепую массажистку. Он узнает от нее, что Комако этим летом пошла в гейши ради того, чтобы посылать деньги на лече­ние сыну учительницы, с которым она, по слухам, была помолвлена. Симамуре вновь приходят на ум слова «напрасный труд» и «тщета» — ведь тот, судя по всему, нашел себе новую возлюблен-
 708
 
 
 ную — Йоко, а сам находится на грани смерти. На вопросы Сима-муры Комако отвечает, что не была помолвлена с сыном учительни­цы. Вероятно, было время, когда учительница мечтала женить на ней сына, но ни словом об этом не обмолвилась, и молодые люди могли только догадываться о ее желании. Но между ними никогда ничего не было, и в гейши Комако пошла вовсе не из-за него. Она загадочно говорит о том, что ей надо выполнить свой долг, и вспоминает, что, когда ее продали в Токио, ее провожал один только сын учительни­цы. Комако всячески избегает разговора о Йоко, и Симамура никак не может понять почему. И когда Симамура замечает, что нехорошо, когда Комако не ночует дома, Комако возражает, что вольна посту­пать как хочет и даже умирающий не может ей этого запретить. Ко­мако играет Симамуре на сямисэне. Симамура понимает, что Комако в него влюблена, от этой мысли ему становится печально и стыдно. Теперь Комако, оставаясь у Симамуры на ночь, уже не стара­ется вернуться домой до рассвета. Накануне отъезда в ясный лунный вечер Симамура снова приглашает Комако к себе. Ей горько, что он уезжает. Она в отчаянии от собственной беспомощности: она ничего не может изменить. Гостиничный служащий приносит Симамуре счет, где все учтено: когда Комако уходила в пять, когда до пяти, когда в двенадцать на следующий день. Комако идет провожать Симамуру на станцию. Туда прибегает Йоко, которая зовет ее домой:
 сыну учительницы плохо. Но Комако не хочет идти домой, и ни Йоко, ни Симамура не могут ее уговорить. «Нет! Я не могу смотреть на умирающего!» — говорит Комако. Это звучит одновременно и как самая холодная бессердечность, и как самая горячая любовь. Комако говорит, что теперь уже не сможет вести дневник, и обещает послать все свои дневники Симамуре — ведь он же искренний человек и не станет над ней смеяться. Симамура уезжает.
 Приехав через год, Симамура спрашивает Комако, что стало с сыном учительницы. «Умер, что же еще», — отвечает она. Симамура обещал Комако приехать 14 февраля, в праздник изгнания птиц с полей, но не приехал. Комако обижена: она оставила свою работу и в феврале уехала к родителям, но на праздник вернулась, думая, что Симамура приедет. Теперь Комако живет в лавке, где торгуют деше­выми сладостями и табаком, там она единственная гейша, и хозяева очень о ней заботятся. Комако просит Симамуру приезжать к ней хотя бы раз в год. Симамура спрашивает, что стало с Йоко. «Все на могилу ходит», — отвечает Комако. Во время прогулки Симамура
 709
 
 
 видит Йоко: сидя на обочине дороги, она лущит фасоль и поет «кристально чистым, до боли прекрасным голосом». Комако ночует у Симамуры и уходит только утром. На следующий день Симамура ло­жится спать засветло, чтобы скоротать время, ибо его надежда, что Комако придет сама, без его зова, не оправдалась. В половине седьмо­го утра он обнаруживает Комако чинно сидящей за столом и читаю­щей книгу. Он ничего не может понять: неужели Комако ночевала у него, а он и не заметил? Но Комако со смехом признается, что спря­талась в стенной шкаф, когда горничная приносила угли для очага. Симамура и Комако идут гулять. Симамура предлагает пройтись в сторону кладбища. Выясняется, что Комако еще ни разу не была на могиле учительницы и ее сына. На кладбище они встречают Йоко. Смутившись под ее пронзительным взглядом, Комако говорит, что, собственно, шла к парикмахерше... И Симамура, и Комако чувствуют себя неловко. Ночью Комако приходит к Симамуре пьяная.
 Йоко теперь работает в гостинице. Ее присутствие почему-то стесняет Симамуру, он даже начинает колебаться, приглашать ли к себе Комако. Симамуру тянет к Йоко. Комако иногда передает с ней Симамуре записки, и Симамура заговаривает с девушкой. Йоко гово­рит, что Комако хорошая, но несчастная, и просит Симамуру не оби­жать ее. «Но я же ничего не могу для нее сделать», — отвечает Симамура. Он считает, что лучше ему поскорее вернуться в Токио. Оказывается, Йоко тоже собирается в Токио. Симамура спрашивает, не Комако ли посоветовала ей туда ехать, но Йоко отвечает: «Нет, я с ней не советовалась и никогда не стану советоваться. Противная она...» Симамура предлагает Йоко поехать вместе, девушка соглаша­ется. Когда она жила раньше в Токио, она была сестрой милосердия. Но она ухаживала только за одним больным, и теперь каждый день ходит на его могилу. Больше она не хочет быть сестрой милосердия, не хочет ни за кем ухаживать. Симамура спрашивает, правда ли, что сын учительницы был женихом Комако. Йоко с горячностью отвеча­ет, что это неправда. «Почему же тогда вы ненавидите Комако» ? — удивляется Симамура. В ответ Йоко просит Симамуру позаботиться о том, чтобы Комако было хорошо, и выбегает из комнаты. Осень кончается, выпадает первый снег. Симамура размышляет о крепе — ткани, которую делают в этих краях и отбеливают на снегу. В древ­них книгах написано, что «есть креп, ибо есть снег. Снег следует на­зывать отцом крепа». У Симамуры возникает желание объехать места, где производится креп. Посетив один из таких городков, он на
 710
 
 
 обратном пути встречает Комако. Она бранит его за то, что он не взял ее с собой, но тут раздаются звуки набата; горит здание для от­корма шелковичных червей. В нем полно народу: в этом помещении показывают кино. Комако плачет, она тревожится за людей. Все бегут на пожар. «Млечный Путь брал начало там, откуда они шли, и тек в одном с ними направлении. Лицо Комако, казалось, плыло в Млечном Пути». Симамура и Комако смотрят на огонь. Вдруг толпа, испустив крик ужаса, замирает: сверху падает женское тело. Комако душераздирающе кричит. Упавшая женщина — Йоко. «Симамура почему-то не почувствовал смерти, а лишь совершение какого-то перехода, словно жизнь Иоко, выйдя из ее тела, вошла в его тело». Комако бросается к Йоко, берет ее на руки и несет, «словно свою жертву и свою кару». Симамура хочет броситься к ней, но его оттес­няют, и, когда он поднимает глаза, он видит, как Млечный Путь, с грохотом низвергаясь, надвигается прямо на него.
 Старая столица Роман (1961)
 Приемная дочь оптового торговца готовой одеждой Такитиро Сада замечает, что на старом клене, растущем около их дома, распустились два кустика фиалок — они растут в двух маленьких впадинках на стволе старого клена и цветут каждую весну, сколько Тиэко себя по­мнит. Они кажутся девушке похожими на несчастных влюбленных, которые никак не могут встретиться. Тиэко любуется цветами. Синьити Мидзуки, с которым Тиэко дружит с детства, позвал ее полю­боваться на цветущие вишни у храма Хэйан дзингу. Плакучие вишни в храмовом саду наполняют сердце Тиэко священным трепетом, губы ее сами собой шепчут стихи. Оттуда Тиэко и Синьити идут к пруду, переходят по камням на другую его сторону, где растут сосны, и под­ходят к «мосту-дворцу», откуда открывается чудесный вид на обшир­ный сад за прудом. Потом Тиэко предлагает пойти пешком к храму Киёмидзу полюбоваться с его высоты вечерним Киото, поглядеть на заход солнца над Западной горой.
 Там Тиэко неожиданно говорит Синьити, что она — подкидыш. Ошеломленный Синьити не сразу понимает ее: он думает, что девуш­ка образно передает свое душевное состояние. Ведь он знает, что
 711
 
 
 Тиэко — единственное любимое дитя. Тиэко рассказывает, что од­нажды, когда она уже училась в школе, мать и отец признались ей, что она им не родная дочь, но из жалости не стали говорить, что она подкидыш, а сказали, что похитили ее, когда она была грудным мла­денцем. Но они не договорились заранее, поэтому отец сказал, что ее подобрали под цветущими вишнями в Гион (местность в Киото, при­легающая к одноименному храму), а мать — что на берегу реки Ка-могава. О настоящих своих родителях Тиэко ничего не знает, приемные так добры к ней, что у нее и не возникало желания их ис­кать. Синьити задумывается: отчего вдруг Тиэко решила рассказать ему об этом? Она, конечно, догадывается, что юноша в нее влюблен. Ее слова прозвучали так, будто она заранее отвергает его любовь. Тиэко во всем слушается родителей. Когда она хотела поступить в университет, отец сказал ей, что это будет помехой для его единст­венной наследницы, и посоветовал внимательнее присмотреться к его торговому делу. Когда Синьити спрашивает Тиэко, как она поступит, если речь пойдет о замужестве, девушка без малейшего колебания от­вечает, что подчинится воле родителей, но вовсе не потому, что у нее нет собственных чувств и своего мнения. Для Синьити поведение Тиэко — загадка, но Тиэко не раскрывает ему свое сердце.
 Отец Тиэко — Сада Такитиро — удаляется в Сага (на северо-за­паде Киото) в женский монастырь, где осталась одна лишь старая на­стоятельница. Там он снимает комнату и в уединении придумывает эскизы для поясов к кимоно. Он всю жизнь мечтал быть художни­ком. Тиэко подарила ему альбомы Клее, Матисса, Шагала, и сейчас Такитиро рассматривает их, надеясь, что это подтолкнет его вообра­жение, поможет придумать совсем новый рисунок для ткани. Тиэко всегда носит кимоно, изготовленные по эскизам Такитиро. Его лавка торгует одеждой, рассчитанной на рядового покупателя, и приказчик отдает в раскраску лишь два-три кимоно, сделанных по эскизам Та­китиро — исключительно чтобы поддержать престиж хозяина. Одна­ко кимоно Тиэко всегда охотно берет себе, и не по обязанности, а потому что ей нравится работа отца. Лавка Такитиро в районе Накагё была построена в старинном киотоском стиле с покрашенны­ми индийской охрой решетками и оконцами с частым переплетом на втором этаже. Дела в лавке идут с каждым месяцем все хуже.
 Сада Такитиро приезжает к старому знакомому — Отомо Сосукэ, владельцу ткацкой мастерской в районе Нисидзин (парча «нисидзин» с давних пор славится в Японии). Он привозит эскиз пояса для ки-
 712
 
 
 моно, навеянный работами Клее. Сосукэ хочет поручить выткать пояс для Тиэко своему старшему сыну Хидэо. Хидэо ткет пояса на высо­ком ткацком станке такабата. Его мастерство известно и мануфактур­щикам, и оптовым торговцам. Ручное ткачество постепенно отходит в прошлое, молодое поколение предпочитает другие занятия, но все три сына Сосукэ пошли по стопам отца и стали ткачами. Хидэо хо­лодно относится к работе Такитиро, и обиженный Такитиро влепля­ет ему пощечину. Опомнившись, он просит прощения за свою вспыльчивость. Хидэо смиренно объясняется. Он говорит, что рисунок сам по себе ему очень нравится, но в нем отсутствует гармония, ду­шевная теплота. Такитиро хочет забрать эскиз. Хидэо говорит, что рисунок превосходен, и когда он выткет пояс, краски и цветные нити придадут ему иной вид. Но Такитиро уносит рисунок и выбра­сывает его в реку.
 Такитиро приглашает свою жену Сигэ и Тиэко поехать в Омуро полюбоваться цветами. Оттуда они едут в ботанический сад и встре­чают там Сосукэ и Хидэо. Глядя на поле тюльпанов, Такитиро гово­рит, что западные цветы слишком ярки, и ему больше по душе бамбуковая роща. Хидэо на вопрос о тюльпанах отвечает, что они живут, и пусть пора их цветения коротка, но в этом быстротечном мгновении — вся полнота жизни. Хидэо не собирается ткать пояса, которые останутся для внучек и правнучек, он хочет, чтобы девушка сказала: вот это для меня — и с радостью носила бы их сегодня, сей­час, когда она в расцвете молодости. Хидэо сравнивает Тиэко с пре­красными статуями будды Мироку в храмах Корюдзи (в Киото) и Тюгудзи (в Нара) и утверждает, что она прекраснее их. Такитиро встревожен: не влюблен ли он в Тиэко? Что будет, если Тиэко вый­дет за него замуж? Ведь хотя дела Такитиро в последнее время по­шатнулись, все же он оптовый торговец из квартала Накагё, разве можно сравнить его торговый дом и мастерскую Отомо, где всего три ткацких станка и нет ни одного наемного ткача? Но потом Та­китиро приходит к мысли, что вовсе не обязательно Тиэко идти в дом Отомо, можно принять Хидэо в их семью, ведь у Сосукэ еще два сына. Такитиро спрашивает Сигэ, какого она мнения о Хидэо. Таки­тиро он по душе, и оптовый торговец готов принять его в свою семью. Но Сигэ считает, что в первую очередь надо поинтересоваться мнением Тиэко; хотя она и послушная дочь, в таких делах нельзя на­стаивать.
 Подруга приглашает Тиэко поехать в Такао полюбоваться клена­ми. Во время прогулки девушки доходят до деревни на Северной
 713
 
 
 горе, где растут криптомерии. Местные женщины обрубают ветви на криптомериях и шлифуют их стволы. Подруга обращает внимание, что одна из деревенских девушек как две капли воды похожа на Тиэко. Эти слова западают в душу Тиэко. Она часто ездит в деревню на Северной горе, объясняя это тем, что там растут очень красивые криптомерии. Тиэко все время думает о тайне своего рождения. На самом деле ее подкинули к входу в лавку Такитиро, и ни он, ни его жена не знают, кто настоящие родители девочки.
 Хидэо приносит пояс, который он выткал по рисунку Такитиро. Такитиро в недоумении: ведь он выбросил эскиз в реку. Но оказыва­ется, Хидэо запомнил рисунок, и вот теперь он принес пояс для Тиэко. Девушке очень нравится пояс: и рисунок, и работа. Она при­меряет его, он ей очень идет.
 Приближается праздник Гион. Тиэко вспоминает, как в детстве, когда ей и Синьити было лет по семь или по восемь, он изображал послушника на этом празднике и восседал на праздничном ковчеге, а она всюду следовала за ним. Тиэко идет гулять. Статуи богов перене­сли из храма Ясака к месту временной стоянки ковчегов, она покупа­ет свечку и ставит перед божеством. Она замечает девушку, которая творит семикратную молитву. Тиэко кажется, будто она уже где-то видела ее. Тиэко безотчетно тоже начинает творить семикратную мо­литву. Семь раз отходя от статуи божества и семь раз приближаясь к ней, девушки кончают молитву одновременно и сходятся лицом к лицу перед статуей божества. Девушка говорит, что молила бога по­ведать ей, где ее сестра. Теперь она знает: вот ее сестра. Богу было угодно, чтобы они здесь встретились. Тиэко узнает девушку: это та самая девушка из деревни на Северной горе!
 Девушка рассказывает, что ее родители умерли, когда она была совсем малюткой. Она знает, что у нее была сестра-близнец, но не знает, что с ней стало. Девушку зовут Наэко, она живет в деревне и приглашает Тиэко навещать ее. Она называет ее «барышней», чувст­вуя разницу в их положении, и не хочет заходить к Тиэко домой. У моста толпа оттесняет Тиэко, и она немного отстает от Наэко. У самого моста Наэко окликает Хидэо: он принял ее за Тиэко. Он спрашивает, действительно ли барышне понравился пояс, который он выткал. Наэко не знает, как себя вести и что отвечать, но все же не обращается за помощью к Тиэко: ведь если бы Тиэко хотела встре­титься с юношей, она бы подошла сейчас к ним. Хидэо просит разре­шения выткать пояс по собственному рисунку к двадцатилетию
 714
 
 
 барышни. Наэко смущенно благодарит его. Она решает, будто Тиэко не подошла, поскольку не хотела, чтобы Хидэо узнал, что они двой­няшки.
 На мосту четвертого проспекта Тиэко встречает Синьити. Он представляет ей своего старшего брата Рюсукэ. Тиэко и Синьити вспоминают, как Синьити изображал послушника в праздник Гион. Синьити замечает, что Тиэко сильно взволнованна. Полагая, что ей нездоровится, молодые люди провожают ее до дома. Мать также за­мечает, что у Тиэко нездоровый вид. Девушка снова смотрит на два кустика фиалок, распустившихся на стволе старого клена — теперь ей кажется, будто это она и Наэко. Она ложится в постель, но ей не спится.
 Хидэо приносит Тиэко эскизы пояса для кимоно на выбор. На одном из них узор из цветов и листьев хризантемы, на другом — красные кленовые листья. Но Тиэко просит его выткать пояс с гора­ми, поросшими криптомериями и красными соснами. Она объясняет Хидэо, что тогда, в канун праздника Гион, он обознался и пообещал выткать пояс не ей, а ее сестре. Она рассказывает Хидэо о Наэко и просит его, когда пояс будет готов, поехать в деревню на Северной горе и вручить его Наэко. Тиэко приезжает к Наэко и рассказывает ей о Хидэо и о том, что он собирается подарить ей пояс. Но Наэко не желает принимать подарка, ведь Хидэо хотел выткать пояс не для нее. Тиэко настаивает: в конечном счете она попросила юношу вы­ткать пояс для своей сестры. Наэко обещает принять подарок. Вер­нувшись домой, Тиэко рассказывает родителям о Наэко. Родители поражены, они тоже не подозревали, что у Тиэко есть сестра.
 Такитиро хочет купить небольшой дешевый домик. Сигэ гадает: то ли он хочет продать лавку и удалиться от дел, то ли просто хочет жить отдельно от лавки. Такитиро, Сигэ и Тиэко отправляются по­глядеть на камфарный лавр, с которым у них связано много воспоми­наний. Осмотрев дом вблизи храма Нандзэндзи и восхитившись растущими перед ним цветами хаги, все трое заходят в магазин Тацумура, где кроме тканей продают портативные радиоприемники фирмы «Сони» и другие товары, могущие привлечь туристов.
 Дела у Тацумура идут хорошо, не то что у Такитиро, не желаю­щего порывать с традициями. В гостиной магазина они встречают Рюсукэ. Он приглашает Тиэко поглядеть на полосатых карпов в пруду. Молодые люди идут гулять. Рюсукэ советует Тиэко быть по­строже с приказчиком и предлагает свою помощь. Он рассказывает,
 715
 
 
 что его отец умело ведет деда, у них два надежных приказчика, и если приказчик, работающий у Такитиро, уйдет, они смогут прислать в помощь Такитиро одного из своих приказчиков. Рюсукэ говорит, что готов и сам в любое время бросить аспирантуру и поступить на службу в лавку Такитиро, чтобы наладить дело. Кроме того, Рюсукэ обещает попросить своего отца подыскать подходящий дом для Таки­тиро, решившего удалиться от дел.
 Хидэо ткет пояс по заказу Тиэко. Образы Тиэко и Наэко сливают­ся в его глазах воедино. Завершив работу, он едет в деревню на Се­верной горе и дарит пояс Наэко. Та обещает хранить его всю жизнь, как самое дорогое сокровище. «Зачем же? Я с удовольствием вытку вам еще», — говорит Хидэо. Он приглашает девушку на Праздник эпох, который устраивается в память о перенесении в 794 г. столицы в Киото. Во время праздника Хидэо смотрит на зеленые сосны, на процессию, но краем глаза все время наблюдает за Наэко.
 Синьити звонит Тиэко и говорит, что видел ее на Празднике эпох с молодым человеком. Тиэко сразу понимает, что на самом деле он видел не ее, а Наэко, и догадывается, что с ней был Хидэо. Синьити передает трубку Рюсукэ, и тот просит разрешения зайти в лавку Та­китиро и познакомиться с их приказчиком. Придя в лавку Такитиро, Рюсукэ беседует с приказчиком. Отец Рюсукэ — крупный оптовый торговец, имеющий много влиятельных друзей. Сам Рюсукэ, хотя и занимается наукой, проявляет интерес к торговому делу отца. Рюсукэ приглашает Тиэко поужинать с ним и Синьити в ресторане. После посещения ресторана Тиэко признается, что на Празднике эпох Си­ньити перепутал ее с сестрой. «Мы с ней двойняшки... Но из нас двоих подкинули меня», — говорит Тиэко. Рюсукэ сожалеет, что ма­лютку подкинули не к их дому, он с радостью занялся бы воспитани­ем маленькой Тиэко.
 Наэко звонит Тиэко и говорит, что хотела бы повидаться с ней. Она по-прежнему отказывается приходить к ней в дом, поэтому Тиэко обещает приехать к ней в деревню. Родители говорят Тиэко, что готовы удочерить Наэко. Двадцать лет назад к двойняшкам отно­сились с предубеждением, считая их рождение дурной приметой, знаком того, что над домом тяготеют злые силы, но теперь на это смотрят иначе. Тиэко растрогана добротой родителей. Наэко расска­зывает Тиэко, что Хидэо сделал ей предложение, но она пока не дала ответа. Ее удерживает гордость: Наэко кажется, что Хидэо видит в ней не ее, но образ Тиэко. Кроме того, мастерская отца Хидэо имеет
 716
 
 
 дело с лавкой Такитиро, и появление Наэко будет не слишком удоб­но для Тиэко, а Наэко не хочет причинять сестре неудобства. В ответ Тиэко рассказывает, что ее родители готовы удочерить Наэко. Наэко тронута до слез. Тиэко просит ее хоть раз прийти к ним в дом.
 Вернувшись домой, Тиэко вспоминает свой разговор с Наэко. Наэко уверена, что на самом деле Хидэо мечтает жениться на Тиэко, но, понимая, что он ей не пара, предложил руку Наэко.
 Мидзуки — отец Рюсукэ и Синьити — просит Такитиро взять Рюсукэ в свою лавку. Мидзуки понимает, что Рюсукэ просто хочется быть поближе к Тиэко. Он спрашивает, согласится ли Такитиро при­нять Рюсукэ в свою семью, если Тиэко когда-нибудь обратит на него свое внимание. В этом случае Мидзуки даже готов отказаться от него как от наследника, ведь не в богатстве счастье. Такитиро считает, что молодые люди сами должны решать свою судьбу. Рюсукэ прямо со следующего дня приступает к работе. Вечером, после закрытия лавки, Наэко приходит к Тиэко. Тиэко знакомит сестру с родителями. Де­вушки поднимаются наверх, чтобы спокойно поговорить. Тиэко про­сит Наэко остаться в их доме навсегда, но Наэко отказывается. Девушки долго разговаривают, потом засыпают рядом. Ночью выпа­дает легкий снежок. Рано утром Наэко уходит. Тиэко приглашает ее приходить еще, но Наэко качает головой. Тиэко долго провожает взглядом удаляющуюся фигурку сестры.
 
 
 Абэ Кобо 1924-1993
 Женщина в песках Роман-притча (1963)
 Однажды в августе человек отправляется в трехдневный отпуск, чтобы пополнить свою коллекцию насекомых редкими видами, кото­рые водятся в песках. Он добирается на поезде до станции S, переса­живается на автобус и, сойдя на конечной остановке, идет дальше пешком. Он минует деревню и идет песчаной дорогой в сторону моря. Дорога становится все круче, и кругом уже не видно ничего, кроме песка. Человек размышляет о песке: интересуясь насекомыми, которые в нем водятся, он изучал и литературу о песке и убедился в том, что песок — очень интересное явление. Продолжая путь, он вдруг оказывается у края песчаной ямы, на дне которой стоит лачуга. Он видит старика и спрашивает его, где здесь можно переночевать. Старик, выяснив предварительно, что приезжий — учитель по про­фессии. а не инспектор из префектуры, приводит его к одной из ям. Мужчина спускается туда по веревочной лестнице. Его приветливо встречает молодая женщина — хозяйка убогой лачуги. Она кормит и поит гостя, но на вопрос, нельзя ли вымыться, отвечает, что воду привезут только послезавтра. Мужчина уверен, что послезавтра его уже здесь не будет. «Разве?» — удивляется женщина.
 718
 
 
 Лачуга утопает в песке, песок проникает всюду, и женщина дер­жит над головой мужчины бумажный зонт, когда тот ест, чтобы песок не попал в еду, но песок все равно чувствуется во рту, скрипит на зубах, пропитываясь потом, песок налипает на тело. Женщина рассказывает, что во время прошлогоднего тайфуна ее мужа и дочь засыпало песком, так что теперь она совсем одна. Ночами ей прихо­дится отгребать песок, чтобы дом не засыпало. Наверху знают, что в ее доме появился мужчина: ей спускают на веревке еще одну лопату и бидоны. Мужчина все еще ничего не понимает...
 Женщина собирает песок в бидоны, высыпает его около того места, где висит веревочная лестница, потом спускают корзины, и бидоны поднимаются вверх. Отгребать песок легче ночью, когда он влажный, днем он такой сухой, что сразу обваливается. Мужчина по­могает женщине. Женщина объясняет мужчине, что песок не отды­хает и не дает отдыха. Мужчина возмущен: выходит, жители деревни живут только для того, чтобы отгребать песок. По его мнению, так жить нелепо, этот образ жизни, избранный добровольно, не вызывает в нем даже сочувствия. Он долго не в силах заснуть, думая о песке и слыша, как женщина продолжает отгребать его. Проснувшись, он об­наруживает, что женщина спит у очага совершенно обнаженная, обернув лицо полотенцем, чтобы защититься от песка.
 Мужчина хочет незаметно уйти, но видит, что веревочная лестни­ца исчезла: те, кто приходили ночью поднимать песок, унесли ее. Мужчина чувствует себя в ловушке. Ему кажется, что просто произо­шла какая-то ошибка.
 Мужчина начинает копать, но песок тут же осыпается, мужчина продолжает копать — и внезапно вниз устремляется лавина песка, которая придавливает его. Он теряет сознание. Женщина ухаживает за ним: вероятно, он заболел оттого, что долго работал под прямыми солнечными лучами. Он находится в яме уже неделю, наверно, сослу­живцы подали заявление о его розыске. Он представляет себе, как они обсуждают, куда он мог исчезнуть. Мужчина притворяется тяже­ло больным: он хочет, чтобы и женщина, и те, кто засадили его в эту яму, уверились, наконец, что он для них — не помощник, а обуза, и сами постарались от него избавиться. Он никак не может понять смысл жизни женщины. Он говорит ей о том, как приятно гулять, но она не видит в этом радости: «без дела ходить — только зря уста­вать...»
 Мужчина решает сделать еще одну попытку выбраться из ямы. Ночью, когда женщина отгребает песок, он неожиданно набрасыва-
 719
 
 
 ется на нее и связывает. Когда приходят люди с корзинами и спуска­ют в яму веревку, мужчина хватается за нее и требует, чтобы его подняли, если хотят помочь женщине. Они начинают поднимать его, но вскоре отпускают веревку, и он падает на дно ямы, а они тем временем выдергивают веревку у него из рук и уходят.
 В яму спускают пакет с тремя пачками сигарет и бутыль с водкой. Мужчина надеется, что это залог скорого освобождения. Однако жен­щина объясняет ему, что всем мужчинам раз в неделю выдается табак и водка. Мужчина любопытствует, не забредали ли в деревню такие, как он, заблудившиеся на своем пути. Женщина рассказывает, что несколько человек случайно попали в деревню, один вскоре умер, другой живет до сих пор, сбежать никому не удалось. «Я стану пер­вым!» — говорит мужчина. Заглянув в бак, мужчина видит, что кон­чилась вода. Он понимает: ее не привезли, чтобы сломить его сопротивление; мучения женщины никого не волнуют. Мужчина ос­вобождает женщину от пут с условием, что без его разрешения она не возьмет в руки лопату.
 Он хватает лопату и ударяет о стену: он хочет разрушить дом, чтобы смастерить из обломков лестницу. Видя, что стена гнилая (ока­залось, что женщина была права, когда говорила, что песок гноит де­рево), он решает использовать для этой цели не доски, а поперечные балки. Женщина повисает у него на руке и пытается вырвать лопату. Борьба за лопату оканчивается любовной сценой. Мужчина понимает:
 вражда с женщиной бесполезна, он может добиться чего-либо только по-хорошему. Он просит ее связаться с теми, кто привозит воду, и сказать, чтобы им немедленно ее доставили. Женщина отвечает, что, как только они начнут работать, наверху об этом узнают — с пожар­ной вышки всегда кто-нибудь смотрит в бинокль, — и тогда им сразу привезут воду. Мужчина берется за лопату. Когда им спускают ведро с водой, он говорит старику, стоящему наверху, что его сослуживцы объявят розыск и тогда тем, кто насильно удерживает его здесь, не поздоровится. Но старик возражает, что раз его не нашли за десять дней, то не найдут и впредь. Мужчина обещает свою помощь в том, чтобы облегчить положение местных жителей, у него есть связи, и он может начать кампанию в прессе, но его слова не производят ника­кого впечатления, старик уходит, не дослушав.
 В свободное время мужчина украдкой делает веревку. Закончив ее, он прикрепляет к ней вместо крюка ножницы и под вечер, когда женщина отсыпается перед ночной работой, забрасывает веревку на
 720
 
 
 мешки, которые служат шкивом при спуске ведер с водой и подъеме корзин с песком. Ножницы впиваются в мешок, и мужчине удается выбраться из ямы. Это происходит на сорок шестой день его «заклю­чения». Чтобы его не заметали с пожарной вышки, он решает спря­таться и подождать до захода солнца. Как только солнце зайдет, ему нужно быстро пройти через деревню — до того, как переносчики корзин с песком приступят к работе. Мужчина сбивается с дороги:
 думая, что миновал деревню, он неожиданно обнаруживает ее перед собой. Он в страхе бежит через деревню. За ним мчатся собаки. Чтобы защититься от них, мужчина вертит над головой веревку с ножницами на конце и задевает случайно подвернувшихся детей.
 В погоню за мужчиной устремляются жители деревни. Ноги его вдруг тяжелеют и начинают увязать в песке. Погрузившись в песок почти до бедер, он умоляет преследователей спасти его. Трое мужчин, прикрепив к подошвам доски, приближаются к нему и начинают от­капывать вокруг него песок. Вытащив его, они водворяют его обратно в яму. Все, что было раньше, начинает казаться ему далеким про­шлым.
 Наступает октябрь. Женщина нижет бусы и копит деньги для первого взноса за приемник. Мужчина соорудил небольшой полог из полиэтилена, чтобы во время сна на них не сыпался песок, и приду­мал приспособление для варки рыбы в горячем песке. Он перестает читать газеты и вскоре забывает об их существовании. Женщина рас­сказывает, что жители деревни тайно продают песок на стройку за полцены. Мужчина возмущается: ведь когда фундамент или плотина развалятся, кому станет легче от того, что песок был дешевый или даже даровой. Он пробует договориться с переносчиками песка о прогулке, те взамен требуют, чтобы он у них на глазах занялся с жен­щиной любовью. Женщина отказывается делать это при свидетелях, но мужчине так хочется выбраться из ямы, что он набрасывается на нее и пытается изнасиловать. Женщина сопротивляется. Мужчина просит ее хотя бы притвориться, но она с неожиданной силой коло­тит его.
 Мужчина замечает, что на дне бочонка, который он хотел исполь­зовать как приманку для ворон, скапливается вода. Он снова и снова размышляет о свойствах песка. После долгой жестокой зимы прихо­дит весна, В доме появляется приемник. В конце марта женщина чувствует, что беременна, но через два месяца у нее случается выки­дыш. Ее увозят в больницу. Веревка, на которой ее поднимают из
 721
 
 
 ямы, остается висеть. Мужчина поднимается наверх, глядит вслед пи­капу, увозящему женщину. Он замечает, что в яме в сделанном им устройстве для сборы воды отошла планка, и спешит спуститься, чтобы исправить поломку. Веревочная лестница в его распоряжении, так что нет нужды спешить с побегом.
 Через семь лет после исчезновения мужчины появляется объявле­ние о его розыске, а поскольку на него никто не откликается, еще через полгода суд издает постановление считать его умершим.
 Чужое лицо Роман-притча (1964)
 Исследователь, заведующий лабораторией в институте высокомолеку­лярной химии, во время эксперимента обжег себе лицо жидким кис­лородом, отчего все его лицо покрылось рубцами. Раны никак не заживают, и он все время ходит с забинтованным лицом. Он раз­мышляет о том, что отсутствие на лице кожи, которая является не более чем оболочкой, отгородило его от общества. Он чувствует себя потерявшим лицо и замечает, что лицо играет в жизни куда более важную роль, чем он предполагал: даже умиротворяющая музыка Баха кажется ему теперь не бальзамом, а комком глины. «Неужели изуродованное лицо способно влиять на восприятие музыки?» — со­крушается он. Герой размышляет, не потерял ли он еще чего-то вместе с лицом. Он вспоминает, как в детстве он стащил и бросил в огонь накладные волосы старшей сестры, казавшиеся ему чем-то не­пристойным, аморальным, а теперь бинты стали как бы его фальши­вым лицом, лишенным выражения и индивидуальности.
 Герой пытается восстановить физическую близость с женой, кото­рая прервалась после несчастного случая, но делает это слишком резко, слишком грубо, и жена отталкивает его. Его связь с людьми нарушилась: прохожие вежливо отводят глаза от его лица, сослужив­цы старательно делают вид, будто ничего не произошло, дети начина­ют плакать при взгляде на него. Герой хочет сделать маску, которая заменила бы ему лицо, восстановила бы его связь с людьми. Первым делом он встречается с К. — ученым, занимающимся изготовлением искусственных органов. К. демонстрирует ему искусственный палец, но лицо — другое дело. По мнению К., это не только косметическая
 722
 
 
 проблема, но и проблема, связанная с профилактикой душевных За­болеваний.
 К. во время войны был военным врачом и видел, что раненые прежде всего беспокоились не о том, будут ли они жить и будет ли их организм нормально функционировать, а о том, сохранится ли их первоначальный облик. Один солдат, у которого было изуродовано лицо, перед самой выпиской из госпиталя покончил с собой. Это убе­дило К, в том, что «серьезное наружное ранение лица, подобно пере­водной картинке, отпечатывается в виде душевной травмы».
 К. готов заняться лицом героя и уверен, что сможет предложить ему нечто лучшее, чем бинты. Но герой отказывается. Он покупает искусственный палец и торопится поскорее уйти. Ночью, поставив искусственный палец на стол, точно свечку, герой обдумывает свой разговор с К, Если лицо — тропинка между людьми, значит, потеря лица навсегда замуровала героя в одиночной камере, и тогда идея маски сходна с планом побега из тюрьмы, где На карту поставлено существование человека. Герой действительно ищет путь к людям. Но ведь лицо не единственная тропинка. Научные труды героя по реоло­гии читали люди, которые никогда его не видели, следовательно, на­учные труды также связывают людей между собой. Герой пытается понять, почему искусственный палец выглядит так отталкивающе. Ве­роятно, дело в ощущении кожи. Чтобы воспроизвести мельчайшие детали кожи, надо воспользоваться чьим-нибудь чужим лицом.
 Герой встречается со школьным товарищем — специалистом в области палеонтологии. Тот объясняет герою, что даже опытный спе­циалист может воссоздать лишь общее расположение мышц — ведь если бы скелет давал точное представление о внешнем облике челове­ка, пластические операции были бы невозможны.
 Герой обдумывает, какое лицо ему подойдет. Он ищет материал для гладкого эпителия, для кератинового сдоя эпидермы, для внутрен­них слоев кожи. Герой делает слепок своего лица из сурьмы — это внутренняя поверхность будущей маски. Теперь ему необходимо вы­брать тип лица для наружной поверхности маски, что не так-то легко. Невозможность ни с кем разделить свое горе начинает превра­щать героя в чудовище. Если верно высказывание Карлейля, что сута­на делает священника, то, быть может, верно и то, что лицо чудовища создает сердце чудовища.
 Герой начинает любить темноту. Он идет в кино, чтобы побыть в темноте, случайно попадает на выставку масок театра «Но». Ему ка-
 723
 
 
 жется, будто черты их лиц подвижны, но он понимает, что это обман зрения: на самом деле меняется не маска, а падающий на нее свет. Маски не имеют своего выражения, но тот, кто на них смотрит, видит на них некое выражение, каждый — свое. Все зависит от зри­теля, от его выбора.

<< Пред.           стр. 44 (из 48)           След. >>

Список литературы по разделу