Интеллигент и философия Родины в прозе Леонида Бородина

Капитолина Кокшенева

Нет, он не предъявил в творчестве счета своему поколению, остывавшему и черствевшему с каждым годом после тАЬоттепелитАЭ. Пусть дети Арбата и дети времени тАФ его сверстники тАФ тАЬ"мяли глины комтАЭ", тогда как он желал победы над камнем неуступчивым и твердым. Да и каким судом ( совести? жизни? разума?) судить тех, кто, быть может, и поныне носит тАЬказнь мучительнуютАЭ в сердце своем -тАФ осознавая или нет, что болен болезнью неуважения себя, кто заспал свою душу, кто потратился совестью в одобрениях решений. Тех, кто сегодня оказался по сути маргиналом, коему все еще кажется, что он тАЬна передовых рубежахтАЭ..

Ему, Леониду Бородину, пожалуй, даже повезло тАФ пусть тяжко было то везение. Государство поступило логично и было право своей оптимистически-дикретивной правдой, изолировав таких как он (с повышенной чувствительностью к справедливости) за проволоку лагерей. Вид на Родину из окон тюрьмы был сер, угрюм и груб, но любовь не покинула сердца тАФ- удержала , не дала политической злобе полностью распорядиться судьбой:

То, что считал виною (России - К.К.), тАФ

То лишь беда твоя.

По большому счету в ином (не коммунистическом) измерении, его Родина духовная тоже была заперта, тоже была под стражей. Так что и его место было там же тАФ- среди изгнанных.

Как бы впору ему пришлось быть подданным царю своему. Но не было у него царя. Как бы впору ему пришлось чувство воина, имевшего смелого вождя. Но не было у него вождя.И эта тоска по высшему символу честной Власти переплавилась-перелилась как только начал писать в тоску о Родине, о тАЬзолотом сердце РоссиитАЭ, ибо Родина, пусть упрятанная в архивах ГБ, спецхранах и хранилищах, вышвырнутая на чужбину тАФ- она у него была.

* * *

Леонида Бородина ,наверное, можно назвать в определенном смысле антишестидесятником, ибо время, понятое интеллигенцией как тАЬрежим свободытАЭ, либеральной болтовни и интеллигентских парений близ правды-истины, им было воспринято временем действия (Первый срок он получил в 1967 году).И эта особенность судьбы войдет в творчество. Оправдание выбора действием (связь идеи с действием и сердцем), способность (или неспособность) героя к гражданскому чувству (или поступку), тема верности и проблемы вины виноватых и без вины виноватых, соучастия в преступлении, тАФ- все эти мотивы-скрепы есть и в ранних повестях (тАЬ"Перед судомтАЭ", тАЬ"ВарианттАЭ", тАЬ"Третья правда") и в более поздних сочинениях (рассказ тАЬ"Киднепинг по-советски", тАЬ"Божеполье", и др.). Сбиться на антикоммунистическую либеральную идейность, на пафосную литературу с ее центральным вопросом о тАЬправах человекатАЭ так и толкала судьба, вежливо подсунувшая кличку тАЬдиссиденттАЭ.Но перечитав прозу Бородина времен начал и тАЬвариантовтАЭ въедливо и с пристрастием, я вижу как вовремя и счастливо была им отброшена тога мученика за партийную (антипартийную) истину, оставлена поза бойца за права малой части человечества. Все это, опять-таки отработанное и аккуратно преподносимое тАФ всегда наготове! тАФ просто-напросто потонуло в глубинах его мужского и мужественного начала. Ведь вольная душа сибиряка была дисциплинирована жизнью, которая так мало похожа на стиль московско-петербургской интеллигентской житухи. Вот именно здесь, во взгляде на интеллигенцию, и можно обозначить границу, пролегающую между диссидентом-шестидесятником и антишестидесятником, не желающем и не могущем по совести разрешить вопроса о тАЬправах человекатАЭ без ВОПРОСА О ПРАВАХ РОССИИ.

Герой-интеллигент постоянно присутствует на страницах бородинской прозы и автор, иногда достаточно грубо взяв за шкирку своего героя, ставит его лицом к лицу с тАЬвопросом о РоссиитАЭ. Ответ же на вопрос очень часто оборачивался противонаправленностью позиций тАФ в боевой позе, друг против друга, застигал писатель своего героя и свою Россию. Бородин, никогда не метивший в коммунизм так, чтоб тАЬпопасть в РоссиютАЭ, посмел высказать ( и подтвердить судьбой, получая пайку вместо тАЭ"пайка"тАЭ) паралоксальную для либеральных интеллигентов мысль: интеллигент, освобожденный обществом для дум высоких, просто обязан все свои теории по улучшению жизни проверять на себе. Иногда эта тАЬ"проверка"тАЭ оборачивается трагическим осознанием своей ненужности России (втАЬ"Варианте"тАЭ читаем: тАЬ"Он догадывался и ранее об отсутствии смысловой связи между его жизнью и судьбой того существа, что именовалось РоссиейтАЭ" ); чаще же герой-интеллигент, полагающий Россию тАЬисторическим недоразумениемтАЭ,нимало не сомневается в своем праве тАЬсделатьтАЭ Россию для себя тАФ - удобную, либеральную, а в ней насадить и свою церковь, и свою культуру, и свою общественность.На долю первого героя тАФ тАЬвремени непризнанного женихатАЭ -тАФ достается писательское сочувствие. Главный герой "Варианта"тАЭ тАФ Андрей, создавший боевую организацию в университете и лично убивший сталинского палача, скрываясь, покидает Петербург и тут, за пределами столичного города он словно в первый раз видит другую Россию: тАЬ"В окне проносилась, проплывала, пролетала и растворялась в далях Россия. Казалось, к этой серой и молчаливой земле неприменимо название столь звучное, как боевой клич, как зов походной трубы. Слово это воспринималось, как что-то в прошлом, совсем немного в настоящем и никак в будущем..Проплывали селения, в селениях жили люди, думалось же о них как об иностранцах..Еще страшнее было представить иностранцем себя, страшнее, страшнее, потому что очень правдоподобно..Железная дорога, бегущая к Уралу и дальше Урала, в Сибирь и дальше Сибири, куда дальше, кажется, уже и невозможно, дорога эта представлялась бездонным колодцем, уходящим в глубину России не только пространственно, но и во временитАЭ. Эта дорога вглубь давала ощущение некоего постоянства, -тАЬкоторое и раньше, и теперь, и всегдатАЭ- присутствовало в русской тАЬ многообразной и однообразной до отчаяниятАЭ жизни, но оно же, постоянство, по отношению к тАЬлюдям столицтАЭ было тАЭвсегда им чужоетАЭ. тАЬЛюди столицтАЭ в прозе Бородина как бы выделены, выведены в особый культурный клан или социальную группировку. тАЬЛюди столицтАЭ живут часто совсем не так, как вся Россия, впрочем, человек этой всей России, герой тАЬКиднепинга по-советскитАЭ, способен вполне дружелюбно-снисходительно относится к ним, столичным интеллектуалам: тАЬ"Ведь как они живут: сочинят про жизнь формулу в полстраницы и пыхтят над ней до посинения. Надо бы упростить, и останется там, как оно есть, что дважды два тАФ четыре. Но тогда чем они будут отличаться.. от гегемонов? Такая уж у них игра в жизни. Это понимать надотАЭ.Словом, тАЬуберите сложность тАФ и нет интеллигента"тАЭ (тАЬ"Расставание"тАЭ).

Пограничные столбы бородинской прозы расставлены не там, где можно было бы предположить. Интеллигенты - диссиденты Бородиным не раз были описаны ярко и резко: они ничем не пленены, никому и ничему не благодарны, ни перед чем не склонят головы. Их лица , как в повести тАЬРасставаниетАЭ, изношены, тАФ они не имеют ни культурной,ни политической индивидуальности. У их требований нет и не может быть вершин, ибо у них нет России тАФ- есть лишь претензия на тАЬнеприкосновенность интеллигентских деяний по расстройству РоссиитАЭ. Московское диссидентство в "Расставании"тАЭ -тАФ это богема, клан со своим ритуалом жизни и полагающий именно себя смыслом и центром истории. Для них и Москва -тАФ не столица государства, не тАЬгород чудный, город древнийтАЭ, но тАЬпункттАЭ политических событий, где тАЬкаждый чих тАФ- событиетАЭ. Сознание собственной обособленной исключительности и чужесть тАЬк этой странетАЭ, отмеченные Бородиным еще в 1981-1982 годах (время написания тАЬ"Расставания"), и ставшие сегодня тАЬинтеллигентной нормойтАЭ позволили писателю показать, что тАЬчужестьтАЭ для них даже тАЬспасительнатАЭ, ибо она не предполагает жалости, столь опасной для личного выживания. Если и было разлито тАЬкругом неподлинное бытиетАЭ, то искать подлинности в диссидентско-интеллигентской среде тоже следовало с оглядкой, ибо опутана и умерщвлена была их тАЬчеловечностьтАЭ двусмысленным пафосом политики. Тут тоже важная черта бородинской прозы: пронизанность ее напряженной внутренней борьбой. Борьбой явного публицистического накала сочинений Бородина, интеллектуальной тАЬ меры умомтАЭ с необходимым же ( достаточно мучительным) ограничением собственной, пусть справедливой, социальной злобы и пониманием-ощущением вечно присущей жизни ее живой теплоте, тАФ- без этого последнего невозможен русский писатель, сколь бы социально значимым он ни признавался современниками.Отвращение писателя к коммунистической реальности, мне кажется, всегда знало границы, ибо он никогда не был интеллигентом, отбирающим у жизни все то, что принадлежало не ему, но Богу и природе.По крайней мере плана воспитания мира интеллигентскими идеями у Бородина не возникало, тАФ он хорошо знал русскую историю, имел серьезные представления об историческом развитии государственных идей, а значит, полагал, что мечты могут быть пустыми, что можно тАЬчисто верить в нечистые.. делатАЭ. тАЬИ оттого, тАФ признается Бородин в одном из тАЬлагерныхтАЭ своих стихотворений, тАФ

над порогом

Меча я не подниму.

Я знаю: Россия с Богом,

Хотя и спиной к НемутАЭ.

Автор тАЬ"Третьей правды"тАЭ и тАЬ"Расставания", тАЬ"Ловушки для Адама"тАЭ и тАЬ"Царицы Смуты"тАЭ давно уже вступил в большой спор, который и ныне совсем не утратил накала. Принадлежность к целому, принадлежность к общему тАФ- это для писателя не только область социальная. Герой тАЬ"Расставания", попадая в церковь, испытывает потрясение, приобщаясь к некоему обшему, что гораздо значительнее и тоньше любых изысканнейших интеллигентских рефлексий. Либерального интеллигента (тут нельзя не отметить упреждающего знания писателя) тАЬпринажлежность к целомутАЭ унижает: он скорее собственные слезы объяснит особенностями церковной архитектуры, он и чувствам собственным готов не поверить, коли они тАФ- вестники надличного и общего, идущего из глубины..

Участник тайных антисоветских организаций, человек , занимавшийся русской философией, издающий русский национальный журнал тАЬ"Московский сборниктАЭ", начавший всерьез писать в тюрьме ( знающий крайнюю форму несвободы внешней , только и дающий полную свободу внутреннюю) , тАФ- он и писательство свое не мог воспринимать иначе, как служение.Выпавший из поколения, он не попал и ни в какое тАЬлитературное течениетАЭ: ни к тАЬ"деревенщикамтАЭ", испытывавшим недоверие и стилистическое неприятие тАЭгородскоготАЭ, ни к тАЬ"городским", предпочитающим писать о частной жизни приватных людей, либо о своем поколении интеллигентов, испытывающих историческую неприязнь к собственной родине. В ту пору, когда было принято гордиться новообразованием тАФ советской интеллигенцией и умалчивать о ее подполье (интеллигентно-диссиденской среде), Бородин говорит о глубоком утомлении, бездейственности, бесплодном недовольстве , моральной усталости и тошнотворном трепе о себе все той же интеллигенции. Жизненное бездорожье, либо ощущение бесцельности всех дорог тАФ- вот что остается в тАЬитогетАЭ, после вычитания всех интеллигентских рефлексий и эгоизма. В ту пору, когда одна часть интеллигенция ( в начале 90-х годов) была объявлена другой частью интеллигенции недостойной (тАЬоказалась нижетАЭ) той свободы, что свирепствовала на российских просторах, когда писатели бросились в крайний натурализм и жизнепоклонство, разлагая реальность как труп и расчленяя язык как плоть, в творчестве Бородина усиливается эсхатологизм и тоска о чистой жизни (тАЬ"Ловушка для Адама"). Он проведет своего героя по кругам почти средневекового понимания мироустройства: через ад (земной преступной жизни), чистилище ( бегство героя из цивилизации, пребывание в пути, очищение водой Озера), и рай (герой неожиданно находит пристанище в счастливом доме, в Долине счастья, но совершив падение тАФ- тАЬиспакостил! осквекрнил!тАЭ чужую чистую жизнь тАФ- он изгоняется из рая, но остается с малой надеждой, что не все порушено, хотя и отягощена его душа опытом разрушения, тАФ- опытом тем более тяжким, что для гибели чистого, ясного, цельного даже и большие усилия не нужны). Высшее у писателя тАФ- это то, отвечая чему человек тАЬрастет ему в ответтАЭ.. А когда, казалось бы, самое время впустить современность на свои страницы, современность, вопиющую о себе на каждом углу уродством, болью, безобразием; когда тАЬжизнь в формах самой жизнитАЭ(как правило плоти) жадно обгладывали модернисты, он пишет тАЬ"Царицу Смуты". Художнически неожиданно передает нам историю Смутного времени со стороны побежденных. Вся внутренняя неизбежность поражения Марины Мнишек в тАЬрусской игретАЭ уравновешена столь же сильной нутряной верой ее в призвание быть русской царицей. Бородин тут не выдумывает душ, не тАЬсочиняеттАЭ людей, но, обладающий даром интуиции, словно с лиц снимает немоту, отогревая героев своим теплом. Я не буду говорить о явных параллелях того времени с нашей смутой, только подчеркну, что в этой повести прозаик , как человек традиции, демонстрирует обладание более разнообразным и изощренным культурным оснащением, нежели набор приемов модных писателей, из пустоты создающих свое ничто.

Писатель, одиночество которого в литературе подмечалось критикой не раз; писатель, произведения которого не имеют стиллистического возраста; писатель, чьи публицистические идеи всегда опережали время, разорвал круг земного тления, как мне видится, все же не своей публицистикой и не исторической прозой, но автобиографической повестью тАЬ"Год чуда и печали"тАЭ -тАФ простым и торжественным рассказом от лица мальчишки, свежего сердцем. Творческая сила детства и отрочества этой повести сродни детской Родине И. Шмелева. Прилепленность сердца к Байкалу ( "покров красоты наброшен над ним"), к матери, к великой силе Предания вырастает в повести прямо и непосредственно тАФ- как дар, ничем не заслуженный и никакой тАЭборьбой идейтАЭ не обретаемый. В повести тАЭ"Год чуда и печали"тАЭ явлена нам Леонидом Бородиным надъязыковая, надлогическая полнота и красота жизни и любви. Эта повесть тАФ царственный венец музыки Родины в творчестве писателя, напряженная ответственность перед которой не могла не возникнуть позже. Эта повесть тАФ "о любви и музыке печали", о ее родстве с тАЬ "временем мальчишеского счастья", тАЬкоторое и теперь не потеряло своего тепла и света.

Вместе с этим смотрят:

"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Автобиографическое начало" в творчестве Гоголя