Поэзия К. Бальмонта

И.Машбиц-Веров

Бальмонт считается крупнейшим представителем старшего поколения символистов. ВлКоролем нашей поэзииВ», наиболее ярким поэтом в Влистории нашего символизмаВ» называл его Ин. Анненский. Брюсов в разные годы писал: ВлРавных Бальмонту в искусстве стиха в русской литературе не былоВ» (1903); ВлВ течение десятилетия Бальмонт нераздельно царил над русской поэзиейВ» (1906).

Бальмонта трактовали как поэта жизнеутверждающего. Ал. Блок, например, так характеризовал его творчество (1907): ВлКогда слушаешь Бальмонта тАФ всегда слушаешь весну. Никто не окутывает душу таким светлым туманом, как Бальмонт. Ярко было всегда его солнце..В»

В ВлРусской литературе XX векаВ» (под редакцией профессора С. А. Венгерова, 1915) читаем: ВлВся поэзия Бальмонта тАФ неперестающая веснаВ». После Влскорбной школы русской поэзии, привязывавшей поэзию к невзгодам общественностиВ».. поэзия Бальмонта Влпослала на землю отрадную ярость лучей молодого солнцаВ». И вывод: ВлГлавная и основная черта поэтических убеждений Бальмонта тАФ оптимизм.. светлое и радостное, какое-то победное настроение проходит золотой полосой через все десять томов его стихотворенийВ».

Сам Бальмонт тоже осмысливал свой творческий путь как путь к свету и радости. В предисловии к первому тому ВлПолного собрания стиховВ» (1909) он писал: ВлМое творчество началось.. с печали, угнетенности и сумерек, началось под северным небом. Но, силою внутренней неизбежности, через жажду безгранного, безбрежного, через долгие скитания по пустынным равнинам и провалам Тишины, подошло к радостному Свету, к Огню, к победительному СолнцуВ». Перебрасывая, далее, ВлзвеньяВ» от книги к книге, Бальмонт утверждал, что его мечта Влсоздает мост и уходит в вольные, манящие дали. От бесцветных сумерек к красочному Маю.. от незнанья к счастью вечного познания, от гнета к глубокому вздоху освобожденьяВ».

Конкретизируя содержание своего Влвечного познанияВ», Бальмонт называет Влчетыре стихии тАФ Огонь, Воду, Землю и ВоздухВ». С ними, заявляет поэт, Влнеизменно живет моя душа в радостном и тайном соприкосновенииВ». Огонь же тАФ это Вллюбимая моя стихия.. Я молюсь Огню. Огонь есть истинно всемирная стихия, и кто причастился Огня, тот слит с МировымВ» (1904).

Из признания Бальмонта видно, что его Влвечное познаниеВ» не содержит ничего нового в сравнении с ВлпознаниемВ» всего старшего поколения символистов. Это та же абстрактная ВлмечтаВ», лишь по-новому варьируемая в метафизически трактуемых ВлстихияхВ»; те же иллюзорные поиски утешения от Влскитаний по пустынным равнинам и проваламВ».

К тому же этот новый, созданный Бальмонтом вариант Влтворимой легендыВ», вопреки декларации, не выполняет своей роли, по крайней мере, по двум причинам: мотивы скорби, Влугнетенности и сумерекВ» остаются, в сущности, во всем его творчестве преобладающими; а мотивы ВлсчастьяВ», ВлосвобожденияВ», ВлсветаВ» на деле оказываются художественно неубедительными, искусственными. Книги Бальмонта, действительно, образуют ВлзвеньяВ», в них есть Влвнутренняя неизбежностьВ» единого пути, по путь этот не выводит к ВлСолнцуВ». Доказательство тАФ в книгах поэта.

Первая книга Бальмонта-символиста тАФ ВлПод северным небомВ» (1894) тАФ имеет эпиграфом строки из Ленау: ВлВне страдания божественное недостижимоВ». И в этом суть книги. Поэт всячески возвеличивает страдания: ВлОдна есть в мире красота тАФ любви, печали, отреченья и добровольного мученья..В» Страдания и скорбь противопоставляются ВлСолнцуВ», ВлВеснеВ» и оказываются единственно ВлистиннымиВ»:

Есть красота в постоянстве страдания

И в неизменности скорбной мечты.

Поэтому с самого начала возникают у Бальмонта совершенно определенные символические образы мира. Это ВлБолотоВ» (название стихотворения), Влнищенская жизнь без бурь, без ощущений, холодный полумрак, без звуков и огняВ», где Влжабы черные.. ведут зловещий хороводВ». Это мир, где господствуют ВлДухи чумыВ» (название другого стихотворения) и Влв двери к людям стучат смерть, гибель, страхВ». Или, наконец, это мир, который Влбезответен и немВ», в котором вечно звучит скорбный вопрос: ВлЗачем? Зачем?В» (название стихотворения), а люди Влобмануты, плачут, точно детиВ».

В этой безысходной тьме возникают у Бальмонта, как и у всех старших символистов, иллюзорные утешения. Поэт ищет освобождешия в ВлмечтахВ». Изменчивый и легкокрылый, как ВлэльфВ», он ВлбодрствуетВ», стремясь постигнуть Влмир иной.. безбрежное, далекоеВ».

Так рождается второй характерный образ Бальмонта, проходящий через все его творчество, тАФ образ поэта-облачка или ветерка, бездумно порхающего над скорбным миром, ищущего счастье в ВлмигахВ»: ВлЯ тАФ облачко, я ветерка дыханьеВ».

В книге ВлПод северным небомВ» ясно звучит и другой обычный для старших символистов мотив тАФ мотив Влутешительной смертиВ».

ВлНе верь тому, кто говорит тебе, что смерть есть смерть: она тАФ начало жизниВ», тАФ возвещает Бальмонт уже во вступительной пьесе сборника. Смерть тАФ Влвысший светВ», ВлсвободаВ», Вллучшей жизни вестьВ».

В других стихотворениях образ смерти возникает в несколько ином плане: она тАФ избавительница от бед жизни, великое забвенье, и поэтому тАФ желанна: ВлТы всем несешь свой дар успокоенья.. К тебе, о царь, владыка, дух забвенья, из бездны зол несется возглас мой: Приди. Я жду, Я жажду примиренья!.В», ВлСмерть, убаюкай меня!В».

Вышедшая через год очередная книга Бальмонта ВлВ безбрежностиВ» (1895) варьирует и углубляет мотивы и образы "Северного небаВ».

Мы находим здесь уже знакомый образ Влклетки познанияВ» (вариант Бальмонта ВлПещераВ»), и это тоже осмысливается не только как роковая ограниченность познания, а как тюрьма, пустыня, тьма, где человек обречен на страдания:

Бесплодно скитанье в пустыне земной,

Близнец мой, страданье, повсюду со мной.

Где выход, не знаю, тАФ в пещере темно,

Все слито в одно роковое звено.

ВлОсвобождениемВ» же от тюрьмы жизни вновь оказываются мечты:

В жизни, кто оглянется.

Тот во всем обманется,

Лучше безрассудными

Жить мечтами чудными!

А эти ВлчудныеВ» и Влбезрассудные мечтыВ», в свою очередь, естественно трансформируются в ВлмигиВ», в ВлоблачкоВ» и т. д.

Вместе с тем, как важнейшее содержание ВлмиговВ» возникает тема любви (раздел ВлЛюбовь и тени любвиВ»), вернее, сладострастии. ВлВлюбленной души сладострастьеВ» тАФ это Влвспышка счастья, полубожественный сон, несказанные мгновения восторгов безумно святыхВ». Любви поэт жаждет Влхотя бы ценой преступленийВ»: здесь Влпростимся с добром и со зломВ». А это приводит Бальмонта, как и других старших символистов, к мотивам демонизма.

Однако основным содержанием книги ВлВ безбрежностиВ» остается безбрежность человеческих мук: отсюда и название. Человек навсегда заключен в свою ВлпещеруВ» и никогда не узнает Влсвет небесныйВ»:

Миллионы, мириады нескончаемых веков,

Мы, отринутые, стонем, слыша звон своих оков.

Мы не знаем, где родится новой истины звезда.

Нами правят два проклятья: Навсегда и Никогда

Следующая книга тАФ ВлТишинаВ» тАФ вышла к тридцатилетию поэта (1897). Возраст зрелый. Поэт, однако, остается во власти беспутья. Или, как указывает эпиграф к книге, окруженным тишиной Влвсемирного молчанияВ».

Действительно, жизнь для Бальмонта по-прежнему тАФ ВлкошмарВ», Влцарство льдовВ» (названия разделов), где поэт тАФ Влдух бесстрастный, дух бесприютныйВ» тАФ хочет Влсмерти однойВ». Это все та же Влболь МираВ», тьма, бессмыслица тАФ

В темноте миллионы теней

Погребальным идут хороводом.

И при свете болотных огней

Исчезает народ за народом.

И не в силах безумцы понять.

Что вращаются в круге замкнутом..

В ВлТишинеВ» мотивы, ужe известные нам по ВлСеверному небуВ» и ВлБезбрежностиВ», получают дальнейшее развитие.

Прежде всего это относится к мотиву индивидуализма. Человек не только не способен вырваться из тьмы непознанной жизни (ВлПовсюду сказка бледная тАФ загадкой предо мнойВ») тАФ он не способен также познать других людей:

Бессменно одинокая,

Душа грустит всегда,

Душа душе далекая,

Как для звезды звезда.

Однако в своем одиночестве поэт находит не только ВлгрустьВ». Это противоречивое состояние, в нем есть и радость. Отвернувшись от земли и людей, поэт объявляет себя Влза пределами правды и лжиВ», становится Влгением единственнымВ», ВлстихийнымВ», ВлсветлымВ», Влгением МечтыВ».

Отсюда возникает, с одной стороны, образ ВлНарциссаВ», Влтолько в себя невозвратно влюбленногоВ» (естественно открывающего путь к темам ВлдемонизмаВ»), а с другой тАФ уже знакомый нам образ поэта-ветерка, живущего ВлмигамиВ»: ВлЯ вольный ветер, я вечно вею, волную волны, ласкаю ивыВ».

Более того, в стихотворении ВлЗовВ» ВлмигиВ» объявляются великим ВлоткровениемВ»:

Все, на чем печать мгновенья,

Брызжет светом откровенья,

Веет жизнью вечно-цельной.

Дышит правдой запредельной.

Однако и здесь сразу же обнаруживаются противоречия, разрушающие Влвечно-цельную жизньВ». Мечты и миги, оказывается, вовсе не всегда спасительны. Так у поэта возникает мысль, что все разновидности его мечтаний на деле лишь отрывают человека от подлинной жизни, от ВлземлиВ», от ВлсолнцаВ», ведут к ВлпустотеВ»:

О, жизни волнение!

О, свет и любовь!

Когда же мы встретимся вновь?

Когда я узнаю не сны наяву,

A радостный возглас: ВлЖиву!В»

Мы детство не любим, от Солнца ушли.

Забыли веленья земли.

И, сердце утратив, отдавшись мечте,

Слепые, мы ждeм в пустоте.

ВлПена морскаяВ», которая Влпогибнет, сверкая, растает дождемВ», вот кто Влмы, дети мгновеньяВ». И зачем же тАФ

Напрасно

Стремимся мы страстно

К обманной мечте,

К немой пустоте?

Так сам поэт обнажает иллюзорность декларируемого им ВлсчастьяВ». И трагизмом веет от его признания, которое мы вправе отнести ко всему поколению старших символистов:

Пилигрим бесприютный..

Бросив обманы земные,

Я правды Небес не достиг.

Наиболее ярко выразил Бальмонт свой душевный хаос в стихотворении ВлВ лабиринтеВ». Это, по существу, исповедь поэта:

Было много.. Сны, надежды, свежесть чувства, чистота,

А теперь душа измята, извращенна и пуста.

Я устал. Весна поблекла. С Небом порван мой завет.

Тридцать лет моих я прожил. Больше молодости нет.

Что же мне еще осталось? С каждым шагом холодеть?

И на все, что просит счастья, с безучастием глядеть?

О, последняя надежда, свет измученной души,

Смерть, услада всех страданий. Смерть, я жду тебя, спеши!

Бальмонт, пожалуй, ярче других обнаружил безысходную противоречивость старшего поколения символистов. Не случайно поэтому основная тема ВлТишиныВ» тАФ при всех попытках вернуться к ВлбогуВ», к ВлмечтеВ», к ВлсмирениюВ» тАФ страдание мира. И Бальмонт сильнее всего как поэт, искренней всего и правдивей, когда открыто говорит о своей опустошенности, о своем беспутье:

Уж тридцать лет в пустыне я блуждаю..

Нет больше сил стонать среди пустыни..

Точно задвинулись двери тюрьмы,

Душно мне, страшно от шепчущей тьмы.

Хочется в пропасть взглянуть и упасть,

Хочется бога проклясть..

В четвертой книге Бальмонта ВлГорящие зданияВ» (1900) пессимистические и особенно демонические мотивы (Влпотеря душиВ», Влблаженно-извращенные наслажденияВ» и т. п.) получают наиболее острое выражение. Не случайно даже ближайший друг и в известной мере учитель Бальмонта князь А. И. Урусов писал о ВлГорящих зданияхВ»: ВлMania grandiosa..кровожадные гримасы.. Эпиграфом следовало бы поставить ВлИзумляю мир злодействомВ».. Искусство оттенков заменило какое-то гоготание. Книга производит впечатление психиатрического документаВ».

Итак, распространенная в критике тех лет оценка Бальмонта как поэта-оптимиста совершенно не соответствует, по-крайней мере, его первым четырем книгам. Но, может быть, Бальмонт изменился впоследствии (как, впрочем, утверждает сам: ВлИз долгих скитаний.. подошел к радостному СветуВ»). В 1903 году вышли две очередные книги поэта: ВлБудем как солнцеВ» и ВлТолько любовьВ». Уже названия книг декларируют, по сути дела, приход к ВлсолнцуВ», к ВлрадостиВ», и на них, собственно, и ссылаются, говоря о Влпоэте весныВ», о Влпоэте с утренней душойВ». Так ли это?

По мотивам, образам, настроениям, по поэтической структуре, наконец, по времени выхода сборники стихов ВлБудем как солнцеВ» и ВлТолько любовьВ» едины и, в сущности, повторяют друг друга. Hет поэтому нужды анализировать обе книги, и мы остановимся на последней, по слову Блока, Влболее нежнойВ».

Действительно, в целом ряде стихотворений сборника ВлТолько любовьВ» и даже в ряде разделов (например, ВлЦветные тканиВ») Бальмонт стремится воспеть радость жизни, свое ВлслияниеВ» с живительными стихиями ВлОгняВ», ВлВоздухаВ» и т. д. Но вот что получается на деле:

О, Мироздатель,

Жизнеподатель,

Солнце, тебя я пою!

Ты в полногласной

Сказке прекрасной

Сделало страстной

Душу мою!

Жизни податель.

Бог и создатель,

Мудро сжигающий тАФ Свет!.

и т. п.

И тАФ далее тАФ несколько другой вариант тех же восхвалений радости ВлСолнцаВ»:

Тебя мы чувствуем во всем, в чем блеск алмазный,

В чем свет коралловый, жемчужный иль иной.

Без солнца наша жизнь была б однообразной.

Теперь же мы живем мечтою вечно-разной,

Но более всего ласкаешь ты тАФ весной..

и т. д.

Приведенные отрывки из центрального произведения книги (ВлГимн СолнцуВ») типичны по своей структуре. И уже по ним видно, что Бальмонт говорит здесь, пользуясь выражением Брюсова, Влс притворной страстностьюВ». Это, собствеино, совсем не Бальмонт-поэт. Это тАФ или декларация, выраженная в стиле абстрактной, выспренней и пустой декламации, или лишенная и тени поэзии плоскоперечислительная ВлинформацияВ» о величии солнца, обилующая бесцветными словами (Влсвет коралловый, жемчужный иль инойВ», Влживем мечтою вечно-разнойВ» и канцелярскими оборотами речиВ» (Влво всем, в чемВ».. Влно более всегоВ»).

И в дальнейшем тАФ во всех гимнах Огню, Солнцу и т. д. тАФ мы встречаемся, с одной стороны, с той же абстрактной декламацией, с другой тАФ с теми же грубыми прозаизмами и тяжелыми, подчас просто малограмотными виршами:

Без Солнца были бы мы темными рабами,

Вне понимания, что есть лучистый день..

Свой мозг пронзил я солнечным лучом..

Ликует радостно все то,

что ночью было как ничто..

Да, огонь красивее всех иных живых..

и т. д., и т. п.

Все это, несомненно, слабо и плохо.

Бальмонт силен там, где говорит о своих подлинных чувствах, мечтаниях и порывах, о своем, по слову Брюсова, Влбессознательном ВлЯВ». Мы сказали бы: настроения и чувства интеллигента, разрываемого противоречиями, не принимающего жизни, ищущего какого-то выхода, но не знающего его, утешающегося ВлмигамиВ», тАФ такова единственная подлинная стихия Бальмонта. Здесь он тАФ поэт, хотя, разумеется, и чуждый нам.

Но когда Бальмонт переходит к темам философского характера, когда он пытается дать Влширокие обобщения, выразить глубокую мысльВ», то здесь он, как правильно отмечает Брюсов, Влслабее слабыхВ».

А ведь именно в стихах о счастье, о ВлСолнцеВ», ВлСветеВ», обо всех этих Влцарственных стихияхВ», которые он хочет слить с ВлМировымВ» и к которых хочет найти Влвечное познаниеВ» и ВлосвобождениеВ», тАФ ведь именно здесь Бальмонт выступает со своей философско-пантеистической концепцией. Он хочет дать глубокие ВлобобщенияВ». Но этого он не в силах сделать, за этим нет его подлинных переживаний.

И тогда вместо ВлгимновВ» жизни получаются ВлперечисленияВ» общеизвестных, поверху лежащих явлений, вперемежку с риторикой и пышной фразеологией, которые должны прикрыть пустоту.

Кстати сказать, по той же причине Бальмонт вынужден для вящей убедительности своих ВлгимновВ» прибегать к такому примитивному приему, как начертание своих стихий с прописной буквы, и всюду у него тАФ ВлОгоньВ», ВлСветВ», ВлЗемляВ», ВлДеньВ», ВлКрасотаВ». Брюсов очень точно определил пороки ВлгимновВ» Бальмонта: ВлЕго призывы к веселию кажутся вымученными, стихийные гимны тАФ риторическими.. Во всех его преувеличенных прославлениях жизни есть что-то намеренное.. принужденность языка и чувства.. Слишком уж громко и настойчиво твердит Бальмонт о том, что он радостен, свободен и мудр, слишком старается восхвалять веселие бытия, словно боится, что ему не поверят, словно громкими словами хочет опьянить самого себя, подавить в самом себе сомненияВ».

Но если слабо все, что Бальмонт говорит о ВлсчастьеВ» в стихиях ВлЗемлиВ», ВлСолнцаВ» и т. п., то, как обычно, поэтически сильны и в этой книге разнообразно варьируемые старые темы: непознаваемость жизни, ее мрак и страдания, мучительность противоречий и иллюзорная радость ВлмиговВ». И это составляет основное содержание книги.

О проклятии жизни наиболее обнаженно говорится, пожалуй, в стихотворении ВлОтречениеВ». Да, жизнь с первого взгляда прекрасна. В ней есть свет, цветы, Влмного воздухаВ», великолепные страны, реки, горы, обольстительные женщины, гордая человеческая мысль!. Но ведь все это тАФ ненастоящее, неистинное, этотАФ Влмираж, обманВ»:

И так как жизнь не понял ни один,

И так как смысла я еe не знаю. тАФ

Всю смену дней, всю красочность картин,

Всю роскошь солнц и лун тАФ я проклинаю!

Поэт настойчиво, вновь и вновь, повторяет: жизнь тАФ обман, ложь, обманны и мечты, мучительны неразрешимые загадки бытия, и поэтому лучше смерть, лучше не жить на земле. И вот перед нами уже не деланно-риторические восторги, а подлинный крик души. ВлДушно!. Скучно!. Последняя черта!В» И ВлсветлыйВ» образ певца радости просто исчезает:

Я не прежний веселый, полубог вдохновенный,

Я не гений певучей мечты.

Я угрюмый заложник, я тоскующий пленный,

Я стою у последней черты тАФ

Я устал приближаться от вопросов к вопросам,

Я жалею, что жил на Земле..

Несомненно: приведенные стихи не надуманное, не абстракция. Это глубоко пережитое, правда души поэта. Не случайно центральные разделы сборника ВлТолько любовьВ», занимающие треть книги, названы ВлПроклятиеВ» и ВлБезрадостностьВ». Не случайно, наконец, и то, что в этой, якобы ВлсолнечнойВ» и ВлнежнойВ» книге, поэт воплотил себя самого в образе.. умирающего:

Один я родился, один умираю,

И в смерти живу бесконечно один.

К какому иду я безвестному краю?

Не знаю, не знаю, я тАФ в страхах глубин.

Я знаю, есть Солнце, там в высях, там где-то.

Но я навсегда потерял красоту.

Я мертвая тяжесть, тАФ от вольного лета,

От счастья и света иду в темноту.

Книга ВлТолько любовьВ», как и все другие книги, написанные Бальмонтом до и после нее, совсем не книги ВлвесныВ» и ВлоптимизмаВ». Попытки связать себя со ВлсветомВ», которого он не знал и по самому существу своего мировоззрения знать не мог, били искусственны и художественно беспомощны. В истории русской поэзии Бальмонт предстает единым в своем творчестве и единым со воем старшим поколением символистов, находясь в кругу того же общего для них пессимистического в отношении к земной жизни мировоззрения, в кругу тех же идей, мотивов и образов.

К 1903 году гегемония Бальмонта кончается и на первое место выступает Брюсов, а также новое, младшее поколение; происходит, по общему признанию, резкий спад творчества Бальмонта. П. Перцов пишет по этому поводу, что после выхода ВлUrbi et OrbiВ» и тАФ несколько позже тАФ ВлВенкаВ» Брюсова Влпришел конец гегемонии БальмонтаВ» и что Влв то же время выдвинулись новые первостепенные имена тАФ Вячеслав Иванов, Александр Блок, Андрей Белый. Второе поколение символистов выступило на авансценуВ».

Сам Брюсов в письме к Перцову (1905) писал: ВлДесять лет Бальмонт царил полновластно в нашей поэзии. Но теперь жезл выпал из его рук.. Он тАФ в прошломВ». А впоследствии, назвав ВлвершинныеВ» достижения Бальмонта, Брюсов отмечает: ВлСо сборника ВлТолько любовьВ» начинается уже спуск вниз, становящийся более крутым в ВлЛитургии КрасотыВ» (1905) и почти обрывистый в ВлЗлых чарахВ» (1906). Еще дальше тАФ следовало бесспорное падение.. на топкую, илистую плоскость ВлЖар-птицыВ». Характерно также, что в 1913 году, на чествовании Бальмонта в связи с его возвращением из эмиграции, Маяковский от имени молодого поколения поэтов заявил, что в их лице Бальмонт сталкивается Влс нашей голой ненавистью.. Мы слиты с жизнью, вы восходили по шатким, скрипящим ступеням на древние башни и смотрели оттуда в эмалевые дали.. Бальмонт тАФ это отжитоеВ».

Наконец, чтобы расстаться с легендой о Бальмонте как о певце весны, жизнерадостности, оптимизма, приведем высказывание Ин. Анненского, старейшего по возрасту поэта и критика-символиста, который считал Бальмонта ярчайшим выразителем своего поколения. В статье ВлБальмонт-лирикВ» Анненский пишет: ВлСознание безысходного одиночества и мистический страх перед собою тАФ вот главные тоны нашего ВлЯВ». Поэзия же Бальмонта тем и значительна, что она с предельной силой выразила это ВлЯВ» в лирике: ВлЯВ» тАФ замученное сознанием своего безысходного одиночества, неизбежного конца и бесцельного существования; ВлЯВ» среди природы, где немо и незримо, упрекая его, живут такие же ВлЯВ».

Вместе с этим смотрят:

"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Автобиографическое начало" в творчестве Гоголя