Значение символизма в русской литературе

И.Машбиц-Веров

В настоящее время вопрос этот приобретает особый интерес. Остро развернувшиеся сейчас дискуссии о значении различных течений западного модернизма, о возможности развития в этой среде крупных художников непосредственно связаны и с определением ценности символизма как русской формации модернизма.

Решение поставленной проблемы имеет и практическое значение: помогает выяснению путей борьбы за художников, так или иначе оказавшихся в орбите модернистских влияний. И мы уже знаем некоторые работы на эту тему.

Так, В. Перцов в статье ВлРеализм и модернистские течения в русской литературе начала XX векаВ» утверждает: ВлЦелый ряд выдающихся фигур (имеются в виду Блок, Брюсов, Маяковский. тАФ И. М.) выросли в крупнейших художников, отнюдь не порывая с этой (модернистской. тАФ И. М.) средойВ». А это, очевидно, оказалось возможным потому, что символизм имел ряд положительных сторон, помогавших росту художников, открывавших им новые перспективы. ВлОбращение в содержании поэзии к темам города, индустриальным мотивам, а в области формы к тончайшей разработке субъективно-эмоциональной палитры, тАФ пишет В. Перцов, тАФ ..оказалось новым шагом в развитии русской поэзииВ».

Сама постановка вопроса, несомненно, своевременна. Полное отрицание какого-либо положительного значения символизма в русской литературе тАФ позиция неоправданная. Между тем, такая точка зрения существует. Для выяснения поставленного вопроса уместно вспомнить его историю.

Д. Мережковский так определял то новое, что принес в русскую литературу символизм и что, по его мнению, открывало путь искусству будущего. ВлУтилитаризм и позитивизм движения 60-х годовВ» были Влотрицанием красоты и поэзииВ». ВлНароднический реализмВ» позднейших годов считал своей Влсвятыней гражданские мотивы в искусстве, вопросы общественной справедливостиВ», но ставил эти вопросы неверно, обедненно, ВлпозитивноВ». А вот Вллюди современного поколения, подобные Минскому,тАФ перенесли их на более широкую аренуВ». И в обновленном и обогащенном виде они представали, как Влвопросы о бесконечном, о смерти, о БогеВ».

Будущее принадлежит Влновому течениюВ» потому, что оно несет, как пишет Мережковский, Влмистическое содержаниеВ», открывающее новые и глубокие миры мыслей и чувств. А в органическом единстве с этим пришла и новая форма: Влсимволы и расширение художественной чувствительности, импрессионизмВ».

Вяч. Иванов (в частности в своей программной статье ВлЗаветы символизмаВ») утверждает, как мы видели, то же самое. Итак, по существу сами символисты создали версию об особом своем значении в русской литературе. Версию о том, что они открыли новый, неимоверно обогащенный, в сравнении с прошлым, духовный мир человека; что введенные ими новые формы творчества тАФ это способ небывалого Влрасширения художественной чувствительностиВ», открытие новых путей для воплощения тончайших, недоступных ранее, чувств и т. п.

Понятно, почему символисты создали такую теорию. Они верили в великую ВлистинуВ» открытых ими Влиных мировВ» и считали свой собственный духовный мир вершиной человеческой культуры.

Но вот в последнее время и у нас возродилась или, во всяком случае, возрождается такая точка зрения. Вышеназванная статья В. Перцова в этом отношении симптоматична. По сути дела, это попытка утвердить за русским модернизмом (символизмом) положительную роль в становлении художников другой ориентации: реалистов, демократов, революционеров.

В самом деле, В. Перцов, например, утверждает: ВлКогда Маяковский в ВлОблаке в штанахВ» впервые по-настоящему смог написать Влпро своеВ», резко поставив в центре социальную тему, то именно от неба модернистов, которому он задорно предлагал: ВлСнимите шляпуВ», тАФ отталкивался будущий поэт революцииВ».

ВлСтихи А. Белого, тАФ продолжает В. Перцов,тАФ проторили для поэта революции какие-то тропки не только к своей оригинальной форме и структуре образа, но и к эстетическому освоению новых эмоций в плане: общество и мир, человек и вселеннаяВ».

Итак, здесь доказывается, говоря словами Перцова, что Влреволюционная поэзия не могла стать на ногиВ» без ВлопосредствованияВ» и ВлопорыВ» на модернизм, хотя одновременно происходило и ВлотталкиваниеВ». В частности же на примере Маяковского показано, как именно Белый-символист Влпроторил ему тропкиВ».

Но каковы доказательства В. Перцова? Предлагая небу ВлСнимите шляпу!В», Маяковский отталкивался Влименно от неба модернистовВ» тАФ утверждает Перцов. Обосновывается же это тем, что у Маяковского, в его обращении

Эй вы!

Небо!

Снимите шляпу!

слово ВлнебоВ», как и у Белого слово ВлананасомВ» (в стихотворении ВлВ горахВ») выделено Влв отдельную отрокуВ», образуя Влритмический перебойВ»:

В небеса запустил

ананасом..

И такой Влритмический перебойВ», пишет Перцов, ВлпревращающийВ» затем ВлананасВ» в Влдиск пламезарного солнцаВ», используется Маяковским, обращающимся уже к миру социальному.

Но ведь Влритмические перебоиВ» с выделением в отдельную строку особо значимых слов, метафорически переносящихся затем в самые обширные области, тАФ явление отнюдь не новое для русской поэзии. Почему же надо вести генеалогию строк Маяковского именно от стихотворения Белого? Это ничем не доказано.

Нельзя видеть здесь формально-генетические связи и потому еще, что стихотворение Белого целиком (как, впрочем, почти все его стихи) построено на словаре типично символистском: абстрактном, ВлвысокомВ», с религиозно-мистическим подтекстом: Влбрачные венцыВ», Влочистительный холодВ», ВллазурьВ», Влметельно-серебряные буриВ», Влсветопенный потокВ», т. е. на языке, чужом и ненавистном Маяковскому. ВлПарфюмерный Бальмонт, шелуха.. кудреватое наследиеВ»,тАФ так характеризовал этот язык Маяковский. И он с самого начала своей литературной деятельности, наооорот, искал предельно реалистическое слово, Влязык, на котором говорит массаВ».

Непонятно поэтому, чем же именно могли Влдля поэта революцииВ», для его Влоригинальной формы и структуры образаВ» Влпроторить какие-то тропкиВ» стихи А. Белого.

Если же от формальных доводов Перцова перейти к доводам идейного характера, то прежде всего надо сказать, что Влименно от неба модернистовВ» Маяковский, несомненно, не отталкивался. ВлСерафическоеВ», провиденциальное и фантасмагорическое ВлнебоВ» символистов было всегда ему абсолютно чуждо: ВлТемы, образы не моей жизниВ». В ВлОблакеВ» же поэт бросает вызов реальному небу, под которым удобно устроившиеся сытые уродовали жизнь людей. Этому ВлнебуВ» Маяковский и предлагает Влснять шляпуВ» перед человеком демократического и революционного мира.

Далее, Маяковский, с юных лет участвовавший в революционном движении, увлекавшийся Марксом и Лениным, не мог также найти у Белого и Влэстетического освоения новых эмоций в плане: Влобщество и мир, человек и вселеннаяВ». Ибо Белый, как и все символисты, ставил такие проблемы в мистико-идеалистическом, теософском плане, как проблему борьбы феноменального мира с ноуменальным, Христа с Антихристом тАФ что же мог здесь ВлосваиватьВ» Маяковский?

Вместе с тем удивительно, что В. Перцов не видит у Маяковского связей с Влэстетическим освоениемВ» этих тем во всей нашей литературе, начиная с философских стихов Ломоносова и Державина, не говоря уже о разработке этих тем в прямом социально-этическом плане у Радищева, Достоевского, Толстого, в романе Чернышевского ВлЧто делать?В» (который Маяковский особенно ценил) вплоть до Влчеловека с молоточкомВ» Чехова и программного горьковского ВлЧеловекаВ». А ведь именно здесь, а не в мистических фантасмагориях Белого, находил Маяковский подлинные примеры Влэстетического освоенияВ» темы Влобщество и мир, человек и вселеннаяВ».

ВлОставаясь на почве эстетики модернизма и еще опираясь на те оковы, которые он разрывал, искал свой путь к реализму молодой МаяковскийВ»,тАФ такова основная мысль В. Перцова.

Однако (не говоря уже о том, что ВлоковыВ» тАФ странная ВлопораВ») очевидно, что концепция эта построена на случайных внешних совпадениях. Можно, однако, поставить вопрос иначе. Да, эстетика символистов, их мировоззрение тАФ насквозь идеалистичны, теургичны и пр. Но ведь творчество художников нередко бывает шире их теоретических взглядов. И подлинный художник всегда, в той или иной мере, воплощает Влправду жизниВ».

Так и ставит вопрос В. Перцов. ВлУ поэта подлинного, тАФ пишет он,тАФ правда чувства вытесняет декадентскую схемуВ». И поэтому мы обязаны Влв литературном движении видеть прежде всего художественные произведения, художественные образы и судить о них независимо от того или иного ярлыкаВ». И Перцов приводит конкретный пример: сатирический образ Аблеухова-отца из ВлПетербургаВ» А. Белого.

По мнению В. Перцова, несмотря на все теургические теории Белого, несмотря даже на то, что непосредственно в художественном тексте Аполлон Аполлонович характеризуется как Влточка, излучающая оккультную силуВ», в этом образе Влнет ни грамма мистикиВ». Это тАФ Влсатирический гротеск, его реалистическое содержание раскрывает характер царского сенатора последних лет империиВ». И даже Влсамый выбор фигуры говорит не об Влиных мирахВ», а о данном мире, о конкретном бытии, о реальных силах, ставших тормозом на пути жизниВ».

Спору пет: в образе Аполлона Аполлоновича, в романе ВлПетербургВ» в целом есть, несомненно, черты, ситуации, образы, взятые из реальной действительности. Но ведь и самая необузданная фантастика не может не содержать элементов реального мира. Маркс давно заметил, что Влсознание не может быть ничем иным, как осознанным бытиемВ». Все дело, однако, в том, как сочетается реальное с вымыслом, в каких связях, в каком осмыслении и в какой функции даются реалистические элементы. И образ Аполлона Аполлоновича, как мы уже это показали, несмотря на некоторые реалистические черты, ни в какой мере не отражает исторически правдивый Влхарактер царского сенатораВ». Он, по существу, изъят из истории. ВлИзлучающиеся из него оккультные силыВ» тАФ не случайность. которую можно отбросить, а самая суть образа.

Кроме того, если исходить из верного положения самого Перцова и Влвидеть прежде всего художественное произведение, художественные образыВ», то очевидно, что нельзя оторвать Аполлона Аполлоновича от всей системы образов ВлПетербургаВ». И надо, стало быть, осмыслить его в единстве и связи с образом ВлмногоножкиВ» тАФ демократии, с образом Влпечального и длинногоВ» (воплощающего еще не понятого людьми Христа), с образом сына (победоносно прошедшего ВлразрушительныеВ» испытания) и т. п. Но тогда тАФ и именно из логики образов романа тАФ окажется, что действительность хотя и ВлотразиласьВ» в ВлПетербургеВ», но полностью деформирована, поставлена с ног на голову, точнее тАФ на теософскую голову.

Мы остановились на трактовке В. Перцовым образа Аполлона Аполлоновича потому, что это имеет принципиальное значение. На этом примере Перцов стремится показать (подобно тому, как он это доказывал сопоставлением ВлОблакаВ» со стихотворением Белого ВлВ горахВ»), что можно, Влоставаясь на почве эстетики модернизма и еще опираясь на его оковыВ», найти путь Влк реализмуВ».

В этом же аспекте осмысливает В. Перцов путь Блока. Блок тоже, как и Маяковский, как и Белый, Влискал свой путь к реализму, оставаясь на почве модернизмаВ», на Влпочве эстетики модернизмаВ»; он тоже Влвырос в крупнейшего художника, отнюдь не порывая с этой средойВ». А с этих позиций естественно сопоставление, как родственных, сатиры Белого с сатирой Блока: ВлС романом ВлПетербургВ», тАФ пишет Перцов,тАФ перекликаются ВлПляски смертиВ». Но Блок, еще сохраняя здесь Влкраски символистической поэтикиВ», символистическую Влромантическую условностьВ», прорывается, вместе с тем, к реализму уже гораздо сильнее, чем Белый: ВлПляски смертиВ» органически сливаются с литературой критического реализмаВ».

Не будем пока подробнее говорить о Блоке. Разрешим себе только одно замечание.

Блок, как и Маяковский, искал и нашел свой путь к реализму отнюдь не потому, что оставался на почве модернизма, и также не потому, что, действительно, долго теоретически защищал модернистскую эстетику. Из Влсреды модернизмаВ» он, в сущности, рвался прочь с ранних лет, теоретические же свои символистско-теургичсские взгляды он отрицал собственным творчеством. Оставаясь в мире Влсумеречных призраковВ», в котором жили Белый и символисты, невозможно было увидеть ни реальную Россию, ни ее людей. И, стало быть, невозможно было на этой основе Влпрорваться к реализмуВ». ВлПочваВ» же, взрастившая Блока-художника, тАФ почва совсем иная, противостоявшая символизму: это мощно наступавшая в те годы демократическая и революционная культура.

В силу сказанного незакономерно сопоставление сатиры Белого, по своей сущности метафизической и реакционной, и сатиры Блока, действительно подчас ВлграндиознойВ» по обличению бюрократически-чиновнического и собственнического мира столыпинской эпохи. Они, по существу, не ВлперекликаютсяВ», а противостоят друг другу.

Итак, созданная символистами версия об открытом ими богатейшем духовном мире человека тАФ версия ложная. Духовный мир символистов всегда был искусствен и, при всей своей сложной фантасмагоричности, убог.

В. И. Ленин указывал, что Влесли перед нами действительно великий художник, то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он должен был отразить в своих произведенияхВ». Революция фигурирует здесь у Владимира Ильича как важнейшая сторона исторического процесса.

Великие русские писатели и отразили существеннейшие явления народной жизни. А поскольку речь идет о художественной литературе, т. е. о ВлчеловековеденииВ», тАФ отразили, прежде всего, какие-то важные мысли, чувства, устремления людей.

Даже у постоянно третировавшихся символистами поэтов П. Я. (Якубовича) и Надсона, этих певцов Влпроклятого поколенияВ», загубленного победоносцевокой реакцией, поэтов, действительно, формально слабых, тАФ даже в их творчестве было, несомненно, неизмеримо больше, чем у символистов, существенных переживаний людей определенной эпохи.

А вот что касается Влнового духовного мираВ», который открыли символисты, то это был или мир, говоря словами Луначарского, Влпотемок собственного духаВ» или мистический мир теургов тАФ Мережковского. ВлТонкостиВ» их переживаний поэтому имели специфический характер: это тонкости души комнатных интеллигентов. Не случайно даже П. Н. Милюков говорил о них как об Влинтеллигенции текущей минуты, ищущей экзотических формул и гоняющихся за экзотическими чувствами.. тАФ один из печальных факторов Влсумеречных призраковВ».. преходящий продукт интеллигентского каприза мыслиВ».

Но если по идейному своему содержанию символизм отнюдь не является открытием нового и большого духовного мира, то это еще не значит, что в области разработки поэтического языка, различных литературных приемов, ритмики и пр. он тоже оказался бесплодным. Здесь есть у него известные достижения и заслуги.

Вообще говоря, никакой художественный ВлприемВ», тАФ будет ли это касаться словаря, синтаксических конструкций, композиции и т. п., тАФ никакой литературный прием не имеет имманентного и неизменного значения. Л. И. Тимофеев прекрасно показал это в отношении ритмики и эвфонии стиха: приемы звуковой и ритмической организации слова присущи всей мировой поэзии. А будет ли данная ритмика и эвфония выражать утверждение или отрицание, пафос или презрение, ненависть или любовь, тАФ решается конкретной ролью приема в произведении, в его образной системе. Иначе говоря, значение любого приема зависит, прежде всего, от осмысления бытия, утверждаемого автором.

У символистов, в частности, общей идейно-художественной концепцией объясняется и приверженность к определенным литературным приемам и их конкретная роль. Подчеркнутая музыкальность языка была для них наиболее непосредственным и наиболее адекватным средством выражения иррациональной сущности их искусства. Сложная метафоричность речи была наиболее удобным средством перехода от реального мира в инобытие, средством утверждения ВлинобытияВ». Крайний импрессионизм естественно вырастал из неопределенности и ВлневыразимостиВ», а в конечном счете из фантастической туманности их устремлений. Ту же функцию выполняли композиция (например, параллелизм контрастных образов как воплощение контраста реальности и мечты, земли и неба, Христа и Антихриста); недосказанность мысли (поэтика ВлнамековВ»), наконец тАФ весь специфический характер языка (словаря) их поэзии. Остроумно охарактеризовал этот язык О. Мандельштам: ВлОни запечатали все слова, все образы, предназначив их для литургического употребления.. Печной горшок не хочет больше варить, а требует себе абсолютного значенияВ». Исследователь языка символистов В. Гофман, в свою очередь, писал: ВлСимволисты должны были резко противопоставить язык поэзии языку жизни. Их философско-эстетические предпосылки, их общественная позиция естественно подсказали своеобразное воскрешение Влязыка боговВ». Символистский, вариант Влязыка боговВ» потребовал особого истолкования средств общепринятой речи. Чтобы воздвигнуть над жизнью Влсладостную легендуВ» в роли второй и высшей действительности, символисты должны были заставить язык реализовать особым способом таинственные намеки, иллюзорные связи, иррациональные образыВ».

Однако из того, что в конкретной системе символизма каждый формальный компонент играл определенную идейную роль, не следует, что те или иные их достижения в этой области нельзя было использовать в иной идейно-художественной системе.

Именно потому, что формальные компоненты символизма были тщательно разработаны для поэтической реализации основного их метода, их специфического осмысления мира, тАФ именно поэтому принятие другими писателями этих компонентов таило в себе опасность внесения в произведения (вольно или невольно) вместе с типично символистской ВлформойВ» хотя бы некоторых элементов их идейности. В отношении А. Белого, в частности, Горький считал даже, что такое явление неизбежно. ВлСущество Белого, тАФ писал он, тАФ философствующее чувство. Ему нельзя подражать, не принимая его целиком со всеми его атрибутамиВ».

Но, в сущности, то же Влфилософское чувствоВ» характерно для всего символизма. И в лирике это особенно отчетливо сказалось. Здесь с самого начала читатель вводился в специфический мир эмоций и идей, где, по словам В. Перцова, действительно, Вллегко совмещались в одном и том же образе космическое и бытовоеВ», но где, вместе с тем, любое реальное явление связывалось с ВлиномирнымВ». В этом и заключалась суть специфически символистского Влспособа лирического выраженияВ» (и не только лирического), секрет Влсвободного перехода от эмоций одного плана к другомуВ» (Перцов). И мы уже знаем, каков конкретно был этот символистский мир. Для Вяч. Иванова, например, это мир, где Приднепровье и Киев тАФ Влпламенники божииВ», вода ВлкриницыВ» тАФ Христовый напиток, русский народ тАФ ВлбогоносецВ» и всякая вообще Влтварь тАФ Единого (бога. тАФИ. М.) разноглагольной хвалой хвалить ревнуетВ». У 3. Гиппиус это мир, где примелькавшиеся физические процессы, как, например, возникновение электрической искры, тАФ свидетельство ВлвоскресенияВ» через смерть. Для А. Белого тАФ это мир, где, посрамляя разрушительный ВлпанмонголизмВ», демократию и пр., Влвоссияет над Россией новая КалкаВ».

Возможность прогрессивного использования формальных достижений символизма обусловливается одним решающим обстоятельством: неприятием их Вллирического мираВ». Ибо именно их специфичестаий Влспособ лирического выраженияВ» был непосредственно связан с религией и метафизикой. Лишь учитывая приведенные соображения, можно перейти к решению интересующего нас вопроса: как проявились формальные достижения символистов у позднейших поэтов, исходивших из разных, во многом иных идейно-художественных установок.

В основном мы наблюдаем три формы таких влияний.

Наиболее непосредственно они проявлялись как прямое подражание некоторым формальным компонентам символистов: их поэтическому словарю (библейскому, мифологическому и пр.), изысканной музыкальности стиха, широкому применению ВлабстрактногоВ» эпитета. Так было, например, у пролетарских поэтов-космистов. А в результате, когда В. Кириллов, стремясь показать величие Ленина и Влкрасного КремляВ», прибегает к типично символистским языку и образности, получается (вопреки воле автора) религиозное переосмысление Октября. ВлЛенин, светлый провидец-пилот.. числит заветные сроки.. Кремль краснозвонный зовет.. О Новая Мекка, о Ноев Ковчег будущих дней мирового потопа.. Плыви, о плыви, златокрылый корабль-исполин, уж голубь несет долгожданную ветку спасения, и колокол древнего веча с твоих нерушимых вершил вещает народам, что близится день ВоскресеньяВ». Аналогичный отрицательный эффект создают типично символистские поэтические словосочетания, применяемые к явлениям иного, враждебного, по существу, символистам мира (Вллики домныВ», Влкрещение в купели чугунаВ», Влжелезный Миссия-СпасительВ») или использование бальмонтовской абстрактной поэтики и нежной мелодической музыкальности в гимне.. железу:

В железе есть чистость.

Призывность, лучистость

Мимозово-нежных ресниц..

В железе есть нежность,

Игривая снежность,

В шлифованном тАФ светит любовь..

и т. д. (ВлПесня о железеВ» М. Герасимова)

Вторая линия формальных влияний символизма наиболее отчетливо проявилась у Б. Пастернака (особеннотАФраннего). Пастернак по своему мировоззрению находился, как и символисты, в орбите философского идеализма, хотя несколько иной формации. В основном это позиция субъективного идеализма, когда не только поэзия осмысливается как сугубо индивидуальный поток впечатлений (ВлОпределение поэзииВ»), но и само Влмирозданье тАФ лишь страсти разряды, человеческим сердцем накопленнойВ».

Пастернак перенял у символистов те элементы их поэтики, которые наиболее соответствовали его индивидуальности: крайний импрессионизм (усиленный футуристическим принципом одновременного изображения явления в разных ракурсах); многоступенчатую метафоричность; затрудненный синтаксис (включая недосказанность мысли); музыкальность.

Но если для выражения субъективно-идеалистического мировосприятия названные приемы давали возможность по-новому и подчас тонко раскрывать трудно передаваемые душевные движения (или неожиданно и по-новому освещать некоторые явления, главным образом, пейзаж), то, с другой стороны, этот же свободный Влпоток впечатленийВ» нередко приводил к искусственности, произвольной ассоциативности, к тому, что Горький справедливо определил как хаос и дисгармонию. ВлМне часто кажется, что слишком топка, почти неуловима в стихе вашем связь между впечатлением и образом, тАФ писал Горький Пастернаку. тАФ Воображать значит внести в хаос форму, образ. Иногда я горестно чувствую, что хаос мира ододевает силу вашего творчества и отражается в нем именно только как хаос, дисгармоничноВ» (ВлЛитературное наследствоВ», т. 70, стр. 308.) . И естественно, что такая поэтика (в единство с идейной позицией) преграждала поэту путь к объективному миру (прежде всего, к общественной жизни).

В дальнейшем, вырываясь тАФ под влиянием советской действительности тАФ из индивидуалистической замкнутости, Б. Пастернак ощутил ущербность символистской (и футуристической) поэтики. И вместе с переходом Влсквозь прошлого перипетии и годы войн и нищетыВ» (ранее не замечавшиеся им) к познанию реальной России, той, что Влне в красноречье чисел, а в том, что человек окрепВ», тАФ Пастернак переходил к ясности классической речи:

Везде, повсюду, в Брянске, в Канске.

В степях, в копях, в домах, в умах -

Какой во всем простор гигантский!

Какая ширь! Какой размах!

( Б. Пастернак. Стихотворения и поэмы. М.тАФЛ., 1965, стр. 405 (ст. ВлНа ранних поездахВ»), стр. 573 (ВлВ разгаре хлебная уборкаВ»).

Третье направление влияния символистской поэтики выразилось уже не в форме прямого принятия некоторых ее элементов и также не в форме дальнейшей ее разработки на почве относительно родствевных идейных позиций. С самого начала это было не столько ВлвлияниемВ» в смысле непосредственного использования определенной поэтики, сколько борьбой с ней: отталкиванием, переосмыслением на основе реалистических и революционных позиций. Поэтому известные приемы, специально разрабатывавшиеся символистами, если и возникали у этих поэтов, то в единстве с другими (противоположными по существу) темами, с другим поэтическим языком и в противоположной символизму функции.

Примером может служить, прежде всего, ранний В. Маяковский. Он часто прибегал к излюбленной символистами сложной многоступенчатой метафоризации. Наиболее известный пример тАФ Влпожар любвиВ» в ВлОблакеВ». Но если у символистов метафоризация служила средством отталкивания от реального мира в мечту, в ВлинобытиеВ», то у Маяковского, наоборот, метафора тАФ средство связи с современностью. Вот почему Влцветочной НиццеВ» противостояли реальные, замученные сытыми люди Влс лицом, как заспанная простыняВ», а Влангельской лигеВ» тАФ земной человек. Вот почему и сложно метафоризированный Влпожар любвиВ» вырывается Влстоглазым заревомВ», Влкриком в столетияВ», предвещающим революцию.

Другой пример. В ВлПро этоВ» фигурирует ВлЧеловек, прикрепленный к мостуВ», образ по своей композиционно-поэтической структуре целиком условно-символический и во многом сходный с образом Влпечального и длинногоВ» из ВлПетербургаВ» Белого.

В самом деле: у Белого композиция образа характеризуется тремя важнейшими чертами: он появляется в романе в самые сложные минуты душевных катаклизмов его героев; выражает собой Влправду жизниВ»; наконец, воплощает спасительные начала, извечно, мол, живущие в человеке.

У Маяковского Влчеловека на мостуВ» характеризуют те же черты: он является к лирическому герою в самые трагические моменты его душевных бурь; воплощает лучшие начала человека; указывает путь спасения Влвсей человечьей гущиВ».

Однако при всем этом композиционном сходстве два символических образа несут совершенно противоположные функции. У Белого это тАФ мистические душевные катаклизмы: ВлправдаВ» теургии и Христа; ВлизвечностьВ» христианских начал души человека. У Маяковского тАФ духовная трагедия, по слову Луначарского, Влтруднейшего процесса выработки новой этики в муках содрогающегося сердцаВ»; правда великой борьбы за освобождение обезлюбленной сытыми земли; спасительность коммунистического мира.

Так эти символические образы ведут в одном случае тАФ к ареализму, в другом тАФ к глубочайшему проникновению в психологию реального человека.

Еще более сложны формы переработки поэтики символистов и ее преодоления, с которыми встречаемся у Блока. В отличие от Маяковского, Блок непосредственно вырастал из символизма. И естественно, что процесс его духовного и поэтического роста был в этом отношении сложней. Однако о специфике пути Блока тАФ речь впереди.

Исследователь творчества Ин. Анненского А. В. Федоров, касаясь вопроса о формальных влияниях символистов на последующую литературу, в частности влияния языка символистов, пишет, что Влвопрос этот не допускает прямолинейного решения, которое ограничивалось бы положительной или отрицательной оценкойВ». Это верная мысль. И действительно, одни и те же приемы символистов не только играли разную тАФ то положительную, то отрицательную -- роль у разных художников: они могли играть разную роль у одного и того же писателя.

Так было, например, у Б. Пастернака: сложная метафоричность и крайний импрессионизм открывали ему во многих случаях возможность оригинально и тонко освещать явления, но они же вели нередко к искусственности и произвольной ассоциативности, т. е. к антихудожественности. Сложная метафоричность у Маяковского (с самого начала использованная им в функции, противоположной символизму) тоже открывала ему известные возможности по-новому освещать явления, но, вместе с тем, самая сложность этой метафоризации, усиленно к тому же привлекаемая, создавала крайне трудный для понимания текст, и поэт очень рано стал бороться с этим, ища речи Влточной и нагойВ».

Библейско-религиозный словарь символистов, используемый в той же патетической тональности, что у них, поэтами-космистами, играл здесь явно отрицательную роль. В известной мере с тем же патетически-возвышенным библейским словарем встречаемся иногда у раннего Маяковского и тоже в ущерб художественности. Но у Маяковского же встречаемся и с новым явлением: с ироническим переосмыслением этого словаря. Библейский словарь остается, но в иной тональности, и он звучит уже как издевка над ВлоткровениямиВ» символистов о ВлсвятыхВ» иконах, Христе и т. п. Так, например, ВлвездесущностьВ» и ВлвсеведениеВ» бога дается в заключительной главе ВлОблакаВ» как всезнание по части вин и местопребывания красивейших ВлЕвочекВ».

Таким образом, формальные влияния символизма на последующих писателей требуют дифференцированного рассмотрения и в отношении каждого художника в целом, и также на различных этапах развития того или иного поэта.

Но можно поставить вопрос еще в ином, более широком плане: какую же роль сыграл символизм в русской литературе, если иметь в виду ее общее прогрессивное развитие, независимо от тех или иных временных отклонений. Причем даже в самих этих отклонениях могут быть отдельные ценные элементы. Поясним свою мысль.

В. И. Ленин, определяя значение философского идеализма Влв живом дереве живого, плодотворного.. объективного человеческого познанияВ», подчеркивая крайнюю односторонность идеализма, ведущую Влк поповщинеВ», указывал, вместе с тем, что это не ВлчепухаВ», а Влодин из оттенков бесконечно сложного познания (диалектического) человекаВ».

Гете осмысливал свое творчество как гигантский конденсатор, усваивающий не только высшие достижения прошлой культуры, но и человеческую ограниченность и глупость. В конечном же счете весь использованный им огромный опыт, все его творчество тАФ воплощение прорывающегося сквозь невежество и ограниченность великого и прогрессивного труда человеческого коллектива. ВлЧто такое я сам? Что я сделал?тАФ спрашивал Гете. тАФ Я собрал и использовал все, что я слышал, подмечал. Мои труды вскормлены тысячами различных людей, невеждами и мудрецами, умными и глупыми.. Мое дело тАФ труд коллективного существа, и оно носит имя ГетеВ».

Горький говорил о пути человеческой культуры как об огромном, всемирном процессе, где Влмятежный ЧеловекВ» несмотря на все падения, ошибки, страдания, несмотря на Влрожденные слабостьюВ» отчаяние, религию, страх смерти и пр., тАФ победно Влшествует сквозь жуткий мрак загадок бытия тАФ вперед!тАФ и тАФ выше! все тАФ вперед! и тАФ выше!.В».

И вот если в этом широком плане прогресса культуры человечества попытаться осмыслить значение символизма в развитии Влживого дереваВ» русской литературы, то очевидно, что речь уж пойдет не об индивидуальных влияниях, а о наиболее общих, суммарных чертах, определяющих то ценное, что принесено этим течением. В чем же мы находим это ценное?

В любой литературе происходит никогда не прекращающийся процесс глубокой молекулярной работы: над увеличением словаря, поэтическим обновлением старой лексики, обогащением приемов, расширением сферы изображаемого. И в этом смысле перспективы любой национальной литературы, как и мирового искусства в целом, безграничны, как безгранично Влживое дерево плодотворного, объективного познанияВ». В этой работе принимают участие все писатели, в том числе ВлвторостепенныеВ». Брюсов отмечал, например, что даже Влстихотворные рукоделияВ» молодых поэтов, усиленно занимавшихся формальными исканиями, Влдо известной степени, хотя и крохотными шажками, все же движут вперед технику нашего стиха. Придет новый Влгрядущий поэтВ», возьмет.. эти завоевания и вдруг придаст им смысл, вдохнет огненную душу в те мертвые формы, над выработкой которых терпеливо трудится молодое поколениеВ».

Но символисты, несомненно, не были ВлвторостепеннымиВ», по крайней мере, для своего времени. Среди них были люди не только большого таланта, высокой образованности, но и редкого трудолюбия. И нельзя сводить на нет огромную работу, которую они проделали непосредственно в области искусства поэтического слова.

В первую очередь символисты сыграли большую роль уже тем, что обратили особое внимание на ВлформуВ», на технику стиха, на своеобразие художественного языка вообще. ВлЛелеять слово, оживлять слова забытые, но выразительные, создавать новые для новых понятий, заботиться о гармоничном сочетании слов, вообще работать над развитием словаря и синтаксиса, тАФ писал В. Брюсов, тАФ было одной из главнейших задач школыВ».

Роль символистов в этой области была тем значительней, что они выступили тогда, когда поэтическое слово у таких поэтов, как популярные в свое время Надсон П. Я., Апухтин, было в пренебрежении.

Правда, небрежное отношение к языку не было общим для тогдашней литературы, и Брюсов напрасно писал о Влбезразличном отношении к словам, типичном для реалистовВ». Величайшее внимание к выразительности, гармоничности слова было не только давней традицией русской реалистической литературы, но блистательно продолжалось и в рассматриваемое время (Чехов, Горький, Бунин). Но, при всем этом, положительная роль символистов в развитии художественной речи несомненна.

В известной мере символисты расширили словарь русской поэзии, хотя их новаторство в этой области не было столь значительно, как об этом говорили сами символисты и их сторонники. Язык их был весьма специфичен по своей абстрактнофункции, как основа метода творчества символистов, не нашел сценциями, был вообще оторван от языка масс. Но позднейшие поэты смогли использовать и использовали его в иной интонации и, стало быть, в иной функции.

Несомненны также заслуги символистов в разработке разнообразной строфики, метров, ритмики, в частности тАФ свободного стиха. И, наконец, особо надо сказать, о роли в дальнейшем развитии нашей поэзии такого приема, как ВлсимволВ». Разумеется, ВлсимволВ» в специфически-метафизической его функции, как основа метода творчества символистов, не нашел у нас применения.

Но он мог сыграть и сыграл известную роль, так или иначе использованный как прием реалистический. Об этом, в частности, писал В. Брюсов. ВлИдея символа сделалась постоянным достоянием литературы,тАФ писал он,тАФ и никто из поэтов не может более не считаться с ним и не пользоваться (сознательно) имВ». Но при этом Брюсов объясняет, что он понимает ВлсимволВ» как Влпо природе строго реалистический образВ»; это для него прежде всего тАФ Влсимвол-намекВ», дающий возможность Влвыразить идеи, которые не могут быть адекватно выражены никаким логическим сочетанием понятийВ».

Однако, если так осмысливать символ, то это, собственно, не достижение одних символистов. Поэтическое слово всегда выражало то, что Влиным способом сказать нельзяВ» (Маяковский), и оно всегда также, по Гоголю, было одновременно Влточным и бесконечнымВ». Иначе говоря, подлинно поэтическое слово всегда было в этом смысле ВлсимволическимВ», вводило читателя в сложно-ассоциативный мир, всегда выражало больше своей прямой семантики, ВлнамекаяВ» на многое и разное, ВлнеизреченноеВ».

Верно однако то, что символисты в своей поэтике широко разрабатывали многозначность, ассоциативность поэтического слова. Непосредственно по своей эстетической функции ту же роль выполняла и их сложная метафоричность. И вот почему эта сторона работы символистов естественно развивалась далее нашими поэтами.

Взятый в большом историческом аспекте и в его наиболее общем, суммарном значении, русский символизм сыграл известную положительную роль. Именно в этом аспекте и оценивал его Горький, указывая молодым поэтам, что Влв наши дни тАФ нельзя писать стихи, не опираясь на тот язык, который выработан Брюсовым, Блоком и др. поэтами 90тАФ900 гг.В». О том же говорит и А. Твардовский, отмечая Влбесспорные заслуги символистов: они расширили ритмические возможности стиха, много сделали по части его музыкального оснащения, обновления рифмы и т. п.В».

М. Горький и А. Твардовский справедливо говорят о формальных достижениях русского символизма. Но они нигде не говорят о Влбогатстве духовного мираВ» символизма. Ибо мир этот, говоря словами Горького об А. Белом, Влнепрерывный вихрь непонятного и непонятогоВ» и, вместе с тем, тАФ Влстремление убедить других, что это именно они живут в потоке непознаваемого, непонятного, в окружении каких-то таинственных, неуловимых сил и под надзором ДьяволаВ».

В оценке роли русского символизма недопустимы ни нигилизм, ни апологетика. Начинается же аполо

Вместе с этим смотрят:

"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Автобиографическое начало" в творчестве Гоголя