Тайна человека в романе "Бедные люди"

Тайна человека в романе "Бедные люди"

К. Степанян

В августе 1839 года, в письме к брату Михаилу, Достоевский писал: тАЬЧеловек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человекомтАЭ1 .

Первым известным нам произведением, в котором Достоевский начал постижение этой тайны, стал роман тАЬБедные людитАЭ. Долгое время этот роман прочитывался исключительно в социальном ключе, как, во-первых, художественное доказательство того, что и в самых забитых и униженных человеческих существах таятся высокие и сложные мысли и чувства, и во-вторых, как протест против социальных несправедливостей, обрекающих подобных людей на страдание. Только

В. Майков, из-за ранней смерти которого Достоевский лишился, видимо, одного из самых проницательных своих критиков, заметил, что по мере внимательного прочтения романа читатель будет продолжать открывать в нем новые, не замеченные прежде тонкие психологические штрихи: так, он считал, что в глубине души Варенька отторгала любовь Девушкина и тАЬтомилась преданностьютАЭ его и этим объясняется интонация ее последних писем. Но советы Майкова долго не были услышаны. Даже в во многом новаторской и замечательной по своим выводам книге . В. Ветловской2 утверждается, что главная причина трагедии героев этого романа тАФ социально-экономический тАЬпорядок вещейтАЭ. Лишь в последнее время стали появляться иные прочтения.

Несколько лет назад мне довелось посмотреть камерный спектакль А. Филиппенко по этому роману; там впервые для меня прозвучала мысль, что герои Достоевского тАФ Макар и Варенька тАФ бедные главным образом потому, что не слышат друг друга. Отмечу также тенденцию к новому прочтению романа в работе Е. Кунильского тАЬСмех, радость и веселость в романе тАЬБедные людитАЭтАЭ (1994)3 .

В 1998 году в журнале тАЬDostoevsky studiesтАЭ появилась статья американской исследовательницы Кэрол Флэт тАЬтАЬБедные людитАЭ: аллегория Тела и РазуматАЭ, где, наряду с попыткой фрейдистского анализа романа, была высказана мысль об антагонизме ума и тела, то есть сознательного и бессознательного, или, как мы бы сказали, духа и плоти как центральной идее тАЬБедных людейтАЭ, об усилиях ума замаскировать бессознательные желания тАФ и роли художественного слова в этом4 . Противоположный подход тАФ в работе тАЬтАЬДругая любовьтАЭ в ранних произведениях ДостоевскоготАЭ Т. Касаткиной, где утверждается, что в тАЬБедных людяхтАЭ показана любовь качественно иная, чем та, которую мы называем тАЬроманическойтАЭ в традиционном смысле слова, тАФ любовь-самоотдача, не зависящая от ответного жеста своего тАЬпредметатАЭ5.

Я рискну здесь предложить свой вариант анализа романа. Он основывается, сразу скажу, на еще двух высказываниях Достоевского из его писем к брату Михаилу, а именно от

9 августа и 31 октября 1838 года: тАЬОдно только состоянье и дано в удел человеку: атмосфера души его состоит из слиянья неба с землею; какое же противузаконное дитя человек; закон духовной природы нарушен.. Мне кажется, что мир наш тАФ чистилище духов небесных, отуманенных грешною мыслию. Мне кажется, мир принял значение отрицательное и из высокой, изящной духовности вышла сатиратАЭ (28, I; 50); тАЬЕжели бы мы были духи, мы бы жили, носились в сфере той мысли, над которою носится душа наша, когда хочет разгадать ее. Мы же прах, люди должны разгадывать, но не могут обнять вдруг мысль. Проводник мысли сквозь бренную оболочку в состав души есть ум <..> ум человека, увлекшись в область знаний, действует независимо от чувства, следовательно, от сердцатАЭ (28, I; 53тАФ54). Неизбежно упрощая сложный вопрос о мировоззрении Достоевского в докаторжный период его жизни, можно сказать, что здесь выражено миропонимание в духе платоновской философии с последующими гностическими наслоениями (опять-таки в упрощенном виде): люди тАФ как эманация духов небесных, отягченных на земле бренной плотью, подвластной злу (или порожденной злым началом), и отсюда неизбежный антагонизм, раздвоенность человека, в котором борются возвышенные устремления с низменными. Такого рода понятия должны были неизбежно вступать в конфликт с популярными в обществе (и имевшими тогда немалое влияние на Достоевского) утопическими представлениями о доброй природе тАЬестественного человекатАЭ и с фурьеристскими теориями о возможности использовать во благо человека все стороны его натуры и утвердить взаимную любовь между людьми тАФ как детьми одного Отца, ибо пороки человека не прирождены ему, а порождены лишь ненормальными социальными условиями. Весь комплекс этих противоречий и отразился, на мой взгляд, в тАЬБедных людяхтАЭ, где борьба добра и зла в душе человека показана как неизбежный, труднопостижимый и загадочный процесс.

Уже в эпиграфе о тАЬсказочникахтАЭ говорится, что они тАЬвсю подноготную в земле вырываюттАЭ. Если вспомнить, что одни из немногих художественных произведений, которые, помимо многократно вспоминаемых тАЬШинелитАЭ и тАЬСтанционного смотрителятАЭ, читал еще Макар, тАФ это тАЬКартина человекатАЭ А. Галича и тАЬИвиковы журавлитАЭ Шиллера (где именно соприкосновение людей тАЬс мирами инымитАЭ во время мистерии привело к обнаружению подноготной душ преступников), тАФ можно сказать, что мысль эта была одной из главных для Достоевского. И двукратная замена им в оригинале тАЬзапретить им писатьтАЭ на тАЬзапретилтАЭ, подчеркивает, думаю, двойственное отношение творца художественного слова к роли этого самого слова: и проясняющей, и скрывающе-разрушительной. Двойственное отношение к книге (печатному художественному слову), явленное в тАЬБедных людяхтАЭ, тАФ книга может дать силу, но может и послужить преградой между человеком и жизнью, тАФ подробно рассмотрено Н. Черновой в ее докладе на японском симпозиуме тАЬХХI век глазами Достоевского: перспективы человечестватАЭ6 . От себя добавлю, что такова же в этом романе и роль тАЬслогатАЭ, вообще слова как такового. Принято считать, что Макар Девушкин, обретая на наших глазах тАЬслогтАЭ, восстанавливает свой подлинно человеческий образ; мало того: тАЬв сюжете романа происходит чудо тАФ чудо воскрешения души словомтАЭ7. Но Платон писал о невыговариваемости и невыразимости словами высшего блага. И это понятно: если дух и материя разъединены, то материальное выражение духа тАФ слово тАФ будет ущербно и тАЬзатемненотАЭ по своей природе.

Рассмотрим с этой точки зрения текст тАЬБедных людейтАЭ, останавливаясь только на наиболее выразительных, на мой взгляд, местах.

Первое письмо Макара тАФ откровенно любовное, именно в тАЬроманическомтАЭ и даже, насколько это возможно в данном случае, эротическом смысле: тАЬи на сердце моем было точно такое ощущение, как тогда, как я поцеловал вас, Варенька, тАФ помните ли, ангельчик? <..> Так ли, шалунья?тАЭ Затем следует описание нового жилища Макара, в свое время разобранное М. Бахтиным как образец тАЬслова с оглядкойтАЭ. Но Бахтин анализировал слово Девушкина как тАЬоглядывающеесятАЭ на тАЬчужого человекатАЭ, я же рассматриваю его как тАЬоглядывающеесятАЭ именно на Вареньку тАФ и на совесть свою, то есть на Бога.

Получив отповедь от Вареньки, Макар уверяет ее, что тАЬединственно отеческая приязнь одушевляла еготАЭ, затем еще раз самоуничтожается, но с характерной оговоркой: тАЬМы, старые, то есть пожилые, люди, к старым вещам <..> привыкаемтАЭ. И здесь же впервые проявляется проблема художественного слова или тАЬслогатАЭ: в первом, радостно-игривом письме Макар обещает Вареньке описать своих соседей тАЬсатирическитАЭ; после Варенькиной отповеди, возвращенный к истинному положению дел, он от этого отказывается: тАЬне мастер описыватьтАЭ тАФ и еще добавляет в постскриптуме: тАЬЯ, родная моя, сатиры-то ни об ком не пишу теперь. Стар я стал, матушка, Варвара АлексеевнатАжтАЭ В третьем письме Макар все же берется за описание своего тАЬудобноготАЭ жилища и соседей, но выходит сущий ад или тАЬсодомтАЭ, и в этом аду романтичнейшие любящие герои романа Леонара Тереза и Фальдони являются вечно ругающимися друг с другом злобными уродами. Да и в окружающей природе нет никакого тАЬблагорастворения воздуховтАЭ тАФ это литургическое выражение употреблено здесь Девушкиным с явной издевкой. И тАФ уже с некоторой складкой тАФ опять признание, что слогу у него нет никакого.

Уже в следующем письме Вареньки тАФ первые свидетельства тАЬтемнойтАЭ стороны их отношений: Анна Федоровна упрекает Вареньку в том, что она живет милостыней от Макара и на его содержании; Макар, осмеянный Варенькой, отказывается не только заходить к ней, но и сопровождать ее на Волково кладбище к могиле матери, хотя Варенька его многократно просила. Вынужденная предпринять поход одна, Варенька жестоко простудилась и долго была в беспамятстве.

Похвала Вареньки тАФ после поездки тАЬна островатАЭ тАФ сразу же вызывает у Макара приступ амбиции: тАЬПишете вы мне, родная моя, что я человек добрый, незлобивый, ко вреду ближнего неспособный и благость Господню, в природе являемую, разумеющий, и разные, наконец, похвалы воздаете мне (Варенька писала только, что он тАЬчеловек добрыйтАЭ. тАФ К. С.). Все это правда, маточка, все это совершенная правда; я и действительно таков, как вы говорите (прямо евангельские интонации. тАФ К. С.), и сам это знаю..тАЭ Затем начинает жаловаться на то, что именно потому, что он добрый, злые люди его обижают, а он тАФ никому не в тягость, своими трудами кусок хлеба зарабатывает и даже награждения получает, вот только слогу нет тАФ потому-то и тАЬслужбой не взялтАЭ; и в конце: тАЬВсе-таки приятно от времени до времени себе справедливость воздатьтАЭ. Замечательно, что, увлекшись всем этим, Макар тАЬне слышиттАЭ окончания Варенькиного письма про поездку на острова тАФ о том, что она там тАЬноги промочила и оттого простудилась; Федора тоже чем-то больна, так что мы обе теперь хворыетАЭ.

Затем в отношениях Макара и Вареньки некоторая идиллия (правда, неизвестно, так ли со стороны Вареньки, ее голоса мы не слышим): тАЬтАжя никогда моих дней не проводил в такой радости. Ну, точно домком и семейством меня благословил Господь!тАЭ И вот тут-то наступает время литературы. А литература, как узнает Макар, тАЬэто картина, то есть в некотором роде картина и зеркалотАЭ. Начинается посещение собраний у Ратазяева, он посылает какую-то тАЬпренегодную книжонкутАЭ Вареньке, а после ее негодующего отзыва тут же отрекается: книжку эту он не читал. Затем описывает, как он обедает у Ратазяева, намекает на какие-то тАЬроманеитАЭ и на то, что он, Макар, читает Поль де Кока, но для Вареньки эта книжка тАЬне годитсятАЭ (зачем бы тогда и упоминать?). Кончается это еще одним всплеском амбиции: тАЬ..ну что, если б я написал что-нибудь, ну что тогда будет <тАж> вышла бы в свет книжка под титулом тАЬСтихотворения Макара ДевушкинатАЭ!тАЭ

Макар категорически возражает против намерения Вареньки принять должность гувернантки, дважды уверяя, что тАЬмы все довольны и счастливы тАФ чего же более?тАЭ между тем в письмах Вареньки этого периода ни довольства, ни счастья нет. Довольный собой и разрешением конфликта в тАЬСтанционном смотрителетАЭ Пушкина, он утверждает: тАЬправо, и я так же бы написал; отчего же бы и не написал?тАЭ тАФ как Пушкин. И тАЬСтанционного смотрителятАЭ просит Вареньку перечитать тАФ как предостережение. Но от чего? Скорее всего, от того, чтобы она не бросила его, Макара, и он бы не тАЬспился, грешныйтАЭ.

Начинают звучать тревожные ноты в письмах Вареньки: понимает ли он, Макар, что делает, тратя на нее все свои деньги? На это следует рассказ Макара о том, как он однажды в молодости, влюбившись в актрисочку, тоже потратил весь капитал тАФ целковый рубль тАФ и видел лишь край занавески и несколько дней мимо окон ее ходил (параллели довольно очевидные) тАФ тАЬзамотался совсем, задолжал, а потом уж и разлюбил ее: наскучило!тАЭ.

Благодать, исходящая из тАЬСтанционного смотрителятАЭ (то есть явленное в слове единство людей в Боге и между собой), поднимает Девушкина до размышлений о равенстве всех людей, а отсутствие благодати в тАЬШинелитАЭ опускает до констатации неравенства и самовозвеличения как нормы: тАЬДа ведь на том и свет стоит, маточка, что все мы один перед другим тону задаем, что всяк из нас один другого распекаеттАЭ. Негодование на Гоголя он переадресует Вареньке: тАЬ..нет, Варенька! Вот от вас-то именно такого и не ожидалтАЭ (и это не совсем беспочвенно, ибо тАФ на что не все обращают внимание тАФ из посланной книги Гоголя как раз Варенька посоветовала ему прочесть именно тАЬШинельтАЭ, какими соображениями она руководствовалась при этом, мы можем только догадываться). И прямо вслед за этим тАФ как будто книга Гоголя изъяла благодать из мира вообще тАФ следует падение Макара. Оказывается, он истратил на Вареньку все свои деньги, не предупредив ее об этом (и всячески отговаривая ее идти в гувернантки), и остался совершенно без средств к существованию. Неудивительно, что тАЬоткрытием всего этоготАЭ Варенька поставлена в страшно мучительное положение: тАЬвсё то, чем вы хотели доставить мне удовольствие, обратилось теперь в горе для меня и оставило по себе одно бесполезное сожалениетАЭ; тАЬвсе это мучит и убиваеттАЭ Вареньку. Мало того, ей приходится теперь из своих мизерных средств давать денег Макару для уплаты хоть части долга квартирной хозяйке.

Но Макар и не думает раскаиваться, в ответ он пишет: тАЬамбиция моя мне дороже всеготАЭ и вообще никто ничего не узнает (о его запое и поведении в пьяном виде), тАЬну, а в таком случае это все равно что как бы его и не былотАЭ. Мало того, пытается сделать вид, что и того, о чем писала Варенька, как бы и нет: тАЬСлава Богу, что <тАж> не считаете меня вероломным другом и себялюбцем за то, что я вас у себя держал и обманывал вас, не в силах будучи с вами расстатьсятАЭ (а ведь по сути именно в этом его Варенька и обвиняет). Варенька еще посылает ему денег, и деньги эти ему тАЬсердце пронзилитАЭ, но все это подвигает его лишь на упреки Вареньке тАФ за ее упреки ему: тАЬвот именно-то теперь грех на вашей стороне и на совести вашей останетсятАЭ; затем опять-таки уверяет себя и ее, что дело обстоит не так, как оно обстоит: тАЬэто всё вы резонное-то только так говорите, а я уверен, что на сердце-то у вас вовсе не тотАЭ. Когда выясняется, что сплетни, пущенные про их с Варенькой отношения, привели к приходу к ней офицера с тАЬнедостойным предложениемтАЭ, Макар пишет: вся эта история такова, тАЬчто хоть бы и не читатьтАЭ про нее.

Варенька прощает его, она сострадает ему, она приглашает его обедать тАФ и сейчас, и в дальнейшем. Казалось бы, мечта Макара о том. чтобы им жить тАЬодним домкомтАЭ, сбывается. Но нет, Макар опять ударяется в амбицию: тАЬне попрекайте менятАЭ. тАЬНу, уж был грех такой, что ж делать! тАФ если уж хотите непременно, чтобы тут грех какой былтАЭ. Прощения попросить ему в голову не приходит, напротив, жалуется на то, что после попреков Вареньки у него в груди тАЬвсе изнылотАЭ. После чего начинает обличать всех вокруг тАФ пасквилянтов-писателей, фальшивых благодетелей, богатых, которые, по его мнению, только и думают, что они, мол, в ресторанах обедают, а бедный человек тАЬкашу без масла есть будеттАЭ, бывшего тАЬдоброго человекатАЭ Ратазяева, подозревая того в распространении сплетен; затем подробно и слезно описывает свое бедственное положение Вареньке. Лишившись, по его собственному выражению, тАЬигривости чувствтАЭ, он лишается и заботы о том, чтобы не причинить боль Вареньке. Мало того, затем следует совсем уж непонятное (на первый взгляд): тАЬНечего греха таить, прогневили мы Господа Бога, ангельчик мой!тАЭ

Результат всего этого тАФ бунт против самого почитаемого им тАФ против литературы: не надо книжек присылать ему, в них тАЬпро неправду все написанотАЭ (как будет позже говорить Смердяков) тАФ тАЬнебылица в лицахтАЭ, и вообще: тАЬи роман вздортАЭ, тАЬи Шекспир вздор, всё это сущий вздор, и всё для одного пасквиля сделано!тАЭ тАФ то есть вся литература обличает человека в том, чего на самом деле нет. Но Варенька и это прощает ему и советует не упрекать никого и не мучаться подозрениями, делая при этом вроде бы странное, но очень важное в свете интересующей нас темы замечание: тАЬСмотрите, ведь я вам говорила прошедший раз, что у вас слог чрезвычайно неровныйтАЭ.

К Вареньке является (скорей всего, по тАЬнаводкетАЭ тАЬблагодетельницытАЭ Анны Федоровны) некий тАЬстарик с орденамитАЭ, с весьма недвусмысленными целями тАФ но на первых порах предлагающий ей тоже тАЬотеческие чувстватАЭ (вспомним Девушкина: тАЬотеческая приязнь одушевляла меня, единственно чистая отеческая приязнь, Варвара АлексеевнатАЭ). К. Мочульский считает, что тема влечения взрослого (пожилого) мужчины (отца) к юной девушке-девочке появляется в творчестве Достоевского со тАЬСлабого сердцатАЭ (Юлиан Мастакович) и потом находит продолжение в образах Мурина, князя Валковского, Свидригайлова, Тоцкого, Ставрогина, Федора Павловича Карамазова8 . Но, думается, эта, одна из важнейших для Достоевского тем началась с первого его произведения.

После этого визита Варенька, несмотря на все предыдущие просьбы к Макару не занимать денег и вообще не тратиться на нее, в отчаянии буквально умоляет его достать 25 рублей, чтобы переехать с этой квартиры. Но Макар опять не желает отпускать ее от себя: тАЬтАжвы тогда у меня улетите, как пташка из гнездышкатАЭ (и тем самым подготовляет трагический финал с визитом Быкова и всем последующим). Но тут уже случай психологически более сложный, поэтому МакартАж начинает жаловаться: тАЬтакие-то бедствия страшные и убивают дух мойтАЭ, тАЬони и меня <тАж> извести хотяттАЭ, тАЬтАжда и вы-то, Варенька, вы-то какие жестокие!тАЭ. Затем начинает описывать, в каком дурном состоянии находится его гардероб и сколько чего ему нужно докупить, чтобы одеться приличней, да еще и табаку нужно тАФ тАЬпотому что <тАж> я без табаку-то жить не могутАЭ. Вот и весь ответ тАФ со вскользь выраженной надеждой занять денег тАФ на отчаянно молящее письмо Вареньки. Неудивительно, что Варенька отвечает: тАЬУж хоть вы-то бы не отчаивались! И так горя довольно. Посылаю вам тридцать копеек серебром; больше никак не могу. Купите себе там, что вам более нужно <тАж> У нас у самих почти ничего не осталось, а завтра уж и не знаю, что будеттАЭ. И далее: тАЬВсе, конечно, скажут, что у вас доброе сердце, но я скажу, что оно уж слишком доброетАЭ. На что Макар, ничтоже сумняшеся, горделиво отвечает ей: рад, что тАЬчувствам моим должную похвалу воздалитАЭ, и опять начинает жаловаться на свое бедственное положение и на врагов своих, вспоминает, при упоминании шинели, и тАЬпачкунов и марателейтАЭ (то есть Гоголя). Затем описывает в подробностях неудавшуюся попытку занять денег у процентщика Маркова. Здесь есть характерная фраза: тАЬМимо тАФской церкви прошел, перекрестился, во всех грехах покаялся да вспомнил, что недостойно мне с Господом Богом уговариваться (то есть молитва как единение с Богом, а не как отношение с другим, закрыта для Девушкина. тАФ К. С.). Погрузился в себя самого, и глядеть ни на что не хотелось; так уж, не разбирая дороги, пошелтАЭ.

В следующем письме Макар опять жалуется и отчаивается: тАЬя погиб, и вы погиблитАЭ тАФ после найденного письма соседи тАЬобо всем знаюттАЭ; характерно, что он и не пытается объяснить, что никакого тАЬвсеготАЭ нет тАФ вместо этого называет Ратазяева предателем. В ответ на его жалобы Варенька посылает ему еще раз тридцать копеек (характерна эта повторяющаяся тАЬпредательскаятАЭ цифра!). После этого Макар опять пускается в запой, вводя в отчаяние Вареньку тАФ тАЬвы меня просто с ума сведететАЭ, тАЬдо чего вы меня довелитАЭ тАФ тАЬпальцем на меня указывают и <тАж> прямо говорят, что связалась я с пьяницейтАЭ; она приглашает его, чтобы утешить, и посылает ему еще двугривенный, призывает его к искреннему раскаянию. Но в ответ Макар пишет ей пьяно-разоблачительное письмо: тАЬя вовсе не такой старик, как вы думаететАЭ. Протрезвев, тоже, однако, утверждает, что в происшедшем тАЬни сердце, ни мысли мои не виноватытАЭ тАФ тАЬне знаю, чту виноватотАЭ; далее следует знаменитое объяснение, что, полюбив Вареньку, осознал себя человеком, а почувствовав, что, тАЬгоним судьбою <..> предался отрицанию собственного своего достоинстватАЭ. Но поскольку непосредственным поводом для всего этого послужили присланные Варенькой деньги, то можно предположить, что достоинство это заключалось для него в возможности быть опекающим, но не опекаемым.

Затем следуют два письма-зеркала тАФ Варенькино с воспоминаниями о золотом детстве и признаниями, что тАЬмоя мечтательность изнуряет менятАЭ, и Макара, с описанием его путешествия на Фонтанку и на Гороховую. Здесь квинтэссенция бунта Макара против сложившегося порядка вещей: почему одним достается все, а другим ничего, почему счастье выпадает тАЬИванушке-дурачкутАЭ тАФ а другим тАЬтолько облизывайсятАЭ. Параллельно возникают его мечты о том, чтобы и Варенька в карете ездила, а он бы ей в окна заглядывал, тАФ как уже отмечено в литературоведении, эта его мечта вскоре в точности исполняется, на горе всем. Затем Макар поднимается до высот философского обобщения и тАЬслогатАЭ: злые люди лишены истинного бытия, они тАЬтолько числятся, а на деле их нет, и в этом я уверентАЭ.

Но тут же следует демонстрация того, что все разделения на добрых и злых относительны. Любовь к человечеству, при невозможности помочь людям, обращается часто в ненависть тАФ эту мысль Достоевский сформулировал много позже тАЬБедных людейтАЭ, но доказывает ее, на частном примере, уже Макар. тАЬБедненький, посинелый от холодатАЭ мальчик попросил у него милостыню, но денег у Макара нет, невозможность подать мальчику его мучает и беспокоит тАФ и он тут же разражается упреками в адрес неведомой ему матери мальчика: тАЬзачем эти гадкие матери детей не берегут и полуголых с записками на такой холод посылают. Она, может быть, глупая баба, характера не имеет <тАж> Ну, да всё обратиться бы, куда следует; а впрочем, может быть, и просто мошенница, нарочно голодного и чахлого ребенка обманывать народ посылает, на болезнь наводиттАЭ. И тут же, не замечая сходства ситуаций, обрушивается на богатых тАФ которые не любят, чтобы бедняки на худой жребий жаловались тАФ тАЬдескать, они беспокояттАЭ. А отсюда он переходит уже к общечеловеческим обобщениям: тАЬвсе мы <тАж> выходим немного сапожникитАЭ (и бедные, и богатые мечтают о сапогах тАФ по-своему, и снятся им сапоги). При этом подчеркивает, что это не клевета (тАЬклеветой гнушаюсь!тАЭ), не хандрой минутной навеяно и ни из какой книжки не вычитано. Следом он прямо признается, что написал все это, чтобы Вареньке тАЬобразец хорошего слогу моих сочинений показатьтАЭ, а мысли такие помогают тАЬсправедливость себе воздатьтАЭ. Но тут же следуют два доказательства, что отнюдь не все тАЬсапожникитАЭ. Макар отдает свои последние двадцать копеек, евангельские тАЬдве лептытАЭ вдовицы, голодному Горшкову (то есть Самому Христу, выполняя тем условие вхождения в рай), а затем следует сцена у его превосходительства, описанная Макаром уже тАЬбез слога, а так, как мне на душу Господь положиттАЭ. Причем первая из этих сцен, если читать их, что называется, пропуская через душу, гораздо более потрясает, чем вторая, тАФ а меж тем оказалась незамеченной ни Белинским, ни остальной критикой того времени! Первая сцена тАФ зеркальное отражение второй, тут благодетелем был Девушкин, там тАФ его превосходительство, и загадочные для многих исследователей слова его превосходительства тАЬа теперь грех пополамтАЭ как раз и демонстрируют, в чем действительно могут быть едины люди тАФ в грехе, сострадании и милосердии.

Даже такой вдумчивый исследователь, как К. Мочульский, пишет, что в мире тАЬБедных людейтАЭ тАЬвсе можно было бы устроить, если бы достать немного денегтАЭ9 . Но не спасают ни полученные от его превосходительства 100 рублей Макара и Вареньку, ни выигранные по суду деньги тАФ Горшкова, ибо дело-то не в них. Совсем напротив: после этого жена Горшкова на какое-то время забывает о муже и он умирает, а Макар становится окончательно глух к крику отчаяния Вареньки (появился Быков с его предложением, что делать), он увлечен новыми проектами устройства их совместной жизни. Варенька, словно предчувствуя недоброе, настаивает на переезде, постоянно просит зайти, но Макар, в эйфории от всего происшедшего с ним у его превосходительства и от того, что купил себе новые сапоги и прошелся в них по Невскому, перестает что-либо воспринимать. Он, правда, кается перед Богом за тАЬропот, либеральные мысли, дебош и азарттАЭ, но потом перецеловывает все записочки Вареньки и строит планы на будущее: тАЬ..не разлучайтесь со мною теперь <тАж> мы опять будем писать друг другу счастливые письма <тАж> Займемся литературоютАжтАЭ. Счастливых писем больше не будет, и литературы тоже больше не будет. Как предвестник конца, появляется некто с толстой рукописью для перебеливания, в которой о чем-то непонятном написано (ситуация с заказчиком тАЬРеквиематАЭ из тАЬМоцарта и СальеритАЭ), Макар с головой уходит в эту работу, так что известие о скором замужестве и отъезде Вареньки обрушивается на него действительно небесным громом. И тут-то с него окончательно слетает и тАЬслогтАЭ, и всякие рассуждения, слова вообще на какой-то момент начинают употребляться им как бы автоматически: тАЬтАжя, маточка, спешу вам объявить, что я изумлен. Все это как-то не того <тАж> Конечно, во всем воля Божия; это так, это непременно должно быть так, то есть тут воля-то Божия непременно должна быть; и промысел Творца Небесного, конечно, и благ и неисповедим, и судьбы тоже, и они то же самоетАЭ; Вареньке тАЬтеперь ехать <тАж> никак невозможнотАЭ тАФ тАЬтакой мокрый дождьтАЭ идет; тАЬвы пишете, что в будущее заглянуть боитесь. Да ведь сегодня в седьмом часу всё узнаете. Мадам Шифон сама к вам приедеттАЭ.

Последнее письмо Макара тАФ единственное без даты, ибо время кончилось, тАФ невозможно читать без слез, по-моему, даже тем, кто читал его уже множество раз. После отъезда реальной Вареньки Макар обретает, казалось бы, все, чего желал раньше, тАФ переезжает к ней, может дописывать все, что ему хочется, в начатом ею и оставленном для него письме с первой фразой, перечитывать Пушкина. Но момент, когда он заглядывает за ширмочку и видит пустую кровать Вареньки, напомнил мне тАФ если учесть, что жить Вареньке, скорей всего, осталось недолго тАФ финальную сцену тАЬИдиотатАЭ (особенно если вспомнить, о чем писала Т. Касаткина, таинственное исчезновение тела Настасьи Филипповны после ее смерти)10.

* * *

Мы очень мало знаем о мировоззрении и внутренней жизни Достоевского со времени его приезда в Петербург в 1837 году и до ареста в апреле 1849 года, о том, как проходило противоборство светлых романтических идеалов его юности с соблазнами и искушениями (главным образом идеологическими) столичного города. Один из наиболее авторитетных специалистов в достоевистике тАФ профессор В. Захаров (с мнением которого о том, что тАЬтАЬБедные людитАЭ до сих пор не понятытАЭ, полностью согласен) считает, что Достоевский уже с первых своих шагов в литературе был писателем христианской традиции11 . Не стану возражать, но мне думается, что в те годы, о которых идет речь, христианство Достоевского, не прошедшее еще огненное горнило сомнений и испытаний (о котором как о необходимой предпосылке своей осанны он писал в конце жизни, в период создания тАЬБратьев КарамазовыхтАЭ), не было еще достаточно стойким и укорененным. Вспомним, что спустя совсем недолгое время после написания тАЬБедных людейтАЭ Достоевский, встретившись с Белинским, тАЬстрастно принял все учение еготАЭ (21; 12). И это не были всего лишь прекраснодушные социалистические упования тАФ к чему порой склоняются исследователи. Как показал в своей обстоятельной работе тАЬДиалог Белинского и Достоевского: философская алгебра и социальная арифметикатАЭ И. Виноградов, тАЬучениетАЭ Белинского той поры представляло собой жуткую веру в то, что миром управляет некое абсолютно злое и абсолютно равнодушное к человеку начало: тАЬВелик Брама тАФ ему слава и поклонение во веки веков! Он порождает, он и пожирает, все из него и все в него тАФ бездна, из которой все и в которую все! Леденеет от ужаса бедный человек при виде его! Слава ему, слава: он и бьет-то нас, не думая о нас, а так тАФ надо ж ему что-нибудь делать. Наши мольбы, нашу благодарность и наши вопли тАФ он слушает их с цигаркой во рту и только поплевывает на нас, в знак своего внимания к намтАж

Погибающая собака возбуждает в нас жалость, мухи гибнут тысячами на наших глазах тАФ и мы не жалеем их, ибо привыкли думать, что случайно рождаются и случайно исчезают. А разве рождение и гибель человека не случайность? Разве жизнь наша не на волоске всечасно и не зависит от пустяков?. Разве Бог не всемогущ и не безжалостен, как эта мертвая и бессознательно-разумная природа, которая матерински хранит роды и виды по своим политико-экономическим расчетам, а с индивидуумами поступает хуже, чем злая мачеха? Люди в глазах природы то же, что скот в глазах сельского хозяина: хладнокровно решает она: этого на племя пустить, а этого зарезатьтАЭ.

И. Виноградов, цитируя эти строки, открывает здесь (отдавая, впрочем, приоритет В. Кирпотину) прямую параллель с тАЬогромным, неумолимым и немым зверемтАЭ, управляющим миром, по мнению Ипполита (роман тАЬИдиоттАЭ)12. (И не есть ли это, добавлю от себя, то самое устройство мира, при котором Христос оказывается тАЬвне истинытАЭ, тАФ вспомним знаменитые и до сих пор не разгаданные слова Достоевского из письма Фонвизиной?) А отсюда Белинский, продолжает исследователь, закономерно делает вывод о том, что оставленный на собственный произвол (то есть лишенный божественной благодати) человек может и должен, в рамках собственной судьбы, переустраивать мир по собственному усмотрению тАФ и, как высшее проявление тАЬатеистического гуманизматАЭ, совершать кровавые революции: да, погибнут при этом десятки тысяч, но тАЬчто кровь тысячей по сравнению с унижением и страданием миллионов?тАЭ А это уже тАФ доведенная до предела раскольниковская арифметика, тАФ справедливо указывает Виноградов13. И вот такое учение принял автор тАЬБедных людейтАЭ, впоследствии характеризовавший этот период своей жизни так: тАЬНечаевым, вероятнотАЭ, он тогда тАЬне мог сделатьсятАЭ, однако тАЬнечаевцемтАЭ тАФ тАЬне ручаюсь, может, и мог бытАЭ тАЬв случае если б так обернулось делотАЭ (21; 129).

В литературе о Достоевском часто цитируются знаменитые строки из тАЬПетербургских сновидений в стихах и прозетАЭ, где он описывает свое видение на Неве однажды в зимний январский вечер, когда на фоне догоравшего заката, в отблесках инея и мерзлого пара ему вдруг показалось, тАЬчто весь этот мир, со всеми жильцами его, сильными и слабыми, со всеми жилищами их, приютами нищих или раззолоченными палатами, в этот сумеречный час походит на фантастическую, волшебную грезу, на сон, который в свою очередь тотчас исчезнет и искурится паром к темно-синему небу <..> Я как будто что-то понял в эту минуту, до сих пор только шевелившееся во мне, но еще не осмысленное; как будто прозрел во что-то новое, совершенно в новый мир, мне незнакомый и известный только по каким-то темным слухам, по каким-то таинственным знакам. Я полагаю, что с той именно минуты началось мое существование..тАЭ И вскоре затем: тАЬИ стал я разглядывать и вдруг увидел какие-то странные лица. Всё это были странные, чудныяе фигуры, вполне прозаические, вовсе не Дон Карлосы и Позы, а вполне титулярные советники и в то же время как будто какие-то фантастические титулярные советники. Кто-то гримасничал передо мною, спрятавшись за всю эту фантастическую толпу, и передергивал какие-то нитки, пружинки, и куколки эти двигались, а он хохотал и всё хохотал!тАЭ.

Этот переломный момент в жизни и творчестве Достоевского обычно относится исследователями к зиме 1844 года и совпадает с ключевым этапом в творческой истории тАЬБедных людейтАЭ тАФ когда первоначальная тАЬсентиментальная повесть об обманутой девушкетАЭ соединяется с историями Макара Девушкина, отца и сына Покровских, тАЬгоремыки ГоршковатАЭ, тАФ то есть возникает собственно роман тАЬБедные людитАЭ14 . Трактуется это как переход от сентиментально-романтического к реалистическому или социально-критическому восприятию мира. Мне думается, что здесь речь идет несколько о другом. Я бы расценил это как первое осознание великим писателем онтологической реальности зла, то есть присутствия в мире того реального злого начала (тАЬКто-то гримасничал передо мною, спрятавшись за всю эту фантастическую толпу, и <..> хохотал и всё хохотал!тАЭ), в рабство к которой попадают не знающие истину люди (тАЬпередергивал какие-то нитки, пружинки, и куколки эти двигалисьтАЭ). И здесь можно снова вспомнить впечатление, произведенное на Девушкина тАЬШинельютАЭ Гоголя. В своей работе тАЬХолод, стыд и свобода. История литературы sub speciе Священной историитАЭ С. Бочаров, вспоминая известные суждения о Гоголе В. Розанова (тАЬИ он, сидя на обледенелых развалинах его же собственным смехом разрушенного мира, складывает и не может сложить из плоских льдин то, что ему особенно хотелось бы, слова тАЬВечностьтАЭ и тАЬВечная любовьтАЭтАЭ), утверждает, что этот не называемый даже по имени тАЬонтАЭ, и тАЬтот зловеще-таинственный образ некоего соглядатаятАЭ, которого увидел за текстом тАЬШинелитАЭ Девушкин, и тАЬкто-тотАЭ из процитированного воспоминания Достоевского тАФ указывают в одном направлении. Правда, Бочаров, вместе с американским исследователем Р. Л. Джексоном, считает, что розановский взгляд на Гоголя больше соответствует психологической реакции Девушкина, но не Достоевского, взгляд последнего на путь развития русской литературы тАЬдиалектичентАЭ15. Мне же думается, что Достоевский просто видел дальше Девушкина. Не вдаваясь в подробный богословский и философский разбор данной проблемы, скажу лишь, что из такой мировоззренческой посылки возможны два пути: либо путь внутреннего воскресения человека тАФ освобождения из рабства; либо фатализм обреченности, тАФ зло не просто тАЬтаится в человечестве глубже, чем предполагают лекаря-социалистытАЭ (как писал Достоевский позднее тАФ 25; 201), тАФ оно непобедимо. Рискну предположить, что для молодого Достоевского вопрос этот еще не был решен ни тАЬв сторону положительную, ни в отрицательнуютАЭ (если пользоваться известными формулировками из тАЬБратьев КарамазовыхтАЭ тАФ там применительно к Ивану). Этим объясняется, на мой взгляд, и болезненное, на грани срыва, состояние его духа в тот период, и состояние тАЬмистического ужасатАЭ, описанное им впоследствии, при воспоминании о тех годах, в тАЬУниженных и оскорбленныхтАЭ: тАЬЭто тАФ самая тяжелая, мучительная боязнь чего-то, чего я сам определить не могу, чего-то непостигаемого и несуществующего в порядке вещей, но что непременно, может быть сию же минуту, осуществится, как бы в насмешку всем доводам разума придет ко мне и станет передо мною как неотразимый факт, ужасный, безобразный и неумолимый <..> Мне кажется, такова отчасти тоска людей, боящихся мертвецов. Но в моей тоске неопределенность опасности еще более усиливает мучениятАЭ.

Исследователи отмечают, что с возникновением христианства тАЬантичный идеализм сменяется христианским реализмомтАЭ: стала ясна причина пороков человека и открылся путь их преодоления. Я думаю, что идеалистический дуализм, некоторое манихейство миропонимания Достоевского в первый период его творчества способствовали тому, что тАЬреализм в высшем смыслетАЭ в его произведениях еще не утвердился. Чтобы победить реальность зла, которое тАЬничто, но оно есть; небытие, но существует; темная бездна, перед которой изнемогает рассудок, но которую чует сердцетАЭ (К. Мочульский)16, чтобы преодолеть мучительный кошмар его неизбежности, нужно было открыть подлинную тАФ а не отвлеченно-утопическую тАФ реальность добра (что и произошло с Достоевским на каторге и после нее). Иначе тАЬтайна человекатАЭ будет постоянно представляться темной и всепоглощающей бездной. Об этом свидетельствует, в частности, такое обстоятельство. Большинство произведений тАЬдокаторжного периодатАЭ творчества Достоевского поддаются более или менее аргументированным фрейдистским трактовкам: помимо уже названной Кэрол Флэт, назову здесь только работы отечественных ученых А. Бема, Т. Розенталь, И. Ермакова, К. Истомина,

Н. Осипова, для западных же приверженцев фрейдистского и психоаналитического методов тАЬБедные людитАЭ, тАЬДвойниктАЭ, тАЬХозяйкатАЭ и особенно тАЬНеточка НезвановатАЭ (отношения Неточки с отцом и с Катей) являются излюбленным и богатым полем деятельности. При этом, повторяю, такие трактовки не выглядят смехотворными тАФ в отличие от подобных же подходов к тАЬПреступлению и наказаниютАЭ, тАЬИдиотутАЭ или тАЬКарамазовымтАЭ (там сразу становится видна не то чтобы их неприменимость, но их весьма отдаленная тАЬкасательностьтАЭ по отношению к главному содержанию).

Отсюда же тАФ из не утвердившейся еще основы тАЬреализма в высшем смыслетАЭ тАФ и двойственность роли слова и тАЬслогатАЭ в ранних произведениях: слова даже в конечной своей глубине не соединяют людей друг с другом и человека с Богом. Когда же утвердится тАЬреализм в высш

Вместе с этим смотрят:

"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Автобиографическое начало" в творчестве Гоголя