Поэт, чернь и автор

В. Есипов

Стихотворение Пушкина ВлПоэт и толпаВ», опубликованное впервые в 1829 году в ВлМосковском вестникеВ» под названием ВлЧерньВ», вызвало весьма противоречивые отклики современников, да и после смерти поэта оно не раз являлось предметом полемики.

В настоящее время может считаться общепринятой трактовка, предложенная Б.В. Томашевским в собрании сочинений Пушкина, изданном под его редакцией: ВлСтихотворение является ответом на требования дидактического морализма, какие предъявлялись Пушкину. Еще в начале 1828 г. в тАЬМосковском вестникетАЭ, к редакции которого тогда был близок Пушкин, отмечались обращенные к Пушкину советы тАЬстрогих АристарховтАЭ преподавать уроки нравственноститАЭ. Но не столько на страницах журналов, сколько в самом обществе, особенно в кругах, близких правительству, было заметно стремление тАЬнаправитьтАЭ перо поэта для служения практическим целям и интересам, далеким от тех идеалов, какие ставил себе Пушкин в своем творчестветАжВ» 1

Более развернуто, но в таком же примерно духе (поэтическое творчество не совместимо с какими-либо общественными обязательствами поэта, он повинуется только своему вдохновению) стихотворение интерпретировалось Владимиром Соловьевым в статье ВлЗначение поэзии в стихотворениях ПушкинаВ» (1899), Александром Блоком в известной речи ВлО назначении поэтаВ» (1921), а также современными литературоведами.

Однако, при отсутствии серьезных расхождений в общей трактовке стихотворения, многое в нем остается неясным. В частности, кого следует подразумевать под Чернью, противостоящей Поэту, а также насколько программные заявления Поэта в стихотворении соответствуют собственным принципиальным установкам Пушкина.

Выяснению этих вопросов и посвящены настоящие заметки.

1

Кого же подразумевал под чернью сам автор?

Встречающееся у Пушкина словосочетание Влсветская черньВ» позволило Александру Блоку в его известной речи запальчиво утверждать, что Влвряд ли когда бы то ни было чернью называлось простонародьеВ», что под чернью следует подразумевать представителей Влродовой знатиВ» и высшего чиновничества2 .

Но вряд ли можно отнести к ним следующие содержащиеся в стихотворении характеристики черни: Влподенщик, раб нужды, заботВ», чрезмерное пристрастие к Влпечному горшкуВ», в котором варится их пища, упоминание о том, что для их усмирения всегда используются Влбичи, темницы, топорыВ» и т.п. Особенно красноречива в этом смысле последняя характеристика черни: кто же это из Влродовой знатиВ» усмирялся (Влдо сей порыВ») бичами? В пушкинское время, как мы знаем, имел место случай, когда дворянам, вышедшим 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь, были уготованы (нет, не ВлбичиВ»!) тАФ ВлтемницыВ» и виселицы, но слишком смело было бы предположить, что Пушкин мог разуметь под чернью и декабристов.

Хотя, справедливости ради, необходимо отметить, что в ходе диалога с Поэтом Чернь использует аргументы и определения, действительно вряд ли простому народу доступные, например:

Зачем так звучно он поет?

Напрасно ухо поражая,

К какой он цели нас ведет?

О чем бренчит? чему нас учит?

Зачем сердца волнует, мучит,

Как своенравный чародей?

Как ветер песнь его свободна,

Зато как ветер и бесплодна:

Какая польза нам от ней?

В этой двойственности и проявляется противоречивость характеристик Черни.

На невозможности отождествления Черни с простым народом настаивал, например, Владимир Соловьев в упомянутой статье, где доказывал, что к ней Влменее всего могут принадлежатьВ» представители низших слоев общества тАФ Влне ради их мнимого демократического преимущества, а просто по отсутствию у них (особенно во времена Пушкина) всякого формального образования, вследствие чего, не имея о поэзии никаких мнений, они не могут иметь и ложныхВ»3 .

Что ж, утверждать, что Пушкин в своем стихотворении подразумевал под чернью простой народ государства Российского, действительно вряд ли оправданно, но по совсем другим причинам, нежели выдвинутые Соловьевым (изложим их чуть позже).

По существу же мотивировки Соловьева заметим, что и Влво времена ПушкинаВ» в низших слоях общества имелись люди в той или иной степени образованные, не говоря уже о вышедших из этой среды замечательных русских поэтах Алексее Кольцове, Иване Никитине и авторе знаменитого ВлКонька-ГорбункаВ» Петре Ершове. Отметим также среди представителей низших слоев общества, получивших Влформальное образованиеВ», типографских наборщиков, о которых упоминает Гоголь в письме к Пушкину от 21 августа 1831 года:

ВлЛюбопытнее всего было мое свидание с типографией. Только что я просунулся в двери, наборщики, завидя меня, давай каждый фыркать и прыскать себе в руку, отворотившись к стенке. Я к фактору, и он после некоторых ловких уклонений, наконец, сказал, что: штучки, которые изволили прислать из Павловска для печатания, оченно до чрезвычайности забавны и наборщикам принесли большую забаву. Из этого я заключил, что я писатель совершенно во вкусе черниВ»4.

Кроме того, в пушкинские времена существовали читатели в среде дворовых крестьян, как о том свидетельствуют воспоминания современников: ВлВ доме родителей Пушкина благоденствовала и процветала поэзия до такой степени, что и в передней Пушкиных поклонялись музе доморощенные стихотворцы из многочисленной дворни обоего полаВ»5 .

Значит, существовали и другие люди из народа (прасолы, ремесленники, приказчики, дворовые крестьяне), которые Пушкина знали и читали. Часть из них, весьма вероятно, предпочитала творчеству Пушкина сочинения Булгарина и Греча (ведь не представители же родовой знати и высшего чиновничества, надо думать, зачитывались ВлИваном ВыжигинымВ»!). Этих потребителей массовой литературы своего времени тоже мог бы подразумевать Пушкин под обобщающим определением ВлчерньВ». В таком плане представляется отчасти справедливым утверждение Соловьева, что толпа, окружающая поэта, Влвовсе не имеет, да и не может иметь сословных или вообще специальных признаковВ», что это есть Влне общественная, а умственная и нравственная чернь, тАФ люди формально образованные и потому могущие вкривь и вкось судить о поэзии, но по внутренним причинам неспособные ценить ее истинного значенияВ»6 .

Хотя в том, что Пушкин мог бы подразумевать под чернью среди прочих и представителей низших слоев общества, нет ничего особенно антидемократического, как и в его известной притче, где он указывает условному сапожнику его истинное место при обсуждении художественных достоинств картины живописца:

Суди, дружок, не свыше сапога!

Как известно, в основу этой эпиграммы положен рассказ Плиния Старшего о греческом живописце Апеллесе в его книге ВлЕстественная историяВ».

Небезынтересно отметить, что и высоко ценимый Пушкиным Гораций в ВлНауке поэзииВ» (пер. М. Дмитриева) не останавливается перед тем, чтобы противопоставить грубому восприятию простолюдина утонченный вкус просвещенного аристократа:

Если бы я был судьею, то Фавн, убежавший из леса,

Остерегся бы в нежных стихах объясняться, как щеголь,

Уличный житель, который едва не на рынке родился,

И не смел бы в стихах повторять непристойные речи,

Ибо сенатор и всадник, все люди с достатком и вкусом,

Верно, в награду венка не присудят за то, что похвалит

Покупатель орехов лесных иль сухого гороху.

Правда, обращение к ВлНауке поэзииВ» Горация позволяет установить, что Пушкин как поэт нового времени расходится со своим древним собратом по искусству в самом существенном вопросе: Гораций, в соответствии с представлениями своей эпохи, считал, что поэт может и должен поучать публику и тем самым приносить пользу обществу:

Или полезными быть, иль пленять желают поэты,

Или и то, и другое: полезное вместе с приятным.

Если ты учишь, старайся быть кратким, чтоб разум послушный

Тотчас понял слова и хранил бы их в памяти верно! <тАж>

Старые люди не любят поэмы, когда бесполезна,

Гордые всадники тАФ все поучения прочь отвергают.

Всех голоса съединит, кто мешает приятное с пользой,

И занимая читателя ум, и тогда ж поучая.

Книга такая и Сосиям деньги приносит; и славу,

Долгих лет славу поэту дает, и моря преплывает.

Это противоречие Пушкина с изначальными представлениями о поэзии отметил Вячеслав Иванов в статье 1904 года ВлПоэт и черньВ»: ВлПушкинский Иамб впервые выразил всю трагику разрыва между художником нового времени и народом: явление новое и неслыханное, потому что в борьбу вступили рапсод и толпа, протагонист дифирамба и хор тАФ элементы немыслимые в разделении.

Или Поэт здесь тАФ тАЬпророктАЭ тАФ один из искони народоборствующих налагателей воплощенной в них воли на воли чужие? Напротив. Чернь ждет от Поэта повелений, и ему нечего повелеть ей, кроме благоговейного безмолвия мистерий. тАЬFavete linguisтАЭ. Или даже прямо: тАЬУдалитесь, непосвященныетАЭ (эпиграф Иамба). тАЬДвери, двери!тАЭ тАФ как говорилось в орфическом чине тайных служений.

Трагична правота обеих спорящих сторон и взаимная несправедливость обеих. Трагичен этот хор тАФ тАЬЧерньтАЭ, бьющий себя в грудь и требующий духовного хлеба от гения. Трагичен и гений, которому нечего дать его обступившимВ»7 .

Проницательное замечание Иванова о том, что ВлЧерньВ» в стихотворении функционально напоминает хор, позволяет взглянуть на это стихотворение как на драматическую сценку, стилизованную в античном духе. В самом деле, в нем, кроме условного хора, немало других деталей древнегреческой эпохи: ВллираВ», на которой Поэт себе аккомпанирует, Влкумир БельведерскийВ», Влалтарь и жертвоприношеньяВ», ВлжрецыВ» и т. п. Действие происходит на городской площади, где Поэт в окружении городской толпы исполняет свои песни, быть может, где-то рядом с античным храмом, в коем и находится мраморная статуя Аполлона, главного божества Древней Греции.

Таким образом, стихотворение ВлПоэт и толпаВ», что очень важно, не является лирикой, мы здесь имеем дело, как уже отмечено выше, с драматической сценкой (стилизованной в античном духе), выполненной в форме диалога между Поэтом и его слушателями. О том же говорит и окончательное название стихотворения.

В таком случае не очень оправданны прямолинейные рассуждения о том, могут ли подразумеваться под толпой, окружающей Поэта, современники Пушкина (простой люд или представители родовой знати и высшего чиновничества, как утверждал Блок). Поэта окружают в этой сценке, если воспользоваться характеристикой Горация, Влпокупатели орехов лесных и сухого горохуВ». Сейчас они слушают стихи, но в повседневной жизни обременены житейскими заботами, поденной работой, приготовлением пищи (Влпечной горшок тебе дорожеВ»). А самого Поэта, обращающегося к своим согражданам на городской площади, не следует прямолинейно отождествлять с Александром Сергеевичем Пушкиным, что было бы более уместным, если бы речь шла о лирике. В стихотворении же ВлПоэт и толпаВ», в этой драматической сценке (как мы определили выше), между автором и его героем Поэтом существует определенная дистанция, подобная той, которая всегда имеет место в произведениях драматического жанра.

Таков, по нашему представлению, первый план стихотворения, его первый смысловой слой, его наружное оформление, которое, как это ни странно, совершенно не учитывается пушкинистами8.

2

Существование дистанции между Поэтом и автором стихотворения должно помочь нам понять, что все утверждения Поэта полемически заострены до крайности, в том числе и завершающее стихотворение четверостишие, давшее в свое время повод говорить о приверженности Пушкина принципам ВлчистогоВ» искусства:

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

Позиция, провозглашенная здесь Поэтом, это, быть может, некий недостижимый идеал, к которому должен стремиться всякий истинный поэт нового времени (см. выше замечание Вячеслава Иванова). А может быть, это крайняя степень протеста, полемическое преувеличение, явившееся невольной реакцией Пушкина на какие-то весьма ощутимые жизненные раздражители, например на советы ВлтАЬстрогих АристарховтАЭ преподавать уроки нравственностиВ», появившиеся в ВлМосковском вестникеВ» в начале 1828 года, и т. п. Но можно предположить и более глубокие причины для столь резкой поэтической отповеди, свидетельствующие о том, что духовный кризис 1823 года не был еще преодолен окончательно. То глубочайшее разочарование в способности народа (толпы) внимать вдохновенному слову поэта, которое Пушкин пережил тогда, отразилось в язвительных стихах рассматриваемого нами стихотворения:

Для вашей глупости и злобы

Имели вы до сей поры

Бичи, темницы, топорытАж

Здесь явная перекличка со стихотворением 1823 года ВлСвободы сеятель пустынныйВ»:

Паситесь, мирные народы! <тАж>

Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич.

ВлБичиВ», ВлбичВ» являются связующей нитью двух этих пушкинских стихотворений.

Еще тогда (в 1822тАФ1823 годах) возникла тема противостояния поэта и толпы, свидетельство чему находим в набросках неоконченного стихотворения, которое, по-видимому, должно было стать ответом на послание В. Раевского ВлПевец в темницеВ»:

Я говорил пред хладною толпой

Языком истины свободной,

Но для толпы ничтожной и глухой

Смешон глас сердца благородный9.

В стихотворении 1828 года выпады Поэта в адрес толпы отличаются еще большей резкостью:

Душе противны вы, как гробы.

Для вашей глупости и злобы..

И т. д.

На полемическое заострение противостояния Поэта обступившей его толпе, жадно внимающей его поэтическому слову, также обращал внимание Вячеслав Иванов в уже упомянутой статье:

ВлСтихотворение Пушкина тАЬЧерньтАЭ первоначально было озаглавлено тАЬЯмбтАЭ. Ближайшим образом Пушкин мог ознакомиться с природою тАЬиамбатАЭ из творений Андрея Шенье. Едва ли это переименование сделало стихотворение более вразумительным. Подлинное заглавие определяет тАЬродтАЭ, образец которого хотел дать поэт-художник. тАЬРодтАЭ предустановляет пафос и обусловливает выбор слов (тАЬпечной горшоктАЭ, тАЬметлатАЭ, тАЬскопцытАЭтАж). Если бы мы не забыли, что Пушкин выступает здесь в маске Архилоха и говорит в желчных иамбах (тАЬwill speak daggersтАЭ), в древних иамбах, которые презирают быть справедливыми, тАФ мы не стали бы с его Поэтом отождествлять его самого, беспристрастного, милостного, его, который

сетует душой

На пышных играх Мельпомены,

И улыбается забаве площадной

И вольности лубочной сценыВ»10.

Упомянув маску Архилоха, Иванов, имея в виду шутливо-язвительные и сатирические стихотворения древнего автора, написанные ямбическим размером, осторожно предостерегал тем самым от прямого отождествления Пушкина с Влего ПоэтомВ».

Но каковы бы ни были побудительные мотивы авторского решения, в результате которого устами Поэта дается гневная (порою даже грубая) отповедь толпе, заключительные строки его тирады (ВлНе для житейского волненьяВ» и т. д.) вряд ли могут быть признаны поэтическим кредо самого Пушкина. Подтверждением тому служит едва ли не все его творчество. Примеры здесь вряд ли необходимы.

3

Неправомерность отождествления Поэта с самим автором подтверждается сопоставлением стихотворения ВлПоэт и толпаВ» с другими пушкинскими стихотворениями, посвященными проблемам поэтического творчества, а именно: ВлПоэтВ» (1827), ВлПоэтуВ» (1830), ВлЭхоВ» (1831), ВлС Гомером долго ты беседовал одинтАжВ» (1832), ВлИз ПиндемонтеВ» (1836), ВлЯ памятник себе воздвиг нерукотворныйтАжВ» (1836)11.

Все они объединены идеей творческой свободы и независимости поэта даже и от народа (ВлПоэт! Не дорожи любовию народнойтАжВ»), но ни в одном из них не находим мы столь резкого, столь враждебного противостояния поэта толпе.

Наиболее наглядно в этом смысле сопоставление со стихотворением ВлС Гомером долго ты беседовал одинтАжВ», которое В. Вацуро назвал Влпоэтическим манифестом ПушкинаВ». Вацуро считал, что проблема Влпоэт и толпаВ» предстает в этом стихотворении 1832 года Влиначе, чем четырьмя годами ранее в одноименном стихотворенииВ». Он отмечал, в частности: ВлВ тАЬПоэте и толпетАЭ тАЬчерньтАЭ готова признать за собой пороки малодушия, коварства, злобы и ждет от Поэта поучений и исправления, тАФ но поэт гордо отделяет себя от нее во имя свободы своего творчества; его дело не наставлять заблудших, а следовать голосу своего вдохновения:

Подите прочь тАФ какое дело

Поэту мирному до вас!

В послании к Гнедичу лирический субъект словно начинает говорить голосом тАЬтолпытАЭ, и тАЬпрямой поэттАЭ прислушивается к не-

му тАФ не потому, что он готов стать на позиции дидактизма, а потому, что истинная свобода творчества не знает никаких запретов, в том числе и запрета на тАЬжитейские волненьятАЭ. Ограничив себя сферой тАЬвысокоготАЭ, тАЬзвуками сладкими и молитвамитАЭ, подлинный поэт как раз и ставит пределы своей творческой независимости, которую столь ревностно оберегаетВ»12.

Однако современники, настойчиво отождествлявшие Поэта с самим Пушкиным, склонны были считать его Влпоэтическим манифестомВ» именно стихотворение ВлПоэт и толпаВ». После смерти Пушкина оно стало объектом критики со стороны Белинского и (в неявном виде) Гоголя, как отмечает Вайскопф в уже упомянутой статье ВлтАЬЗачем так звучно он поет?тАЭ Гоголь и Белинский в борьбе с ПушкинымВ».

Вайскопф подчеркивает, что, цитируя в пятой статье пушкинского цикла Влглубоко задевшую его пушкинскую тАЬЧерньтАЭ, Белинский продемонстрировал подчеркнутое расположение к тАЬтолпетАЭ, безоговорочно отождествив ее с тАЬнародомтАЭВ» 13.

ВлГоголь, тАФ продолжает автор, тАФ в свою очередь также солидаризуется теперь с тАЬтолпойтАЭ, но, вопреки критику, он поддерживает и ее конкретные моралистические претензии к Поэту, выступая как бы от лица самой тАЬчернитАЭ:

тАЬЧерньтАЭ И толковала чернь тупая: тАЬЗачем так звучно он поет? Напрасно ухо поражая, К какой он цели нас ведет? О чем бренчит? чему нас учит? Зачем сердца волнует, мучит, Как своенравный чародей? Как ветер, песнь его свободна, Зато, как ветер, и бесплодна, Какая польза нам от ней?тАЭ

В чем же наконец существо русской поэзиитАЭ Зачем, к чему была его поэзия? Какое новое направленье мысленному миру дал Пушкин? Что сказал он нужное своему веку? <..> Зачем он дан был миру и что доказал собою? Нельзя служить самому искусству тАФ как ни прекрасно это служение, тАФ не уразумев его цели высшей и не определив себе, зачем дано нам искусство; нельзя повторять Пушкина; Никакой пользы соотечественникам не замышлял онВ»14.

Резкой полемикой с заключительной тирадой Поэта (ВлНе для житейского волненья тАжВ») отмечено, считает Вайскопф, стихотворение Лермонтова ВлПоэтВ»:

Бывало, мерный звук твоих могучих слов

Воспламенял бойца для битвы,

Он нужен был толпе, как чаша для пиров,

Как фимиам в часы молитвытАж

Так воспринималось пушкинское стихотворение во времена Белинского и Гоголя.

Характерно, что в иную эпоху, в годы господства коммунистической идеологии, стихотворение ВлПоэт и толпаВ» оказалось востребованным теми, кто пытался этому беспрецедентному идеологическому давлению противостоять: наиболее актуальной для советского времени стала проблема творческой свободы и независимости поэта тАФ как раз то, что было объектом критики Белинского и Гоголя!

Первым почувствовал реальную угрозу творческой независимости поэта Александр Блок:

ВлСословие черни, как, впрочем, и другие человеческие сословия, прогрессирует весьма медленно. Так, например, несмотря на то, что в течение последних столетий человеческие мозги разбухли в ущерб всем остальным функциям организма, люди догадались выделить из государства один только орган тАФ цензуру, для охраны порядка своего мира, выражающегося в государственных формах. Этим способом они поставили преграду лишь на третьем пути поэта: на пути внесения гармонии в мир; казалось бы, они могли догадаться поставить преграды и на первом и на втором пути: они могли бы изыскать средства для замутнения самых источников гармонии; что их удерживает тАФ недогадливость, робость или совесть, тАФ неизвестно. А может быть, такие средства уже изыскиваются?В»15

ВлТакие средстваВ» действительно были изысканы.

Развитие этого процесса всесторонне анализировалось литературоведами и критиками в конце 80-х тАФ начале 90-х годов минувшего века, например Бенедиктом Сарновым в книге о Мандельштаме ВлЗаложник вечностиВ» (1990):

ВлСтолетие спустя (после появления стихов Пушкина. тАФ В. Е.) чернь уже говорила по-другому. Во-первых, изменился тон. Вместо тАЬТы можешьтАЭ она стала говорить тАЬТы должен!тАЭ Раньше чернь апеллировала к доброй воле поэта, лицемерно молила его снизойти до ее нужд. Теперь служение ее потребностям она объявила его прямой обязанностью <тАж>

И все-таки пока еще чернь как бы призывает поэта служить ей на прежних условиях. Пока еще она как будто бы искренне хочет, чтобы поэт выполнял задачу тАЬидейной переделки и воспитания трудящихсятАЭ, то есть в меру сил и собственного разумения тАЬсердца собратьев исправлялтАЭ.

Но скоро и с этим будет покончено. Скоро чернь перестанет говорить о своих недостатках даже в такой завуалированной форме. Отныне она будет говорить только о своих необыкновенных достоинствах, о своих великих заслугах. Она будет требовать от поэта: тАЬВоспевай меня!тАЭ и при всяком удобном и неудобном случае будет напоминать ему, что он ест ее хлеб и потому должен служить ей верой и правдой, за страх и за совесть <тАж>

Хуже всего было то, что эти аргументы произвели известное впечатление и на поэтовВ»16.

Таким образом, общественное восприятие пушкинского стихотворения менялось во времени, причем одним (Соловьев, Блок, Сарнов) оно было дорого именно тем, за что его порицали другие (Белинский, Гоголь), но при этом всеми участниками заочной дискуссии, растянувшейся на полтора столетия, Поэт безоговорочно отождествлялся с самим автором.

Можно сказать, что с этим пушкинским стихотворением происходит нечто подобное тому, что происходило иногда с загадочными изречениями дельфийского оракула: со временем выяснялось, что в них содержался не совсем тот смысл, какой находили вопрошавшие.

4

Итак, мы пришли к выводу, что в стихотворении ВлПоэт и толпаВ» Поэт не тождествен автору.

Что же касается второго участника драматического диалога тАФ Черни, то здесь, как уже было отмечено, ситуация еще более запутанная. Одни комментаторы Пушкина (Соловьев, Блок) подчеркивали невозможность ее отождествления с простым народом, доказывали, что Чернь тАФ это родовая знать и бюрократия, что само слово ВлчерньВ» следует воспринимать не иначе, как с эпитетом ВлсветскаяВ». Другие (Белинский, Гоголь), напротив, прямо отождествляли пушкинскую Чернь с народом.

Дополнительный оттенок этой ситуации придает известный факт биографии Пушкина, сообщенный С. Шевыревым: однажды в салоне княгини Зинаиды Волконской Пушкин, уступая настойчивым просьбам присутствующих прочесть что-нибудь, прочитал стихотворение ВлПоэт и толпаВ» и, Влкончив, с сердцем сказал: тАЬВ другой раз не будут проситьтАЭВ»17.

Таким образом, к разряду черни как будто бы могут быть отнесены и посетители салона кн. Волконской. Но мы знаем, что здесь, по свидетельству Вяземского, соединялись люди умственного труда, профессора, писатели, журналисты, поэты, художники . По понедельникам происходили литературные собрания, Влпоэты и беллетристы читали свои произведения, Мицкевич произносил вдохновенные свои импровизацииВ»18 . Бывали здесь, добавим к этому, Вяземский, Баратынский, Веневитинов, Шевырев и многие другие. Короче говоря, слушателей Пушкина в салоне кн. Волконской вряд ли возможно назвать чернью, особенно в том смысле, который вкладывали в это слово Соловьев и Блок (Вллюди формально образованные и потому могущие вкривь и вкось судить о поэзии, но по внутренним причинам неспособные ценить ее истинного значенияВ»).

На самом деле, как уже было отмечено, Чернь тАФ не простой народ государства Российского, не знать и не чиновничество, будто бы посягающие на творческую свободу Пушкина. По тексту стихотворения Чернь тАФ это сограждане Поэта, собравшиеся на площади древнегреческого города послушать его стихи и высказать ему свое мнение о них. Уподобление ее кому-либо за пределами пушкинского текста не представляется нам обязательным: не ищем же мы конкретных параллелей Книгопродавцу (ВлРазговор книгопродавца с поэтомВ»), или Сальери (ВлМоцарт и СальериВ»), или, наконец, Вальсингаму (ВлПир во время чумыВ»). Чернь в стихотворении выполняет функции такого же действующего лица. Социально-историческая конкретизация ее ничего здесь не проясняет и только создает побочные смыслы, затемняющие суть коллизии.

Но, если для кого-то та или иная степень конкретизации Черни представляется необходимой, то за пределами текста стихотворения с нею может ассоциироваться вообще публика: это и мы с Вами, уважаемый читатель, и Соловьев с Блоком, и Белинский с Гоголем, и Лермонтов в стихотворении ВлПоэтВ», и просвещенные посетители салона Зинаиды ВолконскойтАж

В этом и трагичность ситуации, воспроизведенной в стихотворении ВлПоэт и толпаВ»: Поэт обречен на непонимание даже самых восприимчивых читателей (слушателей). В этом трагичность ситуации, увиденной глазами Поэта!

Позиция самого Пушкина, преодолевшего в себе романтическую отверженность Поэта и бескомпромиссность его в противостоянии толпе, достаточно отчетливо обозначена в стихотворении ВлС Гомером долго ты беседовал одинтАжВ», что уже было отмечено нами. В ВлПамятникеВ» тоже рассматриваемая нами тема разрешается существенно иначе, чем в стихотворении ВлПоэт и толпаВ». Так, в четвертой строфе одной из составляющих своего поэтического бессмертия Пушкин провозглашает ВллюбезностьВ» своих стихов народу:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждалтАж

Пробуждение Влчувств добрыхВ» в согражданах отнюдь не входило в программу Поэта, провозгласившего, что он рожден лишь Влдля звуков сладких и молитвВ».

В пятой строфе ВлПамятникаВ» мы еще находим отголосок нашей темы (ВлХвалу и клевету приемли равнодушноВ»), но разрешается она по-другому: Пушкин завещает поэтическим потомкам относиться к суждениям непосвященных совершенно равнодушно и никогда их не оспаривать.

Для Поэта в стихотворении ВлПоэт и толпаВ» и пробужденье Влчувств добрыхВ» в согражданах, и равнодушное отношение к суждениям непосвященных совершенно невозможны.

Но все же, отрицая полную тождественность Поэта и автора, мы не можем утверждать, что декларации, провозглашаемые Поэтом, самому автору органически чужды: этого не позволяет сделать отмеченная нами ранее несомненная связь стихотворения ВлПоэт и толпаВ» с пережитым самим Пушкиным духовным кризисом 1823 года, в частности со стихотворением ВлСвободы сеятель пустынныйтАжВ».

Поэтому мы считаем, что образ Поэта тАФ это способ пушкинских раздумий 1828 года о судьбе поэта вообще, это один из возможных вариантов поэтического самовоплощения. Именно потому, как мы осмеливаемся предположить, Пушкин избрал для своих раздумий не лирическую, а драматическую форму тАФ таким образом он получал возможность дистанцироваться от своего слишком экзальтированного героя. Но драматическая форма избрана, по-видимому, еще и потому, что на самом деле взаимоотношения поэта и народа (поэта и толпы) имеют в истории нового времени (термин Вячеслава Иванова) в высшей степени драматический, а порой даже и трагический характер. Драматизм этих взаимоотношений в сегодняшние дни становится все более острым.

1 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 10 тт. Т. III. Л.: Наука, 1977. С. 443.

2 Блок Александр. О назначении поэта // Собр. соч. в 8 тт. Т. 6. М.тАФЛ.: Худ. лит., 1962. С. 164. Этому высказыванию Блока посвящена наша статья ВлОб одном трагическом заблуждении Александра БлокаВ» (Вопросы литературы. 2002. № 2).

3 Соловьев Владимир. Значение поэзии в стихотворениях Пуш- кина // Пушкин в русской философской критике. М.: Книга, 1990. С. 82.

4 Гоголь Н. В. Собр. соч. в 6 тт. Т. 6. М.: Худ. лит., 1950. С. 216.

5 Вересаев В. В. Спутники Пушкина в 2 тт. Т. 1. М.: Советский спорт, 1993. С. 48.

6 Соловьев Владимир. Указ. соч. С. 82.

7 Иванов Вячеслав. Поэт и чернь // Лик и личины России: Эстетика и литературная теория. М.: Искусство, 1995. С. 32тАФ33. Иамб тАУ ВлЯмбВ» тАФ первоначальное название стихотворения ВлПоэт и толпаВ».

8 На неправомерность отождествления Поэта с Пушкиным указал в своей недавней статье ВлтАЬЗачем так звучно он поет?тАЭ Гоголь и Белинский в борьбе с ПушкинымВ» Михаил Вайскопф: ВлБольшинство тех, кто боролся с Пушкиным, делали это во имя тАЬжизнитАЭ, побеждающей поэзию. Как известно, роковую роль здесь сыграла появившаяся на рубеже двух десятилетий серия стихотворений, изображавших романтическое противостояние вдохновенного поэта и суетной толпы, безоговорочно воспринятая как profession de foi самого авторатАжВ» (Новое литературное обозрение. № 44. 2000. С. 80).

9 Томашевский Б. В. Пушкин. Т. 2. М.: Книга, 1990. С. 160.

10 Иванов Вяч. Указ. соч. С. 32.

11 Нет смысла включать в этот ряд ВлПророкаВ», потому что в нем утверждаются принципы, диаметрально противоположные тем, что провозглашает Поэт, а тема Влпоэт и толпаВ» фактически отсутствует.

12 Вацуро В. Э. Записки комментатора. СПб.: Академический проект, 1994. С. 25. Вспомним, что Вячеслав Иванов в упомянутой нами статье апеллирует к тому же стихотворению Пушкина.

13 Вайскопф М. Указ. соч. С. 87.

14 Вайскопф М. Указ. соч. С. 87.

15 Блок Александр. Указ. соч. С. 165.

16 Сарнов Бенедикт. Заложник вечности. Случай Мандельштама. М.: Книжная палата, 1990. С. 82тАФ84.

17 А. С. Пушкин в воспоминаниях современников в 2 тт. Т. 2. М.: Худ. лит., 1974. С. 41.

18 Вересаев В. В. Указ. соч. Т. 2. С. 69.

Вместе с этим смотрят:

"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Автобиографическое начало" в творчестве Гоголя