Поэтика новеллы Сигизмунда Кржижановского "Собиратель щелей"

Поэтика новеллы Сигизмунда Кржижановского "Собиратель щелей"

Голубков С.А.

Творчество писателя Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1887-1950), удивительного полиглота (знал 10 языков), филолога, историка театра, музыковеда, этого тАЬпрозеванного гениятАЭ (по словам Георгия Шенгели), еще предстоит осмыслить и всесторонне изучить. Он появился на культурном горизонте ХХ века далеко не в лучшее время. Как сам признавался, угодил тАЬс февралевой душой да в октябрьские делатАЭ. И потом, столкнувшись с безжалостной исторической эпохой, по отношению к социальной практике никаких иллюзий не питал. Утопия, каждодневно осуществляясь, воздвигала тАЬгромадьётАЭ абсурдов. Художественный язык, выработанный писателем Кржижановским, оказался удобным инструментом для опознания абсурдного в жизни и измерения степени его масштабности. Кржижановский стал писателем-парадоксалистом и творцом фантасмагорией, способных поразить самого взыскательного читателя неистощимостью выдумки. Фантасмагорическое он превратил в повседневность, а житейским пустякам и мелочам повседневности он придал статус самой неправдоподобной фантасмагории.

Кржижановский по-андерсеновски тАЬназначаеттАЭ в персонажи предметные реалии окружающей обыденности. Только на сей раз это рассыпанный инвентарь писательской творческой лаборатории: заглавия, эпиграфы, чьи-то фразы, цитаты, буквы, страницы рукописи. Он тАЬопредмечиваеттАЭ вещи вполне обиходные для писательского литературного быта. Датский сказочник, как известно, персонажами своих произведений видел самые повседневные бытовые вещицы. Оловянный солдатик из детской игрушки на наших глазах превращался в подлинного героя.

Кржижановский обращается к возможностям свободного сюрреалистического моделирования, перекомбинирования наличного опыта.

Обратимся к новелле тАЬСобиратель щелейтАЭ (1922). Примечательно, что произведение это писатель часто публично читал. В частности, в Коктебеле у Максимилиана Волошина. На подаренной гостю акварели Волошин сделал надпись:тАЭДорогому Сигизмунду Доминиковичу, собирателю изысканнейших щелей нашего растрескавшегося космосатАЭ (см. помещенный в комментариях к сборнику тАЬСказки для вундеркиндовтАЭ фрагмент письма Кржижановского к Анне Бовшек от 21 июля 1925 года).

Писатель вводит нас, действительно, в странный мир. Мир, способный удивить и самого повествователя, и, разумеется, читателя. И в самом деле, сначала повествователь удивляется весьма загадочному незнакомцу, нелепо сверяющему (!) свои карманные часы по намалеванному (то есть явно ненастоящему!) циферблату на вывеске часового магазина, потом он, повествователь, стал недоумевать по поводу самого факта существования в городе безмерно огромного количества таких нарисованных часов. Причем, от взгляда повествователя не ускользает самая главная странность: стрелки на многих из них почему-то тАЬпоказываюттАЭ одно и то же время тАФ двадцать семь минут второго. Видимо, позволительно сделать предварительный вывод: эти циферблаты имеют свой тайный, пока недоступный пониманию повествователя и читателя смысл.

Рассказ построен по принципу своеобразной тАЬматрешкитАЭ: повествование вставлено в другое повествование. Личный повествователь, от лица которого ведется рассказ, по профессии писатель, читает собравшимся друзьям свою сказку тАЬСобиратель щелейтАЭ тАФ о странном коллекционере, интересовавшемся только всеми возможными в этом мире щелями, которые избороздили поверхность камней, досок, печей, мебели и других материальных объектов. Эти щели тАФ свидетельство неуклонно надвигающегося старения, гибели вещи. Мир, увы, непрочен, пока есть склонные к распространению и росту коварные щели. Сказочному Старцу дарована Господом власть над всеми, большими и малыми щелями, чтобы он тАЬучил их правдетАЭ. В предвечерии Старец взывает к щелям, и они сползаются пред его очи. тАЬПолзли: и длинная щель, точащая камень скал; и малые витые щелочки, выерзнувшие из стен, скрипучих половиц, рассевшихся печей; и гигантские зеленотелые щелины с иссохшего и растрескавшегося лунного диска; и махонькие щелочки, выдернувшиеся из скрипичных дек. И когда сползлись, стал их Старец учить:

тАФ Худо быть Божьему миру не целу. Вы, щели, раскол вщелили в вещи. А отчего? Оттого, что тела свои щелиные растите, извивы свои холите и ширите. <..> Смиритесь, сестры щели, умерщвляйте плоть свою. Ибо что она: пустоты извитие. ТолькотАЭ.

Старец в сказке проповедует добро, открывает величайший смысл гармонической целостности. Однако нет нравственного Абсолюта и в его проповеди. Благими намерениями, в самом деле, вымощена дорога в ад. тАЬ..Однажды приволоклось даже, увязая в лесостволье, и горное ущелье, но Старец на него только рукой замахал тАФ ползи, незваное, ползи назад, Христос с тобою. И ущелье, огорченное, уползло назад, в кряж. Но, говорят, в эту ночь в одной из горных теснин скалы, внезапно сомкнувшись, расплющили лепившуюся у их внутренних срывов деревушку. Правда, часом спустя, скалы снова чудесно раздались, но внутри были лишь развалины да трупытАЭ. Попытка ущелья исправить свой тАЬпервородныйтАЭ грех и вернуть миру чаемую целостность оборачивается в данном случае (этаком исключении из правил) нежданной бедой.

Таким образом, щель как физическое понятие не только становится темой, но и приобретает функцию весьма специфического литературного героя. Более того, она, эта тема, семантически усложняясь, эволюционирует тАФ от чисто художественного функционирования в фантастической сказке героя-повествователя (где организует всю иерархию явных и потенциальных смыслов) до бытования в качестве философской проблемы в умозаключениях чудаковатого ученого Готфрида Лёвеникса. Во второй форме своего бытия щель уже переносится из онтологической сферы пространства в сферу

времени: Лёвеникса интересуют уже другие, не осязаемо-предметные, а неуловимые временные тАЬщелитАЭ тАФ пропуски непрерывного течения времени. Занимаясь опытами по психофизиологии зрительного восприятия, ученый пришел к выводу об инерции зрения, позволяющей дискретное воспринимать как непрерывное. Собственно, о данной особенности знали и раньше: техника кинопроекции рассчитана именно на эту особенность человеческого зрения. При восприятии бесконечной вереницы стоп-кадров глаз не успевает заметить интервалы темноты, те миги, когда обтюратор закрывает перемещающийся стык кадров. Но Лёвеникс расширяет свои обобщения тАФ а не дискретно ли всё текущее во времени на земле? Так ли уж непрерывно светит Солнце? Может быть, в солнечном луче, со счастливым для всего живого постоянством падающем на земную поверхность, тоже бывают незаметные пропуски? Герой приходит к мрачноватому выводу: ночь даже и днем тАЬсуществуеттАЭ вокруг нас, она всегда тАЬготоватАЭ выйти из тАЬукрытиятАЭ, она в тех тенях, что обступают предметы. Тень, по Лёвениксу, тАФ нечто большее, чем просто тень. Она способна покуситься на целостность Личности, отнять у человека значимую часть его душевного мира. Так, у Лёвеникса, торопившегося на долгожданное свидание с любимой и случайно вступившего в густую тень от липы (эффект неожиданного попадания в эту тень был равновелик для героя эффекту кратковременного полного солнечного затмения тАФ столь неожиданно исчез весь окружающий мир, поглощенный непроницаемой тьмой), было отнято сильное и вполне конкретно-адресное любовное чувство. Когда он вновь вышел в полосу света, он стал уже совершенно другим человеком, словно забывшим что-то раз и навсегда. Какая-то часть его душевного мира осталась там, в злополучной тени. тАЬДо тени десять тАФ пятьтАФ три шага: я наступил на нее, и вдруг произошло нечто чудовищное: тень, будто разбуженная ударом подошвы, качнулась, мгновенно густясь в черный ком, и поползла, разворачиваясь с невероятной быстротой тАФ вверх, вперед, вправо, влево, вниз. Миг, и всё кануло в тень: аллея, деревья, лазурь, солнце, мир, тАЬятАЭ. Ничто. Потом тАФ миг тАФ и опять желтая лента песку; на песке малая и скудная тень, с боков тАФ шпалеры деревьев, сверху тАФ лазурь. В лазури тАФ диск. Изникнув, все возникло вновь и было, как до мига, но чего-то не было. Я ясно ощущал: что-то осталось там: в ничтотАЭ.

После этого героя буквально тАЬпреследуеттАЭ врезавшееся в память время случившегося тАФ двадцать семь минут второго. С удивлением ученый начинает отмечать, что и маляры на рекламных щитах рисуют почему-то именно это время. Почему? С какой стати? Не сразу, а исподволь, в ходе напряженных размышлений он приходит к выводу, что в жизни есть свои пропуски, свои миги пустоты, фиксируемые отнюдь не разумом, а лишь бессознательным в человеке. Двадцать семь минут второго, видимо, тАФ один из таких тАЬтемныхтАЭ мигов. Мигов, когда побеждает Ничто. Когда ничего не происходит. Мигов забвения, некой жизненной редукции, всеобъемлющей Пустоты. Именно бессознательное (храня тАЬинформациютАЭ об этих темных мгновениях) диктует свою волю маляру, и он, не отдавая себе никакого отчета, чисто механически изображает стрелки часов именно в таком положении.

Лёвеникс, продолжая выстраивать далее цепь своих рассуждений, приходит к парадоксальному уже этико-философскому выводу: у человека нет ответственности за содеянное в прошлом, ибо вчерашний тАЬятАЭ и тАЬятАЭ сегодняшний тАФ субъекты, живущие в разных мирах, в разных пластах времени. Они разделены временными тАЬпроваламитАЭ, мигами пустоты. Из того мира в мир этот нет тАЬоконтАЭ, нет возможности перехода. Нравственные же законы сохраняют свою действенность лишь при непрерывной временной связи между прошлым, настоящим и будущим.

Однако, сделав данное открытие путем логических умозаключений, герой, наверное, все- таки до конца не может принять это своей памятливой душой:

тАЬтАФ Ведь та, что ждала тогда за поворотом аллей, помните, не дождалась. Я оборвал без слов. Письма отсылал нераспечатанными. Как-то случайно, в газете попалось в глаза тАФ ее имя (ее звали София, да, София):тАЭ..выбросилась в окно. Причина неизвест..тАЭ тАФ но к чему это я вам?

Он вдруг резко отвернулся. Мне виден был лишь острый выступ плеча и черная тулья шляпы; поля ее чуть вздрагивали.

тАФ Что с вами?

тАФ Ничего. Так. ПроститетАЭ.

Вероятно, прошлое все-таки не отпускает, какие бы внезапные пропуски не отодвинули в сторону пылающие чувства, вдруг теряющие свою единственность, оправданность и нужность.

Человек, осознавший это, катастрофически одинок, он в тотальном сиротстве тАФ ему не с кем поделиться своим открытием. Кржижановский выстраивает парадоксальную ситуацию: во всем гигантском мире эти двое тАФ писатель и ученый тАФ буквально в одно и то же время подумали об одной проблеме, по-разному, но пришли к пониманию сходных истин. Среди пестрой толпы они сразу узнали друг в друге тАЬсвоеготАЭ, совсем по русской пословице:тАЭРыбак рыбака видит издалекатАЭ. Вероятно, узнали по облику одиночества. Правда, следует оговорка тАФ созерцание писателем странного незнакомца, воззрившегося на нарисованный циферблат, как отмечает повествователь, породило тАЬнедоброе смутное предчувствиетАЭ. Да и потом у писателя, собравшегося вслух впервые прочитать новую сказку, тАЬнастроение пропалотАЭ, когда к тАЬдюжине благожелателейтАЭ вдруг нежданно-негаданно присоединился этот незнакомец (хозяин представляет его извиняющимся тоном и предельно кратко:тАЭОн не помешает. Это так тАФ чудак, математик, философтАЭ.

И всё же они тАФ свои. Личности из одного типологического ряда. Чудаки. Искатели истины. Альтруисты. Отшельники (не случайно героем сказки писателя становится тАЬдряхлый ОтшельниктАЭ: он умножает вереницу одиноких и непонятых людей, сколько же их всего в этом несовершенном мире!).

А толпа.. Что толпа? Она суетливо обтекает их, вовсе не стремясь понять и тем более принять. тАЬЛюди, сталкивая друг друга локтями с тротуарных лент, растыкав глаза по витринам, плакатам, афишным столбам, а то и с зрачками в носки своих сапог, не замечали созерцателя. <..> Вокруг шуршали шины, стучали подошвы. До полудюжины локтей ткнулось в меня. тяжелый куль пнул в плечо; я оторвал глаза от диска: какой-то малец, с лотком на ремне, в рваном картузишке, осклабясь, вогнал в меня глаза. Оставалось идти дальшетАЭ.

Вот и писателю тАФ кричать в толпу бесполезно. Остается тАЬидти дальшетАЭ.

Мир Кржижановского тАФ мир парадоксов, вымыслов, домыслов, тАЬфантазмовтАЭ. Он играет ими, как кубиками тАФ одинокий Отшельник среди помельчавших, съеденных бытом мелких людей.

Вместе с этим смотрят:

"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Автобиографическое начало" в творчестве Гоголя