Достоевский в публицистике Т. Манна

Сергей Мельник

Вне всяких сомнений, на творчество Томаса Манна как художника и публициста огромное влияние оказала русская литература. Если быть точным, то без нее он оказался бы несостоявшимся писателем, в чем немецкий классик неоднократно признавался в своих статьях и эссе (ВлТолстойВ», ВлИскусство романаВ», ВлВоспитание чувства словаВ», ВлГёте и Толстой. Фрагменты к проблеме гуманизмаВ», ВлДостоевский тАУ но в меруВ», ВлСлово о ЧеховеВ» и др.).

Уже в своей первой статье ВлБильзе и яВ», где молодой писатель коснулся вопроса о назначении искусства и очертил проблемы собственного творчества, он ссылается на И. Тургенева, чтобы защитить свой роман ВлБудденброкиВ» [1] от несправедливых упреков любекских читателей и свое писательское право на претворение собственной художественной действительности в книгу. В этом Влсвоего рода маленьком манифестеВ» (так Т. Манн охарактеризовал свою статью) молодой писатель приводит признание русского классика в подтверждение правильности своей авторской позиции как художника-реалиста: ВлНе обладая большою долей изобретательности, я всегда нуждался в данной почве, по которой я мог бы твердо ступать ногами. Почти то же самое произошло и с тАЬОтцами и детьмитАЭ; в основание главной фигуры, Базарова, легла одна поразившая личность молодого провинциального врачаВ».[2] Подобное нетрудно заметить во многих публицистических произведениях Т. Манна, который, как верно подметил Н. Вильмонт, в речах и эссе приводит высказывания русских писателей с той самой целью, чтобы отождествить все это с собою и непосредственно со своим творчеством. Т. Манн Влподчеркивает в творчестве и в высказываниях других крупных и крупнейших писателей преимущественно то, что сродни ему и его искусству, благодаря чему их литературные портреты, в известном смысле, становятся автопортретамиВ» [3]. При этом в ВлавтопортретированииВ» без труда можно увидеть стремление художника установить Влздоровую традициюВ» немецкой и русской культуры. Поэтому нельзя не обратить внимания на толстовский ёмкий, размеренный стиль, чеховскую поэтическую и одновременно прозаическую природу слова, достоевское пресловутое описание человеческой страдальческой души и мережковское мистическое видение мира в его художественных и публицистических текстах.

В литературном наследии Т. Манна настолько гармонично и оригинально уживаются друг с другом такие социально-культурологические феномены, как ВлнемецкостьВ» и ВлрусскостьВ», что такой ВлсоюзВ» по праву можно назвать парадоксальным. И эту парадоксальность можно увидеть уже в раннем Т. Манне-публицисте, написавшем свои крамольные ВлРассуждения аполитичногоВ» и ВлМысли о войнеВ», где он, ссылаясь на идеи и художественные изыскания Ф.М. Достоевского, оправдывает войну 1914-го года против Влнечестивцев с востокаВ» и называет ее ВлсвященнойВ»: ВлMan sollte über die Beziehungen des Geistes zu den Ereignissen nicht so leichtfertig reden, wie der Philanthrop, um beschuldigen und verdächtigen zu können, sich nicht schämt es zu tun. Daβ solche Beziehung bestehen, daβ dieser Krieg kein Zufall, nicht unvermittelt und unangekündigt, vom Himmel gefallen oder aus der Hölle gebrochen ist, wer sähe nicht das Aber sie aufzudenken und klarzustellen, diese Beziehungen; zu unterscheiden, zum Beispiel, in welchem Grade Dostojewski ein Held, der russische Held und Prophet dieses Krieges ist, das scheint mir die heikelste der Aufgaben. Dostojewski war Dichter, war Künstler, war nationaler Ausdruck, тАУ und man weiβ nicht, ob ein Künstler überhaupt jemals mehr ist, als das, mehr, als Ausdruck und mundstück, nämlich auch Führer, Diktator, Präger und Bildner seines VolksВ» [4].

Со временем мировоззрение Т. Манна-публициста изменится. Он отойдет от своих националистических взглядов и станет ярым защитником Веймарской республики. Он будет критиковать философию боготворимых им в годы юности А. Шопенгауэра и Фридриха Ницше, потому что в идеях этих мыслителей увидит зачатки шовинизма в Германии кайзеровской поры и корни немецкого нацизма [5]. Поменяется и его отношение к Ф. Достоевскому. Последнего он будет сопоставлять с Ф. Ницше (ВлТолстойВ», ВлДостоевский, но тАУ меруВ», ВлСлово о ЧеховеВ»). Учение немецкого философа Ф. Ницше, как и его мучительный путь познания, публицист трактовал как развитие болезни. Именно поэтому плодами его философии окажется обыкновенный фашизм в Германии (фигурально Т. Манн ницшевское учение тАУ приравнивая его к болезни тАУ переносил на немецкую почву, дабы изобразить фашизм на немецкой земле как аномалию, или точнее патологию). К такому сравнению немецкий публицист пришел через психоанализ австрийского психиатра З. Фрейда. Уже в докладе 1936 года ВлФрейд и будущееВ», где Т. Манн сообщает о заслугах ученого, автор говорит: ВлБлизость литературы и психоанализа давно осознана обеими сторонами. А торжественность этого часа состоит, по крайней мере, на мой взгляд и по моему ощущению, в первой, пожалуй, публичной встрече обеих сфер, в манифестации этого сознания, в демонстративном признании еготАж Понимание болезни, некая уравновешенная здоровьем близость к ней и чувство ее продуктивного значения. Что касается любви к правде, болезненно-моралистской любви к правде как психологии, то она идет от высокой школы Ницше, у которого и в самом деле бросается в глаза совпадение правды и психологической правды, познающего с психологом. Его гордость за правду, само его понимание честности и интеллектуальной чистоплотности, его мужество знания и его печаль знания, его самопознавательство, самоистязательство тАУ все это имеет психологический смысл, носит психологический характер, и мне никогда не забыть той воспитательной поддержки, того углубления, какое получили мои собственные задатки от зрелища психологической страсти НицшеВ» [6].

То же самое можно сказать и об интерпретации личности Ф. Достоевского и его творчества в публицистике писателя. Еще в своей работе ВлДостоевский и отцеубийствоВ» З. Фрейд утверждал, что в основе мотива раскаяния во многих произведениях русского классика лежит ВлгреховностьВ» самого писателя (ВлрастлениеВ» несовершеннолетней девочки [7] и греховное отношение к своему отцу тАУ по Фрейду, ВлДостоевский не мог освободиться от угрызений совести, мучивших его из-за желания убить отцаВ» [8], т.е. не разрешенный эдипов комплекс, что оказалось, по мнению австрийского психиатра, причиной появления эпилептических припадков у Ф. Достоевского). Т. Манн явно имеет в виду эту работу основателя психоанализа, когда пишет в своей статье ВлДостоевский, но тАУ в меруВ» о русском прозаике как о грешнике [9], сравнивая его с Ф. Ницше: ВлтАЬПреступлениетАЭ тАУ я повторяю это слово, чтобы охарактеризовать психологическую родственность Достоевского и Ницше. Недаром последнего влекло к Достоевскому, которого он называл тАЬвеликим учителемтАЭ. Обоим свойственна экстатичность, познание истины, рождающееся из внезапного, полубезумного озарения, и к тому же религиозный, иначе говоря тАУ сатанинский морализм, который у Ницше назывался антиморализмомВ» [10]. Как и у немецкого философа, Влсвятая болезньВ» русского писателя уходит, по Манну, Влкорнями в сексуальную сферу и представляет собой проявление сексуальной динамики в виде взрыва, преобразованную, трансформированную форму полового акта, мистическое извращениеВ» [11].

У Фрейда Достоевский как моралист уязвим еще и потому, что он Влстремится к мелкодушному великорусскому национализмуВ», из-за чего Влпосле долгой борьбы не на жизнь, а на смерть во имя примирения [своих] низменных желаний с требованиями общества он неуклонно регрессируетВ» [12]. Ницше у Т. Манна выглядит примерно так же [13]. В итоге публицист ставит между ними знак равенства. Он непрестанно повторяет, что учение немецкого философа угрожающе, прежде всего тем, что оказалось неоспоримой идеологической предпосылкой для образования нацизма в Германии. Параллелизм жизни и творческого пути Достоевского с немецким философом, идеи русского классика, по разумению Манна-публициста, таят в себе не меньше опасности. Вот почему свою статью он и озаглавил ВлДостоевский, но тАУ в меруВ». Иными словами, по Т. Манну, Достоевский тАУ великий писатель, который посредством своего художественно-публицистического творчества открыл много темных сторон в психике индивидуума, вскрыл сложные явления человеческой жизни. Однако чрезмерное увлечение произведениями русского классика таит в себе соблазн грехопадения. Таким образом, Т. Манн ограничивает личность Достоевского как индивида и как писателя ввиду его морально-нравственных и психических проблем пределами человеческой жизни, которую определяет категориями психологии З. Фрейда.

Возможно, Т. Манн слишком очеловечивает фигуру русского классика, чьи жизнь и творчество детерминированы низменными инстинктами. Однако он желает внести ясность в отношении творчества как писательского процесса, так и человеческого существа. Через Достоевского и его творения Манн указывает на специфику творческого процесса, в особенности на его психологические аспекты. Через творчество Достоевского публицист взирает на Влэтот мирВ», его безумие, которое он хочет понять, а также донести свое разумение на этот счет до читателя. Русский писатель становится у Манна фигурой знаковой, символом времени, как и Ницше. Как и учение немецкого философа, творчество русского прозаика оказывается ключом к разгадке одного из самых страшных явлений в истории человечества тАУ фашизма. Поэтому Т. Манн представляет ВланатомиюВ» Достоевского и его художественного наследия. Он никак не умаляет его заслуг как художника, нет, наоборот, возвеличивает его, защищая от кривотолков и извращения идей писателя непосвященными: ВлЕретические рассуждения Достоевского истинны: это темная сторона жизни, на которую не падают лучи солнца, это истина, которой не смеет пренебрегать никто, кому дорога истина вообще, вся истина, истина о человеке. Мучительные парадоксы, которые тАЬгеройтАЭ Достоевского бросает в лицо своим противникам-позитивистам, кажутся человеконенавистничеством, и все же они высказаны во имя человечества и из любви к нему: во имя нового гуманизма, углубленного и лишенного риторики, прошедшего через все адские бездны познанияВ» [14]. Присутствующая же скрытая форма автопортрета в статье Манна наводит на мысль о том, что в каждом индивиде имеется страшная разрушительная сила, с которой он может совладать. Собственный пример публициста в ненавязчивом сопоставлении с Ницше и Достоевским в особенности оказывается наиболее показательным, как и симбиоз феноменов ВлрусскостиВ» и ВлнемецкостиВ» в качестве культурного взаимообмена и родства между Германией и Россией. Ведь тогда собственно его, Томаса Манна, писательский опыт оказывается актуальным тАУ а посему имеет огромное значение как для современности, так и для будущего.

1. Появление на книжном рынке романа ВлБудденброкиВ» и его растущий успех чрезвычайно всполошили большинство жителей Любека, родного города Т. Манна. Любекские обыватели заметили неоспоримое сходство иных сатирических зарисовок Манна с внешним обликом и характером многих почтенных граждан. Дошло до того, что во время одного огромного любекского процесса по делу о злоупотреблениях местной печати Влповеренный жалобщика особенно часто и с неизменной суровостью упоминалВ» имя автора ВлБудденброковВ».

2. См.: Манн Т. Собрание сочинений. тАУ М.: Художественная литература, 1960. Т. 9. тАУ С.10.

3. См.: Вильмонт Н. Художник как критик // Манн Т. Собрание сочинений. тАУ М.: Художественная литература, 1961. тАУ Т. 10. тАУ С. 641.

4. Mann Th. Betrachtungen eines Unpolitischen. тАУ Berlin-Darmstadt-Wien:Deutsche Buch-Gemeinschaft, 1961. тАУ S. 201.

5. См.: Мельник С. Национальное своеобразие публицистики Томаса Манна // Акценты: новое в массовой коммуникации. тАУ Воронеж: ВГУ, 2003. тАУ № 38-39 тАУ С. 56-60.

6. Цит по Манн Т. ВлФрейд и будущееВ» // Дружба народов. тАУ 1996. тАУ № 5. тАУ С. 185.

7. См.: Фрейд З. Интерес к психоанализу: Сборник. тАУ Мн.: ООО ВлПопурриВ», 2004. тАУ С. 111.

8. См.: там же. тАУ С. 123.

9. На этот счет Т. Манн в своей статье пишет: ВлНет сомнения, что как бы болезнь ни угрожала духовным силам Достоевского, его гений теснейшим образом связан с нею и ею окрашен, что его психологическое ясновидение, его сознание душевного мира преступника, того, что апокалипсис называет тАЬсатанинскими глубинамитАЭ, и прежде всего его способность создать ощущение некой таинственной вины, которая как бы является фоном существования его порою чудовищных персонажей, тАУ что все это непосредственным образом связано с его недугом. В прошлом Свидригайлова (тАЬПреступление и наказаниетАЭ) есть тАЬуголовное дело, с примесью зверского, так сказать, фантастического душегубства, за которое он весьма и весьма мог бы прогуляться в СибирьтАЭ. Более или менее пытливому воображению предоставляется разгадать, о чем идет речь тАУ по всей видимости, о каком-нибудь преступлении на половой почве, быть может, о растлении ребенка; ибо ведь как раз это и есть тайна, или часть тайны, холодного и высокомерно-презрительного Ставрогина из тАЬБесовтАЭ, сверхчеловека, на которого молятся, простираясь во прахе, более слабые натуры, и который, быть может, принадлежит к наиболее жутким и влекущим образам мировой литературы. Известен фрагмент из этого романа, опубликованный позднее, тАУ тАЬИсповедь СтаврогинатАЭ, где последний рассказывает, между прочим, о растлении маленькой девочки. Очевидно, это гнусное преступление постоянно занимало нравственную мысль писателяВ» (цит. по: Манн Т. Собрание сочинений. тАУ М.: Художественная литература, 1961. тАУ Т. 10. тАУ С. 333).

10. Цит. по: Манн Т. Собрание сочинений. тАУ М.: Художественная литература, 1961. тАУ Т. 10. тАУ С. 335.

11. См.: там же. С. 332.

12. См.: Фрейд З. Интерес к психоанализу: Сборник. тАУ Мн.: ООО ВлПопурриВ», 2004. тАУ С. 110.

13. См.: Мельник С. Неомифологизм в публицистике Т. Манна // Акценты: новое в массовой коммуникации. тАУ Воронеж: ВГУ, 2003. тАУ № 7-8 (42-43). тАУ С. 89.

14. Цит. по: Манн Т. Собрание сочинений. тАУ М.: Художественная литература, 1961. тАУ Т. 10. тАУ С. 345.

Вместе с этим смотрят:

"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Автобиографическое начало" в творчестве Гоголя