Хасид и талмудист

Сравнительный опыт о Пастернаке и Мандельштаме

Михаил Эпштейн

1. Чужеязычность . Поэзия и кабала

Усилиями национал - литераторов Пастернак и Мандельштам зачислены в тАЬ русскоязычные тАЭ поэты , ввиду своего нерусского происхождения . Термин кажется позорным клеймом тАФ и литераторы - интеллигенты стараются отмыть его , доказывая всецелую принадлежность Пастернака и Мандельштама коренной русской словесности . Как будто само определение тАЬ русский тАЭ тАФ знак отличия , за который хорошим писателям следует состязаться . Не перенимают ли вполне либеральные ценители тот узко национальный критерий оценки , который сами справедливо осуждают ?

Известная бахтинская мысль о том , что культура творится на границе культур , подтверждается опытом двадцатого века , в котором едва ли не ведущее место принадлежит писателям -тАЬ инородцам тАЭ, скрестившим в своем творчестве разные языки и национальные традиции . Чей писатель Кафка : чешский ? австрийский ? немецкий ? еврейский ? Кто такой Набоков : русскоязычный американский писатель или русский англоязычный писатель ? Да именно сплетающий разные национальные природы в сложном кружеве своего культурного многоязычия .

И чем больше таких разнонациональных пластов перемешано у писателя , тем плодороднее его культурная почва . В любом по - настоящему поэтическом произведении скрещиваются разные языки , и вообще язык поэзии тАФ это как минимум двуязычие ( мысль , также высказанная Бахтиным ). Вспомним хотя бы смешение языков : газетного , уличного , былинного тАФ у Некрасова , энциклопедию российского культурного многоязычия тАФ тАЬ Евгения Онегина тАЭ Пушкина . Вспомним значение украинских элементов в прозе Гоголя и тюркско - алтайских тАФ в поэзии Хлебникова .

Предположение о чуждости поэтической речи Пастернака и Мандельштама русскому языку ни в коем случае не умаляет творческой силы этих поэтов и их вклада в русскую и мировую поэзию . Поэтическая речь вообще звучит как иностранная , и люди , неискушенные в поэзии , воспринимают ее даже на родном языке как набор знакомо звучащих , но бессмысленных словосочетаний . Еще Аристотель в тАЬ Поэтике тАЭ отмечал , что поэзии подобает речь , тАЬ уклоняющаяся от обыденной тАФ та , которая пользуется и необычными словами тАЭ. Аристотель . Поэтика , гл . 22. Соч . в 4 тт . М ., 1984, т . 4, с . 670.

Виктор Шкловский , ссылаясь на Аристотеля , добавляет , что поэтический язык не только кажется странным и чудесным , но и фактически тАЬ является часто чужим : сумерийский у ассирийцев , латынь у средневековой Европы , арабизмы у персов , древнеболгарский как основа русского литературного ..тАЭ Виктор Шкловский . Искусство как прием . В его кн .: О теории прозы . М ., 1983, с . 24.

Не такую ли роль играл и еврейский язык в русской поэзии 1910тАФ1930- х годов ? Может быть , у Пастернака и Мандельштама это двуязычие или тАЬ иноязычие тАЭ, вообще свойственное поэзии , следует воспринимать в более прямом смысле , как разговор на двух национальных языках ? Один из них , русский , составляет как бы план выражения , или внешнюю форму поэтической речи , а другой тАФ библейский тАФ форму внутреннюю , тАЬ тайный иврит тАЭ, который и приходится расшифровывать в этих чрезвычайно зашифрованных , на слух подчас неестественно или сверхъественно звучащих стихах .

У величайших русских поэтов : Пушкина , Лермонтова , Некрасова , Блока , Есенина тАФ сильно ощущается песенная основа лирики , некоторая пустотность или разреженность смысла , который не напрягается сверх возможностей самого природного языка , но плавно течет в его пологих берегах . тАЬ Я помню чудное мгновенье ..тАЭ, тАЬ нет , не тебя так пылко я люблю ..тАЭ, тАЬ что ты жадно глядишь на дорогу ..тАЭ, тАЬ опять , как в годы золотые ..тАЭ, тАЬ не жалею , не зову , не плачу ..тАЭ. Слова сменяются в естественном порядке , по общим синтаксическим законам русского языка . Нет смысла , идущего им поперек , сбивающего , комкающего , ломающего словесный ряд . Слово отстоит от слова на расстоянии своего обычного , словарного значения . И эта разреженность заполняется протяжной интонацией песни : событие происходит не только между значениями слов , но и между выдохом и вдохом поющего .

Иначе тАФ у Пастернака и Мандельштама , наследников еврейской духовной традиции , которая тАФ скорее бессознательно , чем сознательно тАФ преломилась в их творчестве : скрытая грань тАЬ магического кристалла тАЭ. Еврейское и русское , кровное и сознательное , почва и судьба тАФ сложно взаимодействуют , определяя новый , неслыханный склад поэтической речи . Речь Пастернака и Мандельштама кажется более густой , вязкой , замешенной на разноязычии , чем у их предшественников в русской поэзии . Вслушаемся :

Чтоб , прическу ослабив , и чайный и шалый ,

Зачаженный бутон заколов за кушак ,

Провальсировать к славе , шутя , полушалок

Закусивши , как муку , и еле дыша .

( Пастернак . тАЬ Заместительница тАЭ)

Словно темную воду , я пью помутившийся воздух .

Время вспахано плугом , и роза землею была .

В медленном водовороте тяжелые нежные розы ,

Розы тяжесть и нежность в двойные венки заплела .

( Мандельштам . тАЬ Сестры тАФ тяжесть и нежность тАФ

одинаковы ваши приметы ..тАЭ)

Каждое слово здесь налегает так тесно на другое слово , что не оста e тся места для дыханья , для песенной протяжности и смысловой редкости , которая так пленяет у Пушкина и Некрасова , у Блока и Есенина . Речь Пастернака и Мандельштама движется как бы против теченья самого языка , поднимая семантические бури тАФ вырывая с корнем прямые значенья слов , взрыхляя и переворачивая почвенные пласты языка , слежавшиеся от времени .

тАЬ Бутон тАЭ тАФ тАЬ чайный тАЭ, тАЬ шалый тАЭ и тАЬ зачаженный тАЭ: три способа выбить слово из семантического гнезда . тАЬ Время вспахано плугом , и роза землею была тАЭ тАФ и здесь невозможно расслабиться , отдаться музыкальному потоку : слова не поются , а разгадываются , держа в цепком напряжении ум читателя , отсылая его план за планом к иным значениям . Речь отчуждена от языка тАФ словно бы проступает в ней другой язык , подлежащий многозначной , хитроумной расшифровке . Чтобы разгадать эту систему отсылок , переносов , аллюзий , сквозящую иным , ещ e непрочитанным текстом , каждый читатель поневоле становится талмудистом и кабалистом . Пустотность , необходимая для пения , протяжно - певучего произнесения стихов , заменяется обилием смыслов и толкований , которые осуществляются не только в критическом , но и в читательском подходе к такой поэзии .

У обоих поэтов образная перегруженность , тАЬ захлеб тАЭ текста постоянно превышает его голосовую протяженность . тАЬ Как образ входит в образ и как предмет сечет предмет тАЭ тАФ пастернаковская формула собственной преизбыточности . Слишком много корней понапихано в строку , как будто дыхательная , гласная сторона стиха вытесняется смысловой , согласной . На единицу звучания приходится больше корневых единиц , чем обычно . Слово вжимается в свой корень , а корень тАФ в составляющие его сухие согласные звуки .

тАЬ Поэтическую речь живит блуждающий , многосмысленный корень . Множитель корня тАФ согласный звук , показатель его живучести .. Слово размножается не гласными , а согласными . Согласные тАФ семя и залог потомства языка . Пониженное языковое сознание тАФ отмирание чувства согласной тАЭ. О . Мандельштам . тАЬ Заметки о поэзии тАЭ. Собр . соч . в 3 тт ., т . 2. Нью - Йорк , 1971, c. 261.

Это мандельштамовское определение утесняет песенную раскатистость речи , протяжность е e долгих , льющихся гласных тАФ чтобы из тесного сжатия согласных роились , перекрывая друг друга , корневые смыслы . Поэзия тАФ не широко отверстый рот , подтверждающий е e, Пушкиным отмеченную , тАЬ прости Господи , глуповатость тАЭ; напротив , поэзия тАФ многообразие преград , встающих на пути дыхательной стихии , чтобы преобразить е e в тАЬ цоканье тАЭ, тАЬ щелканье тАЭ, тАЬ свист тАЭ тАФ осязательную , щекочущую язык плоть согласных .тАЬ Русский язык насыщен согласными и цокает , и щелкает , и свистит ими тАЭ. О . Мандельштам , цит . изд ., с . 261.

Слово высушено до семантического костяка , из него выжата вокальная гласность .

Нельзя не отметить соответствия этого поэтического вкуса Мандельштама языковому чутью его предков . В библейском иврите значение слова определяется корнем , состоящим исключительно из согласных . И по сей день в свитках Торы гласные пропускаются ; они стали добавляться лишь с VIII века , проясняя грамматическую форму слова и подсказывая правильное произношение . Этот звуковой минимализм создает основу для смыслового максимализма . Если учесть , что в иврите всего 22 буквы , то почти любые их сочетания оказываются значимыми , больше того , все слова , корни которых имеют две - три общие согласные , оказываются как бы родственными .

Отсюда бесконечная возможность толковать каждое слово как производное от другого тАФ все они происходят как бы от одного ветвящегося корня , все сплетаются в братском союзе вокруг одного отеческого имени . Отсюда кабалистическое представление о совокупности библейских текстов как об иносказании и самораскрытии одного священного первослова тАФ таинственного четырехбуквенного имени Бога . Отсюда , наконец , и неисчерпаемость толкований каждого библейского слова , которое своими корневыми элементами вписано во множество других слов и переплетается с ними всеми изгибами своих значений .

Вот и почву русской поэзии начинает пропахивать этот блуждающий , многосмысленный корень , буйно ветвящийся гласными новообразованиями .

Преодолев затверженность природы ,

Голуботвердый глаз проник в ее закон ,

В земной коре юродствуют породы ,

И как руда из груди рвется стон ..

(тАЬ Восьмистишия тАЭ (5))

Кажется , все слова этого Мандельштамова отрывка суть ответвления одного согласного корня : п - р - д , который то оглушается , то озвончается , то переплетается с другим , спорадически возникающим корнем г - л - з - н , то впитывает в свои пористые недра влажные гласные : о , е , у тАФ прорастая с их помощью множеством разных слов и значений . Но все они производятся поэзией от одного живучего , множимого первокорня , так что тАЬ преодолев тАЭ, тАЬ затверженность тАЭ, тАЬ природы тАЭ, тАЬ голуботвердый тАЭ, тАЬ юродствуют тАЭ, тАЬ породы тАЭ, тАЬ руда тАЭ, тАЬ груди тАЭ, тАЬ рвется тАЭ тАФ все эти слова оказываются его упругими отростками .

И у других поэтов , разумеется , согласные играют между собой , вторят друг другу , но разница тАФ в степени . У Мандельштама тАФ это не просто аллитерация , когда два - три слова перекликаются согласными , это скорее именно размножение одного корня побегами разных слов .

А на каком языке написаны следующие строки ?

Храмовой в малахите ли холен ,

Возлелеян в сребре ль косогор тАФ

Многодольную голь колоколен

Мелководный несет мельхиор ..

Это раннее стихотворение Пастернака (1914 г .), заглавие которого , тАЬ Мельхиор тАЭ, уже содержит в себе согласный корень , которому из строчки в строчку предстоит блуждать , разбухая гласными и переплетаясь с другими корнями . Все стихотворение тАФ извивы одного живучего м - л - х - р , его нескончаемые отростки ( при этом тАЬ х тАЭ чередуется с тАЬ г тАЭ и тАЬ к тАЭ). И хотя стихотворение написано по - русски , кажется , что эта звукопись , это густое перетирание согласных , да и сам их странный подбор тАФ тАЬ малахит тАЭ, тАЬ холен тАЭ, тАЬ мельхиор тАЭ тАФ пришли из другого языка . Этот корневой набор согласных входит в такие опорные библейские слова , как тАЬ мелех тАЭ ( царь ) и тАЬ малях тАЭ ( вестник , ангел ). Слово тАЬ мельхиор тАЭ, хотя и происходит от имени французского металлурга , создателя этого сплава , также имеет библейскую окраску : согласно апокрифической традиции , так звали одного из волхвов , принесших дары новорожденному Христу . Подробный анализ этого стихотворения Пастернака ( вне связи с нашей темой ) дан в статье : John Е . Malmstad. тАЬBoris Pasternak: The Painter's EyeтАЭ. The Russian Review, vol. 51, No. 3 (July 1992), pp. 301тАФ318.

Словно поэзия , проснувшаяся в молодом Пастернаке , еще не выбрала себе определенного языкового русла и вместила в тягучие русские слоги избыток неслоговой , сухой субстанции ивритских корней . Отсюда диковинное , двуязычное звучание этих строк .

И у Пастернака , и у Мандельштама гласные легко выжимаются из слов , густо замешенных на согласных , тАФ как вода из губки . И здесь нельзя не вспомнить знаменитое пастернаковское определение поэзии как губки , полемически противопоставленное ее традиционному пониманию как родника или фонтана . тАЬ Современные течения вообразили , что искусство тАФ как фонтан , тогда как оно тАФ губка . Они решили , что искусство должно бить , тогда как оно должно всасывать и насыщаться тАЭ. Б . Пастернак . тАЬ Несколько положений тАЭ. Собр . соч . в 5 тт ., т . 4. М ., 1991, с . 367.

Этот же образ поэзии - губки тАФ в стихотворении тАЬ Весна тАЭ:

Поэзия ! Греческой губкой в присосках

Будь ты , и меж зелени клейкой

Тебя б положил я на мокрую доску

Зеленой садовой скамейки .

Расти себе пышные брыжи и фижмы ,

Вбирай облака и овраги ,

А ночью , поэзия , я тебя выжму

Во здравие жадной бумаги .

Поэзия тАФ не выхлест содержания , не водоизвержение , а выжимание содержания из формы , как из губки . И чем сильнее сжатие , или , по терминологии Тынянова , чем теснее стиховой ряд , тем больше стих заряжен поэзией . Было бы интересно проследить , как та же интуиция тАЬ тесноты тАЭ и тАЬ согласности тАЭ иврита повлияла на тыняновскую теорию поэтического языка , как и вообще тАЬ иностранное тАЭ происхождение Виктора Шкловского и Бориса Эйхенбаума на теорию тАЬ остранения тАЭ и другие принципы формальной школы .

Это не расширение , не простор гулкого песнетворчества , но выжимание смысла из формы при ее сокращении . В другой статье Пастернак определяет поэтический образ как скоропись духа , как сжатие и уплотнение форм бытия , как стремительную аббревиатуру . тАЬ Метафоризм тАФ стенография большой личности , скоропись ее духа тАЭ. Б . Пастернак . тАЬ Замечания к переводам из Шекспира тАЭ. Собр . соч ., т . 4, с . 414.

Та же идея творчества как сжатия или выжимания развивается , независимо от Пастернака , Мандельштамом в тАЬ Разговоре о Данте тАЭ (1933). Процитировав из Данте тАЬIo premerei di mio concetto il sucoтАЭ (тАЬ Я выжал бы сок из моего представления тАЭ тАФ Ад , XXXII, 4), Мандельштам развивает этот образ в целую концепцию поэтического творчества как выжимания формы из содержания . тАЬ.. Форма ему ( Данте . тАФ М . Э .) представляется выжимкой , а не оболочкой . Таким образом , как это ни странно , форма выжимается из содержания - концепции , которое ее как бы облекает тАЭ. Мандельштам , цит . изд ., т . 2, с . 375.

У Мандельштама , как и у Пастернака , возникает образ поэзии - губки , с той разницей , что , по Мандельштаму , то содержание , из которого выжимается форма , само есть форма , как свидетельствует дальнейшее уточнение : тАЬ Но выжать что бы то ни было можно только из влажной губки или тряпки . Как бы мы жгутом ни закручивали концепцию , мы не выдавим из нее никакой формы , если она сама по себе уже не есть форма тАЭ. Там же .

Стоит напомнить , что сжатие , или контракция тАФ это важнейший кабалистический термин (тАЬ цимцум тАЭ), определяющий причину и возможность сотворения мира . Бог сократил , тАЬ сжал тАЭ свое бытие , чтобы из него могло возникнуть мироздание . Иначе как вообще мог возникнуть мир , если Бог изначально занимал все пространство сущего и возможного ? В учении Исаака Лурии (1534тАФ1572), едва ли не самой влиятельной версии Кабалы , полагается жертвенный акт тАЬ самоустранения тАЭ Бога , в силу чего стало возможно нечто иное , чем Бог , мир вне Бога . Иными словами , Бог создает , тАЬ выжимает тАЭ из себя мир по мере собственного тАЬ сжатия тАЭ.

И этот же акт самосокращения всякий раз воспроизводится в языке как демиурге , когда из него тАЬ выжимается тАЭ поэтический мир . Теснота еврейского языка , уплотнившегося до одних согласных , тАФ залог его способности порождать расширенный мир значений . Поэтическая многозначность тАФ как влага , выжатая этой пористою сухостью языка , через его предельное уплотнение . Образ тАЬ губки тАЭ, который кажется столь смелым и неожиданным у Пастернака применительно к поэзии , на самом деле восходит к известной в еврейских образованных кругах идее сжатия и выжимания как творческого первоакта .

Повторяем : то , что поэтическая речь Пастернака и Мандельштама находится в известном отчуждении от того языка , на котором она создана , тАФ в этом нет ровным счетом ничего унизительного ни для русского языка , ни для самих поэтов . Поэзия тАФ ведь это и есть тАЬ очуждение тАЭ, тАЬ остранение тАЭ, если воспользоваться термином формалистов : привычное видится странным , на себя не похожим , и язык тоже отчуждается от общепонятного языка , выглядит как бы иностранным . Так и воспринимают эту тАЬ тарабарщину тАЭ или тАЬ абракадабру тАЭ люди , к поэзии непричастные , тАФ как тАЬ другой тАЭ язык . И не оттого ли столь велико участие тАЬ инородцев тАЭ в сложении русской , да и не только русской поэзии ? тАФ эта урожденная тАЬ иноязычность тАЭ как бы помогает придать поэтическое напряжение обычному языку , вывести его в иное , тАЬ странное тАЭ измерение .

тАЬ Инородчество тАЭ в одних случаях препятствует органическому овладению данным национальным языком , а в других случаях , напротив , толкает к гениальному взлету над границами языка . Никто не сумеет объяснить , почему Эмилий Мандельштам говорил на вялом , скудном русском языке , а его сын Осип стал величайшим русским поэтом .

Собственно , и те поэты , которые воспринимаются как тАЬ самые русские тАЭ, тАЬ чисто русские тАЭ: Пушкин , Лермонтов , Некрасов , Блок тАФ тоже национально многомерны , и внутри - и внеязычны по отношению к русскому языку . То же относится к Жуковскому , Фету , Ахматовой .. Дело вообще не в тАЬ инородчестве тАЭ, а в многородности , многомерности самих культур , в которых национальная чистота является скорее исключением , чем правилом .

Во всяком случае , нелепо думать , что какая - либо национальная культура творится исключительно людьми коренной национальности тАФ наоборот , ее значение тем шире , чем больше инородных кровей и сознаний она сумеет привлечь и выразить в своем языке . Любой национальной культуре делает честь вхождение в нее гения иной национальности . Таким смешением кровей и традиций живы самые полнокровные , бурно развивающиеся культуры наших дней тАФ североамериканская , латиноамериканская , хочется думать , и российская (тАЬ евразийская тАЭ). И чем более тАЬ далековаты тАЭ ( по выражению Ломоносова ) образы и языки , скрещенные в национальной культуре , тем она метафоричнее и значительнее как явление мировой культуры .

2. Пастернак и хасидизм

Пастернак и Мандельштам тяготеют друг к другу , просятся в сравнение тАФ сами фамилии их накрепко притянуты и зарифмованы точной ассонансной рифмой ( а - е - а ). Конечно , можно ставить их в один ряд с другими обновителями русского поэтического языка начала ХХ века : шаманистом Велимиром Хлебниковым , дионисийцем Вячеславом Ивановым , тАФ но в любом авангардном или модернистском сообществе они занимают свой особый , им двоим принадлежащий уголок . И вовсе не потому , что они так уж похожи . Скорее наоборот : именно несходство , можно сказать , диаметральная противоположность двух поэтов позволяет угадать в них принадлежность одному кругу .

Укорененность Пастернака и Мандельштама в еврейской духовной традиции яснее всего обнаруживается именно в точке ее разделения на два потока , каждый из которых преимущественно их питал . Раскол двух типов еврейского религиозного сознания обозначился к концу XVIII века в западной части Российской империи как противостояние хасидизма и талмудизма . Именно на этом фоне взаимоотношение двух поэтических систем : Пастернака и Мандельштама тАФ приобретает рельефный смысл .

Талмудисты , по сложившейся тысячелетней традиции , полагали , что народ , рассеянный Богом за свои грехи , должен плакать и молиться , читать Талмуд и следовать букве и духу Закона , и в этом тАФ единственный путь искупления грехов и возвращения Божьей милости . Хасиды Под хасидизмом здесь и дальше будет пониматься именно духовное течение среди восточноевропейского еврейства XVIIIтАФXIX веков , а не современный хасидизм в Израиле и США , представляющий иное духовно - конфессиональное образование .

же тАФ и в этом они могут быть соотнесены с харизматическими движениями в других религиях ( например , суфизм в мусульманстве , пятидесятничество в христианстве ) тАФ считали , что верующему дано воспринимать Бога полнотой своего умиленного и просветленного сердца . Хасидизм тАФ экзистенциально - мистическое движение в восточноевропейском еврействе , особенно гонимом и страждущем и потому чувствительном к проповеди радостного Богопознания .

Если талмудист подчиняет свой ум постижению законов , вписанных в книгу , то хасид читает их в собственном сердце . Цадик , святой хасидизма , открыт малейшим случайностям мироздания как игре Божественного промысла , в которой человек призван быть блаженным соучастником . Чем случайнее явление , тем божественнее его природа , ибо божественное тАФ это непредусмотренное , невыводимое из общих законов несводимое к ним .

тАЬ И чем случайней , тем вернее ..тАЭ тАФ эта пастернаковская строчка ( из стихотворения тАЬ Февраль тАЭ) как будто выписана из хасидских поучений . И весь дух его поэзии тАФ здесь и сейчас , блаженная легкость существования : ничего устойчивого , тяжкие духи долга и учения отпускают душу : тАЬ И манит страсть к разрывам тАЭ.

Хасидская традиция в какой - то степени близка тому , что в России понималось под юродивостью : это обратный иудаизм , обратное христианство . Не священнослужитель , вещающий с амвона , а юродивый , заляпанный брызгами из лужи , живущий в обнимку со всем мирозданием , не огораживающий себя от мира и от мирского . Но хотя и есть некоторый соблазн причислить Пастернака к юродивым : тАЬ я святого блаженней тАЭ (тАЬ Марбург тАЭ), тАЬ кто велит , чтоб жглась юродивого речь ?тАЭ (тАЬ Балашов тАЭ); достопамятный отзыв Сталина , избавивший Пастернака от ареста : тАЬ оставьте этого юродивого тАЭ, тАФ все - таки многое отличает его от русской юродивости .

В Пастернаке и в его лирическом герое нет того надрыва , смехового выверта , язвительной издевки , того пафоса обличения неправд окружающего мира , который столь характерен для русского юродивого , с его тАЬ болезностью тАЭ, деланным слабоумием и истовым самоуничижением . Нет этого тяжелого , мрачного растерзания своей одежды и плоти . У Пастернака тАФ блаженное , добродушно прямое , сбивчиво радостное восприятие реальности как оправданной и благословенной . тАЬ Превозмогая обожанье , / Я наблюдал , боготворя . / Здесь были бабы , слобожане , / Учащиеся , слесаря тАЭ (тАЬ На ранних поездах тАЭ) тАФ простое перечисление уже приводит в поэтический транс , потому что все в мироздании обожается и боготворится .

Отсюда не только перечислительный синтаксис Пастернака , заставляющий вспомнить библейское тАЬ и .. и .. и ..тАЭ тАФ но и его склонность дробить мир на мельчайшие частицы , чтобы в каждой из них обнаружить святость , тАФ своего рода квантовая теология , столь характерная для хасидизма . Сама жизнь , в представлении Пастернака , тАФ это разлив , разбившийся на мириады капель , подобно дождю : тАЬ Сестра моя тАФ жизнь и сегодня в разливе , расшиблась весенним дождем обо всех ..тАЭ. Или жизнь тАФ это световые промельки тАФ выстрелы стрижей и полеты пыжей от разгорающейся зари : тАЬ Рассвет расколыхнет свечу , / Зажжет и пустит в цель стрижа . Напоминанием влечу : / Да будет так же жизнь свежа !тАЭ

Если мы попытаемся выделить некую условную единицу пастернаковского образотворчества , то она окажется меньше , чем у кого - либо из русских поэтов . Это : капли , снежинки , пушинки , листья , ветки , искры , слезы , цикады , муравьи , чашечки , рыльца , льдинки , дольки , шарики , иглы , звезды , брильянты , запонки , бусы , костяшки , стекляшки , розетки .. Все сводится к предельным дробям мироздания , расчисленного пастернаковским тАЬ всесильным богом деталей тАЭ тАФ его всеблагая власть простирается не только на тАЬ человецев тАЭ, но и на малых сих предметного бытия .

В траве , на кислице , меж бус

Брильянты , хмурясь , висли ..

(тАЬ Имелось тАЭ)

У капель тАФ тяжесть запонок ,

И сад слепит , как плес ,

Обрызганный , закапанный

Мильоном синих слез .

(тАЬ Ты в ветре , веткой пробующем ..тАЭ)

Тянулось в жажде к хоботкам

И бабочкам и пятнам ..

(тАЬ Лето тАЭ)

.. Струится дорожкой , в сучках и улитках

Мерцающий жаркий кварц .

(тАЬ Зеркало тАЭ)

.. Роскошь крошеной ромашки в росе тАФ

Губы и губы на звезды выменивать !

(тАЬ Сложа весла тАЭ)

Да и человеческое существо разбито на губы , ключицы , локти , ладони , пальцы , запястья , суставы , позвонки тАФ на мельчайшие части телесного существования . И звуки тАФ предельно дробные : тАЬ глотки тАЭ, тАЬ плескания тАЭ, тАЬ всхлипы тАЭ, или состоящие из отдельных коленцев тАФ тАЬ щелканье тАЭ, тАЬ чириканье тАЭ, тАЬ цоканье тАЭ.. тАЬ Ни признака зги , кроме жутких / Глотков , и плескания в шлепанцах / И вздохов и слез в промежутке тАЭ (тАЬ Плачущий сад тАЭ).

Чем просветленнее поэт , тем пристальнее он видит мир и тем щедрее к нему бог деталей . В состоянии озарения тАФ тАЬ каждая малость жила и , не ставя меня ни во что , в прощальном значеньи своем подымалась тАЭ (тАЬ Марбург тАЭ). В этом трансе перечисления и детализации Пастернак выступает как цадик , блаженный и святой хасидизма , которому в предельных малостях открывается милость Божья .

Здесь невольно вспоминается одно из центральных понятий хасидизма тАФ тАЬ искра тАЭ, как подлинный , видимый нам размер Божьего пребывания в мире . Согласно Кабале , при творении мира божественный свет распался на искры , которые спустились в глубины нижних миров , чтобы заронить в оболочки земных вещей зародыши влечения к высшим мирам . Обратимся еще раз к версии Кабалы , созданной Исааком Лурией и сильнее всего повлиявшей на хасидизм XVIIIтАФXIX веков . Здесь дается ступенчатое объяснение процесса миротворения , причем понятие тАЬ искры тАЭ тесно связано с ранее упомянутым тАЬ сжатием тАЭ. После того как Бог покинул присущее ему пространство и создал тем самым вселенную вне себя , божественный свет , распространяясь обратно на это внешнее мироздание , встретил чуждую себе среду тАФ и сосуды света были разбиты (тАЬ разбиение сосудов тАЭ тАФ важнейший кабалистический термин ). Следствием этого хаотического и катастрофического рассеяния божественного света стали священные искры , заключенные в темницу вещества , ищущие освобождения и возвращения к первоисточнику . Наиболее авторитетное изложение основ еврейского мистицизма , в том числе Кабалы и ее лурианской версии , можно найти в книгах Гершома Шолема : Gershom Scholem. Major Trends in Jewish Mysticism, 3d ed. New York, 1961; его же : Kabbalah, New York, 1974 и др .

Приведем ряд высказываний на эту тему из сборников хасидских преданий и притчей :

тАЬ Одни святые служат Богу учением и молитвой , другие тАФ едой , питьем и земными наслаждениями , возводя все это к святости . .. Одни целыми днями учатся и молятся , держась подальше от низких материй , чтобы достичь святости , другие думают не о себе , но только о том , чтобы возвратить священные искры , погребенные во всех вещах , обратно Богу , и они озабочены обыкновенными вещами ..тАЭ M а rtin Buber. Tales of the Hasidim: The Later Masters. 1975, pp. 53тАФ54.

тАЬ Оказывается , эти преходящие , подручные , обычные , повседневные , краткосрочные , вездесущие , живые , простые , примитивные , грубые вещи полны божественных искр , которые суть проявления самого Всемогущего . Как это возможно ? Благодаря яркому воображению , которое граничит с мистической верой , что Бог поистине везде и поэтому может быть постигнут не только через талмудические и кабалистические изыскания , но и более очевидно тАФ через обиход и хлопоты повседневной жизни тАЭ. Howard W. Polsky. Yaella Wozner. Everyday Miracles. The Healing Wisdom of Hasidic Stories. Northvale, New Jersey. London. 1989, pp. 241тАФ242.

По учению хасидизма , этим слабым искрам повседневности не дано ни разгораться до ясного пламени , ни меркнуть во тьме , но только мерцать сквозь смутные оболочки , наполняя каждую вещь присутствием Святости тАФ умаленной , но сбереженной . Грех гордыни тАФ видеть мир в сиянии , и грех ничтожества тАФ видеть его во тьме ; именно малая искра есть мера святости мира сего .

Вся поэзия Пастернака есть мелькание таких искр : в каплях и льдинках , в локтях и ветках , в ключицах и уключинах тАФ блуждание точек святости в кругах вещества , световые вспышки мельчайших долей повседневности . Уловление этих искр , перенесение их в собственное сердце , слияние их в теплоте веры тАФ вот в чем призвание цадика . И в поэзии Пастернака , насквозь хасидской , бесконечно роятся эти духовные искры мироздания , словно отлетающие от какого - то незримого костра , чтобы снова слиться в сердце поэта .

Поэзия тАФ это тАЬ щелканье сдавленных льдинок тАЭ, сад тАФ тАЬ забрызганный , закапанный мильоном синих слез тАЭ, лес тАФ тАЬ полон мерцаньем кропотливым , как под щипцами у часовщика тАЭ. Все разделено на светящиеся и звонкие частицы . Сам дух пастернаковской поэзии есть раздуванье этих бесчисленных искр мироздания , которые все - таки не разгораются и не должны разгораться в некий тАЬ чистый пламень тАЭ, который тАЬ пожирает несовершенство бытия тАЭ ( Пушкин ). Они должны оставаться искрами , не темнее и не светлее , чем самые малые светочи тАФ капли , льдинки .. Бог присутствует не во всем , но в каждом тАФ отдельном , частичном , отличном от другого .

Пожалуй , дрожь тАФ самое характерное состояние пастернаковского героя , чья душа становится как бы одной трепещущей искрой .

Я вздрагивал . Я загорался и гас ..

(тАЬ Марбург тАЭ)

Соловьи же заводят глаза с содроганьем ..

(тАЬ Здесь прошелся загадки таинственный ноготь ..тАЭ)

Объятый дрожью сокровенной ..

(тАЬ Когда разгуляется тАЭ)

Я разбивал бы стих , как сад .

Всей дрожью жилок ..

(тАЬ Во всем мне хочется дойти ..тАЭ)

Эта дрожь есть искрение духа через каждую частицу мироздания , само бытие искры , живущей мельчайшими , внезапнейшими дуновениями . Эта дрожь есть физиология пастернаковского религиозного восторга тАФ преизбыток блага в каждой малости , порыв к иному и невозможность выйти за пределы собственного тела , побег и возврат как непрестанное трепетание жизни , ее вспыхивающих и гаснущих возможностей . Во всей русской поэзии только у Фета ( еврея по матери ) можно найти сходную трепетность , обилие образов дрожи и колебания . тАЬ Хор светил дрожал тАЭ; тАЬ Рояль был весь раскрыт , и струны в нем дрожали , / Как и сердца у нас за песнею твоей тАЭ; солнце тАЬ горячим светом по листам затрепетало тАЭ; тАЬ и листья , и звезды трепещут тАЭ; тАЬ все трепещет и поет поневоле тАЭ; тАЬ Я слышу биение сердца / И трепет в руках и ногах тАЭ и т . д .

Это играние каждой капли , каждой малости есть тАЬ отвага тАЭ, вызов большим и устойчивым порядкам мироздания :

Много нужно отваги ,

чтоб играть на века ,

как играют овраги ,

как играет река ..

Хасидизм обнаруживает святость каждой вещи через ее тАЬ блаженность тАЭ, отклонение от путей разума и закона . Отсюда и пастернаковское восприятие природы тАФ шальной и шаловливой . Она куролесит , чудачит , сходит с ума . Такова детскость всей природы тАФ как проказливое дитя , она в лоне и под присмотром Создателя , а потому и не соблюдает правил , не нуждается в опеке разума :

О ручье : тАЬ полубезумный болтун тАЭ.

О реке : тАЬ речь половодья тАФ бред бытия тАЭ.

Об июле : тАЬ степной нечесаный растрепа тАЭ.

О грозе : тАЬ бежала на чашечку с чашечки грозой одуренная влага тАЭ.

О соловье : тАЬ Он как ртуть очумелых дождей меж черемух висел . Он кору одурял ..тАЭ, тАЬ ошалелое щелканье катится тАЭ.

тАЬ Очумелый тАЭ, тАЬ одурелый тАЭ, тАЬ ошалелый тАЭ тАФ характерно пастернаковские словечки , подходящие к мироощущению тАЬ блаженного чудака тАЭ хасидских историй , у которого тАЬ все не так тАЭ, тАЬ все наперекосяк тАЭ, который угоден Богу именно тем , что отклоняется от закона .

И отсюда же тАФ недоверие Пастернака к книжной мудрости , его чистосердечная убежденность , что из природы скорее почерпнешь искру святости , чем из вероучительных книг . Вот еще одно поучение московского хасида :

Что в мае , когда поездов расписанье

Камышинской веткой читаешь в пути ,

Оно грандиозней Святого писанья ,

Хотя его сызнова все перечти .

(тАЬ Сестра моя тАФ жизнь и сегодня в разливе ..тАЭ)

Но если Пастернак так близок хасидскому мироощущению , как быть с его христианством , которое сам поэт был склонен сознательно противопоставлять иудейству как законничеству ? Мне думается , однако , что христианство Пастернака носило во многом условно - мечтательный характер тАФ это прочерчивается в концептуальных построениях тАЬ Доктора Живаго тАЭ, в словопрениях героев , в авторских умозрениях . Органически же оно , это христианство , вырастало из бессознательных корней хасидского мироощущения , тоже антизаконнического , но гораздо более слитого с жизнью вещей и природы , что составляет ударную , свежую силу пастернаковского творчества тАФ и в поэзии , и в прозе . Христианство в тАЬ Докторе Живаго тАЭ тАФ это скорее мыслительная проекция того , что органически жило в Пастернаке как Богочувствие через искры святости в природе , в быте и в любви , в телесных касаниях людей и вещей .

Да и что в Евангелии ближе всего Пастернаку ? Не религиозное откровение и не моральное поучение , а та обыденность , куда все это как бы снисходит тАФ свет повседневности . тАЬ До сих пор считалось , что самое важное в Евангелии нравственные изречения и правила , заключенные в заповедях , а для меня самое главное то , что Христос говорит притчами из быта , поясняя истину светом повседневности тАЭ. Б . Пастернак . тАЬ Доктор Живаго тАЭ, цит . изд ., т . 3, c. 44тАФ45.

Это произносит Николай Николаевич Веденяпин , бывший православный священник , а ныне свободный мыслитель и писатель , которому Пастернак доверил в романе многие свои заветные мысли . Но из - за этого условного образа тАЬ расстриженного по собственному прошению священника тАЭ вдруг выглядывает местечковый мудрец , который перечитывает одну иудейскую ересь : христианство тАФ глазами другой иудейской ереси : хасидизма . И оказывается , что дело вовсе не в душеспасительном смысле евангельских поучений , а в том , что ими освящаются горчичное зерно , виноград , мука , жернова , светильники , рыбы , хлеб , масло , что святость окружает человека во плоти его повседневности . Привычный смысл притчи : высокое объяснять наглядным тАФ здесь перевертывается : именно из повседневности брезжит свет , поясняющий истину .

Как бронзовой золой жаровень ,

Жуками сыплет сонный сад .

Со мной , с моей свечою вровень

Миры расцветшие висят .

И как в неслыханную веру ,

Я в эту ночь перехожу ..

(тАЬ Как бронзовой золой жаровень ..тАЭ)

О свежесть , о капля смарагда

В упившихся ливнем кистях ,

О сонный начес беспорядка ,

О дивный Божий пустяк !

(тАЬ Нескучный сад тАЭ)

Природа , мир , тайник вселенной ,

Я службу долгую твою ,

Объятый дрожью сокровенной ,

В слезах от счастья , отстою .

(тАЬ Когда разгуляется тАЭ)

Все эти стихи могли бы занять почетное место в любом компендиуме хасидской мудрости , потому что в них ночь тАФ неслыханная вера , пустяк тАФ Божий , природа тАФ молитвенное служение .. Здесь веру исповедует не Богочеловек , а природа и быт своими неисчислимыми малостями .

Хасидизм столь же отличается от христианского антропоцентризма , как и от языческого космоцентризма . Это молитвенное служение природы Богу , а не человека природе , и оно никоим образом не возвращает нас к стилизованному язычеству , природобожию : сами вещи здесь берутся не в подавляющем величии своем , а в исчезающей малости , призванные свидетельствовать о силе и обилии Творца . Вещи ускользают , тают , дрожат на ветру , мерцают , состоят из порывов и промельков тАФ они стирают свое существование в мире , это хасидизм как антиязычество . Рильке , которому столь многим обязан Пастернак , писал , что ни один монах не может достаточно умалиться , чтобы сравняться с вещью тАФ богоугодной именно потому , что она молчит глубже , чем монах , пребывает в полнейшей нищете и бескорыстно служит всем нуждающимся .

Человек тАФ это уже нечто гораздо более притязательное . Его исторические и моральные запросы как центрального существа остаются в общем - то чужды Пастернаку , интуиция которого предельно заостряется именно в игрании и искрении внеисторических сущностей тАФ быта и природы , малой повседневности . Мощный христианский историзм , как и новейший марксистский историзм , художественно чужды Пастернаку . Как в Евангелии его волновали притчи из быта , так и в Октябрьской революции тАФ ее простецкое переплетение с житейской прозой . тАЬ Это небывалое , это чудо истории , это откровение ахнуто в самую гущу продолжающейся обыденщины , без внимания к ее ходу . Оно начато не с начала , а с середины , без нап

Вместе с этим смотрят:

"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Автобиографическое начало" в творчестве Гоголя