Поклон эпистолярному жанру

РусланКиреев

Словечком тАЬэпистолярныйтАЭ мы обязаны грекам. Они же подарили миру и первого классика жанра, афинянина Эпикура. Правда, всего три его письма дошло до нас, и то в изложении Диогена Лаэртского, который, как известно, был великим путаником. Зато какие письма! Особенно тАУ третье, к Менекею. Это ведь здесь впервые сформулировано: тАЬКогда мы есть, то смерти ещё нет, а когда смерть наступает, то нас уже неттАЭ. Или: тАЬУмение хорошо жить и хорошо умереть тАУ это одна и та же наукатАЭ. Ах, если бы, подобно Библиотеке всемирной литературы, издать Библиотеку литературы эпистолярной, от Эпикура и Цицерона до, скажем, Томаса Манна! История человеческого духа предстала б в такой Библиотеке во всём своём величии. Свидетелями каких страстей стали б мы! Какой любви! Какой преданности идеалам! Каких трагедий и каких триумфов!

Сенека и Спиноза, Гёте и Гейне, Мюссе и Честерфилд.. Грозный, Карамзин, Тургенев, Блок, Горький.. Ну и, конечно, Чехов. Но разве все эти люди писали не принципиально разные письма? Одни изначально предназначались для публики, другие тАУ для одного-единственного лица, но всё-таки чёткой границы между ними нет.

В основу знаменитого ВлПисьма к заложникуВ» Сент-Экзепюри легло, наряду с посланием к французам, личное письмо к старшему другу, литературному критику Леону Верту, а шестьдесят пять писем Свифта к реальной Эстер Джонсон составили впоследствии уникальный роман. Ничего удивительного. Писатель, тем более писатель гениальный, остаётся таковым, если только в руке у него перо, всегда.

тАЬК письмам своим, тАУ подметил Тынянов, тАУ Достоевский относился как к литературным произведениямтАЭ. Но разве только Достоевский? А античные авторы? А протопоп Аввакум, чьи жгучие послания расходились по всей Руси, и пустозерский узник прекрасно знал это? Словом, традиция эта давняя. Уже М.Н. Муравьёв, известный в своё время литератор, отец декабристов Никиты и Александра, не только тщательно собирает свои письма, но и переплетает их. Ибо тАЬпереписка друзей.. это история сердца, чувствований, заблуждений. Роман, в котором мы сами были действующими лицамитАЭ.

Под прямым воздействием взаправдашних писем создавались письма вымышленные, имитированные. Так, фонвизинские ВлПисьма из ФранцииВ», широко ходившие по рукам (опубликовать их Фонвизину не удалось), оказали, вместе со стерновским ВлСентиментальным путешествиемВ», влияние на Карамзина, автора ВлПисем русского путешественникаВ», возвестивших начало новой русской прозы. Вот уже двести лет им, а читаешь тАУ будто наш современник писал. Именно в недрах письма, замешанного на живой разговорной речи, развился и окреп современный литературный язык.

Карамзин создавал свои ВлПисьма..В» дома, обложившись как чужими сочинениями, так и собственными записями, бегло сделанными в корчмах и кибитках. Словом, обманывал простодушного читателя. Но что этот невинный розыгрыш по сравнению, скажем, с грандиозной мистификацией, учинённой за сто с лишним лет до этого виконтом де Гийерагом, человеком, который создал безусловный и прославленный шедевр и имя которого тем не менее отсутствует практически во всех энциклопедиях мира! Причина? Самая простая: лишь во второй половине двадцатого века, через триста лет после смерти виконта, стало доподлинно известно, что это именно он сочинил под маской некоей португальской монахини письма, которые ввели в заблуждение не только современников, но и потомков.

Двадцатитрёхлетний Стендаль, без памяти влюблённый в очаровательную актрису м-ль Луазон, считает эти душераздирающие послания лучшими из всех любовных писем, что читывал он когда-либо. Не сомневался в их подлинности и Рильке, переводивший их. тАЬЕсть мгновения, тАУ пишет тАЬмонахинятАЭ, тАУ когда мне кажется, что я могла бы покориться настолько, что стать служанкой той, которую вы любитетАЭ. Как не поверить такому! Тем более что сама тАЬмонахинятАЭ ненароком тАУ как бы ненароком! тАУ говорит об отсутствии меры в своих посланиях.

тАЬОбмолвкитАЭ Марианы (так зовут португальскую монахиню), взятые на вооружение новейшей литературой, для которой глубокомысленные доктора проторили дорогу в подсознание, воистину потрясают. тАЬОфицер, который должен доставить вам это письмо, в четвёртый раз просит напомнить мне, что спешит отправиться. Как он тороплив!тАЭ тАУ вырывается у Марианы, и разве это не убеждает в её искренности сильнее самых пылких слов!

ВлПортугальские письмаВ» тАУ это, собственно, не что иное, как первый в истории литературы роман в письмах. Именно роман, хотя в нём всего сорок страниц небольшого формата.. Лиха беда начало. Прошло полстолетия, и читающей публике стали являться один за другим сочинения Ричардсона и Смоллетта, Руссо и Гёте.. А под занавес бурного восемнадцатого века другой дилетант, артиллерийский офицер Шодерло де Лакло написал в один присест самую блистательную книгу этого рода тАУ ВлОпасные связиВ». Девятнадцатый век дал ВлБедных людейВ», двадцатый тАУ ВлМартовские идыВ», но станет ли оспаривать кто-нибудь, что роман в письмах умер как таковой? Равно как и эпистолярный жанр тАУ жанр письма литературно бескорыстного, не упакованного заранее в академический переплёт, а вдохновенно написанного тАУ без всяких копий тАУ для одного-единственного человека? Именно такую переписку Герцен назвал тАЬдвижущейся раскрытой исповедьютАЭ.

Да, письма несут богатейшую информацию, они, непосредственные и неподкупные свидетели, воскрешают ушедшие эпохи, их нравы, вкусы и устремления, они мимоходом запечатлевают как мельчайшие бытовые подробности, так и события исторического масштаба (что знали бы мы о гибели Помпеи под огнём Везувия, не сохранись двух писем Плиния-младшего к Тациту?), но всё-таки прежде всего и ярче всего они повествуют о душе человеческой. О драмах, которые разыгрываются в ней.

О, не так уж тесна эта площадка! Не столь слаб огонь, что бушует здесь. И он тоже способен испепелить город тАУ да, город, ибо у кого из нас нет в душе и своего храма, и подвала своего, куда лучше не заглядывать, и заповедных улочек, по которым мы прогуливаемся в свободный час с мечтательной улыбкой на лице? Письма расскажут вам, как строился этот город души, как исподволь перестраивался он или, сотрясённый мощным толчком, рушился тАУ то частично, то весь, а потом терпеливо возводился вновь. Что даже первоклассные сочинения по сравнению с этой стихийно рождённой эпопеей!

Пусть не самый знаменитый, но самый живой, самый тАЬнемузейныйтАЭ роман Гюстава Флобера тАУ это, конечно, не ВлВоспитание чувствВ», не ВлСаламбоВ» и даже не ВлГоспожа БовариВ» тАУ это собрание флоберовских писем. Их тут без малого тысяча. Первое написано девятилетним мальчиком (тАЬЯ буду писать комедиитАЭ, тАУ сообщает он своему другу), последнее, заканчивающееся словами: тАЬУвидимся в начале будущей неделитАЭ, тАУ за пять дней до смерти. Полстолетия разделяют эти письма. И все полстолетия длится, не затихая ни на миг, жесточайший труд. Не литературный тАУ это само собой, труд души, письма же явились как бы его побочным продуктом. Они-то, письма эти, для печати ни в коей мере не предназначенные, и есть, повторяю, лучший флоберовский роман. Его прославленные, голубой крови шедевры явно тускнеют рядом с незаконнорождённым тАУ это слово позволительно тут тАУ эпистолярным детищем. Музейный глянец уже покрыл их, в то время как тАЬдвижущаяся раскрытая исповедьтАЭ пульсирует горячо и первозданно.

Письма вообще чрезвычайно живучий жанр. Возможно даже, самый живучий. Откройте трагедии того же Сенеки тАУ скука смертная, а от ВлНравственных писем к ЛуцилиюВ» невозможно оторваться. Ладно, тут в две тысячи лет дистанция, но вот уже нынешний век, ВлВолшебная гораВ» Томаса Манна. Какой фурор произвела она в своё время, но поугасла злободневность её, и вместе с нею поугас роман, всей идеологической тяжести которого его главный герой Ганс Касторп явно не выдерживает. Зато манновские письма, написанные и в это же время, и раньше тАУ много раньше! тАУ воспринимаются не только как блистательный тАЬлитературный памятниктАЭ (именно в этой серии они вышли у нас), но и как живая, горячая, жгучая даже книга. В каждом письме есть тАЬточка, при прикосновении к которой душа твоя непременно наполняется радостьютАЭ. Говоря это, Томас Манн имел в виду художественное произведение, конкретно тАУ ВлИосифа и его братьевВ», над которым работал в то время, но слова эти можно с полным правом отнести и к его письмам. Ибо отнюдь не исключено, что они, как и в случае с Флобером, тАУ его лучшая книга.

Я не случайно ставлю рядом этих писателей. У них много общего, и прежде всего тАУ отношение к творчеству как к акту сугубо рациональному. Манн тАУ тот прямо говорил, что поэтический импульс тАЬчасто оказывается попросту самообманомтАЭ. Это тАУ дерзкий посыл, открыто вступающий в противоборство с общепринятой теорией, согласно которой лишь непосредственное творчество способно создать истинно художественный образ. У самого Манна характеры по большей части откровенно конструируются, даже если внешние черты тАУ а он был великолепным мастером пластического письма тАУ и позаимствованы у реальных людей. Но анализ, но логическая целесообразность, но деспотическая подчинённость замыслу сковывают его героев, не позволяя выкинуть что-либо неожиданное. За одним, правда, исключением: когда этот герой тАУ сам автор. А именно он и является центральным персонажем всякого крупного эпистолярного наследия.

тАЬЧья жизнь, тАУ спрашивает Томас Манн в статье ВлГёте и ТолстойВ», тАУ достойна называться судьбою?тАЭ И отвечает: тАЬЧеловек, наделённый умом и восприимчивостью, из любой жизни может сделать всё что угодно, может любую жизнь превратить в ВлроманВ»тАЭ.

Любую, а уж свою тАУ тем более. Это-то, вопреки всем своим эстетическим воззрениям, и сделал Флобер.

Воззрения эти хорошо известны. Сам писатель формулировал их неоднократно, на протяжении многих лет, в письмах к разным людям. тАЬХудожник должен так извернуться, чтобы внушить потомству, будто его и не существовалотАЭ. тАЬОдин из моих принципов тАУ не описывать себятАЭ. тАЬРоманист не имеет права выражать своё мнение о чём бы то ни былотАЭ. Всё это тАУ не просто декларации. В художественных произведениях Флобер жёстко следует своим правилам. Вот только легко ли ему даётся это? Не наступает ли он на горло собственной песне?

Наступает. тАЬСчастливцы поэты, им можно изливаться в каком-нибудь сонете! Но злосчастные прозаики вроде меня вынуждены всё прятатьтАЭ. Он мечтал написать мемуары (тАЬЕдинственное, что я напишу хорошо, коль за это возьмусьтАЭ), он говорил, безжалостно-трезвый, строгий к себе до самоистязания: тАЬЕсть в моей личности и в моём призвании что-то ложное. Я родился лириком, а стихов не пишутАЭ. Зато тАУ благодарение небу! тАУ он всю жизнь писал письма. тАЬТы находишь, тАУ обращается он к Луизе Коле, женщине, которая в эпистолярном романе Флобера занимает второе, после него самого, место, тАУ ты находишь, что они хорошо написаны? эка хитрость!тАЭ Вот уж действительно тАУ что имеешь, того не ценишь. Жанр, в котором он достиг таких ослепительных высот, был им, оказывается, презираем. тАЬВосторгаются письмами Вольтера. Но он же только на это и был способен!тАЭ Тем не менее в законах жанра Флобер прекрасно разбирался. Отдавая должное письмам Вольтера и Дидро, он порицал Бальзака, в посланиях которого тАЬни обобщающей мысли, ни каких-либо соображений, выходящих за пределы его житейских интересовтАЭ.

Порицал Флобер и Стендаля тАУ Стендаля-романиста тАУ в основном за стиль, который Цвейг определит позже как тАЬчастное письмо к приятелютАЭ. Горький развил эту мысль. тАЬЕсли допустимо сравнение сочинений Стендаля с письмами, то было бы правильнее назвать его произведения письмами в будущеетАЭ. При этом он ссылается на.. Флобера и даже приводит цитату из его письма. тАЬВчера вечером я прочёл в постели первый том ВлКрасного и чёрногоВ» Стендаля. Эта вещь отличается умом и большой тонкостью. Стиль тАУ французский; но разве это просто стиль? Это подлинно стиль! Тот старый стиль, которым теперь не владеют вовсетАЭ.

Это недоразумение. Горького ввёл в заблуждение неточный перевод. Флобер вовсе не восхищается стилем Стендаля, Флобер критикует его. Вот как звучит то же место в другом переводе: тАЬВчера вечером, в постели, я прочёл первый том ВлКрасного и чёрногоВ» Стендаля; по-моему, это ум незаурядный и очень тонкий. Стиль тАУ французский, но разве назовёшь это стилем, истинным стилем, которым нынче уже не владеют?тАЭ Позже Флобер высказывается ещё резче: тАЬВлКрасное и чёрноеВ» читал и нахожу, что это плохо написано, и по части характеров и замысла тАУ малопонятнотАЭ.

Но, ошибаясь в частностях, Горький был прав по сути. Романы Стендаля тАУ это действительно тАЬписьма в будущеетАЭ, причём ударение в данном случае надо ставить не на слове тАЬбудущеетАЭ, а на слове тАЬписьматАЭ. Стендаль ведь не столько изображает, не столько живописует (пластика вообще слабая сторона его дарования), сколько анализирует. Самое сложное, самое прихотливое, самое тайное чувство без труда разлагается им на мельчайшие составные части тАУ до Стендаля в мировой литературе этого не делал никто.

Однако вовсе не ВлКрасное и чёрноеВ» дало первые образцы такого анализа. Мы находим их в текстах, датированных 1818 годом, то есть за одиннадцать лет до появления книги о Жюльене Сореле. Тексты эти тАУ письма 36-летнего Анри Бейля г-же Мотильде Дембовской. тАЬКогда человеком владеет всепоглощающая страсть, всё, что он говорит, и всё, что он делает в каких-либо обстоятельствах, ещё не позволяет судить о нём самом; только вся его жизнь в целом может свидетельствовать в его пользутАЭ. И ещё. тАЬТакова печальная судьба нежных душ: горести они помнят в мельчайших подробностях, а минуты счастья повергают в такое смятение, что потом они не могут ничего припомнитьтАЭ. Чувствуете? Тут уж отчётливо проглядывает будущий автор ВлКрасного и чёрногоВ». Как, впрочем, проглядывает он и в дневниках молодого Стендаля.

А вот ещё одна выписка из бурных, горячечных и в то же время логически безупречных посланий г-же Дембовской: тАЬочевидно, я предназначен как испытывать, так и внушать сильные страститАЭ. Сравните это с аскетичным флоберовским: тАЬЯ тАУ человек-перотАЭ, и пропасть, разделяющая этих двух писателей, откроется перед вами. Один, захлёбываясь, писал беспрерывный роман о себе, другой в своих беллетристических сочинениях не говорил о себе ни слова, ибо считал, что тАЬвдохновляться следует душою человечества, а не своеютАЭ. Не оттого ли первый при всей небрежности письма, при всём своём стилистическом варварстве волнует нас сегодня куда сильнее, нежели второй, чья виртуозная техника не может не восхищать? Не оттого ли ВлКрасное и чёрноеВ», написанное взахлёб за несколько месяцев (именно так ведь и пишут письма!), выглядит живее блистательно-холодной ВлГоспожи БовариВ», которая тАУ при гораздо меньшем объёме тАУ создавалась, строилась, возводилась (любое из этих определений справедливо тут) в течение долгих и мучительных лет.

тАЬЭта книга, где всё держится на расчёте и ухищрениях стиля, тАУ не кровное моё чадо, я её не вынашиваю в своей утробе, я чувствую, что для меня она тАУ нечто нарочитое, искусственное. Возможно, это получится здорово и она вызовет восторг у некоторых (да и то у немногих), другие найдут известную правду в деталях и наблюдениях. Но вот воздуха! Воздуха! тАУ просторных пассажей, широких и полнозвучных периодов, текущих плавно, как реки, обилия метафор, ярких вспышек стиля тАУ словом, всего того, что мне мило, там не будеттАЭ.

Мастер оказался прав. Но всё это тАУ и воздух, и метафоры, и вспышки стиля тАУ есть в другом его романе, том самом, откуда взяты эти слова. Эпистолярном романе о самом себе.

Это трагическая книга. Трагизм её нарастает медленно, от письма к письму, от года к году и достигает к концу шекспировской силы. тАЬТо, о чём мечтаю я, люди дать мне не могут, тАУ пишет Флобер за два года до смерти. тАУ Да и, по правде говоря, ни о чём я уже не мечтаю. Жизнь моя прошла в погоне за химерами. От них я отступилсятАЭ.

Горькое признание! И дело не только в разорении, призрак которого давно уже витает над ним, не только в читательском неуспехе всего, что написано им после ВлБовариВ», и даже не в одиночестве. Том самом одиночестве, которым он некогда так дорожил и которое теперь становится подчас невыносимым. тАЬЯ обожаю детей и был рождён для того, чтобы стать прекрасным папашей. Но судьба и литература судили иначе!. Это одна из печальных сторон моей старости тАУ что нет рядом со мной маленького существа, которое я мог бы любить и ласкатьтАЭ.

Ба, да Флобер ли это? Тот самый Флобер, который обронил однажды: тАЬНет на свете ничего превыше искусства!.тАЭ Не это ли и есть самая большая химера? Нет? Но отчего тогда ядом сомнения пропитаны его последние письма? Отчего вспоминает он вдруг слова Фонтенеля о том, что тАЬмы ничего не совершили бы в этом мире, когда бы не ведомы были ложными идеями?тАЭ Отчего завещает любимому своему ученику Мопассану: тАЬПомни старинное изречение доброго Горация: ВлOderunt poetasВ»тАЭ (поэтов ненавидят)?

Это последние дошедшие до нас слова Гюстава Флобера. По праву считал он себя поэтом (тАЬя родился лирикомтАЭ), но он ошибся, поставив искусство выше жизни тАУ его собственная судьба подтверждает это.

Вернее, судьба его книг. Посмотрим правде в глаза. Лишь ВлГоспожа БовариВ» полнокровно живёт сегодня да грандиозный роман в письмах, одно из самых изумительных сокровищ золотой эпистолярной библиотеки.

Входят в неё, безусловно, и письма Фицджеральда дочери тАУ писателя, о котором с лёгкой руки Хемингуэя, описавшего автора ВлВеликого ГэтсбиВ» в ВлПразднике, который всегда с тобойВ», сложилось превратное и уж во всяком случае однобокое представление. Этаким гулякой рисуется он, мнительным и вздорным скандалистом, а между тем это нежный, мудрый и терпеливый отец, взваливший на себя весь груз родительского воспитания, ибо жена на долгие годы оказалась заточённой в психиатрической лечебнице. Его письма к дочери тАУ это одновременно исповедь и проповедь, беспримерная по откровенности летопись душевных мук, отчаянья и редких непродолжительных вспышек надежды..

тАЬВсе предметы он называл своими именами, тАУ сообщает Диоген Лаэртский об Эпикуре, отце эпистолярного жанра и его классике. тАУ Ясность у него была такая, что и в сочинении своём ВлО риторикеВ» он не считает нужным требовать ничего, кроме ясности. А в письмах своих он обращается.. Влжелаю благополучияВ» или Влжелаю добраВ»тАЭ.

Ах, как не хватает мне письма в современной литературе! Его родовых, что ли, признаков..

И не только в литературе. Не только.. Пусть же это моё скромное сочинение будет низким поклоном жанру, который, увы, уходит в небытие.

Вместе с этим смотрят:

"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Автобиографическое начало" в творчестве Гоголя