Марксизм: время сновидений

Внутренние противоречия марксистского восприятия времени и их отражение в текстах Андрея Платонова

ВладимирВа Смирнов

2003

С распадом идеологической машины КПСС неминуемо должны были выплеснуться все зажатые аффекты, должны были высказаться все мысли о злобных коммунистах и обманутых массах, о демонических вождях и одураченном народе. Но сегодня, наконец, можно попытаться вновь воссоздать картину смутного времени первых лет советской власти - не как обвинительное заключение, но как относительно беспристрастный исторический обзор.[1]
Памятником, запечатлевшим Влнастроение эпохиВ», я выбрал прозу Андрея Платонова. Многие художественные произведения тех лет отразили это неприкаянное время в своих смысловых сюжетах. Но практически все новые сюжеты описывались старыми средствами, обычным языком (т.е. дореволюционным; но одновременно - и привычным нам). А у Платонова ВлсвидетельствуетВ» не только общий смысл текстов, но и их составные единицы; сам язык его произведений является ВлговорящимВ». Путеводной нитью нашего исследования будут ВлКотлованВ» и ВлЧевенгурВ» - самые пронзительные и трагические произведения, описывающее Россию эпохи великих социальных потрясений.

ВаВ этих текстах мы видим поразительный, поистине устрашающий энтузиазм пролетариата, готовность во имя общего дела отвергнуть все житейские блага и пожертвовать жизнью - и своей, и чужой. И это - на фоне безысходного смирения крестьян перед неизбежной судьбой, по сути - перед самой смертью. Таким образом, мы не можем говорить о Влгероическом времениВ» России, о пассионарном толчке, разбудившем россиян. Одержимость пролетариата была обусловлена именно идеей, овладевшей массами - т.е. марксизмом.^{^[2]}

ВаМаркс, несомненно, создал великолепную экономическую концепцию. Но сложная научная идея в принципе не способна овладеть массами. Для этого нужна идеологическая форма, построенная на основе исходной научной теории путем ее упрощения и вульгаризации. Упрощение (популяризация) теории порождает иллюзию ее понимания. Кроме того, упрощение выполняет и еще одну, не менее важную задачу - идея, первоначально изложенная как гипотеза, достигнув массы, превращается в единственно верную, все объясняющую истину. И горе всему тому, что не согласуется с ней.

ВаНо для овладения массами (достижения одержимости) этого еще недостаточно. Необходимо изложить теорию в форме программы, плана конкретных действий, направленных на осуществление глубочайших человеческих желаний. Мы знаем, что под ВлглубочайшимиВ» желаниями психоанализ традиционно понимает желания асоциальные. Это как будто не согласуется с планом построения общества братства и справедливости (т.е. общества высокой сознательности, высокой социальности). Но идея создания совершенного общества автоматически возрождает архетипическую идею возврата к истокам, к утраченному раю, к золотому веку. А золотой век, как мы скоро увидим, отличает не только свобода от нужды,[3]
но и свобода от социальных запретов.

ВаЗдесь мы впервые столкнулись с тем, о чем всегда смутно догадывались: марксизм в России был не экономическим учением, а скорее религиозным культом. Он имел такое же отношение к экономическим наукам, как немецкий национал-социализм к антропологии. Именно примитивная (архаическая) идеология и порождает фанатиков массовыми тиражами, а научная (или псевдонаучная) теория является в данном случае лишь весьма сомнительным прикрытием.

То, что на самом деле завладело в начале века душами масс, по сути было возрождением архетипического мифа о конце света и обновлении мира. ВлМаркс воспользовался одним из самых известных эсхатологических мифов средиземноморско-азиатского мира - мифом о справедливом герое-искупителе (в наше время это пролетариат), страдания которого призваны изменить онтологический статус мираВ».[4]
Героическая миссия пролетариата заключалась в том, чтобы положить конец существующему времени, завершить историю, разрушить неправедный мир - и начать новую (неисторическую, вневременную) жизнь, т.е. вернуть на грешную землю золотой век (время оно, первовремя, правремя).[5]
Время, когда деревья были большими, природа - дружественной, а люди - бессмертными.

ВаВ этнологии подобные движения называются милленаризмом.[6]
В узком смысле милленаризм - это учение о будущем тысячелетнем царстве Христа; более широко - совокупность идей о грядущем золотом веке. Строго говоря, практически любая система социальных идей обещает где-то в далеком будущем освобождение и благоденствие.[7]
Но нас сейчас интересуют религиозные движения, заявляющие о близком конце света и последующем рае (непосредственно в этой жизни). Таковым было и раннее христианство. Как еще современники Иисуса могли понять слова своего учителя: ВлИстинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии СвоемВ».[8]
И почти те же слова повторил через два тысячелетия герой платоновской хроники ВлВпрокВ»: Вля надеюсь, что коммунизм наступит скорее, чем пройдет наша жизньВ».[9]

Марксистский культ стал правопреемником христианского в том смысле, что его движущей силой стали отведенные от религии целепрегражденные сексуальные влечения. Но его архетипическая идеология гораздо древнее и примитивнее христианской. Марксизм обращается непосредственно к архаической вере в скорый возврат золотого века - и это типично для него. Христос (в приведенной выше евангельской цитате) делает то же самое - но христианству (позднему) это уже чуждо.

Свидетельство Матфея, что кто-то из очевидцев казни Христа доживет до конца света, породило легенду о Вечном Жиде - чрезвычайно популярную, но, естественно, так и не ставшую канонической. Ожидаемое учениками Христа светопреставление не наступило; и, согласно легенде, если Жид действительно Вечный - никогда и не наступит. Если, конечно, не разобраться с вечностью.

Эта легенда стоит того, чтобы рассмотреть ее подробнее. Первое письменное свидетельство о ней появилось в VI веке,[10]
причем тогда Вечный Жид еще не был евреем. Начиная с XIII века, легенда распространяется по всей Европе и становится популярнейшим литературным сюжетом. В разных странах Вечный Жид появляется под разными именами; его называют Влв Англии Картафилусом, в Италии - Боттадио (или Бутадеус, т.е. ударивший Бога; говорили, что он ударил влекомого на казнь Христа сапожной колодкой), во Франции и Бельгии - Исааком Лакедемом, а в бретонских легендах - Будедео (толкнувший Бога)В».[11]
На закате средневековья общеупотребительным становится немецкое Агасфер. Сергей Аверинцев считал, что ВлАгасферВ» является латинской калькой (Ahasuerus) с еврейской транскрипции имени персидского царя Ксеркса, взятого из библейской истории об Эсфири.[12]

Несмотря на все национальные различия, суть легенды везде одна и та же: оскорбивший бога Влобречен из века в век безостановочно скитаться, дожидаясь второго пришествия ХристаВ».[13]
Можно сказать, что легенда назначила Агасфера стражем истории, стражем сего мира. В новую жизнь, в светлое будущее можно было попасть лишь перешагнув через его труп.

Вернее, естественный ход истории должен был в отдаленном будущем привестиВа Агасфера на Страшный Суд живым - чтобы там он, наконец, вновь встретил Христа и был прощен. Но ведь любой процесс можно форсироватьтАж В своем исследовании Виталий СкуратовскийВа пишет, что в средние века Влв Германии народ несколько раз громил еврейские кварталы, отыскивая будто бы прятавшегося там АгасфераВ».[14]

ВаНа первый взгляд, это звучит несколько странно - разве можно убить Вечного? Но возможно, в народном предании ВлвечныйВ» значило лишь Влне умирающий естественной смертьюВ». Т.е. Агасфера при желании можно было убить. Только зачем? Чтобы отомстить за Христа? Но сама жизнь Вечного Жида была страданием и вечным отмщением. Агасфер должен был умереть, чтобы очистить путь Христу; он вечной помехой стоял на пути второго пришествия. И каждый раз, когда жизнь народа становилась совсем уж невыносимой,[15]
вновь пробуждалась и набирала силу мечта о конце света и обновленном мире.

Но в средние века немцам так и не удалось отыскать Агасфера. Судя по газетным сообщениям, последний раз его видели в США в 1868 году. В Европе легенду о Вечном Жиде перестали серьезно воспринимать гораздо раньше. Кто бы мог предположить, что в XX веке он объявится вновь? Но он объявился, и вы, конечно, вспомнили где - а если и не вспомнили, то наверняка догадались (и не ошиблись!). Агасфер был зарублен петлюровцами на берегу Днепра в 1919 году. Конец света, о котором так долго говорили христиане, совершился.

- Жид? - спросил атаман с веселым удивлением.

- Жид, - ответил скиталец.

- А вот поставьте его к стенке, - ласково сказал куренной.

- Но ведь я же Вечный! тАУ закричал старик.

Две тысячи лет он нетерпеливо ждал смерти, а сейчас вдруг ему очень захотелось жить.

- Молчи, жидовская морда! - радостно закричал чубатый атаман. - Рубай его, хлопцы-молодцы!

И Вечного странника не стало.^{^[16]}

Стоит вспомнить и контекст этой новой легенды. Остап Бендер рассказал ее в купе литерного поезда в ответ на другую историю. Журналист Гейнрих, Влнаемник капиталаВ», утверждал, что революция ничего по сути не изменила, что надежды на обновление мира тщетны, что всколыхнувшись, страна вскоре вновь вернется к своему привычному равновесию. История человечества отнюдь не закончилась, напротив,

история начнется сначала, и никакой марксизм этому помешать не может. Все повторяется. Будет и потоп, будет и Ной с тремя сыновьями, и Хам обидит Ноя, будет и Вавилонская башня, которая никогда не достроится, господа. И так далее. Ничего нового на свете не произойдет. Так что вы напрасно кипятились насчет новой жизнитАж Все, все повторится! И Вечный Жид по-прежнему будет скитаться по землетАж

- Вечный Жид никогда больше не будет скитаться! - сказал вдруг великий комбинатор, обводя собравшихся веселым взором.^{^[17]}

ВаИ это совсем не кажется совпадением. Напротив, странно было бы, если бы в литературе революционной эпохи не появилась бы легенда о смерти Вечного Жида. Ведь были же в советской России воздвигнуты пять (!) памятников Иуде Искариоту, как выдающемуся богоборцу и революционеру, несправедливо шельмуемому буржуазной культурой. Но Иуда для коммунистов - лишь история, дней минувших анекдоты. Иное дело Агасфер - замок на дверях рая, не дающий открыть заветную дверь. Вечный Жид должен был умереть - но так, чтобы никто не смог найти его могилы. Так и случилось - редкая птица долетит до середины ДнепратАж

ВаИ вряд ли можно считать случайностью, что в платоновском ВлЧевенгуреВ» также упоминается Вечный Жид - в начале романа Дванов попадает в плен к анархисту Мрачинскому, автору книги ВлПриключения современного АгасфераВ». Герой этой книги живет Влодин на самой черте горизонтаВ».[18]
Он уже не ходит меж людей, но стремится скрыться подальше от них - видимо, предчувствуя неотвратимое приближение конца света и собственной смерти. Смерти лютой, насильственной - ведь наказание АгасфераВа в том и заключалось, что он не мог умереть своей (естественной) смертью.

Но вернемся к архаическому милленаризму. Наиболее яркими его представителями стали карго-культы[19]
Новой Гвинеи и Меланезии. Эти учения предсказывают

неизбежное пришествие сказочной эры изобилия и блаженства. Местные племена станут вновь хозяевами своих островов и не будут вынуждены работать, ибо их умершие предки вернутся на великолепных кораблях, переполненных товарами, наподобие тех гигантских грузовых судов, которые белые встречают в своих портах. Поэтому большинство этих культов, связанных с кораблями, требуют, с одной стороны, уничтожения домашних животных и инвентаря, с другой - сооружения обширных складов, где будут размещены привезенные умершими товарытАж Начнется новая эра земного рая, и все приверженцы этого культа станут бессмертными. Некоторые культы предполагают также оргиастические действия, так как запреты и санкционированные традицией обычаи теряют силу и уступают место абсолютной свободе. Таким образом, все эти действия и верования объясняются мифом о светопреставлении, за которым последует новое сотворение мира и наступит золотой век.[20]

ВаСобственно, именно это мы и видим в платоновском ВлКотлованеВ» - крестьяне в состоянии какого-то жутковатого транса режут и буквально пожирают родную скотину. В этой ужасающей трапезе явственно проступают черты тотемического ритуала (не случайно Платонов сравнивает ее с причастием). Причастие (причащение, евхаристия) есть таинство[21]
вкушения вина и хлеба, которые суть кровь и тело Христа. В результате этого обряда, причащенные становятся Влстелесниками ИисусаВ». В межлитургические периоды душа отягощается мелкими повседневными грехами, и ей необходимо причащение - как периодическое очищение (обновление). А после очищения можно спокойно продолжать греховные утехи.

ВаУ Платонова все гораздо трагичнее. Вкушается не просто ВлизбыточныйВ» продукт - но уничтожается под корень весь экономический базис существования. После такого ритуала можно сразу ложиться в гроб (что крестьяне и делают) и помирать - потому что надеяться больше не на что. Рационального выхода из этой ситуации нет. Лежа в гробу, можно уповать только на чудо.

Ликвидировав весь последний дышащий живой инвентарь, мужики стали есть говядину и всем домашним так же наказывали ее кушать; говядину в то краткое время ели, как причастие, - есть никто не хотел, но надо было спрятать плоть родной убоины в свое телотАж Они не могли расстаться со скотиной и уничтожали ее до костей, не ожидая пользы желудка. Кто вперед успел поесть свою живность или кто отпустил ее в колхозное заключение, тот лежал в пустом гробу и жил в нем, как на тесном дворе, чувствуя огороженный покой.[22]

Понятно, что крестьяне колхоза имени Генеральной Линии (в отличие от меланезийцев) уничтожают скот вовсе не от радужных чаяний. Но смысл здесь тот же - скот режут потому, что в будущем он не будет нужен. Будущего просто не будет. Конец света предполагает и конец исторического времени.

Иосиф Бродский в своем послесловии к ВлКотловануВ» писал о Влфиктивном миреВ», ВлсюрреализмеВ», Влфилософии абсурдаВ». Но это другая сторона проблемы. Мифологическое миропереживание вело к конкретным действиям в реальном мире. Массовая резня скота в ВлКотлованеВ» есть не только символическое действо; это еще и правдивое отражение реального положения дел в советской России. В период с 1928 по 1933 год поголовье лошадей в стране уменьшилось в 2,2 раза; крупного рогатого скота - в 1,8; свиней - в 2,2; овец - в 3 раза. Восстановить уровень животноводства 1928 года удалось лишь в пятидесятых. Следствием аграрной политики ВКП(б) стал страшный голод 1932-1933 годов. Кстати, аббревиатура ВКП(б) в те годы расшифровывалась крестьянами как Второе Крепостное Право (большевиков).

Здесь необходима хронологическая привязка. В ВлКотлованеВ» (1929-1930) описаны события конца 1929 года, когда начался второй, самый жестокий этап коллективизации - ВлсплошнаяВ» коллективизация. Последствия ее общеизвестны. В первые два месяца 1930 года вспыхнули 1082 крестьянских мятежа (350000 участников), в марте - еще 1650 (500000 участников). Только страх, что части рабоче-крестьянской красной армии, участвующие в подавлении крестьянских волнений, перейдут на сторону восставших, вынудил коммунистов снизить темпы коллективизации.

Массовый убой скота описан и в ВлПоднятой целинеВ» Шолохова - камертоне коммунистической идеологии, по которому советские люди должны были сверять свое отношение к методам и результатам ВлВеликого переломаВ»:

С легкой руки Якова Лукича каждую ночь стали резать в Гремячем скоттАж Резали быков, овец, свиней, даже коров; резали то, что оставлялось на завод.. В две ночи было ополовинено поголовье рогатого скота в Гремячем. По хутору собаки начали таскать кишки и требушки, мясом наполнились погреба и амбарытАж ВлРежь, теперь оно не наше!В», ВлРежьте, все одно заберут на мясозаготовку!В», ВлРежь, а то в колхозе мясца не придется кусануть!В» - полез черный слушок. И резали. Ели невпроворот. Животами болели все, от мала до велика. В обеденное время столы в куренях ломились от вареного и жареного мяса. В обыденное время у каждого - масленый рот, всяк отрыгивает, как на поминках; и от пьяной сытости у всех посоловелые глаза.[23]

Убой скота принял массовый характер.[24]

Внешнее сходство налицо. Но у Шолохова убой - прямой акт злостного вредительства, открытое выступление против советской власти.

Это опять кулак нам палку в колеса![25]

Он думает, что он быка режет, а на самом деле он мировой революции нож в спину сажает![26]

Было постановление ЦИК и Совнаркома, и на этот счет там прямо сказано: на два года посадить, лишить земли можно, злостных выселять из края, а ты - ходатайствовать об расстреле.[27]

ВаИ мотивация убоя - в лучшем случае жадность - один из смертных грехов отвергнутой религии. Крестьянам милостиво разрешали покаяться в собственной непомерной жадности - потому что иначе (в худшем случае) убой стал бы считаться преступлением, умышленным антисоветским мятежом. Все просто, никакой скрытой символики.

Скотину режут.. Жалко стало собственности. Такая в мелком буржуе идет смятения - слов не найдешь.[28]

От великой жадности, так употребил за обедом вареной грудинки, что несколько суток после этого обеда с база не шел, мешочных штанов не застегивал и круглые сутки пропадал по великому холоду за сараем, в подсолнухах.[29]

ВаДля Платонова, напротив,Ва ВлжалкоВ» означает не жадность, но жалость. Родную скотину режут не от шолоховской Влвеликой жадностиВ», но чтобы спасти ее - чтобы Влживотных не вести за собой в скорбьВ»,[30]
Влв колхозное заключениеВ»;[31]
чтобы Влспрятать плоть родной убоины в свое тело и сберечь ее там от обобществленияВ».^{^[32]}
У Шолохова крестьяне пудами скупают соль, чтобы запасти побольше мяса ВлвпрокВ» (Влза два дня еповский ларек распродал около двухсот пудов соли, полтора года лежавшей на складеВ»);[33]
у Платонова старый пахарь Иван Семенович Крестинин[34]
целует деревья в своем саду, прежде чем вырвать их из почвы - ведь им Влскучно обобществляться в пленВ».[35]
У платоновских крестьян Влдуша - лошадьВ»;[36]
а шолоховские хворостиной гонят быка в погреб, чтобы он сломал ноги и, таким образом, ВлоправдалВ» свой убой.

ВаИз всей русской литературы XX века с этим платоновским настроением перекликаются разве что ВлЗияющие высотыВ» Александра Зиновьева: ВлСебя-то не жалко, - сказал Отец. Все одно погибать. Скотину вот жалко. Ни за что пропадет. И Отца забралиВ».[37]

А в городе в это время рабочие роют гигантскую яму, фундамент будущего Влобщепролетарского домаВ» - единого здания, Влкуда войдет на поселение весь местный класс пролетариатаВ».[38]
Причем до самого строительства дело так и не доходит - как только запланированная работа близится к завершению, тут же принимается решение расширить котлован (лучшее враг хорошего) - и конца здесь не предвидится. Все происходит в точном соответствии с характерным анекдотом советской эпохи: ВлНа повестке дня два вопроса - строительство сарая и строительство коммунизма. Ввиду отсутствия досок переходим сразу ко второму вопросуВ». (И здесь с ВлКотлованомВ» вновь перекликаются ВлЗияющие высотыВ», поэма абсурда постсталинской эпохи: ВлСтоило появиться чему-нибудь хорошему и даже очень хорошему, как немедленно в борьбу с ним вступало еще лучшее и побеждало его. Появлялась, например, мало-мальски терпимая картошка. И тут же с ней начинала борьбу еще лучшая. Прежняя исчезала совсем. А пока новая внедрялась, ее вытесняла еще лучшая. И так без концаВ».[39]
)

ВаСовершенно очевидно, к чему в итоге должна привести эта тенденция к непрерывному опережению и увеличению планов. ВлЧерез десять или двадцать лет другой инженер построит в середине мира башню, куда войдут на вечное, счастливое поселение трудящиеся всей землиВ».[40]
Огромная, превосходящая все мыслимое, башня в центре мира - трудно не узнать этот ВлраскрученныйВ» образ. Но вавилонская башня - это не только символ абсолютно безнадежного предприятия. Это и неискоренимая мечта - достичь небес,[41]
восстановить утраченную связь земли и неба, возродить их гармонию, присущую золотому веку. Вавилонская башня, конечно, символ христиано-иудейский. Но столп (который и породил словосочетание Влвавилонское столпо-творениеВ») - это универсальный, общечеловеческий образ. Еще более универсальным символом является Мировое Древо (Древо Жизни, растущее в центре земли), по которому можно добраться до Влверхнего мираВ» (с той же целью). Очень часто в качестве Вллестницы в небоВ» используется внезапно выросшее (выращенное) растение. Это может показаться странным - ведь оно вырастает в относительно произвольном месте (а не на оси мироздания). Но противоречия здесь нет - с помощью ритуальных действий человек добивается того, что (на время ритуала) Вллюбое освещенное пространство совпадает с центром мираВ».[42]

Определение, выбранное Платоновым для описания котлована, вполне соответствует символике Центра мира: ВлМаточное место для дома будущей жизниВ».[43]
Таким образом очевидно, что котлован прямо символизирует матку, материнскую утробу для вынашивания новой (будущей) жизни. Но согласно законам мономифа, эта матка - одновременно и могила (гроб) для старой жизни; нельзя возродиться не умирая. Об этом в повести также сказано достаточно прямо - расширяя котлован, рабочие находят в нем сто пустых гробов. И в дальнейшем эти гробы уже не выходят из поля зрения - за них борются, в них живут и умирают. Крестьяне перетаскивают гробы в свою деревню - и все главные герои повести, как зачарованные, идут за ними. Слово ВлгробВ», сравнительно редко употребляемое в обыденной жизни, встречается в ВлКотлованеВ» 44 раза.[44]

Один из гробов был даже переделан в Влкрасный уголокВ». Тоже весьма характерная деталь - Влкрасные уголкиВ» с агитплакатами и портретами вождей должны были заместить ВлкрасныеВ» углы изб с иконостасами и лампадами. Иными словами, Влкрасные уголкиВ» должны были стать местами отправления нового культа. Исполнение культовых действий в гробу (т.е. - на пороге смерти) также можно считать признаком милленаристского мировоззрения.

Символика вавилонской башни двойственна еще и потому, что она должна была служить мировой осью (axis mundi). А мировая ось не просто соединяет небо и землю; она проходит сквозь все выси и бездны. В своей программной книге ВлМиф о вечном возвращенииВ» Элиаде писал: ВлПреисподняя, центр земли и "дверь" в небо расположены на одной оси, по которой осуществлялся переход из одного мира в другойВ». Лишь шаг отделяет вавилонскую башню от неба; но не менее близок от нее и ад.

ВаЗачем нужна башня, способная вместить весь мировой пролетариат - это вопрос из совсем другой жизни. С любой (рациональной) точки зрения идея абсурдна. Но она отражает стремление людей к единению, к жизни Влобщим домомВ», одной семьей, единым организмом. ВлПролетариат Чевенгура желает интернационала, то есть дальних, туземных и инородных людей, дабы объединиться с ними, чтобы вся земная разноцветная жизнь росла в одном кустеВ».[45]
Возможно, индивидуализм способен противостоять психологии масс (в масштабах, когда это становится заметным явлением) лишь в относительно спокойные, ВлсытыеВ» исторические периоды. Любое достаточно сильное социальное потрясение неумолимо отбрасывает индивида назад, в лоно массы.

Единственным, кто попытался ответить на этот вопрос (зачем) был Жачев: Влменя нахождение сволочи мучает, и я хочу спросить у тебя,Ва когдаВа выВа состроите свою чушь, чтоб город сжечь!В»[46]
Башня нужна не для того, чтобы что-то улучшить (новый мир не может быть модификацией старого - он его прямое отрицание), но чтобы упразднить город, как отживший и ненужный. Насилием (сжечь) или безразличием (бросить на произвол судьбы) - и тогда Влмалые единоличные дома опустеют, их непроницаемо покроет растительный мир, и там постепенно остановят дыхание исчахшие люди забытого времениВ».[47]

ВаПлатонов совершенно определенно указал и место, где будет находиться этот мировой центр, обетованная земля всего пролетариата планеты: ВлЛет через пять-шесть у нас хлеба и культурных удобств образуется громадное количество, и весь миллиард трудящихся наВа пятиВа шестых земли, взяв семьи, может приехать к нам жить навеки, а капитализм пусть остается пустым, если там не наступит революцияВ».[48]
Ведь Влв Чевенгуре коммунизм и все равно скоро все люди явятся сюдаВ».[49]

ВаИдеология современных тоталитарных сект может строиться на ожидании конца света не просто близкого, но даже назначенного на вполне конкретный день. Готовясь к нему, сектанты (обычная практика) отказываются от своего имущества (естественно, в пользу секты). В особо тяжелых случаях подготовка к концу света может привести даже к массовым самоубийствам. Но и самое отъявленное мракобесие сегодня понимает свою миссию (встречи конца) как обустройство души, ее подготовку к жизни в ином (загробном) мире.

ВаЭто и рядом не стоит со строительством амбаров (для даров от умерших предков), с озабоченным переустройством окружающего (сего!) мира. Ожидание конца света и рая в этой жизни сегодня кажется такой архаикойтАж Где-то, когда-то, до нашей эры - но не в двадцатом же веке. А если и в двадцатом - то при дедах и прадедах; но не на нашей же памяти! Если бытАж

Подобные культовые действия мы могли наблюдать в Конго (1960 год) по случаю провозглашения независимости страны. В одной из деревень местные жители снимали крыши со своих хижин, чтобы дать возможность пролиться ниспосланному предками дождю золотых монет. При всеобщем запустении только дороги, ведущие к кладбищу, поддерживаются в порядке, для того, чтобы предки без труда могли добраться до деревни. И даже оргиастические излишества имеют в данном случае свой смысл, так как, согласно мифу, в день Новой Эры все женщины будут принадлежать всем мужчинам.[50]

Наш любимый Герой - Емеля (тоже, в какой-то степени, стихийный милленарист,[51]
ожидающий лучшей доли) просто отдыхает. Он, по крайней мере, не рвется уничтожать домашних животных или обобществлять женщин. И не собирает окрестных Емель под лозунгом:

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем.

Слова гимна той страшной эпохи уже настолько затерты, что их смысл еле угадывается:

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим.

Но за словом ВлразрушимВ» стоит и ВлБей буржуев!В» и ВлГрабь награбленное!В» и ВлКишкой последнего попа последнего царя удавимВ». Зато слово ВлпостроимВ», напротив, совершенно безликое, ничем не наполненное. Создается устойчивое впечатление, что в революционной патетике речь идет исключительно о разрушении старого мира - а новый мир при этом должен был сам как-нибудь построиться (магическим образом). И это вполне естественно для милленаристского культа, ведь для архаических обществ жизнь не может быть исправлена, она может быть лишь сотворена заново через возвращение к своим истокам. А истинный исток мыслится как извержение невероятной энергии, жизни и плодородия, которое сопровождало сотворение мира.[52]

Для того, чтобы началось нечто истинно новое, нужно полностью уничтожить остатки всего старого цикла. Иначе говоря, если мы желаем абсолютного начала, то конец мира должен быть самым радикальнымтАж Новое творение не может совершиться до того, как этот мир не будет окончательно разрушен. Речь идет не о восстановлении того, что вырождается, а об уничтожении старого мира с тем, чтобы воссоздать мир in toto.[53]
Навязчивая идея Влзолотого векаВ», блаженного начала требует уничтожения всего того, что существовало и изжило себя, начиная с сотворения мира: это единственная возможность достичь первоначального совершенства.[54]

ВаИменно осознание невозможности излечения старого мира и требует его полного уничтожения - вплоть до основания. Все сокровища мировой культуры объявляются отжившими (прогнившими, ветхими) - т.е. ненужной рухлядью, чье место на свалке истории. Обновленный человек хочет войти в новый мир ВлналегкеВ»; ему не нужны даже инструменты для обустройства своего нового дома (инвентарь он, как мы помним, уже уничтожил). Мечта (архетипическая идея) о грядущем рая позволяет ему надеяться, что в новом мире он найдет все нужное для себя уже в готовом виде.

ВаВ кризисной для страны ситуации настроить массы на разрушение, видимо, не так уж и сложно. Гораздо сложнее потом заставить эту революционную стихию работать, выполнять тяжелый и монотонный труд. Соблазнение людей идеей светопреставления и грядущего золотого века должно изначально предполагать (планировать) последующие жесткие репрессии. Причем начинаться они должны с практически полного уничтожения всей революционной гвардии, кадров с дореволюционным стажем. Архетипическая идея распространяется, подобно эпидемии; она заражает людей и действует, как болезнь. С определенного момента эту болезнь можно считать хронической, неизлечимой. Новая власть, стремясь к экономической стабилизации, должна была избавиться от старых ВлподпольщиковВ». И не потому, что они были свидетелями предательства ею идеалов революции. Их вина была куда тяжелее - они продолжали верить в грядущий золотой век, в то, что после уничтожения абсолютного врага (эксплуататоров) жизнь счастливо сложится Влсама собойВ», что Влможет, и социализм уже где-нибудь нечаянно получилсяВ».[55]
Потому что Влкогда пролетариат живет себе один, то коммунизм у него сам выходитВ»,[56]
ВлсамозарождениемВ».

Класс остаточной сволочи будет выведен за черту уезда, а в Чевенгуре наступит коммунизм, потому что больше нечему быть.[57]

Социализм придет моментально и все покроет. Еще ничего не успеет родиться, как хорошо настанет![58]

Коммунизм же произойдет сам, если в Чевенгуре нет никого, кроме пролетариев, - больше нечему быть.[59]

После буржуазии коммунизм происходит из коммунистов и бывает между ними.. В Чевенгуре коммунизму ничто не мешает, поэтому он сам рожается.[60]

Полевой командир революции Копенкин выразил эту установку предельно ясно: ВлМое дело - устранять враждебные силы. Когда все устраню - тогда оно само получится, что надоВ».[61]
Понятно, что эта вера абсолютно иррациональна[62]
(и потому неизлечима); уничтожить ее можно было лишь вместе с ее носителями.

ВаСлово ВлпланВ» в те годы повторяли на каждом шагу - компульсивно, как заклинание. Коммунисты должны были заставить людей работать - т.к. практически все стимулы к работе были ими уничтожены.[63]
Но причина всеобщего развала[64]
не только в этом. Россия ждала чуда. Как ни дико это звучит, в начале XX века россияне ожидали, что счастье и изобилие наступят Влсами собойВ». Революционное ожидание конца света и золотого века настолько напоминает примитивизм[65]
карго-культов, что невольно возникают мысли о регрессе, откате, вырождении. Но, похоже, дело все же не в регрессе, не в возврате назад, к давно пройденным, изжитым и оставленным в прошлом способам понимания. Похоже, мифологическое мировосприятие никогда и не умирало - а возможно даже и не ослабевало! Научное мировоззрение не заменило мифологическое - но все историческое время существовало как бы параллельно ему.

Конец света часто приурочивали к ВлкруглымВ» датам. Светопреставления ждали в 1000, 1492 (конец седьмого тысячелетия от сотворения мира), 1666 (число дьявола), 1999 (согласно ВлЦентуриямВ» Нострадамуса) годах. Несбывшиеся пророчества кажутся нелепыми - для тех, кто пережил фатальную дату. Но для русских раскольников пророчество ВлКирилловой книгиВ» (1666) сбылось в полной мере.[66]
Церковный собор 1666-1667 годов закончил реформу Никона, окончательно превратив церковь в идеологический придаток светской власти. Праведники ответили на это предательство массовыми самосожжениями; многие были зверски убиты. Большинство староверов остались жить - но это была жизнь на обезбоженой земле.

Апостольская передача благодати иссякла. Таинства потеряли мистическую силутАж Для всех них (беспоповцев) был общим полный отказ от священства и таинств, считавшихся потерявшими силу.[67]

ВаДля христианина это и есть конец света, как он предсказан в ВлАпокалипсисеВ» - власть Антихриста и полное поражение истинной церкви. Бог отвернулся от земли, погрязшей во грехе. Так что в начале XX века у России уже был опыт двух с половиной веков - опыт не только ожидания, но и переживания конца света. Но это был опыт христианский - т.е. религиозный опыт сравнительно развитой культуры.

Любое возрождение (нового) возможно лишь после смерти (старого). В архаическом восприятии конца света не только возрождение, но и само крушение отжившего - праздник. Рушится мир, рушится общество, с его извечными запретами и принуждениями - что может быть лучше? С уничтожением культуры снимается и недовольство культурой. Естественно, что это событие (пусть даже в ослабленном, ежегодно-ритуальном варианте) отмечается буйными оргиастическими празднествами. Вот как это происходит у племен Нгадью Дайяк (Борнео):

Конец года представляет из себя как бы конец эры и миратАж В продолжение этого сакрального периода, называемого helat myelo, что значит Влпромежуток между двумя годамиВ», Древо Жизни воздвигается посередине деревни, и все обитатели ее возвращаются в пракосмологическую эпоху. Все законы и запреты поэтому отменяются и аннулируются, так как Мира больше не существует, и в ожидании нового сотворения все общество существует вокруг божества или, точнее, внутри первозданной божественной целостности. Оргиастический характер этого интервала Влмежду годамиВ» не должен закрывать от нас его сакральный характертАж Во время этого сакрального периода общество достигает целостности одновременно космической, божественной, социальной и сексуальной. Оргии - не что иное как акт повиновения божественному повелению, и каждый, кто в них участвует, обретает божество в самом себе. Известно, что во многих других религиях, как первобытных, так и исторических, периодические оргии рассматриваются в основном как средство осуществления идеальной целостности.[68]

Но для христианина все совсем иначе. Для него главный акцент светопреставления - на умирании, поражении своей сверхценной религии. Крушение системы социальных запретов воспринимается (даже чисто гипотетически) не как желанное освобождение, а как травматическая потеря чего-то очень дорогого, сверхзначимого. Мы не будем сейчас останавливатьс

Вместе с этим смотрят:

"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Автобиографическое начало" в творчестве Гоголя