Вокруг Шекспира

Руслан Киреев

Знаменитая сцена на балконе в тАЬРомео и ДжульеттетАЭ Шекспиром не придумана, она есть и в одноимённой новелле Маттео Банделло, но там Ромео добросовестно информирует о своей страсти, у Шекспира же чувство юных героев клокочет, обжигая. Но главное даже не это, любовь в конце концов умели живописать и прежде, главное тАФ в прокалывающем ажурное поэтическое покрывало остром психологическом жесте, которого литература, эта аристократка с округлыми движениями, до Шекспира не знала. В ответ на пылкий пассаж Ромео, умоляющего возлюбленную взглянуть на него нежно, и тогда ему, дескать, нипочем хоть двадцать мечей, Джульетта бросает одну-единственную реплику: тАЬО, только бы тебя не увидели!тАЭ тАФ но краткая реплика эта, ей-богу, стоит целого монолога. В ней и страх за потерявшего всякую осторожность юношу, и чисто женская практичность. Отлично понимает, что, если его увидят, тАФ убьют: враг, осквернивший ночным вторжением благородный дом, живым уйти из него не должен.

Но куда поразительней другая её реплика, невинный с виду вопросик: тАЬКто указал тебе сюда дорогу?тАЭ Прямо-таки видишь, как в лунном свете хмурятся бровки, а на нежных губах залегает недоверчивая складка. Ещё немного, и с них слетят первые тревожно-ласковые упрёки был бы только повод. Ромео такой повод даёт. Клянётся в любви тАЬсвященною луной, что серебрит цветущие деревьятАжтАЭ тАФ ему, однако, не дают закончить, напоминают, топнув ножкой, что луна слишком часто меняет свой вид тАФ плохой, опасный для любви пример. Вот она тАФ предвестница г-жи Реналь и Анны Карениной, Скарлетт и Анисьи! Джульетта прежде всего женщина, это её главное качество, всё остальное отступает перед ним, даже любовь к брату Тибальту, известие о гибели которого приходит одновременно с известием об изгнании Ромео.

Тибальтубит, Ромеоже тАФ визгнанье!

Визгнанье! Словолишьодно тАЬизгнаньетАЭ

Убилосразудесятьтысячбратьев.

Но это ещё не всё, Шекспир дальше идёт, заставляя свою грациозную, свою утончённую, свою глубоко поэтическую и бесконечно честную героиню произнести нечто совершенно чудовищное. Произнести нечто такое, от чего у всякого нормального человека мороз пробежит по коже. Оказывается, Джульетте гораздо легче было б узнать о смерти отца с матерью, нежели о разлуке с любимым.

Зачемвоследзаэтимисловами

тАЬТибальтубиттАЭ тАФ неуслыхалая

тАЬОтецтАЭиль тАЬматьскончаласьтАЭ, или тАЬобатАЭ?

Оплакалабяихкакподобает.

НовзаключеньегибелиТибальта тАФ

ИзгнаниеРомео!

Даже скандалист Толстой не решился б на такое. Шутка ли, героиня, которой автор явно сочувствует, возмечтала, пусть даже и в угаре страсти, о смерти горячо любимых родителей! Но дело-то в том, что у Шекспира нет героев, которым он сочувствует, равно как нет и таких, кого он осуждает. Шекспир равнодушен к своим созданиям тАФ точь-в-точь как равнодушна к детям своим природа. тАЬИ равнодушная природатАЭ, тАФ обронил Пушкин не столько, кажется, с печалью, сколько с завистью.

Да, шекспировская девочка Джульетта тАФ предвестница и стареющей г-жи Реналь, и зрелой Анны Карениной, но тАФ не она первая. Родословную тут следует вести, пожалуй, с античных времён, с Апулея к примеру, автора тАЬМетаморфозтАЭ, где во вставной новелле об Амуре и Психее сквозь условный образ сказочной царевны проступает вдруг живая, горячая, прямо-таки сегодняшняя женщина. Возвращаясь из страшного путешествия в загробный мир с баночкой косметического снадобья, которую открывать ей категорически запрещено, Психея дерзко (и с тяжелейшими последствиями для себя) нарушает запрет. Ну не глупо ли, рассуждает, тАЬчто несу с собой божественную красоту и не беру от неё хоть немножечко для себя, чтобы понравиться прекрасному моему возлюбленномутАЭ.

Истинная женщина остаётся таковой даже в тюрьме, где ей грозит казнь и откуда её с риском для жизни пытается вызволить возлюбленный. Времени в обрез, он торопит её тАФ сейчас, право, не до любезностей, а она? Она, надув губки, упрекает милого: тАЬКакой ты равнодушный стал!тАЭ В этих простеньких словах тАФ гениальность художника и отменное знание женской души. (Гёте тАФ а речь о Гёте, о сцене, когда Фауст проникает в тюрьму, чтобы спасти Гретхен, тАФ Гёте женскую душу знал.)

Но это всё тАФ европейские литературы, западноевропейские, а в России? В России первую женщину надо, понимают все, искать у Пушкина. Её и нашли у него, и не кто-нибудь, а сам Достоевский, объявивший, что роман тАЬЕвгений ОнегинтАЭ следовало бы по справедливости назвать не тАЬЕвгением ОнегинымтАЭ, а тАЬТатьяной ЛаринойтАЭ, ибо Татьяна тАФ тАЬэто тип положительной красотытАЭ со всеми признаками тАЬзаконченности и совершенстватАЭ. Достоевский не употребляет слова тАЬидеалтАЭ, но незримо оно присутствует в его знаменитой речи. Татьяна идеальна, как может быть идеальна лишь мысль, представление, образ, мечта, и то, что Пушкин такой образ создал, наполнив его (и Достоевский это почувствовал!) почти религиозным содержанием тАФ величайшая заслуга поэта. Но у нас-то речь о живой, земной женщине, именно женщине тАФ неужто таковой нет у Пушкина?

Есть! Есть таковая у Пушкина, и явилась она уже в первой его поэме, первой и единственной, которая впрямую перекликается с тАЬРомео и ДжульеттойтАЭ. Ситуация-то в обоих произведениях одна и та же: счастливая любовь, таинство бракосочетания и вдруг тАФ стремительное, коварное вмешательство посторонних сил, разъединяющих супругов. Обе женщины, разумеется, подумывают о самоубийстве тАФ идеальной Татьяне грешная мысль эта даже в голову не приходит, но Джульетта всерьёз готова выполнить страшное своё намерение тАФ и выполняет-таки, тАФ а Людмила

Наводышумныевзглянула,

Ударила, рыдая, вгрудь,

Вволнахрешиласьутонуть тАФ

Однаковводынепрыгнула

Идалепродолжалапуть.

А то, что Людмила в своём горе не забывает взглянуть на себя в зеркало, а потом не без кокетства примерить оставленную Черномором шапку! А её совсем уж женская выходка, когда она

СедогоКарлазаколпак

Рукоюбыстройухватила,

Дрожащийзанеслакулак

Ивстрахезавизжалатак,

Чтовсехараповоглушила.

ЗавизжалатАж Ну какой уж тут, право, идеал! Не идеал, не мадонна, не сказочная царевна тАФ в отличие от сказочного, что ни говорите, Руслана тАФ живая теплокровная женщина, чуть ли не современница наша. Не зря в первоначальном варианте поэма называлась тАЬЛюдмила и РуслантАЭ. Духовное начало не превалирует над началом женским, не подавляет его, не убивает, а органично с ним соседствует. СопрягаетсятАж Это сопряжение разных, подчас взаимоисключающих черт тАФ быть может, главное свойство пушкинских героев, особенно драматических, причём качество сопряжения здесь принципиально иное, нежели у Шекспира, персонажи которого, как известно, тоже не отличались однозначностью. тАЬУ Мольера, тАФ писал Пушкин, тАФ скупой скуп тАФ и только; у Шекспира Шейлок скуп, сметлив, чадолюбив, остроумен. У Мольера лицемер волочится за женою своего благодетеля, лицемеря; спрашивает стакан воды, лицемеря. У Шекспира лицемер произносит судебный приговор с тщеславною строгостью, но справедливо; он оправдывает свою жестокость глубокомысленным суждением государственного человека; он обольщает невинность сильными, увлекательными софизмами, не смешною смесью набожности и волокитстватАЭ.

Шекспировский опыт поселять в одном человеке разных людей развил, доведя до логического предела, Клейст тАФ в новелле тАЬМаркиза дтАЩОтАЭ. Чего так испугалась героиня этого произведения? Испугалась, выдержав все мыслимые и немыслимые удары судьбы: попытку изнасилования, необъяснимую сверхъестественную беременность, отречение от неё родителейтАж Всё это она вынесла и готова была отдать руку таинственному, ни разу не виданному ею отцу ребёнка, сколь низкого происхождения ни был бы этот человек, пусть даже неотёсанный чурбан; а когда осознала, что чести этой добивался граф Ф., который уже вырвал у неё несколько месяцев назад обещание стать его женой и который, оказывается, и есть сей таинственный отец, тАФ тут она испугалась до смерти. Не обрадовалась, а испугалась. Граф был в её глазах тАЬангеломтАЭ тАФ благороден, смел, спас её от насильников, и он жетАж Он же, выходит, дьявол: воспользовавшись её беспамятством, овладел ею. Нет, не того испугалась она, что он был дьяволом, а того, что дьявол был одновременно и ангелом. Бедняжку можно понять. Если уж сам Шекспир, с необычайной лёгкостью поселяющий в одном человеке разных людей, не сводил под одной оболочкой столь полярных личностей, то она, обыкновенная женщина, и вовсе не считала возможным подобное соединение.

И всё-таки далеко не в каждом шекспировском герое тАФ в главном герое! тАФ уживаются разные люди. Вот ОтеллотАж Сколько раз говаривалось с лёгкой руки того же Пушкина: Отелло не ревнив, Отелло доверчив. Хорошо, пусть так, только что из этого! Какая, скажите на милость, тут философская или психологическая сложность? А Яго? Чистый, без малейших примесей, прямо-таки стерильный злодей. Правда, злодей вдохновенный. Это ведь только вдохновение тАФ вдохновение зла тАФ способно нашептать, что Отелло-де крутит любовь с женой его Эмилией тАФ обстоятельство, сразу же развязывающее негодяю рукитАж Что же касается Родриго, Кассио тАФ так этих вообще не ощущаешь. Бледен даже шут, хотя шекспировские шуты, как правило, великолепны. Вот разве что Эмилия оживает в самом конце, когда восстаёт против Яго, но хоть бы что-нибудь предвещает этот бунт? НичеготАж Сугубо служебную роль играет Эмилия, открывая глаза слепцу Отелло.

А вот у Шиллера в тАЬКоварстве и любвитАЭ, этой несомненной, хоть и бессознательной вариации на тему тАЬОтеллотАЭ (вплоть до деталей; даже платок фигурирует, разве что у Шиллера он служит не уликой, а атрибутом несостоявшейся дуэли) тАФ у Шиллера нет проходных, сугубо функциональных персонажей. Роль Яго играет здесь секретарь Вурм, но поведение-то его определяется не столько коварством, сколько любовью, что мощно прорезывается в его последних словах, обращённых к всесильному президенту: тАЬОб руку с тобою на эшафот! Об руку с тобою в ад! Мне льстит, что я буду осуждён вместе с таким негодяем, как ты!тАЭ И правда, зачем ему жить, коли нет больше Луизы Миллер, пусть перед тем и отвергшей с презрением его любовь! Вурм не злорадствует, Вурм потрясён и вырастает из мелкого негодяя в подлинную трагическую фигуру.

Конечно, правильней было б считать, пусть даже и вопреки хронологии, что не тАЬКоварство и любовьтАЭ тАФ вариация на тему тАЬОтеллотАЭ, а наоборот. Подтверждение тому тАФ хотя бы название шекспировской трагедии, где тема не обозначена даже намёком. Тогда это вообще делать было не принято, довольствовались, как правило, именами главных героев. Вот и у Шиллера будущее тАЬКоварство и любовьтАЭ называлось первоначально тАЬЛуиза МиллертАЭ, но уже перед постановкой один из актёров предложил другое, более кассовое название. Автор согласился, и это стало началом традиции, которую, уже на российской почве, развил Фёдор Достоевский. тАЬБедные людитАЭ, тАЬУниженные и оскорблённыетАЭ, тАЬПреступление и наказаниетАЭтАж Формальность? Не скажитетАж Названия Достоевского возвестили рождение нового жанра тАФ жанра идеологического (не путать с философским!) романа, общепризнанным отцом которого он, собственно, и является. А праотцом тАФ Шиллер. тАЬЯ вызубрил Шиллера, тАФ признавался Достоевский брату, тАФ говорил им, бредил им; и я думаю, что ничего более кстати не сделала судьба в моей жизни, как дала мне узнать великого поэтатАжтАЭ

Эстетический поединок между Шекспиром и Шиллером тАФ это, конечно, поединок двух мировосприятий. Если для английского драматурга главным всегда была жизнь, самоценность, самодостаточность которой не только не подвергались с его стороны какому-либо сомнению, но всячески утверждались, то Шиллер прежде всего видел (либо высматривал) направление жизни. Её, жизни, цель. Идеологический момент был для него решающим, и эта шиллеровская тенденция в конце концов возобладала. Она возобладала и в Германии, вопреки противостоянию Гёте, и тАФ в ещё большей степени тАФ в России, что раньше и острее всех почувствовал опять-таки Фёдор Михайлович. тАЬШиллер, тАФписал он в статье тАЬКнижность и грамотностьтАЭ, тАФ вошёл в плоть и кровь русского обществатАж Мы воспитывались на нём, он нам родной и во многом отразился на нашем развитиитАЭ. Тем не менее Пушкину влияния Шиллера удалось избежать, молодому Гоголю тАФ тоже, а вот начиная с Достоевского идеологическая насыщенность русской литературы становится всё крепче, всё гуще, безусловно отражая (и усугубляя) идеологическую направленность жизни как таковой.

Идеологичность Шиллера сказывается даже в том, как умирает Луиза Миллер. Её последние слова тАФ призыв к возлюбленному не мстить преступному отцу. тАЬСпаситель наш, умирая, прощалтАжтАЭ Это, конечно, сугубо идеологическая установка; страх смерти если и присутствует здесь, то где-то на втором плане, он вял и косноязычен, в то время как Дездемона вся пронизана им. тАЬСошли меня в изгнаньетАж Отсрочь на суткитАж Только на полчасатАж Ещё на минуту!тАЭ Минуту! Хотя бы минуту тАФ одну-единственную! тАФ ну мыслимо ли лаконичней и страшней передать ужас небытия, глядящего на тебя так близко тАФ дыхание слышно! тАФ чёрным, чужим, неузнаваемым лицом ополоумевшего кумира!

Пленённый, обречённый на страшную казнь Яго хранит непостижимое молчание, во что, право, трудно поверить: Шекспир был непревзойдённым мастером последней реплики. тАЬО горе, горе Англии! Не мне!тАЭ тАФ восклицает приговорённый к смерти Хестингс из тАЬРичардаIIIтАЭ, и в этом, собственно, весь Хестингс. А Яго отмалчивается. По-видимому, текст в этом месте попорчен, какие-то строки утрачены в бесчисленных переписках. Не мог, в самом деле, Шекспир, с щедростью Всевышнего дающий право голоса даже покойникам (той же Дездемоне, уже задушенной, уже заколотой), лишить главного героя последнего слова.

Именно так: главного! По существу, один только Яго и действует во всей трагедии по собственной воле и по собственным тайным планам, приводя в движение, как кукольник марионеток, всех прочих персонажей. А иногда тАФ как с Эмилией тАФ даже оживляя их, хотя, надо признать, эпизод этот не идёт ни в какое сравнение с лучшими тАЬсемейнымитАЭ сценами Шекспира.

Леди Перси (тАЬГенрихIVтАЭ), будучи изгнана с супружеского ложа, разражается страстным монологом, который заканчивается требованием прямо объявить, любят её ещё или нет. Что же муж в ответ? А ничего. тАЬЭй, там!тАЭ тАФ восклицает и, когда появляется слуга, спрашивает ровным голосом: тАЬОтправился с пакетом Джильямс?тАЭ После чего долго выясняет что-то такое про лошадей, несчастная же спутница жизни терпеливо ждёт. Лишь снова оказавшись вдвоём с ним, взмаливается: тАЬО, выслушай меня, супруг!тАЭ тАФ в отчаянной, последней надежде, что должны же в конце концов ответить на её упрёки! УспокоитьтАж Произнести хотя бы какую-нибудь банальность. Ничуть не бывало! тАЬЧто скажешь мне, супруга?тАЭ тАФ слышит изумлённая, потерявшая дар речи леди Перси. И это после того, как обезумевшая женщина в течение нескольких минут взывала к сердцу дорогого человека! Зря взывала тАФ никто, оказывается, не слушал её. Бедная леди! Но не станешь ведь повторять всё заново тАФ и тогда из души её вырывается один-единственный вопрос: тАЬОтсюда кто тебя уносит?тАЭ тАФ на что следует бесподобный ответ: тАЬМой конь, любимая, мой конь!тАЭ тАФ ответ столь же учтивый, сколь и исполненный грациозного равнодушия.

И двух страниц не занимает сцена, но, во-первых, действие, которое никогда не останавливается у Шекспира, продвинуто незаметно вперед, а во-вторых, походя обрисована полная скрытого драматизма жизнь благополучной с виду четы. Тут и тревога жены, её неловкое, жалкое кокетство, и его галантная снисходительность по отношению к ней, некогда пылко любимой. Да, любимой, хотя прямо не говорится об этом тАФ напротив. тАЬНе до тебя мне, Кет; теперь не время ни играм в куклы, ни турнирам губтАЭ. Турниры губ! Такое не скажешь кому попало. Лишь той, которая бывала партнёршей тАФ и отменной партнёршей тАФ по сим интимным забавам.

Вместе с этим смотрят:

"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Автобиографическое начало" в творчестве Гоголя