тАЬВремя колокольчиковтАЭ: литературная история символа

Вячеслав Кошелев

г.Великий Новгород

Стихотворение Александра Башлачёва тАЬВремя колокольчиковтАЭ давно уже сделалось своеобразной тАЬвизитной карточкойтАЭ русской рок-поэзии 1980-х годов.

Долгошли тАФ зноемиморозами.

Всёснесли тАФ иосталисьвольными.

Жралиснегскашеюберёзовой.

Иросливровеньсколокольнями.

Еслиплач тАФ нежалелисолимы.

Еслипир тАФ сахарногопряника.

Звонаричёрнымимозолями

Рвалинервмедногодинамика.

Носкаждымднёмвременаменяются.

Куполарастерялизолото.

Звонарипомируслоняются.

Колоколасбитыирасколоты.

Чтожтеперьходимкругдаоколо

Насвоёмполе тАФ какподпольщики?

Еслинамнеотлиликолокол,

Значит, здесь тАФ времяколокольчиков.

Зазвенитсердцеподрубашкою,

Второпях тАФ врассыпнуювороны.

Эй! Выводикоренныхспристяжкою,

Ирванёмначетырестороны.

Носкольколетлошадинекованы.

Ниодноколесонемазано.

Плёткинет. Сёдларазворованы.

Идавновсеузлыразвязаны.

Анадожде тАФ вседорогирадугой!

Бытьбеде. Нынченамдосмехали?

Ноеслиестьколокольчикподдугой,

Значит, всё. Заряжай тАФ поехали!

Загремим, засвистим, защёлкаем!

Проберётдокостей, докончиков!

Эй, братва! Чуетепечёнками

Грозныйсмехрусскихколокольчиков?

Векжуёмматюгисмолитвами,

Векживём тАФ хотьшарынамвыколи.

Спимдапьёмсуткамиилитрами.

Непоём. Петьужеотвыкли.

Долгождём. Всеходилигрязные,

Оттогосделалисьпохожие.

Аподдождёмоказалисьразные.

Большинство тАФ честные, хорошие.

Ипустьразбитбатюшка

Царь-колокол тАФ

Мыпришлисчёрнымигитарами.

Ведьбиг-бит, блюзирок-н-ролл

Околдовалинаспервымиударами.

Ивгруди тАФ искрыэлектричества.

Шапкивснег тАФ ирванитезвонче-ка.

Свистопляс! Славноеязычество!

Ялюблювремяколокольчиков! ¹

Смысловая семантика кажется почти прозрачной и вроде бы не предполагает необходимости какого-либо тАЬанализатАЭ. Основной символ тАФ тАЬколокольчиктАЭ, противопоставленный большому тАЬколоколутАЭ. тАЬКолоколтАЭ в данном случае тАФ это некое обозначение общего деяния тАФ тАЬколокольчиктАЭ же сродни тАЬсердцу под рубашкоютАЭ и становится способом совершения личного поступка, противопоставленного неестественному тАЬобщемутАЭ.

Причём использована идущая от традиций русской поэзии пушкинской эпохи мифологема, связанная именно с тАЬдорожнымтАЭ, почтовым колокольчиком (а не с колокольчиком дверным или домашним). Роль этого тАЬколокольчикатАЭ в данном случае исполняем тАЬмытАЭ тАЬс чёрными гитарамитАЭ тАФ и не даём погаснуть тому тАЬкурилкетАЭ, который тАЬживтАЭ, несмотря на все окружающие мерзоститАж

Внутри этой прозрачной семантики противоречиво существуют тАЬкоренные с пристяжкоютАЭ, тАЬнекованыетАЭ лошади, тАЬнемазаныетАЭ колёса, разбитые и залитые дождевой тАЬрадугойтАЭ дороги и тАЬдугатАЭ над колокольчиком. Если колокол предполагает некую стабильность: висит на своём месте, то колокольчик тАФ знак именно дороги, движениятАж Привнесение же образа движения предполагает усложнение кажущейся ясной семантики тАФ и требует обширного историко-бытового и историко-поэтического комментария с привлечением ярчайших образов того же плана, в русской литературе явленных.

Исследователи часто обращают внимание на тАЬцитатностьтАЭ как яркий признак башлачёвских стихов: приводимые им тАЬближние контекстытАЭ тАФ это всегда тАЬзнак состояния, а не абстрактной идеитАЭ. С этой точки зрения важнейшей особенностью поэтики Башлачёва становится тАЬдавление бытия на знактАЭ: тАЬТрагическая невозможность выразить невыразимое заставляет поэта постоянно тАЬпереворачиватьтАЭ сложившиеся знаковые системы, вести бесконечную игру с означаемым на тАЬчужомтАЭ языкетАЭ ².

Напротив, символы тройки и колокольчика открывают для Башлачёва не то явление, которое необходимо преодолеть, а как раз идеальную, желаемую данность тАЬславного язычестватАЭ. Но ведь сами эти символы принадлежат к реликтам пушкинской эпохи, и никак не к будущему. Так что речь здесь идёт не о тройке и колокольчике как таковых, а о знаках некоего литературного идеала. Сама же литературная история этого знака позволяет определить ряд дополнительных смыслов исходного представления тАЬрок-н-роллатАЭ как тАЬсвистоплясатАЭ.

1.тАЬПо всем по трёмтАжтАЭ

тАЬЭх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать вёрсты, пока не зарябит тебе в очитАЭ ³.

Современный человек уже не улавливает в знаменитом гоголевском монологе о тАЬптице тройкетАЭ явного иронического оттенка. Тройка тАФ три лошади, запряжённые в один экипаж, тАФ действительно была чисто русским изобретением, русским приспособлением к дальним расстояниям и тряским дорогам.

Тройка вошла в широкое бытование лишь в начале XIXвека. тАЬВ Екатерининское время, тАФ свидетельствует М.И.Пыляев, тАФ сани были двухместные, с дышлами, запрягались парою, четвернёю или шестернёю в цугтАЭ ⁴. Эта лошадиная пара тАФ наиболее частый способ запряжки в векеXVIII, тАФ между прочим, тоже стала предметом поэзии и даже сыграла свою роль в известной полемике тАЬшишковистовтАЭ и тАЬкарамзинистовтАЭ. В 1810 году один из лидеров тАЬархаистовтАЭ С.А.Ширинский-Шихматов в стихотворении тАЬВозращение в отечество любезного моего брататАжтАЭ обозвал этот способ запряжки тАЬвысоким слогомтАЭ:

Ноктотаммчитсявколеснице

Нарезвойдвоицеконей

Ивсяихмощьвегодеснице?. ⁵

На это московский профессор М.Т.Каченовский в язвительной рецензии иронично заметил: тАЬХорошо, что приезжий гость скакал не на тройкетАЭ ⁶. А сторонник тАЬкарамзинистовтАЭ В.Л.Пушкин в поэме тАЬОпасный соседтАЭ (1811) резво обыграл эту самую тАЬдвоицутАЭ:

Кузнецкиймост, ивал, АрбатиПоварская

Дивилисьдвоице, набегеёвзирая.

Позволь, Варяго-росс, угрюмыйнашпевец,

Славянофиловкум, взятьслововобразец.

Досель, вневежествекоснея, утопая,

Мы, паройдвоицупо-русскиназывая,

Писалидлятого, чтобпонималинас.

Ну, кчёртуумивкус! пишитевдобрыйчас!.

Как видим, к этому времени тройка уже существовала. Впервые в поэтическом тексте это слово употребил, кажется, К.Н.Батюшков: тАЬНа тройке в Питер улечутАЭ (стихотворение тАЬОтъездтАЭ, 1809). Да и сам В.Л.Пушкин, скорее всего, предпочитал тройку: именно на тройке отвозил он в 1811 году своего племянника из Москвы в Петербург, о чём тот поведал в стихотворении тАЬГородоктАЭ (1815):

Натройкепренесенный

Изродинысмиренной

ВвеликойградПетратАж

В ранних пушкинских стихах тройка ещё не несла никакой особенной поэтической нагрузки, кроме простого обозначения средства передвижения. тАЬСадись на тройку злых конейтАжтАЭ тАФ обращается поэт в послании тАЬК ГаличутАЭ (1815). Смысловая нагрузка здесь переносится на тАЬзлых конейтАЭ, а тАЬтройкатАЭ становится простым указанием на их количество, как в эпиграмме тАЬУгрюмых тройка есть певцовтАжтАЭ. Такое употребление сохраняется и позднее, например в тАЬЕвгении ОнегинетАЭ:

Евгенийждёт: вотедетЛенский

НатройкечалыхлошадейтАж

Даже эпитет к слову тАЬтройкатАЭ ничего принципиально не менял. Вот в тАЬБратьях-разбойникахтАЭ (1822): тАЬЗаложим тройку удалуютАжтАЭ Или в балладе тАЬЖенихтАЭ (1825): тАЬЛихая тройка с молодцомтАЭ. Тройка становилась самоценным образом лишь тогда, когда включалась в стихотворную ситуацию дороги, пути, тАФ ситуацию, которая в поэзии неизбежно получала оттенок символического значения. Этот смысл образа тройки появился совсем неожиданно.

Символическую ситуацию пути Пушкин попробовал воссоздать в стихотворении тАЬТелега жизнитАЭ (1823). Несложное внешне аллегорическое представление человеческой жизни как движения в телеге по тряской дороге, движения, меняющего свой характер вместе с переходом человека из одного возраста в другой, оказывалось очень многозначным. Жизненная тАЬдорогатАЭ воспринималась как символ духовного преображения человека, определяющего особенно сложные пути к совершенству.

Это пушкинское стихотворение не предназначалось для печати: в конце второй строфы присутствовало нецензурное обсценное выражение, блестяще характеризовавшее возраст человеческой молодости:

Сутрасадимсямывтелегу;

Мырадыголовусломать

И, презираястрахинегу,

Кричим: валяй <..> мать! (XIII, 126) ⁷

Осенью 1824года П.А.Вяземский принял деятельное участие в организации нового журнала тАЬМосковский телеграфтАЭ тАФ и у Пушкина, находившегося в михайловской ссылке, стал настойчиво просить тАЬчто-нибудь на зубоктАЭ (XIII, 118). Пушкин отнюдь не горел желанием участвовать в этом предприятии, но и не хотел отказывать Вяземскому тАФ тот только что выступил издателем тАЬБахчисарайского фонтанатАЭ. Тогда Пушкин послал ему именно это, невозможное для печати, стихотворение тАФ и приписал не без тайной усмешки: тАЬМожно напечатать, пропустив русский титултАжтАЭ (XIII, 126). Он, естественно, не предполагал, что тАЬТелега жизнитАЭ может быть опубликована тАФ и очень удивился, увидев её напечатанной: тАЬЧто же Телеграф обетованный? Ты в самом деле напечатал Телегу, проказник?тАЭ (Письмо от 19февраля 1825. XIII, 144.)

тАЬТелега жизнитАЭ появилась в первом номере тАЬМосковского телеграфатАЭ за 1825год (вслед за стихотворением самого Вяземского тАЬК приятелютАЭ), а тАЬрусский титултАЭ во второй строфе был очень удачно заменён тАЬизвозчичьимтАЭ титулом:

Сутрасадимсямывтелегу,

Мыпогоняемсямщиком

И, презираяленьинегу,

Кричим: валяйповсемпотрём! ⁸

Формально употреблённое Вяземским тАЬямщицкоетАЭ присловье было не очень кстати: телега (крестьянская повозка), как правило, не запрягается тройкой лошадей. Однако поэтическая сторона этого тАЬприсловьятАЭ была по-своему замечательной.

Тройка прижилась в России как оптимальная для дальних путешествий по плохим дорогам. Во-первых, при этом способе запряжки лошади занимали пространство шире, чем повозка (сани, карета, коляска, бричка, дрожки и тому подобное), тАФ в результате значительно уменьшалась опасность падения седока. Хотя, конечно, полностью такая возможность не исключалась даже на больших почтовых трактах: Чацкий в комедии тАЬГоре от уматАЭ, рассказывая Софье историю своего путешествия от Петербурга до Москвы, подчёркивает: тАЬИ растерялся весь, и падал сколько раз!тАЭ Во-вторых, при движении на тройке нагрузка в пути распределялась по трём лошадям, и оттого лошади могли меньше уставать. Такой способ запряжки тАФ что замечательно тАФ позволял регулировать нагрузку, приходившуюся на каждую из лошадей. Жёстко закреплялась только средняя лошадь (коренник), которой помогали две пристяжные. В нужный момент ямщик кнутом или вожжой подхлёстывал одну из пристяжных; та начинала бежать быстрее и тянуть сильнее тАФ и давала возможность передохнуть соседней лошади.

Так родился фразеологизм по всем по трём, возникший из ямщицкой поговорки тАЬПо всем по трём, коренной не тронь, тАФ а кроме коренной нет ни однойтАЭ ⁹. Хлестнуть тАЬпо всем по трёмтАЭ означало ударить кнутом по всем лошадям сразу тАФ и тем самым резко убыстрить движение повозки. Ямщики, естественно, в обычной практике пользовались таким ударом крайне редко тАФ лишь в некие особенные минуты, когда тАЬдуша развернуласьтАЭ и оказалась особенно расположена к увеличению скорости: тАЬИ какой же русский не любит быстрой езды?тАЭ

Подслушавший это ямщицкое присловье Вяземский и употребил его вместо пушкинского тАЬрусского титулатАЭ. Особая образность этого фразеологизма создавала неожиданный эффект тАФ и Пушкин принял его: в издании стихотворений 1826года он поместил тАЬТелегу жизнитАЭ в редакции Вяземского. Но уже в следующем издании (1829) предпочёл частично вернуться к тАЬматернойтАЭ редакции, заменив обсценное выражение показательной фигурой умолчания, ещё более выражавшей образ человеческой молодости:

Сутрасадимсямывтелегу;

Мырадыголовусломать

И, презираяленьинегу,

Кричим: пошёл!тАж (III, 306)

Между тем тАЬигратАЭ Пушкина и Вяземского с тАЬрусским титуломтАЭ имела и ещё одно неожиданное следствие. С лёгкой руки Вяземского выражение по всем по трём вошло в русскую поэзию тАФ а русская тройка стала чуть ли не национальным символом.

В том же 1825году, вслед за публикацией в тАЬМосковском телеграфетАЭ им воспользовался Ф.Н.Глинка в стихотворении тАЬСон русского на чужбинетАЭ. Содержание этого большого стихотворения тАФ ряд меняющихся эпизодов и образов тАЬзаветной русской сторонытАЭ, которые предстают во сне русскому человеку, находящемуся вдали от родины. Один из эпизодов прямо связан с тройкой:

Имчитсятройкаудалая

ВКазаньдорогойстолбовой,

Иколокольчик тАФ дарВалдая тАФ

Гудит, качаясь, поддугойтАж

Младойямщикбежитсполночи:

Емусгрустнулосявтиши..

Далее тАЬмладой ямщиктАЭ запевал грустную песню про тАЬочи девицы-душитАЭ, которая заключалась полюбившимся Глинке фразеологизмом:

тАЬтАжТеперьягорькийсиротина!тАЭ

ИвдругмахнулповсемпотрёмтАж

Ноярассталсясмилымсном,

Ичужеземнаякартина

СтоялапышнопредомнойтАж

Для много писавшего Глинки тАЬСон русского на чужбинетАЭ был вполне тАЬпроходнойтАЭ вещью: гораздо большее значение он в то время придавал поэтическим аллегориям или переложениям псалмов. Он напечатал своё стихотворение в петербургской тАЬСеверной пчелетАЭ ¹⁰, но эта скромная публикация невесть каким образом была замечена, а фрагмент о тройке (хотя и не имевший сюжетной завершённости) превратился в народную песню: через год-два он попал в популярные песенники и даже в лубок ¹¹. В 1832году Глинке пришлось даже написать авторскую редакцию этой песни; она была помещена в тАЬРусском альманахе на 1832тАУ1833годтАЭ (СПб., 1832), изданном большим тиражом и предназначенном для широкого круга грамотных русских людей. Там она была снабжена следующим примечанием: тАЬСия песня, сделавшаяся народной, в первоначальном своём виде составляла часть стихотворения Ф.Н.Глинки тАЬСон русского на чужбинетАЭ. Она не была напечатана особо, и оттого её пели с разными изменениямитАЭ.

Эта авторская редакция имела ряд отличий от первоначального фрагмента стихотворения, а главное, отрывок был семантически тАЬзакольцовантАЭ и ситуация разрешалась показательным финалом:

тАЬтАжТеперьягорькийсиротинатАЭ.

Ивдругмахнулповсемпотрём.

Итройкойтешилсядетина,

Изаливалсясоловьём.

Слово тройка в этой публикации выделялось курсивом тАФ в манере Фёдора Глинки, любившего подчёркивать опорные слова. При этом поэтический облик тройки существенно расширялся: дорожный экипаж становился едва ли не живым, мыслящим существом, движущимся как будто сам собою. тАЬЯмщиктАЭ являлся как некая принадлежность тройки (а не наоборот!), а для тАЬседокатАЭ места и вовсе не находилось. К тому же тройка обрастала характерными сопровождающими реалиями: столбовая дорога, однообразно звучащий колокольчик, поющий ямщиктАж

С этими непременными атрибутами тройка не замедлила явиться и в прозе. И.И.Лажечников в романе тАЬПоследний НовиктАЭ (1831), действие которого происходит в Петровскую эпоху, дал подробное описание тАЬкрасивой колымаги, запряжённой в русскую упряжь тремя бойкими лошадьмитАЭ; рядом оказался тАЬстатныйтАЭ молодой ямщик в тАЬпоярковой шляпетАЭ и тАЬкумачовой рубашкетАЭ, который, как водится, тАЬзалился унылою песнеютАЭ, в то время как тАЬколокольчик, дар Валдая, бил меру заунывным звономтАЭ ¹². Автора не смутили даже явные исторические неувязки: в начале XVIIIвека не было ещё ни троек, ни колокольчиков, ни красных тАЬпростонародныхтАЭ рубахтАж Лажечникову понадобился символ тАЬрусскоститАЭ тАФ и он не смог устоять перед обаянием поэтической находки Фёдора Глинки.

В 1840году Н.Радостин (Анордист) в издаваемом им альманахе поместил большую пиесу (почти поэму!) под названием тАЬТройки, переделанные, четыретАЭ. В пиесе этой он довольно наивно и неловко представил расширенную (сюжетную) вариацию того же стихотворения Глинки. Но что интересно: первая из этих тАЬчетырёх троектАЭ стала, в свою очередь, распространённой народной песней тАФ тАЬГремит звонок, и тройка мчитсятАжтАЭ ¹³.

тАЬтАЬТроектАЭ в русской поэзии можно насчитать около сотнитАжтАЭ тАФ констатировал И.Н.Розанов ¹⁴. Все они так или иначе, прямые наследницы тАЬглинковскойтАЭ тАЬТройкитАЭ. Во всяком случае, поэтическая ситуация развивается на фоне тех же атрибутов: тАЬтройка борзая бежиттАЭ, тАЬдолгие песни ямщикатАЭ, тАЬколокольчик однозвучныйтАЭ, тАЬвёрсты полосатытАЭ (А.С.Пушкин. тАЬЗимняя дорогатАЭ, 1826); тАЬсветит месяц, тройка мчится по дороге столбовойтАЭ, тАЬродные звуки русской песни удалойтАЭ (А.С.Пушкин. тАЬВ поле чистом серебритсятАжтАЭ, 1833); тАЬколокольчик однозвучный, крик протяжный ямщикатАЭ (П.А.Вяземский. тАЬДорожная думатАЭ, 1830)тАж И так далее.

Фигура ямщика возникает в каждой из этих тАЬтроектАЭ тАФ но почти не появляется фигура путника, седока, ради которого и по воле которого, собственно, и предпринято всё это движение на тройкетАж

2. тАЬ Кто сей путник? и отколе?.тАЭ

Есть у Василия Шукшина рассказ тАЬЗабуксовалтАЭ (1971), в котором описана нетрадиционная тАЬчитательскаятАЭ ситуация. Герой рассказа, механик Роман Звягин, слушая, как сынишка зубрит гоголевский отрывок о тАЬРуси-тройкетАЭ, внезапно задумался о смысле этого образа: тАЬРусь-тройка, всё гремит, всё заливается, а в тройке тАФ прохиндей, шулертАжтАЭ, тАЬТак это Русь-то Чичикова мчит? Это перед Чичиковым шапки все снимают?.тАЭ, тАЬМчимся-то мчимся, елки зелёные, а кого мчим?.тАЭ Для уяснения этого неожиданного недоразумения механик идёт к школьному учителю, который может дать лишь традиционную интерпретацию: тАЬГоголь был захвачен движением, и пришла мысль о Руси, о её судьбетАжтАЭ На вопрос, как же быть с Чичиковым-то, и у школьного учителя нет ответа. Он в конце концов констатирует: тАЬНадо сказать, что за всю мою педагогическую деятельность, сколько я ни сталкивался с этим отрывком, ни разу вот так не подумал. И ни от кого не слышал. <тАж> Вот ведь!. И так можно, оказывается, понятьтАЭ ¹⁵.

Шукшинскому герою, читателю ХХвека, пришло в голову то, что не приходило ни читателям прошлого столетия, ни самому Гоголю тАФ не приходило именно потому, что возникший в народной песне и закрепившийся в народном сознании образ тройки выступал как семантически самодостаточный и как будто не предполагал, что в тройке может находиться еще какой-то тАЬпутниктАЭ. тАЬПутниктАЭ был как будто лишним тАФ и в этом смысле тАЬнеразличимымтАЭ тАФ поэтическим образом.

В первых набросках знаменитое пушкинское стихотворение тАЬБесытАЭ (1830) начиналось так:

Тройкаедетвтёмномполе,

Колокольчикдин-дин-дин.

Скучно, страшнопоневоле

Средьбелеющихравнин. (III, 832)

При дальнейших переделках Пушкин уточнял прежде всего фигуру субъекта движения. Сначала тАЬтройкутАЭ заменил тАЬпутниктАЭ (тАЬПутник едет <в> чистом полетАЭ: III, 832), затем тАФ лирическое тАЬмытАЭ (тАЬЕдем, едем в чистом полетАЭ: III, 834), наконец тАФ лирическое тАЬятАЭ (тАЬЕду, еду в чистом полетАЭ: III, 236). Сама возможность подобной тАЬцепочкитАЭ вариантов, обозначающих субъекта движения, демонстрирует, во-первых, то, что исходная тАЬтройкатАЭ поэтически воспринималась не только как живое (ср. в одном из вариантов: тАЬТройка стала и храпиттАжтАЭ: III, 836), но и как полноценно мыслящее существо; во-вторых, что этот субъект движения оказывался изначально связан с идеальными возможностями человеческого тАЬятАЭ; в-третьих, он оказывался семантически тАЬнеинтересентАЭ тАФ его можно было и тАЬпропуститьтАЭтАж Если тАЬтройкатАЭ то же самое, что тАЬпутниктАЭ, тАЬмытАЭ и тАЬятАЭ тАФ то какой смысл обозначать какие-либо дополнительные характерологические черты этого тАЬятАЭ? И не всё ли равно, кто едет в конкретной русской тАЬтройкетАЭ тАФ Чичиков или какой-нибудь Правдин; важна сама поэзия движениятАж

Всё это усугублялось той особенностью, что в русской поэзии пушкинской эпохи существовала установка на некую коллективную разработку сходных мотивов. Устойчивый поэтический образ тАЬтройкитАЭ возник, как мы видели, из неявного творческого содружества Пушкина, Вяземского и Глинки тАФ тАЬсоседниетАЭ с этим образом поэтические мотивы тоже тяготели к повторению. Так одновременно и независимо друг от друга Пушкин и Вяземский создают поэтические описания тАЬметелитАЭ тАФ и восприятие её путником, застигнутым метелью в дороге. Пушкинские тАЬБесытАЭ (1830) и стихотворение Вяземского тАЬМетельтАЭ из цикла тАЬЗимние карикатурытАЭ (1829) обнаруживают неожиданное сходство в разработке основных мотивов и даже параллелизм основных семантических ситуаций. Всё это рождает попросту одинаковые образы (cм. таблицу).

Пушкин

Вяземский

снеглетучий

Мутнонебо, ночьмутна

Колокольчикдин-дин-динтАж

Вседорогизанесло

Хотьубей, следаневиднотАж

Вполебеснасводит, видно

Дакружитпосторонам.

Вот тАФ теперьвоврагтолкает

ОдичалогоконятАж

тАЬЧтотамвполе?тАЭ