Библейские мотивы в творчестве М.Ю.Лермонтова

М.Ю. Лермонтов - очень сложное явление в истории литературной жизни России. Поэт, проживший всего 26 лет и оставивший относительно небольшое литературное наследство, до сих пор остается неразгаданной и до конца не понятой личностью. В литературной критике творчества Лермонтова, начиная с прижизненных публикаций и кончая сегодняшним днем, можно наблюдать острую борьбу мнений, подчас полностью противоположных, искусственные выпрямления, идейные затемнения и неизбежное проявление исторической ограниченности - черты, в которых отразился ход развития русской истории и русской культуры со всеми его противоречиями.

Гоголь, со слов Жуковского, определил существо лермонтовской поэзии словом "безочарование" [30, 1]. Люди различных эпох, различного душевного строя, умственных сил, религиозных устремлений сходились в общем "безочаровании" от Лермонтова. Гоголь в статье о русской лирике уделил Лермонтову места менее, чем Языкову. Ценитель и друг Жуковского, Пушкина, Гоголя Плетнев дал такую оценку Лермонтова: "Это был после Байрона и Пушкина фокусник, который гримасами своими умел толпе напомнить своих предшественников. Придет время, и о Лермонтове забудут" [30,2]. Такое мнение разделялось едва ли не большинством знавших Лермонтова людей. Иван Аксаков: "Поэзия Лермонтова - это тоска души, болеющей от своей собственной пустоты вследствие безверия и отсутствия идеалов" [30,2]. Достоевский выразился про своего Ставрогина: "в злобе выходил прогресс даже против Лермонтова"[30,2]. Вл.С.Соловьев только завершил историю всеобщего тАЬбезочарованиятАЭ Лермонтовым, устрашась за религиозную судьбу того, в котором "демон кровожадности" к концу жизни уступил "большую часть своей силы своему брату, "демону нечистоты". Он определил религиозную судьбу Лермонтова, как гибель, а долг читателей увидел в том, чтобы обличением демонизма, обуявшего Лермонтова "демона гордости", "уменьшить хоть сколько-нибудь тяжесть, лежащую на этой великой душетАЭ [30,2]. Из приведенных мнений следует, что вопрос о своеобразном религиозном мировоззрении Лермонтова возник, уже по мере выхода в свет его произведений.

В.Г.Белинский, поначалу также принадлежавший к этому лагерю, впоследствии переменил свое мнение о Лермонтове. Собственно с его работ и началось изучение творчества Лермонтова в литературоведческом плане.

Очень важны в раскрытии лермонтовского творчества статьи о нем Аполлона Григорьева, боровшегося с Лермонтовым, тяготевшего к нему и во многом глубоко его постигавшего. Также как и Шевырев он боролся с "гордыней духа", занесенной с Запада.

Детализированное изучение Лермонтова в духе старой академической науки началось главным образом в последние десятилетия ХIХ века и было продолжено в нашем столетии. Сторонники этого воззрения видели в Лермонтове крайнего индивидуалиста, выразителя "чисто отрицательного взгляда", скептического романтика, сомневающегося во всех человеческих ценностях и опирающегося на чужие - отечественные и западноевропейские - образцы, в которых такое миропонимание представлялось художественно закрепленным. Работы о жизни и творчестве Лермонтова представителей этой науки А.Н. Пынина, П.А. Висковатова, В.Д. Спасовича, Д.И. Абрамовича, Н.А. Котляревского и др. знаменуют новый этап в исследовании поэта. Среди различных тем и разработок рассматривается и вопрос о религиозности поэта и его байронизме, демонизме. Затрагивается также проблема религиозного воспитания Лермонтова в доме его бабушки Е.А. Арсеньевой. Трудами названных выше ученных (особенно трудами Висковатого) был накоплен и частично, по мере сил, обобщен большой материал фактов и наблюдений, без которого наше знание о Лермонтове и общее представление о нем были бы значительно беднее.

В 1892-1894 г.г. в Казанском университете А.А. Царевский читает лекции и произносит торжественные речи о Православии и о значении русской словесности в национальном русском образовании. Царевского интересует, почему в России наблюдается недостаточная читаемость произведений Лермонтова?Совместимы ли понятия религиозности и народности Лермонтова [92,13]?

В последние предреволюционные годы публикуют свои работы такие исследователи творчества Лермонтова как С.Н.Дурылин "Судьба Лермонтова", Л.П.Семенов "Лермонтов и Библия", М.Никитин "Идеи о боге и судьбе в творчестве М.Ю.ЛермонтоватАЭ, С.В.Шувалов "Религия Лермонтова"[см.библ.].

Все эти работы можно назвать первыми основательными, специализированными исследованиями, в которых авторы решают один и тот же вопрос, обозначившийся еще при жизни поэта. Каково же действительное отношение Лермонтова к Богу, к Библии; верит ли он в судьбу; откуда берет свои истоки воинствующая богоборческая, демоническая лирика, и как в то же время появляются лучшие образы традиционной молитвы ко Всевышнему в его творчестве?

Л.Семенов отмечает в своей работе серьезное влияние Библии на творчество Лермонтова. Она помогает поэту "в минуту жизни трудную", к ней он обращается в поисках новых мотивов. С.Н.Дурылин считает, чтоЛермонтов в конце своего творческого пути устает от демонического начала в своей душе и приходит к написанию "чудных молитв", чистых, светлых, полных веры, надежды и любви.

Параллельно с такими воззрениями продолжает набирать обороты богоборческая, антирелигиозная направленность в исследованиях творчества Лермонтова. Начало свое она берет из высказываний Герцена и Добролюбова. Еще одним крайним выражением поляризации мысли в подходе к Лермонтову явился формализм. Формалисты стали рассматривать стихотворения лишь с их структурной и звуковой стороны (те же самые молитвы ими оценивались с точки зрения строфики, размера, совершенно не обращалось внимание на их идейно-эмоциональный план). Такой подход можно наблюдать и в советском литературоведении. К формалистским относится книга о Лермонтове Б.Эйхенбаума (1924 года).

Второе и третье десятилетия ХХ века (повлияла Октябрьская революция) характеризуются исключительно острым столкновением идеологий и методологий. Но приблизительно к концу 30-х годов острый антагонизм в толковании Лермонтова исчезает: точки зрения и подходы исследователей сближаются. Начинается синтетическое, многостороннее изучение поэта с учетом всех прежних достижений, но идейно однобокое. Лучшие лермонтоведы, такие как Л.Я. Гинзбург, Е.Н. Михайлова, И.Л.Андроников, В.А. Мануйлов предпочитают не затрагивать тему библейского влияния на поэта. А если и касаются ее, то лишь бегло, поверхностно, с точки зрения богоборческой направленности. Архипов в своей книге "М.Ю.Лермонтов. Поэзия познания и действия" пишет об атеистическом мировоззрении поэта. "При всех видимых или кажущихся противоречиях и отступлениях у Лермонтова была стройная атеистическая философия, нашедшая в лирике и поэмах богоборческую формулу выражения. В русской поэзии всегда велись ожесточенные схватки с Богом (Полежаева, Есенина, Маяковского). И едва ли будет ошибкой сказать, что поэзия богоборчества имела в виду не столько царя небесного, сколько земного"[7,65].

В 60-х же годах появляются исследования, названия которых говорят сами за себя: "Антирелигиозные и антиклерикальные идеи в русской литературе ХIХ века" Н.В.Карпова и М.Ю.Попова [40] и "М.Ю.Лермонтов - обличитель церкви и религиозных догматов" А.П.Рубановича [ 80].

В1981 году выходит в свет "Лермонтовская энциклопедия", где появляются отдельные статьи: "Религиозные мотивы", "Библейские мотивы", "Богоборческие мотивы" и "Демонизм", все они тесно соотнесены друг с другом [47].

В постперестроечное время вновь стали появляться статьи и заметки в журналах, комментирующие связь Лермонтова с Библией на примерах одного или группы стихотворений. Появились новые исследования: Котельникова "Христианские мотивы у русских поэтов"[43]; Т. Жирмунской "Русские поэты и Библия"[34]. Кроме этого стали публиковаться в литературных газетах статьи, изданные на западе нашими русскими эмигрантами (статья И. Лукаша о цикле стихотворений-молитв у Лермонтова).

Таким образом, не трудно заметить, что в литературоведении (лермонтоведении) вновь возникает пристальный интерес к этой проблеме, делаются попытки, пусть пока на материале отдельных произведений, исследовать вопрос, интересующий многих. Для критиков здесь открывается поле для дальнейшей деятельности. И данная работа- это лишь маленькая попытка на основе всего имеющегося на сегодняшний день материала обозначить и рассмотреть основные, наиболее важные, моменты противоречивого лермонтовского отношения к Библии.

Название работы - "Библейские мотивы в творчестве М.Ю. Лермонтова" - весьма распространенно и многозначно. Сам термин "мотив" несет на себе отпечаток условности и недостаточной определенности. В литературоведческих словарях нет единого, точного определения этого термина.

В Лермонтовской энциклопедии (1981г.) дается следующее определение: "Мотив - (от французского motif - мелодия, напев) - устойчивый смысловой элемент литературного текста, повторяющийся в пределах ряда фольклорных (где мотив означает минимальную единицу сюжетосложения) и литературно-художественных произведений".

Мотив может быть рассмотрен в контексте всего творчества одного или нескольких писателей, какого-либо литературного направления или литературы целой эпохи, а также отдельного произведения. В поэзии воплощается в ведущих темах, символах, сюжетных ситуациях, образах [47 ].

Распространившись на сферу исследований индивидуального творчества и став актуальным аспектом современного литературоведческого анализа, термин "мотив" все более утрачивает свое прежнее содержание, относившееся к формальной структуре произведения: из области "строгой" поэтики он переходит в область изучения мировоззрения и психологии писателя (или даже психологии творчества). Мотивами стали называть и характерные для поэта лирические темы или комплекс чувств и переживаний, а также константные свойства его лирического образа, независимо от того, находили ли они соответствующее выражение в какой-либо устойчивой формуле. В этом смысле термин "мотив" широко используются в исследованиях поэзии и в современном лермонтоведении. Именно в таком расширенном варианте и будет использоваться этот термин в данной работе.

Творчество Лермонтова представляет собой несомненное и органическое единство, естественно, что и мотивы его лирики взаимосвязаны, тесно переплетены друг с другом, часто тАЬпросвечиваюттАЭ один через другой.

Формулировка "Библейские мотивы" включает в себя, на правах обобщающей, такие мотивы, как христианские, евангельские, т.к. эти названия берут свое начало из книг Нового Завета. Здесь же пойдет речь и о религиозных и богоборческих мотивах, которые в Лермонтовской энциклопедии выделены в отдельные статьи, но без которых анализ влияния Библии на Лермонтова будет неполным, потому что только в совокупности микроанализов раскрывается объемность и целостность миросозерцания поэта, его отношение к жизни и Богу.

Библейские мотивы относятся к философско-символическим мотивам. Библейские мотивы могут быть также своеобразным историко-культурным комментарием к лермонтовским текстам.

Библейские мотивы входят в поэзию разными путями, получают разную художественную разработку. Но они всегда дают творчеству духовно восходящее направление, ориентируют его на абсолютно ценное.

У наших поэтов это принимало и принимает несколько форм, зачастую сочетающихся в одном произведении.

Во-первых, форму лирического переживания, религиозных состояний и настроений в многообразии и их интимно-психических оттенков. Стихи рождаются или могут рождаться из молитвенных движений души. Точно так же покояние, вера в милосердие Божие, надежда на спасение, христианская любовь, мистическое созерцание, пророческое прозрение - всему этому поэзия умеет дать богатое смыслом и эмоциональными красками выражение.

Во-вторых, форму поэтического воплощения идей о Боге, о мироздании, о человеке как образе и подобии Божием.

В-третьих, форму художественного истолкования лиц и сюжетов из Библии.

В-четвертых, форму отображения живой религиозной жизни нации, ее религиозно-мистического опыта, нравственных и эстетических идеалов, воспринятых русским сознанием из библейских источников (из православия).

Конечно, черты мировосприятия, умственного склада, литературного вкуса налагают свою печать на разработку этих мотивов каждым поэтом. В ней может преобладать гармоническое, примиряющее звучание или, наоборот, драматически обостряться противостояние истины и лжи, праведности и греховности, веры и неверия. Один поэт благоговейно приемлет мир Божий, другой, как библейский Иов, обращает к Богу вопросы о причинах и целях творения, вопросы, нередко исполненные сомнений и скорби.

Именно таким противоречивым, религиозным и борющимся, пытающимся понять непознанное и был М.Ю.Лермонтов.

И кто знает, не скажет ли Бог судьям Лермонтова, как друзьям Иова:

"Горит гнев Мой за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб мой Иов"-раб Мой Лермонтов" (Мережковский).

Итак, целью данной дипломной работы является исследование библейских мотивов, их места и роли в творчестве Лермонтова.

Цель определяет задачи работы:

1. Выявить основные библейские темы, образы, сюжеты, идеи и определить их место в поэтической системе Лермонтова.

2. Проанализировать функции сюжетов, образов, цитат из Ветхого Завета и последней книги Нового Завета - Апокалипсиса в творчестве Лермонтова.

3. Рассмотреть влияние Библии не только на содержание произведений (образы, мотивы, сюжеты), но и на форму литературных творений Лермонтова. Произвести целостный анализ стихотворений-молитв поэта.

Поставленные задачи помогают последовательно выстроить текст дипломной работы, т.е. определить ее структуру.

В I-ой главе - "Лермонтов и Библия" - представлены общие сведения о влиянии Библии на Лермонтова; раскрывается противоречивое отношение поэта к Богу; дается сопоставительный анализ отдельных стихотворений или цитат из них и библейских текстов:

- ветхозаветных книг, к которым, как замечено исследователями, больше тяготел Лермонтов (I.1);

- книги Нового Завета - Апокалипсиса (I.2).

Во II-ой главе - "Молитвенная лирика Лермонтова" - раскрывается своеобразие молитвенного жанра в творчестве поэта и анализируются его стихотворения-молитвы.

В заключении сделаны выводы по теме.

Глава I. Лермонтов и Библия

Вз 1. М.Ю.Лермонтов и мир Ветхого Завета

Жизненно-поэтическое мышление Лермонтова, с детства соприкасавшегося с религиозно-молитвенным обиходом в доме своей бабушки Е.А. Арсеньевой, было приобщено к кругу образов "Писания" (Библии) даже в большей мере, чем умозрение многих других крупных фигур романтизма. Так, Лермонтову чужд внебиблейский пантеизм йенских романтиков или П.Б.Шелли, увлечение магической стихией у первых и интерес к античному мифу у второго (например, образ Прометея).

Вся внутренняя жизнь Лермонтова протекает как бы в присутствии и перед взором личного бога Библии, которого поэт именует, в соответствии с книгой Бытия:

"создателем мира" [1,I,118],

"творцом природы" [1,III,491],

в одной из ранних редакций тАЬДемонатАЭ вспоминается:

Святой великий час,

Когда от мрака отделился свет [1,III,511], -

такие же строки можно найти в Бытие 1.3-4: "И отделил Бог свет от тьмы". В светлые минуты своей жизни поэт слагает дивные гимны Создателю прекрасной, величественной вселенной. В стихотворении "Кладбище" [1,I,118]:

Над головой

Жужжа, со днем прощается игрой

Толпящиеся мошки, как народ

Существ с душой, уставших от работ!.

Стократ велик, кто создал мир! велик!.

Сих мелких тварей надмогильный крик

Творца не больше ль славит иногда,

Чем в пепел обращенные стада?

Чем человек, сей царь над общим злом,

С коварным сердцем, с ложным языком?.

Разве это не то же, что некогда сказал Давид: "Всё дышущее да хвалит Господа"? (Псалом СL,6).

Мцыри чудилось, будто какие-то голоса шептались по кустам

О тайнах неба и земли;

И все природы голоса

Сливались тут; не раздался

В торжественный хваленья час

Лишь человека гордый глас [1,III,439].

Вся природа славословит Бога:

"Да восхваляет Его небеса и земля,

моря и все, движущееся в них" (Псалом LХIХ,35).

В ясный день, когда всюду царит тишина, поэт созерцает в небесах Бога:

Когда волнуется желтеющая нива,

И свежий лес шумит при звуке ветерка,

И прячется в саду малиновая слива

Под тенью сладостной зеленого листка;

Когда росой обрызганный душистой,

Румяным вечером иль утра в час златой,

Из-под куста мне ландыш серебристый

Приветливо кивает головой;

Когда студеный ключ играет по оврагу

И, погружая мысль в какой-то смутный сон,

Лепечет мне таинственную сагу

Про мирный край, откуда мчится он,-

Тогда смиряется души моей тревога,

Тогда расходятся морщины на челе,-

И счастье я могу постигнуть на земле,

И в небесах я вижу бога.. [1,II,24]

Это напоминает пророка Илью, которому Бог явился не при вихре, не при землетрясении или в огне, а в таинственной тишине. Лермонтов говорит о ветерке, Библия - "о веянии тихого ветра"(I кн. Царств, ХIХ, 11-13).

Но могучий как Яаков (и хром, как он), поэт не раз дерзал вступать в богоборчество. Его религиозно-богоборческие переживания отличаются большой непосредственностью и внутренней независимостью. И это естественно для романтика-бунтаря, склонного презирать "суеверное" послушание толпы и разговаривать с "высшей силой" на равных, отстаивая свою личную исключительность и достоинство.

На Бога при случае возлагает Лермонтов ответственность за несовершенства миропорядка и надломы в собственной жизни.

Бог представляется ему по-библейски "всесильным"- это тот, кто может, но не хочет ответить благославляющим "да" на бурные притязания поэта, хотя в иных случаях это всемогущество промыслителя для Лермонтова как бы ограничено соприсутствием демонического мирового начала.

Короче всего "кредо" Лермонтова выражено в юношеской драме "Испанцы" [1,IV,21]: тАЬ..верь, что есть на небе бог - и только! Я сам не верю больше этого!тАЭ И действительно поэт постоянно сомневается в прочих существенных принципах библейской веры. Так, в той же драме "Испанцы" можно увидеть сомнение автора в благости провидения:

"Бог знал заране всё: зачем же он не удержал судьбы?.

Он не хотел!" [1,IV,97].

В словах Демона: "Ждет правый суд: простить он может, хоть осудит" [1,III,474], - чувствуется сомнение в милосердии божием. Но в своем отношении к божьему суду Лермонтов в разных своих произведениях противоречит сам себе. В стихотворении "Смерть поэта" [1,II,17] он твердо уверен в честности и справедливости божьего суда:

Но есть и божий суд, наперсники разврата!

Есть грозный суд: он ждет;

Он не доступен звону злата,

И мысли и дела он знает наперед.

Противоречит поэт и в вере в загробную жизнь. Так, строки из стихотворения "Не смейся над моей пророческой тоскою" [1,II,30]:

Но я без страха жду довременный конец.

Давно пора мне мир увидеть новый, -

дают право полагать, что Лермонтов уверен в загробном существовании. А вот другие произведения говорят об обратном. Лермонтов сомневается в загробной жизни и в стихотворении "Слова разлуки повторяя":

Слова разлуки повторяя,

Полна надежд душа твоя;

Ты говоришь: есть жизнь другая,

И смело веришь ей .. но я ?.

Оставь страдальца!- будь покойна:

Где б ни был этот мир святой,

Двух жизней сердцем ты достойна!

А мне довольно и одной.

Тому ль пускаться в бесконечность,

Кого измучил краткий путь?

Меня раздавит эта вечность,

И страшно мне не отдохнуть!

Я схоронил навек былое,

И нет о будущем забот,

Земля взяла своё земное,

Она назад не отдает!. [1,I,371]

и в финале драмы "Menschen und Leidenschafen" ("Люди и страсти"):

Юрий:Мы никогда, никогда не увидимся.

Любовь:Если не здесь, то на том свете..

Юрий:Друг мой! нет другого света.. есть хаос..он поглощает

племена.. и мы в нём исчезнем.. мы никогда не увидимся..

разные дороги.. нет рая - нет ада.. люди брошенные бесприютные созданья [1,IV,181].

Говоря обо всем этом, Лермонтов прибегает то к яростным сарказмам, то впадает в тон усталой иронии. И все же, какова бы ни была дерзость его сомневающейся и отрицающей мысли, ценностный мир поэта в значительной степени организован вокруг остро прочувствованной библейской символики с её антитезами райского сада и адской бездны, блаженства и проклятия, невинности и грехопадения.

Тексты Лермонтова обнаруживают следы внимательного чтения библейских книг обоих заветов. Ветхий Завет - это так называемая Иудейская Библия, написанная на древнееврейском языке и включающая описание зарождения и развития жизни на земле до рождения Иисуса Христа. Новый завет - это собственно христианская часть Библии.

Среди черновых заметок, сделанных на заре поэтической деятельности, лермонтоведы нашли такую: "Демон". Сюжет. Во время пленения евреев в Вавилоне ( из Библии). Еврейка. Отец слепой. Он в первый раз видит её спящую. Потом она поет отцу про старину и про близость ангела - как прежде. Еврей возвращается на родину. Её могила остается на чужбине" [1,V,348].

Лермонтов нередко употребляет библейские собственные имена:

Аарон:"служитель Аарона" [1,III,55]

"премудрый пастырь Аарон" [1,II,20]

Авраам:"Нет, Аврааму было легче самому

на Исаака нож поднять, чем мне [1,IV,118].

Адам:"внук Евы иль Адама" [1,III,365]

"она не одному Адамову внуку вскружила голову" [1,IV,185]

Ева:"Евы дочь" [1,III,395]

Израиль:"плачь, плачь Израиля народ" [1,I,145]

О, Израиль,

Израиль!. ты скитаться должен в мире,

тебя преследуют стихи даже [1,IV,68]

Иуда:Отовсюду

Гоняли наглого Иуду [1,III,57]

Пришло Иуде наказанье [1,III,57]

Иуда! мыслит мой улан [1,V,189]

"За тридцать серебрянников продал

Иуда Христа.." [1,IV,151]

"Поцелуй Иуды" [1,V,51]

Каин:"один, всегда один, отверженный, как Каин, Бог знает, за чьё

преступленье" [1,V,104]

Моисей:Отец мой сказал, что закон Моисея

Любить запрещает тебя [1,I,385]

"закон Моисея не существовал прежде земли"[1,III,145]

Павел:"послание апостола Павла" [1,V,49]

Соломон:Когда бы Тирзу видел Соломон,

То верно б свой престол украсил ею,

У ног ея и царство, и закон,

И славу позабыл бы.. [1,III,376]

"Я говорил о царе Соломоне, который воспевал умеренность

и советовал поститься, а сам был не из последних скоромников [1,III,150].

Это конечно же не полный список, а только лишь некоторые яркие примеры из него. В произведениях поэта можно найти ещё много библейских имен: Исаак, Саул и другие.

Характерно также употребление географических названий.

Иерусалим (Ерусалим, Солим):

"ветвь Ерусалима" [1,II,18]

"Клянусь Ерусалимом" [1,IV,24]

Солима бедные сыны. [1,II,18]

"Пророк рождён в Ерусалиме" [1,IV,75]

Плачь, Израиль! о, плачь! - твой Солим опустел!. [1,IV64]

Иордан:У вод ли чистых Иордана [1,II,18]

Ливан: На гордых высотах Ливана [1,III,150]

Ещё у ног Ливана тишина.

Ночной ли ветер в горах Ливана

Тебя сердито колыхал? [1,II,18]

Мертвое море: "воспоминанья? да, но какие? горькие, обманчивые,

подобно плодам, растущим на берегах Мертвого моря, которые

блистая румяной корою, таят под нею пепел, сухой, горячий

пепел!" [1,V,321]

Палестина: "Ветка Палестины" [1,II,18]

"на холмах Палестины" [1,III,193]

Сион:Не раз в Сион они ходили [1,I,79].

Библия внушила поэту то гуманное отношение к евреям, которому он был верен всю жизнь и которое нашло отражение в его произведениях: "Плачь, плачь, Израиля народ!", трагедия "Испанцы" , "Ветка Палестины".

В "Вадиме" поэт говорит о душах, которые тАЬподобно выкрашенным гробам притчитАЭ. Наружность их - блеск очаровательный, внутри - смерть и прах". Это из Евангелия. Матфей, 23.27. В "Княгине Лиговской" и в "Герое нашего времени" точно таким же образом брошены иронические блики на описания светского быта: души, старых кокеток "подобны выкрашенным гробам притчи" [1,V,109].

В "Герое нашего времени": "В тот день немые возопиют, и слепые прозрят" [1,V,231]. Быть может, это из Исайи, где есть такие слова: "Тогда откроются глаза слепых, и уши глухих услышат; Тогда хромой будет прыгать, как олень, и язык немого будет петь"(Исайя, 35.6).

Но у Лермонтова сравнительно немногочисленны цитаты или аллюзии, которыми автор пользуется просто как поговорками. В большинстве же случаев Лермонтов глубоко проникает в дух названных источников и напряженно переосмысливает те или иные эпизоды.

Интерес поэта к миру Ветхого Завета роднит его с Байроном (Л. Гроссман). Существует и другая точка зрения. В.Т. Олейник считает, что "по всей вероятности, Лермонтов прочитал английскую дилогию Мильтона о рае не позднее 1828 г. И так называемый "библейский пласт" в поэзии Лермонтова, начиная с 1829г., представляет собой не столько художественную обработку общехристианских мотивов и образов, отражающую знакомство юного поэта с текстом священного Писания и с литературной традицией русского православия, сколько интерпретацию тем и художественных деталей, восходящих к "библейским поэмам" Мильтона"[74,299]. Такое мнение весьма спорно, но оно существует, и его надо принимать во внимание. Несерьезно, конечно, полагать, что "Потерянный и возвращенный рай" произвел на Лермонтова такое впечатление, что тот потом всю творческую жизнь только и делал, что занимался переложением и интерпретацией художественных тем и образов из этой поэмы. "Библейский вопрос" Лермонтова куда шире и сложнее. За ним стоит жизненно-поэтическое мышление поэта, его мировоззрение, духовное развитие и всепоглащающая борьба двух начал: Добра и Зла.

Грандиозная мистерия книги Бытия, сказания о "праотцах", царях и пророках как некие основополагающие образцы жизненного драматизма, сосредоточенность на народной судьбе и народной истории, тон прямодушной ответственной серьезности ("стиль библейский и наивный", по лермонтовскому определению из письма к К.Ф.Опочину, 1840г.) - все это импонировало европейским романтикам и младшим "архаистам" ( в том числе А.С. Грибоедову, В.К. Кюхельбекеру и др.), высоко ценившим "псалмопевческую" традицию М.В. Ломоносова и Г.Р. Державина.

Обращение Лермонтова к эпизодам библейских сказаний типологически находится внутри этой тенденции. Но можно выделить темы из Ветхого Завета, вызывавшие у него не столько литературный и культурно-эстетический, сколько лично-психологический отклик.

Первая тема - тема чудесной сверхчеловеческой мощи. Продолжая традиции своих знаменитых предшественников, в особенности Пушкина А.С., Лермонтов сопоставляет поэта по этой линии часто с пророком, и даже с самим творцом.

Строка из стихотворения "Поэт", 1838г.: "Твой стих, как божий дух, носился над толпою" [1,П,42] вызывает в памяти картину сотворения мира:

"Земля же была безвидна и пуста,

и тьма над бездною; и Дух Божий

носился над водою" ( Бытие, 1.2).

Другими словами, призвание поэта - влиять на народную толпу так, как повеления бога благоустраивают первозданный хаос.

Почти такая же власть может исходить и от демонической и потому в чем-то богоподобной личности. Так, Вадим, глава народного бунта, из одноименного романа Лермонтова, наделен сверхчеловеческим могуществом вождя. Толпа расступается перед ним, "как некогда море, тронутое жезлом Моисея" (сравн. Исход 14:5-21: "Вскоре, когда израильтяне вышли на берег Чермного (Красного) моря и им некуда было бежать, египтяне стали настигать их.. Бог повелел Моисею протянуть руку с жезлом к морю. Когда Моисей протянул свою руку, то Господь погнал морские воды сильным восточным ветром, так что в течение ночи часть моря перед израильтянами сделалась сушей, воды как бы расступились перед ними. И пошли все потомки Израилевы среди моря по суше, а вода же была им стеною по правую и левую сторону.").

Тому же чудотворному Моисееву жезлу, высекающему воду из скалы, уподоблено поэтическое вдохновение, способное преобразить даже "отвратительный предмет" [1,II,20]; этим величественным библейским сравнением Лермонтов неожиданно завершает шутливое и не вполне пристойное послание "Расписку просишь ты, гусар" [правда здесь, по мнению лермонтоведов, поэт неточен или сознательно контаминирует две библейские легенды: "Ударил в скалу жезлом своим" Моисей, "и потекло много воды" (Числа 20:8-11); "жезл Ааронов.. расцвел, пустил почки, дал цвет и принес миндалины" (Числа 17.8)].

Соединение достаточно легкомысленного содержания с библейской образностью придает стихотворению дополнительный оттенок поэтического озорства, свойственного юнкерским стихам.

Несмотря на простоту и сдержанность стихотворения "Пророк" (1841г.) - одной из вершин лермонтовской лирики, стилистически как бы изъятого из круга библейских ассоциаций по мнению многих, в этом стихотворении тоже ярко выражено влияние Библии. Каждая фраза стихотворения опирается прямо или косвенно на библейское сказание и одновременно имеет острый злободневный смысл, поэтически точна, конкретна и вместе с тем символически многозначна.

По мнению О.В. Миллер [47,449] возникновение стихотворения, по-видимому, связано со спорами, которые Лермонтов вел с В.Ф. Одоевским по вопросам философии и поэзии. На первом листе записной книжки, подаренной им поэту перед отъездом на Кавказ, Одоевский написал несколько евангельских изречений. Одно из них (из апостола Павла) касалось темы пророка и соответствовало религиозно-просветительским взглядам Одоевского: "Держитеся любове, ревнуйте же к дарам духовным да пророчествуйте. Любовь николи отпадает". Можно предполагать, что эта цитата была непосредственным импульсом к созданию острополемического по отношению к ней стихотворения.

В "Пророке" присутствует сближение с одной из самых могучих ветхозаветных фигур, издавна пленявших русское народное воображение. При чтении строк:

И вот в пустыне я живу,

Как птицы, даром божьей пищи;

Завет предвечного храня,

Мне тварь покорна там земная;

И звезды слушают меня,

Лучами радостно играя.. [1,II,145] -

вспоминаются не только евангельские "птицы небесные", но и вороны, по повелению свыше кормившие в пустыне пророка Илью (3 кн. Царств 17:1-6). Т. Жирмунская в своей статье "Библия и русская поэзия" [34], сравнивая пушкинского и лермонтовского "Пророков", пишет, что от победоносного глашатая Бога, носителя высшей истины, не осталось и следа. Лишь мирная, не знающая людских пороков природа внемлет лермонтовскому пророку. А венец тварного мира, человек, знать не хочет никакого пророка. "Шумный град" встречает его насмешками "самолюбивой" пошлости, неспособной понять высокого, аскетического инакомыслия.

Так же не поняли люди Илью, не поверили в его пророческий дар, в его связь со Всевышним. Библейский мотив помогает здесь понять и идейную направленность стихотворения.

Вторая тема - это тема "метафизической" тревоги и необъяснимых душевных терзаний. Не стоит большого труда заметить, что Лермонтов чаще говорил в своих произведениях о муках, об огорчениях, доставляемых жизнью, нежели об ее радостях. Жизнь не очень-то жаловала поэта, судьбу его нельзя назвать счастливой. Ведь прожил Лермонтов всего лишь двадцать шесть лет. Это такой малый срок, чтобы определиться, в мучениях и размышлениях искать свой смысл жизни.

Поэт не раз говорил о жизни, как о чаше страданий:

Мы пьем из чаши бытия

С закрытыми очами,

Златые омочив края

Своими же слезами,

Когда же перед смертью с глаз

Завязка упадет,

И все, что обольщало нас,

С завязкой исчезает;

Тогда мы видим, что пуста

Была златая чаша,

Что в ней напиток был - мечта,

И что она - не наша! [1,I,203].

"Я еще не осушил чаши страданий и теперь чувствую, что мне еще долго жить". Тема "чаши горя" также берет свое начало из Библии. В разных ее местах можно встретить такие изречения:

"Ибо так сказал мне Господь, Бог Израилев: возьми из руки моей

чашу сию с вином ярости и нотой из нее все народы, к которым я

посылаю тебя" (Иеремия 26:15).

"Если возможно, да минует меня чаша сия" (Евангелие от Марка, 14:36).

Это уже из новозаветных книг Библии.

"Чаша в руке Господа, вино кипит в ней, полное смешения, и он на-

ливает из нее. Даже дрожжи ее будут выжимать и пить все нечестивые

земли" (Псалом 74.9.).

Библейским источником служит для Лермонтова и эпизод из I-ой книги Царств (16), где повествуется о "злом духе от Господа", насланном за грехи на Саула, и о юном Давиде, разгонявшем игрой на арфе мрачную меланхолию царя.

Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!

Вот арфа золотая:

Пускай персты твои, промчавшися по ней,

Пробудят в струнах звуки рая.

И если не навек надежды рок унес,

Они в груди моей проснутся,

И если есть в очах застывших капля слез -

Они растают и прольются.

Пусть будет песнь твоя дика. Как мой венец,

Мне тягостны веселья звуки!

Я говорю тебе: я слез хочу, певец,

Иль разорвется грудь от муки.

Страданьями была упитана она,

Томилась долго и безмолвно;

И грозный час настал - теперь она полна,

Как кубок смерти, яда полный [1,II,5].

Лермонтов приближает переложение "Еврейской мелодии" Дж.Байрона к библейскому повествованию: у английского поэта нет упоминания о царственном сане лирического героя, у Лермонтова - "Как мой венец, мне тягостны веселья звуки".

Д. Гинцбургом указывалось также на отражение в этом стихотворении некоторых мотивов экклезиаста [47,156]. Лермонтов усилил эмоциональное звучание "Еврейской мелодии". В.Г.Белинский отметил внутреннюю близость перевода Лермонтова к основному содержанию его творчества: "Это боль сердца, тяжкие вздохи груди; это надгробные надписи на памятниках погибших радостей.." [47,156].

К этому же эпизоду (обращение царя Саула к Давиду) Лермонтов возвращается в поэме "Сашка" (1835-1836):

И жадный червь ее [душу] грызет, грызет, -

Я думаю тот самый, что когда-то

Терзал Саула; но порой и тот

Имел отраду: арфы звук крылатый,

Как ангела таинственный полет,

В нем воскрешал и слезы и надежды;

И опускались пламенные вежды,

С гармонией сливалася мечта,

И злобный дух бежал, как от креста.

Но этих звуков нет уж в поднебесной, -

Они исчезли с арфою чудесной.. [1,III,380].

Поэт окружает этот эпизод сетью многозначительных метафор. На одном полюсе у него - "жадный червь", терзающий душу поэта, как некогда он терзал душу Саула (для сравнения можно привести печаль Демона, что "ластится как змей"; ср. также грешников в геенне, "где червь их не умирает и огонь не угасает", Марк 9.44,46).

На другом полюсе - арфа Давида, ангелическое начало музыкальной гармонии, дающее исход слезам и надеждам и изгоняющее злобного духа, подобно крестному знамению. Видимо, "приставленного" к Саулу "злобного духа" Лермонтов мысленно сопоставлял сначала со своим "личным" Демоном (в юношеском стихотворении "Мой Демон", 1830-31г.г. есть такие строки:

И гордый демон не отстанет,

Пока живу я, от меня..),

а затем, по мере героизации этого демона, - уже с его собственными необъяснимыми муками, источником которых теперь оказывается жестокая воля Всевышнего.

Третья тема - это тема скоротечности и незаметности скупо отмеренной человеку жизни перед лицом вечного бытия.

Люди обыкновенно старятся до срока, хотя жизнь и без того кратковременна. Поэт говорит:

Взгляните на мое чело,

Всмотритесь в очи, в бледный цвет:

Лицо мое вам не могло

Сказать, что мне 15 лет.

И скоро старость приведет

Меня к могиле [1,I,104].

И жизнь им в тягость с юных лет [1,III,162].

Стихотворение "1831-го июня 11 дня" - центральная поэтическая медитация раннего периода творчества Лермонтова. Он перелагает здесь слова псалма:

Есть всему конец;

Немного долголетней человек

Цветка; в сравненье с вечностью их век

Равно ничтожен.. [1,I,173].

В Псалтыре 102.15-16 написано: "Дни человека - как трава; как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его."

Люди как растения, цветут недолго, быстро увядают [1,I,74].

Говоря о недолговечности красоты женщины, Лермонтов чаще всего прибегает к сравнению с цветком.

Вадим Ольге: "Узнав мою тайну, ты отдашь судьбу свою в руки опасного человека: он не сумеет лелеять цветок этот, он изомнет его" [1,V,7].

В "Герое нашего времени", в главе "Княжна Мэри", Печорин произносит следующее: "А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она, как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет!" [1,V,270]. Ничтожная философия.

Вместе с этим смотрят:

"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Автобиографическое начало" в творчестве Гоголя