Композиция романа Э. Хэмингуэя (Прощай, оружие!)
Курганский Государственный Университет
Композиция романа Э. Хэмингуэя
ВлПрощай, оружие!В»
студентки 4 курса заочного отделения
группы 425
филологического факультета
Александровой Ольги Ивановны
Курган 2002
Андрей Платонов прочитал в 1938 году роман Хэмингуэя ВлПрощай, оружие!В» и написал рецензию, открывающуюся такими словами: ВлИз чтения нескольких произведений американского писателя Эрнеста Хэмингуэя мы убедились, что одной из главных его мыслей является мысль о нахождении человеческого достоинстватАж Главное же тАФ достоинство тАФ следует еще найти, открыть где-то в мире и в глубине действительности, заработать его (может быть, ценою тяжелой борьбы) и привить это новое чувство человеку, воспитать и укрепить его в себеВ».
Вопреки установившейся к тому времени на Западе критической традиции, определявшей Хэмингуэя как писателя, воспевающего насилие, жестокость, Платонов разглядел в своем американском собрате самое главное, скрытое от поверхностного взгляда, тАФ его человечность, его бль и сострадание.
С этой боли, с возмущенного неприятия гнусных обстоятельств жизни, обрекавших человека на прозябание и бессмысленную гибель, и начинался Хэмингуэй как писатель. В стремлении правдиво тАФ иными словами, реалистически изображать жизнь видел Хэмингуэй высшую задачу писателя, его призвание. Он верил, что только правдой можно помочь человеку.
До подлинных высот трагизма поднимается автор в романе ВлПрощай, оружие!В», рассказывая историю любви между американским офицером Фредериком Генри и английской сестрой милосердия Кэтрин Баркли, двумя песчинками, захваченными кровавым смерчем мировой войны. Война вообще занимала значительное место в творчестве Хэмингуэя. Отношение Хэмингуэя к империалистическим войнам было недвусмысленным. Через два десятка лет в предисловии к новому изданию романа ВлПрощай, оружие!В» он заявлял: ВлПисатель не может оставаться равнодушным к тому непрекращающемуся наглому, смертоубийственному, грязному преступлению, которое представляет собой войнаВ». Война сама по себе является трагедией, а любовь на войне, среди страданий, крови и смерти, тем более трагична. Любовь героев романа пронизана предчувствием катастрофы. Кэтрин говорит своему возлюбленному: ВлМне кажется, с нами случится все самое ужасноеВ». Так оно и происходит. И хотя Фредерик Генри заключает свой Влсепаратный мирВ» тАФ дезертирует из армии и бежит с любимой женщиной в нейтральную Швейцарию, где они наслаждаются тишиной и миром, тАФ рок настигает их, Кэтрин умирает во время родов. ВлВот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже, к чему все это. Не успеваешь узнать. Тебя просто швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда тебя застанут врасплох, тебя убьютВ».
Роман ВлПрощай, оружие!В» тАФ история любви на уровне отдельно взятых судеб, но также и повествование о поиске смысла и уверенности в мире. Эту книгу можно считать до определенной степени религиозной, и, хотя, она и не дает религиозного истолкования событий, навеяна явно религиозной проблематикой.
Уже во второй главе романа Фредерик Генри упоминает о человеке, который отличается от большинства своим нетипичным поведением, словно является представителем какого-то другого человечества: ВлВечером, спустившись в город, я сидел у окна публичного дома, того, что для офицеров в обществе приятеля и двух стаканов за бутылкой аститАж Мой приятель увидел на улице нашего полкового священника, осторожно ступавшего по слякоти, и стал стучать по стеклу, чтобы привлечь его внимание. Священник поднял голову. Он увидел нас и улыбнулся. Мой приятель поманил его пальцем. Священник покачал головой и прошел мимоВ».
Простое на первый взгляд описание на самом деле символично. Слякоть, по которой осторожно ступает полковой священник, тАФ это война, в буквальном смысле, противная человеческой природе. Вынужденный принимать в ней участие, как военнообязанный, он пытается отгородиться от любых других соприкосновений с неприятным для него образом жизни, и всей душой стремится домой в Абруцци, где, по его выражению, и Хемингуэй неоднократно повторяет это, всегда Влясно и сухоВ».
Братья по оружию не упускают случая посмеяться над ним или пытаются спровоцировать: ВлСвященник каждую ночь сам по себе тАФ Капитан сделал жест рукой и громко захохотал. Священник отнесся к этому, как к шутке. тАФ Папа хочет, чтобы войну выиграли австрийцы, тАФ сказал майор. тАФ Он любит Франца-Иосифа. Вот откуда у австрийцев и деньги берутся. Я тАФ атеист.В» 1
ВлтАФ Вы читали когда-нибудь ВлЧерную свинью? тАФ спросил лейтенант. тАФ Я вам достану. Вот книга, которая пошатнула мою веру.
тАФ Это грязная и дурная книга, тАФ сказал священник. тАФ Не может быть, чтобы она вам действительно нравилась.
тАФ Очень полезная книга, тАФ сказал лейтенант. тАФ Там все сказано про священниковтАж
тАФ Все мыслящие люди атеисты, тАФ сказал майортАжВ»2
Фредерик ни в этом, ни в последующих эпизодах не принимает участия в зубоскальстве. Между ним и священником возникает симпатия, которую чувствуют оба. Священник даже предлагает ему провести отпуск у своих родных в Абруцци в Капракотте, но Генри не суждено там побывать.
ВлМне хотелось поехать в Абруцци. Но я не поехал в места, где дороги обледенелые и твердые, как железо, где в холод ясно и сухотАж Я не поехал в такие места, а поехал туда, где дымные кафе и ночи, когда комната идет кругом и нужно смотреть в стену, чтобы она остановилась, пьяные ночи в постели, когда знаешь, что больше ничего неттАж твердо веря, что больше ничего нет, и нет, и неттАжВ».3
Становится понятным, что Фредерик Генри живет в мире, лишенном сверхъестественного обоснования, в мире богооставленном. Общеизвестно откуда писатели позаимствовали это представление. Оно заимствовано из естествознания XIX-го века. Таков и мир Хемингуэя, мир без центра.
Фредерик пытается объяснить и другим и себе, почему же все-таки не попал в местечко, где ясно и сухо тАФ на родину священника, которая становится неким символическим воплощением земли, где можно обрести благодать, каким-то другим измерением, Влдругой странойВ», о которой священник никогда не забывал. ВлОн всегда знал, чего я не знал и что, узнав, всегда был готов позабыть. Но это я понял поздней, а тогда не понималВ». То, что Фредерик узнал позднее тАФ это история, начинающаяся по ту сторону Влистории любвиВ». А пока в книге главный герой живет в мире случайных и бессмысленных связей, приходя к выводу, Влчто больше ничего нетВ». Хемигуэй снова подчеркивает его мировоззренческую незрелость, противопоставляя ей мировосприятие священника, который даже моложе Фредерика. Кстати, в книге священник ни разу не назван по имени, тем самым подчеркивается, что это фигура символическая. Очень показательна сцена в госпитале, когда священник навещает раненого Генри. Они разговаривают:
Вл тАж
тАФ Что с вами, отец мой? У вас очень усталый вид.
тАФ Я устал, но я не имею на это права.
тАФ Это от жары.
тАФ Нет. Ведь еще только весна. На душе у меня тяжело.
тАФ Вам опротивела война?
тАФ Нет. Но я ненавижу войну.
тАФ Я тоже не нахожу в ней удовольствия, тАФ сказал я.
Он покачал головой и посмотрел в окно.
тАФ Вам она не мешает. Вам она не видна. Простите. Я знаю, вы ранены.
тАФ Это случайность.
тАФ И все-таки даже раненый, вы не видите ее.
Я убежден в этом. Я сам не вижу ее, но я ее чувствую немногоВ».4
Речь идет о войне в широком смысле этого слова, не только между представителями разных государств или какой-то одной страны, а о вечной войне между добром и злом для религиозного человека, о вечной войне человека и природы, стихии внутри естественнонаучного мира для неверующего, смотря, кто и что выбирает.
Самого Хемингуэй очень занимала эта мысль. И он четко говорит об этом в речи на 2-ом Конгрессе американских писателей:
ВлтАжНо всякому писателю, захотевшему изучить войну, есть и долго еще будет куда поехать. Впереди у нас, по-видимому, много лет необъявленных войн. Писатели могут участвовать в них по-разному. Впоследствии, возможно, придут и награды. Но это не должно смущать писателей. Потому что наград еще долго не будетВ». 5
Диалог Фредерика и полкового священника продолжается, делая религиозный фон роман все более очевидным. И снова показано их мировоззренческое неравенство:
ВлтАжтАФ Там, на моей родине, считается естественным, что человек может любить Бога. Это не гнусная комедия.
тАФ Понимаю.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
тАФ Вы понимаете, но вы не любите Бога.
тАФ Нет.
тАФ Совсем не любите? тАФ спросил он.
тАФ Иногда по ночам я боюсь его.
тАФ Лучше бы вы любили его.
тАФ Я мало кого люблю.
тАж
тАФ Вы полюбите. Я знаю, что полюбите. И тогда вы будете счастливы.
тАФ Я и так счастлив. Всегда счастлив.
тАФ Это совсем другое. Вы не можете понять, пока не испытаетеВ». 6
Оказывается и для Генри есть непознанное в сфере чувственных восприятий. Для него острота переживания чувственного мира достигает своей высшей точки, когда он предается алкоголю и любви. А священник вообще отвергает такой подход.
Мостик, который выбирает Фредерик, пытаясь понять священника тАФ любовь к женщине, когда половое влечение уже достигает статуса любви. Но священнику, как и до определенного времени, Генри, не знакома эта сфера. Фредерик пытается вызвать у него ассоциацию с любовью к матери, но священника не впечатляет и это сравнение. Он наделен любовью к Богу, как талантом, как абсолютным музыкальным слухом, с детства. Он посвященный, и в то же время сторонний наблюдатель, почти равнодушный к своим ближним, отчужденный от остального мира. Но в большинстве своем, и любящие отчуждены от него. Таким образом, священник тАФ служитель божественной Любви, а любовники тАФ земной. Конечно, не всех возлюбленных можно назвать служителями, но мы имеем в виду будущих Кэтрин и Фредерика.
Фредерику предстоял нелегкий путь духовного мужания. И первой ступенькой для него могла стать только любовь к женщине, через восприятие ее не только как сиюминутного средства, позволяющего на мгновение забыть о бессмысленности существования, а как ориентира в поисках духовного смысла. На момент разговора со священником в госпитале ему еще не открылся истинный смысл его отношений с Кэтрин. Роль священника тАФ указать на следующий этап этих отношений, на открытие подлинной сути любви: Влжелания жертвовать собойВ». Священник уходит, а Фредерик начинает мечтать о высокогорном местечке Абруцци, которое к этому моменту уже стало символическим обозначением религиозного отношения к миру.
И все же пока Фредерик находится во власти совсем примитивных, первобытных ощущений. О сверхъестественном его заставляет задумываться только темнота. Ночь рождает в нем образ Бога ветхозаветного, карающего. Даже не Бога, а какой-то обезличенной враждебной силы, рока. Он не верит, но суеверен. Примерно в таком же состоянии находится и Кэтрин. Во время последнего свидания перед его отъездом на боевое задание между ними происходит следующая сцена:
ВлОна что-то расстегнула и сняла с шеи. Она вложила это мне в руку.
тАФ Это святой Антоний, тАФ сказала она. тАФ А завтра вечером приходите.
тАФ Разве вы католичка?
тАФ Нет. Но святой Антоний, говорят, очень помогает.
тАФ Буду беречь его ради вас. Прощайте.
тАФ Нет, тАФ сказала она. тАФ Не прощайтеВ».
Далее Хемингуэй интересно обыгрывает этот талисман, выявляя отношение Фредерика к традиции ношения оберегов:
ВлСвятой Антоний был в маленьком медальоне из белого металла. Я открыл медальон и вытряхнул его на ладонь.
тАФ Святой Антоний? тАФ спросил шофер.
тАФ Да.
тАФ У меня тоже естьВ».
Дальше Хемингуэй, используя свой излюбленный прием повторов, в данном случае это повторы имени Святого, показывает насколько иронично, скептически относится герой к подарку, подчеркивая его вещественность, материальность, категорически отказывая ему в какой-либо таинственной силе:
ВлЯ положил Святого Антония обратно в медальон, собрал в комок тоненькую золотую цепочку и все вместе спрятал в боковой карман.
тАФ Вы его не наденете на шею?
тАФ Нет.
тАФ Лучше надеть. А иначе зачем он?
тАФ Хорошо, тАФ сказал я. Я расстегнул замок золотой цепочки, надел ее на шею и снова застегнул замок. Святой повис на моем форменном френче, и я раскрыл ворот, отстегнул воротник рубашки и опустил святого Антония под рубашку. Сидя в машине, я чувствовал на груди его металлический футляр. Скоро я позабыл о нем. После своего ранения я его больше не видел. Вероятно, его снял кто-нибудь на перевязочном пунктеВ».
Можно подумать, что Хемингуэй наказывает своего героя или героев за их неверие, дескать, раз не веришь в помощь, которую могут оказать тебе сверхъестественные силы, живи по правилам естественного отбора, а в условиях войны каждую минуту выживай, если повезет. Но, как тогда объяснить мучительную смерть шофера Пассини, который верил, что Святой Антоний его охраняет. Правда, по своей наивности он думал, что образок помогает именно когда висит на шее, а не лежит в Влбоковом карманеВ», что и посоветовал сделать Фредерику. Но и последнему это не помогло, и он был тяжело ранен, хотя и не убит, так что, в какой-то степени помогло. И все-таки в минуты своей предсмертной агонии Пассини взывает к деве Марии и к Христу, даже испуганный раненый Фредерик, в критический момент произносит: Вл ГосподитАжвызволи меня отсюдаВ».
Безусловно, Хемингуэй конкретно ни на чем не настаивает, не пытается что-то дискредитировать, а что-то утвердить наверняка. Он просто показывает, как может быть. Берущие за душу сцены, взывающие жалость и вопрос Влпочему?В», Влво имя чего?В» подчеркивают человеческое одиночество перед лицом страданий и смерти. Свойственное всем без исключения желание в критический момент уцепиться за что-то, будь то слово ВлмамаВ» или имя Богородицы. Но чтобы цепляться, надо оставаться, чтобы искать и думать, необходимо быть свидетелем событий, существовать. Герою предоставляется такая возможность.
Заканчивается первая книга, начинается новый этап в истории любви. Она начинает приобретать то настроение, о котором говорил священник. Долгожданная встреча происходит в миланском госпитале:
Вл тАФ Здравствуйте, милый! тАФ сказала она. Лицо у нее было свежее и молодое и очень красивое. Я подумал, что никогда не видел такого красивого лица.
тАФ Здравствуйте! тАФ сказал я. Как только я ее увидел, я понял, что влюблен в нее. Все во мне перевернулосьВ».7
Поменялась обстановка, оказавшись в относительной безопасности, герои пошли на поводу не у полу животных инстинктов, а у своей человечности, расслабились, предчувствуя, какими счастливыми могут быть. В результате, к сожалению, они становятся уязвимыми. Хемингуэй использует различные приемы, чтобы подчеркнуть это. Прежде всего тАФ это диалоги. Так, Кэтрин после первых ночей, проведенных вместе, уже очень сильно привязывается к Фредерику, спешит раствориться в нем:
Вл тАФ Вот видишь, тАФ сказала она. тАФ Я делаю все, что ты хочешь.
тАФ Ты у меня умница.
тАФ Я только боюсь, что ты еще не совсем мной доволен.
тАФ Ты умница.
тАФ Я хочу того, чего хочешь ты. Меня больше нет. Только то, чего хочешь тыВ».
Учитывая, каким драматическим оказывается финал романа, можно предположить, что Хемингуэй толкает героев в объятья друг друга, обрекая на последующие страдания, тем самым, предостерегая от такой любви. Как бы показывая, что по меркам провидения, герои ошибаются, тратя все свои душевные силы на любовь друг к другу. Нарушают вселенский закон, по сути дела, не выполняют первую заповедь, и должны быть за это наказаны. Фредерик и Кэтрин подставляются, поддаются на провокацию, пытаясь найти опору и смысл жизни в любовных отношениях. Это своеобразная попытка сакрализации таких отношений с целью придать жизни смысл. В целом это не оригинально хемингуэевская тема, она встречается и в литературе XIX-го века, а следовательно, имеет свою предысторию. Любящие всегда отчуждены от остального мира, они не соотносят свое поведение с установленной системой общественных обязательств. Здесь совершается служение культу тАФ тайному культу, к которому причастны только посвященные в таинство.
Исходя из этого, следует рассматривать и последующее дезертирство лейтенанта Фредерика Генри. Да, он нарушает присягу, но его воинский долг изображается в книге как долг перед подчиненными.
Но ни сам Фредерик, ни его подчиненные так и не осознали собственного долга по отношению к войне вообще, не увидели в ней смысла. Их сплачивает лишь чувство локтя и подлинное взаимоуважение. Поэтому, оставшись один, главный герой утрачивает понятие о воинском долге. И с этого момента его подлинным долгом становится верность Кэтрин. А пока Хемингуэй аккуратно нагнетает предчувствие будущей трагедии, предчувствие обреченности. Неслучайно, когда Генри приходит в себя после успешно проведенной операции, и все, казалось бы, хорошо складывается, между ним и медсестрой Фергюссон, подругой Кэтрин, происходит следующий разговор:
Вл тАФ Придете к нам на свадьбу, Ферджи? тАФ спросил я ее как-то.
тАФ Вы никогда не женитесь.
тАФ Женимся.
тАФ Нет, не женитесь.
тАФ Почему?
тАФ Поссоритесь до свадьбы.
тАФ Мы никогда не ссоримся.
тАФ Еще успеете.
тАФ Мы никогда не будем ссориться.
тАФ Значит, умрете. Поссоритесь или умрете. Так всегда бывает. И никто не женитсяВ».
Ожидание худшего и пессимизм молодой медсестры можно объяснить тем, что ее лишила надежды война, разметавшая по свету ее братьев. Во всяком случае, в благополучный исход она не верит и, как, подтвердится в последующих главах, предвидит печальный исход романа Фредерика и Кэтрин.
Герои пытаются подыскать способ, чтобы обезопасить себя от подозрительного будущего. Но в большей степени Фредерик ощущает необходимость предпринять какое-то действие, чтобы подстраховаться:
ВлНельзя ли нам пожениться как-нибудь тайно? Вдруг со мной что-нибудь случится или у тебя будет ребенок.В»8
О Кэтрин мы почти ничего не знаем, ну или только то, что она шотландка, и что у нее был жених, который погиб, и на память о нем у нее осталась только красивая трость. В разговоре она открыто признается, что не религиозна. Нам трудно судить об уровне ее интеллекта, образовании. Поэтому нельзя считать, что религиозность в высоком смысле этого слово недоступна ей с силу ее простоты, Кэтрин ведь и не набожна. И медальон с изображением святого, она дала Фредерику, не мудрствуя лукаво, а просто на счастье, совсем по-детски. Она, пожалуй, неосознанная язычница, воплощение вечной женственности, золотоволосая прекрасная Елена XX-го века, из-за которой уже не ведутся войны, которая сама терпит тяготы войн и готова жертвовать собой ради мужчины.
ВлтАжПонимаешь, милый, я счастлива и нам хорошо вдвоем. Я очень давно уже не была счастлива, и, может быть, когда мы с тобой встретились, я была почти сумасшедшая. Может быть, совсем сумасшедшая. Но теперь мы счастливы и мы любим друг друга. Ну, давай будем просто счастливы. Ведь ты счастлив, правда? Может, тебе не нравится во мне что-нибудь? Ну, что мне сделать, чтобы тебе было приятно? Хочешь, я распущу волосы? Хочешь?В»9
При этом интуиция все же подсказывает ей, что в этом мире за все надо платить. И чем больше счастье, которое ты испытываешь, тем значительней будет цена. Но живет она сегодняшним днем, минутой, и хотя и делится с Фредериком мыслями, что с ними Влслучится все самое ужасноеВ», но просит его не Влтревожиться об этомВ».
Больше всего она боится разлуки. И диапазон причин, по которым эта разлука может произойти, очень велик. Начиная, с того, что разлучницей может стать другая женщина, какая-нибудь Влкрасивая итальянкаВ», и, заканчивая тем, что разлучницей может стать смерть, которая тут как тут в богооставленном мире, в мире из одного Естества.
Хемингуэй вновь и вновь создает особое настроение, меняет атмосферу, в которой существуют Фредерик и Кэтрин. На сей раз, он использует обыкновенное явление природы: дождь. Но простой дождь вырастает до размеров символа. Символа вселенской непогоды, из-за которой человеку так неуютно, холодно и промозгло. Из-за которой на дорогах образуется слякоть, по которой неприятно пройти священнику во второй главе книги, потому что ее вид напоминает о той самой глине из которой вышел человек и куда уйдет.
ВлМы тихо разговаривали, сидя на балконе. Луне пора было взойти, но над городом был туман, и она не взошла, и спустя немного времени начало моросить, и мы вошли в комнату. Туман перешел в дождь, и спустя немного дождь полил очень сильно, и мы слышали, как он барабанит по крыше. Я встал и подошел к двери, чтобы посмотреть, не заливает ли в комнату, но оказалось, что нет, и я оставил дверь открытойВ».
Беда еще не проникла в уютный мирок двух влюбленных, но она уже за окном, и все решительнее о себе заявляет. Кэтрин, как существо более чувствительное и впечатлительное через некоторое время распознает скрытый смысл ночного ненастья. В ее сознании образ дождя связан с самыми печальными предчувствиями:
ВлтАжтАФ А ты меня никогда не разлюбишь?
тАФ Нет.
тАФ И это ничего, что дождь?
тАФ Ничего.
тАФ Как хорошо. А то я боюсь дождя.
тАФ Почему?
Меня клонило ко сну. За окном упорно лил дождь.
тАФ Не знаю, милый. Я всегда боялась дождяВ». 10
Фредерик пытается добиться от Кэтрин объяснений ее странного страха, она какое-то время медлит с ответом, но потом признается:
Вл тАФ Ну, хорошо. Я боюсь дождя, потому что иногда мне кажется, что я умру в дождь.
тАФ Что ты!
тАФ А иногда мне кажется, что ты умрешь.
тАФ Вот это больше похоже на правду.
тАФ Вовсе нет, милый. Потому что я могу тебя уберечь. Я знаю, что могу. Но себе ничем не поможешьВ».
Фредерик воспринимает ее откровения как Влсумасшедшие шотландские бредниВ». Но ее мысль о том, что себе ничем не поможешь, впоследствии окажется пророческой. На этом сцена не заканчивается, и Кэтрин продолжает изливать душу. Девушка мучительно хочет, Влчтобы можно было не боятьсяВ». Фредерику как будто удается ее утешить. И тут Хемингуэй, пользуясь минимум выразительных средств (в данном случае простым союзом ВлноВ»), настаивает на том, что умиротворение и покой двух влюбленных недолговечны:
ВлОна плакала. Я стал утешать ее, и она перестала плакать. Но дождь все шелВ». То есть, не устранена главная причина, по которой с ними может произойти что-то плохое, тАФ Влвселенская непогодаВ», которая в образе обыкновенного дождя заявляет, что всегда была, есть, будет, и от нее зависят человеческие судьбы.
Мимоходом упоминается, что Фредерик получает Влскучное письмо от священникаВ». Хемингуэй неслучайно определяет это письмо как ВлскучноеВ», потому что на тот момент персонажи разделены: Генри в тылу, священник на передовой. Фредерику пока не до праздных разговоров, жизнь стала, на сколько это возможно для него, гармоничной, наполненной любовью к земной женщине. Священнику чужды его чувства, потому что подобной любви он никогда не испытывал.
Но обоим молодым людям именно их персональные чувства кажутся священными.
И теперь Хемингуэй выбирает хирурга Ринальди, чтобы противопоставить им его во многом совершенно оправданный материализм и нигилизм. Ринальди сразу чувствует, что Фредерик изменился, когда тот, излечившись, возвращается в часть:
ВлтАж тАФ Всю свою жизнь я натыкаюсь на священные чувства. За вами я таких до сих пор не знал. Но, конечно, и у вас они должны быть. тАФ Он смотрел в пол.
тАФ А разве у вас нет?
тАФ Нет.
тАФ Никаких?
тАФ Никаких.
тАФ Вы позволили бы мне говорить что угодно о вашей матери, о вашей сестре?
тАФ И даже о вашей сестре, тАФ живо сказал Ринальди.
Мы оба засмеялись.
тАФ Каков сверхчеловек! тАФ сказал яВ».
Этот диалог тАФ зеркальное отображение того, который состоялся между Генри и полковым священником. Только в роли личности, которой доступны эмоции высшего порядка, более духовной, теперь выступает Фредерик. Ринальди ближе к земле, к материи. Он говорит о том, что знает только три вещи, от которых ему ВлхорошоВ»: алкоголь, физическую любовь и свою работу.
Воодушевленной своими новыми открытиями в области эмоций, Фредерик убеждает товарища, что тот узнает и другое, отчего ВлхорошоВ» на душе, но Ринальди отрицает такую возможность: ВлтАжМы никогда ничего не узнаем. Мы родимся со всем тем, что у нас есть, и больше ничему не научаемся. Мы никогда не узнаем ничего нового. Мы начинаем путь уже законченными.В»11
Неприглядный натурализм, с которым сталкивается изо дня в день военный врач, не оставляет сомнений в том, что индивидуум обречен. За ужином Пьяный Ринальди выбирает священника мишенью для своих богохульных острот: Вл тАФ Уж этот апостол Павел, тАФ сказал Ринальди. тАФ Сам был кобель и бабник, а как не стало силы, так объявил, что это грешно. Сам уже не мог ничего, так взялся поучать тех, кто еще в силе. Разве не так, Федерико? Майор улыбнулся. Мы в это время ели жаркое. тАФ Я никогда не критикую святых после захода солнца, тАФ сказал я. Священник поднял глаза от тарелки и улыбнулся мнеВ».
Фредерик в эти минуты чувствует себя счастливым. С одной стороны, он в привычной обстановке, в кругу приятелей, он называет их Влбратьями по оружиюВ». Он все снисходительно принимает, потому что теперь кое-что имеет за душой, свой секрет, свою любовь. Как и священнику, ему теперь есть куда возвращаться. Того ждет обретение потерянного рая в Абруццах, а Фредерика мирная жизнь вместе с Кэтрин.
Тем временем пьяные бредни Ринальди переходят в настоящую истерику:
ВлтАж тАФ Так нельзя. Говорят вам: так нельзя. Мрак и пустота, и больше ничего нет. Больше ничего нет, слышите? Ни черта. Я знаю это, когда не работаю.
Священник покачал головой. Вестовой убрал жаркое.
тАФ Почему вы едите мясо? тАФ обернулся Ринальди к священнику. тАФ Разве вы не знаете, что сегодня пятница?
тАФ Сегодня четверг, тАФ сказал священник.
тАФ Враки. Сегодня пятница. Вы едите тело Спасителя. Это божье мясо. Я знаю. Это дохлая австриячина. Вот что вы едитеВ».12
Разбитной хохмач Ринальди принадлежит к числу персонажей, которые пользуются ВлуважениемВ» автора книги. Хемингуэй им доверяет, вкладывая в их уста свои самые сокровенные мысли. Так хирург-итальянец не думает о смысле жизни, когда поглощен работой, но трудиться без отдыха ни один человек не в состоянии. А как только пауза возникает, непреодолимое отчаяние по поводу случайности и конечности бытия, снова наваливается на него. И Хемингуэй видел в работе основную опору, гарант хотя бы эпизодического душевного спокойствия. А если ее не было, ВлтАжпочва уходила из-под ног, и перед ним приоткрывалась черная бездна тАФ ничто. В молчаливом грохоте его одиноких душевных перепадов все отчетливей слышалась тоска по работе, настоящей, большой работеВ».
Не знающий сна мужчина тАФ человек, преследуемый смертью, бессмысленностью мироздания, ничто, преследуемый nada, тАФ один из сквозных символов хемингуэевского творчества. И в этом смысле Хемингуэй тАФ религиозный писатель. Отчаяние не только из-за неустроенности и бедствий, но и, несмотря на богатство, уйму денег, все блага мир сего. Отчаяние, утверждающее бодрствование по ту сторону бессонницы, тАФ это отчаяние, переживаемое человеком, который жаждет ощущения порядка и надежности, обретаемого в той или иной степени в религиозной вере, но не находящего оснований для своей веры.
Ринальди тоже обуревает тоска по смыслу мироздания. И он тоже не знающий сна человек, погруженный в раздумья о ничто, о хаосе, мире из одного Естества. В основном это Естество проявляет себя по отношению к человеку жестоко. И болезни тАФ одно из проявлений этой жестокости. Болезнь настигает Ринальди:
Вл тАФ Ну вас к черту! тАФ сказал Ринальди. тАФ Они стараются от меня избавиться. Каждый вечер они стараются от меня избавиться. Я отбиваюсь, как могу. Что же такого, если у меня это? Это у всех. Это у всего мираВ».13
Предположительно у него сифилис. В случае с Ринальди, полученная в результате морального хаоса, царящего на войне. Но заболеть ей может любой, кто играет по правилам жизни. Исключение составляет только тот, кто не участвует, например, полковой священник. ВлЯ знаю кое-что получше. Добрый, славный священник, тАФ у вас никогда не будет этого. А у бэби будет. Это авария на производстве. Это просто авария на производствеВ».
В сознании Ринальди бытие-это уже даже не драма тщетных ожиданий и стоической выдержки, жестокая и бессмысленная, а нелепый конвейер, угловатый механизм, штампующий и отбраковывающий человеческие жизни. Уделом попавшегося остается только терпение.
Фредерик и священник остаются наедине и продолжают свой диалог, начавшийся еще в начале книги. Терпение, как основа духовной зрелости оказывается в центре внимания их беседы. И теперь уже Фредерик оказывается мудрее, привязывая это понятие к повседневности, к войне и даже к истории религии.
Вл тАФ Значит, вы думаете, так оно и будет продолжаться? Ничего не произойдет?
тАФ Не знаю. Но думаю, что австрийцы не перестанут воевать, раз они одержали победу. Христианами нас делает поражение.
тАФ Но ведь австрийцы и так христиане тАФ за исключением босняков.
тАФ Я не о христианской религии говорю. Я говорю о христианском духе.
Он промолчал.
тАФ Мы все притихли, потому что потерпели поражение. Кто знает, каким был бы Христос, если бы Петр спас его в Гефсиманском саду.
тАФ Все таким же.
тАФ Не уверен, тАФ сказал яВ».14
Почему-то Хемингуэй долгое время считался антиинтеллектуальным писателем, чьи герои бегут от мысли. На самом деле, это совсем не так.
ВлИстина состоит в том, что Хемингуэя всегда глубоко интересовали идеи, даже если критики считали само собой разумеющимся, что его занимают чисто нутряные явления, и в течение многих лет его книги оказывали большее влияние на сознание молодых американцев, чем сочинения любого философа-профессионалаВ».
Хемингуэй считал, и в романе ВлПрощай, оружие!В» это четко просматривается, что человеческое общество в целом, сам смысл человеческого существования пришли к закату, что настал закат западноевропейской цивилизации. По духу ему близок стоик индивидуалист ницшеанского плана, свободный от всех иллюзий, лжи и стадной демагогии. Личность, порвавшая с обществом, но не демонстративно, без вызова, а просто удалившаяся, чтобы создать свое пространство и находить в себе достаточно сил, чтобы жить дальше. И Вариаций на эту тему будет предостаточно в рок поэзии XX-го века.
Да, внутренний стержень, самодисциплина и профессиональная выучка не могут до конца подчинить себе реальность, но верность им составляет неотъемлемую часть поражения с честью. Эта верность и позволяет сохранить свою малую территорию ВлчистойВ» и ВлсветлойВ», дает возможность сберечь или обрести свое достоинство в критические моменты жизни, предавая значение и смысл путанице человеческого существования.
В третьей книге все отчетливее становится противопоставление тех, кто не отдает себе отчета о происходящем вокруг, теряет голову от высокопарных лозунгов и не обладает внутренней дисциплиной, персонажам, которые заслуживают уважение автора. Первые тАФ ведомые марионетки, живущие в плену жизненной суматохи, подверженные иллюзии вещей, другие, например, Фредерик, стремятся к самопознанию.
Мир толкает человека к личной самодисциплине, к способности выстоять. Именно в третьей книге Фредерику предстоит отторгнуть себя от толпы, от хаоса мироздания.
Вот-вот произойдет наступление австрийцев, и где-то в горах есть места для оборонительных позиций, Влно ничего не предпринято, чтоб подготовить ихВ», потому что речь уже не идет ни о стратегии, ни о патриотизме, все пущено на самотек. Фредерик, как никто, сознает это:
ВлКогда бы милая моя с попутной тучей принеслась. Принеси ко мне Кэтрин ветер. Что ж, вот мы и попались. Все на свете попались, и дождику не потушить огняВ».
Фронт прорван, в эпицентре суматоха отступления. Главный герой и его Влбратья по оружиюВ» пытаются спастись. Некоторые, поддавшись панике, не выдерживают, бросают товарищей по несчастью и завязшую в слякоти машину, пытаясь спастись бегством. Фредерик и остальные открывают по ним огонь, потому что предатели и ВлслюнтяиВ» приравниваются к врагам.
ВлтАФ Я его застрелил, тАФ сказал Бонелло. тАФ Я за эту войну еще никого не застрелил, и я всю жизнь мечтал застрелить сержанта.
тАФ Застрелил курицу на насесте, тАФ сказал Пиани. тАФ Не очень-то быстро он летел, когда ты в него стрелял.
тАФ Все равно. Я теперь всегда буду помнить об этом. Я убил эту сволочь, сержанта.
тАФ А что ты скажешь на исповеди? тАФ спросил Аймо.
тАФ Скажу так: благословите меня, отец мой, я убил сержанта.
Все трое засмеялись.
тАФ Он анархист, сказал Пиани. тАФ Он не ходит в церковьВ».15
Люди действуют полуосознанно, исходя из обстоятельств, ни в коей мере не соизмеряя свои поступки с постулатами церкви. Она сама по себе, а жизнь вносит свои коррективы. Нет никакого трепета перед таинством исповеди, ничего святого нет.
Беспорядочное отступление итальянской армии символизирует отсутствие гармонии в мире. Чтобы избежать расстрела по нелепому приговору, нацарапанному равнодушной рукой в карманном блокноте, Фредерик предпринимает попытку спастись бегством. Ему это удается. Но как говорилось выше, Хемингуэй не просто своей авторской волей одаривает его везением. Бегство Фредерика тАФ это решение выйти из игры, разорвать нелепые связи с обществом.
И теперь его сообщником или помощником, и для Хемингуэя это очень важно, становиться не человек. На человека в этом мире уже нельзя положиться, слишком много факторов влияют на его поведение. Спасителем Фредерика становится обычное бревно: ВлКогда я всплыл во второй раз, я увидел впереди себя бревно, и догнал его, и ухватился за него одной рукой. Я спрятал за ним голову и даже не пытался выглянутьтАж Мы миновали островок, поросший кустарником. Я ухватился за бревно обеими руками, и оно понесло меня по течениюВ».16
Прыжок в бурлящие воды реки от военной полиции приобретает ритуальное значение. Это своеобразное ВлкрещениеВ», которое возрождает Фредерика для новой жизни: ВлГнев смыла река вместе с чувством долга. Впрочем, это чувство прошло еще тогда, когда рука карабинера ухватила меня за ворот. Мне хотелось снять с себя мундир, хоть я не придавал особого значения внешней стороне дела. Я сорвал звездочки, но это было просто ради удобства. Это не было вопросом чести. Я ни к кому не питал злобы. Просто я с этим покончил. Я желал им всякой удачи. Среди них были и добрые, и храбрые, и выдержанные, и разумные, и они заслуживали удачи. Но меня это больше не касалосьВ».
Жить только ради себя и близкого человека, жить, находить счастье в удовлетворении простых человеческих потребностей, и больше ни о чем не думать. ВлЯ создан не для того, чтобы думать. Я создан для того, чтобы есть. Да, черт возьми. Есть, и пить, и спать с Кэтрин. Может быть, сегодня. Нет, это невозможно. Но тогда завтра, и хороший ужин, и простыни, и никогда больше не уезжать, разве только вместеВ».
Итак, Фредерик сознательно заключил Влсепаратный мирВ», а вода смыла с него обязательства перед обществом и человеческой историей. Он готов сыграть роль в последнем акте драмы своей жизни и извлечь из этой игры и своего неизбежного поражения урок душевной стойкости человека-одиночки.
После всех злоключений, оказавшись, наконец, в безопасности, в объятиях любимой, Фредерик мысленно формулирует тот непреложный закон, который главенствует над человеческими судьбами. Этот юноша, который в принципе ни о чем задумываться не хотел, вынужден подытожить свой жизненный опыт, и посетовать, что все именно так, а не иначе.
ВлКогда люди столько мужества приносят в этот мир, мир должен убить их, чтобы сломать,
Вместе с этим смотрят:
"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"
"Christmas stories" by Charles Dickens
"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi
"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури
"Бедный человек" в произведениях М. Зощенко 20-30-х гг.