А. С. Пушкин в творчестве Марины Цветаевой

А. С. Пушкин занимает совершенно особое место в истории мировой культуры. А. С. Пушкина по мироощущению нередко характеризовали как человека, близкого людям эпохи Возрождения. Но А. С. Пушкин не был ни универсальным гением, совмещающим в себе учёного и художника, подобного Леонардо да Винчи, ни создателем гротескных, гиперболизированных образов, подобных Гаргантюа и Пантагрюэлю Рабле или Дон Кихоту Сервантеса. Часто его сравнивают с Рафаэлем или Моцартом. Но и эти сравнения условны: А. С. Пушкин чужд наивности и идеальности Рафаэля, равно как и той беззаботной и жизнерадостной стихии игры, свойственной музыке Моцарта. Из числа современников А. С. Пушкина поэзия его, быть может, более родственна поэзии Гёте, но не Гёте тАУ представителя ВлБури и натискаВ», а Гёте тАУ лирика, автора ВлСвидания и разлукиВ», ВлПрометеяВ».

Литература о А. С. Пушкине, - поистине уникальное явление. Ни одному писателю за всю историю русской литературы не было посвящено такое огромное количество художественных произведений и литературно тАУ критических работ. Русская литература не имеет примера аналогичного по глобальности образа художника, рецептивное поле которого было бы столь широко, что каждая эпоха открывала бы его творчество заново.

Причин такого внимания к личности и творчеству А. С. Пушкина достаточно много: это и необычайная притягательность яркой индивидуальности А. С. Пушкина, и трагическая судьба, и, конечно же, его прекрасное творческое наследие, без которого история русской литературы была бы совершенно иной. Его реальная жизнь обросла мифологическими подробностями, а имя А. С. Пушкина превратилось в символ.

Влияние А. С. Пушкина на умы и души было всегда столь сильно, что ни один период русской литературы не прошёл без дискуссий о нём, о его творчестве. ВлА. С. Пушкин принадлежит к вечно живущим и движущимся явлениям, не останавливающимся на той точке, на которой застала их смерть, но продолжающим развиваться в сознании общества. Каждая эпоха произносит о них своё суждение, и как бы ни верно поняла она их, но всегда оставит следующей за ней эпохе сказать что тАУ нибудь новое и более верное, и ни одна и никогда не выскажет всеготАжВ». Эти чрезвычайно глубокие и точные слова В. Г. Белинского характеризуют все периоды развития литературы и науки об А. С. Пушкине.

Своё слово о великом поэте произнесли и литераторы Влсеребряного векаВ». Конец ХIX тАУ начало XX вв. тАУ яркий период литературной пушкинианы. В это время написаны блестящие очерки о Пушкине Д.С. Мережковского, В. С. Соловьёва, В. В. Розанова и удивительного образа Влмой А. С. ПушкинВ» в творчестве В. Я. Брюсова, М. И. Цветаевой, В. В. Маяковского, А. А. Блока, И. Северянина. На рубеже столетий А. С. Пушкин становится неким эстетическим и нравственным эталоном, с которым всё сопоставляется и в сравнении с которым всё познаётся.

ВлА. С. Пушкин рано стал Влвечным спутникомВ» русской литературы. Но с течением времени в общественном сознании, в поэтической традиции, в быту живой А. С. Пушкин постепенно окаменевал и бронзовел, превращаясь в Влпамятник А. С. ПушкинуВ», воздвигнутый в назидание и острастку тем, кто осмеливался переступать в искусстве норму. Политические реакционеры, либеральные краснобаи, упрямые староверы, тАФ кто только не пытался сделать из А. С. Пушкина строгую гувернантку при дурно воспитанной молодой литературе. А. С. Пушкиным стали пугать и запугивать, а для этого нужно было раньше всего пригладить, дистиллировать, выхолостить самого А. С. Пушкина, перекрестить его в благочестивого охранителя старозаветных традиций, который видел смысл своей жизни и своего труда не в том, чтобы восславить свободу в жестокий век, но всего лишь Влбыл полезенВ» прелестью стихов, как сказано было в фальсифицированной Жуковским надписи на Опекушинском монументеВ»[1]
.

ВлТайнаВ» А. С. Пушкина волновала М. И. Цветаеву ничуть не меньше других представителей литературы. Но именно М. И. Цветаева первой заговорила о том, что загадка А. С. Пушкина не столько эстетическая, литературная, сколько этическая. Во взгляде Марины Цветаевой на жизнь творчество А. С. Пушкина многие современники видели некий вызов сложившемуся представлению о поэте.

Данная работа посвящена рассмотрению проблемы специфичности отношения к Пушкину Марины Цветаевой, выявлению возможных причин, повлиявших на формирование нетрадиционного видения личности и творчества А. С. Пушкина.

Актуальность нашей работы обусловлена отсутствием единого представления, единого взгляда на личность и творчество А. С. Пушкина среди представителей литературы, каждая литературная эпоха выдвигала своего Пушкина.

Новизна исследования заключается в анализе образа А. С. Пушкина и его творчества как концептуального построения Марины Цветаевой, субъективный взгляд которой сформировал новую эстетическую реальность пушкинского мира.

Основной целью работы является рассмотрение широчайшего спектра эстетических реакций Марины Цветаевой на личность и творчество А. С. Пушкина. Для достижения этой цели необходимо решение следующих задач:

1) Определение основных факторов, повлиявших на формирование образа А. С. Пушкина в сознании Цветаевой;

2) Разработка образа А. С. Пушкина Цветаевой, основанная на материале очерка ВлМой ПушкинВ», цикла ВлСтихи к А. С. ПушкинуВ».

3) Рассмотрение проблемы специфичности отношения к А. С. Пушкину Цветаевой, отличие её взгляда от общих тенденций в восприятии А. С. Пушкина писателями конца XIX тАУ начала XX вв.

Научно тАУ практическая значимость работы заключается в возможности использования её результатов как материала для семинаров и лекций по русской литературе конца XIX тАУ начала XX вв.

Работа состоит из введения, пяти глав и заключения. Библиографический указатель включает 24 наименования. Общий объём работы тАУ 35 страниц.

ВлСтихи к ПушкинуВ»

Вызов отрицанием.

Вся его наука -
Мощь. Светло - гляжу:
Пушкинскую руку
Жму, а не лижу

Биография и творчество Марины Цветаевой тесно взаимодействуют друг с другом. Жизнь Марины Цветаевой, отчасти бессознательно тАУ как судьба, данная свыше, отчасти осознанно тАУ как судьба творящего Поэта, развивалась как бы по законам литературного произведения, где Влпричудливое переплетение мотивов опровергает плоский сюжет былиВ»[2]
.

Жажда жизни в поэзии Марины Цветаевой менее всего напоминает условный литературный приём, желание противопоставить свой голос всё усиливающейся теме смерти, тления, распада, характерной для массовой декадентской поэзии начала века. ВлНет, здесь подлинное поэтическое ощущение. Оно рождает энергетический сгусток, сжигающий прошлое и будущее ради торжества данного мгновенияВ»[3]
. В одно из таких мгновений Марина Цветаева понимает своё равенство с А. С. Пушкиным, понимаемое не как равенство таланта или читательского признания, но как равенство интенсивности экстатического переживания, уравновешивающее две величины при всех остальных различиях. Осмысление судьбы русской поэзии и своего места в ней закономерно приводит Цветаеву к теме А. С. Пушкина. Советская критика назойливо подчёркивала реализм и общедоступность наследия писателя, эмиграция выдвигает своего А. С. Пушкина тАУ государственника и русофила.

В такой ситуации А. С. Пушкин, созданный Мариной Цветаевой, противостоял обоим лагерям.

В отношении Цветаевой к А. С. Пушкину, в её понимании А. С. Пушкина, в безграничной любви к поэту самое важное тАУ это твердая убеждённость в том, что влияние А. С. Пушкина должно быть только освободительным. Причина этого тАУ сама духовная свобода А. С. Пушкина. В его поэзии, его личности М. И. Цветаева видит освобождающее начало, стихию свободы. Нельзя не считаться с её убеждением: поэт тАУ дитя стихии, а стихия тАУ всегда бунт, восстание против слежавшегося, окаменелого, пережившего себя.

Когда Марина Цветаева писала об А. С. Пушкине, она твёрдой рукой стирала с него Влхрестоматийный глянецВ». По-настоящему, в полный голос, Марина Цветаева сказала о своем А. С. Пушкине в замечательном стихотворном цикле, который был опубликован в эмигрантском парижском журнале ВлСовременные запискиВ» в юбилейном ВлпушкинскомВ» 1937 году. Стихи, составившие этот цикл, были написаны в 1931 году, но в связи с юбилеем, как видно, дописывались тАФ об этом свидетельствуют строчки:

К Пушкинскому юбилею

Тоже речь произнесёмтАж

Нельзя не учитывать особых обстоятельств, при которых были написаны ВлСтихи к ПушкинуВ» - атмосферы юбилея, устроенного А. С. Пушкину белой эмиграцией. Именно белоэмигрантская литература с большим рвением стремилась к тому, чтобы превратить А. С. Пушкина в икону, трактовала его как Влидеального поэтаВ» в духе понятий, против которых так яростно восстала в своих стихах Марина Цветаева: А. С. Пушкин тАУ монумент, мавзолей, гувернёр, лексикон, мера, грань, золотая середина.

Цикл Цветаевой ВлСтихи к А. С. ПушкинуВ» наполнен явными и скрытыми реминисценциями из самых различных литературных произведений тАУ и из текстов XIX века, и из текстов современников Цветаевой.

Стихотоворение ВлБич жандармов, Бог студентов", по тАУ видимому, отсылает нас к стихотворению Вяземского ВлРусский БогВ»(1828). На него указывают особенности лексики, метрики, строфики. Для Вяземского характерно особое строение первой строки во второй и пятой строфах:

ВлБог метелей, бог ухабов,

Бог голодных, бог холодныхтАжВ»

Аналогично у Марины Цветаевой:

ВлБич жандармов, бог студентовтАж,

Критик тАУ ноя, нытик тАУ вторятАжВ»

(тоже первые строки строф).

Строфика различается. У Вяземского тАУ одинаковые 4 тАУх строчные строфы АбАб,

У Цветаевой тАУ чередование 4 тАУ строчных и 2 тАУ строчных строф: АбАб + ВВ.

Эта строфика нужна для наращивания смыслов, прочитанных в стихотворении Вяземского.

В стихотворении Вяземского черты Влрусского богаВ» даются перечислением. Полемичность стихотворения ясна даже без учёта его первоначального контекста. Стихотворение Цветаевой также построено на перечислении признаков. Перечисление тАУ явный спор с критиками:

ВлПушкин тАУ в роли лексиконатАж

Пушкин тАУ в роли гувернёратАж -

Пушкин тАУ в роли русопятатАж

Пушкин тАУ в роли гробокопа?В»

Отсылка к Вяземскому тАУ отсылка к тексту классика, союзника. С помощью Вяземского развенчивается фальшивое представление об А. С. Пушкине как о Влзолотой серединеВ».

ВлОпасные стихитАж Они внутренно революционны, внутренно мятежные, с вызовом каждой строкитАжОни мой, поэта единоличный вызов тАУ лицемерам тогда и теперьВ», - писала Марина Цветаева в письме Анне Тесковой 26 января 1937 года. Весь цикл пронизан полемичным переосмыслением различных точек зрения. ВлВ этом цикле максимальное использование стереотипа приводит к отрицанию стереотипаВ»[4]
.

Предельное отрицание стереотипов происходит в издевательских вопросах, которые венчают двустишия. Сама строфика стихотворения полемична: ритм текста постоянно выходит за пределы собственной схемы:

Томики, поставив в шкафчик тАУ

Посмешаете ж его,

Беженство своё смешавши

С белым бешенством его!

Белокровье мозга, морга

Синь тАУ с оскалом негра, горло

КажущимтАж

В этом случае строфа не заканчивается вопросом, за пределы строфы выходит А. С. Пушкин уже не отрицательно определённый тАУ Влне русопятВ», Влне гувернёрВ» - но определённо положительно: хохочущий негр.

В ВлСтихах к ПушкинуВ» поэт отвергается как застывший, мёртвый образец ВлмерыВ», Влзолотой серединыВ». Он тАУ живой, замечательный автор. В третьем стихотворении цикла ВлСтанокВ» А. С. Пушкин утверждается как равный собеседник:

тАж Пушкинскую руку

Жму, а не лижутАж

Вольному тАУ под стопки?

Мне в котле чудес

Сем тАУ открытой скобки

Ведающий тАУ вес,

Мнящейся описки тАУ

Смысл, короче тАУ всё.

Ибо нету сыска

Пуще, чем родство!

Стихотворение ВлБич жандармов, Бог студентовВ» опровергает образ А. С. Пушкина как Влрусского богаВ». Если А. С. Пушкина воспринимать как Влрусского богаВ», то образ его становится знаком вневременной Влзолотой серединыВ», застывает, становится вершиной. Но А. С. Пушкин не общерусский, не бог, а живой человек. Будучи живым человеком, он не может быть критерием меры.

А. С. Пушкин в стихотворениях цикла тАФ самый вольный из вольных, бешеный бунтарь, который весь, целикомтАФиз меры, из границ (у него не Влчувство мерыВ», а Влчувство моряВ») тАФ и потому Влвсех живучей и живееВ»:

ВлУши лопнули от вопля:

ВлПеред Пушкиным во фрунт!В»

А куда девали пекло

Губ тАУ куда девали бунт?

Пушкинский? уст окаянство?

Пушкин тАУ в меру Пушкиньянца!В»

ВлОтношение Цветаевой к Пушкину тАФ кровно заинтересованное и совершенно свободное, как к единомышленнику, товарищу по ВлмастерскойВ». Ей ведомы и понятны все тайны ремесла Пушкина тАФ каждая его скобка, каждая описка; она знает цену каждой его остроты, каждого словаВ»[5]
. ВлЛитературные аристархи, арбитры художественного вкуса из среды белоэмигрантских писателей в крайне запальчивом тоне упрекали Цветаеву в нарочитой сложности, затрудненности ее стихотворной речи, видели в ее якобы ВлкосноязычииВ» вопиющее нарушение узаконенных норм классической, ВлпушкинскойВ» ясности и гармонииВ»[6]
. Подобного рода упреки нисколько Цветаеву не смущали. Она отвечала Вл пушкиньянцамВ», не скупясь на оценки (ВлТо-то к пушкинским избушкам лепитесь, что сами тАФ хлам!В»), и брала А. С. Пушкина себе в союзники:

Пушкиным не бейте!

Ибо бью вас тАУ им!

В ВлСтихах к ПушкинуВ» речь идёт о поэтическом творчестве, а не о нравах и состоянии общества. К поэтическому творчеству критерии внешней логичности неприемлемы.

ВлПо мне, в стихах всё должно быть некстати, не так, как у людейВ», - писала А. А. Ахматова в 1940 году в цикле ВлТайны ремеслаВ». Надо учитывать и собственное бунтарство Цветаевой, её представления о месте поэта в обществе. Поэт тАУ изгой, он неуместен по своей природе:

ВлВ сём христианнейшем из миров

Поэты тАУ жидыВ» (ВлПоэма КонцаВ», 1924)

Поэзия тАУ есть бунт живого человека против косного порядка, застоя во имя живого и меняющегося роста.

В цикле ВлСтихи к ПушкинуВ» отношение Цветаевой к поэту напоминает отношение Маяковского в 20 тАУ е годы:

ВлЯ люблю Вас

но живого

а не мумию

Навели

Хрестоматийный глянец

Вы

По тАУ моему

При жизни

- думаю-

Тоже бушевали

Африканец!В»

Однако М. И. Цветаева более революционна и менее пессимистична, чем Маяковский в стихотворении ВлЮбилейноеВ», где ВляВ» - персонаж подсаживает Пушкина обратно на пьедестал. У Марины Цветаевой А. С. Пушкин на пьедестал не возвращается. У Марины Цветаевой скрытого обожествления А. С. Пушкина нет. Превращение поэта в идола приводит к застою, к ориентации на прошлое, к фальсификации Пушкина.

Отношение к России в ВлСтихах к А. С. ПушкинуВ» полемично:

ВлтАж Беженство свой смешавши

С белым бешенством его!В»

ВлтАж Поскакал бы, Всадник Медный,

Он со всех копыт назадВ»

Бешенство А. С. Пушкина - белое, оно соотносимо с белым движением. Эмигрантские ВлпушкиньянцыВ» - ВлбеженцыВ», они сдались без боя, не только физически, став эмигрантами, но и метафизически, сдавшись диктату Влзолотой серединыВ», подведя А. С. Пушкина пол свою меру.

Отождествление А. С. Пушкина с Медным всадником парадоксально, но оно развивается в следующем стихотворении цикла тАУ ВлПётр и ПушкинВ». Пётр, в отличие от Александра I и Николая I, отпустил бы А. С. Пушкина за границу, Влна побывку в свою африканскую дичь!В».

Пётр тАУ также непредсказуемый бунтарь, ценящий талант ненавидящий Влробость мужскуюВ». За что и убил сына ВлсробевшегоВ». Его истинный сын тАУ Ганнибал, истинный правнук тАУ А. С. Пушкин. В образе Петра тАУ сыноубийцы и А. С. Пушкина тАУ Медного всадника акцентируются непредсказуемость, властность, свобода, готовность пересечь границы.

В ВлСтихах к ПушкинуВ» были развиты такие темы, как разговор поэта с другим поэтом на равных, исключительность, опасность положения любого поэта во все времена.

ВлС тех портАж как Пушкина на моих глазах (в детстве) - на картине Наумова тАУ убилитАжя поделила мир на поэта и всех, и выбрала тАУ поэта, в подзащитные выбрала тАУ поэта; защищать поэта тАУ от всех; как бы эти все ни одевались и ни назывались. Пушкин был негртАж(тАжКакой поэт из бывших и сущих - не негр, и какого поэта тАУ не убили?В»[7]
.

ВлМой ПушкинВ»

А. С. Пушкин Влглазами и сердцем ребёнкаВ»

Причины нетрадиционного видения Цветаевой А. С. Пушкина тАУ в самобытном характере личности Марины Цветаевой, в особенностях её мирочувствия. Не думать над объектом, будь то человек или другая реалия, а чувствовать его, не осязать, а внимать и принимать в себя, поглощать душой, утоляя эмоциональную жажду. Отсюда, возможно, и особый надрыв, ВлбезмернаяВ» эмоциональность. То, чего не было у А. С. Пушкина, с которым в данной ситуации сравнивается Марина Цветаева.

Не реальность, а нереальность является обычно у Марины Цветаевой поводом к творчеству. Белкина М. И. заметила, что в отношении Марины Цветаевой этот закон работал непреложно: ВлГлавное в жизни М. И. Цветаевой было творчество, стихи, но стихи рождались от столкновения её с людьми, а людей этих и отношения с ними она творила, как стихи, за что жизнь ей жестоко мстилатАжВ»[8]
. Эта Влместь жизниВ» была, вероятно, следствием того, что Марина Цветаева предпочитала творчество любви. Она отказывалась принимать людей такими, какими они представали перед ней, но творила их Влпо своему образу и подобиюВ», более того тАУ она, разочаровавшись, неистово презирала своё ВлтворениеВ».

ВлТайнаВ» А. С. Пушкина волновала Марину Цветаеву ничуть не меньше Достоевского и его последователей. Многих нравственных вопросов касается Марина Цветаева, трактуя их в соответствии со своим личным опытом, своими взглядами на судьбу А. С. Пушкина. Её волнуют вопросы обусловленности судьбы какими тАУ то скрытыми причинами, поэтому в очерке ВлМой ПушкинВ» Марина Цветаева осуществляет вскрытие подтекста некоторых произведений поэта, вскрывает слои художественных смыслов. В очерке об А. С. Пушкине Марина Цветаева опирается на действительность своего собственного жизненного опыта.

Метод анализа Марины Цветаевой можно назвать интуитивным постижением. Марина Цветаева утверждала, что высшей ценностью и достоверностью в искусстве является Влопыт личной судьбыВ», Влкровная истинаВ». От этой Влкровной истиныВ» недалеко и до кровного родства, о чём Марина Цветаева и ВлпроговариваетсяВ» в очерке ВлМой ПушкинВ»: ВлС пушкинской дуэли во мне началась сестраВ». Так в творчестве Марины Цветаевой можно обнаружить Влскрытые претензииВ» едва ли не на кровное родство с А. С. Пушкиным, на происхождение от одного предка. Естественно, что эти ВлпретензииВ» казались современникам необоснованными, ВлнезаконнымиВ». В довершение всего свою работу Марина Цветаева назвала ВлМой ПушкинВ». ВлМойВ» в этом названии явно превалировало и многим современникам показалось вызывающим. ВлМой ПушкинВ» был воспринят как претензия на единоличное владение и претензия на единственно тАУ верное толкование. Наблюдается некоторое несоответствие заглавия и жанра работы. ВлМой ПушкинВ» - автобиографическое эссе. В заглавии тАУ А. С. Пушкин, в содержании тАУ собственная биография автора. Валерий Брюсов много раньше Марины Цветаевой назвал одну из своих работ ВлМой ПушкинВ», эта работа дала название целой книге статей об А. С. Пушкине, изданной уже после смерти Валерия Брюсова. Но в статьях Валерия Брюсова речь и шла об А. С. Пушкине, как было заявлено в заглавии, о его произведениях с привлечением лишь малой доли автобиографизма. У Валерия Брюсова преобладающим моментом становится всё же ВлповествованиеВ» об А. С. Пушкине, а не о себе. ВлМой ПушкинВ» Марины Цветаевой, напротив, настолько её личный, неотторжимый от её судьбы, начиная с детских впечатлений и кончая очерком.

Метод чтения А. С. Пушкина Мариной Цветаевой можно обозначить как вынесение содержания за пределы реальной видимости, за пределы контекста произведения. ВлЗолотое чувство мерыВ» - это, по мнению Цветаевой, только видимость, за которой прячется настоящее тАУ стихийное тАУ ВлЯВ» поэта. Очевидно, это жестокое противостояние Цветаевой попытке канонизировать поэта, защита его стихийности, ВлнесрединностиВ» являлась защитой собственного идейно тАУ художественного мира.

Чтобы проникнуть в глубинные пласты творчества А. С. Пушкина, Марина Цветаева должна была чувствовать в себе психологическое родство с поэтом, опираться даже не на логику жизненного опыта, а уповать на самые сокровенные мотивы каждого жеста поэта. Из Влкотла чудес творчества А. С. Пушкина она вылавливает то, чего другие по каким тАУ либо причинам не замечаютВ»[9]
.

Неповторимое прочтение А. С. Пушкина Влглазами и сердцем ребёнкаВ», когда ВлвзрослаяВ» Марина Цветаева скрывается в подтексте, - характерная черта очерка ВлМой ПушкинВ». Замысел ВлМоего ПушкинаВ» ясно очерчен в письме к П. Балакшину: ВлМне, например, страшно хочется написать о Пушкине тАФ Мой Пушкин тАФ дошкольный, хрестоматийный, тайком читанный, тАФ юношеский тАФ мой Пушкин тАФ через всю жизньВ»[10]
.

В произведении ВлМой ПушкинВ» Марина Цветаева придает большое значение своей детской встрече с сыном А. С. Пушкина Александром, когда он пришел с визитом в Влтрехпрудный домВ» ее родителей. В рассказе об этом событии она передает свое детское восприятие, когда Марина Цветаева Влеще не знала, что Пушкин тАФ ПушкинВ» и отождествляла его с памятником в Москве, для нее он был ВлПамятник - ПушкинаВ». Из этого следовало, что в дом ее родителей Влв гости приходил сын Памятник- ПушкинаВ». Но скоро и неопределенная принадлежность сына стерлась: сын Памятник - Пушкина превратился в сам Памятник - Пушкина. ВлК нам в гости приходил сам Памятник - ПушкинаВ»[11]
.

В ВлМоем ПушкинеВ» зрелая Марина Цветаева вписывает себя и в действительно увековеченную историей биографию отца русской поэзии, и в жизнь обыкновенного смертного тАФ его сына. Этот визит Влдвойного памятника его [А. С. Пушкина] славы и его кровиВ», Влживого памятникаВ», представляется Цветаевой Влцелую жизнь спустяВ» не более и не менее как посещением ее собственного Командора до того, как она узнала о А. С. Пушкине и о Дон Жуане. Она пишет: ВлТак у меня, до Пушкина, до Дон Жуана, был свой КомандорВ». Обладание собственным Командором определяет место Цветаевой в том родовом сообществе русских поэтов, которое она сама создала. Ее Командор делает ее сопоставимой с Дон Жуаном.

Кто же такой А. С. Пушкин? В ВлМоем ПушкинеВ» он имеет множество имен и определений Влуводимый тАФ ПушкинВ» после роковой дуэли; ВлПушкин тАФ поэтВ»; ВлПушкин был мой первый поэт и первый поэт РоссииВ»; ВлПушкин тАФ негрВ» (а Влкакой поэт из бывших и сущих не негр?В»); Вл Пушкин тАФ Памятник - ПушкинаВ»; ВлПушкин тАФ ПушкинВ»; ВлПушкин тАФ символВ»; ВлПушкин есть факт, опрокидывающий теориюВ». И то, что некоторые из этих определений А. С. Пушкина противоречат друг другу, только подчеркивает Пушкинское величие, указывая на его всеобъемлющую, божественную природу. Кто, кроме бога, может быть и смертным человеком, и божеством; умершим и живым; фактом и символом; всегда оставаться самим собой, даже когда он ВлдругойВ».

На фоне настойчивого повторения Цветаевой имени А. С. Пушкина парадоксом выглядит тот факт, что с самого начала ВлМоего ПушкинаВ» она использует его как прикрытие для изложения своей личной, окутанной загадочностью истории: ВлНачинается как глава настольного романа всех наших бабушек и матерей тАФ "Jane Eyre" тАФ Тайна красной комнаты. В красной комнате был тайный шкафВ». Здесь мы имеем дело с классическим приемом тАФ увлечь читателя, заинтриговать его, поскольку Марина Цветаева медлит и откладывает рассказ о Влтайне красной комнатыВ». Потом, спустя несколько страниц, она добирается и до ее пред-предыстории, которая заключается во взаимоотношениях маленькой Муси с ВлПамятник- ПушкинымВ», Влчерным человеком выше всех и чернее всех тАФ с наклоненной головой и шляпой в рукеВ». ВлПамятник - ПушкинаВ» дает ей много Влпервых уроковВ» тАФ уроки числа, масштаба, материала, иерархии, мысли и тАФ главное тАФ предоставляет Влнаглядное подтверждение всего ее последующего опыта: из тысячи фигурок, даже одна на другую поставленных, не сделаешь А. С. ПушкинаВ».

Когда Марина Цветаева, наконец, подходит к раскрытию тайны красной комнаты, она увеличивает масштабы этой тайны, включив в нее весь райский мир своего детства: ВлНо что же тайна красной комнаты? Ах, весь дом был тайный, весь дом был тАФ тайна! Запретный шкаф. Запретный плод. Этот плод тАФ том, огромный сине-лиловый том с золотой надписью вкось тАФ Собрание сочинений А. С. ПушкинаВ».

А. С. Пушкин Марины Цветаевой был тайным, потому что он ее Влзаразил любовью. Словом тАФ любовьВ», а именно тАФ трагической любовью Татьяны и Онегина. Их любовь пробудила в ней тайное желание, которое она скрывала от матери, не догадывавшейся, что она Влне в Онегина влюбилась, а в Онегина и Татьяну (и, может быть, в Татьяну немножко больше), в них обоих вместе, в любовьВ». Цветаева продолжает: ВлИ ни одной своей вещи я потом не писала, не влюбившись одновременно в двух (в нее тАФ немножко больше), не в них двух, а в их любовьВ»[12]
.

Цветаева так и пронесла через всю жизнь, с детства и до зрелости, образ своего А. С. Пушкина, который соответствовал большинству требований, предъявляемых ею к правдивому, бессмертному русскому поэту.

ВлНаталья ГончароваВ»

ВлТайна белой женыВ»

Важная сторона жизни А. С. Пушкина, которая не входила в состав детского Пушкина Марины Цветаевой тАФ это его отношения с Натальей Гончаровой. Марина Цветаева рассматривает любовь к ней А. С. Пушкина в очерке 1929 года ВлНаталья ГончароваВ». Это действительно целое исследование, Влтайна белой женыВ», или тайна жены-ВлпробелаВ».

Марина Цветаева начинает с утверждения о существовании трех Пушкиных и задается вопросом, за которого из трех вышла замуж Гончарова. ВлЕсть три Пушкина: Пушкин тАФ очами любящих (друзей, женщин, стихолюбов, студенчества), Пушкин тАФ очами любопытствующих (всех тех, последнюю сплетню о нем ловивших едва ли не жаднее, чем его стих), Пушкин тАФ очами судящих (государь, полиция, Булгарин, иксы, игреки тАФ посмертные отзывы) и, наконец, Пушкин тАФ очами будущего тАФ насВ». М. И. Цветаева убеждена в том, что Гончарова вышла замуж Влво всяком случае, не за первого и тем самым уже не за последнего.. Может быть, за второго тАФ Пушкина сплетен тАФ и тАФ как ни жестоко сказать тАФ вернее всего, за Пушкина очами суда, ДвораВ».

Сочетание Гончарова тАФ Пушкин Марина Цветаева считает абсолютнейшим контрастом: пробел, нуль тАФ и Пушкин. Только тот факт, что Гончарова была Влпросто тАФ красавицаВ», а А. С. Пушкин - Влпросто тАФ генийВ», может объяснить его непостижимое тяготение к жене: Влтяга гения тАФ переполненности тАФ к пустому местуВ» Он хотел нуль, ибо сам был тАФ всёВ» Марина Цветаева заключает: ВлЕсть пары тАФ тоже, но разрозненные, почти разорванные. Зигфрид, не узнавший Брунгильды, Пенфезилея, не узнавшая Ахилла, где рок в недоразумении, хотя бы роковом. Пары тАФ все же. А есть роковые тАФ пары, с осужденностью изнутри, без надежды ни на сем свете, ни на том. Пушкин тАФ ГончароваВ».

Итак, роковой брак с Гончаровой приравнивает А. С. Пушкина к мифо-героическим персонажам, и он становится, в интерпретации Цветаевой, для русской культуры тем, кем для Германии был Зигфрид и для древней Греции Ахилл. При этом любопытно, что Гончарова, вопреки логике такого сопоставления, вовсе не попадает в обойму этой странной компании полубожественных дев-воительниц тАФ Брунгильды, Пенфесилеи. Если какая-то женщина и была Амазонкой Пушкина, то это сама Марина Цветаева. А Гончарова скорее получила одно из самых презренных мест в мифологии Марины Цветаевой: она всего лишь Влневинная, бессловесная тАФ Елена тАФ кукла, орудие судьбыВ».

Хотя Марина Цветаева явно дает понять, что ее Пушкин, в отличие от Гончаровой, тАФ это Пушкин Влочами любящихВ», тем не менее, восприятие всех трех Пушкиных охвачено и проявлено в ее творчестве. Ибо она и писатель, и ВллюбопытствующийВ», и читатель Пушкина. ВлТе, которые смотрят на Пушкина Влочами любящихВ», видят его пишущим; те, которые смотрят на него Влочами любопытствующихВ», видят его странности, для них он чужой и другой. А те, которые видят его Влочами судящихВ», пытаются читать его, бессмертного, обычными смертными глазами. Именно триединая природа Пушкина дает возможность творческой близости с ним для русского гениального поэта-женщины, и Марины Цветаева обретает некую идентификацию с Пушкиным тАФ в этих неизменных, вечно длящихся процессах: писать, быть Другим (чужаком) и быть (неверно) понятым читателямиВ»[13]
.

ВлПушкин и ПугачевВ»

Правда искусства

Существует совсем не много произведений, в которых так убедительно, с таким тонким пониманием было бы сказано о народности А. С. Пушкина. А тот факт, что говорит это большой русский поэт, во много раз повышает цену сказанного.

Очерк ВлПушкин и ПугачевВ» Марина Цветаева написала уже на исходе своего эмигрантского полубытия, когда прошли долгие годы тяжких заблуждений, непоправимых ошибок, мучительных сомнений, слишком поздних прозрений.

Поэтому, конечно, не случайно, а, напротив, в высокой степени знаменательно, что в дни Пушкинского юбилея Марина Цветаева, минуя все остальные возможные и даже притягательные для нее темы, связанные с Пушкиным, обращается к теме народного революционного движения, к образу народного вожака тАФ Пугачева. В самом выборе такой темы чувствуется вызов юбилейному благонравию и тому пиетету, с которым белая эмиграция относилась к повергнутой славе бывшей России, её павших властителей. Ненависть, с которой говорила Марина Цветаева о ВлпевцоубийцеВ» Николае, презрение, с которым отзывалась она о ВлбелорыбицеВ» Екатерине, не могли не смущать белоэмигрантскую элиту как совершенно неуместная в юбилейной обстановке выходка.

Для самой Марины Цветаевой ВлисторическаяВ» тема, конечно, приобрела особый, остросовременный смысл. У Пушкина в ВлКапитанской дочкеВ» Марина Цветаева нашла такое разрешение темы, которое отвечало уже не только ее душевному настрою, но и ее раздумьям о своей человеческой и писательской судьбе.

В очерке ВлМой ПушкинВ» Марина Цветаева, рассказывая, как еще в раннем детстве страстно полюбила Пушкинского Пугачева, обронила такое признание: ВлВсе дело было в том, что я от природы любила волка, а не ягненкаВ» (в известной сказочной ситуации). Такова уж была ее природа: любить наперекор. И далее: ВлСказав ВлволкВ», я назвала Вожатого. Назвав Вожатого тАФ я назвала Пугачева: волка, на этот раз ягненка пощадившего, волка, в темный лес ягненка поволокшего тАФ любить. Но о себе и Вожатом, о Пушкине и Пугачеве скажу отдельно, потому что Вожатый заведет нас далёко, может быть, еще дальше, чем подпоручика Гринева, в самые дебри добра и зла, в то место дебрей, где они неразрывно скручены и, скрутясь, образуют живую жизньВ»[14]
.

Речь идет здесь о главном и основном тАФ о понимании живой жизни с ее добром и злом. Добро воплощено в Пугачеве. Не в Гриневе, который по-барски снисходительно и небрежно наградил Вожатого заячьим тулупчиком, а в этом ВлнедобромВ», ВллихомВ» человеке, Влстрах-человекеВ» с черными веселыми глазами, который про тулупчик не забыл.

Пугачев щедро расплатился с Гриневым за тулупчик: даровал ему жизнь. Но, по Цветаевой, этого мало: Пугачев уже не хочет расставаться с Гриневым, обещает его Влпоставить фельдмаршаломВ», устраивает его любовные дела тАФ и все это потому, что он просто полюбил прямодушного подпоручика. Так среди моря крови, пролитой беспощадным бунтом, торжествует бескорыстное человеческое добро.

В ВлКапитанской дочкеВ» Марина Цветаева любит одного Пугачева. Все остальное в повести оставляет ее равнодушной тАФ и комендант с Василисой Егоровной, и Маша, да, в общем, и сам Гринев. Зато огневым Пугачевым она не устает любоваться тАФ и его самокатной речью, и его глазами, и его бородой. Это Влживой мужикВ», и это Влсамый неодолимый из романтических героевВ». Но больше всего привлекательно и дорого Цветаевой в Пугачеве его бескорыстие и великодушие, чистота его сердечного влечения к Гриневу. ВлГринев Пугачеву нужен ни для чего: для душиВ» тАФ вот что делает Пугачева самым живым, самым правдивым и самым романтическим героем.

В этой связи Марина Цветаева касается большого вопроса тАФ о правде факта и правде искусства. Почему Пушкин сначала, в ВлИстории ПугачеваВ», изобразил великого бунтаря ВлзверемВ», воплощением злодейства, а в написанной позже повести тАФ великодушным героем? Как историк он знал все Влнизкие истиныВ» о пугачевском восстании, но как поэт, как художник тАФ про них забыл, отмел их и оставил главное: человеческое величие Пугачева, его душевную щедрость, Влчерные глаза и заревоВ».

Ответ Цветаевой не полон, но многозначителен. А. С. Пушкин поступил так потому, что истинное искусство ни прославления зла, ни любования злом не терпит, потому что поэзия тАФ высший критерий правды и правоты, потому что настоящее Влзнание поэта о предметеВ» достигается лишь одним путем тАФ через Влочистительную работу поэзииВ».

А. С. Пушкин в ВлКапитанской дочкеВ» поднял Пугачева на Влвысокий помостВ» народного предания. Изобразив Пугачева великодушным героем, он поступил не только как поэт, но и Влкак народВ»: Влон правду фактатАФ исправил.. дал нам другого Пугачева, своего Пугачева, народного ПугачеваВ». Марина Цветаева зорко разглядела, как уже не Гринев, а сам А. С. Пушкин подпал под чару Пугачева, как он влюбился в Вожатого. Так в очерке ВлА. С. Пушкин и ПугачёвВ» на первый план выдвигается тема народной правды, помогающей поэту прямее, пристальнее вглядеться в живую жизнь.

ВлСнова и снова возвращается Цветаева к самому ПушкинутАФк его личности, характеру, судьбе, трагедии, гибели. Естественно возникает неотразимое сопоставление: ВлСамозванец тАФ врага тАФ за правду тАФ отпустил. Самодержец тАФ поэта тАФ за правду тАФ приковалВ». Пушкин становится олицетворением стреноженной свободыВ»[15]
.

Очерки Цветаевой замечательны глубоким проникновением в самую суть Пушкинского творчества, в ВлтайныВ» его художественного мышления. Так писать об искусстве, о поэзии может только художник, поэт. Меньше всего это похоже на ВлбеллетристикуВ», но это художественно в самой высокой степени.

В прозе Цветаевой воплощен особый тип речи. Речь очень лирична, а главное тАФ совершенно свободна, естественна, непреднамеренна. В ней нет и следа беллетристической гладкости и красивости. Больше всего она напоминает взволнованный и потому несколько сбивчивый спор или Влразговор про себяВ», когда человеку не до оглядки на строгие правила школьной грамматики. В самой негладкости этой быстрой, захлебывающейся речи с ее постоянными запинаниями, синтаксическими вольностями, намеками и подразумеваниями таится та особая прелесть живого языка.

И вместе с тем несвязная, казалось бы, речь Марины Цветаевой на редкость точна, афористически сжата, полна иронии и сарказма, играет всеми оттенками смысловых значений слова. Несколько резких, молниеносных штрихов тАФ и готов убийственный портрет Екатерины: ВлНа огневом фоне Пугачева тАФ пожаров, грабежей, метелей, кибиток, пиров тАФ эта, в чепце и душегрейке, на скамейке, между всяких мостиков и листиков, представлялась мне огромной белой рыбой, белорыбицей. И даже несоленойВ».

Самая разительная черта словесного стиля Цветаевой тАФ нерасторжимое единство мысли и речи. Сама сбивчивость и затрудненность ее прозы тАФ от богатства мысли, спрессованной в тугой комок, и от интенсивности ее выражения.

Стихия поэтического дышит в пушкинских очерках Марины Цветаевой. В них она такой же своеобычный и уверенный мастер, слова, каким была в стихах, такой же вдохновенный, поэт со всей присущей ей безмерностью чувств тАФ огненным восторгом и бурным негодованием, всегда страстными и нередко пристрастными суждениями. Именно накал непосредственного чувства и энергия его словесного выражения делают эти очерки прозой поэта.

Параллельность судеб?

Сходство отдельных моментов биографии у людей далеко друг от друга отстоящих эпох всегда поверхностно, однако в литературоведении довольно часто встречаются подобное сопоставление (и действительное совпадение). Об этом замечательно сказал Михаил Эпштейн в статье ВлПосле карнавала, или Вечный ВенечкаВ», посвящённой творчеству Венедикта Ерофеева. ВлРусская литература изобилует мифамитАжПочти все наши мифы, от Пушкина до

Вместе с этим смотрят:

"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Бедный человек" в произведениях М. Зощенко 20-30-х гг.