Зеркало Шекспира
Юрий Зеленецкий
Вместо предисловия
В издании in-folio 1623 года пьес В. Шекспира помещены четыре посвященные его памяти стихотворения, написанные Л. Даггесом, неким И.М., Беном Джонсоном и Хью Холландом. Первые три автора предпослали своим стихотворениям стандартные слова: ВлTo the memory ofтАж the authorтАж тАУ ПамятитАж авторатАжВ». Однако Х. Холланд написал иначе: ВлUpon the lines and life of the famous scenic poetтАж тАУ На стихи и жизнь известного сценического поэтатАжВ». И если прочитать все его стихотворение, то невольно закрадывается подозрение, что от обычной формы посвящения он отошел не случайно. Более того, похоже, также не случайно его стихотворение напечатано последним. Может быть, издателям было важно, чтобы последними в череде восхваляющих В. Шекспира слов оказались именно слова двух поразительных строк этого стихотворения. Но может быть, наоборот, издатели хотели подальше спрятать эти строки:
If tragedies might any prologue have,
All those he made would scarce make one to thisтАж1
Слова ВлtragediesВ» и ВлprologueВ» выделены прямым шрифтом в тексте оригинала. Но даже без учета такого выделения этим строкам хватает многозначительности. Их развернутый прозаический перевод может быть таким:
Если бы все трагедии могли иметь некий один пролог,
То едва ли не таким же прологом к многим трагедиям
могло бы стать и все сделанное имтАж
Сразу нужно понять, что в этих строках Х. Холланда речь идет не о театральных, а о реальных трагедиях в жизни людей. При этом, высказывая мысль, что пролог всех жизненных трагедий в общем-то один, он использовал сослагательное наклонение скорее из конспирации. Похоже, он все-таки понимал то, на что намекает Библия и о чем прямо говорил Будда: ВлКорень зла есть незнание истиныВ». Кстати, нечто подобное этому пониманию звучит в стихотворении ВлЕсть игратАжВ» А. Блока:
А пока тАУ в неизвестном живем
И не ведаем сил мы своих,
И, как дети, играя с огнем,
Обжигаем себя и других.
Но тогда из общего смысла этих двух строк Х. Холланда вытекает, что Влвсе сделанное им (В. Шекспиром)В» содержит эту, неизвестную людям истину, понимание которой может стать Вледва ли не таким же прологомВ» к новым трагедиям.
Навеки останется тайной, каким образом это стало известно Х. Холланду. Но похоже, он даже знал, что одним из моментов осознания этой истины стало осознание В. Шекспиром глубокого, общего смысла слова ВлпрологВ», выкристаллизовавшегося потом в чеканной, связывающей частное с общим формуле: ВлПрошлое тАУ прологВ». Но именно с осознания этого началась и трагедия В. Шекспира, на которую Х. Холланд и указывает всем, с учетом смысла слов посвящения, смыслом слов своего стихотворения.
Нужно понимать, что Х. Холланд и издатели первого фолио не могли говорить о том, о чем не сказал бы сам В. Шекспир. Поэтому лучше сразу и привести слова самого Шекспира: ВлКогда чьи-то стихи не могут быть поняты, а добрый ум не поддержан его дерзким сыном тАУ Пониманием, это скорее убивает человека насмерть, чем большой расчет в маленькой комнатеВ».2
Георг Брандес закончил свою книгу ВлШекспир. Жизнь и произведенияВ»3 замечательными словами: ВлТот В. Шекспир, который родился в царствование Елизаветы в Стрэтфорде-на-Эвоне, который жил и творил в Лондоне в эпоху Елизаветы и Иакова, который в своих комедиях вознесся к небесам, в своих трагедиях снизошел в ад и умер 52 лет в родном городке, тАУ он воскреснет при чтении его произведений в полном величии, в ярких и твердых очертаниях, со свежестью действительной жизни, он воскреснет перед глазами каждого, кто прочтет эти произведения с чутким сердцем, здравым умом и с непосредственным пониманием всего гениальногоВ». Иначе говоря, простого и ясного.
Но и через века после написания В. Шекспиром приведенных выше простых строк все еще не заметно понимания, что В. Шекспир сетует на непонимание именно его собственных стихов, его собственных мыслей в этих стихотворениях. Во всяком случае, не заметно попыток поискать, что может быть в произведениях В. Шекспира непонятого.
Подчеркивая же в посвящении и затем в тексте стихотворения, что В. Шекспир был поэтом и Влthen poets' king тАУ затем королем поэтовВ», Х. Холланд указал, что не понято в стихах В. Шекспира. Ведь слова Влкороль поэтовВ» при живых Б. Джонсоне, Д. Флетчере, Д. Донне и других знаменитых поэтах шекспировской эпохи Х. Холланд мог написать, только вкладывая в них некий отличный от общепринятого смысл. И это мог быть только смысл, вытекающий из слов Эсхилла:
Вот о чем мы, поэты, и мыслить должны, и заботиться с первой же песни,
Чтоб полезными быть, чтобы мудрость и честь среди граждан послушливых сеять.
Опять же, Х. Холланд не мог говорить о том, чего не сказал бы сам В. Шекспир. Вот только если о мудрости бытия В. Шекспир говорил практически прямо и точно, то указание на содержащееся в его произведениях понимание чести он остроумно спрятал в последних словах Кранмера в пьесе ВлГенрих VIIIВ», когда Кранмер говорил о будущности в этой пьесе только что родившейся, а в реальности скончавшейся за несколько лет до написания этой пьесы, королевы Елизаветы, вроде бы, тоже грешившей писательством:
From her shall read the perfect ways of honour,
And by those claim their greatness, not by blood.
У нее прочтут об истинных путях чести,
Чтобы на них обретать свое величье, а не происхождением.
И чтобы ни у кого не возникало никаких сомнений, девятью строчками ранее В. Шекспир написал: Влtruth shall nurse her тАУ истина вскормит ееВ». Но, очевидно, даже современники В. Шекспира и Елизаветы не поняли этих его слов.
Поэтому в своем стихотворении Х. Холланд укорил современников и соотечественников В. Шекспира, писавшего на их родном языке, в непонимании ими творчества и жизни великого поэта. Будущим же читателям он и издатели подсказали, какие главные темы развивал В. Шекспир в своих произведениях. При этом они указали, что знакомство только с какими-то отдельными произведениями В. Шекспира ничего не дает в плане их понимания. Отголосок этого указания можно найти в словах Г. Брандеса в цитировавшейся книге: ВлУ Шекспира каждое позднейшее произведение всегда связано с предыдущим, подобно тому, как звенья цепи сомкнуты между собоюВ». Точнее это указание можно некоторым образом пояснить словами О. Уайльда: ВлТот, кто знает только настоящее, ничего не знает о времени, в котором живетВ». Кстати, О. Уайльд, писавший о В. Шекспире в нескольких своих произведениях, тоже ничего в Шекспире не понял. При этом не понял самого главного тАУ сонеты В. Шекспира рождены не просто любовью, а любовью к человеку, а потому тАУ мудростью и честью (Wisdom and Honour).
И ведь, наверное, до сих пор есть энтузиасты, желающие проникнуть в тайну инициалов W.H., несмотря на прямое и ясное указание сонета 26.
Lord of my love, to whom in vassalage
Thy merit hath my duty strongly knit;
To thee I send this written embassage
To witness duty, not to show my wit.
Duty so great, which wit so poor as mine
May make seem bare, in wanting words to show it:
But that I hope some good conceit of thine
In thy soul's thought all naked will bestow it.
Точный смысл этих первых двух строф сонета можно передать приблизительно в таком рифмованном переводе:
С достоинством твоим, моя любовь,
Мой долг по-рабски крепко связан;
Свидетельство его я посылаю вновь:
Не ум, а долг свой показать обязан.
Долг так велик, что бедный ум
Слов не находит описать его значенье:
Хочу вложить в основу твоих дум
Твое же о себе благое самомненье.
К сожалению, переводчики на русский язык, наверное, не читали указания Х. Холланда, а потому не поняли, что при переводе произведений В. Шекспира важно точно передавать не только общий смысл его предложений, но и часто важно бережно обращаться с самими словами этих предложений. Например, слово Влconceit тАУ самомненьеВ» еще встретится в цитате из пьесы ВлКомедия ошибокВ». И видя это, может быть, читатели лучше поймут смысл обоих цитат. Но вот почему англичане до сих пор не могут понять, что главное для В. Шекспира, и не только в сонете 26, не любовь, а Влвеликий долгВ» и что обращение Влlord of my loveВ» относится не к какому-то конкретному человеку, а к каждому читателю сонета 26 и к каждому человеку в общем, пока остается неизвестно.
Главное же для Х. Холланда и издателей было предупредить будущих читателей, что понимание В. Шекспира на деле выражается в понимании трагичности и его творчества, и его жизни, и, соответственно, при сохранении тех же условий жизни, трагичности положения самих читателей. То есть, от ВлсвечиВ» В. Шекспира, о которой он, как оказалось бесполезно, говорил в первых словах Гауэра в ВлПериклеВ», можно зажечься, но об ее пламя можно и обжечься. Поэтому в обоих случаях последствия могут быть одинаковыми тАУ трагическими. И, скорее всего, именно потому, что в ВлПериклеВ» об опасности своего открытия В. Шекспир говорит наиболее откровенно, эту пьесу издатели не включили в первое фолио.
Следовательно, получается, рядом с В. Шекспиром все-таки были некие прототипы гамлетовского Горацио, пытавшиеся после смерти своего великого друга Влповедать правду о нем неудовлетвореннымВ». Вот только людей Влс чутким сердцем, здравым умом и с непосредственным пониманием всего гениальногоВ» за века после выхода их издания, может быть, так и не нашлось.
В пьесе ВлБесплодные усилия любвиВ» (IV, 3) В. Шекспир сказал: ВлГде виноваты все, виновных нетВ». Поэтому, естественно, если все же были люди, понимавшие В. Шекспира, то это означает, что все остальные люди, читавшие произведения В. Шекспира, оказываются виноватыми в непонимании его. Но главное тут еще и в том, что уже века все люди оказываются виноватыми в том, что они сами не поняли того, что понял один В. Шекспир.
I
В надписи, сделанной Вольтером под портретом Г. Лейбница, есть такие слова:
Уроки мудрости давал он мудрецам,
Он был мудрее их тАУ умел он сомневаться.
Из этих слов следует, что Вольтер, по крайней мере, был плохо знаком с творчеством В. Шекспира, а уж ВлРичарда IIВ» точно никогда не читал. Впрочем, и все читавшие эту хронику, похоже, никогда не чувствовали и не думали о том, что последние слова короля Ричарда тАУ это исповедь, мысли самого В. Шекспира.
Представим, что мой мозг с моей душой
В супружестве. От них родятся мысли,
Дающие дальнейшее потомство.
Вот племя, что живет в сем малом мире.
На племя, что живет в том, внешнем, мире,
Похоже удивительно оно:
Ведь мысли тоже вечно недовольны.
Так, мысли о божественном всегда
Сплетаются с сомненьямитАж
(V, 5. Перевод М. Донского)
Как тут не вспомнить прекрасные слова Б. Пастернака из его ВлЗамечаний к переводам из ШекспираВ»: ВлДля мыслителя и художника не существует последних положений, но все они предпоследниеВ». Правда, Б. Пастернак тоже не придал особого значения словам В. Шекспира из ВлРичарда IIВ», хотя он, наверное, читал сонет 85, в котором В. Шекспир уже более чем откровенно сказал:
I think good thoughts, whilst other write good wordsтАж
Мне мысли по нутру, другим тАУ словатАж
(Перевод И.М. Ивановского4)
То есть, опять же, отсюда видно, что Х. Холланд и издатели первого фолио не говорили того, чего не говорил сам В. Шекспир. А говорил он, как видно из сонета 85 и других сонетов, еще и о том, чем он отличается от других поэтов.
Само собой разумеется, мысли рождаются здоровыми только тогда, когда не только ум здоров, но и душа чиста и отзывчива. Один выдающийся политик по этому поводу говорил: ВлБез человеческих эмоций никогда не было, нет и быть не может человеческого искания истиныВ». И Фирдоуси написал в ВлШах-намеВ»: ВлНе найти с незрячей душою благого путиВ». Кстати, в следующей строке Фирдоуси написал: ВлКоль внемлющих нет тАУ бесполезны словаВ».
О том же, что творилось в его душе, В. Шекспир написал в сонете 66:
Измученный всем этим, смерть зову.
Как не устать от стольких трудных лет,
Когда везет пустому существу,
И самой чистой Вере веры нет,
И недостойным воздают почет,
И помыкают юной Красотой,
И Совершенство Скудостью слывет,
И Сила у Бессилья под пятой,
И рот Искусству зажимает Власть,
И Глупость надзирает за Умом,
И может Правда в простаки попасть,
И всюду Зло командует Добром.
Измученный, в могиле отдохну,
Но как любовь оставить мне одну.
Уже здесь можно отметить, что самим В. Шекспиром третья строка третьей строфы написана так: ВлAnd simple Truth miscalled SimplicityВ». Вот ее дословный перевод: ВлИ простая Истина обозвана НаивностьюВ». И из этого перевода видно, что, в общем-то, весь сонет написан только из-за одной этой строки. В ней отражен результат попыток В. Шекспира донести до людей понятую им истину. Поэтому лучше было бы в стихотворном переводе воспроизвести эту строку как можно точнее. Например, следующим образом: И Истину простую отторгает страсть. Дело тут еще и в том, что эта строка выделяет В. Шекспира из великого множества обличителей недостатков этого мира, существовавших и до него, и после него. Кроме того, в ней отражено явление, которое Г. Лейбниц описал такими словами: ВлЕсли бы геометрия так же противоречила нашим страстям и нашим интересам, как нравственность, то мы бы так же спорили против нее и нарушали ее вопреки всем доказательствамВ».
Но, для очистки совести, можно все-таки привести пример необходимости прислушиваться к советам Х. Холланда и издателей первого фолио. К тому же, этот пример будет полезен и на будущее. В пятой сцене четвертого акта пьесы ВлТроил и КрессидаВ», в диалоге прощающихся влюбленных есть один интересный момент.
Cressida: My lord, will you be true?
Troilus: Who, I? Alas, it is my vice, my fault:
Whiles others fish with craft for great opinion,
I with great truth catch mere simplicity.
Крессида: Принц, вы будете верны?
Троил: Кто? Я? Увы, это мой порок, мой недостаток:
В то время как другие умело выуживают великую славу,
Я с великой правдой ловлю всего лишь имя простака.
Рассуждениям по поводу такого хитрого ответа Троила на бесхитростный вопрос Крессиды можно посвятить целую главу. Впрочем, люди бывалые в ответе Троила могут увидеть только его естественное для мужчины желание увильнуть от прямого ответа на поставленный Крессидой вопрос. Но даже самые бывалые представители мужского пола вряд ли когда-нибудь в таких ситуациях догадывались сослаться на Влвеликую правдуВ».
Возвращаясь к монологу в ВлРичарде IIВ», следует отметить, что кроме того, что понимал Фирдоуси, В. Шекспир понимал и то, о чем замечательно написала А. Маринина в детективе ВлРеквиемВ»: ВлНо всегда, когда человек в чем-то сомневается, он должен идти до конца и выяснить правду, иначе он не сможет сам себя уважатьВ». Потому и В. Шекспир написал в ВлОтеллоВ» (III, 3), что ему недостаточно только усомниться: ВлЯ должентАж усомнясь тАУ дознатьсяВ». Впрочем, эти соображения мало у кого вызовут возражения, если только в них не внести небольшого уточнения. Сомневаться-то нужно не только в чужих соображениях, но и в своих собственных. Именно на последнее обстоятельство указывает В. Шекспир, приводя в пьесе ВлГенрих VВ» пословицу: ВлДурак всегда стреляет быстроВ». И именно опыт своих собственных сомнений по поводу своих собственных мыслей подытожил В. Шекспир в ВлТроиле и КрессидеВ» (II, 2):
тАжсомненье ж тАУ
То буй спасенья мудрых или лот
Глубин несчастья.5
Действительно, как правило, люди редко бывают несчастны, когда они сомневаются в соображениях, уме или действиях только других людей. Самые же невыносимые сомненья, безусловно, тАУ это сомненья в своем уме. Они, конечно, не миновали В. Шекспира. Недаром в пьесе ВлКак вам это понравитсяВ» (IV, 3) он говорит: ВлI do now remember a saying: тАЬThe fool doth think he is wise; but the wise man know himself to be a foolтАЭВ». тАУ Я вспоминаю пословицу: ВлДурак думает, что он умен, но умный человек знает себя, когда он глупВ». То есть смысл слов В. Шекспира в чем-то точнее пословицы: ВлEvery man has a fool in his sleeveВ». У каждого человека в рукаве дурак. В ВлТроиле и КрессидеВ» (II, 1) В. Шекспир уточняет: ВлтАжthat fool knows not himself тАУ тАжэтот дурак не знает самого себяВ». Таким образом, В. Шекспир знает, о чем он говорит, когда в этой же пьесе (II, 3) он говорит, что Влглупость и невежество тАУ общее проклятие человечестваВ».
Тропинку, которая привела В. Шекспира к сомнению главному, можно осветить таким примером. Вообще, одним словом, глупость тАУ это всегда бессвязность. На свое понимание этого В. Шекспир указал в пьесе ВлМера за меруВ» словами герцога:
И в рассуждениях такая связь,
Какой нет у безумных.
(V, 1. Перевод М.А. Зенкевича)
Конечно, нельзя путать глупость и безумие. Глупость, скорее, как писал В. Шекспир в ВлКороле ЛиреВ»: ВлтАжсмесь бессмыслицы и здравой мыслиВ». Русская пословица описывает это таким образом: ВлВ огороде бузина, а в Киеве тАУ дядькаВ». Такое может быть и в результате кары господней, сказал В. Шекспир в пьесе ВлАнтоний и КлеопатраВ»:
Но если мытАжв грехе погрязли,
То боги нас карают слепотой,
Лишают нас способности судить
И нас толкают к нашим заблужденьям,
Смеясь над тем, как шествуем мы важно
К погибели.
(III, 13. Перевод М. Донского)
Но ближе к практике понимание, что глупость тАУ это причина различного рода потерь, допущенных в условиях, исключающих возможность оправдания этих потерь любыми другими причинами. Если отвлечься от массы второстепенных причин, то, в главном, глупость тАУ это неспособность делать выводы из признаваемого известным знания, когда время делать эти выводы уже пришло. Как восклицал, хлопнув себя по лбу, персонаж кинофильма ВлСмерть на НилеВ» Э. Пуаро: ВлКакими идиотами были мы все! Ведь я же знал это! Знал!В» О. Фриш, вспоминая о своей совместной работе с Н. Бором, рассказывал: ВлЕдва я приступил к рассказу, как он (Н. Бор) хлопнул себя ладонью по лбу и воскликнул: тАЬО! Какими же глупцами были мы все! Да ведь это замечательно! Все так и должно быть! тАЭВ». Впрочем, как говорит английская пословица: ВлНикто так не слеп, как тот, кто не хочет видетьВ». Поэтому не все видят: ВлГолова всему началоВ».
Отсюда следует, что глуп не тот, кто чего-то не знает, а тот, кто не способен делать выводы из того, что он знает. Сам В. Шекспир сказал об этом в ВлВенецианском купцеВ» (III, 5. Перевод П. Вейнберга) так:
О, Господи, какая болтовня!
Глупец набрал острот различных войско
И поместил их в памяти своей.
Я и других глупцов немало знаю
Из высшего сословья, но, как он,
Остротами себя вооруживших
И, чтобы в ход пустить одну из них,
Готовых в бой вступить со здравым смыслом.
Уже отсюда можно растечься мыслью по древу, но сейчас важнее следующее. Это только в огороде глупо дважды наступать на одни и те же грабли. В жизни же бывает необходимо некоторый опыт повторять неоднократно. Поэтому самый важный вопрос, конечно, сводится к тому, как правильно определить, когда повторение некого опыта уже переходит грань между взвешенностью и глупостью. То есть, нужно, безусловно, знать, что тАУ ВлВсему свое времяВ», но нужно и знать, когда это время чему-то уже пришло. Однако самая деликатная сторона дела выражается в вопросе о своевременности быть умным. Наверное, все-таки быть умным всегда своевременно. Конечно, умному человеку иногда приходится притворяться глупым и даже безумным. Но ведь и здесь есть некая черта. ВлНи один умный человек умом хвалиться не станетВ», тАУ написал Шекспир в пьесе ВлМного шума из ничегоВ». Но в пьесе ВлТроил и КрессидаВ» он написал: ВлтАжа что не вспухнет само, про то не узнает никтоВ».
Не на каждое слово этих рассуждений можно найти подтверждение в словах самого В. Шекспира. Но он многое и не говорил по одной простой причине. Видя, как много у него не понимают, он все-таки не хотел быть непонятым в следующем: ВлтАжчеловек, известный за умного, не насмехается, хотя бы он всегда осуждалВ» (ВлДвенадцатая ночьВ», I, 5. Перевод А. Кронеберга).
Теперь уже невозможно узнать, что и от кого услышал В. Шекспир перед тем как он написал в пьесе с интересным названием ВлКомедия ошибокВ» (III, 2) странные для влюбленного мужчины тАУ Антифола Сиракузского слова:
Sweet mistress,
Teach me, dear creature, how to think and speak;
Lay open to my earthy-gross conceit,
Smother'd in errors, feeble, shallow, weak,
The folded meaning of your words' deceit.
Against my soul's pure truth why labour you
To make it wander in an unknown field?
Are you a god? Would you create me new?
Если точность перевода поставить впереди его благозвучности, то смысл этих шекспировских строк можно передать таким примерно образом:
Прекрасная,
Учите, прелесть, думать как, как говорить;
Откройте моему земному самомненью,
Погрязшему в ошибках, в заблужденьях
Всех ваших хитрых слов сокрытое значенье.
Зачем трудитесь вы, чтоб чистая душа
Пошла бродить в ей неизвестный край?
Вы тАУ бог? Желаете создать меня иным?
Говоря проще, В. Шекспир усомнился в своем знании самого себя и жизни и понял, что ему еще нужно учиться. В продолжении монолога короля Ричарда, с которого началась эта глава, В. Шекспир сетует на то, что эта учеба началась поздновато. Придет время, в ВлМакбетеВ» (I, 7), он назовет школу, в которой он начал учиться, Влшколой временВ». Вот только в XVIII веке нашелся умник, который слово ВлшколаВ» заменил словом ВлотмельВ», и именно это слово, с благословения других ВлшекспироведовВ», пошло кочевать по всем позднейшим изданиям ВлМакбетаВ». Но в момент написания ВлКомедии ошибокВ» В. Шекспир еще не знает, чему он научится в этой школе и каким он станет после ее окончания.
Таким образом В. Шекспир отметил начало нового периода в своем творчестве. И начался этот период с того, что он, как каждый нормальный гений, говоря словами А. Эйнштейна, Влусомнился в аксиомеВ». Этот момент В. Шекспир и отразил в ВлКомедии ошибокВ» (II, 2) в диалоге двух земляков:
Антифол Сиракузский: Для всего есть свое время.
Дромио Сиракузский: Это мнение я опровергнул бытАж
Потому ВлКомедия ошибокВ» стала первым произведением В. Шекспира, в котором он предъявил свои претензии времени:
Да время ведь совсем
Банкротом сделалось, и стоит слишком мало
Оно в сравненье с тем, что людям задолжало.
(IV, 2. Перевод П. Вейнберга)
Именно с ВлКомедии ошибокВ» в произведениях В. Шекспира начинают биться, пульсировать и развиваться мысли. Именно с этой пьесы в произведениях В. Шекспира появляются многозначительность, намек, и, главное, прямое обращение к читателям, стремление приобщить их к работе его мысли.
К счастью, семена сомнений пали на благодатную почву. Из произведений, предшествующих ВлКомедии ошибокВ», очень многое потом отразилось, развилось в более поздних и зрелых произведениях. Наиболее показательными являются в этом отношении слова королевы Елизаветы в драме ВлРичард IIIВ»:
Ты будущее прошлым запятнал.
тАжтАжтАжтАжтАжтАжтАжтАжтАжтАжтАжтАжтАжтАж
Нет, не клянись ты будущим тАУ оно
Злодейством прошлым все искажено.
(IV, 4. Перевод А. Радловой)
Но навсегда в прошлом остались слова в третьей части ВлГенриха VIВ», в которых молодое самомнение и эпигонство В. Шекспира выпирало особенно отчетливо:
Я добрые дела оставлю сыну,
И был бы рад, когда бы мой отец
Мне ничего другого не оставил!
(II, 2. Перевод Е. Бируковой)
Вообще полезно увидеть, что у В. Шекспира ничто не проходит бесследно. Например, слова Арона в ВлТите АндроникеВ» тАУ ВлтАжна лице мою печать он носитВ» тАУ обрели вторую жизнь в сонете 11. В словах Сатурнина из этой же пьесы про Влмнимое безумьеВ» уже скрываются семена будущего замысла ВлГамлетаВ». Позднее переходит в понимание то, что в ВлГенрихе VIВ» было только наблюдением:
Как перышко носится по ветру
Туда-сюда, так и эта толпа.
(Часть 2. IV, 8. Перевод Е. Бируковой)
И стихи Горация все-таки запечатлелись в памяти В. Шекспира. В пьесе ВлМного шума из ничегоВ» он пересказывает стихотворение Горация прозой: ВлВ наши дни, если человек при жизни не соорудит себе мавзолея, так о нем будут помнить, только пока колокола звонят, да вдова плачетВ» (V, 2. Перевод Т. Щепкиной-Куперник). Правда, главных слов Горация В. Шекспир не воспроизводит в своих произведениях. Но во всех его произведениях видно осуществление завета Горация:
Sapere aude!
И.Кант пояснял эти слова так: ВлНесовершеннолетие есть неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого. Несовершеннолетие по собственной вине тАУ это такое, причина которого заключается не в недостаточности рассудка, а в недостатке решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого. Sapere aude! тАУ имей мужество пользоваться собственным умом! тАУ таков, следовательно, девиз ПросвещенияВ».
Впрочем, лучше послушать самого В. Шекспира в ВлМакбетеВ»:
тАжto beguile the time,
Look like the time.
Чтоб все ошиблись, смотри как все.
(I, 5. Перевод М. Лозинского)
II
Уже по пьесе ВлБесплодные усилия любвиВ» видно, как быстро и успешно учился В. Шекспир в Влшколе временВ». Но это совсем не значит, что учиться в этой школе ему было легко. Недаром в пьесе ВлМного шума из ничегоВ» (II, З) он написал: ВлСчастливы те, кто, услышав о своих недостатках, сумеют исправитьсяВ». А это очень многозначительные слова. Они означают, что В. Шекспир попробовал представить себе других людей на своем месте. И он отчетливо увидел, что будет твориться в ВлдушеВ» человека, который не сможет найти в себе сил пройти с ним до конца. Поэтому в ВлГамлетеВ» он ясно и точно сказал, кому только понимание его творчества будет совершенно безопасно:
тАжблагословен,
Чьи кровь и разум так отрадно слиты,
Что он не дудка в пальцах у Фортуны,
На нем играющей. Будь человек
Не раб страстей, тАУ и я его замкну
В средине сердца, в самом сердце сердцатАж
(III,2. Перевод М. Лозинского)
В. Шекспир очень многое знал о страстях человеческих. Многие из них кипят в его произведениях. Многие из них видны, понятны, узнаваемы читателями этих произведений. Кроме одной, очень коварной страсти, свое порабощение которой люди практически не осознают. Поэтому у нее нет устоявшегося, общепринятого названия. Можно только привести ее описание, например, данное Н.В. Гоголем: ВлПоди ты сладь с человеком! Не верит в бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо созданье поэта, ясное как день, все проникнутое согласием и высокою мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу, и ему оно понравится, и он станет кричать: тАЬВот оно, вот настоящее знание тайн сердца!тАЭВ».
Некоторое объяснение этому феномену дал А.И. Герцен: ВлИстина всегда бывает проще нелепости, но ум человека вовсе не одна возможность понимания, не tabula rasa; он засорен со дня рождения историческими предрассудками, поверьями и проч., ему трудно восстановить нормальное отношение к простому пониманиюВ».
Опыт показывает, что во многих случаях эта трудность может быть непреодолима. Как заметил знаменитый современник Шекспира Ф. Бэкон: ВлНикто еще не был столь тверд и крепок духом, чтобы предписать себе и осуществить совершенный отказ от обычных теорий и понятий и приложить затем заново к частностям очищенный и беспристрастный разум. А потому наш человеческий рассудок есть как бы месиво и хаос легковерия и случайностей, а также детских представлений, которые мы первоначально почерпнулиВ».
Прекрасно понимал все это и В. Шекспир. Поэтому в ВлВенецианском купцеВ» (III, 5) он и сказал прямо и ясно: ВлI pray thee, understand a plain man in his plain meaningтАж тАУ Я прошу тебя, пойми простого человека простотАжВ» То есть, этими словами В. Шекспир впервые обратился напрямую к зрителям и читателям. Но вот только этого не понял переводивший ВлВенецианского купцаВ» П. Вейнберг. Поскольку для него было очевидно, что произнесший процитированные слова Лоренцо не был простым человеком, он решил подправить В. Шекспира, переведя его так: ВлПожалуйста, понимай просто простые словаВ». В результате множества подобных переводов русские читатели читают не В. Шекспира, а всего лишь произведения переводчиков на мотивы произведений В. Шекспира, именно потому, что переводчики не понимали именно простых слов В. Шекспира.
В. Шекспир понял также и то, что осталось в контексте цитат Н. Гоголя, А. Герцена и Ф. Бэкона. Задолго до И. Канта он понял, что неспособность понимать простые слова обусловлена именно незрелостью, несамостоятельностью ума. В ВлЮлии ЦезареВ» он сказал по этому поводу так:
Безмозглый человек, он ум питает
Отбросами чужими, подражаньем
И старые обноски с плеч чужих
Берет за образецтАж
Он лишь орудье.
(IV, 1. Перевод М. Зенкевича)
И в ВлГамлетеВ» он пояснил: ВлтАжхитрая речь спит в глупом ухеВ». Конечно, имеет значение и то, на что В. Шекспир обратил внимание в ВлКороле ДжонеВ»:
Все не доверяют правде,
Что в платье непривычное одета.
(IV, 2. Перевод Е. Бируковой)
В. Шекспир, носивший ливрею слуги лорда-камергера, а потом слуги короля, знал это не понаслышке. Но есть тут и еще одно обстоятельство, отмеченное Шекспиром в ВлКороле ЛиреВ»:
Пустым тАУ все пусто: разум, доброта;
И вонь своя милее.
(IV, 2. Перевод М. Кузьмина)
В нашем взаимосвязанном мире выявленная страсть тоже связана с другими страстями. Это видно уже из приведенного описания ее Н.В. Гоголем. Ее практически невозможно отделить от страсти попустословить, которую, естественно, тоже легче увидеть у других, чем у самого себя. Шекспир же не только разглядел свое пустословие в своих первых произведениях, но и о разрыве с ним заявил в поэме ВлЛукрецияВ»:
Прочь, праздные слова, рабы шутов!
Бесплодные и немощные звуки!
(Перевод Б. Томашевского)
Пустословие же является самой опасной страстью именно потому, что любой человек, пусть бессознательно для себя и только для самого себя, все-таки всегда ищет какое-то объяснение, оправдание своим страстям и поступкам. А любому такому человеческому оправданию грош цена, если, как написал В. Шекспир в пьесе ВлБесплодные усилия любвиВ»: ВлУток его рассуждений выткан искусней, чем основа его доводовВ». В непонимании этого и проявляется непонимание людьми очень простого, испокон веков известного, на собственной практике многократно людьми ощущаемого правила, неоднократно приводившегося В. Шекспиром: ВлДобром не кончишь, если начал худоВ». Самое же страшное в пустословии то, что оно закреплено обычаем и привычкой, пронизывает все общество вдоль и поперек, сверху и снизу. А Шекспир знал о силе обычаев и привычек, и потому написал в ВлГамлетеВ»:
Привычка тАУ это чудище, что гложет
Все чувстватАж
Обычай может смыть чекан природы.
(III, 4. Перевод М. Лозинского)
Но еще он знал, как опасно на привычки, обычаи покушаться. ВлПривычку нарушить тАУ все нарушитьВ», тАУ он сказал в ВлЦимбелинеВ».
Наверно, большинству людей известно, что большинство людей оправдывает свои поступки тем же, чем и Эдмунд в ВлКороле ЛиреВ» (V, 3): ВлтАжлюди таковы, каково времяВ». То есть известным с древнейших времен из многих источников и во многих редакциях положением: ВлВсему свое времяВ».
Вот только большинство людей до сих пор не знает, что это положение нельзя класть в основу любых выводов, поскольку оно само является всего-навсего выводом из более общего положения.
III
На первой странице романа ВлТайный заговорВ» А. Дюма написал замечательные слова, оставшиеся незамеченными и неоцененными миллионами его читателей: ВлЧем больше мы продвигаемся вперед в жизни, чем дальше уходим вперед в искусстве, тем более убеждаемся, что ничего не существует отдельного, особого, внезапного, что природа и общество идут вперед от вывода к выводу, а не случайными скачками и что события, являющиеся то радостными, то печальными, то душистыми, то смердящими цветами, то смеющимися, то фатальными, которые развертываются перед нашими глазами, таили свои почки в прошедшем и корни в минувших днях, а свои плоды принесут в будущемВ».
В результате век спустя поэт Леонид Мартынов констатировал:
Последствия мы видим без начала,
А иногда наоборот бывало:
Довольно ясно видели начала,
Последствий же никто не замечал.
Исходя же из слов А. Дюма, можно твердо утверждать, что уже никто и никогда не уйдет дальше В. Шекспира ни в жизни, ни в искусстве. Потому что он не только задолго до А. Дюма знал о взаимосвязи элементов прошлого, настоящего и будущего в каждом миге бытия, но и был первым, и до сих пор тАУ последний, кто ее понял.
Знаменитый современник В. Шекспира Ф. Бэкон утверждал: ВлМы знаем больше, чем понимаемВ». По целому ряду объективных причин это утверждение будет актуально всегда. Но есть тут и субъективный момент. Ведь до сих пор для многих людей остается загадкой, чем знание отличается от понимания, хотя многие могут вспомнить, что в школьных учебниках именно для формирования понимания пройденного материала им предлагалось делать из него необходимые выводы.
Некоторые переводчики почему-то не считают нужным переводить последние слова Эдгара во второй сцене пятого акта трагедии ВлКороль ЛирВ»: ВлRipeness is all тАУ Зрелость тАУ это всеВ». В результате читатели этой трагедии остаются в неведении, что В. Шекспир предлагал им подумать о том, что есть зрелость. Далее будет видно, что под зрелостью понимал сам В. Шекспир. Но и уже сейчас полезно понять, что зрелость начинается с того момента, когда человек начинает понимать то, что в молодости он только знал, в том числе уже из детских сказок.
Например, уже ребенок может сказать, что произойдет, если все время идти, глядя только себе под ноги. Очевидно, в лучшем случае, попадешь в ситуацию, выход из которой можно будет найти, только подняв голову и посмотрев назад и вперед. Но не многие делают отсюда вывод, который сделал поэт В. Шефнер:
И нет пути темней и безысходней тАУ
Шагать, не зная завтра и вчера,
По лезвию всегдашнего сегодня.
Ш. Перро писал: ВлНе достойны ли похвалы родители, которые своим детям, еще не способным воспринимать истины существенные и ничем не приукрашенные, уже внушают к ним любовь и дают, так сказать, отведать их, облекая в форму рассказов занимательных и приспособленных к их слабому младенческому разумению? тАжВсе это тАУ бросаемые в почву семенатАжВ» То есть, родители должны понимать истины, которые они сеют в память своих детей, читая им сказки. Например, читая детям сказку ВлМальчик-с-пальчикВ», они сеют понимание, что чтобы увидеть дальше, нужно подняться выше. И в отличие от детей, им должно быть известно, на какую высоту нужно подняться, чтобы увидеть верную дорогу жизни. Например, Ф. Бэкон записал себе цитату из Лукреция: ВлтАжно ни с чем не сравнимо то наслаждение, когда стоишь на прочном основании истины (вершина, которую ничто не может превзойтитАж)тАжВ»
Далеко прозревая с этой высоты, В. Шекспир и написал самые главные слова в трагедии ВлКороль ЛирВ» (IV, 1. Слова Эдгара, увидевшего своего ослепленного отца):
World, world, O world!
But that thy strange mutations make us hate thee,
Life would not yield to age.
Мир! Мир! О Мир!
Какие еще твои выверты заставят нас ненавидеть тебя,
Пока жизнь не станет зрелой.
Поэтому стоит ли удивляться тому, что В. Шекспир оказался за многие века первым и на многие века последним человеком, который во второй части хроники ВлГенрих IVВ» (III, 1) сказал, что из истины, о которой написал А. Дюма и о которой он сам говорил во многих произведениях, следует делать закономерные, выходящие на практику людей выводы:
There is a history in all men's lives,
Figuring the nature of the times deceased;
The which observed, a man may prophesy,
With a near aim, of the main chance of things
As yet not come to life, which in their seeds
And weak beginning lie intreasured.
Such things become the hatch, and brood of time;
And, by the necessary form of this,
King Richard might create a perfect guess,
That great Northumberland, then false to him,
Would of that seed grow to a greater falsenessтАж
В приведенный ниже перевод этих строк Е. Бируковой автору пришлось внести несколько уточнений, выделенных жирным шрифтом:
Есть в жизни всех людей порядок некий,
Что прошлых дней природу раскрывает.
Поняв его, предвидеть может каждый,
С ближайшей целью, грядущий ход
Событий, что еще не родились,
Но в недрах настоящего таятся,
Как семена, зародыши вещей.
Их высидит и вырастит их время.
И непреложность этого закона
Могла догадку Ричарду внушить,
Что, изменив ему, Нортумберленд
Не остановится, и злое семя
Цветок измены худшей породиттАж
Г. Брандес в цитировавшейся книге в главе, посвященной второй части ВлГенриха IVВ» написал: ВлВся первая часть третьего действия интересна и великолепна. Здесь король высказывает свое геологическое сравнение, выражающее символически историческую изменчивость явлений. Когда он вспоминает с грустью предсказание низложенного Ричарда II, что люди, помогшие ему взойти на престол, так же изменят ему, и заявляет, что это предсказание теперь сбывается, Уоррик отвечает в глубокомысленной реплике, поразительной для того времени, что исторические события подвержены, по-видимому, известным законам. В жизни каждого человека много такого, что необходимо вытекает из прошедшего. Если обсудить, как следует, все факты, обуславливающие то или иное событие, то нетрудно было бы предсказывать будущие события. На что король отвечает с не менее поразительной философской глубиной: ВлТак это все необходимости? При
Вместе с этим смотрят:
"..Моим стихам, как дpагоценным винам, настанет свой чеpед"
"Christmas stories" by Charles Dickens
"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi
"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури
"Бедный человек" в произведениях М. Зощенко 20-30-х гг.