Байрон и Пушкин

Байрон (Byron) Джордж Гордон (Gordon), лорд (1788тАУ1824), английский поэт-романтик, ставший, по выражению П. (ВлК морюВ», 1824), Влвластителем думВ» его поколения. Начало его славе и влиянию положили две песни поэмы ВлПаломничество Чайльд-ГарольдаВ» (ВлChilde HaroldтАЩs PilgrimageВ», 1812), в которых личные впечатления двухлетнего путешествия по югу Европы в июне 1809 тАУ июле 1811 (Португалия, Испания, Албания, Греция, Турция) представлены как наблюдения проехавшего по тому же маршруту всем разочарованного, ко всему равнодушного молодого человека, покинувшего родину, пресытившись жизнью, посвященной Вллишь развлеченьям праздным В безумной жажде радости и нег, Распутством не гнушаясь безобразнымВ» (I, 2; пер. В. В. Левика). Тоска Чайльд-Гарольда, усталое равнодушие, с которым он обозревает все ему встречающееся, каким бы оно ни было красивым, живописным, экзотическим, героическим, выражали общественное умонастроение, порожденное крушением просветительских идеалов в послереволюционную эпоху и наступлением в Европе политической и духовной реакции. В последовавших за двумя песнями ВлЧайльд-ГарольдаВ» т. н. ВлвосточныхВ» поэмах: ВлГяурВ» (ВлThe Giaour: A Fragment of a Turkish TaleВ», 1813), ВлАбидосская невестаВ» (ВлThe Bride of Abydos: A Turkish TaleВ», 1813), ВлKopcapВ» (ВлThe Corsaire: A TaleВ», 1814), ВлЛараВ» (ВлLara: A TaleВ», 1814), ВлОсада КоринфаВ» (ВлThe Siege of Corinth: A PoemВ», 1816), ВлПаризинаВ» (ВлParisina: A PoemВ», 1816) тАФ трагическое мировосприятие и мятежный протест Б., усиливаемые обострявшимся его конфликтом с английским ВлвысшимВ» светом, вылились в героических, ВлдемоническихВ» образах бунтарей, не признающих над собою законов общества и презирающих радости спокойной, размеренной жизни, терзаемых презрением к людям, ненавистью, жаждою мести, сильными, разрушительными страстями, приводящими их к гибели. В апреле 1816 Б., подвергавшийся ожесточенной травле, внешним поводом которой стал разрыв с ним жены, покинул Англию и с того времени жил сначала в Швейцарии, а с ноября 1817 в Италии, где примкнул к движению карбонариев. Произведения этого чрезвычайно плодотворного в творческом отношении периода отличаются жанровым разнообразием, богатством мысли и эмоций тАФ от излияний раздираемого противоречиями сердца до тираноборческого пафоса, сплетением личных переживаний с высокими гражданскими мотивами, элегии с инвективой, скорби с ненавистью, отточенным художественным мастерством. В эти годы были написаны яркие лирические стихотворения, в т. ч. знаменитое ВлПростиВ» (ВлFare thee well!.В», 1816), три обращения к сестре Августе (1816), ВлТьмаВ» (ВлDarknessВ», 1816), ВлСонВ» (ВлDreamВ», 1816), ВлПрометейВ» (ВлPrometheusВ», 1816), ВлОда ВенецииВ» (ВлOde on VeniceВ», 1818) и др.; третья (1816) и четвертая (1818) песни ВлПаломничества Чайльд-ГарольдаВ», в которых герой продолжал свое путешествие по Европе, следуя маршрутом Б. в изгнании; поэмы ВлШильонский узникВ» (ВлThe Prisoner of ChillonВ», 1816), ВлЖалоба ТассоВ» (ВлThe Lament of TassoВ», 1817), ВлПророчество ДантеВ» (ВлThe Prophecy of DanteВ», 1819), ВлМазепаВ» (ВлMazeppa: A PoemВ», 1819) и др.; философские драмы-мистерии ВлМанфредВ» (ВлManfred: A Dramatic PoemВ», 1817) и ВлКаинВ» (ВлCain: A MysteryВ», 1821); исторические трагедии в традиции классицизма: ВлМарино Фальеро, венецианский дожВ» (ВлMarino Faliero, Doge of VeniceВ», 1821), ВлCapданапалВ» (ВлSardanapalusВ», 1821), ВлДвое ФоскариВ» (ВлThe Two FoscariВ», 1821); язвительные политические сатиры ВлВидение судаВ» (ВлThe Vision of JudgementВ», 1822), ВлБронзовый векВ» (ВлThe Age of BronzeВ», 1823) и др.; шутливая поэма ВлБеппоВ» (ВлBeppo: A Venetian storyВ», 1817), в которой пародировался романтический сюжет и подчеркнуто иронически вводился бытовой фон; наконец, вершинное произведение Б. тАФ шестнадцать песен незавершенной поэмы ВлДон ЖуанВ» (ВлDon JuanВ», 1819тАУ1824), в которой Б. выступает Влкак сатирик и лирик, трибун и философ, иронический наблюдатель и пламенный обличитель, презирающий старый мир и возвещающий новыйВ» (Дьяконова Н. Я. Байрон в годы изгнания. Л., 1974. С. 102). При всем содержательном и художественном богатстве творчества Б. периода изгнания его современники видели в нем прежде всего и главным образом автора ВлПаломничества Чайльд-ГарольдаВ» и ВлвосточныхВ» поэм; именно эти произведения вознесли его, в их глазах, на вершину славы, сделали его кумиром поколения, предметом жарких споров.

Сведения о Б. начали проникать в Россию вскоре после выхода IтАУII песней ВлЧайльд-ГарольдаВ» и трех ВлвосточныхВ» поэм (ВлГяурВ», ВлАбидосская невестаВ», ВлКорсарВ»). Уже в письме С. С. Уварова к В. А. Жуковскому от 20 декабря 1814 говорилось, что поэтов Влтеперь у англичан <тАж> только два: Walter Scott и Lord ByronВ» (РА. 1871. № 2. С. 0163). Первым известием в русской печати явилась заметка в ВлР. МузеумеВ» (1815. Ч. 1. Январь. С. 37тАУ42), где он был назван Влодним из нынешних славных поэтов английскихВ», перечислены его знаменитые поэмы, дана краткая характеристика их художественных достоинств и приведены выдержки из ВлКорсараВ» в подлиннике с параллельным прозаическим переводом. Широкое знакомство в России с поэзией Б. началось через посредство французских переводов, публиковавшихся в 1817тАУ1819 в женевском журнале ВлBibliothèque universelleВ» и перепечатанных в сборнике: Choix de poésies de Byron, Walter Scott et Moore / Trad. libre, par lтАЩun des Rédacteurs de la Bibliothèque universelle (Genève; Paris, 1820. T. 1). Особо важную роль в приобщении русских читателей к творчеству Б. играло предпринятое французским литератором Амедеем Пишо (1796тАУ1877) многотомное собрание прозаических переводов (Œuvres de lord Byron / Trad. de lтАЩanglais par.. [A. Pichot et Eusèbe de Salle]. Paris, 1819тАУ1821. T. 1тАУ10; доп.: Œuvres nouvelles de lord Byron. Paris, 1824. T. 1тАУ10; неск. переизданий при жизни П., в т. ч.: 4е éd., entièrement rev. et corr. Paris, 1822 [1823] тАУ 1825. T. 1тАУ8; 5e éd. Paris, 1823тАУ1824. T. 1тАУ19). Пришли в Россию и выполняли здесь посредническую функцию между Б. и русскими читателями также и другие его французские переводы. Немногие русские читали в то время Б. в подлиннике (В. А. Жуковский, С. С. Уваров, И. И. Козлов, А. И. Тургенев, Д. Н. Блудов, А. А. Бестужев).

Предвестником и в определенной мере первоначальным толчком захлестнувшей Россию с конца 1810-х и не спадавшей на протяжении всей жизни П. мощной волны увлечения поэзией Б. и огромного интереса к его личности явился отзыв о нем в переведенной из ВлBibliothèque universelleВ» статье ВлОбозрение нынешнего состояния английской литературыВ» (ВE. 1818. Ч. 99. № 9. С. 33тАУ52). В 1819 близкие и хорошие знакомые П.: Жуковский, А. И. Тургенев, П. А. Вяземский, Козлов, возможно К. Н. Батюшков тАФ все с упоением читают Б. и обмениваются восторженными впечатлениями. С этого же времени в русской печати начинается поток переводов из Б., суждений и отзывов иностранных и отечественных авторов о его произведениях и о нем как поэте и как человеке, заметок биографического содержания из европейской прессы. Имя Б. стало часто появляться в переписке русских писателей; о нем говорили в дружеских кружках; внимательно и с жадностью следили за всеми касавшимися его публикациями в иностранной и русской печати; с интересом слушали людей, с ним встречавшихся, расспрашивали о нем приезжавших в Россию иностранцев, беседовали и спорили о нем с его соотечественниками, и все услышанные о нем рассказы собирали, записывали и распространяли (в т. ч. друзья П. тАФ Вяземский, А. И. Тургенев); путешествуя за границей, посещали места, с ним связанные; приобретали и держали у себя его портреты.

Умонастроение, определяемое как Влрусский байронизмВ», проявлялось во множестве вариантов и оттенков, имевших существенные различия и индивидуальные особенности. Самым поверхностным был модный тип Влмосквича в Гарольдовом плащеВ», носившего маску пресыщения жизнью и в сути своей представлявшего ВлЧужих причуд истолкованье, Слов модных полный лексиконВ» (ВлЕвгений ОнегинВ», гл. VII, 24.11тАУ13), подобно Алексею Берестову (ВлБарышня-крестьянкаВ»), явившемуся перед провинциальными барышнями Влмрачным и разочарованнымВ», говорившему им Влоб утраченных радостях и об увядшей своей юностиВ» и носившему Влсверх того <тАж> черное кольцо с изображением мертвой головыВ» (Акад. VIII, 111). Жуковского и Козлова привлекала интимная лирика Б., ее элегические мотивы; оба видели в нем певца страдания, и первый, руководствуясь этим, выбрал для перевода ВлШильонского узникаВ», а второй читал в том же ключе и ВлГяураВ». В кругах передовой молодежи из дворянской интеллигенции поэзия Б., воспринимаемая на фоне развивавшегося в этой среде общественно-политического недовольства и активизации тайных обществ, обретала эмоциональное, художественное и гражданское звучание. ВлБайрон, тАФ писал один из рецензентов ВлПолтавыВ», тАФ чувствуя потребность своего века, заговорил языком, близким к сердцу сынов девятнадцатого столетия и представил образцы и характеры, которых жаждала душа, принимавшая участие в ужасных переворотах, потрясших человечество в последнее время. Байрон сделался представителем духа нашего времени. Постигая совершенно потребности своих современников, он создал новый язык для выражения новых формВ» ([Булгарин Ф. В.]. Разбор поэмы ВлПолтаваВ»// СО и СА. 1829. Т. 3 (СО. Ч. 125). № 15. С. 38; Прижизн. критика, 1828тАУ1830. С. 133). ВлПророк свободы смелый, Тоской измученный поэтВ» (Д. В. Веневитинов. ВлК ПушкинуВ»), ВлПевец природы, И волн шумящих, и свободыВ» (И. И. Козлов. ВлК Вальтер-СкоттуВ») будил вольнолюбивые мечтания и стремление к перемене сложившегося, косного уклада жизни. Свои мысли, чаяния и настроения русские читатели Б. находили и в разочарованном, бежавшем от ВлцивилизованногоВ» общества на окраины Европы Чайльд-Гарольде, и в романтическом герое-индивидуалисте ВлвосточныхВ» поэм, терзаемом тоскою, мизантропией и бурными, ВлроковымиВ» страстями, бунтаре и отщепенце, находящемся в конфликте с обществом, преступнике с точки зрения господствующей морали и закона. Сочувствие и сильнейшее сопереживание, в первую очередь, естественно, у декабристов, вызывала байроновская поэтизация национально-освободительной борьбы в Испании, Италии, Греции, его гражданская лирика, в которой, по выражению Вяземского, Б. Влспускается на землю, чтобы грянуть негодованием в притеснителей, и краски его романтизма сливаются часто с красками политическимиВ» (письмо А. И. Тургеневу от 25 февраля 1821 тАФ ОА. Т. 2. С. 170тАУ171). Живейший отклик получала и байроновская сатира как в отдельных произведениях этого жанра, так и проходящая струею в ВлДон ЖуанеВ» и других сочинениях. Восхищаясь сатирой ВлБронзовый векВ», посвященной Веронскому конгрессу (1822) Священного союза, Вяземский, читавший ее во французском переводе, писал: ВлВот хлещет всех жильцов по этажам глупости <тАж> до тех, которые тАФ уж выше, кажется, нельзяВ» (письмо к А. И. Тургеневу 18 ноября 1823 тАФ ОА. Т. 2. С. 367). Воздействовал Б. и личным участием в движении итальянских карбонариев, а затем в национально-освободительной борьбе Греции, где он нашел смерть, единодушно признанную героической и прославляемую во всех русских стихотворениях, написанных на кончину поэта (В. К. Кюхельбекер, К. Ф. Рылеев, Вяземский, Козлов, Веневитинов и др.). Привлекали внимание, будоража умы и получая различную интерпретацию, и другие моменты личной жизни Б., в т. ч. раздувавшийся европейской прессой скандал вокруг его неудачного брака, его поступки, бросавшие вызов установленным правилам общественного приличия, в которых он видел отвратительное лицемерие, его полудобровольное изгнание с родины. В художественной манере Б., нарушавшей все классические каноны жанра поэмы, русские поэты увидели путь к освобождению от приевшихся литературных шаблонов, новаторскую форму, прекрасно подходившую для выражения мыслей, чувств, мироощущения человека XIX в., к чему обветшалые старые литературные формы признавались уже неспособными.

Параллельно байронизму в России формировался и развивался сильный антибайронизм, также принимавший различные оттенки и формы. Начало ему положил Д. П. Рунич, пославший в 1820 издателям РИ возмущенное письмо по поводу напечатанной ими переводной статьи об Вланглийском безбожнике стихотворцеВ», Влраспространителе вельзевуловой логикиВ», чьи Влпоэзии <тАж> родят Зандов и ЛувелейВ», Влисполнены смертоносного яда, такой философии, которую изрыгает один только адВ» (Д. П. Рунич и поэт Байрон: Письмо Д. П. Рунича к издателям ВлРусского инвалидаВ» // PC. 1896. Т. 88. № 10. С. 135тАУ138). Питательной средой русского антибайронизма 1820тАУ1830-х гг. были круги политической реакции и литературные консерваторы. Борьба с Б. велась и официально. Многие его произведения подверглись цензурному запрещению, а переводы допускались к печати с большими искажениями и купюрами; цензурный гнет был причиною и недосказанности, ощутимой во многих русских критических статьях об английском поэте.

П., видимо, читал в 1815 отзыв о Б. и выдержки из ВлКорсараВ» в ВлР. МузеумеВ», т. к. в том же номере было напечатано его послание ВлК Б<атюшк>овуВ» (ВлФилософ резвый и пиит..В»). Вероятно, мимо него не прошли в следующие три года и другие, пока еще нечастые, публикации в русской печати, в которых говорилось о Б.; имя автора ВлПаломничества Чайльд-ГарольдаВ» и ВлвосточныхВ» поэм и переводы его произведений могли встречаться ему во французских журналах. Эти эпизодические, случайные встречи с английским поэтом прошли для П., кажется, бесследно, не вызвав у него ни интереса, ни творческого отклика. Положение должно было измениться в 1819. Общаясь в это время тесно с Жуковским и А. И. Тургеневым, П. не мог не слышать от них о поэте, которым они тогда увлекались. По всей видимости, Тургенев давал П. читать полные восторгов от ВлПаломничества Чайльд-ГарольдаВ» письма Вяземского, который, думая о возможном переводчике этого произведения на русский язык, первым вспомнил о П. (письмо от 11 окт. 1819 тАФ ОА. Т. 1. С. 327). В письме от 17 октября 1819 приводились в переводе с французского (из ВлBibliothèque universelleВ») восемь строф (179тАУ180, 184, 178, 130тАУ131, 121, 124) из IV песни ВлЧайльд-ГарольдаВ» как пример новой поэзии, противопоставляемой обветшалой литературной традиции, Влстарой, изношенной шлюхе тАФ нашей поэзии, которая никак не идет языку нашемуВ»: ВлЧто за туман поэтический? Ныряй в него и освежай чувства, опаленные знойной пылью земли. Что ваши торжественные оды, ваши холодные поэмы! Что весь этот язык условный, симметрия слов, выражений, понятий! Капля, которую поглощает океан лазурный, но иногда и мрачный, как лицо небес, в них отражающеесяВ» (ОА. Т. 1. С. 327, 330тАУ332). Из письма от 6 декабря 1819 (ОА. Т. 1. С. 367, 374) П. было известно, что присланная в нем ВлПортугальская песняВ» (ВлКогда меня прижав к груди рукою гибкой..В»), напечатанная позднее в СО (1820. Ч. 60. № 12. С. 268), была переведена из Б. (ВлFrom the PortugueseВ»). Дважды, в письмах от 25 октября и 15 ноября 1819, цитирован французский перевод 10-й строфы прощальной песни Чайльд-Гарольда (ОА. Т. 1. С. 338, 353), и позднее (письмо от 27 ноября 1820) Вяземский допускал, что именно он этими цитатами ВлнаговорилВ» П. ВлбайронщизнуВ» ст. 19тАУ20 (ВлНо только не к брегам печальным Туманной родины моейВ») элегии ВлПогасло дневное светило..В» (ОА. Т. 2. С. 107). Не невозможно, однако не доказуемо, знакомство П. с выполненным Козловым (1819) переводом на французский язык ВлАбидосской невестыВ». Таким образом, уже осенью 1819 П. в какой-то мере познакомился с поэзией Б. Однако его мироощущение тех месяцев, находившее выражение, например, в письме к П. Б. Мансурову от 27 октября 1819 (Акад. XIII, 11), в стихотворениях Вл<Юрьеву>В» (ВлЗдорово, Юрьев, именинник..В») (20тАУ23 сент. 1819), ВлСтансы ТолстомуВ» (ВлФилософ ранний, ты бежишь..В») (1819, предположительно декабрь), ВлЮрьевуВ» (ВлЛюбимец ветреных Лаис..В») (вторая половина апреля тАУ 3 мая 1820), дисгармонировало с ее духом и настроением, так что на этом фоне вряд ли могло родиться сопереживание, глубокое восприятие и творческое освоение. В письме П. А. Вяземскому около (не позднее) 21 апреля 1820 две фразы (ВлПетербург душен для поэта. Я жажду краев чужих; авось полуденный воздух оживит мою душуВ». тАФ Акад. XIII, 15) допускают интерпретацию как Влчайльд-гарольдовскогоВ» настроения, но вероятнее были сообщением о грядущей ссылке, завуалированным традиционным литературным мотивом удаления из города на лоно природы. Условия для того, чтобы байроновская поэзия нашла у П. отзвук, возникли уже в ссылке, когда он, вырванный из привычного круга общения и остро переживавший ВлизменуВ» якобы легко с ним расставшихся и сразу его забывших друзей, испытал разочарование в радостях и ценностях столичной жизни, а принудительный отъезд из Петербурга трансформировался в его сознании в им самим желанное добровольное изгнанничество. На этой почве актуализировались уже присутствовавшие в элегической лирике П. (1816) меланхолические мотивы и создался эмоциональный настрой, отзывчивый к духовному миру байронического героя. Впечатления от живописных российских окраин (Кавказ, Крым, Молдавия) и их народов оживили для П. и приблизили к нему экзотический Восток байроновских поэм.

Степень знакомства П. с произведениями Б. в первые месяцы ссылки была и остается предметом догадок и предположений. По сведениям биографов П., грешащим неточностями и, вероятно, домыслами, он, может быть, на Кавказе, а в Гурзуфе определенно учил английский язык с помощью владевшего им Н. Н. Раевского-сына; для занятий была выбрана книга ВлСочинения БайронаВ», которую они читали в Крыму Влпочти ежедневноВ», пользуясь, возможно, при необходимости консультациями Ек. Н. Раевской (Бартенев. П. в южной России. С. 36; Бартенев. О Пушкине. С. 150; Анненков. Пушкин. С. 151; П. в восп. совр. (1985). Т. 1. С. 220). Предположительно читали они ВлКорсараВ» (Летопись. Т. 1. С. 197); А. Мицкевич, опираясь, видимо, на слышанное от самого русского поэта, писал в его некрологе (Le Globe. 1837. 25 mai), что, Влпрочитав байроновского тАЬКорсаратАЭ, Пушкин ощутил себя поэтомВ» (см.: Мицкевич. Т. 4. С. 90), а влияние этой поэмы сказалось прежде всего в ВлКавказском пленникеВ», открывшем именно в Гурзуфе новую страницу пушкинского творчества. Поскольку в Гурзуфе интересы П. распределялись также между Вольтером и А. Шенье и др. времяпровождением (П. в восп. совр. (1985). Т. 1. С. 219тАУ220), а знание английского языка у Н. Н. Раевского было вряд ли достаточным (см.: Филипсон Г. И. Воспоминания. М., 1885. С. 155), чтобы одолеть большую поэму в короткий промежуток между приездом (19 августа) и началом работы над ВлКавказским пленникомВ» (около, после, 24 августа), то не лишено вероятности предположение, согласно которому читать ВлКорсараВ» друзья приступили еще на Кавказе. Впрочем, существуют выполненные П. (Акад. II, 469, 990; Рукою П. С. 27тАУ29) и Н. Н. Раевским (ПД ф. 244, оп. 3, № 38) черновые переводы отрывков из ВлГяураВ», которые гипотетически могут быть отнесены также к гурзуфским дням. Нет достаточной ясности относительно того, в каком объеме знал П. в это время ВлПаломничество Чайльд-ГарольдаВ». Мотивы разочарования, равнодушия к жизни и пресыщения ее радостями в Влчайльд-гарольдовскомВ» духе присутствуют в ВлКавказском пленникеВ» и звучат в первой же элегии южного периода ВлПогасло дневное светило..В», начатой сочинением в ночь с 18 на 19 августа 1820 во время переезда морем из Феодосии в Гурзуф и завершенной в 20-х числах сентября. Современники, в первую очередь друзья П., усмотрели в этом стихотворении ВлбайронщизнуВ» , хотя в первой публикации отсутствовало авторское указание на Влподражание БайронуВ», появившееся лишь в оглавлении Ст 1826 (вероятно, как уступка стойкому убеждению читателей) и послужившее основанием считать, что элегия была написана Влпод живым впечатлением только что прочтенного тАЬЧайльд-ГарольдатАЭВ» (Майков. Пушкин. С. 141). Однако почти все немногие более или менее убедительные текстовые параллели (ст. 4, 16тАУ20, 40) могли быть подсказаны русскими и французскими цитациями в письмах Вяземского, а сопоставление других мотивов не имеет достаточной доказательности, т. к. с равной, если не с большей вероятностью они восходили к ожившему в творческом сознании П. элегическому пласту 1816, продолжением которого, по мнению некоторых пушкинистов, явились главным образом лирика и поэмы южного периода (Томашевский. Пушкин, I. С. 121). Не нашло убедительного подтверждения предположение (П. О. Морозов; Венг. Т. 2. С. 550), согласно которому, в 1820 до П. дошла какими-то путями и отразилась в стихотворении ВлПогасло дневное светило..В» элегия Батюшкова ВлЕсть наслаждение и в дикости лесов..В» (перевод строф 178тАУ179 IV песни ВлПаломничества Чайльд-ГарольдаВ»); более вероятно, что П. она стала известна много позже, в 1826тАУ1828, во время подготовки ее к печати, и тогда же он записал ее текст (Рукою П. С. 479тАУ480). Вопрос о том, какие произведения Б. и в каком виде знал П. в первые месяцы на юге и в каком отношении к ним находились его собственные сочинения тех дней, продолжает быть дискуссионным.

Дальнейшее, уже глубокое знакомство П. с произведениями Б. состоялось по французским переводам в собрании А. Пишо. Он располагал или пользовался томами разных изданий, что видно из последовательности чтения им ВлДон ЖуанаВ», устанавливаемой по письмам к А. А. Бестужеву от 24 марта 1825 (Акад. XIII, 155) и Вяземскому от 2-й половины ноября 1825 (ВлЯ знаю только 5 перв.<ых> песен; прочитав первые 2, я сказал тотчас Раевскому, что это Chef-dтАЩoeuvre Байрона..В» тАФ Акад. XIII, 243): сначала в руках П. было 1-е или 2-е издание, где были напечатаны песни I и II; в одном из следующих изданий, вышедших в 1822тАУ1823, к ним добавились песни IIIтАУV, а VI и др., появившиеся во фр. пер. в 1824, дошли до него в самом конце 1825, когда А. П. Керн подарила ему Влпоследнее издание Байрона, о котором он так давно хлопоталВ» (Керн. С. 38; П. в восп. совр. (1974). С. 390), за что он благодарил ее письмом от 8 декабря (Акад. XIII, 249тАУ250).

По собственному признанию П., он в период работы над ВлБахчисарайским фонтаномВ» (весна 1821тАУ1822, январьтАУфевраль и сентябрьтАУноябрь 1823) Влс ума сходилВ» от Б. (Вл<Опровержение на критики>В», 1830 тАФ Акад. XI, 145). А. Н. Вульф вспоминал, что П. Влв те годы, когда жил здесь, в деревне <в ссылке в Михайловском. тАФ В. Р.>, решительно был помешан на БайронеВ» и Влего изучал самым старательным образомВ» (П. в восп. совр. (1974). Т. 1. С. 413). Это свидетельство подтверждается настойчивыми просьбами П. брату (письма от 1-й половины ноября 1824, конца января тАУ 1-й половины февраля, 14 марта, 22 и 23 апреля, 1-й половины мая 1825) прислать ему ВлConversations de ByronВ» (ВлРазговоры БайронаВ»), продолжение ВлДон ЖуанаВ» с VI песни, ВлПоследнюю песнь Паломничества Чайльд-ГарольдаВ» (ВлLe dernier chant du Pè-lerinage dтАЩHaroldВ», 1825) А. де Ламартина (Акад. XIII, 121, 142, 151, 163, 174); аналогичной просьбой к Анне Н. Вульф (письмо от 21 июля 1825) Влне забытьВ» последнее издание Б. (Акад. XIII, 190); живым интересом к задуманной Вяземским статье о Б. (письма от 29 ноября 1824, 25 мая и около середины июня, 13 июля, 10 августа, 2-й половины ноября 1825 тАФ Акад. XIII, 125, 184, 187, 204, 243); панихидой по Б., заказанной в годовщину его смерти (письма 7 апреля 1825 к П. А. Вяземскому и Л. С. Пушкину тАФ Акад. XIII, 160, 162).

Общее представление о ВлбайроническойВ» поэзии и ее творце, сформировавшееся у П. в начале и в пик увлечения ею, сохранялось и тогда, когда его собственные опыты в этом роде были уже в прошлом. О впечатлении, которое производил Влзвук лиры БайронаВ» при первом ее появлении, П. вспоминал много позднее в стихотворении ВлК вельможеВ» (1830) (ст. 84тАУ856 ВлЗвук новой, чудной лиры, Звук лиры БайронатАжВ»), причем для передачи этого раннего восприятия он перебрал несколько вариантов, каждый из которых выражал какой-нибудь отдельный нюанс (Влбряцанье гордой лиры Гром лиры БайронаВ», Влзвук новой гордой лирыВ», Влвнезапный голос лирыВ», Влзвук новой, дивной лирыВ» тАФ Акад. III, 818, 825). В период Влюжных поэмВ» П. конкретизирует понятие ВлбайроническаяВ» определениями Влмрачная, богатырская, сильнаяВ» (письмо к А. А. Дельвигу от 23 марта 1821 тАФ Акад. XIII, 26), а Б. для него тАФ Влпоэт мучительный и милыйВ», Влстрадалец вдохновенныйВ», ВлволшебникВ» (ВлГречанкеВ», 1822, ст. 14, 17, 22). Эту же лексику П. употребляет и через несколько лет, говоря о том, что в Италии ВлБайрон, мученик суровый, Страдал, любил и проклиналВ» (ВлКто знает край где небо блещет..В», 1828, ст. 14тАУ15; вар.: ВлБайрон нежный и суровый, Отвергнув <пропуск> все оковы, Страдал, любил и проклиналВ» тАФ Акад. III, 647). Оценки, высказанные в набросках критических статей 1827тАУ1830 (Вл<О драмах Байрона>В», 1827; Вл<Материалы к тАЬОтрывкам из писем, мыслям и замечаниямтАЭ>В», 1827; Вл<О трагедии Олина тАЬКорсертАЭ>В», 1828; Вл<Опровержение на критики>В», 1830; Вл<Возражение критикам тАЬПолтавытАЭ>, 1830), сложились, по всей видимости, уже при первом основательном знакомстве с произведениями Б. В ВлГяуреВ» его восхищало Влпламенное изображение страстейВ», в ВлОсаде КоринфаВ» и ВлШильонском узникеВ» тАФ Влтрогательное развитие сердца человеческогоВ» (Акад. XI, 64). По поводу последнего он писал Н. И. Гнедичу 27 сентября 1822: ВлДолжно быть Байроном, чтоб выразить с столь страшной истиной первые признаки сумасшествия, а Жуковским, чтоб это перевыразитьВ» (Акад. XIII, 48; ср. письма ему же от 27 июня, П. А. Вяземскому от 1 сентября, Л. С. Пушкину от 4 сентября 1822 тАФ Акад. XIII, 40, 44, 45). ВлПаризинаВ» произвела на него впечатление Влтрагической силойВ» (Акад. XIII, 64), и в полемическом задоре он утверждал, что в этом отношении Б. превзошел Ж. Расина (письмо брату от января (после 12) тАУ начала февраля 1824 тАФ Акад. XIII, 87). В ВлПаломничестве Чайльд-ГарольдаВ» он выделял III и IV песни, отмечая в них Влглубокомыслие и высоту парения истинно лирическогоВ» (Акад. XI, 64), а во всей поэме тАФ Влвысшую смелость: смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется творческою мыслиюВ» (Акад. XI, 61, 64, 333; ср. проект предисловия к гл. VIII и IX ВлЕвгения ОнегинаВ», 1830 тАФ Акад. VI, 542). В ВлДон ЖуанеВ» он нашел Влудивительное шекспировское разнообразиеВ» (Акад. XI, 64); в поэме ВлМазепаВ» видел Влпламенное созданиеВ», Влширокую, быструю кистьВ», нарисовавшую Влряд картин одна другой разительнееВ» (Акад. XI, 160, 165). В сравнении с ВлЖалобой ТассоВ» элегия Батюшкова ВлУмирающий ТассВ» казалась ему Влтощим произведениемВ» (Акад. XII, 283). П. разделял общепринятое в его время мнение (самим английским поэтом безуспешно оспариваемое), согласно которому Б. Влприхотью удачной Облек в унылый романтизм И безнадежный эгоизмВ» (ВлЕвгений ОнегинВ», гл. III, 12.12тАУ14; ср. I, 56), Влпостиг, создал и описал единый характер (именно свой)В», представил почти во всех своих произведениях Влпризрак себя самогоВ» в Влмрачном, могущественном лице, столь таинственно пленительномВ», Влсоздал себя вторично, то под чалмою ренегата, то в плаще корсара, то гяуром, издыхающим под схимиею, то странствующимВ» Чайльд-Гарольдом (Акад. XI, 51, 64). Новизна поэм Б., разрушивших все каноны эпического жанра, заключалась для П., как и для его современников, не только в их герое, Влмрачном, ненавистном, мучительном характереВ» (Акад. XI, 159, 165), но в огромной мере в их форме, прежде всего в их композиции, главная особенность которой определялась, как понимал П., тем, что Б. Влмало заботился о планах своих произведений, или даже вовсе не думал о нихВ» и Влнесколько сцен, слабо между собою связанных, были ему достаточны <для> сей бездны мыслей, чувств и картинВ» (Акад. XI, 64). В творчестве Б. различал П. два периода: ВлГений Байрона бледнел с его молодостию <..> Его поэзия видимо изменялась. Он весь создан был на выворот; постепенности в нем не было, он вдруг созрел и возмужал тАФ пропел и замолчал; и первые звуки его уже ему не возвратились тАФ после IV песни Child-Harold Байрона мы не слыхали, а писал какой-то другой поэт с высоким человеческим талантомВ» (письмо П. А. Вяземскому от 24тАУ25 июня 1824 тАФ Акад. XIII, 99). К первому, яркому, по его мнению, периоду, когда Б. явился Влпламенным демономВ» (там же), П. относил восточные поэмы, ВлПаломничество Чайльд-ГарольдаВ», IтАУII песни ВлДон ЖуанаВ»; ко второму тАФ драматические произведения, продолжение ВлДон ЖуанаВ», также, вероятно, политические сатиры, которые, впрочем, он ни разу не упомянул.

Сильное впечатление, полученное П. от Влочаровательной, глубокой поэзии БайронаВ» (Вл<О трагедии Олина тАЬКорсертАЭ>В» тАФ Акад. XI, 65), вызванный ею переворот в его художественных представлениях и вкусах, осознание открываемых ею перспектив и новых путей подвигли П. к собственным опытам в подобном роде, которыми стали так называемые ВлюжныеВ» поэмы (1820тАУ1824): ВлКавказский пленникВ», набросок ВлВадимВ», ВлБратья разбойникиВ», ВлБахчисарайский фонтанВ», ВлЦыганыВ». Разрабатывая новый для себя и русской литературы жанр романтической поэмы, П. следует своему образцу в выборе эффектной фабулы и героя, сходного определенными чертами с байроническим, сосредоточивается, по примеру Б., на изображении внутреннего мира персонажей, их чувств и страстей, заимствует ряд тем и мотивов, повторяет некоторые сюжетные коллизии, ситуативные положения, позы и жесты действующих лиц. В разной мере использованы в ВлюжныхВ» поэмах композиционные приемы Б.: фрагментарность повествования, образуемая выделением ВлвершинныхВ», кульминационных эпизодов, моментов высшего драматического напряжения, с опущением промежуточного действия и событий; неясность, недосказанность биографии героя, необъясненность важных моментов действия, повествовательная недоговоренность и проистекающая из них таинственность. Самое широкое применение находит у П. и лирическая манера повествования, создаваемая обилием авторских вопросов, восклицаний, обращений к героям, всевозможных эмоциональных повторов (анафор, синтаксических параллелизмов и пр.), лирическими описаниями природы, обстановки, внешности, монологами и диалогами. Ориентирование на Б. не означало для П. ученичества, копирования восхищавшей его модели, но реализовывалось в творческом освоении художественных принципов, в ней воплощенных, что с первых же шагов оказалось сопряжено с их существенной трансформацией и в конечном итоге привело к преодолению ВлбайронизмаВ» как идеологическому, так и художественному. Усвоение Б. было для П. одновременно и борьбою с Б. Считая организующим началом байроновской поэмы самовыражение автора, П. задумывал первоначально, по ее образцу, изобразить в герое своей первой ВлюжнойВ» поэмы себя самого, но еще в ходе работы над нею от этого отказался, и получившийся, по его собственной оценке, неудачным характер Пленника утвердил его в мнении, что он не годится Влв герои романтического стихотворенияВ» (см.: письма к Н. И. Гнедичу от 29 апреля (черн.) и В. П. Горчакову от октябрятАУноября 1822, Вл<Опровержение на критики>В» тАФ Акад. XIII, 371, 52; XI, 145) и что, как он говорил позднее М. П. Погодину, Влпосле Байрона нельзя описывать человека, которому надоели людиВ» (П. в восп. совр. (1974). Т. 2. С. 36). Извещая Дельвига (письмо от 23 марта 1821) о завершении ВлКавказского пленникаВ», П. предлагал ему использовать сюжетный мотив ВлГяураВ» (исповедь грешника монаху), убеждая его в том, что его Влистинный уделВ» тАФ Влпоэзия мрачная, богатырская, сильная, байроническаяВ» (Акад. XIII, 26). Ни единого намека на генетическую связь с нею своего нового произведения он не сделал, и, следовательно, подтекстом этого письма было, вероятно, самопризнание в том, что ее подобная окраска не соответствует его мироощущению и поэтической натуре и что, перенимая ее новаторские особенности, ему в то же время следует держаться иной меры субъективизма и лирической тональности. Герой ВлКавказского пленникаВ», превратившись в обыкновенного Влмолодого человека, потерявшего чувствительность сердцаВ», стал Влприличен более роману, нежели поэмеВ» (Акад. XIII, 371) в том смысле, что с утратою присущих героям Б. пламенного, мятежного, сильного характера, исключительности, необычности лишился и поэтичности (ср. письмо Н. Н. Раевского к П. от 10 мая 1825 тАФ Акад. XIII, 172). Отталкиваясь от опыта, приобретенного в работе над ВлКавказским пленникомВ», П. избрал в ВлБратьях разбойникахВ» и ВлБахчисарайском фонтанеВ» романтического героя ВлприличногоВ» поэме, более близкого к исконному байроническому, но не обладавшего при том его титанизмом и равной экзотичностью. Однако и этот своего рода ВлослабленныйВ» вариант давался П., видимо, не без внутреннего сопротивления, о чем говорит отказ от замысла поэмы ВлВадимВ» (начало 1822), а затем и от сюжетного мотива ВлГяураВ» (ВлВечерня отошла давно..В») (ноябрь 1823), уничтожение в 1822 всего написанного для поэмы о разбойниках, кроме опубликованного лишь через несколько лет отрывка о Влбратьях разбойникахВ», согласие с насмешками А. Н. Раевского над неестественной позой Гирея в бою (Вл<Опровержение на критики>В» тАФ Акад. XI, 145), собственное невысокое мнение о ВлБахчисарайском фонтанеВ», сложившееся еще в процессе окончательной работы над поэмою, до отправки ее в Петербург (см. письмо к П. А. Вяземскому от 14 октября 1823 тАФ Акад. XIII, 70), наконец переориентировка задолго до этого на байроновского ВлДон ЖуанаВ», знаменовавшего новый этап творчества английского поэта с отходом от романтизма ВлвосточныхВ» поэм, а для П. открывшего путь к ВлЕвгению ОнегинуВ» (нач. 9 мая 1823). К этому времени байронизм как умонастроение был для П. исчерпан, обнаружив свою бесперспективность. Соответственно в ВлЦыганахВ» завершилось наметившееся еще в ВлКавказском пленникеВ» нравственное развенчание героя-индивидуалиста, Влотступника светаВ» (ВлКавказский пленникВ», ч. I, ст. 79), бегущего Влневоли душных городовВ» (ВлЦыганыВ», ст. 52) в поисках душевного покоя и свободы на лоне девственной природы среди не знакомого с цивилизацией народа. Параллельно с отчуждением от себя романтического героя и его переосмыслением П., начиная также с ВлКавказского пленникаВ», существенно преобразовал художественную структуру поэмы по сравнению с байроновским образцом. Герой у него лишается ВлединодержавияВ» (термин В. М. Жирмунского), и система используемых художественных средств перестает определяться исключительно субъективной лирической погруженностью в его мир. Собственный интерес приобретают духовный мир, поступки, судьбы других персонажей, главным образом героини. Художественную самостоятельность получают описания природы и этнографические картины, игравшие у Б. лишь подчиненную композиционную роль лирического вступления. Упрощается фабула, появляются элементы связующего повествования между драматическими вершинами, ослабляются мелодраматические эффекты и мотивы. Скупее применяется аппарат эмоциональной риторики; патетическая декларация, размывавшая у Б. конкретные очертания предметов и содержание слов-понятий ради эмоциональной экспрессивности целого, вытесняется лаконизмом, опирающимся на традиции классической поэтики, точным, экономным выбором и соединением слов, конкретных и живописующих эпитетов и глаголов. Общий результат был таков, что, обнаруживая, с одной стороны, несомненную, ясно различимую генетическую связь с ВлвосточнымиВ» поэмами Б., ВлюжныеВ» поэмы П., с другой стороны, производили одновременно впечатление не зависимых от влияния английского поэта, вполне самобытных и оригинальных произведений. Это создало широкое поле для различных, в том числе прямо противоположных, интерпретаций.

Преодолеть ВлбайронизмВ» помог П. в сильной мере творческий опыт самого Б., отстранившегося в ВлБеппоВ» и ВлДон ЖуанеВ» от своих ВлвосточныхВ» поэм.

Когда рождался замысел ВлЕвгения ОнегинаВ» и началась работа над первой главой (9 мая 1823), П. знал только IтАУV песни ВлДон ЖуанаВ» (письмо к П. А. Вяземскому от 2-й половины ноября 1825 тАФ Акад. XI, 243), но этого ему было достаточно для того, чтобы через французский перевод уловить новую, отличную от ВлвосточныхВ» поэм и ВлПаломничества Чайльд-ГарольдаВ», творческую манеру Б., которая состояла в бытовом, эмоциональном и психологическом снижении романтического сюжета и романтического героя, достигаемом изображением их обыденной, повседневной стороны, непоэтических тривиальных и комических подробностей, непринужденным, разговорным тоном повествования, сближением поэтической речи с прозаической как в лексическом, так и синтаксическом аспектах, ироническим отношением к героям и самой теме рассказа, обилием авторских отступлений по самым разнообразным поводам. Это художественное открытие, восприятие которого, несомненно, обострялось тем, что некоторые сходные приемы П. сам уже использовал в ВлРуслане и ЛюдмилеВ», подкреплялось знакомством с шутливой поэмой ВлБеппоВ» и аргументами Б. в споре с У. Л. Боулзом относительно поэтичности ВлприродныхВ» и ВлискусственныхВ» предметов и страстей. Творческий опыт Б. помог П. найти путь к большому, свободному стихотворному повествованию на современную тему, которым и стал ВлЕвгений ОнегинВ». Сделанные Б. вскользь намеки о будущем развитии сюжета (напр., I, 191; во французском переводе I, 190) и бросавшиеся в глаза иронически сниженные параллели (напр., II, 12тАУ21) к ВлПаломничеству Чайльд-ГарольдаВ» (I, 12тАУ14) способствовали тому, что в отправляющемся путешествовать по Европе Дон Жуане П. увидел, по свидетельству Вяземского (МТ. 1827. Ч. 13. № 3. С. 111; Гиллельсон. I. С. 162тАУ163) Влизнанку Чайльд-ГарольдаВ». Совокупное впечатление от ВлБеппоВ» и ВлДон ЖуанаВ», воспринимаемого на фоне ВлПаломничества Чайльд-ГарольдаВ», вернуло, по всей видимости, П. к неудачно, по его мнению, осуществленному в его первой ВлюжнойВ» поэме замыслу вывести своего соотечественника, современного Влмолодого человека, потерявшего чувствительность сердцаВ» (черн. письмо к Н. И. Гнедичу от 29 апреля 1822 тАФ Акад. XIII, 371), и подсказало мысль использовать разработанную Б. форму для новой попытки изобразить Влантипоэтический характер <тАж> лица, сбивающегося на Кавказского ПленникаВ» (предисловие к отдельному изданию гл. I (1825) тАФ Акад. VI, 638), т. е. русский вариант Чайльд-Гарольда в его каждоднев

Вместе с этим смотрят:

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Бедный человек" в произведениях М. Зощенко 20-30-х гг.

"Вальдшнепи" Миколи Хвильового. Проблеми iнтерпретацii й iнтертекстуального прочитання