Литература Святой Руси

Лобанов М.П.

Фундаментальное свойство русской литературы тАФ то, что это литература Слова. Слова-Логоса. Тысячелетняя ее история открывается тАЬСловом о Законе и БлагодатитАЭ митр. Илариона (XI в.). Здесь Ветхому Завету тАФ тАЬЗаконутАЭ (национально-ограниченному, замкнутому на одном еврейском народе) противопоставляется Новый Завет тАФ тАЬблагодатьтАЭ, универсальный характер христианства.

Из тАЬПовести временных леттАЭ известно, что к кн. Владимиру приходили хазарские евреи, убеждая его принять их иудейскую веру. Ответом на этот соблазн были следующие слова Владимира: тАЬКак же вы иных учите, а сами отвергнуты Богом и рассеяны? Если бы Бог любил вас и ваш закон, не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?тАЭ Русский князь отверг иудейский закон, не ведая еще о его немыслимой жестокости в отношении к другим народам. В Ветхом Завете во Второй книге Царств (12:31) говорится о чудовищной расправе царя израильского Давида над покоренным народом: тАЬА народ, бывший в нем (в городе), он вывел и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами АммонитскимитАЭ. Поражающая нас жестокость ветхозаветных героев объясняется богословами в качестве смягчающего обстоятельства то дикостью нравов того древнего времени, то метафорическим духовным смыслом, заключенным в злодеянии, вроде того, как истреблением собственных страстей истолковываются слова псалма 136: тАЬБлажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!тАЭ Говоря об отличии Нового Завета от Ветхого Завета, митр. Иларион видит величайшее благо для Руси в распространении христианского света на ней, воздаст хвалу кн. Владимиру, крестившему Русь.

И главным направлением древнерусской литературы становится утверждение ценностей, связанных с христианской этикой и христианским государством. В тАЬПовести временных леттАЭ (XII в.) летописца Нестора события рассматриваются с религиозной точки зрения, повествование проникнуто чувством патриотизма, единства Руси.

Многое для понимания древнерусского характера открывает тАЬПоучение Владимира МономахатАЭ (XII в.). Владимир Мономах тАФ образец целостности характера древнерусского человека, при казалось бы несовместимых качествах: истинный христианин, пример благочестия, милосердия, попечения о людях, об тАЬубогихтАЭ (он даже простил убийцу своего сына), и вместе с тем он положил конец княжеским усобицам, при нем Киевская Русь стала могущественным государством, а его именем половцы устрашали детей в колыбели. Это был русский средневековый век тАЬсилы и отвагитАЭ, древнерусским людям было свойственно религиозное понимание мужества: тАЬУмирать побежденным значило бы поступить в рабство к победителю на том свететАЭ (И. Забелин).

Целостность характера при религиозной основе, неразрывность слова и поведения стали в тысячелетней русской литературе принципом человеческого бытия, обретя свое концентрированное выражение в философии тАЬцелостноститАЭ славянофилов, прежде всего И. В. Киреевского. Схожие характеры, неразложимые в своих, казалось бы, противоположных качествах, перекликаются через тьму столетий. Не видим ли мы те же черты, что у Владимира Мономаха, и в великом русском полководце Суворове. Любопытно вспомнить, как русский резидент в Константинополе писал Суворову: тАЬОдин слух о бытии вашем на границах сделал и облегчение мне в делах, и великое у Порты впечатлениетАЭ. И этот же полководец, одно имя которого наводит страх на противную сторону, говорил: тАЬЕсли вы хотите истинной славы, следуйте по стопам добродетелитАЭ. Суворов, глубоко религиозный человек, учил солдат: тАЬСегодня молиться, завтра поститься, послезавтра тАФ победа или смертьтАЭ.

Отважный полководец, разбивший тевтонских рыцарей, отразивший натиск на Русь католического Запада, Александр Невский говорит: тАЬБог не в силе, но в правдетАЭ (из тАЬЖития Александра НевскоготАЭ, XIII в.). Эти слова тАФ как нравственная основа мужества тАФ раскрываются в русской литературе на протяжении столетий (начиная от тАЬЖития Александра НевскоготАЭ, тАЬСказания о Мамаевом побоищетАЭ до тАЬВойны и миратАЭ Л. Н. Толстого, где русские в Бородинском сражении одерживают, по словам писателя, нравственную победу над французами).

Уникальное, пожалуй, явление в истории европейской агиографии (жизнеописание святых) появление на Руси тАЬСказания о Борисе и ГлебетАЭ (XII в.) тАФ о первых канонизированных русских святых, юных князьях Борисе и Глебе, принявших смерть от своего старшего брата Святополка Окаянного. С пронзительной силой заявила здесь о себе идея кротости, смирения, добровольного приятия мученичества во имя Христа. Из этого события, как из зерна, выросла наша многовековая история с ее трагедиями и загадками: братоубийство, нескончаемое на протяжении веков (от розни удельных князей, приведшей к монголо-татарскому завоеванию Руси, от Смутного времени, церковного раскола тАФ до гражданской войны 1917 тАФ 20). Не отсюда ли и покорность, терпение народа? Но есть и некая религиозная тайна в этом смирении, жертвенности (образы страстотерпцев Бориса и Глеба в одном из сказаний являются воинам Александра Невского, вдохновляя их в сражении с врагом).

При идеале смирения древнерусскому человеку в то же время свойственно развитое чувство внутреннего достоинства, различение ценностей истинных и мнимых в человеке. Автор тАЬМоления Даниила ЗаточникатАЭ (н. XIII в.) обращается к своему господину: тАЬНе смотри на внешность мою, но посмотри каков я внутри.. Ибо нищий мудрый тАФ что золото в грязном сосуде, а богатый разодетый да глупый тАФ что шелковая подушка, соломой набитаятАЭ. И уже спустя шесть столетий, в XIX в. славянофил К. Аксаков в своих тАЬОпытах синонимов. Публика тАФ народтАЭ, противопоставляя тАЬпубликутАЭ (представителей высшего сословия) тАФ народу, скажет: тАЬИ в публике есть золото и грязь, и в народе есть золото и грязь, но в публике грязь в золоте, в народе тАФ золото в грязитАЭ.

В величайшем поэтическом творении тАЬСлове о полку ИгореветАЭ (XII в.), повествующем о неудачном походе на половцев князя Новгорода Северского Игоря Святославича, патриотическое чувство безвестного автора слито с горечью сознания губительности для Руси княжеских усобиц, со страстным призывом к единству русских земель. Образ Ярославны как бы предваряет нравственно цельный тип русской женщины в нашей литературе: Феврония в тАЬПовести о Петре и ФеврониитАЭ (к. XV в.), Ульяния Осорьина в тАЬПовести об Иулиании ОсорьинойтАЭ, написанной ее сыном в н. XVII в., Марковна в тАЬЖитии протопопа АввакуматАЭ, Татьяна в тАЬЕвгении ОнегинетАЭ Пушкина, Лиза в тАЬДворянском гнездетАЭ Тургенева и т. д.

Созданное незадолго до нашествия татар тАЬСлово о полку ИгореветАЭ было как бы предупреждением о величайшей опасности для Руси княжеской розни. И беда пришла: раздробленная Русь оказалась под монголо-татарским игом. Но как говорит историк В. О. Ключевский (в своей речи тАЬЗначение преподобного Сергия для русского народа и государстватАЭ): тАЬОдним из отличительных признаков великого народа служит его способность подниматься на ноги после падения. Как бы ни было тяжко его унижение, но пробьет урочный час, он соберет свои растерянные нравственные силы и воплотит их в одном человеке или в нескольких великих людях, которые и выведут его на покинутую им временно историческую дорогутАЭ. Таким человеком, который вдохнул в русское общество тАЬчувство нравственной бодрости, духовной крепоститАЭ, и был Сергий Радонежский. Он, по словам историка тАЬподнял упавший дух родного народа, пробудил в нем доверие к себе, к своим силам, вдохнул веру в свое будущеетАЭ. И он же благословил кн. Дмитрия Донского на подвиг перед Куликовской битвой. В тАЬЖитии Сергия РадонежскоготАЭ Епифания Премудрого (XV в.) образ прп. Сергия неотделим от Святой Троицы. Еще до появления его на свет было знамение, означавшее, что тАЬбудет ребенок учеником Святой ТроицытАЭ. тАЬИ не только сам будет веровать благочестиво, но и других многих соберет и научит веровать в Святую ТроицутАЭ. Во имя Святой Троицы была освящена Варфоломеем (будущим Сергием) срубленная им небольшая церковка в чаще леса. Став по воле Божией игуменом монастыря, Сергий, тАЬнаставляя братию, немногие речи говорил. Но гораздо больше пример подавал братии своими деламитАЭ. Обретая силы в безграничном источнике любви тАФ в живоначальной Троице, Сергий вносил мир и согласие не только в жизнь, в души монашеской братии, но и в мирское общество. Он примирял враждующих князей, под его влиянием удельные князья объединились перед Куликовской битвой вокруг Дмитрия Донского.

К словам историка о способности народа тАЬподниматься на ноги после падениятАЭ можно добавить и то, что христианский свет никогда не угасал в лучших русских людях. Святостью супружеской жизни в миру отмечена тАЬПовесть о Петре и ФеврониитАЭ. В образе Февронии, рязанской крестьянки, ставшей женой муромского князя Петра, прославляется сила, красота все преодолевающей женской любви, ее бессмертие. Повесть эта оказала большое влияние на формирование легенды о граде Китеже, широко распространенной среди старообрядцев (город Китеж при нашествии татар, скрываясь от них, опускается на дно озера, продолжая чудесное существование до лучших времен). Любопытен записанный писателем Ю. Олешей рассказ о немецком офицере, который, услышав в России, во время войны, легенду о Китеже, пришел в смятение, не веря, что такой красоты легенду мог сотворить народ тАЬнизшей расытАЭ.

Яркое представление о духовном мире русского человека, оказавшегося на чужбине, дает тАЬХожение за три морятАЭ Афанасия Никитина (2-я пол. XV в.). Очутившись после всех злоключений в Индии, тверской купец Афанасий Никитин живо всматривается в новую для него, чужеземную жизнь, в быт, нравы, обычаи местных жителей, в их религиозные обряды и т. д. Поразительна поистине художническая зоркость автора, например, в описании выезда молодого султана в день мусульманского праздника (невольно приходит на память такая же удивительная выразительность во тАЬФрегате тАЬПалладатАЭ И. А. Гончарова, когда подробно описывается японская церемониальность в сцене приема русских путешественников нагасакским губернатором). Черта характерно русская, свидетельствовавшая об универсальности русского мировосприятия.

Находясь вдалеке от своей родной земли, среди индусов и тАЬбесерменовтАЭ (мусульман), Афанасий Никитин постоянно думает о ней, тАЬпечалится по вере христианскойтАЭ. Когда его ограбили в устье Волги, пропали церковные книги, а сам он потерял черед праздников христианских. тАЬА когда Пасха, праздник воскресения Христова, не знаю: по приметам гадаю тАФ наступает Пасха раньше бесерменского байрама на девять или десять днейтАЭ, тАЬИ молился я Христу Вседержителю, Кто сотворил небо и землю, а иного Бога именем не призывалтАЭ. тАЬУже прошло четыре Пасхи, как я в бесерменской земле, а Христианства я не оставилтАЭ.

Русский и православный тАФ синонимы (так же, как, по словам Ф. М. Достоевского, синонимы тАФ язык и народ). Церковь учит свою паству бдительности в распознавании врагов тАЬвнешнихтАЭ и тАЬвнутреннихтАЭ. Внешним врагом, грозившим с помощью военной силы уничтожить Православную Русь, окатоличить ее, были псы рыцари-иезуиты, разгромленные Александром Невским. В конце XV в. появился еще более опасный для Православия враг тАФ враг внутренний, грозивший изнутри разложить Православие, заменить его человеконенавистнической иудейской верой. Это были жидовствующие (или, как их еще называют, иудействующие). Еврей Схария, попавший в Новгород из Литвы, и пятеро его единокровных сообщников положили начало секте, которая не признавала в Христе Бога, не верила в Таинство причастия, была против поклонения иконам (то есть отвергалось христианство). Свив свое гнездо в Новгороде, секта вскоре проникла в Москву, где среди ее сторонников оказалось множество духовных лиц вплоть до митр. Зосимы, людей из окружения вел. кн. Ивана III, да и сам он первое время поддерживал разных приверженцев секты, пока не обнаружилась вся исходящая от нее опасность для церкви и государства. Растлевающее влияние оказывала эта секта на нравы, мораль общества. В 6-м томе тАЬПамятников литературы Древней РуситАЭ (к. XV тАФ 1-я пол. XVI вв.) отмечается, что тАЬвопрос о содомии (гомосексуализме).. особенно остро встал во времена Филофея, когда ересь жидовствующих распространила этот порок и среди светских лиц (у еретиков, по предположениям некоторых историков, он выполнял роль ритуального действа)тАЭ.

Борьбу с жидовствующими возглавил архиепископ Новгородский Геннадий, который энергично взялся искоренять зло и в 1490 добился созыва Собора, отлучившего еретиков. В тАЬЖитии святого Геннадия, архиепископа НовгородскоготАЭ, рассказывается, как Геннадий, тАЬчтобы видел народ, каковы были сеятели пагубных плевел, велел за сорок верст от города сажать их на вонючие седла, лицом к хвосту конскому.. чтобы смотрели на запад тАФ темное царство вечных мук; на головы их надели остроконечные шлемы из бересты с мочальными или соломенными венцами наподобие бесовских и с надписью: тАЬСе сатанино воинство..тАЭ.

Сподвижником Геннадия в борьбе с жидовствующими был Иосиф Волоцкий. Блестящий оратор, он своими тяжкими обличениями принудил митр. Зосиму оставить московскую кафедру. Тринадцать тАЬсловтАЭ против жидовствующих составили его сочинение тАЬПросветительтАЭ.

В XV в. произошли события, которые оказали огромное влияние на формирование русского национального самосознания. Не имея сил для противостояния турецким завоевателям и надеясь получить помощь от Запада, Византия заключает с ним унию (Флорентийская уния 1439). Унию самовольно подписал и представитель от Русского государства московский митрополит Исидор, грек по национальности. По возвращении в Москву он был за измену Православию арестован, но спасся бегством в Литву. Уния не спасла Византию, Запад не пришел к ней на помощь, и в мае 1453 со взятием турками Константинополя Византийская империя пала.

Гибель Византии произвела глубочайшее впечатление на Руси, которую тесно связывали с нею церковно-культурные традиции. Вместе с тем, с утратой мирового православного центра в русском сознании возникает мысль о Москве как преемнице Константинова-града, как о новом мировом центре Православия. Идея тАЬМосква тАФ Третий РимтАЭ выражена в послании старца псковского Спасо-Елеазарова монастыря Филофея вел. московскому кн. Василию III (н. XVI в.). Первый Рим пал из-за ересей. Второй Рим (Константинов-град) покорен турками (за грехи соглашательства с латинством). Опорой чистого Православия в мире становится Москва. Обращаясь к вел. кн. Василию III, старец Филофей говорит: тАЬвсе христианские царства сошлись в одно твое.. два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не быватьтАЭ.

Обращенная к Василию III идея Филофея получает свое полное развитие и осуществление при сыне Василия III тАФ Иване Грозном (кстати, к нему и обращено одно из последних посланий старца), когда складывается мощное русское централизованное государство с присоединенными к нему Казанью, Астраханью, Сибирью, а Москва заявляет о себе действительно как мировой центр Православия. Литературно-идеологическим памятником эпохи Ивана Грозного свойственна монументальность идеи и формы. Это относится к таким творениям, как тАЬВеликие Четьи-МинеитАЭ, тАЬСтоглавтАЭ, тАЬДомостройтАЭ. Четьи-Минеи (в двенадцати томах, по числу месяцев), составленные митр. Макарием и коллективом его многочисленных сотрудников, тАФ это, по словам историка В. О. Ключевского, целая тАЬэнциклопедия древнерусской письменноститАЭ. По его счету, в них 1300 житий, в том числе 40 житий русских святых, большинство которых было канонизировано на Соборах 1547 и 1549. Установление всецерковного чествования целого сонма русских святых около сер. XVI в. означало углубление исторически-церковного сознания в русском обществе, растущего интереса к отечественным подвижникам, ослабление зависимости от Восточной церкви.

В 1551 царем Иваном Грозным был созван церковный собор в обстановке, когда обнаружились признаки ослабления духа веры, упадка религиозно-церковной жизни Древней Руси. Деяния этого собора были записаны в книге, разделенной на сто глав и получившей название тАЬСтоглавтАЭ. В него вошли речи царя, его вопросы и ответы собора, касающиеся церкви, религии, падения нравственности, древнего благочестия. тАЬСтоглавтАЭ дает богатейший материал для знакомства с нравами и обычаями того времени.

тАЬДомостройтАЭ вобрал в себя из предшествующей древнерусской литературы все духовно ценное, традиционное, отвечающее самой сути миросозерцания русских людей, коренным особенностям их национального характера, немыслимого без православной основы. Здесь свод наставлений о религиозных обязанностях христианина по отношению к Богу и ближнему сменяется изложением наставлений относительно внутрисемейных отношений, воспитания детей, обязанностей мужа и жены. Наконец, советы о порядке ведения домашнего хозяйства тАФ целая энциклопедия домашнего быта и хозяйства на Руси XVI в.

Известно, каким пугалом в глазах тАЬобщественноститАЭ стремились представить тАЬДомостройтАЭ прогрессисты и радикалы XIX в. и последующих времен. За тАЬдомостроевщинутАЭ как знак невежественной старины, всего косного, темного в ней выдавалась древнерусская семья, где муж тАФ непременно самодур, а жена тАФ безмолвная рабыня. Между тем из тАЬДомостроятАЭ видно, какую высокую роль играла женщина-хозяйка дома, дополняя дело мужа как главы семьи своим влиянием на атмосферу семейной жизни как любящая мать и жена, как труженица, распорядительница порядка в доме. Главка из тАЬДомостроятАЭ тАЬПохвала женамтАЭ заставляет вспомнить светлые образы древнерусских женщин, воссозданных в таких работах, как тАЬИдеальные женские характеры Древней РуситАЭ Ф. И. Буслаева, тАЬБоярыня Морозова..тАЭ И. Е. Забелина, тАЬДобрые люди Древней РуситАЭ (об Иулиании Осорьиной) В. О. Ключевского.

Конечно, очень многое в тАЬДомостроетАЭ воспринимается ныне именно как атрибутика литературного памятника, как давно ушедшее в прошлое, вроде мельчайшей бытовой, семейной регламентации. Но есть в нем и то, что имеет и современное значение. Каждый народ обладает тем своим особым качеством, которое принято называть менталитетом. Например, для японцев характерен культ предков, национальных традиций, который и стал в виде морального фактора одной из главных причин тАЬэкономического чудатАЭ. У немцев-протестантов труд становится как бы исполнением религиозного долга. тАЬАмериканская мечтатАЭ тАФ стать миллионером. О корнях еврейской монополии в банкирском деле А. С. Хомяков писал: тАЬГазеты недавно дразнили зависть читателей перечнем Ротшильдовых миллионов; но Ротшильд тАФ явление не одинокое в своем народе: он только глава многомиллионных банкиров еврейских. Своими семьюстами миллионами, своим правом быть, так сказать, денежною державою обязан он, без сомнения, не случайным обстоятельствам и не случайной организацией своей головы: в его денежном могуществе отзывается целая история и вера его племени. Этот народ без отечества, это потомственное преемство торгового духа древней Палестины, и в особенности эта любовь к земным выгодам, которая и в древности не могла узнать Мессию в нищете и уничижении. Ротшильд факт жизненныйтАЭ (статья тАЬО возможности русской художественной школытАЭ).

В тАЬДомостроетАЭ осуждается богатство, нажитое неправедно, не честным трудом. тАЬНеправедное богатство не желать, законными доходами и праведным богатством жить подобает всякому христианину; жить на прибыль от законных средствтАЭ. В истории России тАЬправедное богатствотАЭ и было на службе государственных интересов страны, способствуя развитию ее экономики, производительных сил (следует отметить особую роль в этом деле купцов и промышленников из старообрядцев в XIX в.). Ныне, в результате тАЬперестройки-революциитАЭ, в противовес традиционной трудовой этике, в России агрессивно утверждает себя богатство награбленное, преступное. Апофеозом торжества этих грабителей стало нашумевшее в печати выступление по израильскому телевидению российских банкиров-миллиардеров Березовского, Гусинского, Ходорковского с компанией, которые нагло и цинично бахвалились, как они беспрепятственно заполняли пустые ниши финансовых спекуляций, в результате чего в руках этих евреев оказалось 80 процентов капитала России. К словам Хомякова о еврейской тАЬлюбви к земным выгодамтАЭ можно прибавить то, что нынешние ротшильды-березовские-гусинские уже не скрывают главного назначения своих миллиардов тАФ как орудия тАЬнового мирового порядкатАЭ, мирового иудейского владычества.

Разговор о литературе эпохи Ивана Грозного закончим кратким словом о нем самом, как о писателе. Адресатом двух его знаменитых посланий был князь Курбский, потомок ярославского князя. В молодости друг, советник Грозного, участник Казанского похода, впоследствии тайно бежавший к литовцам и во главе их отрядов воевавший против бывшей родины, Курбский выражал интересы бояр, не желавших отказываться от участия во власти, готовых, как их предки тАФ удельные князья, разорвать Россию на части. В ответ на обвинения Курбского в истреблении бояр, злоупотреблении царем своей единодержавной властью, Иван Грозный напоминает изменнику об установленности тАЬБожьим веленьемтАЭ царской власти, от ее имени он карает тех, кто покушается на государственность, целостность Руси. тАЬГосподь наш Иисус Христос сказал: тАЬЕсли царство разделится, то оно не может устоятьтАЭ, кто же может вести войну против врагов, если его царство раздирается междоусобием, распрями?! Как может цвести дерево, если у него высохшие корни? Так и здесь: пока в царстве не будет порядка, откуда возьмется военная храбрость?тАЭ Стиль и язык посланий Грозного, в отличие от составленных по правилам риторики, лишенных индивидуальности посланий Курбского, живо передают темперамент, необузданность характера царя, свободу, беспорядочность в выражении им своих мыслей и чувств. Элементы языка книжного (свидетельствующего о богословском образовании автора) сочетаются с ярким разговорным языком, пересыпанным меткими выражениями, тАЬкусательнойтАЭ иронией, грубыми, язвительными издевательствами над противником. Язык Ивана Грозного в его двух писаниях Курбскому можно назвать предтечей языка протопопа Аввакума (который, кстати, ссылался в своей борьбе с Никоном на Ивана Грозного как на ревностного защитника Православия: тАЬМиленький царь Иван Васильевич скоро бы указ сделал такой собакетАЭ).

Издревле свойственный русской литературе историзм проявляется во многих произведениях литературы XVII в. Таково, прежде всего, тАЬСказаниетАЭ Авраамия Палицына, келаря Троице-Сергиева монастыря, о шестнадцатимесячной осаде этого монастыря поляками и литовцами (1608тАФ10). Автор повествует о героизме защитников святой обители тАФ монахов, крестьян, называет реальные имена, связанные с тем или иным конкретным подвигом. Возникают моменты, в которых можно увидеть предвестие ситуации тАЬбрат на брататАЭ в будущей русской литературе. тАЬТроицкий же слуга Данило Селевин, которого поносили из-за бегства его брата Оськи Селевина, не желая носить на себе изменнического имени, сказал перед всеми людьми: тАЬХочу за измену брата своего жизнь на смерть променять!тАЭ И со своей сотней пошел пешим к колодцу чудотворца Сергия на врага. Данило храбро бился с захватчиками, многих посек, но и сам был сильно ранен. И его, подхватив, отнесли в монастырь, и он преставился во иноческом образетАЭ. С беспощадной реалистичностью (вплоть до натуралистического нагнетания) описываются бедствия, ужасы мора и массовых смертей в стане осажденных. И на протяжении всей осады, во всех обстоятельствах защитников обители не покидает являющийся им великий чудотворец Сергий, который тАЬрасхрабривает ихтАЭ (придает им храбрости) в сражении, укрепляет их волю в тягчайших испытаниях.

К XVII в. относятся записи духовных стихов, хотя существовали они задолго до этого. Исполнителями, а зачастую и создателями этих стихов были калики перехожие, слепые певцы, которые бродили по деревням, пели на ярмарках, на монастырских дворах и т. д. Содержанием духовных стихов служат ветхозаветные, евангельские сюжеты, апокрифы, истории из житий святых, о праведниках и грешниках, представления о мироздании, его начале и судьбах и т. д. Известный ученый Ф. И. Буслаев отмечал тАЬглубину мысли и высокое поэтическое творчествотАЭ лучших духовных стихов, их возвышенный, христианский настрой.

Сколько в духовных стихах, в лучших из них тАФ умилительного и вместе с тем глубокого (тАЬГолубиной книгойтАЭ, т. е. Глубокой книгой, называется духовный стих о мироздании, о Божьих тайнах его).

А вот тАЬОб исходе души из телатАЭ:

Душа с телом расставалась, как птенец со гнездом. Возлетает и выходит в незнакомый мир.. Оставляет все житейское попечение, Честь и славу, и богатство маловременное, Забывает отца, и мать, и жену, и чад своих. Переселяется во ин век бесконечный.. Тамо зрит лица и вещи преужасные, Добрых ангел и воздушных духи темные. Вопрошают душу ангелы об делах ея, Не дают ей ни малейшего послабления: тАЬТы куда, душе, быстро течешь путем своим? Ты должна здесь во всех делах оправдатися. Вспомни, как на оном свете во грехах жила, тАФ Здесь грехами твоими, как сетьми, свяжут тятАЭ. тАЬВы помилуйте, помилуйте, вы, добрии ангели. Не отдайте мя, несчастную, в руки злых духов, Но ведите мя ко Господу милосердному. Я при смерти в делах своих покаялась, В коих волен, милосердный Бог простит меня. Вы же что, мои друзи, ближние сродницы, Остояще гроб и тело лобызаете? Вы почто меня водой омываете, Не омывшегося слезами перед Господом?тАЭ

Здесь даже слишком обытовлена потусторонняя тайна, но сколько пронзительного (как будто это наши умершие матери) в стенании трепетной души, умоляющей ангелов не отдавать ее, несчастную, в тАЬруки злых духовтАЭ, а вести скорее ко Господу, в милосердие которого она верит, и вдруг это обращение к земной родне своей, оплакивающей умершего, вызывающее светлую улыбку, укор сродникам с простодушным заискиванием перед Господом. В этом духовном стихе выражена народная вера в милосердие горних сил к нашим грешным душам (кстати, так же, как и в рублевских фресках о страшном суде во Владимирском Успенском соборе).

По своему содержанию к духовным стихам может быть отнесена и тАЬПовесть о Горе-ЗлочастиитАЭ тАФ о злоключениях молодца, ушедшего из родительского дома, пожелавшего жить своим умом, по своей воле, который после житейских мытарств, душевных терзаний уходит в монастырь.

В 1660-х появляется первый в русской литературе опыт романа тАФ тАЬПовесть о Савве ГрудцынетАЭ, принадлежащий безвестному автору. Это история о том, как сын богатого купца Саввы, ставший рабом исступленной страсти к молодой жене старого купца, закладывает душу дьяволу, дабы вернуть любовь прельстившей его женщины. Уже здесь, можно сказать, видны зачатки того психологизма тАЬтемных страстейтАЭ, который получит такое углубленное развитие в позднейшей литературе (Рогожин в тАЬИдиотетАЭ Ф. М. Достоевского, молодой купец Петр в пьесе А. Н. Островского тАЬЖиви не так, как хочетсятАЭ). Савве во всех обстоятельствах жизни сопутствует тАЬмнимый браттАЭ тАФ бес, он же ведет его в тАЬград великтАЭ, к престолу тАЬотцатАЭ своего, которому Савва вручает написанное под диктовку беса письмо о своей готовности служить дьяволу. И этот постоянный спутник героя тАФ бес предстает собственно как двойник Саввы, недаром и возникает он на пути его сразу же, как только герой тАЬмысль положи во уме своемтАЭ, что тАЬаз бы послужил диаволутАЭ, если бы тот восстановил любовную связь. Двойничество в русской литературе станет обычным явлением разорванного безрелигиозного сознания (напр., разговор Ивана Карамазова с чертом у Достоевского).

Одурманенность страстью доходит у Саввы до того, что он ни во что ставит (и даже смеется над ними) письма к нему матери, которая умоляет его бросить тАЬнепорядочное житиетАЭ и возвратиться домой. Материнское проклятие не трогает его, что было беспримерным для того времени нравственным падением. (Можно вспомнить историю, когда сам молодой царь Михаил Романов, несмотря на то что его поддерживал отец, митр. Филарет, вынужден был отказаться от женитьбы на любимой из-за несогласия матери.) То, о чем еще сто лет назад на церковном Соборе с его тАЬСтоглавомтАЭ говорилось в сдержанной форме (об ослаблении духа веры, древнего благочестия), теперь вырывалось в литературе греховными страстями людей, для которых уже нет сдерживающих пут тАЬДомостроятАЭ. Новые веяния носились в воздухе, и не только в сугубо плотских проявлениях. Дух новизны тонко уловлен В. Ф. Одоевским, автором тАЬРусских ночейтАЭ, и в атмосфере европейской жизни примерно той же эпохи (жена Баха испытывает смятение, когда впервые слышит исполняемую гостем новую, светскую музыку тАФ после привычной для нее величавой, тАЬвечнойтАЭ музыки мужа трепетом отзываются в ней страстные мирские звуки). Но тАЬПовесть о Савве ГрудцынетАЭ заканчивается в духе псалма 61: тАЬТолько в Боге успокаивается душа моятАЭ. От погибели его избавляет милосердие Богородицы, по повелению Ее он становится иноком.

В сер. XVII в. в русской православной церковной жизни произошел раскол, ставший нашей национальной трагедией. К этому времени более чем вековая идея тАЬМосква тАФ Третий РимтАЭ (от падения Византии) стала восприниматься уже не теоретически, а как вполне осуществимая на практике. Но для того, чтобы Русская Церковь стала вселенски православной, необходимо было сблизить ее с греческой церковью, устранить различия между русскими и греческими церковными книгами. Это и стало предметом церковной реформы, проведенной царем Алексеем Михайловичем и патриархом Никоном. Нововведение вызвало мощное сопротивление приверженцев старины во главе с вождем старообрядцев протопопом Аввакумом. Написанное им о себе в земляной тюрьме Пустозерска на берегу Ледовитого океана тАЬЖитиетАЭ (1673) тАФ венчая отроги древнерусской литературы как одна из главных ее вершин, открывает вместе с тем новые пути русского слова. Почему до сих пор, спустя три с лишним столетия, так действует на нас слово Аввакума? Потому что за этим словом стоит сам автор, обжигающая правда, подлинность всего пережитого им, его готовность пойти за веру на костер (чем и закончилась его героическая, мученическая жизнь). В своем слове он тАЬдышит тако горящею душоютАЭ, употребляя его собственное выражение. Вот уж где поистине: тАЬКак живу, так и пишу. Как пишу, так и живутАЭ (как впоследствии определял принцип своего жизненного поведения один из русских писателей). Эта целостность, неразрывность слова и дела стали и этическим заветом славянофилов, ставивших во главу угла писательской личности нравственные качества (И. В. Киреевский: поставить тАЬчистоту жизни над чистотой слогатАЭ).

Аввакум тАФ не писатель в общепринятом тАЬпрофессиональномтАЭ значении слова, писательство для него тАФ необходимое средство борьбы. тАЬПо нужде ворчу, тАФ писал он, тАФ понеже докучают. А как бы не спрашивали, я бы и молчал большетАЭ. Но в этом тАЬворчаниитАЭ тАФ какой художник слова! Какое богатство жизненно психологических связей протопопа с миром (царь Алексей Михайлович, патриарх Никон, боярин Ртищев, Симеон Полоцкий, боярыня Морозова, воевода Пашков, священники, паства и т. д.), и какая, иногда в нескольких словах, изобразительная сила в показе человеческих характеров, какое разнообразие интонаций (от язвительной по отношению к Никону до задушевной тАФ с женой Марковной)! И совершенно уникальный, тАЬприродно русскийтАЭ, разговорный народный язык (тАЬпринципиально непереводимыйтАЭ на европейские языки, по Достоевскому).

Религиозно-церковное сознание Аввакума, при всей своей догматичности, насыщено, драматизировано тАЬстрастьмитАЭ, переживаниями, которые вносят в познание им сущего элемент сердечного всеведения (подобно тому как для его современника Паскаля только с тАЬболью сердцатАЭ достигается полнота истины). Обличитель тАЬотступнической блуднитАЭ, готовый тАЬперепластать на четвертитАЭ никониан (хотя сам отвергает жестокость в делах веры: тАЬМой Христос не приказал нашим апостолам так учить, еже бы огнем, да кнутом, да вислицею в веру приводитьтАЭ), Аввакум как христианин и страдает и сострадает, он испытывает тАЬпечальтАЭ, ему тАЬгорько зелотАЭ, он тАЬплачеттАЭ за людей, ему их жаль и т. д. В религиозном опыте Аввакума и в самой судьбе его выразилось то предощущение катастрофичности бытия, которое будет постоянно сопровождать историю России вплоть до настоящего времени.

Второй раскол ожидал Россию при сыне царя Алексея Михайловича тАФ Петре I, реформы которого раскололи нацию на европеизированный образованный слой и народную массу. Петровские реформы стали предметом длительного исторического спора между их сторонниками и противниками. Но даже и славянофилы, которых западники необоснованно обвиняют в огульном отрицании этих реформ, в действительности признавали их историческую необходимость, целесообразность, как освобождение, по словам К. С. Аксакова, от тАЬисключительной национальноститАЭ, как выход в мир, в активные взаимоотношения с Европой, что позволило русскому народу полнее реализовать свои потенциальные духовные силы, утверждать свое призвание в мире. Но при этом славянофилы не принимали таких радикальных реальностей петровских реформ, как разрыв с духовно-культурным наследием Древней Руси, с многовековыми народными, культурными традициями. Неблагоприятные последствия имели церковные преобразования. Петр покончил с патриаршеством, в 1721 был учрежден Святейший синод, что привело к полнейшей зависимости церкви от государства, к обмирщению церковной власти.

В н. XVIII в., в результате заимствования с Запада сугубо утилитарных знаний, технической, административной, военной, мореходной и прочей терминологии, с распространением переводной мирской литературы тАФ вследствие всего этого русский язык, письменность перегружаются варваризмами, канцеляризмами, языковой иностранщиной. Всего каких-нибудь три тАФ четыре десятка лет отделяют литературу петровского времени от тАЬЖитиятАЭ Аввакума, а между ними тАФ непроходимая пропасть. Как будто не было мощной стихии тАЬприродного русскоготАЭ языка, не было глубинной духовности и психологизма. Как будто бы все началось на пустом месте, без родной почвы, без корней.

Начиная со 2-й четв. XVIII в. в течение многих десятилетий развитие русской литературы сковывалось заимствованной ею формой французского классицизма XVII в. (который сам ориентировался как на образец на античную тАЬклассикутАЭ, хотя и был вызван внутренними государственными потребностями своего времени). Свойственная французскому классицизму рационалистичность становится главным средством познания и для русских классицистов. Если для древнерусской литературы просвещение означает просвещение светом веры (вспомним тАЬПросветительтАЭ Иосифа Волоцкого), то для писателей XVIII в. просвещение сводится к знаниям, науке. Первая же сатира Антиоха Кантемира тАЬНа хулящих ученье, или к уму своемутАЭ тАФ направлена против тех, кто отрицает значение науки, не видит в ней никакой пользы, враждебно относится к ней. И в других сатирах непросвещенность ума явлена как причина человеческих пороков, дурного воспитания, невежества тех дворян, которые тщеславятся своим происхождением, не имея никаких гражданских, военных заслуг и т. д. Но примечателен сам взгляд сатирика на свое призвание: в четвертой сатире тАЬОб опасности сатирических сочиненийтАЭ, говоря о тАЬненависти всего миратАЭ к сатирику, автор замечает: тАЬСмеюсь в стихах, а в сердце о злонравных плачутАЭ. Это то, что станет потом у Н. В. Гоголя тАЬсмехом сквозь слезытАЭ, что на его могильной плите будет увековечено словами псалма: тАЬГорьким смехом моим посмеюсятАЭ.

Язык сатир Кантемира (при отдельных метких выражениях) был так труден для восприятия тогдашнего читателя (не говоря уже о читателе современном), что автор счел необходимым сопроводить текст примечаниями, иногда даже в виде перевода. Тяжелым, неуклюжим языком писал свои стихотворные произведения Василий Тредиаковский, но в отличие от Кантемира, с его близким к прозе силлабическим стихом, Тредиаковский ввел в стихосложение более свойственный русскому языку тонический стих (вместо известного числа слогов в силлабическом стихе тАФ правильное чередование ударного и безударного слогов). М. В. Ломоносов усовершенствовал этот ритмический стих с помощью ямба, отчего появилась невиданная в русских виршах энергия, полетистость, звучность стиха. И это не было частным вопросом стихосложения, а отвечало духу времени с его победами р

Вместе с этим смотрят:

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Бедный человек" в произведениях М. Зощенко 20-30-х гг.

"Вальдшнепи" Миколи Хвильового. Проблеми iнтерпретацii й iнтертекстуального прочитання