Русская литература после 1905

Б. Михайловский

Отражение революционного подъема 1904тАФ1906, протест против царской расправы с революционным движением, против правительственного и черносотенного террора обозначали максимум радикализма в мелкобуржуазной литературе. Разоблачение царской армии в ВлПоединкеВ» (1905) Куприна, изображение войны как безумия и ужаса в ВлКрасном смехеВ» (1905) Л. Андреева выражали ВлнеприятиеВ» русско-японской войны, протест против политики и режима самодержавия. Оппозиционно-радикальные настроения, растущее революционное брожение отражались в драмах Чирикова, в записках Вересаева ВлНа войнеВ», в повести Гусева-Оренбургского ВлСтрана отцовВ» (1905) и др., протест против контрреволюционного террора в ряде рассказов Арцыбашева, в ВлРассказе о семи повешенныхВ» (1908) Андреева, против действий черной сотни в ВлКрамолеВ» Телешова, против еврейких погромов у Юшкевича, Айзмана, Ан-ского, Н. Осиповича. В ряде очерков и рассказов Кипена изображены не только ужасы погромов и казацкого усмирения революции, но и картины уличных боев, забастовок, рабочих собраний и т. д.

Революционная волна 1905 подхватила и ряд писателей из лагеря буржуазии, дворянства и реакционной мелкой буржуазии. Под воздействием кратковременной оппозиционности буржуазии, а также в порядке революционной мимикрии Бальмонт, Минский, Сологуб пишут фальшивые ВлреволюционныеВ» стихи, ВлсолидаризируютсяВ» с делом рабочих.

Гуманистический протест против контрреволюционного террора был лебединой песнью мелкобуржуазного радикализма.

Осознание ведущей роли пролетариата в революции, перспектива перерастания буржазно-демократической революции в социалистическую окончательно отбрасывает мелкую буржуазию в лагерь контрреволюции. Подавляющее большинство мелкобуржуазных писателей примыкает к буржуазнодворянскому блоку, выполняя гл. обр. миссию развенчания революции. Ряд мелкобуржуазных писателей отходит от горьковского ВлЗнанияВ» к кругу арцыбашевского изд-ва ВлЗемляВ», натуралисты смыкаются с мистиками, символистами в кругу андреевского изд-ва ВлШиповникВ». Дискредитирование революции осуществлялось различными средствами. Прямую проповедь отречения, отчаяния, безверия, разочарования в революции содержали ВлТо, чего не былоВ» (1912) и ВлКонь бледныйВ» (1909) эсера Б. Ропшина (Савинкова). Пасквили на революционеров и революцию содержались в романе З. Гиппиус ВлЧортова куклаВ», в драме ВлЦарь-ГолодВ» Л. Андреева, в ряде произведений Ремизова, Сологуба и др. Андреев, с одной стороны, морально дискредитирует революционеров, ведет их к отречению, признанию несостоятельности своих идеалов (ВлТьмаВ», 1907), или показывает их ВлперерождающимисяВ» в уголовников (ВлСашка ЖегулевВ», 1911), с другой стороны, апологизирует предательство в образе Иуды (ВлИуда ИскариотВ», 1907). С отречением от революции связана существенная черта литературы эпохи реакции тАФ это дегуманизация, развенчание человека, отрицание в человеке всяких альтруистических, моральных, общественных побуждений, утверждение эгоизма как единственного двигателя человека. Если для революционного гуманизма Горького слово ВлчеловекВ» звучало гордо, то для литературы реакции становятся лозунгом слова Арцыбашева Влчеловек от природы подлВ». Ряд произведений Андреева (ВлБезднаВ»), Ремизова, Сологуба, Сергеева-Ценского, Арцыбашева и др. раскрывают в Человеке зверя, изображают торжество физиологии, низменных инстинктов, голоса пола над высшими, моральными побуждениями, голосом разума, сознательной воли. В годы реакции мутным потоком хлынула сексуальная литература, приобретавшая характер порнографии не только у бульварных ремесленников, но и у именитых мастеров. Смакуется с пикантными подробностями гомосексуализм (ВлКрыльяВ» Кузмина, Вл33 уродаВ» Зиновьевой-Аннибал и др.), садизм и др. половые извращения (Сологуб). С физиологизмом сочетается психопатологизм в трактовке человека (Сологуб, Сергеев-Ценский и др.). Большое распространение получает мещанская беллетристика, разрабатывающая темы адюльтера, Влсвободной любвиВ» и т. п. (М. Криницкий, А. Вербицкая, Е. Нагродская и др.), бульварная литература уголовщины и сыска (ВлНат ПинкертонВ» и др.). Весьма показательны для настроения эпохи реакции герои Арцыбашева (роман ВлСанинВ», 1907), А. П. Каменского (ВлЛедаВ», ВлЛюдиВ» и др.), ВлнигилистыВ» новой формации, отрицая всякие общественные идеалы, презирая труд, науку, они возводят в принцип цинический эгоизм, требуют полной свободы для осуществления Влхотя бы и злыхВ» вожделений Влестественного человекаВ», восстают против стесняющих условностей быта, Влмещанской моралиВ», прозы будней, в частности брака, во имя ничем не стесняемого паразитического наслаждения жизнью, всяческой, особенно половой, распущенности. Философскую базу под настроения эпохи реакции подвел Л. Шестов проповедью цинического скепсиса, аморализма. При помощи Ницше он борется с Влморальным идеализмомВ» социалистов, марксистов, издевается над теми, кто Влплакал над страдающим народомВ» и Влтребовал порядковВ», прославляет эгоизм, жестокость, ренегатство и приспособленчество. Герои Шестова это те, которые не хотят Влбыть врачом у безнадежно больногоВ» (революционного движения) и, Влпокидая старые идеалы, идут навстречу новой действительности, как бы ужасна и отвратительна она ни былаВ»; по Шестову, Влв их отречении тАФ источник новой поэзииВ». На период реакции падает расцвет популярности Сологуба, пессимизм, фатализм, квиетизм, сатанизм которого заострялся против революционного действия, неизбежно оказывающегося у него бессмысленным, безрезультатным, порождающим лишь зло. Важным знамением времени явился сборник ВлВехиВ» (1908), эта, по определению Ленина, Влэнциклопедия либерального ренегатстваВ» (Сочин., т. XIV, стр. 218), обозначившая Влкрупнейшие вехи на пути полнейшего разрыва русского кадетизма и русского либерализма вообще с русским освободительным движениемВ» (там же, стр. 217). В своей борьбе со всяческими проявлениями материализма и демократии эта группа буржуазных идеологов (С. Н. Булгаков , Н. А. Бердяев, М. О. Гершензон, П. В. Струве и др.), бывших Вллегальных марксистовВ», смыкалась с богоискательством группы соловьевского толка (Мережковским, В. Ивановым и др.). Одной из основных тем для ВлВехВ», так же как и для мелкобуржуазной литературы эпохи реакции, было Влотречение от освободительного движения недавних лет и обливание его помоямиВ» (Ленин). Принося покаяние в своих (весьма умренных) оппозиционных увлечениях предреволюционных тел, вехисты призывали Влна выучку к капитализмуВ», пели дифирамбы Влмудому мещанству ЕвропыВ».

1. Реакционный экспрессионизм. тАФ ВлВластителем думВ» периода реакции стал Л. Н. Андреев, первый в Р. л. представитель экспрессионизма, яркий выразитель анархического мелкобуржуазного бунтарства. Андреев начинает свой путь с традиционного мелкобуржуазного гуманизма, жаления Влмаленьких людейВ» (ВлПетька на дачеВ», ВлВ подвалеВ» и др.), вскрытия проблесков человечности в ВлугнетателоВ» (городовой в рассказе ВлБергамот и ГараськаВ», 1898), с сатиры на мещанский быт, с психологического и бытового реализма, иногда с налетом гротеска (ВлБольшой шлемВ», 1899). Но от мелких зарисовок частных явлений он быстро переходит к постановке больших Влпроклятых вопросовВ». Трактовка этих вопросов дается Андреевым в плане упадочного асоциального индивидуализма и определяется идейными установками мелкой буржуазии, подавляемой развитием капитализма, но и испытывающей страх перод пролетарским социализмом. Капиталистическое жизнеустроение возводится Андреевым во всеобщий закон человеческой и космической жизни, становится роком, царящим над миром; социальное зло становится лишь частным случаем ВлзлаВ» биологических, космических законов. Анархистский максимализм Андреева, уводя от реальной социальной борьбы, поднимает знамя бунта против рока, мира, общества в целом, против индустриальной, урбанистической культуры (не против капитализма) как таковой, во имя одинокого, неповторимого Я, во имя этического сознания, предъявляющего к мирозданию свои требования. Основные темы Андреева тАФ это трагедия максималистского бунта, его крушение, бессилие, обесценивание всех ценностей. Бунт анархиста Саввы (ВлСавваВ», 1907) во имя Влголого человека на голой землеВ» против религии и устоев современного общества приводит лишь к укреплению этих устоев. Гордый человеческий разум оказывается бессильным перед непознанным, перед таинственными силами, управляющими миром (ВлАнатэмаВ», 1909), его заполняет бессознательное, повергают в безумие иррациональные силы души (ВлМысльВ», 1902, ВлЧерные маскиВ», 1907). Темные инстинкты прорывают тонкую оболочку культуры и сознания в человеке, стихийные биологические силы затопляют его ВляВ» (ВлБезднаВ», ВлВ туманеВ», 1902), филантропический альтруизм порождает лишь зло (трагедия Лейзера в ВлАнатэмеВ»). Страх перед темными силами бытия переходит в гимны хаосу (ВлОкеанВ», 1911). Так нигилистическая квазидиалектика Андреева от ВлабсолютногоВ» бунта, неприятия мира ведет к пессимистическому примирению с ним в отчаянии, в сознании безысходности, всесилия слепого рока, бессмысленности порочного круга жизни (ВлЖизнь человекаВ», 1906, ВлСтенаВ», 1901). От проблесков сочувствия революции (ВлК звездам, 1905) Андреев переходит к дискредитированию революционеров (ВлТьмаВ»), к клевете на революцию, изображая ее как дело люмпенпролетариев, как стихийную оргию разрушения (ВлЦарь-ГолодВ», 1907; ВлТак былоВ», 1905).

ВлГрандиозныеВ» и пустые обобщения Андреева уводят его от конкретных, реальных образов к гиперболизму, схематизму, аллегоризму, олицетворению идей. Опустошающая абстрактность мысли в сочетании с напряженным эмоционализмом приводит к патетической риторике, господствующей в драмах Андреева. Основной упор делается им на сгущенную выразительность плакатного типа. У Андреева нет религиозности символистов, их мира ВлrealioraВ», но его творчество обволакивает атмосфера таинственного, иррационального, трагической фантастики, гротеска, кошмаров, психопатологии. Характерный для Андреева жанр тАФ повесть-исповедь, ВлзапискиВ», изображающие поток индивидуального сознания, борьбу различных внутренних сил (ВлМысльВ», ВлМои запискиВ» и др.). Острая конфликтность, волюнтаристический напор, патетический эмоционализм влекут Андреева к драме-трагедии, как к основному жанру.

В период реакции экспрессионизмом, подобным андреевскому, окрашены драмы Юшкевича (ВлГолодВ», ВлMiserereВ», 1911). Повышенный эмоционализм, напряженная декламация, патетическая риторика безысходного страдания, внебытовой, отвлеченный, условный язык, схематизм персонажей, мгновенные вспышки и срывы воли, смена крайних состояний, атмосфера безумия, отчаяния, мистицизма, искание смерти или спасения в эротике тАФ характерные черты этих экспрессионистических драм Юшкевича, отразивших бессильное отчаяние еврейской мелкой буржуазии периода реакции и погромов.

2. Акмеизм. тАФ К 910-м гг. на авансцену литературы выступил акмеизм, отразивший новый этап в истории буржуазно-дворянского блока, его укрепление на базе ликвидации всяких элементов оппозиционности буржуазии, решительную контрреволюционную направленность, известную удовлетворенность буржуазии и дворянства столыпинскими реформами, настроения промышленного подъема 1910тАФ1914, усиление агрессии военно-феодального империализма, подготовку к мировой войне. Противопоставляясь символизму, отразившему идеологию того же блока на предыдущем этапе, акмеизм, по существу, был лишь перестройкой применительно к новым условиям. Акмеизм характеризовался более тесной спайкой чисто буржуазной и юнкерской идеологии и усилением элементов буржуазного сознания в качестве ведущих.

Основными отличиями акмеизма от символизма было ослабление метафизического дуализма, реабилитация материального, ВлземногоВ» мира как объекта экспансии империалистического человека и отказ от социальной демагогии, от либерализма, революционной мимикрии, ВлнародничестваВ», от претензии на ВлвсенародноеВ» искусство, открытое наступление империалистической буржуазии, оправившейся после революционных потрясений и уверенной в своей силе. В акмеизме свертывалась идеология Влрелигиозной общественностиВ», эсхатологических чаянии и т. п. и ведущей становилась линия брюсовской неоклассики.

Первой манифестацией акмеизма явилась в 1910 декларация М. А. Кузминым кларизма (в органе акмеистов журн. ВлАполлонВ»). К 1912 группа акмеистов объединилась в кружке ВлЦех поэтовВ» во главе с С. Городецким и Н. Гумилевым , статьи которых в журн. ВлГиперборейВ» служили декларацией акмеизма. В круг акмеистов входили А. А. Ахматова, О. Мандельштам , В. И. Нарбут, М. Зенкевич, Г. Иванов, Г. Адамович и др. К кларизму Кузмина примыкал С. А. Ауслендер, а также именовавшие себя символистами-неоклассиками Б. Садовской и Ю. Верховский.

В пределах акмеизма следует различать две линии. Ранее зародившийся кларизм отражал известную успокоенность буржуазии после подавления революции, жажду безмятежного наслаждения жизнью, Влэтим миромВ», гедонистические настроения периода ВлпроцветанияВ», продолжая линию вивёрского импрессионизма. В акмеизме, особенно в идеологии ВладамизмаВ», заострялись агрессивные настроения империалистического наступления. Основная реформа акмеизма состояла в борьре Влза этот мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и времяВ», в защите его от эмблематической деформации символизма. Этому устремлению отвечал культ вещи как таковой и телесности, физиологизм. Место мистической любви занимает остро чувственная эротика. Переживание не столько раскрывается в своей психологической данности, сколько выражается в жесте, в позе, в физиологическом процессе (Ахматова). Эмоция всегда предметно обусловлена, направлена на определенный предмет. Восторженное погружение в Влбожественную физиологиюВ» (Мандельштам) грубой, тяжелой плоти характерно для поэзии Нарбута, Зенкевича. Однако тяга к ВлземномуВ» ни в какой мере не означала перехода акмеистов к реализму и материализму. Буржуазная литература империалистической эпохи не могла реалистически показывать капиталистическую действительность или оказаться на позициях материализма. Покидая идеалы ВлсоборностиВ» и возвращаясь к индивидуализму, акмеизм в то же время от философии объективного идеализма возвращался к субъективному идеализму. Если религиозно-метафизические концепции и не пропитывают акмеистский показ мира, то все же потустороннее сохраняет для акмеистов свою реальность, оставаясь непознаваемым, служит объектом обрядово-бытовой религиозности (Ахматова, Кузмин). Порывание акмеизма к реальному, вещному, эмпирическому тАФ это та же попытка прагматизма, оставаясь на почве субъективного идеализма, прорваться к материальному миру, к реальности посредством интуитивизма, своеобразной реабилитации Влнаивного реализмаВ». Так же как у прагматистов, религиозная вера сохраняется акмеистами на базе агностицизма и скептицизма (Кузмин, Гумилев и др.). Акмеистская апология Влземного мираВ», фетишизация вещей имела своей основой полное приятие капиталистической действительности. ВлПосле всяких неприятий мир бесповоротно принят акмеизмом во всей совокупности красот и безобразийВ» (Городецкий). Полнота безраздельного приятия мира подчеркивалась у кларистов эстетизацией всех мелочей быта, у Нарбута и Зенкевича восторженной ВлаллилуйейВ» всякой твари, грубому быту, всяческой грязи, слизи, Влсовокупности безобразийВ». Одно из существенных противоречий акмеизма тАФ утверждение капиталистической действительности и невозможность ее правдивого, реалистического показа тАФ разрешалось в пышном и изощренном изукрашивании этой действительности. Вместо эмблематической деформации предметов символизмом акмеизм производил декоративно-орнаментальную деформацию предметов и опустошение действительности. Особенно наглядно декоративизм выступает в кларистской струе. Пассивному гедонистическому созерцанию кларистов мир видится как красочный, причудливый узор из вещей, событий. Кларизм, изукрашивая действительность, рисует ее иллюзорно-бесконфликтной, лишенной противоречий, чему соответствует отсутствие у акмеистов драматического жанра. Отказываясь от анализа действительности, кларизм дает суррогат романа в стилизованной (в духе романа XVIII в. и др.) авантюрной повести, в которой изобилие событий, приключений внешнего движения связывается с отсутствием внутреннего движения, внутренней обусловленности событий, которые образуются сцеплением случайностей. Полное господство ВлLust zu fabulierenВ», радостно фантазирующего повествования устраняет всякий анализ изображаемого, лишает персонажей психологической наполненности, своеобразия характеров, превращает их в марионетки, которыми движет веселый рок, радостные случайности. Для них характерны выключение внутренних конфликтов, переживаний, рефлексии, бездушная отдача себя чистой и инстинктивной действенности, нерассуждающая вера. Новелла у акмеистов превращается в стилизованный анекдот. Так же как люди и события, предметы в акмеизме лишаются, так сказать, третьего измерения, внутренней наполненности. Показывается лишь эстетическая оболочка явлений, вещественность имеет характер декоративно-плоскостной, становится орнаментальным натюрмортом из Влмелочей прелестных и воздушныхВ». Акмеисты чуждаются социальной проблематики, мало изображают современность, которая у них представлена не индустриальным городом, а тихими уголками, овеяными отблесками прошлого. Зато часто объектом изображения является идеализованный мир дворянской усадьбы, ВлимператорскийВ» Петербург. Возрождается жанр эпикурейских идиллий, анакреонтики. В этом плане культивируются традиции молодого Пушкина и поэтов пушкинской плеяды. Кларистский декоративизм получает наиболее ясное выражение в стилизаторстве, в котором он подхватывает ретроспективистскую линию поэзии А. Белого, Эллиса. Кларисты обращаются к тем эпохам, в которых они видят осуществленным идеал Влвеселой легкости бездумного житьяВ», эстетизированного угасания аристократии среди утонченных наслаждений и празднеств, тАФ к рококо, XVIII в. во Франции и Италии, к Александрии, к России конца XVIII тАФ нач. XIX вв. Однако пасторально-маскарадная атмосфера кларизма не безоблачна, наслаждение жизнью отравляется сознанием своей обреченности, угрозой надвигающейся гибели. Упадочно-надрывные ноты особенно часто звучат в поэзии Ахматовой. (Мотивы скорби, обреченности, предчувствия гибели были оборотной стороной активно-агрессивных настроений Гумилева, Мандельштама.) В поэзии Кузмина постоянно проходят мотивы мимолетности всех радостей, хрупкости прекрасного земного мира. Осознание вивёрства как Влпира во время чумыВ» особенно ясно в некоторых новеллах Ауслендера, где галантные празднества французской аристократии XVIII в. свершаются на фоне революции. Кларизм остается на почве сенсуализма, но он стремится ВлоздоровитьВ» импрессионизм классицистическими принципами меры, гармонии равновесия, раздельности, отчетливости, рационального оформления материи. Не живописное колеблющееся пятно, а плоскостная декоративная линейность характерна для кларизма, не полутона и переливы, а сопоставление множества ярких тонов. Декоративизм кларистов однороден с эстетическим сенсуализмом Уайльда , Ренье .

Другая собственно акмеистская группа, отражая не столько жажду наслаждении успокоенной буржуазии, сколько ее агрессию, тяготела к мужественной, активной неоклассике в духе Брюсова (Гумилев, Мандельштам). Предмет здесь выступает не как двухмерный контур, а в трехмерной, отяжеленной вещественности крепкой плоти. Характерны в этом смысле постоянные у Мандельштама мотивы из области скульптуры и архитектуры. Основная линия отталкивания от реалистического показа действительности у Гумилева, Мандельштама идет в сторону классицистической идеализации, достигаемой крайней отвлеченностью образов, использованием исторических одеяний древних культур. Классицистические принципы тАФ четких граней, раздельности строя, гармонии, равновесия, строгости, организованности, логичности тАФ выражают у Мандельштама и Гумилева стремление к ВлоздоровлениюВ», мобилизованности, идеологию твердого порядка. Поэзия акмеистов воспринимает влияния французского парнасства тАФ Леконт де Лиля, Эредиа , Готье. Классицистическое утверждение недвижности бытия и прагматическое (в духе Бергсона) утверждение соприсутствия в настоящем всего прошлого влекут поэзию Мандельштама к историческому и мифологическому эсперантоВ», освящая буржуазное строительство Влнаследием вековВ» и возводя капиталистическое настоящее в извечную категорию. Если у Мандельштама звучат мотивы брюсовского ВлгероическогоВ» фатализма, то у Гумилева ярче выступает христианская религиозность как организующая, мобилизующая сила, ведущая в бой новых крестоносцев. Акмеизм укрепляется на почве волюнтаризма, воинствующего ницшеанского индивидуализма, возобновляет культ мужественной силы. В поэзии Гумилева акмеизм открыто обнаруживает себя как искусство русского военно-феодального империализма. Феодальная романтика, идеализация стародворянского мира сочетаются у него с проповедью расовых идей, ожесточенной империалистической экспансии, апологией войны. Вслед за Брюсовым и Бальмонтом он облекает капитанов империалистических армий в одеяния победоносных исторических героев, полководцев, завоевателей (Агамемнон, Помпей и др.). Пышный экзотический мир рисуется Гумилевым как заманчивый объект колониальных завоеваний, как богатая добыча для его героев тАФ дерзких конквистадоров. Герои Гумилева тАФ это новые ВлрыцариВ» империализма, аристократически презирающие буржуазную демократию либеральные заигрывания с ВлчерньюВ», представители Влвысшей расыВ», призванные порабощать Влнизшие расыВ», ВлдикарейВ», бороться с демосом. Акмеизм обозначил в России тот же этап усиливающейся империалистической агрессии и рост милитаризма, который во Франции в начале XX в. нашел отражение в литературе ВлклассическогоВ», ВлкельтийскогоВ», ВлнациональногоВ» и др. ВлвозрожденийВ», в Италии тАФ в творчестве дтАЩАннунцио .

Для этого течения как на Западе, так и в России характерно наряду с обращением к Аполлону и Марсу обращение к ницщеанскому ВлзверюВ», который появляется на арене акмеизма в обличий ВлАдамаВ». ВлКак адамисты тАФ мы немного лесные звери и во всяком случае не отдадим то, что в нас есть звериного, в обмен на неврастениюВ», писал Гумилев. В адамизме акмеисты в целях тренировки к грядущей империалистической и гражданской войне стремятся к ВлоздоровлениюВ», к избавлению как от декадентской неврастении, так и от ВлразъедающегоВ» критицизма мышления, обращаясь к исконным и автоматически действующим инстинктивным импульсам, пробуждая в человеке голос первобытно-стихийной природы, давая извечно-биологические обоснования войне. В адамистской струе акмеизма резко обнажается противоречие, крайне характерное для идеологов империалистической буржуазии. От культуртрегерского пафоса, от освящения капиталистического строительства тенями всех культур прошлого, от гимнов Аполлону, разуму, от защиты логики, они с неизбежностью приходят к апологии всевластных инстинктов, к культу торжествующего зверя, слепых, разрушительных стихий, отражая этим назревающий отказ от культуры, поворот против культуры как Влпоследнее словоВ» империалистической буржуазии. Адамистским настроением пропитаны описания экзотических зверей и природы у Гумилева. ВлТесную звериную душуВ» славит и столь музейный культуртрегер Мандельштам. Мотивы адамизма особенно разрабатывались мелкобуржуазной фракцией акмеистов тАФ Городецким, а также Зенкевичем, Нарбутом, причем у последних двух культ первобытно-стихийного в его безобразии, всякой грязи и слизи противополагался рафинированности дворянского эстетизма. Из ВладамистскихВ» побуждений Зенкевич обращается к мотивам доисторической жизни земли и человека, геологической, биологической тематике. Адамизм Городецкого близок к декадентскому прославлению стихийности, ВлдионисийствуВ», но он облекает его в национальные облачения славянского язычества.

Здесь акмеизм сближается с той националистической псевдонародностью, которая особенно усилилась в русском искусстве и в литературе с периода реакции 1906тАФ1909. Столыпинская политика была окрашена резким шовинизмом, велась под лозунгом ВлРоссия для русскихВ», сопровождалась усилением гнета нацменьшинств и русификации колоний. Националистические и панславистские настроения подогревались также предвоенной активизацией русского империализма. Дань этому национализму приносили писатели различных литературных направлений, на задаче националистического изукрашивания русского империализма более всего отвечали установки акмеизма. Для националистической литературы характерно, с одной стороны, обращение к Новгородско-Киевской Руси, к образам русского богатырства как воплощению русской силы (у Бальмонта, Кречетова, у раннего Хлебникова и др.), викингов как воинственной аристократии древней Руси, а с другой стороны, тАФ обращение к древнерусскому языческому пантеизму и модернистские стилизации фольклора (Городецкий, Бальмонт, Л. Столица , Ремизов, С. Соловьев, П. Соловьева , Сологуб, А. Н. Толстой и др.). Символистское мифотворчество сменялось в этом течении декоративистскими стилизациями былинно-сказочных мотивов, заговоров и т. д.

Буржуазное националистическое ВлнародничествоВ», делавшее ставку на столыпинского Влкрепкого мужичкаВ», было той школой, через которую прошла группа поэтов, выдвинутая кулацкой верхушкой деревни (Н. Клюев , С. Клычков , П. Радимов , С. Есенин и др., выступившие на лит-ую арену в 1911тАФ1914). Поэты сельской буржуазии испытывали влияние как со стороны символизма, так и со стороны акмеизма, идя навстречу религиозному ВлнародничествуВ» символистов и декоративному национализму акмеистов. Основная направленность кулацких поэтов тАФ это идеализация капиталистической деревни; у них, естественно, вместо жалоб на бедность, эксплоатацию, изнурительный труд тАФ прославление богатой, сытой, по-столыпински ВлумиротвореннойВ» деревни, которая рисуется ВлгармоничнойВ», стоящей Влпо ту сторонуВ» социальной борьбы. Кулацкие поэты эстетизировали капиталистическую деревню, используя декоративные одежды старорусского фольклора, сусально-стилизованного. Однородно с акмеизмом у кулацких поэтов полная удовлетворенность действительностью, упоение бытием, всеприятие и связанная с ним статичность, отсутствие воли к изменениям, устремленности к иному. Все существующее благостно и свято. С этим связывается и типичноакмеистская фетишизация и эстетизация ВлвещественностиВ» вплоть до мелочей быта, крестьянского обихода. Единственный конфликт, нарушающий идиллию в кулацкой поэзии и подменяющий классовую борьбу, тАФ это противостояние деревни индустриальному городу. Враждебное отношение к науке, технике, городу у кулацких поэтов определялось стремлением предохранить деревню от революционизирующего воздействия городского пролетариата. Отсюда идет и всяческое расцвечивание, культивирование деревенской патриархальности, первобытности, идеализация старины, косности под знаменем национального духа. В противоположность ВлгородскомуВ» атеизму крестьянство выступает в кулацкой поэзии как Влнарод-богоносецВ», хранящий исконнюю религиозную веру. Разработка религиозной тематики характеризуется сближением христианства с древнерусской языческой мистикой, ВлокрестьяниваниемВ» религиозных образов, религиозным обволакиванием не только мира природы, но и производственных процессов, мелочей повседневного быта. У Есенина уже в 1915тАФ1916 наличны черты, отличающие его от Клюева и др.: устремленность к иному, романтика потустороннего, мотивы странничества вместо клюевской домовитости, преимущественное влияние символистов (особенно Блока), а не акмеистов и т. д.

В раннем творчестве А. Н. Толстого с акмеизмом смыкается бунинская линия эпигонского реализма.

Вскоре вслед за акмеизмом, в 910-х гг., возникает родственное ему направление тАФ ВлэгофутуризмВ» (см. ВлФутуризмВ»), представленный поэзией И. Северянина и ряда мелких поэтов, как Игнатьев, Крючков, П. Широков, Олимпов, Гнедов и др., а также близкой к эгофутуристам группой ВлМезонин поэзииВ» (В. Шершеневич, , К. Большаков и др.). В эгофутуризме вивёрский импрессионизм Лохвицкой, Бальмонта сливался с акмеизмом, ловля ВлмгновенийВ» сочеталась со смакованием вещей, апофеозом буржуазного комфорта. Эгофутуризм представлял собой известную модернизацию, урбанизацию акмеизма-кларизма и в то же время омещанивание его, его экспансию в более широкие, малокультурные слои реакционной мелкой буржуазии города. Эгофутуристы отображали веселящийся современный город, ресторанно-будуарную атмосферу буржуазного потребительства, паразитизма. Основная тема эгофутуристов тАФ жеманная, пикантная эротика, главные образы тАФ прожигающая жизнь Влзолотая молодежьВ», фаты, кокотки, веселящиеся дамы и т. п. В то же время у эгофутуристов появляются мотивы адамизма, в их изнеженную поэзию вкрапливаются прославления звериности, дикарства, пещерной психофизиологии. Психология буржуазного виверства роднит эгофутуристов с настроениями ВлсанинстваВ», которое у них получает олеографически эстетизированный вид, и с бульварными романами ВларистократическогоВ» адюльтера.

Группа ВлМезонин поэзииВ», по существу эгофутуристическая, отличалась элементами богемности, упадочными, бодлеровскими мотивами на фоне потребительского города. У близкого к Северянину В. Шершеневича в упоении буржуазным индустриализмом, в проповеди технологической эстетики, прославлении красоты скорости, в выпадах против дворянской культуры прошлого, против пассеистической романтики намечался следующий за эгофутуризмом шаг в направлении от акмеизма к футуризму итальянского типа.

3. Кубофутуризм. тАФ С 1913 на лит-ую арену выступают с рядом сборников (ВлПощечина общественному вкусуВ», ВлСадок судейВ», ВлДохлая лунаВ» и др.) кубофутуристы. В состав этой группы, возглавлявшейся Д. Д. Бурлюком, входили В. Хлебников, В. Каменский, В. Маяковский, А. Крученых , Е. Гуро, Б. Лившиц и др. Родственная ВлГилееВ» была группа ВлЦентрифугаВ» (1914) во главе с С. Бобровым (Б. Пастернак, А. Асеев и др.). Русские футуристы представляли гл. обр. плебейские юродские низы, мелкобуржуазную богему, но в русском футуризме не было ни единства социальной направленности, ни единства литературного стиля. Футуризм в Италии, пароксизм, симультанизм, динамизм во Франции, вообще становление западного конструктивизма, с его урбанизмом, фетишизацией вещей, капиталистической техники, с его механизированием человека, с его формалистическим опустошением, стремлением к деидеологизации искусства, с его преклонением перед мощью империалистического мира, проповедью экспансии и милитаризма, отражали тенденции лихорадочно готовившейся к войне империалистической буржуазии, часто преломленные анархо-индивидуалистической психикой мелкой буржуазии, втянутой в орбиту империалистического наступления. Восстание русских футуристов против быта и эстетики буржуазно-дворянского общества, всяческое эпатирование, отрицание культуры прошлого, разрушение привычного синтаксиса, разрыв с господствующими ритмическими и строфическими канонами, обновление языка, снижение лексического строя, обилие грубых образов и выражений, грубо-физиологических мотивов, культивирование всяческих сдвигов, угловатостей, диссонансов и т. д., все это было не только выражением анархического мелкобуржуазного бунта против идеологии господствующих классов, но и манифестацией нарождающегося буржуазного конструктивизма, аналогичного своему западному собрату (в частности для главарей обеих групп тАФ Д. Бурлюка, теоретика ВлГилеиВ», и Боброва тАФ ВлЦентрифугиВ»). В футуризме была тенденция к смычке с русским военно-феодальным империализмом, к превращению в мелкобуржуазную фракцию литературы реакционного буржуазно-дворянского блока подобно существовавшим в акмеизме, символизме и импрессионизме мелкобуржуазным группам. Складываясь в предвоенные годы, футуризм отражал брожение и диференциацию мелкой буржуазии, с одной стороны, тАФ радикализацию, анархический протест ее ущербленных, придавленных капитализмом слоев, протест, приобретавший повышенную звучность на фоне новой революционной волны пролетарского наступления, с другой стороны, тАФ искание выхода в смычке с империалистической буржуазией. Война, поражение русского империализма, революция усиливают диференциацию внутри футуризма. Маяковский из революционера-одиночки, бунтаря-бланкиста перерастает в поэта пролетарской революции. Мелкобуржуазное анархическое бунтарство В. Каменского, Асеева вливается в русло пролетарской революционности. Война и революция создают кризис и на правом крыле футуризма. Футуризм (в своей конструктивистской направленности) ближе всего примыкал к акмеизму в его активной линии, в частности к адамизму. Футуристы сами подчеркивали ограниченность своего бунта лозунгом самодовлеющего, аполитического искусства; их поэзия в общем чуждалась социальной проблематики. Выпады футуристов против существующего искусства заострялись против реализма не в меньшей мере, чем против символизма и кларизма. Футуристы разделяли тяготение акмеистов-адамистов к материальной наполненности, к трехмерности, вещественности, телесной осязаемости, весомости. Но это тяготение в отличие от акмеистов вело не к классицистической идеализации, а к выдвижению материала, обнажению фактуры, к поэзии Влтугой для восприятия, шереховатойВ», к игре Влсамовитым словомВ». Борьба с реализмом осуществлялась футуристами как путем крайней абстрактности, схематизации, отвлечения от действительности, так и путем деидеологизации, разрушения изобразительности литературы во всякого рода ВлсдвигахВ», в словесной, синтаксической, образной, сюжетной ВлзаумиВ». В словотворчестве и зауми Хлебникова и др. обнажение внутренней формы (а не предметного значения) слова, игра формальными принадлежностями слова, суффиксами, флексиями и т. д. создавали языковую орнаментику. Для буржуазно-конструктивистских тенденций футуризма характерно стремление бобровской ВлЦентрифугиВ» сочетать новаторство кубофутуристов с классическими традициями. Русский футуризм не успел создать литературу буржуазного конструктивизма, но соответствующие тенденции развивались его правым крылом, оказывая некоторое воздействие и на бунтарское его крыло не только в пред-, но и в пореволюционный период. Наиболее законченное выражение идеология конструктивизма нашла в теории формалистской школы, пропитанной описательским феноменологизмом в духе Гуссерля.

Футуризм связывался с акмеизмом также и по линии ВладамизмаВ». Грубый физиологизм, биологизм, апсихологизм, выдвижение примитивных эмоций, исконных инстинктов, обращение к звериному, первобытному, ВлпещерномуВ» у Крученых, Хлебникова и др., как и у Городецкого, Нарбута, Зенкевича, имели смысл не только мелкобуржуазного протеста против буржуазно-дворянской рафинированности, лоска, но были также выражением империалистического активизма, ВлспартанстваВ». Эта сторона в акмеизме явственно обнажалась Гумилевым, а в футуризме давала себя знать у Хлебникова. Хлебников обращается к прекрасному для него, хотя и страшному, стихийному миру первобытной жизни, которым правят чудовищные, подспудные силы. Адамизм и мифотворчество Хлебникова тесно связаны с национализмом и панславизмом. В своих историко-мифологических поэмах Хлебников обращается к древнеславянскому язычеству, воспевает в руссо-варягах, в князьях Киевской Руси, в запорожских атаманах русское рыцарство, могучих воинственных предков, тени которых должны стать знаменами в предстоящих битвах их потомков. Панславизм Хлебникова окрашен ВлевразийскимиВ» идеями о колониальной миссии России в Азии; часты у Хлебникова мотивы реванша Японии наряду с пророчествованием о борьбе с Западом. В своем словотворчестве Хлебников прибегает к архаистическим реставрациям, словообразованиям на основе древних славянских корней. Панславизмом окрашена теория и практика словотворчества у Крученых. Расовые идеи развивались в кругу футуристов Лившицем. В то же время в мистических, в значительной мере патологических теориях о роковой цикличности войн Хлебников дает математически-астрологическое оправдание войны. Так. обр. в творчестве Хлебникова футуризм смыкается с идеологией великодержавного шо

Вместе с этим смотрят:

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Бедный человек" в произведениях М. Зощенко 20-30-х гг.

"Вальдшнепи" Миколи Хвильового. Проблеми iнтерпретацii й iнтертекстуального прочитання