ВлАрхипелаг ГУЛагВ» А.И.Солженицына как художественный текст: некоторые наблюдения
Ранчин А. М.
Художественная природа ВлАрхипелага ГУЛагаВ» отмечена самим автором в подзаголовке, имеющем жанроуказующий смысл: ВлОпыт художественного исследованияВ» Автор осознавал, что ВлАрхипелагтАжВ» - достояние именно русской литературы, а не только русской общественной мысли. О советских лагерях Солженицын писал прежде всего не как публицист, но как обличающий и наставляющий проповедник. Преемственность по отношению к русской литературе, стремившейся быть пророческим словом, позволила Солженицыну сказать накануне неизбежной мести за тот Влпрорыв немотыВ» (Лидия Чуковская), каким был ВлАрхипелаг ГУЛагВ»: ВлЯ заранее объявляю неправомочным любой уголовный суд над русской литературой, над единой книгой её, над любым русским авторомВ» (Солженицын А.И. На случай ареста // Жить не по лжи: Сборник материалов. Авг. 1973 тАУ февр. 1974. Самиэдат тАУ Москва; Paris, 1974. С. 8).
Эта статья тАУ не более чем предварительная попытка анализа поэтики ВлАрхипелага ГУЛагаВ». Предмет моего внимания - литературные коды, организующие весь текст ВлАрхипелагатАжВ» или значительные его пласты. Эти коды соотносят солженицынскую книгу с конкретными произведениями мировой литературы и с жанрами, к которым эти произведения принадлежат. Исследуются в статье и ключевые, повторяющиеся символы книги, и структура ее текста как единого целого.
Начнем с заглавия. Подробное истолкование названия солженицынской книги было недавно предложено В. Курицыным: ВлЧто мы можем сказать о собственно метафоре архипелага, вынесенной в название книги? <тАж>.
Речь идет о мистической или виртуальной стране, существующей наравне с реальной страной № 1 тАУ как в силуэтах града земного может просвечивать град небесный. <тАж>
Почему ВлархипелагВ» тАУ то есть пространство разодранное, неединое? Возможно, отчасти, потому, что дискретность тАУ одно из традиционных свойств мифологического пространства, где действуют не законы и социальные единицы, а боги, герои и интуиции. Кроме того, клочковатость географическая пересекается здесь с клочковатостью, так сказать, логической: работает большое количество не увязываемых в единое целое законов, указов, юридических институций, в провалах между которыми осуществляется тотальное наказаниеВ» (Курицын В. Случаи власти (ВлАрхипелаг ГУЛАГВ» А.И.Солженицына) // Россия-Russia. Новая серия. Вып. 1 [9]. М.; Венеция, 1998.С. 167-168).
Но метафора архипелага может быть объяснена и иначе. Ее источник тАУ книга А.П.Чехова ВлОстров СахалинВ», неоднократно упоминаемая на страницах ВлАрхипелагатАжВ»: сравнивая описанный Чеховым быт сахалинских каторжников с положением советских узников, Солженицын убеждает, что порядки старой каторги были несоизмеримо более легкими, щадящими и гуманными.
ВлЧеховскийВ» код ВлАрхипелагатАжВ» раскрывает оппозицию: Влостров Сахалин тАУ архипелаг ГУЛагВ». Одному каторжному острову противопоставлен громадный неисследованный архипелаг советской каторги. Сахалинская каторга находилась на периферии Российской империи, море отделяло землю отверженных от свободного материка. Метастазы (еще одна устойчивая метафора Солженицына) гулаговского архипелага захватывают, опутывают мертвящими щупальцами всю территорию бывшей России. В отличие от Сахалина архипелаг ГУЛаг постоянно разрастается. Сахалин стал главным местом сосредоточения узников в Российской империи. Каторга была изолирована, отрезана от материковой России. Чехов об этом пишет. Архипелаг ГУЛаг движется в обратном направлении: от периферии к центру, с острова на материк. Повествование об истории ГУЛага Солженицын открывает описанием первого ВлофициальногоВ» лагеря тАУ Соловецкого, - созданного на островах в Белом море (ч. 3, гл. 2 тАУ ВлАрхипелаг возникает из моряВ»); затем рассказывается уже о позднейших ВлматериковыхВ» лагерях.
Другая оппозиция, создаваемая ВлчеховскимВ» кодом в ВлАрхипелагетАжВ», - Влпуть автора на остров Сахалин тАУ путь на архипелаг ГУЛагВ». Обе книги начинаются на с описания этих путей, - но сколь непохожи они! (Замечу, что ВлОстров СахалинВ» и ВлАрхипелаг ГУЛагВ» сближает не только экспозиционная роль мотива путешествия; родство композиции более тесное тАУ например, ближе к финалу и Чехов, и Солженицын повествуют о положении ссыльных и о побегах.) Чеховское путешествие на Сахалин тАУ обычная, хотя и не лишенная стеснительных неудобств, поездка свободного человека с корреспондентским бланком в кармане: Вл <тАж> Два гиляка соглашаются везти меня за рубль, и на лодке, сбитой из трех досок, я благополучно достигаю ВлБайкалаВ».
Это пароход морского типа средней величины, купец, показавшийся мне после байкальских и амурских пароходов довольно сносным. <тАж> Кают-компания и каюты на ВлБайкалеВ» тесны, но чисты и обставлены вполне по-европейски; есть пианино. <тАж>
<тАж> Я ожидал встретить на ВлБайкалеВ» китобоев с хриплыми голосами, брызгающих при разговоре табачною жвачкой, в действительности же нашел людей вполне интеллигентных. Командир парохода г. Л. <тАж> много знает и рассказывает интересно. <тАж> Я обязан ему многими сведениями, пригодившимися мне для этих записок. У него три помощника <тАж> добрые и приветливые людиВ» (Чехов А.П. Остров Сахалин // Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. М., 1987. С. 43-44).
Попасть таким образом на архипелаг ГУЛаг Чехов не смог бы. ВлКак попадают на этот таинственный Архипелаг? Туда ежечасно летят самолёты, плывут корабли, гремят поезда тАУ но ни единая надпись на них не указывает места назначения. И билетные кассиры, и агенты Совтуриста и Интуриста будут изумлены, если вы спросите у них туда билет. Ни всего Архипелага в целом, ни одного из бесчисленных его островов они не знают, не слышали.
Те, кто едут Архипелагом управлять тАУ попадают туда через училища МВД.
Те, кто едут Архипелаг охранять тАУ призываются через военкоматы.
А те, кто едут туда умирать, как мы с вами, читатель, те должны пройти непременно и единственно через арестВ» (Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛаг: Опыт художественного исследования. [Т. 1-3] М.,: Книга тАУ Внешиберика, 1990. С. 15; далее текст солженицынской книги цитируется по этому изданию, том и страницы указываются в скобках в тексте).
Чеховское путешествие на Сахалин тАУ свободный поступок, опыт повествователя, его впечатления и переживания единственны, уникальны. На острова же ГУЛага обыкновенный человек не может попасть добровольно и не желает этого. Они существуют как бы в ином пространстве, они непричастны окружающему миру. Вместе с тем ГУЛаг тАУ самая сущность, квинтэссенция бытия, построенного на заповедях Влпередового ученияВ». Каторга в ВлОстрове СахалинеВ» тАУ только каторга на реальном, отмеченном на всех географических картах острове. Фантасмагорические ВлостроваВ» ГУЛага у Солженицына тАУ порождение мистики и мифологии насилия.
Нормальному, человеческому слову-имени ВлСахалинВ» противопоставлен оскалившийся словесный обрубок ВлГУЛагВ».
Читатель чеховской книги независим от точки зрения, взгляда повествователя на увиденное: читатель вправе прервать путешествие по сахалинским тюрьмам и покинуть рассказчика в любой момент; он не брал билет на ВлБайкалВ». В тексте ВлОстрова СахалинаВ» нет читающего, есть только повествующий. Повествователь, каторжники, которых он описывает, и человек, раскрывший его книгу, принадлежат разным реальностям, отчуждены друг от друга. Напротив, Солженицын заставляет читателя следовать за собой в бездны ГУЛага. Текст ВлАрхипелагатАжВ» цепко держит читающего в своих тенетах. Одинокое ВлЯВ» повествователя заменено неопределенным ВлМыВ», объединяющим рассказчика и его соузников-читателей. От солженицынского Влприглашения на казньВ» (чуждого и набоковскому, и какому бы то ни было иному эстетизму) уклониться невозможно. Текст ВлАрхипелагатАжВ» начинает вершить над читателем насилие: ВлжертваВ» солженицынской Влстратегии письмаВ» вынуждена почти физически испытать на собственных теле и душе страх допроса, мучения пыток, муки голода. ВлСолженицын проводит читателя всеми кругами ада, опускает во мрак преисподней, заставляет нас, беспамятных, властью своего лирического эпоса (или эпической лирики?) пережить вместе с ним сотни и даже тысячи судеб. И тАУ что еще важнее тАУ осмыслить пережитое ими. И намиВ» тАУ так характеризовала ВлАрхипелаг ГУЛагВ» Л.К.Чуковская (Чуковская Л.К. Процесс исключения. Париж, 1979. С. 138). Много раз описанное на страницах ВлАрхипелагатАжВ» путешествие в вагон-заке не имеет ничего общего с комфортабельным плаванием Чехова на пароходе ВлБайкалВ». На сей раз читателю дарована краткая передышка, и он едет как вольный человек тАУ наподобие чеховского повествователя, - хотя и рядом с зэками: Вл<тАж> В хорошо знакомом, всегда одинаковом поездном быте тАУ с разрезаемой пачкой белья для постели, с разносимом в подстаканниках чаем тАУ вы разве можете вжиться, какой темный сдавленный ужас пронёсся за три секунды до вас через этот же объем эвклидова пространства? Вы, недовольные, что в купе четверо и тесно, - вы разве смогли бы поверить, вы разве над этой строкой поверите, что в таком же купе перед вами только что пронеслось тАУ четырнадцать человек? А если тАУ двадцать пять? А если тАУ тридцать?.В» (ч. 2, гл. 1) (Т. 1 С. 470).
Плавание на пароходе ВлБайкалВ» в ВлОстрове СахалинеВ» целенаправленно и однократно. Поезда и корабли с плавающими и путешествующими зэками в ВлАрхипелагетАжВ» находятся в постоянном движении. У их странствий нет конца: ВлЗакройте глаза, читатель. Вы слышите грохот колёс? Это идут вагон-заки. Это идут краснухи. Во всякую минуту суток. Во всякий день года. А вот хлюпает вода тАУ это плывут арестантские баржи. А вот рычат моторы воронков. Всё время кого-то ссаживают, втискивают, пересаживают. А этот гул? тАУ переполненные камеры пересылок. А это вой? тАУ жалобы обокраденных, изнасилованных, избитых.(ч. 2, гл. 3) (Т. 1. С. 553).
Корабль в ВлОстрове СахалинеВ» лишен символического ореола; это подлинный торговый пароход, курсировавший между материком и каторжным островом. Солженицынские Влкорабли АрхипелагаВ» (так названа первая глава торой части) всецело символичны; ими могут быть и вагон-заки, и эшелоны красных телячьих теплушек, и дальневосточные теплоходы, перевозящие в своих трюмах скрюченных от тесноты, задыхающихся зэков. Наиболее прозрачный, явственный смысл этого символа тАУ уподобление зэков рабам-невольникам, а гулаговского транспорта тАУ кораблям работорговцев, шныряющим Влс острова на островВ» (таково название последней главы второй части).
Но Влкорабли АрхипелагаВ» напоминают и о традиционной символике корабля тАУ воплощения свободы или спасения (ковчег Ноя). Напоминают внешне. На самом деле это корабли Смерти, подобие лодки Харона: ведь архипелаг ГУЛаг наделен чертами царства мертвых, иного мира.
ЧеховскийВ» код в ВлАрхипелагетАжВ» выражает одну из основных оппозиций солженицынской книги: Влпрошлое (старая Россия и старая каторга) тАУ настоящее (послереволюционная Россия и Советский Союз и созданная в них система насилия)В». Все то темное, неприглядное и унизительное, что увидел Чехов на Сахалине, в сравнении с запредельным ужасом ГУЛага кажется безоблачно-ярким и светлым. Воистину рядом с ВлостровамиВ» ГУЛага Сахалин тАУ Влрайский островВ» (в солженицынской книге Влрайскими островамиВ» иронически именуются ВлшарашкиВ»). ВлОстров СахалинВ» Чехова тАУ выражение некоей точки отсчета, от которой начинается нисхождение в небытие.
Метафора архипелага указывает и на другой литературный код солжениынской книги тАУ ВлгомеровскийВ» или, точнее, код ВлОдиссеиВ». На соотнесенность ВлАрхипелага ГУЛагаВ» с ВлОдиссеейВ» обратил внимание Ж. Нива: ВлМожно сказать, что весь предшествовавший мир, вся человеческая история до ГУЛага служит метафорой ГУЛаговской вселенной. И в первую очередь Одиссея Гомера, с ее эгейской экуменой, ее островным архипелагом, которого каждое утро касаются персты Эос-Зари. У Солженицына одиссея приобретает зловещий смысл, архипелаг уходит в подполье, корабли его тАУ смрадные Влвагон-закиВ», Влкаравана невольниковВ». Сокрушительное путешествие заключенных становится культурным путем человечества. Титанические труды по ВлканализацииВ» человечества суть подвиги нового Геракла. Сталинский ВлзаконВ» мужает на наших глазах, как новый и юный идол, требующий все больше жертвоприношений. Кровавые культы минувших времен кажутся невинною шуткой против новой империи и ее культаВ» (Нива Ж. Солженицын. Перевел с фр. С.Маркиш в сотрудничестве с автором. London, 1984. 184). В другом месте исследователь и биограф Солженицына замечает: Ср. здесь же ранее: ВлОн выстраивает Круг первый и весь Архипелаг вокруг одного иронического сопоставления: ремесленное насилие былых времен тАУ массовое производство насилия в двадцатом веке. Само название Архипелаг ГУЛаг <тАж> блестящая ироническая находка, отсылающая к Гомеру, только Цирцея, поставляющая жертвы промышленным свинофермам ГУЛага, фабрикам, перерабатывающим человека в отходы, Цирцея эта тАУ безпикаВ» (Там же. С. . 137); здесь же говорится о восходящем к Гомеру образе Влрозовоперстой ЭосВ» из первой главы третьей части ВлАрхипелагатАжВ».
Аллюзия на ВлОдиссеюВ» у Солженицына встречается в начале первой главы (ВлПерсты АврорыВ») третьей части: ВлРозовоперстая Эос, так часто упоминаемая у Гомера, а у римлян названная Авророй, обласкала своими перстами и первое раннее утро Архипелага.
<тАж>. Архипелаг родился под выстрелы ВлАвроры»» (ч. 3, гл. 1) (Т. 2. С. 11).
Ироническая перелицовка гомеровского образа богини утренней зари в крейсер тАУ символ Октябрьской революции не случайна. Гомеровски образ открывает в ВлАрхипелагетАжВ» повествование, посвященное истории советских лагерей от их основания вскоре после октябрьского переворота 1917 года. Книга подается автором читателю как большой эпос нового, советского времени, описывающий не менее ВлграндиозныеВ», чем Гомер, события тАУ сорокалетнее истребление властью собственного народа, превращение миллионов людей в горстку праха. Антикизирующие черты, стремление к эпическому величию отличали советскую культуру по крайней мере с начала 1930-х по середину 1950-х годов. ВлАрхипелаг ГУЛагВ» в этом контексте оказывается огромной пародией на советскую героическую эпику.
Но аллюзия на гомеровскую поэму обладает и иным значением. ВлАрхипелаг ГУЛагВ» тАУ действительно, Влбольшой эпосВ» современности, изображающий уклад .и историю ГУЛага необычайно полно, включающий в сой состав и повествование т первого лица, и рассказы ВлперсонажейВ»-узников, сообщивших о своих судьбах Солженицыну.
Путешествие повествователя и читателей по тюрьмам, пересылкам и лагерям тАУ подобие долгих странствий гомеровского Одиссея. Разница в том, что гнев власти, свергающей человека в пропасть ГУЛага, совершенно непредсказуем, иррационален и не зависим от истинной вины осужденного; в своих скитаниях узник встречает не чудовищ, но существ, внешне во всем подобных людям, - однако они нередко страшнее и циклопов, и Сциллы и Харибды; возвращение на родную Итаку для узника более чем сомнительно.
Мотив странствий, ВлпутешествияВ» с острова на остров Архипелага соотносит солженицынскую книгу и с классическим для русской литературы текстом, запечатлевшим унизительное порабощение человека, - с ВлПутешестием из Петербурга в МосквуВ» А.Н.Радищева. Взгляд, брошенный радищевким сострадательным и свободолюбивым путешественником, открывает ВлокрестВ» лишь Влстрадания человеческиеВ». Взгляд читателя тАУ адресата солженицынской книги сторонится от встреч с зэками, не хочет их замечать: ВлЭто всё тАУ рядом с вами, впритирочку с вами, но тАУ не видимо вам (а можно и глаза смежить). На больших вокзалах погрузка и выгрузка чумазых происходит далеко от пассажирского перрона, её видят только стрелочники да путевые обходчики. На станциях поменьше тоже облюбован глухой проулок между двумя пакхаузами, куда воронок подают задом, ступеньки к ступенькамтАж <тАж>
И вам, спешащим по перрону с детьми, чемоданами и авоськами, недосуг приглядываться: зачем это подцепили к поезду второй багажный вагонВ» (ч. 2, гл. 1) (Т. 1. С. 469-470).
Позиция сострадательного и понимающего читателя-собеседника, не прошедшего через советские лагеря, невозможна в пространстве, овеянном смрадным дыханием ГУЛага: беспечные или насмерть испуганные ВлвольняшкиВ» пребывают в ином измерении, нежели обитатели ВлострововВ» Архипелага.
Отдаленная преемственность прослеживается у Солженицына и по отношению к ВлМертвым душамВ» Н.В.Гоголя. ВлМертвые душиВ» тАУ первая в русской литературе (если не считать героических поэм XVIII и начала XIX века) попытка создания большого эпоса. По замыслу Гоголя, текст ВлМертвых душВ» должен был составить три тома. Три тома и в солженицынском ВлАрхипелаге ГУЛагеВ». Но в отличие и от ВлМертвых душВ», и от ВлБожественной комедииВ» Данте, которая была одним из образцов для Гоголя, все три солженицынских тома описывают пространство однородное тАУ мир заживо погребенных узников ГУЛага. Травестированное, сниженное подобие Ада в ВлАрхипелагетАжВ» тАУ канализация, клоака, также символизирующие этот мир отверженных. Ни Чистилища, ни Рая в ВлАрхипелагетАжВ» нет и быть не может. Упомянутые в книге Влрайские островаВ» тАУ шарашки принадлежат всё-таки Аду; на первых страницах романа ВлВ круге первомВ» об этом напомнит один из главных героев, филолог Лев Рубин.
Но в ВлАрхипелагетАжВ» есть и свой Вергилий, и свой Данте. Только повествователь оказывается не вторым Данте, а новым Вергилием, открывающим читателю-ВлДантеВ» пропасти рукотворного Ада и заставляющим пройти до конца по пути Влутративших надежду навсегдаВ».
Еще один код в солженицынской книге восходит к мифологическим и религиозным текстам, повествующим о сотворении мира. Бесспорно, Солженицын трансформирует, переиначивает прежде всего рассказ ветхозаветной Книги Бытия.
История ГУЛага начинается описанием создания Соловецкого лагеря (ч. 3, гл. 2 тАУ ВлАрхипелаг возникает из моряВ»).
Создание лагеря на святом месте, на земле бывшего прославленного монастыря предстает попранием, поруганием святынь и оскорблением первозданно чистой природы Соловецких островов: ВлНа Белом море, де ночи полгода белые, Большой Соловецкий остров поднимает из воды белые церкви в обводе валунных кремлёвских стен, ржаво-красных от прижившихся лишайников, - и серо-белые соловецкие чайки постоянно носятся над Кремлём и клекочат.
ВлВ этой светлости как бы нет грехатАж Эта природа как бы ещё не доразвилась до грехаВ», - так ощутил Соловецкие острова Пришвин.
Без нас поднялись эти острова из моря, без нас налились двумястами рыбными озёрами, без нас заселились глухарями, зайцами, оленями, а лисиц, волков и другого хищного зверя не было тут никогда.
Приходили ледники и уходили, гранитные валуны натеснялись вокруг озёр; озёра замерзали соловецкою зимнею ночью, ревело море от ветра и покрывалось ледяною шугой, а где схватывалось; полыхали полярные сияния в полнеба; и снова светлело, и снова теплело, и подрастали и толщали ели, квохтали и кликали птицы, трубили молодые олени тАУ кружилась планета со всей мировой историей, царства падали и возникали, - а здесь всё не было хищных зверей и не было человека.
<..> Через полста лет после Куликовской битвы и за полтысячи лет до ГПУ пересекли перламутровое море в лодчёнке монахи Савватий и Зосима и этот остров без хищного зверя сочли святым. С них и пошёл Соловецкий монастырьВ» (ч. 3, гл. 2) (т. 2, c. 28-29).
Гармония человека и природы оказывается разрушена с основанием Соловецкого лагеря, который знаменует в ВлАрхипелагетАжВ» смену времен: циклическое, ВлестественноеВ» время превращается в линеарное, историческое (в повествовании о ВлдосоветскомВ» прошлом Соловков даты спорадичны, как бы случайны; время прихода на остров святых Зосимы и Савватия обозначено очень неопределенно).
Создание Соловецкого лагеря представлено как сотворение дьявольского антимира, кощунственной пародии на Божий мир. Первое деяние Бога в Книге Бытия тАУ отделение земли от неба; так и страшный Архипелаг в книге Солженицына появляется, вырастает из моря.
Сама природа отворачивается от провозвестников Влновой жизниВ»: после изгнания артели монахов-рыболовов Влпрекратились уловы: никто больше не мог той селёдки в море найти, как будто она совсем исчезлаВ» (ч. 3, гл. 2) (Т. 2. С. 32).
Число частей ВлАрхипелагатАжВ» соответствует дням творения в Библии. Частей, как и этих дней, семь; собственно, повествование о ГУЛаге завершается в шестой части тАУ так и библейский мир был сотворен Богом за шесть дней, в седьмой же день Бог опочил от своих трудов. Предпоследняя глава шестой части повествует об освобождении и реабилитации автора, последняя тАУ тоже седьмая тАУ о судьбах бывших лагерников на ВлволеВ». Казалось бы, седьмая часть (ВлСталина нетВ») должна рассказывать о крушении ГУЛага. Но нет, ВлПравители меняются, а Архипелаг остаётсяВ» (таково название второй главы этой части). Зловещий бог ГУЛага по-прежнему жив и силен. Сотворение и совершенствование лагерного мира прекратилось; но он не рухнул, не растаял, как морок. Он застыл в своей непоколебимости.
Архипелаг тАУ это мир, сотворенный не Богом, а дьяволом, созданный из антиматерии лжи, не выносящий соприкосновения со словом правды: ВлСколько моих предшественников не дописало, не дохранило, не доползло, не докарабкалось! тАУ а мне это счастье выпало: в раствор железных полотен, перед тем как снова им захлопнуться, - просунуть первую горсточку правды.
И как вещество, объятое антивеществом, - она взорвалась тотчас же!В» (ч. 7, гл. 1) (Т. 3. С. 469).
ВлБиблейскийВ» код в АрхипелагетАжВ» основан не только на рассказе Книги Бытия о сотворении мира. Вся кровавая утопия социализма представлена в солженицынской книге как грандиозная, чудовищная стройка. Мотив строительства проходит через весь текст произведения: рытье Беломорканала и канала Москва тАУ Волга (ч. 3, гл. 3); добыча глины и изготовление кирпичей в новоиерусалимском лагере (ч. 3, гл. 6); строительство спецдома для советской номенклатуры на Калужской заставе (ч. 3 гл. 9); рассказ о многочисленных стройках и иных работах, выполненных заключенными ГУЛага, и список этих работ (ч. 3, гл. 22); наконец, символический эпизод строительства повествователем и другими экибастузскими узниками тюрьмы тАУ БУРа (ч.5, гл. 3). Строительство БУРа напоминает не только о брюсовском стихотворении ВлКаменщикВ» (аллюзия на брюсовский текст открывает одноименное стихотворение Солженицына, входящее в состав этой главы), но и о воздвижении Вавилонской башни: ВлМы кладём тюрьму выше. Мы уже сделали наддверные перемычки, мы уже замкнули сверху маленькие оконца, мы уже оставляем гнёзда для стропилВ» (ч. 5, гл. 3) (Т. 3. С. 80).
Солженицын подчеркивает вертикальное измерение воздвигаемой темницы. (Между прочим, к небу устремлен и дом на Калужской заставе, на строительстве которого тоже работал повествователь: этот дом тАУ многоэтажный.) И экибастузский БУР, и элитарный дом тАУ подобия Вавилонской башни, свидетельства богоборчества и великой гордыни Влстроителей нового обществаВ», но также тАУ и тщеты их нечестивых помыслов. А солженицынская книга тАУ своеобразное подобие-символ той Книги, по которой будет Господь судить всех людей в конце времен. Знаменательно, что текст последней, седьмой части ВлАрхипелагатАжВ» предварен эпиграфом из Апокалипсиса: ВлИ не раскаялись они в убийствах своихтАжВ» (Откр. 9: 21) (Т. 3. С. 467). Семь глав, таким образом, соотнесены не только с семью днями творения, но и с семью печатями на этой таинственной и страшной Книге. Списки злодеяний власти и ее палачей и перечни невинных страдальцев у Солженицына тАУ исчисление преступлений и мук, за которые воздаст Бог на Страшном Суде.
ВлАрхипелагтАжВ», как не раз замечали исследователи, произведение сложного жанрового состава. Это Влэнциклопедия советской каторги (исторический очерк, судьба отдельно взятого каторжника, этнография ГУЛага, моральная роль каторги хроника восстаний)В»; это повествование одновременно хроникальное и автобиографическое; это Вллетопись советской каторги, одиссея различных и бесчисленных ВлпотоковВ» ссыльных, энциклопедия лагерного мира, учебник этнографии для изучения Влнации зэковВ» - Архипелаг мог бы стать только мемориалом, как ВлЯд ВашемВ» в Израиле, где выстроились в ряды два миллиона именВ» (Нива Ж. Солженицын. С. 90, 113, 183). Синтетический, полижанровый характер ВлАрхиплагатАжВ» отмечает и М.Шнеерсон. Признавая жанровую уникальность книги, она приводит все же такие параллели, как ВлИстория государства РоссийскогоВ» Н.М.Карамзина, ВлПутешествие из Петербурга в МосквуВ» А.Н.Радищева, ВлЗаписки из Мертвого домаВ» Ф.М.Достоевского, ВлОстров СахалинВ» А.П.Чехова (Шнеерсон М. Александр Солженицын: Очерки творчества. Frankfurt a M., 1984. 73). ВлВ ВлАрхипелаге ГУЛагеВ» слились воедино разные литературные роды и жанры: новелла и легенда, стихотворение в прозе и бытовой очерк, сатира и проповедь, лирика и эпос <тАж>В» (Там же. С. 80). Исследовательница проследила вариации авторского ВлголосаВ» на страницах ВлАрхипелагатАжВ» и место и роль комического в книге (Там же. С. 98-100, 205-207 и др.).
Но ни Ж.Нива, ни М.Шнеерсон не проанализировали структуру книги как целого. (Ж.Нива ограничился замечанием о Влрассказчике-посредникеВ» как о Влсвязующем цементеВ» повествования [Нива Ж. Солженицын. 183]). Некоторые самые общие замечания о построении ВлАрхипелагатАжВ» высказаны М.Геллером: ВлАлександр Солженицын пишет историю Архипелага, истории его обитателей, историю одного из его обитателей тАУ свою собственную. <тАж> Три истории тАУ три главных сюжета книги тАУ идут параллельно, пересекаются, переплетаются, создавая небывалый документ ХХ векаВ»; ВлВ»Архипелаг ГУЛагВ» тАУ история поисков Человека, ответ на вопрос: можно ли было остаться Человеком на Архипелаге и в обществе, его породившем?В» (Геллер М.Я. Александр Солженицын (К 70-летию со дня рождения). London, 1989. С. 15-16, 30). ВлАрхипелагтАжВ», пишет М.Геллер, выстроен как нисхождение по кругам Ада: первый том тАУ арест и следствие, второй том тАУ лагерь, третий том каторга и ссылка )Там же С. 41, 59).
План солженицынской книги таков.
Первая часть тАУ ВлТюремная промышленностьВ» тАУ открывается главой, описывающей процедуру арестов. Обобщенная схема, ВлпарадигмаВ» арестов дополняется воспоминаниями повествователя о собственном опыте арестанта: так начинается автобиографическая линия. Вторая глава переводит повествование об арестах и приговорах в историческую ретроспективу: в ней рассказывается об основных ВлпотокахВ» Влврагов народаВ» тАУ от первых послереволюционных лет до начала 1950-х годов. Третья глава посвящена процедуре следствия. И здесь, как и в первой главе, описание типичного набора следовательских приемов завершается рассказом об индивидуальном случае тАУ о следствии над самим автором. Эта тема продолжена в четвертой главе. Пятая глава тАУ очерк быта тюремной камеры; она также открывается обобщенным описанием впечатлений других узников, а завершается повествованием о том, что довелось увидеть и услышать на тюремных нарах автору этой книги.
Следующая глава, шестая, рассказывает о заключенных военных и послевоенных времен: о бывших военнопленных и о власовцах тАУ о тех, с кем впервые автор познакомился в тюрьме. Седьмая глава описывает механизм объявления приговоров; на сей раз о случившемся с автором (о сообщении ему приговора) говорится прежде, чем о работе ВлсудебнойВ» машины в целом. Последние пять глав первой части изображают ВлсовершенствованиеВ» советского репрессивного законодательства, рассказывают о политических процессах 1920-1930-х годов, об истории тюремного заключения этих лет.
Вторая часть тАУ ВлВечное движениеВ» тАУ посвящена лагерным этапам и пересылкам. Главы, описывающие распространенные, обычные примеры случающегося на этапах (первая и третья), чередуются с воспоминаниями автора о ВлсвоихВ» этапах и пересыльных тюрьмах (главы вторая и четвертая).
Третья часть тАУ ВлИстребительно-трудовыеВ» тАУ очерк истории ГУЛага (главы первая тАУ четвертая), переходящий в анализ-исследование разных сторон лагерного ВлбытаВ», положения зэков и их охранников. Личные свидетельства повествователя здесь немногочисленны (они встречаются прежде всего в шестой, седьмой, в восемнадцатой главах тАУ из двадцати двух).
Четвертая часть тАУ ВлДуша и колючая проволокаВ» - поиск ответа на вопрос: уродуют или возвышают человека страдания, испытанные в ГУЛаге, - и рассказ о судьбах нескольких лагерников (наиболее подробно тАУ об Анне Петровне Скрипниковой и о Степане Васильевиче Лощилине).
Пятая часть тАУ своеобразное ВлповторениеВ» третьей, но как бы на новом витке: здесь тоже рассказывается о лагерях и о лагерном ВлбытеВ» тАУ но на этот раз об Особлагах, основанных после войны и предназначенных исключительно для Влврагов народаВ». В этой части личные впечатления повествователя уже преобладают над сведениями, заимствованными из рассказов других зэков.
Итак, солженицынское повествование строится на чередовании двух линий тАУ обобщающе-исторической и автобиографической. Рассказ о технологии арестов, открывающий книгу, - своеобразная экспозиция, утверждающая: жертвой этой машины может стать любой. В положении этого наивно-невинного ВллюбогоВ» оказывается вслед за тем автор- представитель неопределенно-огромного ВлМыВ». Его индивидуальная судьба затем обрамляется описанием истории репрессий. Вынужденный задуматься над своей участью автор словно обращается к воспоминаниям о тех, кто ступил на эту дорогу смерти до него. Принцип чередования сохраняется и далее. Экскурс в технологию допросов и перевозок зэков предваряет ощущения автора; этот экскурс тАУ как бы обобщение смутных рассказов, услышанных им накануне дней, когда допросы и этап стали частью его судьбы.
Последовательность Влот общего к частномуВ» (от технологии насилия к частному случаю повествователя) нарушается лишь однажды: в главе, посвященной объявлению приговоров. Описывая сначала не механику их сообщения, а ознакомление с собственным приговором, автор создает ощущение внезапности и абсурдности происходящего: развязка наступает неожиданно, и она никак не зависит от результатов следствия.
Солженицынское повествование освобождено от эгоцентричности: ВлЯВ» автора тАУ лишь одно из многих, и не случайно рассказчиками у Солженицына являются не только автор, но и другие зэки, а рассказ одного из них, Георгия Тэнно, о своем побеге из лагеря составляет самостоятельную главу (т. 3, ч. 5, гл. 7 тАУ ВлБелый котёнок (Рассказ Георгия Тэнно)В»). Биографически реальный повествователь и персонаж ВлАрхипелагатАжВ», Александр Солженицын, не наделен истинными правами и полномочиями автора: ВлЭту книгу непосильно было бы создать одному человеку. Кроме всего, что я вынес с Архипелага тАУ шкурой своей, памятью, ухом и глазом, материал для этой книги дали мне в рассказах, воспоминаниях и письмах тАУ[перечень 227 имён]В» (Т. 1. С. 11).
Автор тАУ наивный и изначально нравственно аморфный (в своей прежней, долагерной жизни), а затем проходящий через испытания и искушения ГУЛага и в них обретающий стойкость и верность правде, не тождествен обличающему и бестрепетному пророческому ВлЯВ», чей голос доносится со многих страниц книги. Это ВлЯВ» в некотором смысле надындивидуально, оно тАУ воплощенная совесть, правдивое слово неубиенной русской литературы.
Чтение ВлАрхипелагатАжВ» разворачивается в двух временных измерениях: в индивидуальном времени повествователя (от ареста до освобождения и даже чуть далее, в 1960-е годы) и в историческом времени (от основания ГУЛага до Влнаших днейВ» тАУ до срока завершения книги). Два эти временных плана, естественно, накладываются друг на друга: лагерный уклад, казалось бы, исчерпывающе описан в третьей части, но затем он вновь изображается в пятой. Этот повтор понуждает вспомнить о безысходном кружении узника в темнице.
Читающий эту книгу должен реально пережить арест, следствие, приговор и лагерь как часть своей судьбы, как собственную участь. Опыт чтения и опыт страданий в неволе оказываются тождественными. А чтение солженицынской книги превращается в сакральное деяние, призванное превратить читающего из ВлпостороннегоВ» в того, кто наделен новым, высшим знанием и как бы сотворен заново, умер для Царства Лжи и родился для Царства Истины. ВлАрхипелаг ГУЛагВ» тАУ подобие священного мифологического текста, инструмент этого Влритуала переходаВ».
Повествование в солженицынской книге тАУ это одновременно и история умерщвления человеческой души, и история ее восстания из Ада, покаяния и возрождения. Солженицын Влсводит читателя в реальный ад для того, чтобы в этом аду найти те новые живоносные силы, те зеленые ростки духовного обновления, которые возростая сметут <тАж> этот адтАжВ» - писал протопресвитер Александр Шмеман (цит. по: Шнеерсон М. Александр Солженицын. С. 101). Симптомы, знаки такого возрождения тАУ встреча повествователя с юношами Борисом Гаммеровым и Георгием Ингалом, глубоко верующими, гордыми своим приговором (т. 1, ч. 2, гл. 4); свидетельства мужества обреченных перед лицом палачей (т. 1, ч. 1, гл. 10 тАУ инженеры Пальчинский, фон Мекк, Величко; т. 1, ч. 1, гл. 10 и 11 тАУ председатель кадыйского райпо Василий Григорьевич Власов); размышления об Влочищении мыслей с тюремными годамиВ» и о Влблагословении тюрьмеВ» (т. 2, ч. 4, гл. 1); история несгибаемой и чистой души тАУ Анны Петровны Скрипниковой (т. 2, ч. 4, гл. 4); рассказы о беглецах и о лагерных восстаниях, о первых литературных опытах автора книги в лагере (т. 3, ч. 5). Так Правда вступает в поединок со Злом, и Слово прорывает немоту Лжи и Страха.
Параллельно мотиву возрождения разворачивается противоположный мотив тАУ уничтожения слова, убиения в человеке человека. (Надругательство над словом тАУ метонимия насилия над телом и душой.) Этот мотив выходит на поверхность текста многократно тАУ в описании черного дыма и пепла от сожженных рукописей, нависшего над Лубянкой (т. 1, ч. 1, гл. 3); в перечне литерных статей тАУ чудовищных аббревиатур, символе насилия не только над невинными людьми, но и над самим русским языком (ч. 1, гл. 7); в упоминании о советских писателях, воспевших рабский труд ВлканалоармейцевВ» (т. 2, ч. 3, гл. 3); в замене имени зэка номером тАУ буквой и цифрами; в вымирании полных ВлалфавитовВ» заключенных: Вл28 букв, при каждой литере нумерация от единицы до тысячиВ» (ч. 5, гл. 1) (Т. 3. С. 12); в кощунстве над словом, в поругании слова тАУ в обозначении Особых лагерей Влфантастически-поэтическимиВ» именами: Горный лагерь, Береговой лагерь, Озерный и Луговой лагерь (ч. 5, гл. 1) (Т. 3. С. 36)тАж
Эти два мотива антиномически соединены в ВлАрхипелагетАжВ»; они образуют смысловой контрапункт текста.
Антиномии тАУ отличительная черта солженицынской поэтики. ВлАрхипелаг ГУЛагВ» тАУ грандиозная контроверза, спор и диалог ВлголосовВ».
О диалоге, хоре голосов и ВлполифонииВ» у Солженицына (правда, преимущественно в произведениях беллетристических) писала М.Шнеерсон (Шнеерсон М. Александр Солженицын. С. 58, 79, 86); но антиномичность и ВлполифоничностьВ» самого авторского ВлголосаВ» в ВлАрхипелагетАжВ» она не отметила. Как полифонический роман характеризует ВлВ круге первомВ» В.Краснов [9]. В.Живов находит полифоническую поэтику в Влбеллетристических главахВ» ВлКрасного КолесаВ», относя на этом основании произведение к постмодернистским романам (Живов В.М. Как вращается ВлКрасное КолесоВ» // Новый мир. 1992. № 3. С. 248-249). И отнесение ВлКрасного КолесаВ» к постмодернистским текстам, и попытки рассматривать солженицынские произведения как полифонические в смысле, приданном этому слову М.М.Бахтиным представляются мне необоснованными. Но в определениях исследователей зафиксированы кардинальные признаки солженицынского повествования (ср. в этой связи о ВлКрасном КолесеВ» также: Ранчин А. Летопись Александра Солженицына // Стрелец. 1995. № 1.). Сам Солженицын отрицает всеведение одного человека, способность одного сознания полно и глубоко постичь реальность. Свидетельство этому тАУ высказывание о замысле ВлКрасного КолесаВ»: ВлГлавного героя не будет ни в коем случае тАУ это и принцип мой: не может один человек, его взгляды, его отношение к делу, передать ход и смысл событийВ» (Солженицын А.И. Интервью на литературные темы с Н.А.Струве // Вестник Русского христианского движения. Париж, 1977. № 120. С. 143).
Мнения оппонентов-недоброжелателей тАУ от безликого Влисторика-марксистаВ» до своры вохровцев тАУ повествователь в ВлАрхипелаге <тАж>В» опровергает без труда. Но сама авторская оценка порой остается раздвоенной, внутренне противоречивой: ВлПрав был Лев Толстой, когда мечтал о посадке в тюрьму. С какого-то мгновенья этот гигант стал иссыхать. Тюрьма была, действительно, нужна ему, как ливень засухе.
Все писатели, писавшие о тюрьме, но сами не сидевшие там, считали своим долгом выражать сочувствие к узникам, а тюрьму проклинать. Я тАУ достаточно там посидел, я душу там взрастил и говорю н
Вместе с этим смотрят:
"Christmas stories" by Charles Dickens
"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi
"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури
"Бедный человек" в произведениях М. Зощенко 20-30-х гг.
"Вальдшнепи" Миколи Хвильового. Проблеми iнтерпретацii й iнтертекстуального прочитання